Текст книги "Вернись и полюби меня (ЛП)"

Автор книги: laventadorn

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 36 страниц)

– Ты видела газету, – сказал Северус.

Она кивнула, едва заметно – потому что боялась, что если позволит себе что-то еще, то точно не удержится, начнет прыгать и вопить от радости, и тогда споткнется обо что-нибудь и грохнется на землю.

– Между прочим, ты мог бы меня и разбудить. “Темный Лорд повержен!” – такая передовица поважнее любого сна будет.

– Тебе надо отдыхать, – строго возразил он – и тем самым снова провернул этот свой фокус, ухитрившись одновременно и опустить ее ниже плинтуса, и выказать о ней заботу.

– Ты мнителен до чертиков, – сказала она. – Что только придает тебе шарма.

– А ты до чертиков беспечна. Могла хотя бы сесть, а не стоять.

Лили пропустила его вперед – он пошел первым, отводя для нее с дороги ветви растений, – и зашагала следом. В конце концов они оба оказались под сенью деревьев, где было прохладнее и остро пахло кипарисом; Северус повесил там деревянные качели-скамейку, откуда открывался вид на неровный склон, за которым вдали начиналась морская гладь.

Дерево заскрипело под ее весом; Лили присела, осторожно приноравливаясь к новому центру тяжести – который словно менялся с каждым днем, и она автоматически к нему приспосабливалась, но все-таки была вынуждена постоянно его учитывать.

– Садись, – она похлопала по скамейке рядом с собой. Северус послушался, но расслабленности в его позе не ощущалось… с другой стороны, он почти никогда не расслаблялся. Ей раньше казалось, что он постоянно чего-то ждет – атаки, наверное, и она даже подозревала, что это так навсегда и останется, – но за последние два с лишним года обнаружила, что Северус просто живет с куда большей интенсивностью, чем другие люди. Покой – это точно не для него; скорее всего, его угомонила бы разве что могила, да и то не наверняка. И как же легко было поверить, что он никогда не умрет по-настоящему, и что бы и где бы его ни ждало – он и там продолжит свой путь, излучая все ту же деятельную, неукротимую, кипучую энергию.

На водной глади вдали сверкало солнце – от этого блеска у Лили в глазах замелькали белые “мушки”.

– Как думаешь, с ним и правда покончено? – тихо спросила она.

– Если они нигде не напортачили, – ответил Северус и вздохнул, надавив пальцем на точку между бровями. Лили поймала его за запястье и заставила отвести руку в сторону, а потом поцеловала – прямо в эту нахмуренную морщинку.

Он погладил ее по щеке большим пальцем и тоже поцеловал – в губы.

Они посидели немного в тишине – той, что начинается, когда людские голоса смолкают, и мир начинает говорить своим собственным голосом: через тонкое курлыканье голубя на гранатовом дереве; через ветер, что шуршит в сосновых иглах, в виноградных листьях, в ветвях кустов и древесных кронах, а потом улетает от каменистой земли, чтобы носиться над морем.

– Достойный подарок на день рождения твоему сыну, – сказал Северус.

Лили напряглась – она ничего не могла с собой поделать.

– Хотя я и отдаю себе отчет, что само событие произошло несколько дней назад, – продолжал он, – но передовица была опубликована тридцать первого.

Лили подняла на него глаза. Северус смотрел не на нее, а вдаль, на воду, и даже тут, в тени, щурился от невыносимого блеска.

– В прошлом году ты не захотела разговаривать на эту тему, – добавил он. – Следует ли мне предположить, что с тех пор ничего не изменилось?

– Да тут собственно и говорить-то не о чем. – В листве прошелестел ветер, коснулся волос, уронив крашеные пряди прямо ей на глаза. – Для меня очень важно, что ты знаешь.

Он не ответил. Лили накрыла его ладонь своей, а затем заставила приложить руку к своему округлившемуся животу. Ребенок толкнулся навстречу, и она улыбнулась.

– Ты же знаешь – я не пытаюсь так его заменить.

Северус наконец-то повернулся к ней – взгляд его был… оценивающим.

– Если ты ищешь ему замену… – начал было он, но замолчал, не договорив.

Она положила вторую руку поверх его – их ладони теперь покоились на ее животе, внутри которого рос ребенок. Другой, не Гарри. Ребенок, который будет совсем не похож на ее первенца, и вырастет в любви и счастье, и проживет такую долгую и радостную жизнь, какую она только сможет ему дать. Он родится уже через каких-то несколько недель – в мире, избавленном от Волдеморта.

Ей было трудно уехать и оставить эту войну позади – одно из самых сложных решений, какие Лили в своей жизни приняла… хотя остаться было бы еще тяжелее. Но угроза для Северуса решила все; если и Волдеморт, и Орден видели в нем врага, то выхода не оставалось. Однажды она уже согласилась спрятаться, чтобы спасти свою семью; теперь она пошла на это ради Северуса. Но твердо решила, что на сей раз не станет сидеть и ждать, пока Темный Лорд объявится на пороге и отберет все, что ей дорого; нет, на этот раз у нее все получится – с ним покончат, и их всех будет ждать нормальная жизнь в мире без Волдеморта.

Месяц за месяцем Лили записывала все, что услышала о будущем от Северуса – и от каждого слова в ней снова пробуждалось горе, как если бы она уложила его на ночь спать, но утром оно снова зашевелилось. Что только укрепило ее решимость: на этот раз все должно измениться – для всех. Но помочь им она могла только знаниями Сева – изложив их так, как если бы все это произошло с ней самой, потому что он убедил ее, что Ремус охотнее поверит ей, чем ему. А потом настало сегодняшнее утро, и она развернула очередной номер “Пророка” и увидела в нем заголовок, о котором всегда мечтала, а под ним был снимок Ордена – Дамблдор в центре, а вокруг него знакомые лица, люди, которые навсегда останутся в ее сердце, живые, смеющиеся, и их приветствовала радостная толпа… Лили ощутила сразу и горе, и радость – от одного взгляда на эту колдографию они потекли сквозь нее, как сверкающий ручеек.

В душе она молилась о том, чтобы их победа оказалась такой же истинной и долговечной, как ее.

Их пальцы сплелись – ее и Сева. Она помнила, какие маленькие были у Гарри кулачки, когда он хватал ее за палец. Сейчас у ее нерожденного малыша на ручках уже есть папиллярные линии.

Сердце сжалось от любви и щемящей нежности, и Лили сказала:

– Вот оно – то, что мне нужно.

– Уж не знаю, что у нас родится, – заметил Северус, – но хорошо бы не фанат квиддича.

Она улыбнулась – так широко, что заныли щеки. С упреком возразила:

– И никакое не “что”, а “кто”, – и высвободила руку, чтобы для пущей назидательности ткнуть его в плечо; правда, ее палец, должно быть, пострадал от этого куда больше, чем Северус, у которого выше локтей были сплошные жесткие мускулы.

Он ткнул ее пальцем в бедро – куда более мягкое и пышное.

– А “никакое”, конечно же, звучит намного лучше.

– Привыкай говорить “он”. Или “она”, – добавила Лили.

– К какому варианту бы мы ни пришли, с вероятностью пятьдесят процентов ошибемся. А вдруг за следующие шесть недель мы привыкнем говорить “он”, а это окажется девочка? Или наоборот – “она”, а это будет мальчик? Как-то неловко получится.

– Не глупи. Как только ребенок родится, нам будет без разницы.

Не то чтобы она знала наверняка… они с Джеймсом с самого начала говорили “он”, и в итоге у них родился мальчик. Но она знала, что Северус хочет девочку… почему – он так толком и не объяснил, сказал только: “Ты подашь куда лучший пример дочери, чем я сыну”, – и больше ничего из него вытянуть не удалось.

Лили частенько задумывалась, не боится ли Северус, что она будет видеть в их мальчике отражение своего первенца – и, честно говоря, сама не была уверена, что справится с таким искушением. Когда соседи спрашивали, кого они хотят больше – сына или дочку, она всегда отвечала, что будет счастлива в любом случае, но втайне тоже хотела дочку.

– Мальчик оно или девочка, – сказал он, – главное, чтобы не унаследовало мой треклятый нос.

– А мне он нравится, – в ответ Северус только громко фыркнул, и она обняла его за шею и чмокнула в этот самый нос. От его кожи пахло потом, землей, травой и ветром; Лили поцеловала его в губы, и он ответил на поцелуй. Волосы его были мягкими – падали на щеки шелковистыми прядками, а прижавшееся к ней тело – жестким… плечи, талия, бедра – сплошные резкие линии.

– Странное ощущение, – Северус провел ладонями по ее бокам.

– Что именно?

– Все эти пинки.

Они сидели, развернувшись вполоборота, лицом друг к другу. В этой позе их ноги соприкасались, а выпирающий живот Лили тесно прижимался к его бедру.

Она улыбнулась:

– А мне, по-твоему, каково? Особенно хорошо я их чувствую, когда пытаюсь уснуть.

– По-моему, этот ребенок тренируется на водного акробата.

– Что явно лучше, чем игрок в квиддич, – рассмеялась она.

А потом ухватилась за цепь, оперлась на руку Северуса и кое-как слезла с качелей.

– Пошли, погуляем.

– Это в честь праздника? – уточнил он, не отнимая у нее руки.

– Вряд ли меня хватит на что-то большее – в моем-то положении.

– И кстати о нем: далеко мы не пойдем.

Сначала они вернулись к дому – из-за заведенного Северусом распорядка; он вечно норовил опутать их жилье сетью защитных чар, “просто так, на всякий случай”. Тогда, в Шотландии, они инсценировали свою смерть и бесследно затерялись в маггловском мире; она даже покрасила волосы в темно-каштановый цвет, а Северус, как выяснилось, на диво легко загорал. Они изменились почти до неузнаваемости, но как только Лили начинала его в этом уверять, он отвечал ей таким взглядом, что она сразу же умолкала.

“Цена ошибки слишком велика”, – при этом обычно говорил он, и обсуждение само по себе сходило на нет.

Он заглянул в дом, чтобы призвать с кухонной стойки термос с водой, а заодно и шляпу и солнечные очки для Лили. Загореть у нее никак не получалось – лицо только покрывалось веснушками, а от постоянного яркого света ей делалось дурно. Так что как бы она ни любила солнце, но тень для нее была полезней. Деревьев на острове росло мало – пришлось привыкать к солнечным очкам и широкополым шляпам; дополнительным плюсом стало то, что в таком виде ее никто бы не узнал.

– Если у тебя закружится голова, – сказал Северус, – немедленно скажи мне.

Улыбнувшись, она водрузила на нос очки.

– Мне порой кажется, что ты бы куда больше радовался, если бы я день-деньской валялась на диване и ныла, как плохо я себя чувствую.

– Ну, седых волос у меня бы точно убавилось.

– У тебя их и так нет.

Они взобрались на холм и двинулись по его гребню дальше, к невысоким береговым скалам; шаги их поднимали в воздух сухую летнюю пыль. Лили то хваталась за поясницу, то клала ладонь на живот, то тянулась к Северусу – держалась то за его плечо, то за руку, за что было удобнее. Иногда она даже подозревала, что то самое проклятие все еще как-то на нее действует – настолько она порой нуждалась в таких вот прикосновениях.

Они дошли до берега – до того места, где начинался склон, и скалы уходили вниз, к воде.

– Нам сюда, – Северус повернулся к ней лицом, чтобы его голос не заглушал ветер, и вытянул руку; Лили тут же в нее вцепилась, и они пошли налево, туда, где в земле, как казалось издалека, виднелся какой-то провал.

Северус подвел ее к самому краю, и она заглянула вниз. Как выяснилось, море выдолбило в камне что-то вроде грота – круглая выемка уходила к подножию скал, почти не меняясь в диаметре. Лили слышала шум воды в протоке; так гудит океан, когда прикладываешь ухо к раковине.

– Странно выглядит, – заметила Лили.

– Это колодец желаний.

– Не очень-то похоже на колодец.

– Фигурально выражаясь, – сказал он. – И разве не я тут главный зануда?

Она пихнула его локтем:

– И откуда ты все это знаешь, главный ты умник?

– Слышал от Мифии. Видимо, где-то здесь есть спуск, но вряд ли это целесообразно с учетом… этого, – он указал на ее живот – ребенок сонно лягнулся внутри.

– Не знала, что практически у нас во дворе есть колодец желаний.

Она снова глянула вниз – и улыбнулась, когда Северус крепко-накрепко стиснул ее ладонь. На дне сверкала вода, и солнце играло на пене.

– Ты загадал желание?

– Может, да, – сказал он. – А может, и нет.

– И когда ты о нем узнал?

– В точности не припомню, – отвечал он с деланой небрежностью, но Лили-то знала, что Северус никогда и ни о чем не забывает. Разве что под Обливиэйтом, но как они выяснили, он и в этом случае мог найти обходной путь. Мифия рассказала ему про этот колодец – или нет, скорее, он нашел его сам и спросил у нее, а потом держал язык за зубами – до теперешнего момента.

Северус был слишком умен, чтобы полагаться на волю случая – особенно когда мог этого избежать. Он не просто так молчал о том, что по соседству с ними есть таинственный колодец желаний; нарочно откладывал рассказ до этой годовщины – дня рождения сына, которого она никогда больше не увидит.

– Какое желание мне загадать? – спросила Лили, глядя на него сквозь темные стекла очков.

Их глаза встретились; волна его эмоций слегка коснулась сознания, как прилив, подступила ближе – обозначила свое присутствие, не давя, но давая себя почувствовать. Когда он так делал, у Лили просто сердце щемило от нежности.

– Какое захочешь, я полагаю. Сомневаюсь, что тут есть какие-то особые правила.

По-прежнему цепляясь за Северуса, она еще раз заглянула в колодец. Свободной рукой снова потянулась к их ребенку, и тот пихнулся в ответ.

Она не знала, как это понимать, но, несмотря на изменившееся будущее, помнила Гарри так же отчетливо, как если бы только этим утром прижимала его к груди. И Северус его не забыл, можно было даже не спрашивать. Если теперь все стало другим, разве не должны были измениться и их воспоминания? Или хотя бы перемешаться с новыми? Но нет – прошлое оставалось все тем же и ничуть не померкло, а впереди ждала все та же расплывчатая неизвестность – будто в темноте, когда свет был погашен, и Лили лежала в их с Северусом кровати и вслушивалась в его дыхание.

Она зажмурилась, целиком отдаваясь соленому запаху моря, мягко-шершавым касаниям ветра и теплу солнечных лучей. И тут же нахлынули радость и тоска, заструились сквозь нее могучим океанским течением; воображение дорисовало, как слабо мерцает на солнце вода и пенится на дне колодца прибой. И она подумала: “Где бы ни был сейчас мой Гарри и что бы с ним ни случилось – надеюсь, он сможет быть счастлив”.

И мир застыл в неподвижности – будто сама ткань бытия замерла на валу этого единственного мгновения; в ушах стояла тишина, дыхание перехватило – а потом все снова пришло в движение, как если бы было только плодом ее воображения.

Лили заморгала – Северус стиснул ее руку до боли; уже почти улыбаясь, повернулась к нему, сдвинула очки на кончик носа – и сощурилась от яркого света.

– Все, – сказала она. – Желание загадано.

– Готов поспорить, что это было очередное гриффиндорство.

– Не знаю, не знаю. Как по мне, так слизеринство тоже иногда ничего.

Они возвращались назад длинной дорогой – той, что шла мимо подножия холма, а не той, что на него взбиралась. Как и всегда, Лили залюбовалась их коттеджем: скромным невысоким строением белого цвета – на солнце оно казалось ослепительно-ярким, а вокруг был сад, который простирался далеко во все стороны. Обычно она останавливалась у калитки, вдыхала запах хвои, земли и цветов и думала: “Ну вот я и дома”.

– Я проголодалась, – провозгласила она.

– Тоже мне новость. Еще чуть-чуть – и ты пойдешь в набег на мои оливковые деревья.

– Сердцу не прикажешь – оно хочет того, чего хочет. Сейчас, кстати, оно хочет передохнуть.

Они приостановились. Лили прижалась к Северусу – ее поясница (и не только она) безжалостно ныла, – а потом обняла его за талию и склонила голову к нему на грудь. Его рука легла ей на плечо.

– Я тебя люблю, – заявила она и, улыбаясь, стала ждать его ответ.

– Это ты так утверждаешь, – сказал он – и Лили беззвучно шевельнула губами, повторяя каждое слово вместе с ним.

– А ты меня любишь? – как всегда, спросила она.

– Не говори глупостей, – ответил он, тоже как всегда, и ее лба коснулось его теплое дыхание.

Он никогда этого не говорил, но слова тут были и не нужны – точно так же, как ей не нужно было просить о счастье для себя там, на краю колодца.

Зачем загадывать то, что сбылось?