Текст книги "Моя прелесть (СИ)"

Автор книги: Lieber spitz

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 34 страниц)

За “овчарку” было обидно, но Дерек, стиснув зубы, стал слушать дальше.

– Какие странности еще были? – задал неожиданный вопрос психиатр.

А Дереку стало просто смешно.

Странности, странности... Опять они. Дайте подумать, доктор.

А, вот.

Моему сумасшедшему парню, который номер один, ну совершенно не нравится брить яйца. А вот номеру два – очень даже. Конфликт в семье и полная неразбериха, понимаете?

И я, вместо того, чтобы составлять финансовые отчеты, я... работаю интимным дипломатом, уговаривая любимый номер один потерпеть боль от восковых полосочек, чтобы нежный номер два остался доволен и не стал резать себя, сообщая таким образом нам двоим своеобразную ноту протеста...

– Не было больше странностей, Алан, – проговорил наконец Хейл.

Потом, подумав, припомнил:

– Стайлз, кажется, убрал из расписания занятий один предмет. Или... пару.

До Хейла вдруг дошло, что Дитон знает что-то, чего не знает он сам. Что это... проверка. Элементарная и унизительная. Но он продолжил держать спокойный уверенный тон, решив, что это глупо, вот так вслепую проигрывать раунд, отдавать Стайлза на растерзание, потому что, видит бог, Хейл знал, к чему все идет.

– Да, – произнес он, стараясь звучать еще уверенней, – он вычеркнул из расписания посещение нескольких лекций.

– Он бросил.

– Что?

– Он бросил колледж, Дерек. Джон мне сказал.

– Какой Джон... А, Джон. Тот, кто...

– ...может распоряжаться своим ребенком, потому что является его отцом и официальным опекуном.

– Господи, я не... не знал.

Это были плохие новости. Это был почти приговор его пригодности, доказывающий полную и окончательную некомпетентность.

Дереку бы смолчать, а Дерек разозлился.

– И почему ты сразу не позвонил мне, когда узнал о проблеме? – бросил он раздраженно, зная, что претензию должен предъявлять лишь самому себе.

– Логично было предположить, что ты должен был об этом знать сам, – проницательно заметил Дитон. – Ты не знаешь, и это плохой знак. Видишь ли, какое дело, негласно Джон давал тебе разрешение распоряжаться эмм... Стайлзом. Тебе была передана ответственность за него. И я никак не мог влезать в ваши дела настолько, чтобы решать за него. Просто потому, что официальный опекун, Джон Стилински, передал права на сына тебе. Правда, думаю, что скоро он их заберет обратно, потому что наших надежд ты не оправдал.

Дерек молчал. Он тоже так думал. Но растерянность не помешала ему расслышать последнюю фразу, смысл которой сводился к тому, что его миру противостоят уже двое.

– Ты же не станешь... – Дерек запнулся, потому что не знал, как сформулировать фразу, вдруг осознавая себя жалким, лишенным всех прав родителем-пьяницей, у которого забирают любимого ребенка, просто потому, что он за ним не уследил.

Дитон, слава богу, понимал проблему. И пока не выказывал открытой неприязни, оставшись рассудительным профессионалом.

– Когда из университета позвонили и сказали Джону о том, что Стайлз ушел, он позвонил мне, и я сначала не понял, что происходит, – раскрыл он карты. – Джон был уверен – ты в курсе и решаешь проблему, и все же собирался поехать к вам. Без звонка и приглашения. Я отговорил. Не знал – что стало мотивом. А вторжения разного рода, даже если вторгается в вашу жизнь близкий человек, отец, они способны нарушить ход событий еще больше. Поэтому я ждал, когда позвонишь ты. Решил, что если есть проблема настолько большая, что мальчик бросил учебу, наверняка тебе понадобится помощь.

Да вы стратег, господин врач; вы просто святой спаситель запутавшихся голубых мальчиков!

Дерек усмехнулся, зная, что теперь бессилен. Научен был правилами делового мира: когда ты не владеешь информацией, ты побежден, ты мертв.

– Теперь я понимаю, в свете последних событий, что бедный мальчик всего лишь старался угодить тебе, шляясь по вашим... притонам или куда ты его там водил, – не деликатничая, прозвучало из трубки. – Расходуя свои последние силы, которых на учебу уже не оставалось. Он хотел, как лучше. И ты, конечно же понимаешь, как выглядишь в этой истории, если посмотреть на неё под определённым углом.

Дерек понимал. Со всех углов и закоулков выглядел он негодяем, думающим только о себе.

– Только не вини себя, ради бога, – прервал его мысли врач. – Я же понимаю – у тебя были благие намерения. А Стайлз пытался принимать решения самостоятельно, будучи в первую очередь мужчиной. Я делаю вывод, что он бросил лекции, чтобы быть рядом с тобой, думая, что спасает отношения, которые ему дороги. Но для него это было настолько трудно в психологическом плане, все ваши вылазки, что даже представить сложно. Нам, здоровым людям. Не знаю даже, почему он просто не ушел от тебя.

– Потому что я запретил ему делать это.

– Так значит, он пытался... – задумчиво протянул Дитон. – Понятно.

И припечатал правдой:

– В общем, прощай экономическая карьера, которой мальчик и так бы не сделал, потому что прогрессирующая болезнь не дала ему шанса.

– Господи, да зачем же тогда... – болезненно воскликнул Дерек, чуя, как разлетаются вдребезги не его мечты.

– Посещая лекции, ему было проще казаться нормальным прежде всего для самого себя, – как обычно, блистая своим психиатрическим опытом, объяснил Дитон. – Теперь... теперь я не знаю. И снова настаиваю на консультации. Нет? Нет... Тогда, надеюсь, хотя бы наша беседа по телефону ему... вам поможет.

Такая покладистость после столь тяжкого обвинения в предумышленной халатности Хейла, она чуть было не расслабила Дерека окончательно. Он был уже готов согласиться – и привезти Стайлза в “Кипарисы”, и делать это снова и снова, лишь бы опять стать полезной, правильной витаминкой; лечебным зельем, настоянным на волчьей крови и других, не таких романтических жидкостях своего организма.

Но отчего-то внутренний животный страх подсказывал повременить с приездом. Зверь в Дереке никогда не любил пахнущих едкими медицинскими растворами больниц.

Дитон, кажется, не заметил его сомнений.

– Обещай, что если снова соберешься радовать Стайлза излишней социализацией, – продолжил он, – будешь делать это микродозами и после внушительного по времени перерыва. Вообще, к чему тебя потянуло на глупую романтику?

Дерек решил не врать. И даже стыдно не было, как в прошлые их разговоры, обсуждать такое.

– Я сделал кое-что для Кая. Отдельную комнату. Только для него и... себя. Как ты и говорил, Дитон, я, последовав твоему же совету, заточил его в клетку своего внимания. И это внимание потребовало отдельного кабинета.

Он не стал уточнять, что выражается не фигурально. Что клетка на самом деле существует, и еще пара дней – начнет функционировать.

– Я не собирался врать Стайлзу. Мы через вранье прошли и поняли – это не выход. Поэтому комнату я ему показал и мне просто необходимо было сделать что-то взамен и для него.

– Умно, – похвалил Дитон и тут же отругал, – только вот масштабность твоей подарочной акции нанесла ему вред. Нужно было начинать с малого.

Дерек скривился, подумав о кондитерской напротив дома, пирожные которой в качестве подарка вчистую проигрывали стальному, сделанному на заказ, девайсу.

– И что мне теперь делать? Каков твой совет? – прямо спросил он Дитона, обрывая опасную нить рассуждений о метафорической клетке, которая таковой вовсе не была.

– Добейся появления Кая в первую очередь, тогда Стайлз сможет нормально выдохнуть. У него же наверняка сейчас вялотекущая бессонница! Нужно дать ему пару часов беспамятства, которые, как это ни странно, будут самым лучшим лечением.

– И как же я добьюсь появления Кая? – с горьким сарказмом спросил Дерек, плохо соображая, что снова ведет своего собеседника к несколько неловким темам в разговоре.

– Ну, как ты обычно делаешь это, Дерек? Забыл? – невинно спросил его врач, и сжалился: – Не заставляй напоминать.

– Да, – выдохнул смущенный оборотень, поспешно прощаясь.

Пообещав напоследок, что будет держать врача в курсе и позвонит незамедлительно, если улучшения не наступит.

Проблемы не приходят в одиночку. На работе Дерек с непониманием смотрел, как азартно шушукаются подчиненные, вовсю сплетничая о каком-то тотальном, никогда раньше не виданном противостоянии отделов, в котором отдел Дерека оставался пока фаворитом гонки. Поговаривали, намекая на несвоевременный отпуск босса, что ситуация может вот-вот поменяться: покидать поле боя в такой-то момент было рискованно.

Дерек непонимающе хмурился – противостояние? Поле боя? И против кого ведется этот бой?Ах, против отдела мисс Арджент! Ну так, он, простите, с ней уже давно не воюет. Он просто хорошо делает свою работу. Он не выслуживается – ему и не надо, он и так уже на вершине своей карьеры и дальше продвигаться пока не собирается, ведя войну более кровавую и изматывающую у себя дома.

Но офис гудел. Болтали всякое. И Дерек почему-то был железно уверен, что скоро сплетники настолько глубоко зароются в его грязное белье, что докопаются-таки до того некрасивого эпизода, в котором бедная мисс Кейт якобы противостояла похотливым домогательствам вервольфа. То, что их не было, травой порастет – на суде белая человеческая женщина будет выглядеть явной жертвой.

Дерек понимал – огласка истории разрушит всю его кое-как налаженную жизнь, обнажив секреты. Поэтому мысленно уже прощался с работой и подсчитывал сумму активов.

Получалось, что хватит им с недееспособным Стайлзом примерно на десять лет простой, незамысловатой жизни где-то в еще более глубокой провинции.

Дерек иногда рассматривал Мексику или же другие, более терпимые к возрасту гомосексуальных мальчиков географические места, где можно было бы спокойно пожениться.

А пока делал вид, будто вовсю сражается с конкурентами. Подсчитывал сроки по последним проектам, подчищал хвосты...

Но мальчишки были важнее. После разговора с врачом Дерек легкомысленно махнул рукой на проблемы и занялся подготовкой к самому важному сексу в своей жизни. Тому, лечебному, терапевтическому, который смог бы вернуть всю их нарушенную схему жизни обратно, в нужное русло.

Дерек не пытался вызвать Стайлза на разговор и даже не спрашивал о судьбоносном для них решении покинуть колледж: Стилински был полностью непригоден для серьезных бесед. Он все никак не становился собой, пребывая в той же сонной неге, что и неделю назад. Дерек, влюбленный пёс, конечно же был слабаком, который просто не мог заставить себя встряхнуть его как следует, начать разговор, отчитать за глупость и в довершение воспитательной своей трепки сделать мальчишке реально больно; грубо навалиться, подмяв под себя, и попросту изнасиловать.

Он даже зарычать не мог, не то, чтобы трансформироваться, первый раз в жизни осознав себя действительно обыкновенным человеком, утонувшем в своей несчастной любви.

Забот хватало: со дня на день Дерек ждал звонка Джона. Это ожидание тоже здорово нервировало, но он никак не мог заставить себя позвонить ему сам, уже смирившись с тем, что поступает, как трусливая шавка, капризно охраняющая кость. Эгоистично забывшая, что где-то там, в старом районе города живет немолодой уже мужчина, отец его мальчика, который все эти годы до Дерека Хейла был его семьей и опорой.

Папа Джон как-то незаметно исчез из расписания жизни оборотня. Из списка запланированных посещений и даже из категории – “Необходимые звонки”.

Сегодняшний, наконец свершившийся, испортил ему весь день.

Дерек был в бешенстве, привычно не обращая внимания на раскаленный чип.

Они же все выяснили тогда!

Они выяснили, что Дерек Хейл, оборотень, взрослый успешный мужчина – положительный герой! И как... как такое могло вообще произойти, чтобы теперь, звоня ему, Стилински-старший по-мужски прямо говорил о том, что Стайлзу, кроме его волчьей руки помощи, снова нужна квалифицированная медицинская, потому что...

– ...Дитон сказал мне, что у Стайлза ухудшение, поэтому он бросил учебу! Ты же знаешь, сын не рассказывает мне ничего. То есть, он делится только хорошими новостями. Мне позвонили из колледжа, сказали... И, Дерек, я не понимаю, отчего ты не сообщил мне этого сразу? Я должен был знать. Я должен...

Дерек, молча слушающий сбивчивый рассказ родителя, раздувал ноздри.

Какая наглость! Требовать от него отчетов! Да как он смеет, этот Джон, после всего, что Дерек сделал для его сына!

Ярость была кратковременной, и после Дерек конечно же с отчаянием осознал – Стилински-старший прав. Он прав тысячу раз, а Дерек, бедный, потерянный, оторванный от земных забот заботами небесными – ни капельки.

Спасибо Дитону – он не выдал преступного неведения оборотня. Но это было уже неважно – отцовское за сына возмездие обрушилось на голову Дерека ожидаемо жестокими санкциями.

– Я переговорил с Аланом и принял решение, – чужим голосом произнес Джон, как бы извиняясь за то, что последующими решениями отсек оборотня от ответственности за мальчишку напрочь.

– И что же ты решил, Джон? – Дерек говорил спокойно, втайне надеясь, что Стайлза не отберут. По крайней мере, не навсегда.

– Курс интенсивной терапии в центре. То есть, они называют это реабилитацией для лиц с девиантным поведением, – снова за что-то стал извиняться Джон. Делая вид, что у Стайлза легкая простуда.

– Ему нужен отдых. Ему нужно побыть... одному, – перечислял причины госпитализации Стилински и, бросив изображать из себя вежливого родителя, произнес то, что действительно думал: – У вас со Стайлзом не очень-то получалось в последнее время. Раз он отказался посещать лекции. Та терапия, о которой мне говорил врач, она...

На этих словах у Джона сдали нервы. Отцу всегда сложно вести беседу на тему половой жизни сына. Тем более, если она сочетается со словом “терапия”.

– Прости, Дерек, – не договорив, достаточно резко завершил свой монолог Джон. – Стайлз едет в “Кипарисы”.

Дерек поморщился.

– Думаешь, наедине с таблетками ему будет лучше? – зло проговорил он в трубку. – Ты знаешь, что они будут травить его там химией?

Джон мягко возразил – никто не будет травить Стайлза. Это медикаментозное лечение подарит ему покой. Тот самый, который не смог обеспечить ему ты. Прости еще раз.

Дерек еще долго оставался под впечатлением от разговора. Он понимал – Джон мог приехать и забрать Стайлза немедленно. Но он позвонил. Он этикетно позволил Дереку дать своё добровольное согласие, будто бы у оборотня был выбор. И это немножко смахивало на заговор. На вселенский заговор под названием “Мы отберем у тебя любовь всей твоей жизни, а виноватым сделаем тебя”.

Чушь, конечно.

Дерек знал, что накручивает. Что потерял свою звериную интуицию; что потерян сам. Что ни себе, ни своему волку внутри уже не может доверять: зверюга в точности, как и он сам, был болен сумасшедшим мальчишкой, а значит – слеп.

На следующий день он послушно вез Стайлза в “Кипарисы”, и тот равнодушно смотрел в окно. Совсем не так, как смотрел недавно, вскрикивая от восторга, засматриваясь на океан.

– Это всего лишь неделя, детка, так сказал Джон. То есть твой отец. Он, видишь ли, принял решение, – спокойно говорить не получалось, хоть Дерек и пытался выровнять тон. – Тебе дадут выспаться, отдохнуть. Придется пить таблетки, конечно. Но знаешь, Стайлз, ты сейчас без них совсем плох... Да что я тебе рассказываю!

Стайлз слушал и никак не реагировал. Просто сидел и грыз ноготь – ручки под рукой не было.

В центре у него забрали всю одежду и все вещи из карманов. Выдали какую-то больничную форму типа пижамы, в которой не было острых фрагментов, верёвок или резинок. И Дерек, глядя, как его мальчик садится в этом балахонистом одеянии на аккуратно заправленную койку в своей белой палате, вдруг отчетливо увидел синяки под его глазами, и втянутые щеки, словно Дерек морил его голодом. Ярко светили только родинки и глаза. Болезненные лихорадочные глаза откровенно сумасшедшего человека.

Джон наверно видел все это так же ясно, сверля Дерека недобрым взглядом, не смея при сыне ничего говорить. Он молча вытеснил оборотня из палаты, оставшись проститься со Стайлзом последним. Мальчишке было все равно. Он вяло Дереку кивнул, видя, как тот уходит, и отвернулся к стене, не замечая отца.

После того, как дверь в палату закрыли на электронный ключ, Стилински-старший зачитал Хейлу устную инструкцию.

– Ты не ездишь к моему сыну в клинику все эти семь дней, Дерек, – перечислял он меры пресечения, – ты не звонишь Дитону, он будет информировать тебя сам. Ты не...

– Я понял, Джон, – тихо проговорил волк. – Понял. Я не дикий зверь, чтобы выть на луну под окнами Стайлза, пробравшись на территорию лечебницы.

Джон посмотрел виновато, тем не менее продолжая загораживать дверь в палату своего сына, и Дерек внезапно подумал – когда все стало так плохо? Когда все так изменилось? Когда стали они почти врагами?

И мчась к дому, твердил себе – это всего лишь неделя. Неделя спокойствия и тишины для моего мальчика. Дитон сказал, что никаких воздействий и экспериментов производить над ним не собирается – что ты Дерек, я не садист.

Только глубокий сон, только успокоительные. Кай – не главное. Наша цель – покой.

Дерек себя ненавидел. Потому что с самого первого дня без Стайлза он, нет, не заперся у себя в башне, в тоске и горе. Он почувствовал странное, почти болезненное облегчение, словно с его груди сняли бетонную плиту, и теперь получалось дышать свободно и легко. Портило это впечатление только знание о том, что все это временно. Вскоре он снова будет задыхаться от удушливого отчаяния и, хуже всего, теперь будет знать об этом. О том, что дышать нормально уже никогда не сможет. Никогда.

Я сволочь.

Я не могу вот так радоваться этой нежданной свободе.

Я должен плохо спать, плохо есть и хотеть, хотеть позвонить, приехать, да хотя бы узнать, что происходит там, в скорбных чертогах!

Но Дерек понимал – он не хочет. И пусть внезапно нагрянувшая свобода никак им не использовалась – он не ходил в гости, не таскался по вечеринкам, не приводил домой парней, но сердце обмануть не мог – дышать свободно было хорошо и радостно.

Просто дышать.

Джон не звонил, а Дерек, думая, как же кстати он наложил запрет на все способы связи с сыном, злорадно ликовал – его непонятная даже для самого себя отстраненность от ситуации на этот раз была оправдана жестокими мерами отца Стайлза.

Дитон тоже не беспокоил. И когда все-таки его звонок раздался, Дерек сразу почуял – беда.

– Все плохо.

Врач был краток и сразу перешел к делу.

Медикаментозная терапия Стайлзу не помогла. Стайлз угасал физически, ему необходимо было чередовать состояния бодрствования и сна, а он постоянно находился в одном и том же – состоянии апатичной дремоты, когда граница с явью смазана, но это все же не является сном.

Ты знаешь, Дерек что случается с человеком, который не может спать?

– У него весьма плоха биохимия, и я боюсь, что... В общем, тебе нужно приехать.

Дерека странно не испугало заявление о плохих анализах. В конце концов, состав человеческой крови легко изменить всего-то одним укусом. Впрыснуть живой коричнево-красной жижи, насыщенной железом, в угасающего мальчика, исправив биохимические показатели, но вряд ли выправив другой изъян.

То, что по мнению Дитона происходило сейчас, Дерек не мог вылечить: ни одному оборотню не были подвластны сбои духовных сфер.

К Стайлзу возвращались воспоминания – все.

Стайлз кричал, засыпая, и его от ужаса тут же выкидывало в реальность.

Он говорил что-то о матери, о собаке и улыбался больной улыбкой, гладя несуществующего пса, сидящего у ноги.

– Ты нужен, Дерек, – повторил Дитон, пояснив, – любым способом, повторяю – любым, ты должен вытащить из его головы Кая. Иначе мальчик умрёт.

Он так и сказал – умрёт. Стайлз умрёт.

От недосыпания, от истощения, от начавшихся галлюцинаций.

И Дерек поехал. Он уже понял, какой ритуал потребуется от него. Что будет он проводиться в клинике. И все посвященные будут знать – каков он на самом деле.

Было... стыдно.

Но разве был у Дерека выбор? Он был согласен на всё.

Его переодели в такой же халат бледно-голубого цвета, под которым ничего не было. Не самая сексуальная в мире одежда, но Дерек даже в ней смотрелся брутально и устрашающе желанно. Он понимал это и странно смущался.

Джон, вероятно, чувствовал себя из-за этого адски неловко – он наотрез отказался разговаривать с Хейлом, и напутствовал его один Дитон, их бессменный посредник.

– Не старайся разговорить его, – наставлял Дерека он, – Стайлз сегодня совсем не реагирует на внешние вербальные раздражители. Просто... действуй. Он выглядит плохо, я знаю, но не дай жалости погубить твои начинания. Не жалей его, Дерек.

Начинания, ха.

Отбросив стыд и смущение, Хейл посмотрел прямо на врача:

– Я понял, Дитон. Я захожу, и начинаю действовать, начинаю заниматься с пациентом анальным сексом до тех пор, пока он не...

– Со Стайлзом, – поправил его Дитон бесстрастно. – Ты занимаешься сексом со Стайлзом, Дерек.

Но Дерек не мог произнести имени своего парня. Он кажется, уже понимал, что ему придется жестоко его изнасиловать, добиваясь хоть какого-то отклика.

В кармане халата лежала смазка, много смазки и презервативы. Дерек не стал объяснять врачу, что они уже давно обходятся без них. Если так надо, он нацепит резинку, минутное дело.

В палате было бело, свежо и тихо. Стайлз сидел на кровати и пальцем чертил на покрывале узор. Головы не поднял, когда Дерек к нему зашел. Только вздрогнул от шороха закрываемой двери.

– Стайлз. Детка. Малыш...

Дерек произносил ласковые слова и медленно подходил к кровати. Он, тихо и осторожно присаживаясь, пытался донести до молчаливого мальчишки то, что будет сейчас происходить между ними и что это острая необходимость. Это терапия. Впрочем, как и всегда. И в этот раз будет она немного болезненной.

– Но я постараюсь не слишком рвать тебя, детка, – обещал оборотень. – Я аккуратно, я... повернись.

Как и сказал Дитон – Стайлз не реагировал. Все слова, которые так тщательно подбирал Дерек, они растворялись в прохладном воздухе стерильной палаты и вряд ли помогали.

Не помогло и тихое предупреждающее рычание прямо над ухом, которое Дерек позволил себе, ожидая хотя бы поворота головы. Стайлз был спокоен, как спокойны обычно хозяева бойцовских пород собак, даже в их агрессивные моменты.

“Да он только на вид страшный, что вы!” – говорят с улыбкой владельцы какого-нибудь скребущего по асфальту когтями, ревущего бульки, не понимая, как можно бояться этого милого пса.

Стайлз на начавшуюся трансформацию своего волка едва ли повел ухом. Это же мой волк. Ну, рычит. Зато никогда не укусит.

Он повернулся только когда Дерек до него дотронулся.

Хейл надавил ладонью Стайлзу на плечо, заставляя лечь щекой на подушку, и Стайлз неожиданно послушался его. Он даже улыбнулся. Узнал. И понял, что от него хотят. Худой рукой, с проступающими на ней голубыми венками, стянул к коленям свои мягкие штаны, обнажив ягодицы, и Дерек нахмурился, вот теперь понимая, что Дитон не шутил – Стайлз исхудал так, что его круглая попа выглядела маленькой сливкой с двумя сжатыми половинками. И можно было проклинать себя сколько угодно – Дерек и проклинал – но у него даже на эту маленькую, аккуратную попку встало.

Его проклятый член встал, черт побери!

Он встал на больного худенького умирающего мальчика!

– Сейчас я тебя смажу, а потом войду, – мягко произнёс он, забыв, что надо бы действовать жестче.

Но Дерек не мог. Был шанс, точнее, им самим разрешенная для себя попытка сделать всё безболезненно. Спасти Стайлза, спасти себя. Свою будущую память, не омраченную историей настоящей боли, историей насилия, которое придется применять, если ничего больше не поможет.

Дерек прикрыл глаза, отгораживаясь от мира снаружи, уже не думая, правда ли то, что обещал ему Дитон насчет камер – их, по его словам, должны были отключить. Они темными мертвыми глазами таращились на них с белых стен, лишенные возможности подсматривать за деликатной миссией оборотня.

“Чтобы не сбить тебя с нужного... настроя, Дер”, – объяснил врач.

Никто уже не сражался за мораль и приличия: мистеру Хейлу попросту ничто не должно было помешать быть в форме, всего-то.

Дерек усмехнулся – для всех сейчас было плюсом то, что Хейл являлся похотливым зверюгой, и, по мнению людей, такому вряд ли могло хоть что-то помешать. Разве что сам объект – больной и бледный.

У оборотней полноценная эрекция может держаться около часа или двух. Дерек трахал Стайлза уже третий. Он совершал качественные фрикции, стараясь не смотреть вниз; туда, где поршнем ходил его член, натирая края покрасневшего ануса мальчишки все больше и больше.

Конечно, они делали паузы. Дерек заставлял Стайлза пить воду и отводил его в туалет помочиться. Потом снова безжалостно укладывал на кровать в неприглядную позу и проникал в податливое и равнодушное к интимному акту тело.

В последний их заход Стайлз молча впился в кровать руками и скомкал в кулаке простыню так энергично, что сомнений у волка больше не осталось – он делал ему достаточно больно.

Член Стайлза был мягким и вялым. Болтался между ног колбаской, и Дерека отчаянно злил.

Хейл знал, что злиться не должен, но именно эта эмоция, наверно, и поддерживала его в необходимом возбуждении все это время.

...Член выскользнул из растраханного ануса на особо размашистом и неаккуратном его толчке, и Дерек вынужденно глянул вниз, оценивая нанесенный тканям ущерб. Он видел такое в порно, такую дыру, края которой не смыкались и демонстрировали изнутри все – красные стенки кишечника и влажный блеск смазки, который было жутко много, но и она уже не помогала справляться с раздражением от трения.

Дерек, зажмурившись, беспощадно ввел туда пенис снова, жалея лишь об одном, что не может зажать себе руками еще и уши, чтобы не слышать задушенных стонов своей пары.

Вместо этого он заговорил сам, с усилием вспоминая, когда же в последний раз признавался своему мальчишке в любви.

Когда, когда, когда...

Член ровно и монотонно вбивался в любимое тело на каждом слове, словно пытаясь вбить их смысл глубже и намертво.

“Люблю. Тебя. Люблю. Тебя. Люблю...”

Он не мог трахать Стайлза грубо – ласкал членом все три часа, дурак.

Жалел, осторожничал, отвлекался на нежности.

Только потом понял – всё бессмысленно: так он Стайлза не спасет и Кая не вызовет. Поэтому, с облегчением покинув растянутый задний проход любовника, перевернул его лицом к себе, вспомнив, что не только примитивный анальный акт может помочь делу.

– Бери в рот, – сказал неживым голосом, теперь не имея возможности отвернуться от взгляда невидящих темных глаз.

Смотреть не хотелось абсолютно. Конечно, и эту процедуру он не собирался делать болезненной, оценивая новую для них сексуальную практику всего лишь адски неприятной для принимающей стороны. Тогда он еще не знал, что чуть не убьет Стайлза своим членом, и именно это приведет его, наконец, к цели.

Выслушав новый приказ, пациент Стилински послушно открыл рот и послушно дал вставить себе до горла.

Потом Дерек отпустил себя.

... Он вбивался в лицо Стайлза остервенело, припоминая, что это называется, кажется, иррумацией, и она вот никогда не была главной фантазией в его голове. Но сейчас его стремлением было сделать партнеру неприятно максимально.

Он делал.

Насиловал рот любовника и с ужасом понимал, что его накрывает волной острого наслаждения. Что он вот-вот кончит. От покорности партнера, от податливости влажной слизистой; от того, что мальчишка куда-то порастерял весь свой рвотный рефлекс.

Стайлз давился, конечно, но недостаточно. В этот раз ничего достаточно для него не было, и Дерек пошел дальше. Он стиснул горло мальчика руками с обеих сторон, фиксируя очень жестко, и с каждой своей фрикцией сжимал ладони все сильнее и сильнее, заставляя Стайлза хрипеть, давиться, истекать обильной слюной и начинать, наконец, отбиваться.

Сначала это были лишь жалкие трепыхания рук и ног. Бессмысленные хаотичные движения, никак не направленные причинить вред агрессору. Потом, когда воздух стал покидать легкие, Стайлз выгнулся дугой под руками Хейла, открыв глаза с более осмысленным взглядом и, не имея возможности кричать, стал биться в его руках, как рыба, стараясь задеть конечностями душащего его волка.

“И отчего он не откусил мне член?” – думал потом Дерек, когда уже видел закатывающиеся глаза своей маленькой жертвы, посиневшие губы, так сладко и туго натянутые на его орган.

Жизнь стала покидать тело Стайлза вполне однозначно.

И именно в этот момент в янтаре радужки сверкнуло что-то знакомое, чужое-родное. Стилински ударил сжатыми кулаками по кровати и обмяк, проваливаясь в желанный обморок.

Спустя секунду – Дерек тут же разжал пальцы, ужасаясь отметинам на шее любовника – его пациент открыл глаза, хрипло прокашливаясь, и слабой ладошкой схватился за свое поврежденное горло.

– Какого... Что происходит, Дер? – спросил сиплым голосом и захныкал от боли...

Дерек ожидал пощечины. Скандала. Он с радостью готовился к привычной ругани и совсем растерялся, когда запавшими глазами Стайлза Кай посмотрел прямо на него, морщась от саднящей боли в заднице. Потом придвинулся максимально близко к своему мучителю, хотя должен был бы бежать подальше, и медленно, по-паучьи забрался к нему на колени все в той же жуткой и неправильной тишине.

Через какое-то время к ним заглянул Дитон, и Дерек позже понял, что за ними все-таки следили.

В тот страшный для него момент ему было все равно. Он сидел на койке и качал на руках пациента клиники “Кипарисы” Стайлза Стилински.

Нет, не его.

Совсем другого мальчика, который, подняв глаза на вошедшего врача, увидев его в первый раз и решительно идентифицировав, как врага, тихо взмолился:

– Забери нас домой, Дерек.

Он так и сказал – “нас”.

Дитон услышал. Кивнул Хейлу, незнакомо смутившись и пробормотав, что он их отпускает, а с Джоном поговорит сам. И сразу же тихо вышел, оставив их двоих наедине друг с другом; с белыми стенами палаты; с заляпанным смазкой и еще чем-то розовым покрывалом на узкой больничной койке.

– Он необходим ему, – говорил Дитон очень тихо, но Дерек, вот беда – его слышал, – у Дерека со Стайлзом тесный, жизненно важный симбиоз, и уже ничего не поделаешь, Джон. Твой мальчик должен быть с Хейлом. Ради выживания – должен.

– Не хочу этого слышать! – Стилински-старший не мог говорить спокойно. – Это так гадко! Ты понимаешь вообще, Дитон, о каком симбиозе говоришь? Этот... Этот зверь... Он просто утоляет свои аппетиты, разве нет? Да он же... Ты посмотри на него! И как я не увидел этого раньше? Как я мог доверять? Он же... моего мальчика... каждый день, каждую ночь... Он рвет его тело и называет это любовью! Лечением! Жаль, что раньше я никогда не прислушивался к разговорам о вервольфах. Он дикая злая собака! Дерек этот. Он пёс. Который грызет моему сыну горло, медленно и верно приближая его к полному безумию!!!