Текст книги "Моя прелесть (СИ)"

Автор книги: Lieber spitz

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 34 страниц)

Это были сложности, которые не входили в планы.

Но Дерек успешно научился закрывать на них глаза, не смея признаваться себе – а нравится же. Эта гремучая смесь невинности при свете дня и распущенности ночью. Эти розовеющие щеки, едва он утром за завтраком проговаривал вслух некоторые моменты их близости; запах моментально потеющих подмышек своего маленького любовника, которого в минуты смущения как раз и отличала вот такая потливость от всех других партнеров. И Дерек не отказывал себе в некотором насилии над сопротивляющимся Стайлзом, когда сдирал с него только что надетую футболку и влажно вылизывал его горячие подмышки, с особым удовольствием проходясь языком по темному островку закрученных причудливо волос в глубокой впадине...

Стайлз вырывался из его рук и тихо смеялся, алея. Чтобы через несколько часов с заходом солнца без дрожи в коленях опускаться прямиком на придерживаемый рукой член своего оборотня, шепча что-то невозможно грязное.

Дерек не понимал.

В формуле их отношений было намешано много всего, но в таких неправдоподобно эталонных пропорциях, что становилось не по себе.

Как говорится, у Стайлза был джентльменский набор замашек примерного мальчика при свете дня, а уж ночью в спальне Дерека он являл себя похотливой шлюхой, ни в чем партнеру не отказывающей.

Таких героев описывают в романах, фантастическими своими сюжетами которые ясно намекают о том, что в реалиях настоящей жизни такого попросту не случается.

И только Дерек уверял себя же, что Стайлз именно такой – идеальный парень из порнографической повести, которая написана про них, как маленький любовник его нарушал установленные правила, менялся сам и превращался в руках своего оборотня в смущенного, неловкого, неумелого подростка, краснеющего от простых прикосновений, и заходящегося уже совершенно пунцовой краской от прикосновений более изощренных.

Он будто не помнил, как еще недавно стонал под своим мужчиной громко и беззастенчиво. Меняясь, он будто играл, снова и снова проживая потерю своей уже несуществующей девственности.

Но Дерек не жаловался, хотя и чувствовал явное несоответствие, ненатуральность, ничем не доказанную, и боялся назвать это более определённым термином поведенческая патология. Которая сводила его с ума. Которая заставляла не замечать слез его любовника по утрам в ванной. И которая спустя год привела его к этому самому моменту, к нему самому: брошенному, покинутому и несчастному, сидящему на коленях у стальной клетки, в которой последнее время он запирал своего маленького монстра.

Было, конечно, плевать, что их тайну, их сложные девиационные игры увидели чужие глаза. И все же он усмехнулся злорадно, представив шокированные лица неизвестных оккупантов. Первый раз за весь прошедший год осознав, как далеко зашли они со Стайлзом, и как могло бы это выглядеть со стороны. Как извращение, однозначно. Как прихоть богатого выскочки, взлетевшего слишком высоко по карьерной лестнице и позволившего себе вот такие развлечения, непонятные другим.

То, что у всех этих игр было такое же двойное дно, как и во всем, что их со Стайлзом связывало, Дерек уже давно не думал. Ему достаточно было принимать это, как некую терапию. Как необходимое зло, которое по-прежнему его возбуждало, делая девиантом по принуждению. И объяснять эти нюансы кому бы то ни было Дерек не собирался. Тем более, что до сих пор его личная жизнь не подвергалась такому наглому вторжению извне.

Точнее... подвергалась, и еще как – до обнажения стыдной, яркой изнанки их истинных отношений со Стайлзом под одеялом, и иногда – до скальпирования, после которого он чувствовал себя голым больше обычного.

Но всё это было позже, намного позже того похожего на счастье периода их первого месяца отношений, который Дерек именовал влюбленностью, пряча от себя самого понимание тихой одержимости странным мальчишкой.

Будто какое-то колдовство, Стайлза неуловимо меняли разные мелочи, происходящие в их собственном мирке. Он был вовсе не многогранен, Дерек отдавал себе отчет и понимал смысловые нюансы этого эпитета. Награждал маленького, только что признавшегося в своей ориентации гея понятием – многоликий, устав уже замечать, как смена дня и ночи проводит четкую границу между метаморфозами его парня.

Системы не было – Стайлз просто был таким.

И почти уже сомневаясь в его почившей месяц назад невинности, Дерек, плюя на возможно ошибочное мнение в отношении своего парня, думал – хорошо. Точнее, не хорошо, а безразлично. Секс, пусть и был иногда обдрочительным совершенно, не имел уже никакого значения. Значение имели другие грани, которые вскрывались в Стайлзе постепенно и медленно, по мере того, как выползали они вдвоем с Дереком из темной спальни в яркий мир. Улыбка Стайлза, его смех. Его подвижность, нервность, говорливость. Его изящные переплетения пальцев, которых Дереку всегда казалось неправдоподобно много, так были они тонки и подвижны. Его ломаная жестикуляция в разговоре, жесты, наполненные неловкой грацией и сама неловкость, которая всегда сопровождала этого смешного мальчишку, когда Дерек, не обнаруживая себя, наблюдал за ним, выходящим со двора школы с друзьями. Курсировал он на своем шевроле незамеченным недолго. Признался сам, что хочет встречать его после уроков и отвозить домой или к себе. И день, когда смущенный Стайлз с покрасневшими щеками несмело шел к его машине, однозначно показывая всем, кто глазел, на то, что он, вроде как встречается со взрослым мужчиной, этот день настал.

Дерек, в общем-то, понимал, что будучи открытым геем, он заставляет признаться в этом и своего тайного любовника. Понимал также, что не хочет больше считать его тайным. Не давил и не настаивал. Восхищался своим храбрым мальчиком, идущим к нему сквозь толпу, игнорирующим шепотки и любопытные взгляды своих одноклассников.

Не беря во внимание, что двадцать первый век на дворе и процветает какая никакая толерантность, Дерек все же грозно поинтересовался у своего парня позже, не обижает ли его кто. На что Стайлз, отрицательно покачав головой, пошутил как-то глупо, не серьезно и не смешно. И сказал странную фразу, что осуждение ближнего круга его не особо трогает; что, кажется, теперь никого и ничего он не боится. А на вопрос Дерека, чего бы ему следовало бояться, ответил кратко: “Наверно, себя”.

– Доброе утро.

– Доброе утро.

Дерек не видел, чувствовал, как улыбается Стайлз, уткнувшись в подушку. Еще не проснувшийся, сонный, теплый и немного влажный, там, под укутывающим его одеялом.

Маленькая ступня торчала заманчиво из-под покрывала и приглашала пощекотать, но Дерек отмел эту возможность: утра, к сожалению, бывали чаще заняты торопливыми сборами.

К строгому распорядку дня он приучил себя еще в колледже, когда определился с выбором компании в которой хотел бы работать. Компания была тоталитарна и закрыта для посредственностей, поэтому пришлось стать лучшим из лучших, опередив соперников на несколько пунктов в предвыборной гонке за место простого менеджера.

Сейчас Дерек занимал уже более престижную должность, но это не далось ему легко. Привычка контролировать время осталась.

Поэтому он не имел возможности нежить свое тело в постели с любовником по утрам. Для этого были ночи.

Сегодняшняя прошла спокойно. Стайлз накануне вернулся с учебы рано, открыл квартиру данным ему ключом и, вероятно, прозанимался весь вечер, дожидаясь Дерека. Хозяин лофта нашел его уже спящим и не стал будить ради секса. Они встречались полтора месяца и могли пренебречь физикой. Иной раз простого желания быть вдвоем бывало достаточно. Или же Дерек обманывал сам себя, раз за разом убеждаясь, что тихие сонные вечера и ночи не тревожат его так, как ночи страстные, которых он, по идее, следуя своей здоровой волчьей физиологии, должен был бы желать больше.

Ночи, проведенные вместе, когда они лишь спали рядом друг с другом, дышали тихой нежностью. В кромешной темноте спальни Дерек, выйдя из душа, долго рассматривал своего любовника, тихонько сдвинув одеяло в сторону, будто бы в другие, те их неистовые моменты ему было мало голого тела мальчишки. Насмотревшись, он ложился рядом и прятал лицо в теплой ложбинке острых лопаток своего парня. Так и засыпал, зная, что проснувшись, не почует невесомого запаха слез на подушке Стайлза. Странно, но в первый раз ощутив ноздрями микроскопические кристаллики соли глазных выделений после особенно бурного их слияния, Дерека так больше и не покинуло ощущение, что он сделал что-то не так. Что сделал больно, взял без спросу. Сломал. И даже отзвуки громких стонов Стайлза не гасили какой-то слепой уверенности в чем-то неправильном, происходящем между ними.

Жизнь не строится на одних сексуальных отношениях. Они не заполняют её до отказа, насыщенную другими событиями и стремлениями. Взрослому мужчине не пристало находиться мыслями исключительно в спальне. Поэтому Дерек забывал на время, забивал работой и проблемами своей карьеры некоторые подробности их встреч со Стайлзом. И, в общем-то, был не готов к тому, что все эти нестыковки, перемены в настроении и странности характера объяснялись донельзя просто и пошло – наличием соперника.

Ревность – дело недостойное. Дерек был железно уверен в честности своего парня, просто чуя её, как физический объект. Но факты отрицать не мог. Не мог не увидеть в смартфоне любовника сообщение о двадцати восьми пропущенных вызовах. Стайлз плескался в душе, Дерек же, стряхивая с себя рабочее настроение, готовился к длительному сексу, соскучившись, и всё не обращал внимания на раздражающее пиликание телефона Стилински, пока тот сам не крикнул ему из душа достать что-то в кармане его куртки. Дерек уже и не мог вспомнить – что. Вытащил на автомате наливающийся вибрацией гаджет, да так и застыл с ним в руках, увидев столько пропущенных вызовов.

Некий Д.А. был весьма настойчив. И в эту самую минуту, когда Дерек прочитал инициалы, которые ему ничего не сказали, телефон ожил снова. Дерек вздрогнул, инстинктивно провел пальцем по экрану, гася звук и так же инстинктивно приложил трубку к уху...

У незнакомца оказался очень спокойный, низкий и взрослый голос. Мужчина пару раз назвал имя Стайлза, требуя ответа. Не получив отклика, стал спрашивать, отчего их встречи прекратились. Потом поменял тон, сменив его почти на умоляющий и попросил приехать в эту пятницу.

– У тебя завтра свободный день, Стайлз, я помню. Занятий мало, ты вполне можешь подъехать, чтобы мы могли заняться с тобой...

Дверь душевой громко хлопнула, и Дерек скинул звонок, пряча телефон обратно в куртку.

Он стоял в темной прихожей и шумно дышал. Просто дышал, не смея верить услышанному. На загривке начала топорщиться серебристая поросль. Позвоночник выламывало начавшейся трансформацией, и в эту минуту его, страшного, почти перевоплотившегося, нашел и увидел вышедший из душа Стайлз. Махровое полотенце, обернутое вокруг его бедер, ярким пятном белело в темноте. Дерек тихо зарычал, вышел из тени и встретился глазами с любовником. Стайлз, не отрываясь, смотрел на оборотня. Не испугался его, просто замер. Янтарный взгляд привычно остекленел от полу-животного вида Дерека, и через мгновение Стилински стягивал с себя голого единственный прикрывающий его покров. Язык мелькнул между ярких губ и рот приглашающе приоткрылся. Дерек знал, что разговора уже не будет. Просто не мог ничего спрашивать. Он резко придвинулся к Стайлзу и довершил начатое им – грубо сорвал полотенце с его бедер окончательно. Забросил обнаженного мальчишку к себе на плечо и унес в спальню, с обреченностью предсказывая невеселое будущее, в котором утром их перекрученное в сексе постельное белье наверняка будет пахнуть слезами обоих.

====== III. ======

Это было так глупо. Так смешно и неправдоподобно, узнать о Стайлзе столь неприглядное.

Дерек не особо интересовался его прошлым, делая ставку на то, что у шестнадцатилетнего пацана прошлого – в том самом смысле – быть не может. И однако память услужливо не давала забыть о неком Д.А., который раньше встречался с его парнем регулярно. Наверно и обучил его вести себя в постели правильно.

Дерек только не мог понять – когда?

Когда этот взрослый мужчина, судя по голосу, успел обратить мальчишку в гомосексуальную веру? В голове не укладывалось.

Дерек сам не замечал, как примеряет эти придуманные им отношения к Стайлзу на основании только лишь того телефонного звонка и нескольких десятков смс-ок. Примеряет и так, и эдак. И теперь с упорной настойчивостью противился новым проявлениям похоти в себе. Он избегал прикосновений, довольствуясь лишь визуальным контактом, наслаждаясь их нетактильной близостью, когда сам он сидел за столом в кабинете,завершая офисные дела, а Стайлз валялся в обязательной зоне видимости на ковре гостиной, грызя ручку и решая задачки в тетради. Дерек старался упорно держаться на расстоянии с того дня и ненормально отвергал секс между ними, устав убеждаться в том, что его маленький девственник никогда, попав в его руки, таковым и не был. Но почему-то обидная театральная постановка со смущением и робостью их поцелуев в первую встречу не казалась ему неестественной. Она не была фальшивкой. И Дерек мучился осознанием возможной ошибки, которая заставляла его на протяжении недели отслеживать в телефоне своего парня пропущенные звонки и настойчивые сообщения от проклятого Д.А.

Звонков было много. Но смс-ки были хуже. Намного хуже...

“...мы должны встречаться регулярно, ты обещал мне...”

“...ты получаешь необходимую разрядку, и это очень важно для тебя и твоего организма именно сейчас, в твоем возрасте...”

“...просто навести меня, я должен тебя увидеть...”

Шпионить было позорно. Еще позорней было признаваться в этом. Поэтому Дерек никак не находил в себе смелости начать разговор со Стайлзом о телефонном маньяке. Именно в этот мучительный для них момент, будто угадав, как ослаблен внезапно возникшими обстоятельствами в их связи противник, мальчишка признался ему в любви. Обняв тонкими руками, запрокинув смущенное лицо и тихо произнеся признание, он уверенно вычеркнул из программы вечера предстоящие им пошлые выяснения с участием злополучного телефона, который так не вовремя попался Дереку на глаза. Секса тоже не получилось. Того, особенного, который всегда идет обязательным пунктом программы после произнесения трех заветных слов, если условия позволяют, конечно.

Условия позволяли.

Спальня, где Стайлз нежно обнимал своего волка, была погружена в необходимый случаю интимный полумрак, но у Дерека предательски стиснуло горло от тихого шепота. И горячая волна от противоречивых эмоций сползла не в штаны, как полагается, а остановилась выше – в самом сердце, заставив оборотня, забыв возможную измену, прижимать к себе бритую голову Стайлза еще очень долго и как обезумевшему шептать в ответ: “Люблю, люблю, тоже люблю...”

Влюбляясь, приучаешься доверять любимому слепо и безрассудно.

Так говорят книги.

Так поют барды.

Так твердит тебе собственное сердце.

Но сердце волка упорно отвергало слепую веру. Когда тебе за тридцать и ты привык прогрызать себе путь в жизни зубами, перестаешь быть наивным романтиком.

После их обоюдных признаний, проснувшись утром все еще пьяным от любви, Дерек, вместо выяснений другого толка, неспешно занялся со своим парнем двусторонним минетом, решив таким образом заткнуть рты им обоим.

А днем начал поиски таинственного Д.А.

Нашел его быстро и без проблем по номеру телефона. Определил, что звонил тот из пригорода Лос-Анджелеса и звонок был не с домашнего телефона.

Заведение, которому принадлежал номер, именовалось “Кипарисы”, и подъезжая туда, Дерек и вправду заметил, как здание полностью скрывается за рощей этих душистых деревьев. Справочник не давал пояснений, какого рода компанию он посещает, а внешний вид строения напоминал скорее всего пансионат отдыха, или же санаторий: уже почти у самого крыльца Дерек заметил нескольких людей в белых халатах, мелькающих тут и там между ветвей зелени.

Мысли, вертевшиеся в голове, были все сплошь нехорошими. Связь с медицинским работником, если Д.А. был действительно в прошлом любовником его парня, отдавала душком извращений, в том самом смысле, когда мужчина, намного старше и наделенный врачебной властью, может так просто и легко убедить своего маленького пациента оказать ему услуги сексуального свойства.

Почему-то версия совращения малолетнего была для Дерека наиболее близка. В этом варианте событий он смело снимал вину со Стайлза за прошлую его измену и всё больше начинал ненавидеть незнакомца, который посягнул на несмышленого мальчишку.

Минуя холл с администратором, он проскользнул невидимой тенью мимо поста охраны, и пошел к кабинету нужного номера, с нужными ему инициалами, мысленно накручивая себя все больше и больше.

Девушка в приемной вскочила ему навстречу, пытаясь задержать, но Дерек не сбавил шага – лишь осторожно, но сильно отодвинул её в сторону и, наконец, дёрнул ручку белой двери, на которой висела простая лаконичная табличка – “Алан Дитон, специалист высшей категории”.

Он еще слышал, как секретарша тщетно рвет запертый замок двери, крича: “Куда вы? Вам не назначено!!! Вам туда нельзя!!! Охрана!!!”, но захлопнув дверь за собой, выдохнул, привалившись к стене и встретившись с внимательными темными глазами человека в белом халате, сидящем напротив.

– Вам плохо? – совершенно не испугавшись вторжения, участливо спросил этот человек Дерека, будто прочтя по его виду, что он не столько опасен, сколько потерян и взбешен случившейся с ним жизненной неопределенностью.

А Дерек, услышав вопрос, вдруг осознал, что ему действительно плохо.

Плохо, плохо, плохо!

И дело совсем не в том, что этот врач мог быть его бывшим соперником, а в том, что действительность могла оказаться намного проще и ужаснее. Вариант со взрослым любовником представал перед глазами сейчас, как самый легкий и безобидный из всех возможных вероятностей.

– Вы врач, – тупо проговорил он, охватывая глазами весь кабинет Дитона.

Тот наклонил голову, подтверждая очевидное и прикидывая степень невменяемости ворвавшегося к нему человека.

Прикинув, протянул руку, нажав на кнопку коммутатора.

– София, – позвал он мечущуюся за дверью девушку и произнес, – отмените вызов охраны, все хорошо.

Дереку было стыдно.

За вспышку неуправляемого гнева, которую он так страстно продемонстрировал, доказав себе же – его отношения с красивым мальчишкой сродни болезни. И тут же усмехался своим невеселым мыслям – эта болезнь и привела его сейчас сюда, в спокойный белый кабинет доктора Алана Дитона, высшая категория которого уже не вызывала никаких сомнений.

– Присядьте, молодой человек, – сказал ему врач и указал рукой на удобный стул у стены. – Постарайтесь успокоиться. Меня зовут Алан Дитон, я врач, и, хоть вы не записаны ко мне на прием, все же вас выслушаю...

Он, этот добрый доктор, еще много чего говорил ему – успокаивающим, мягким тоном. И чем мягче тон становился, тем понятнее было – Дерек сорвался непростительно и ужасно, всего лишь выпустив на волю свою ничем не подкрепленную ревность, поэтому и успокаивают его сейчас, как редкостного психопата.

... – Вы, кажется, долго сюда ехали, – тем временем прозвучало предположение, – наверно, устали.

– Простите, доктор, – выдавил из себя Дерек тихое и покаянное, – но дорога ни при чем.

– И все же, – настаивал Алан, – откуда вы?

– Бикон-Хиллс.

Дитон немного изменился в лице. Совсем чуточку, но это было заметно. Дерек не успел восторжествовать, как врач сам поспешил признаться:

– Вот как... – он посмотрел внимательнее, окинув всего оборотня взглядом. – У меня из вашего города есть только один пациент. И, думаю, вы его знаете. Ваш приезд не случаен. Ведь так?

– Что...

– Мне кажется, когда я звонил этому своему пациенту, то разговаривал именно с вами. Точнее, мы не разговаривали, а...

Дитон вгляделся в изменившееся лицо Дерека и конкретизировал:

– Я звонил Стайлзу Стилински. Вы же знаете его?

Дитон замолчал, снова приглядываясь к реакции сидящего напротив парня.

А Дерек... Дерек не знал, что сказать.

Тогда доктор продолжил. Очень спокойно, отстраненно даже, он снова стал предполагать и попадать опять в точку.

– Я вас не знаю, молодой человек, но если телефон и вправду взяли вы, смею предположить, что знакомы со Стайлзом близко. И даже... очень близко.

Дитон сделал паузу, прямо-таки терапевтическую, и снова продолжил удивлять Дерека своей проницательностью:

– Думаю, вы его парень. Бойфренд. И, думаю, что поняли сложившуюся ситуацию неверно. Особенно, если встречаетесь со Стайлзом недолго и он не успел рассказать вам о своей жизни...

“Да много ты сам знаешь, живодер проклятый, – пронеслось в голове у Дерека, – я знаю про Стайлза всё! Всё!!! Да я ему уже ключи от своей квартиры отдал! Он мне в любви признался вчера! Чего я могу не знать?”

Дерек чувствовал, как проваливается в бездну пугающей неизвестности.

Отчего-то показалось, что сейчас Дитон выдаст самую страшную тайну его маленького любовника, и всё старался воссоздать в памяти надписи, мимо которых пробегал, и которые, обозначая назначение, были выбиты мелким шрифтом под основным названием этого благообразного пансионата.

Смысл надписей ускользал. От этого становилось страшнее.

– Не понимаю, – выдавил он наконец. – Вы что, семейный врач его, что ли?

Дитон улыбнулся. Кивнул.

– Типа того. И, может, скажете теперь мне своё имя, чтобы мы могли общаться на равных?

Дерек поспешно представился и еще раз извинился.

А потом провел в кабинете Алана Дитона несколько часов, которые оказались самыми тяжелыми в его жизни.

У оборотней главенствующее значение имеет их интуиция. Это то, что было изъято из животной ДНК в ходе их эволюции в получеловека и то, что позже многократно спасало в особо трудных жизненных ситуациях, сделав возможным выживание в человеческой среде. Там, где человек не почует ничего странного, вервольф сразу же сориентируется и не позволит ситуации выйти из-под контроля.

Волк должен сразу почувствовать некое “НО”, что-то, что заставит его замедлить движение и застыть, выжидая.

Должен, если не влюблен.

Дерек понимал – даже осознав творящиеся странности между ним и Стайлзом, он не остановился. Он продолжил идти прямиком в западню их непонятных отношений. Что-то было не так. Но разве ж это остановило его хоть на мгновение?

И оказавшись у Дитона в кабинете, он наконец смог получить подтверждение своим неосознанным предчувствиям, которые находились совершенно не в той плоскости, в которой он ожидал их найти.

– Дерек, должен сразу вас успокоить насчет ваших, очевидных мне, как специалисту, подозрений в том, что наши отношения со Стайлзом выходят за рамки профессиональных, – начал Дитон разъяснения с главного, верно определив причину его визита. – Мы знакомы более пяти лет. Он мой пациент. Вы, как его близкий друг, наверно знаете о том несчастье, которое произошло с его семьей несколько лет назад?

Разумеется, Дерек знал. Стайлз ему рассказывал.

Ему было шесть, когда машину, в которой он ехал с родителями, занесло на скользкой дороге. Отец был за рулем, он не справился с управлением, да еще так некстати на трассу выскочило какое-то животное.

Стайлз потерял в той аварии свою мать, но ведь прошло более десяти лет...

– Через два года после трагедии Джон Стилински впервые привел ко мне в клинику своего сына, и с тех пор Стайлз является моим пациентом, – продолжал Дитон. – Я говорю о его статусе так официально, чтобы вы поняли – дружба, сопровождающая с некоторых пор наше общение, всего лишь дружба и ничего более. Стайлз доверяет мне. Простите, что буду откровенен почти на грани, но это необходимо, чтобы расставить всё по местам: мне не хотелось бы повторения сегодняшнего...

Дерек сжался на своем стуле, снова ощутив стыд за несдержанность.

– Я понимаю, – сказал он, не понимая, тем не менее, ничего совершенно.

– Когда год назад Стайлз осознал свою гомосексуальность, – как ни в чем ни бывало проинформировал Дитон Дерека, – он признался в открытии мне. С отцом у них сложности, да и сказать о таком легче стороннему человеку, чем родителю. Поэтому не удивляйтесь, что я распознал в вас его парня, к этому все шло и я... рад.

Дитон глянул на немного шокированного Дерека.

Объяснил:

– Рад вашей взрослости, прежде всего. А то, что повели вы себя сегодня, как подросток, говорит лишь о том, что вы влюблены. Сильно влюблены. И этому я тоже рад.

– Я повел себя непозволительно, – снова пробормотал Дерек, уже сомневаясь, что после всего этого будет способен вызвать уважение к себе в глазах врача. – Обычно таких инцидентов в моей жизни не происходит.

Врач доверчиво склонил голову.

Дереку он нравился. Теперь, когда так верно констатировал факт влюбленности своего агрессора, всего лишь проанализировав несколько его действий. В этом была спокойная уверенность профессионала. Неудивительно, что Стайлз делился со своим врачом интимными вещами. Может, благодаря Дитону, мальчик достаточно спокойно принял свои сексуальные наклонности, не мучая себя чувством вины за то, что он “не такой”.

– Кстати... Ваш возраст... Вы проходили вторую аттестацию? – задал вдруг Дитон не очень приятный вопрос, внезапно меняя тему. Намекая на то, что прекрасно понимает, что видит перед собой оборотня, и еще на проверку, которую в волчьей среде шутливо именовали “Управление гневом”.

Вторая по счету, после тридцати, проводилась она только в особых случаях, если первый раз результаты бывали сомнительными.

Проверка, серьезный тест, показывали, насколько склонен данный оборотень к агрессии и это бывало достаточно унизительно, позволять машине судить о себе по физико-химическим показателям тела.

– Я... нет, – немного оскорбился Дерек, но, отчего-то решив говорить только правду, какой бы неприглядной она ни была, признался: – Это лишнее, у меня чип.

Дитон вскинул брови, хотя не должен был удивляться, после такого-то, что учинил час назад его посетитель. Именно таких бешеных заставляли либо проверяться повторно после тридцати, либо чипировали насильно. Но обычно эти особи уже никого не тревожили, так как преспокойно отбывали свои наказания в местах не столь отдаленных...

– Чип? – воскликнул врач немного ошарашенно. – Это варварство еще применимо к обычным гражданам в Калифорнии?

Дерек криво усмехнулся – практиковалось это варварство, как сказал врач, только лишь в его компании. Когда его принимали на работу, это было единственным условием, которое не ставили претендентам с человеческой ДНК.

Дерек согласился на чип, сцепив зубы. Эта работа, это место было его мечтой еще с первого курса, и он уверенно прошел через унижение. Его чипировали, как зверя. И оно стоило того, потому что он стал первым зверем, принятым в ряды “Рубикона”, закрытой корпорации, куда брали исключительно талантливых молодых специалистов-людей.

Через пять лет он был уже на другой должности. Имел роскошную машину, роскошный лофт на двадцать седьмом этаже, огромный счет в банке, престиж, уважение, а иногда и страх некоторых своих коллег.

И... чип.

– Я думал, что это осталось в прошлом, Дерек, простите, – немного скомкано произнес доктор, будто это была его вина.

Лет двадцать назад по всей стране чипировали абсолютно всех оборотней. Некоторых – принудительно. Дискриминация была явной, но процедура объяснялась требованием безопасности остального населения, и это было еще не таким унизительным, как требование, например, раздельного обучения человеческих детей и волчат.

То, как еще столетие назад оборотней попросту отстреливали серебром, уже не вспоминалось. История всегда пестрела подобными эпизодами, нечему удивляться-то было. Поэтому Дерек носил свой чип с кривой улыбкой понимания. Бороться за равноправие было проще, побеждая стереотипы безболезненными методами. Он доказал руководству “Рубикона”, что незаменим и нужен, и стал первым оборотнем, взятым в ряды его сотрудников.

Повисло минутное молчание.

Дерек неловко заёрзал и даже ощутил фантомную щекотку под кожей плеча, как будто электрической искрой зажглось там крохотное пятнышко микросхемы. Дитон мог теперь не сомневаться, что находиться с оборотнем в одном помещении так же безопасно, как и с двухнедельным щенком. Чип не позволил бы Дереку никакого физического воздействия, прочитав реакции тела, идентифицировав их агрессивными и дав ощутимый разряд в подкорку. Разве что вервольф и так не вызывал у всё понимающего врача никаких опасений.

– Я спросил вас об аттестации только затем, что беспокоюсь о своем пациенте, – всё так же виновато продолжил врач, – это довольно-таки неожиданно, что Стайлз в партнеры выбрал оборотня.

Дерек, только что убедившийся в том, что Дитон не испытывает предубеждений против волков, снова напрягся.

– А это проблема? – немного резко поинтересовался он, – мне показалось, что нет.

– И правильно показалось, – подтвердил Дитон. – для меня – нет. И это не было бы проблемой, если бы Стайлз являлся обычным молодым человеком. Он...

– Так, доктор, – не выдержал Дерек, – мы разговариваем обо мне, о моем происхождении, о работе, и я столько не откровенничал, наверно, даже со своей мамой... Не знаю, отчего сейчас...

– Оттого, что вы сами пришли ко мне, – прервал его проницательный врач.

– Пришел, – легко согласился Дерек.

– И мне кажется, – продолжил Дитон, – дело даже не в том, что у вас возникли подозрения насчет меня и Стайлза. Это, как по мне, естественно, испытывать ревность к незнакомцу, который вот уже на протяжении месяца названивает человеку по телефону несколько раз на дню... Месяц, да? Это же срок ваших отношений?

– Почти, – вынужден был снова сказать правду Дерек, – полтора.

– Я предполагал нечто подобное. Стайлз хороший мальчик, он обязательно должен был встретить хорошего человека, но я не предполагал, что эта встреча так кардинально отразится на наших с ним встречах.

Дерек дернул плечом. Намек на регулярность посещений врача снова вызвал безотчетный страх и неуверенность. И преодолевая все эти эмоции, он все равно хотел получить ответ. Казалось, еще чуть-чуть, и Дитон даст ему желаемое.

– Мне необходимо узнать самое главное, доктор, – умоляюще произнес Дерек, – почему Стайлз не может считаться обычным парнем? Я намерен спросить, хоть и знаю, что это наверняка врачебная тайна – чем он болен? Это депрессия? Или отклонение какое-то психическое? Что?

– У Стайлза Стилински сложная форма ПТС, – объяснил Дитон, сдавшись, – посттравматического синдрома, который развился на почве аварии, смерти матери, а также был подкреплен неудачной генетикой, передавшейся ему по наследству. Сочетание всего этого вызвало усиление уже диагностированного у мальчика ранее подросткового синдрома дефицита внимания, и я предполагал, что в момент полового созревания все эти сочетанные симптомы усилятся под воздействием гормонов. Не ошибся. Да и осознанная им гомосексуальность добавила проблем. Я не надеялся, что у него так скоро появится партнер, еще и такой взрослый. Но надеялся, что им станет парень с человеческими генами.