Текст книги "Моя прелесть (СИ)"

Автор книги: Lieber spitz

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 34 страниц)

Дерек с затаенной обидой прозревал. Он ощущал себя выброшенным за борт. Тем, кто все это время считал, что он в команде, а оказалось – нет.

Мальчишки чувствовали друг друга, возможно, даже лучше, чем чувствовал их он сам, и это очевидное и такое неожиданное предательство сбивало с ног, превращало его готовящийся новый подвиг в раскрытый давно заговор, который Стайлз явился разоблачить окончательно, доказав тем самым, что наконец-то понял и принял себя, запрещая Дереку вредить второму себе. А может, просто устав вспоминать то прошлое – плохое, обидное – в котором его двойник раз за разом отбирал из воспоминаний важные вехи жизни каждого человека – первый, самый первый раз с любимым мужчиной, например. Как отобрал, впрочем, и многое другое. Последние слова их общей матери. Да, да, те самые.

– Как ты... – у Дерека даже не получилось закончить вопрос, Стайлз зажал ему рот ладошкой.

– Я понял, что нужен... вам, – начал невнятно он и уже увереннее закончил, – и просто очнулся.

Знаете, как бывает горько, когда ты сворачиваешь горы ради кого-то, ты разбиваешь себе голову о стены... о многие стены. Ты переворачиваешь свою жизнь, совершаешь глупости, перестаешь быть самим собой, и когда поставленная цель – вот она, в твоих руках, наконец-то, тебе говорят о слепом случае, который все решил. Или же о другом человеке, неосознанные усилия которого – не твои! – и выдали необходимый результат.

Ябеда, ябеда, ябеда, в ярости думал Дерек, проклиная Кая за то, что даже будучи мальчишкой, он по-девчоночьи умел рыдать, да оказалось так громко, что разбудил своим плачем спящего мертвым сном Стайлза где-то на темной стороне их раздвоенной души.

Хейл, насладившись, а точнее, отмучившись первые дни с вялым мальчишкой, эгоистично теперь не хотел радоваться полученному результату, которого добивался бог знает сколько времени. Он даже со зловещим предвкушением представлял, как снова поменяет мальчишек местами и снова попробует вернуть нужного ему, выбив из Кая необходимое жестоким, выматывающим обоих экспериментальным скандалом.

И только представив себе это, этот грязный, психологический шантаж, Дерек ужаснулся. Как будто посмотрел на себя в зеркало и наконец увидел в нем отражение бандита. Нормального, не отягощенного совестью преступника, которому мучить даже ребенка совсем не сложно. Лишь бы самому было хорошо.

Вот это самое “хорошо” не давало никак покоя.

Хейл все думал – и почему теперь-то ему все еще плохо?

Стайлз вернулся? Вернулся. Сидит вон, напротив, и даже смотрит с легкой, немного бессмысленной улыбкой на него, словно ждет самого главного вопроса от своего парня. Спросишь – “Любишь меня?”, ответит – “Люблю”. Что еще надо?

Дерек кинул вопросительный взгляд на расслабленного Стайлза, расслабленность которого сегодня сменилась наконец с аморфной на нормальную ленцу.

– Если ты хочешь... – начал подбирать слова, – если ты думаешь, что всем нам – троим – будет лучше здесь, я останусь.

Стайлз кивнул. Улыбнулся чуть явственнее.

– Но будут условия, детка, – непоколебимо продолжил Дерек, не побоявшись стать шантажистом, устав быть сторожевым псом, устав ждать и облаивать каждого, кто приближался к его спящему мальчику.

– Какие? – уже совсем с нормальной человеческой заинтересованностью переспросил Стайлз и даже поднялся со спинки шезлонга, подавшись к своему волку поближе.

– Ты попытаешься не исчезать так надолго, – сухо проинформировал его Дерек, словно пункты контракта сообщал, прекрасно понимая, что требует невозможного. – Мне нужно, чтобы ты был со мной хоть изредка. Понимаешь?

Стайлз кивнул, и пауза, повисшая между ними, была столь явственна, что Дерек нехотя продолжил, откровенно стыдясь основных своих требований.

– Мне нужно, чтобы ты звонил отцу. Регулярно. Однажды он может передумать и...

Дерек вдруг понял, что страстно желает амнистии, пусть и добытой руками его парня, который мог бы уговорить отца и исправить хейлову ошибку. Ему необходимо было иметь успокаивающую пилюлю для папы Джона. Она, принимаемая им регулярно, могла вполне размягчить сердце отца.

Стайлз же послушно кивнул снова, молчаливо приняв за непоколебимую истину то, что сам он может контролировать свои обмороки, пусть это было абсолютно не так.

Он в первый же вечер набрал знакомый телефонный номер, и Джон, слушая голос сына, проплакал весь разговор.

– Ты понимаешь, что он тебя очень ждет, Стайлз? – спросил его Дерек вдруг, в обход всей логики, с которой строил безопасную для них жизнь и, если честно, облегченно выдохнул, когда мальчишка наконец-то появился и попросил его не уезжать.

Не потому, что Дерека ждала тюрьма и разбирательства, а чтобы Каю не было плохо. Тем самым делая плохо вполне определенному человеку, своему родному отцу.

– Так ты уверен, что не хочешь вернуться? Из-за отца? – еще раз требовательно спросил Дерек, уже не ожидая никаких красивых слов, признаний, откровений, направленных на свою беглую, преступную персону.

Стайлз посмотрел на него как-то странно и вдруг протянул руку, осторожно касаясь щеки, словно сквозь прутья железной клетки пытаясь приласкать оскаленную морду волка.

Дерек отдернулся. Он ждал ответа. Знал, что нельзя так давить, что рано, что вообще – этого делать нельзя никогда, и рецидивы, они такие, приходят, когда их совсем не ждешь...

И Стайлз, интуитивно верно решив промолчать, так ничего ему тогда и не ответил. Любые слова – правда и спасительная неправда – прозвучали бы неестественно, когда они, снова оказавшись вместе запертые уже не в поднебесном замке, а в уединении диких лесов, вернулись к тому, с чего начали. Присутствовала и неловкость, и боязнь сказать что-то не так, не то, не к месту. И главное, секс. Дерек не знал, как подступиться к телу своего парня, изученного вдоль и поперек, которого теперь будто едва знал. И даже прикасаться грязно не особо хотелось. Хотелось тихо сидеть на террасе, медленно пить рубиновое вино и говорить.

Они говорили.

Дерек, сам не зная как отказавшись от всех тем, которые казались опасными – а их было много, много – выбрал единственно верную. Рассказывал молчаливому, но внимательному Стайлзу о машинах. О том, как разнятся между собой, например, лаковые покрытия красного цвета. И если красный испанский на солнце всегда отливал чем-то оранжевым, то красный калифорнийский давал даже в закатных лучах чистый алый цвет.

И как он навсегда влюбился в оппозитный двигатель, звучащий для чувствительных ушей волка истинной музыкой, когда ему пригнали откуда-то “японца”.

И что коробка-автомат сущее зло, и никогда не выстоит против механики...

Рассказывать было легко, даже если Стайлз бесед не поддерживал. До времени, конечно. Наслушавшись своего парня, он, наконец, произнес:

– Послушай, Дер, а какого ты вообще... В общем, почему ты стал финансистом, если, насколько я вижу, родился прирожденным автомехаником?

Дерек глупо воззрился на задавшего вопрос Стайлза и вдруг рассмеялся. Вдруг понял, что не зря говорил и говорил с энтузиазмом. Не зря перестал обсуждать наболевшее, опасное. И так случайно, не без помощи проницательного своего мальчика, который только казался погруженным в привычную апатию, понял про себя самого простую истину: быть этим самым финансистом престижно и прибыльно, но стать самим собой – бесценно.

– Ты знаешь, я подумаю над твоими словами, детка, – сказал он улыбающемуся Стайлзу, – тем более, что репутация моя, как руководителя, и так уже сильно подмочена. Поэтому...

...”поэтому, когда мы вернемся, я очень серьезно подумаю об открытии своего личного бизнеса”, – хотелось сказать Дереку и он чуть этого не сказал.

Потому что упоминание о возвращении было слишком опасно. Хотя именно с того самого момента он стал ждать его, как ненормальный. С твердым намерением выполнить поставленные условия каждого в их команде; соблюсти правила, не отступив ни на шаг, угодив абсолютно всем. Отсчитывая дни, недели, месяцы, проведенные в глуши. Перестав четко отслеживать чередование появлений своих мальчишек, пустив все на самотек. И махнув на всё рукой, получить подобие регулярности, которое было необходимо для периодических звонков Джону в далекую Калифорнию. Звонков, подтверждающих, что его сын жив.

Кая было больше, Стайлза меньше. Если, конечно, так можно было обозначить нынешнюю схему. И Дерек не жаловался. Запрещал себе замечать, как время пребывания Стайлза в его объятиях все больше сокращается, тает, сводится не к дням – к часам, к минутам...

Секс уже не имел значения.

Тогда, после долгожданного появления Стайлза, после всех их односторонних бесед, инициированных Дереком, после ленивого ничегонеделания, когда заново привыкали они друг к другу, случился у них уже и нежданный волком романтический вечер. Такой обычный, классический. Вино, тихая музыка, касание рук...

Дереку было классно. Дереку было, как в первый раз. Стайлзу, наверно, тоже. Они целовались осторожно и нежно, долго сидя у бассейна, до самых первых звезд. Потом кое-как добрались, не размыкая объятий, до шезлонга, и Дерек аккуратно взял Стайлза прямо на нем. Успокоив нервно сжимающийся анус слюной и ласковыми касаниями. Проникнув внутрь сначала языком, а затем двумя пальцами. Обхаживая своего мальчишку, будто девственника.

Рядом с ними, стоя на полу, курилась дымовая антимоскитная шашка, испуская тонкий древесно-смоляной аромат, но все же отпугивая своим дымом кусачих тварей недостаточно – лежащий на Дереке потный, задыхающийся Стайлз внезапно дернулся, получив микроскопический прокол кожи, а Хейл, прекрасно видя в темноте – куда, смачно прихлопнул пищащую заразу, с оттяжкой жахнув мальчишку по белоснежной ягодице.

Они со смехом убежали в спальню. Смеясь, ласкались, не останавливаясь. И занимали свои рты не разговорами – поцелуями. Так было проще, легче и приятней, в конце концов. Прожить правильно, наконец, так давно забытую ими их первую, неудачную ночь.

– Спасибо, – выдохнул Стайлз, засыпая, – спасибо за все, Дер.

– Не надо, – вдруг насторожился оборотень, поняв: в такие моменты, как этот, и произносят всякие откровения, которые могут потом мешать жить.

– Нет, нет, послушай меня, – заторопил его Стайлз, отгоняя прилипчивый сон и будто боясь провалиться в него до времени, – я не хочу, чтобы ты... тебе было плохо, Дерек. Чтобы ты думал, как стал неважен. Послушай меня! Не перебивай!.. Я знаю, как это горько – стать лишним. Ну, или незначительным. Я, может, и сумасшедший, но не слепой. И я ценю твои усилия, правда. Может, не все, может, не так сильно, как нужно. Но я знаю о них. Ты просто должен понять одно – я в курсе, что отговаривая тебя возвращаться, встаю на сторону Кая. Я в курсе, что отговаривая тебя возвращаться, тем самым спасаю от тюрьмы. И я в курсе, что запрещая тебе это – да, запрещая – делаю плохо своему отцу.

Дерек с мукой вглядывался в серьезное лицо мальчишки. В общем, он ясно увидел то, что было очевидным с самого начала.

– Я очень сильно люблю тебя, Дерек, – подтвердил его мысли Стайлз. – Люблю любым – финансистом, механиком, беглецом, шантажистом, преступником... Мне, понимаешь, не просто было принять твое решение о побеге. И если честно, ты козел. Сволочь. Собственник хренов. Но я хочу быть с тобой. Так же, как хочет этого Кай. Даже если при этом мы сильно обидим папу.

Дерек чуть не рассмеялся.

– Обидите? – переспросил. – Джон повесит меня на первом суку. Когда поймает, конечно. Детка, “обида” здесь явно не тот термин.

– Папа отходчивый, Дер, – как-то очень уверенно сообщил ему Стайлз и улыбнулся, словно уже составлял в голове своей план, который будет обязательно работать. – Он скоро позволит вернуться вам домой. Я точно знаю.

Если бы Дерек услышал в словах его тайный смысл, какое-то лишнее слово, он бы наверно, занервничал, испугался.

Банально став от счастья немного глухим, Хейл не стал вникать в нюансы. Уже успев проанализировать все и прийти к выводу, что им троим совсем необязательно страдать, принося себя в жертву, делая себе плохо, лишь бы другому было хорошо.

– Мне и не плохо, – сказал Стайлз напоследок, уверив Дерека в правильности его выводов. – Я просто болен. И не знаю, как вернуться оттуда, где я совсем не помню себя. Я не умею возвращаться. Никогда не умел.

Стайлз посмотрел жалобно, придвинулся к волку. А Дерек подумал, что теперь возвращать Стайлза не может и он. Разучился. Не властен.

– И все же, Стайлз, – упрямо произнес он в сгустившуюся над их кроватью темноту, – я думаю, что в Калифорнии тебе помогут. Поэтому нам надо вернуться как можно скорей.

Он жестко зажал мальчишке рот рукой, пресекая попытки перебить себя.

– Я обещаю, что не будет никаких жертв. Не будет подвигов. И принуждения тоже. Я никого не буду заставлять. Вернусь, когда твой папа, возможно, нас простит. Или же когда ты станешь совсем... взрослым.

– Согласен, – устало ответил Стайлз, не скрывая зевок и понимание того, что связь с ним, полностью совершеннолетним, уже не будет создавать для его невезучего парня известных проблем.

Время лечит обиды. Возможно, месяцы, что понадобились Стайлзу для осознания своей, и были слишком тяжкой карой для Дерека, но они прошли, измучив его сильно, болезненно. Теперь же, прощенный, возрожденный к жизни, Дерек не сильно изменил своим стремлениям. Просто переменил тактику, оставив цель той же самой – исправить свои же ошибки, вернувшись домой.

Они должны. Они обязательно сделают это. Только, конечно, без крови. Волчьей и человеческой. Без слёз.

Утром, когда рассвело, Дерек с сожалением констатировал присутствие под боком Кая вместо Стайлза. И сожаление это было не так сильно, как хотелось бы.

– Доброе утро, детка, – ласково коснулся он сонного мальчика. – Вставай, у нас теперь начнется совсем другая жизнь.

Возвращение с войны всегда событие. Для тех, кто возвращается, и особенно для тех, кто ждет. И пусть поверженные, но живые, солдаты искренне принимают радость родных. И все же бывает, что возвращаются не все, бывает, что ты везешь на родину мертвого друга, не примирившись с мыслью оставить его на поле боя. Того самого друга, которого позвал с собой, обещая преинтереснейшее приключение – да что ты трусишь, война – это всего лишь стрелялка! А может просто обманул, тайком уговорив сбежать от родителей. И вот теперь, с его окоченевшим телом на руках, ты возвращаешься на родину, потому что солдаты должны возвращаться – мертвые или живые, с победой или без.

Дерек чувствовал себя именно так, понимая, что не он, а болезнь так распорядилась, заставив Стайлза уйти в небытие, заставив поменять мальчишек местами, предоставив жить на солнечной стороне более жизнеспособному. И все же чувствовал ответственность за нынешнее положение вещей, все еще мучаясь временами бесполезным сожалением.

Стайлз появлялся редко. Появляясь, он обязательно звонил отцу. Болтал с Дереком. Иной раз они занимались сексом, иной раз – нет, и Дерек был только рад исключить его, как обязательный ритуал из их общения.

И когда появлялся Кай, Хейл не переставал исподволь готовить мальчишку к возвращению. Мягко, постепенно приучая к главной роли, приучая к ненавистным именам, которые ничего для Кая не значили.

Дерек потихоньку готовил Кая к тому, что, кроме него, в его жизни будут еще несколько очень важных людей. Совсем немного. И к концу первого месяца муштровки, Кай вполне сносно отзывался о том самом живодере по имени Дитон. Вполне спокойно произносил имя “Джон”. И даже с некоторым любопытством наполовину с восхищением расспрашивал о Питере: это тот самый твой дядя, который... да?

Да, да, кивал Дерек, немного ревнуя, и снова по которому разу рассказывал Каю о сложной операции по его спасению из того подвала.

История была мрачная и невеселая. Но Кай, забыв о своих злоключениях, оставил себе лишь те воспоминания, от которых захватывало дух, исключив из них боль и ужас. Порванный сосок. Оскорбления похитителей. И целую вечность без Дерека Хейла. Страшно представить – сутки!

Он не хотел вспоминать плохое, с избытком нагруженный им еще до того момента, как появился на свет.

Дерек, рассказывая о добром докторе Дитоне, прекрасно понимал, насколько непоследователен в своих собственных эмоциях. Насильно уговаривая себя же прекратить считать их психиатра злом. Забыть вполне очевидное предательство. Обосновать его желанием помочь пациенту, бросив за борт того, кто все эти месяцы поддерживал в этом пациенте жизнь.

Желая мира, Дерек изо всех сил старался расправиться с врагами, переименовывая их в относительных друзей. Оправдывая каждый спорный поступок Дитона, каждое гневное слово Стилински-старшего. И думая, что будет очень хорошо, а вовсе не печально, если позорная процедура по его увольнению из знаменитой топовой фирмы, которая опрометчиво раздула публичный скандал из-за самовольно выдранного из плеча чипа, провороненного оператором, уже давно завершена, и он совершенно свободен.

Дерек никак не называл свою нынешнюю стратегию, это была просто жизнь. Она изменилась снова, когда случился тот самый важный для него звонок, сорвавший его в новые аналитические размышления о том, что даже отрицая некую упорядоченность их жизни, подчиненную внутренним метаморфозам, а также внешним воздействиям, она всегда оставалась таковой. Четкой схемой, по которой они продолжали жить, пребывая в иллюзиях о спонтанности, присущей жизни обычной. Пытаясь не замечать, как регулярны звонки Дитона, выполняемые им словно по расписанию. И как стабильно раз в неделю теперь звонит Джон, а Дерек, подчиняясь сменам личностей своего мальчика, всегда отвечает ему тем же, когда появляется Стайлз – набирает номер, засевший в голове наизусть, передает телефон мальчишке и деликатно уходит подальше, чтобы не слышать, как сын говорит с отцом.

В этот раз вместо Дитона им позвонил Питер, и это выбивалось из привычной для Дерека схемы: старший Хейл уже давно не баловал племянника своей болтовней. И только услышав его голос, он понял, насколько в строгом режиме жил, закрыв глаза на эту строгость и попросту считая нормой.

– Важные новости, Дер, – сразу приступил к делу Питер. – Это официальный звонок.

Ну вот. Вот оно. Снова. И снова.

Дерек поежился, словно забыл, что давно уже привык к трагедиям и новая в принципе ничего не изменит.

Все равно было жаль терять иллюзию затянувшегося штиля.

– Официальный? То есть? – сухо переспросил он.

Питер, почуяв тревогу родственника, тут же поспешил объяснить.

– То есть, я звоню тебе как представитель семьи Хейлов. И от лица нашего адвоката – твоего адвоката – информирую, что главный обвинитель в твоем непростом деле о похищении забрал заявление из полиции.

– Что? – заторможено переспросил Дерек. – Джон? Джон отказывается от обвинений и...

– Да, – подтвердил Питер. – Стилински, видимо, заждался сына, и теперь делает все возможное, чтобы вернуть его. Вас.

– А почему же тогда он сам?.. – начал Дерек спрашивать и сам же ответил на свой вопрос, так оказался очевиден ответ. – Он не стал сообщать мне эту новость сам, думая, что я не поверю ему? Так?

– Да не важно, – перебил его Питер. – Наверно. Он позвонит тебе позже. А пока мы все решили, что лучше будет, если новость объявлю тебе я. Кстати, давно не болтали...

Питер был такой душка, что и говорить, когда рассказывал Дереку последние новости. Наверно пытался дать ему время на раздумья. И через минут пять своей легкой, бессмысленной болтовни, уже серьезно спросил:

– Так вы когда вернетесь? Что мне ответить его отцу?

“Его отцу”. Ха.

У Кая были четкие понятия в жизни. У Кая не было никакого отца. Мужчину, который не справился с управлением, на данный момент он очень вежливо именовал Джоном. И это был хороший результат.

– Так как, вернетесь? – настойчиво переспросил Питер. – Дерек, что ты молчишь?

Свое молчание можно было списать на шок от радости. А можно было бы просто скинуть звонок: плохая связь, огрехи оператора...

Но Дерек продолжал молчать.

– Со Стайлзом опять проблемы? Да? – догадался Питер, и Дерек даже за несколько тысяч километров почувствовал, как тот качает головой. – Без разницы, Дер. Ты чего ожидал, вообще-то? Мальчишка болен. И вам нужно вернуться. Ты же хотел. Теперь самое время. Конечно, просто не будет. Будут проблемы с другими пунктами обвинения, но там уже не так всё страшно, мы рассчитываем отделаться штрафом. Возможно, при очень плохом раскладе дадут условный срок. Но это уже как слушание пойдет. Но главное – Джон. Он не против. Понимаешь? НЕ против ВАС.

– Я понимаю, Питер, – размеренно ответил Дерек ему и, сам удивляясь своему равнодушию, спокойно пообещал, – мы обязательно вернемся, но мне сначала нужно закончить дела здесь и поговорить... поговорить с мальчишками. Потом я сам позвоню отцу Стайлза и скажу – когда. Когда мы приедем.

– Тебе нужно время, – понятливо кивнул Питер, – чтобы Стайлз нагнал наконец свои двадцать один. Умно.

Дерек так же невидимо кивнул в трубку – да, верно. И еще для того, чтобы окончательно подготовить Кая к той действительности, которая его ждет в Калифорнии. К самостоятельной жизни без Стайлза. Да.

Если бы неторопливый Питер позвонил на неделю раньше! Хотя бы неделю!!!

Дерек набирался сил хорошо разозлиться, но не мог. Не мог больше противоречить судьбе, сожалеть о невозможном, считать и складывать в копилку памяти все трагедии, что с ними произошли. Со спокойствием тибетского монаха он без эмоций констатировал новую белую полосу в своей жизни, которая так стремительно сменила черную. Слишком поздно... А впрочем, как всегда.

Стайлз словно бы почувствовал, как его редкие разговоры с отцом меняют взгляды Джона, и он медленно и неосознанно пересматривает свои окончательные решения, принятые так давно. И даже если Дерек и не настаивал на том, чтобы Стайлз аккуратно касался темы их возвращения, беседы отца с сыном так или иначе были об этом.

Мальчишка, живущий в двух вселенных, чутко предвидел готовящееся перемирие, и, выполнив свою миссию, готовился вот-вот исчезнуть, напомнив Дереку солдата, который не дожил до победы всего лишь несколько дней, но сделавший для неё больше, чем мог.

Его регулярные появления в последнее время сменились нерегулярными, и Дерек с обреченностью проигравшего чуял, как скоро регулярность эта должна будет окончательно оборваться полным исчезновением.

Делать Хейл ничего не стал.

Не стал орать на Кая. Не стал требовать от него каких-то мер. Не стал лечить его ни фармацевтикой, ни сексом. Он продолжал жить. Но с маленькой поправкой – теперь вялотекущая операция по возвращению домой снова приобрела статус спасательной. Дерек не торопился – громких сцен не устраивал, лозунгов не кричал и не требовал от Кая невозможного. Требовал от себя – сохранения спокойствия и необходимой последовательности в обучении основам общения маленького дикаря, который теперь, после нескольких лет в глуши даже трусы разучился надевать, так и шастал по вилле сверкающим бриллиантами и голым. Что конечно не отменяло ежевечернего ритуала переодевания, и Дерек даже не замечал, как машинальным жестом закоренелого собственника он привычно за ужином гладит не джинсовую, а капроновую коленку Кая, чуть задевая пальцами край тонкого шелкового подола платья.

– То есть, теперь тебя не посадят в тюрьму и нам разрешат быть вместе?

Это был первый вопрос, который Кай задал Дереку, когда узнал о новостях с далекой родины. И получив утвердительный ответ, затараторил что-то о цивилизованной жизни, о брошенном и очень, к слову, хорошо обставленном доме, о новом этапе их отношений – публичном, в котором теперь-то, после всей этой беготни, они начнут практиковать официальные выходы в свет.

– Ну, в самые известные гей-клубы, понимаешь, Дерек?

Глазенки у Кая сверкали воинственно, а Дерек, продолжая слушать о подростковых мечтах, о дискотечных танцах до упаду (и не в вонючей Колумбии, заметь!) о классике фастфуда – картошке спиральками и прочей ерунде, не мог не улыбаться – нежно и завороженно. В который раз понимая – не любовь, а слепая преданность спасет его волчий мир. Та самая, с которой Кай теперь желал ненужной ему свободы, находя в ней свои прелести, лишь узнав, что разлука отменяется.

Он по-прежнему никого там, в Калифорнии, не знал и не особо хотел знакомиться. Но тренировки Дерека не прошли даром и можно было не бояться, оставив его без присмотра, зная, что паники не будет, потому что с жестокостью олимпийского тренера Дерек заставлял Кая вслух проговаривать свои действия, когда они только прибудут на место и где их однозначно, пусть ненадолго, но разделят.

– Давай повторим еще раз, – все же немного нервно требовал оборотень, – когда мы минуем пограничный кордон...

– Бо-оже, Дер, – ныл Кай, – да сто раз уже повторяли...

– Еще. Раз, – настаивал Хейл, добивался кивка мальчишки и слушал его нудный рассказ недовольным голосом снова и снова...

– ...после пересечения границы с Мексикой нас будут встречать полиция и федералы. Мы спокойно пересаживаемся в патрульную машину, то есть, пересаживают меня, потому что...

– ...меня скорее всего заберет в свой фургон ФБР, – закончил Дерек нетерпеливо. – Дальше.

– Меня быстро допросят и, если это буду... я, то я поеду в клинику к доктору Дитону, – уже совершенно недовольно пробубнил заученную инструкцию Кай и продолжил, – а если вместо меня будет Стайлз, что маловероятно, то он поедет домой к отцу.

Этот момент был самым обидным и непонятным для мальчишки.

– А почему именно я должен буду ехать в психушку? – расстроенно вопрошал он и делал брови домиком.

Дерек терпеливо разъяснял очевидное.

У Джона специфическое видение ситуации, говорил он как мог иносказательно, боясь поначалу прямо заявить Каю – Джон боится его. Он никогда не приведет в свой дом чужака, оккупанта. Стоило видеть тот его взгляд в момент, когда отец когда-то давно идентифицировал в спасенном мальчике НЕ СВОЕГО СЫНА. В глазах немолодого уже мужчины мелькнул ужас, а затем отвращение. Люди, которые хотят забрать подкидыша из приюта, смотрят совсем не так.

– Джон слишком... консервативен, детка, – вместо правды городил ерунду волк. – Вам будет довольно сложно поладить. Да ты и сам не очень любишь его, забыл?

Кай медленно соображал, инстинктивно чуя вранье своего парня, но не смея не верить в него.

Да, говорил, Джон Стилински не то, чтобы мой герой. Да.

И стены психушки сразу казались ему более логичным и правильным выбором, чтобы дожидаться в них своего любимого преступника, Дерека Хейла.

– Будь готов, что у Дитона скорее всего не найдется для тебя номера-люкс и придется вселяться в обычную плату. Без окон. С мягкими стенами. Абсолютно белую.

– Угу, – передергивая плечами, вспоминал Кай свой первый и единственный опыт пребывания в том страшном месте, где Дерек длительно и жестоко насиловал Стайлза. – Я помню. Переживу.

– Вот и отлично, детка, – кивал Дерек, – значит, пока меня не выпустят из участка, а я, думаю, все же пробуду там точно сутки минимум, ты будешь либо в “Кипарисах”... скорее всего в “Кипарисах”, либо у Джона, в зависимости... да.

Кай шмыгнул носом и вздохнул. А Дерек удовлетворенно наконец его обнял.

– Ты молодец, мальчик, просто молодец, все правильно запомнил, – похвалил.

И было за что. Неделя ушла у него на то, чтобы унять орущего мальчишку, который поначалу возмущался даже вынужденным кратким расставанием.

– Тебя же уже оправдали, Дер! – орал он. – Какого черта теперь повезут в участок? Арестованным? Я не хочу оставаться без тебя! Я... не смогу!

– Сможешь, – уверенно обрывал крик Хейл и терпеливо объяснял в который раз – на нем еще много чего висит, говоря тюремным языком. Он все еще преступник, и Джон не властен отменить эти обвинения. За них придется ответить. Но это ничего, это выполнимо. У Хейлов великолепный адвокат, Дерек наверняка отделается штрафом...

– Давай дальше, – после недолгого перерыва требовал он, и Кай продолжал озвучивать их план.

– Как только тебя выпускают из участка, ты забираешь меня домой и мы... продолжаем жить? – явственно вопросительной фразой обрывал свою речь Кай и взглядывал на Дерека.

Он всё еще не верил в то, что Хейл так просто может отказаться от жестких военных действий, направленных на спасение рядового Стилински, затерянного где-то там, в лабиринтах собственного разума.

Дерек и не отказывался. Так долго ожидая прощения от многих людей, будучи виновным лишь в том, что любил слишком сильно, он свято уверовал в то, что долгожданная амнистия и разрешение на возвращение из ссылки повернут время вспять. Время, которое понадобилось Каю, чтобы стать кем-то иным, не только недалеким мальчишкой с неприхотливыми желаниями. Он раньше был прост, но вдруг оказался сложен. И Дерек не знал теперь, как воздействовать, какой ритуал провернуть, чтобы с легкостью тасовать, как раньше, две личности в одном теле с умением прожженного карточного шулера. Это незнание тяготило, и Дерек практично заставил себя верить в то, что их возвращение будет достаточно стрессовой ситуацией положительного свойства, и оно поможет Стайлзу вынырнуть даже с той глубины, на которую его окончательно засосало.

Дом. Голос отца. Знакомые стены Кипарисов. Профессиональные советы врача.

Все это должно было изменить хоть что-то, приманить ленивого до жизни мальчишку в новый круговорот событий. Интегрировать в новую старую жизнь. Заставить существовать.

Их план, который они проговаривали каждый день в упрощенном варианте, конечно был не так прост, и Дерек, лежа часто без сна рядом со сладко посапывающим, удовлетворенным только что любовником, думал и передумывал, добавлял различных нюансов к уже имеющимся, усложнял и так сложную схему их триумфального возвращения. Он перебирал в голове различные версии, в которых было много непредвиденного и старался предвидеть это. Как например Кай закатит истерику в Кипарисах, как будет скандалить и орать, кидаться на санитаров, впав в панику без своего парня, с которым в последнее время ни на секунду не расставался. И прогнозируя это, уже успел обсудить с Дитоном возможность применения успокоительных средств, дав на это разрешение.

Сам же Кай рассуждал совершенно похоже, предполагая иногда совершенно фантастические варианты развития событий.

Дерек тоже думал о некоторых из них.

Кай мог поменяться местами со Стайлзом в любую минуту. Или же наоборот. Неплохо, если это случится в психушке. Просто ужасно, если у Джона Стилински дома. Дерек предупредил его о том, что... господи, он так долго и нервно мямлил что-то размытое в трубку, пока не заставил себя сказать четко и ясно очень жестокие для отца слова о том, что Стайлз, его сын, теперь нечастый гость в их реальности. Что этот психиатрический реверс был предсказан Дитоном очень давно, и черт возьми, Хейл отказывается брать на себя ответственность за это! Он устал быть виноватым во всём; в том, что постоянно происходит со Стайлзом, поэтому Джону все-таки придется привыкать к мальчику Каю, который, впрочем, умеет так же мило улыбаться тем же самым ртом.