Текст книги "Вернись и полюби меня (ЛП)"

Автор книги: laventadorn

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 36 страниц)

– Кроме того, я полагаю, – миссис Снейп понизила голос, зорко наблюдая за сыном, – что дети, которым внушили необходимость добиваться расположения таких семей, также находят для себя… более выгодным… вступить в эту банду.

Северус замер, не дыша. Лили захотелось плакать.

– М-да, – сказала мама – голос ее подрагивал на вдохе, – в моей школе дела явно обстояли несколько проще.

Это слегка разрядило обстановку. Так ни на кого и не глядя, Северус опустился на стул – Лили потянулась к нему и сжала его ладонь. Он вздрогнул всем телом, взгляд его перебегал то на ее лицо, то на их сомкнутые руки; казалось, еще чуть-чуть – и глаза его завибрируют. Она улыбнулась – хоть и слабо, но зато вкладывая в улыбку всю душу.

– Лили, они тебя обижают? – спросила мама, беспокойно хмурясь.

– Да нет, не слишком, – отвечала она. – В школе полно магглорожденных, и много чистокровных и полукровок – таких, как Сев – кто их не поддерживает. – Северус дернулся, но руку у нее не отобрал – наоборот, судорожно стиснул пальцы, так больно, что стальная хватка его матери стала казаться легким касанием ветерка. – А кроме того, некоторых студентов, – Лили продолжала говорить, не зная, можно ли об этом упоминать, стоит ли заходить так далеко, – обижают и без таких хоть сколько-то внятных причин, как желание заслужить одобрение родителей.

Северус не моргнул – закрыл глаза и какое-то мгновение помедлил, не размыкая век; свою почти безжалостную хватку он так и не ослабил. Лили легонько погладила его большим пальцем по тыльной стороне ладони.

Мать окинула их оценивающим взором – как они держатся за руки, как склонил голову Северус… посмотрела дочери в глаза и мельком глянула на миссис Снейп. Должно быть, она решила, что все это правда, раз другая мама в курсе ситуации, которая сложилась в магической школе, и соглашается с детьми, которых сама же и подставила, когда привела ее в эту проклятую больницу.

– Я даже не подозревала, что там такое происходит, – произнесла мама наконец. Эта мысль явно пришлась ей не по вкусу.

– А ты своим родителям разве все о школе рассказывала? – улыбнувшись, спросила Лили.

– Нет, – невесело согласилась мама. – Это-то меня и пугает. – Она вздохнула и провела рукой по лицу. – Лили, я бы предпочла, чтобы ты обращалась со своими проблемами ко мне, а не убегала в Лондон и попадала в больницу, пытаясь защититься собственными силами.

Лили закусила губу. Впору было зарычать – таким скептическим при этих словах сделалось лицо миссис Снейп: как если бы она точно знала – в отличие от мамы Лили – что родитель-маггл тут абсолютно бессилен. Так оно и было; это-то и раздражало больше всего: мать-ведьма чувствовала свое превосходство над матерью-магглой, которая ничем не могла помочь своему ребенку.

– Повторяю, – усилием воли она вызвала на лице улыбку, словно и не существовало никакой миссис Снейп с ее чистокровной снисходительностью, – разве ты в шестнадцать лет так поступала?

– Это не имеет отношения к делу, – строго сказала мама. – Моя мать никогда бы мне подобное не спустила – как и я тебе не собираюсь.

– Полагаю, что в данном случае обстоятельства несколько разнятся, – подала голос миссис Снейп. Лили с матерью дружно обернулись к ней – но не Сев; он смотрел куда-то в окно. – Насколько я понимаю политику нынешнего директора, он поощряет учащихся решать свои проблемы самостоятельно, а не искать содействия у представителей администрации. Разумеется, отчасти это вообще типично для чистокровных семей: дети привыкают… сами блюсти свои интересы. У нас это называют “уверенность в собственных силах” и считают, что это закаляет характер, – на ее лице снова появилась эта легкая насмешка; она крутила в пальцах волшебную палочку.

– Прошу прощения, но я не согласна с таким подходом, – сказала мама, сжав губы в тонкую жесткую линию.

– Миссис Эванс, я лишь хотела отметить, что ваша дочь – как и мой сын, как и остальные дети в Хогвартсе – проводит там десять месяцев из двенадцати, приучаясь к тому, что все возникающие проблемы проще и эффективнее решить самим или, по крайней мере, в кругу своих ровесников. В некоторых семьях этот же урок детям повторяют и дома. Кроме того, совершеннолетие у нас наступает в семнадцать лет; меньше чем через девять дней в глазах закона Северус станет взрослым. Хоть до этого времени я и вправе наказывать его за те проступки, за какие сочту нужным, у него уже достаточно опыта, чтобы самостоятельно разбираться с возникающими трудностями.

Мама моргнула.

– В маггловском мире, – произнесла она, полностью владея собой, – дети становятся совершеннолетними в восемнадцать. В моих глазах, миссис Снейп, Лили все еще ребенок.

– На стыке двух культур определенные противоречия неизбежны. Прошу меня извинить, миссис Эванс, я не намереваюсь критиковать то, как вы воспитываете свою дочь. Лишь пытаюсь предложить… альтернативную точку зрения. – Затем она взглянула на Северуса. – Если ты уже хорошо себя чувствуешь, полагаю, нам следует вернуться домой.

– Да, вполне, – согласился он слишком тихим голосом – но все же забрал принесенную матерью аккуратную стопку одежды и ушел переодеваться в смежную с палатой ванную.

Лили смотрела ему вслед – и в груди, с другой стороны от сердца, начала разливаться странная пустота.

***

– Чем именно ты разозлил Люциуса Малфоя?

Северус ждал этого вопроса. В больнице она вела себя отчужденно – слишком отчужденно для той женщины, которая его родила. “Люциус Малфой шлет свои наилучшие пожелания и просит сообщить, когда ты поправишься”, – и взгляд в глаза, столь искусное прикосновение к разуму, что лишь многолетняя практика позволила ему добиться нужной реакции, когда его психика, тело и магия пребывали в столь жалком состоянии. Но это далось ему нелегко; окклюментные щиты, которые должны были возникнуть в сознании легко и непринужденно, едва его не подвели… он чувствовал, что еле-еле сумел отразить эту попытку проникновения – так правильно брошенный камень отскакивает и блинчиком прыгает по воде.

– Отвечай, Северус! – тон матери мог бы поспорить с черным льдом на зимних улицах, столь холодным он был и жестким.

– Вчера я должен был с ним встретиться, – сказал Северус, старательно избегая ее взгляда. – Я этого не сделал.

Мать договорила за него – все тем же суровым и колючим тоном:

– Вместо этого ты оказался в больнице.

– Да.

Паузы между словами казались столь же промороженными, как и ее голос.

– Та магглорожденная сказала, что это сделала она. Что ты сам ее попросил.

– Лили никудышная лгунья, матушка.

– Вряд ли она лгала.

– Это я в виду и имел.

Она наблюдала за ним – он чувствовал это всей кожей… словно ее взгляд, ее злость и разочарование расходились от нее тяжелой волной, как какое-то заклинание.

– Она сказала, что пытается спасти тебе жизнь.

Да, Лили была склонна все драматизировать. Как и большинство гриффиндорцев.

– Таков гриффиндорский взгляд на мир.

Договорив, он осознал, что именно так Лили и уговорила себя его проклясть: она искренне верила, что тем самым спасает его от худшей участи.

Но она не понимала. Спасение тут было ни при чем – такого, как он, уже нельзя было ни спасти, ни от чего-то уберечь; он мог только попытаться предотвратить самое плохое. И если все, что случилось в прошлый раз, еще не худшее из возможного – узнавать, что же тогда худшее, он определенно не хотел.

Он не верил в мифическую точку “хуже некуда”, считая, что это “куда” всегда существует, и стоит только что-то оставить на волю случая – именно туда оно все и покатится. Он мог надеяться только на одно – чуть-чуть повлиять на ситуацию, чтобы выгадать себе пространство для маневра и суметь ускользнуть, когда это снова потребуется – как, впрочем, и всегда.

Лицо матери на глазах затвердело, точно превратилось изо льда в камень.

– Это как-то связано с той школьной бандой?

В будущем они станут несоизмеримо большим. Но пока что этого еще не произошло. По большому счету, сейчас они и впрямь лишь мелкая шпана; психопаты пограничного типа, взращенные на рационе из незаслуженной похвалы пополам с палочной дисциплиной. Они мучили мелкую живность и пугали девчонок, и им это нравилось.

Но настоящее не стоит на месте. В детстве этим мальчишкам скормили искорку злобы; как Контрапассо раздувает угольки раскаяния, так и из их подросткового садизма, подогреваемого семейными догмами о чести и традициях, со временем разгорится пламя; в конце концов они найдут себе место в стане приспешников Темного Лорда, и тогда это пламя хлынет и зальет все волной, точно степной пожар – мертвое высохшее поле.

– С Пожирателями Смерти? – сказал он матери. – Да.

– Ты туда вступил?

Он покачал головой.

– Но они думали, что ты этого хочешь. Люциус Малфой так думал.

Северус кивнул, не утруждая себя словами.

Ее волшебная палочка замерла, обращенная вниз; кончик напряженно вдавился в столешницу.

– И кто из твоих сокурсников знал об этих честолюбивых помыслах?

– Все мои друзья-слизеринцы.

Северус заставил себя дышать ровнее. На мать он при этом не смотрел – в больнице окклюменция далась ему слишком дорогой ценой, и снова к ней прибегать не хотелось… особенно если на сей раз щиты он все-таки не удержит.

– Матерь Божья, – произнесла мать, изрядно его удивив. – Северус, ты хоть подумал о том, как к твоему… проступку отнесутся ровесники? Не может быть, чтобы ты до сих пор не заметил, как устроен Слизерин!

– Я отказался от честолюбивых устремлений, – Северус пытался говорить отстраненно, но слабо себе представлял, как этого добиться без помощи окклюменции. – Хотя в соответствии с текущим политическим климатом должен был холить их и лелеять. Я поставил в затруднительное положение Люциуса Малфоя – можно даже сказать, что я его оскорбил. Малфои весьма могущественны. Как студент Люциус обладал немалым влиянием – возможно, самым большим в школе. И он по-прежнему им обладает.

Выражение на лице матери… это было горе.

– Северус. Если ты это сделал ради той девчонки…

– Нет. Ради себя самого.

Она молчала. Он вдыхал и выдыхал воздух. Думал о том, как найти верный тон. Горе… горе он знал. Знал его и в прошлом, и сейчас; узнавал его снова и снова…

– Когда слизеринец понимает, что его честолюбивые мечты пошли прахом, – сказал Северус, – он отряхивает этот прах с ног и начинает все заново.

– Но не ценой своей собственной жизни, Северус.

О… Она понятия не имела, что именно сейчас сказала.

– Они меня не убьют – если именно это тебя беспокоит. Просто… осложнят жизнь.

Настоящая проблема – не в том, чтобы переждать грозу… он знал, что сумеет это пережить. Бывало и хуже – куда страшнее, чем козни этих недорослей. К тому же ему скорее всего повезет, и они будут так торопиться завоевать расположение Люциуса и поскорее нанести свой удар возмездия, что в итоге лишь начнут путаться друг у друга под ногами. Каждый из них постарается доказать, какой отличный Пожиратель Смерти из него получится; как только речь заходила об удовлетворении собственных амбиций, слизеринцы забывали о факультетской солидарности. Вот если бы Слизерин выступил против него единым фронтом – тогда да, у Лили и его матери (и у него самого, кстати) мог бы появиться повод для беспокойства. Но каверзы вздорных юнцов-одиночек – это он как-нибудь да вытерпит. В конце концов, у него было двадцать семь лет практики.

Нет, чего Северус действительно хотел избежать – так это нежелательного внимания. Если Темный Лорд или Дамблдор осознают пределы его возможностей, особенно в области темной магии… раз он перестал быть потенциальным союзником, Темный Лорд сочтет его умения опасными. Что же до той угрозы, какую увидит в нем Дамблдор…

Сощурив глаза, мать наблюдала за ним.

– Ты же осознаешь, – сказала она внезапно, – что можешь уйти из школы. Студенты вправе заниматься самостоятельно, если сочтут, что получаемое в Хогвартсе образование перестало… удовлетворять их потребностям.

Например, потребности и дальше дышать.

– Да, – произнес он. На этот раз расплывчатый ответ получился у него сам собой; эта проблема – возвращение в школу – его и так уже какое-то время не отпускала.

Снова вернуться в Хогвартс – прежний Хогвартс, еще до того, как все покатилось под откос… Но ведь и тогда в школе многое шло не так – по крайней мере, для него: Мародеры преследовали его за то, что он преследовал собственные цели, а профессора и сокурсники откровенно недолюбливали – кроме слизеринцев, которые терпели его за знаки внимания нужным людям и немного уважали за целый арсенал исключительно поганых проклятий…

Снова смотреть, как этот выпердок, Джеймс Поттер, стоит в каком-то шаге от Лили.

Снова смотреть, как она его полюбит, а потом и выйдет за него замуж… за того, кто как-то сознался, что изводит Северуса только за то, что тот существует…

Даже грози ему смерть – он никогда и ни за что не наложил бы на Лили Контрапассо. Да, он любил ее отчаянно и самозабвенно, до гроба и даже за гробом, но не знал, сможет ли когда-нибудь простить ей любовь к тому человеку… к тем четверым, которых Северус ненавидел так сильно, что порой подозревал – сердца разбиваются от ненависти так же, как и от любви.

Но если не возвращаться в школу – что потом?.. Он попрощался с Хогвартсом в ту ночь, когда погиб Альбус; знал, что это придется сделать еще тогда, когда Пожиратели – настоящие Пожиратели, а не их юные версии – только ступили на территорию школы. Никогда их больше не будет – тех ночей, когда этот замок принадлежал ему.

Для него Хогвартс был частью его самого – как Лили, и даже Дамблдор. Когда что-то становится частью тебя – оно никогда не уходит окончательно, но и не застывает в неизменности, и в ту ночь, когда погиб Альбус, Северус почувствовал, что замок покидает его – как Лили, когда он прокричал “грязнокровка!”, как Дамблдор, который ушел вместе со словами “Авада Кедавра”. Он исполнил все, что обещал, и за это Хогвартс его оставил.

Мог ли он вообще туда вернуться? Да и хотел ли этого? Не будь там ни сопляков-Пожирателей, ни чужой злобы, ни Мародеров – если бы было можно просто войти в главные двери, и чтобы его ждал Альбус, и там были Минерва, Филиус и Помона, и коридоры купались в солнечном золоте… тогда – вернулся бы?

Он прошел бы сквозь смерть – лишь бы снова попасть в этот Хогвартс.

Северус закрыл глаза.

========== Глава 13 ==========

8 января 1977 года

– Пока, мам, – сказала Лили, наклоняясь, чтобы мама ее обняла. Запахи мокрого цемента, отсыревшей кошачьей шерсти и совиных испражнений почти заглушали тонкий аромат парфюма.

Мать сдавила ее в крепких объятиях.

– Ты уверена, что уже достаточно поправилась для этой поездки? – спросила она и, выпустив дочь, взяла ее лицо в ладони. – Мне не нравится, как ты выглядишь. Может, стоит им написать, что я привезу тебя на машине через пару деньков?

Лили улыбнулась – от усилия заныли щеки.

– Я просто устала. Отлежусь после собрания старост в тишине и покое, а если и это не поможет, – она сжала руку матери, – то мадам Помфри точно справится. Она куда опытнее тех остолопов из Мунго.

Мама всматривалась в ее лицо – недоверчиво и обеспокоенно – и наконец улыбнулась и поцеловала дочь в лоб; улыбка вышла натянутой, но Лили сделала вид, что ничего не заметила.

– До встречи, солнышко, – мама пригладила ей волосы. – Удачного тебе семестра. Напишешь мне завтра, ладно? Совы там и все такое прочее…

Лили поцеловала ее в щеку. Сотрясая воздух, по людной платформе раскатился гудок паровоза, и над железнодорожными путями поднялись клубы дыма.

– Я тебя люблю, – сказала Лили, в последний раз стиснув маму в объятиях; стоявшие рядом студенты и родители дружной толпой потекли к поезду.

Таща за собой школьный сундук, она залезла в вагон. Какой-то первогодок споткнулся о собственный кофр – Лили едва из-за него не упала, но все же устояла – и тут же еле успела увернуться от двух пятикурсниц, что ворвались в поезд вслед за ней. Вжавшись в стенку, чтобы их пропустить, она в последний раз высунулась из дверей и помахала матери. Платформа уплывала назад; мама послала воздушный поцелуй, а затем поезд повернул на стрелке, и вокзал Кингс-Кросс скрылся из виду.

Лили осталась стоять в опустевшем тамбуре. Прислонилась к стенке, спиной чувствуя дребезжание вагона. Закрыла глаза – та усталость, которая донимала ее с Нового года, почему-то так и не прошла. Сев предположил, что это последствия темной магии, помноженные на рождественскую простуду, но окклюменцией он при этом не пользовался и, как заметила Лили, был явно встревожен. Очень хотелось надеяться, что мадам Помфри разберется, в чем дело…

Кто-то пытался забрать у нее сундук. Она покрепче схватилась за ручку и открыла глаза.

– Привет, Сев, – поздоровалась Лили, едва подавив внезапное и всепоглощающее желание уткнуться ему в плечо. Северус всегда был слишком тощим… пожалуй что даже костлявым, но отчего-то это плечо – хоть он и переоделся в колючую школьную мантию – манило ее, словно теплая пуховая постель.

Прищурившись, он оглядел ее с ног до головы:

– Ты выглядишь так, словно совсем не спала.

– Неправда, – Лили и сама могла услышать, каким ломким от усталости сделался голос. – Я спала. Просто это было бесполезно.

Но ей уже стало… теплее, чем когда она только садилась в поезд. С трудом отлепившись от стенки, Лили похлопала глазами, чтобы разогнать сонливость, и попросила:

– Возьмешь с собой мой сундук, если не сложно? Не хотелось бы волочь его сначала до вагона старост, а потом назад…

– Я считаю, тебе надо не в вагон этот клятый тащиться, – произнес Северус таким тоном, словно речь шла о поездке верхом на драконе, – а лежать и отдыхать.

– У старост там собрание – нельзя же его пропускать. Я не больна, Сев, просто устала.

– Ты не выглядишь здоровой, – возразил он, еще сильнее щуря глаза. – Опиши мне свои симптомы.

– После собрания, ладно? – улыбнулась она. Он до того сощурился, что глаза сузились в щелочки; Лили обеими ладонями обхватила его предплечье и сжала пальцы, и на мгновение ее накрыло теплом – словно под кожу потек заряд бодрости.

– Займешь пока для нас свободное купе?

– Хорошо, – согласился он, глядя на ее руку, как на какой-то посторонний предмет. – Пошли, провожу тебя до этого твоего вагона, будь оно все неладно…

Лили слишком устала для споров – и к лучшему, как оказалось, поскольку в поезде царил форменный бедлам: там гонялись друг за другом визжащие детишки, товары из “Зонко” сеяли хаос и наводили смуту, в коридорах ворковали влюбленные парочки, а в одном из купе под аккомпанемент грохота и восторженного визга кто-то запускал ядовито-лиловые фейерверки. Сев шагал впереди; казалось, он обладал волшебной способностью одним своим видом заставлять толпу расступаться – Лили пришлось ухватить его сзади за мантию, чтобы не навернуться.

По дороге им попалась стайка хихикающих первогодков; Сев рявкнул на них: “А ну заткнулись и сели!” – и детишек как ветром сдуло; они плюхнулись на сиденья в своем купе, не успев даже, кажется, осознать, что именно с ними случилось. Лили улыбнулась, проходя мимо; глаза у них были круглые, как чупа-чупсы.

– Теперь я знаю, какой из тебя вышел учитель, – прошептала она; Северус заинтересованно покосился через плечо – они как раз перебирались из одного вагона в другой. – Ты запугивал своих студентов до состояния беспрекословного повиновения.

– Разве могли быть и другие варианты? – спросил он, и его отражение в оконном стекле призрачно усмехнулось.

Северус открыл двери вагона для старост, пропуская Лили вперед. Здесь было куда тише, чем в остальном поезде – простых смертных сюда не пускали, а Джеймс и Сириус старостами не были, что уберегло здешнюю публику от фейерверков. Зато тут повсюду целовались влюбленные парочки – и у окон, и в глубине на диванчиках.

– После собрания – сразу ко мне, – наказал ей Северус строгим голосом. – Никакой помощи очередным тупицам. Прокляни их или запри в туалете – не то они будут иметь дело со мной.

– Договорились, – ответила она, из последних сил сдерживая смех. Вообще-то, конечно, ничего забавного в этой картине не было – грозный Северус и отлетающий от него в туалет зареванный первокурсник – но в то же время все-таки было. Так, самую малость.

– Я забуду про обязанности старосты, если ты дойдешь до купе и по дороге никого не проклянешь.

– Путь до него слишком долог, – вздохнул Северус. – И полон искушений.

Лили улыбнулась, и, стиснув напоследок его плечо, отпустила вагонную дверь – та скользнула на место, закрываясь у нее за спиной. Поежившись, она запахнулась в куртку: здесь было довольно прохладно, хоть Фелисити Медоуз и Мартин Пикс и усердствовали так, что даже окно запотело.

Заметив первый же свободный столик, Лили плюхнулась на диванчик и легла щекой на столешницу, положив руки под голову. Ей хотелось уснуть и не просыпаться до самой Шотландии. Сев был прав – не стоило ходить на это собрание… надо было послать старостам школы записку, что на каникулах она расхворалась и все еще не поправилась… или же просто послать к ним Сева – с ним они бы спорить не посмели…

– Ну что, все в сборе? – властно спросил девичий голос с другого конца вагона. – Все старосты тут? Если да, то давайте уже начинать.

Лили выпрямилась и откинулась на спинку диванчика, но глаза не слушались и продолжали слипаться. Она прислушивалась к звукам вокруг – подростки хихикали, что-то бормотали, шуршали, ерзая на сиденьях – и думала, что и сама теперь тоже подросток… и Сев тоже, по крайней мере внешне, хотя в душе еще долго будет считать себя преподавателем… долго, если не всегда.

– Так, – сказал староста школы – Лили не помнила, как его зовут, и слишком устала, чтобы сейчас на эту тему напрягаться, – поскольку это всего лишь организационное собрание после каникул, давайте постараемся не затягивать…

Дверь вагона открылась, помешав ему договорить, и раздался знакомый голос, от которого Лили немедленно проснулась:

– Привет, народ! Извините, что задержались! И вот он появляется в дверях – наша сегодняшняя звезда, он же Глупин…

– Да заткнись ты уже, Бродяга… – сдавленно простонал Ремус.

– Вот-вот – хватит орать, а то у Лунатика уши лопнут.

Похоже, Джеймсу все-таки расколдовали превращенную в чайник голову. Лили сидела неподвижно, не осмеливаясь глядеть по сторонам, и жалела, что по дурости выбрала себе столик у самой двери – нет чтоб пройти подальше в вагон… а на диванчике напротив сидели Фелисити Медоуз и Мартин Пикс, которые так и норовили друг друга обслюнявить… вот только этого напоминания ей и не хватало.

– Ну вот, Лунатик, – сказал Джеймс жизнерадостно, – целое свободное место, которое заняла для тебя восхищенная поклонница… Эванс?

Лили медленно повернула голову, чувствуя себя так, словно ступает по льду. Внутри у нее все замерзло – кроме сердца, которое трепыхалось в груди, как безумное…

На этот раз уже Джеймс и Сириус с двух сторон поддерживали Ремуса – тот выглядел таким же больным и измотанным, как и она сама. Разве вчера было полнолуние? Ощутив ее взгляд, Джеймс отдернул руку от волос – похоже, хотел их взъерошить. Лили едва не ударилась в слезы.

Озорная полуулыбка, в которой он так часто перед ней расплывался, дрогнула и погасла.

– Что с тобой стряслось, Эванс? – Джеймс окинул ее удивленным взором, подозрительно напоминая при этом Сева, если не считать широко распахнутых глаз. – Ты выглядишь почти как Лунатик.

– Джеймс, – стоически произнес Ремус. Как бы Сев ни шутил, что терпение – его единственная добродетель, Ремус по этой части мог бы показать пример и самому апостолу Павлу. – Весь вагон сейчас слушает вас и ждет, когда же вы, мои дорогие друзья, соизволите отсюда убраться. Дайте мне уже куда-нибудь плюхнуться и сделайте милость, свалите наконец.

– Вот-вот, плюхнуться, – фыркнул Сириус. – Ты же еле стоишь, мокрая тряпка – и та лучше тебя вертикально держится.

Но на диванчик рядом с Лили свою ношу они сгрузили удивительно бережно, и даже помогли выпрямиться – если судить по страдальческой гримасе, опять испытывая при этом терпение Ремуса. Вежливо улыбнувшись, он выдавил сквозь стиснутые зубы:

– Кыш отсюда, пока я не помог волшебным пенделем под зад.

– Не скучай тут без нас, – Сириус запустил пальцы в волосы – взлохмаченные, они стали напоминать копну сена, – не то зачахнешь и совсем вымрешь.

– Не дождетесь – меня даже ваши выходки не доконали, – отозвался Ремус.

Широко ухмыльнувшись и тряхнув головой, чтобы убрать со лба мешающую прядь, Сириус развернулся, собираясь уходить.

– Пока, Эванс, – сказал Джеймс и слегка замешкался – но Сириус уже открывал дверь вагона, и Джеймс последовал за ним.

Проведя пальцем по длинной серьге с павлиньими перьями, Фелисити Медоуз протянула:

– Пока, Джеймс.

Тот немедленно обернулся, просияв от радости, но обнаружил, что Лили так и не очнулась от своей ледяной неподвижности, улыбается ему Фелисити, а Мартин Пикс мечет на них убийственные взоры. Неловко улыбнувшись в ответ, Джеймс удрал из вагона вслед за Сириусом, и раздвижные двери захлопнулись с грохотом.

– Что ж, Люпин, – сказала староста школы, – большое тебе спасибо за устроенный тут балаган. Не возражаешь, если мы продолжим?..

– Конечно, Розмари, – все так же стоически согласился Ремус. Розмари – как бишь там ее? – презрительно фыркнула, поразительно напомнив при этом Петунью, и открыла наконец собрание. Фелисити Медоуз и Мартин Пикс шепотом заспорили – Лили уловила “Джеймс Поттер”, “тебе нравится этот идиот”, а затем “ты не считал его таким уж идиотом, когда повторял его приемы и выделывался на метле перед этой лахудрой Амелией Картрайт!”

– Как ты? – спросила Лили, стараясь не шевелить губами.

– Все так же, – слабо улыбнувшись, ответил Ремус. Он был неестественно бледен – и это если сравнивать с Северусом, чья кожа и в лучшие-то дни по цвету напоминала пергамент. Ремус походил на мраморную статую; волосы его были влажными от испарины, а тыльную сторону ладоней исполосовали свежие царапины – как и ту часть шеи, которую не закрывал наглухо застегнутый воротник. Нижняя губа лопнула – тонкая трещина, из которой все еще сочилась сукровица – а тени под глазами напоминали синяки. Если не знать, как бережно Джеймс и Сириус отбуксировали его к сиденью, можно было подумать, что он с ними подрался и проиграл.

– Не может быть, чтобы я так же плохо выглядела, – прошептала Лили. – На мне-то мантикора не прыгала.

Ремус прыснул – и закашлялся, схватившись за ребра. Лили потянулась к нему, но, едва дотронувшись, ощутила резкий приступ тошноты. Зажав рот ладонью, она закрыла глаза и откинулась на спинку дивана.

– А кто тогда прыгал? – спросил Ремус; в голосе его слышалась усталость сродни ее собственной.

– Он напал на меня в глухую полночь и размазал по тротуару, – слабым голосом сказала Лили; тошнота потихоньку отступала. – И сразу же удрал.

– Как и мой злодей, – вздохнул Ремус.

Больше они не разговаривали и только слушали выступления старост… определенно, это собрание не казалось коротким – а может, все дело было в том, как сильно ей хотелось поскорее дождаться конца и спрятаться у Северуса в купе. Лили сидела рядом с молчаливым и изможденным Ремусом и все собрание думала о том, что если она так и будет превращаться в айсберг при виде Джеймса, то не согреется до конца семестра.

***

Пустое купе Северус так и не нашел – зато ему попалось почти столь же подходящее, занятое стайкой боязливых первокурсников. Достаточно было открыть дверь, посмотреть на них сверху вниз фирменным взором профессора Снейпа и сказать: “Полагаю, что вы заняли мое купе”, – и они немедленно с ним согласились. Проявив при этом поразительную солидарность – такую, что прямо-таки пыль столбом.

Должно быть, ему недоставало возможности вволю потиранить какую-нибудь мелюзгу, решил Северус, задвигая на багажную полку оба сундука – свой и Лили. Он сразу же почувствовал себя бодрее. Правда, не исключено, что причина была в долгожданном уединении – он и сам не знал, каким божьим чудом удержался и не превратил половину поезда в сурикатов.

Поскольку пером и чернилами в дороге было пользоваться невозможно, он достал записную книжку и маггловскую ручку и открыл страничку с заметками о болезни Лили. Мадам Помфри точно сочтет его одержимым… но ей потребуется вся возможная информация, чтобы правильно поставить диагноз.

Северус повидал немало недоумков, страдавших от магической отдачи, и был практически уверен, что это не последствия Контрапассо. Даже если организм и был ослаблен болезнью еще до того, как Лили наложила темное заклятье, отдача все равно не приводила к тому, что самочувствие сначала улучшалось, а затем ухудшалось снова. А в больнице она явно шла на поправку. Да и нынешние ее симптомы не совпадали с описанными в то утро: ни дезориентации, ни головокружения, ни боли, только усталость и повышенная чувствительность к температуре. Она жаловалась, что зябнет – однако, когда прикасалась к нему, руки у нее были теплые, но не лихорадочно горячие. В любом случае, раз у нее такие теплые руки, то мерзнуть она точно не должна.

Если магическая отдача ни при чем, то либо у болезни длительный инкубационный период, либо Лили кто-то проклял. А в привычной Северусу реальности еще ни разу не случалось ложной тревоги из-за пустяков; напротив, все обычно оказывалось куда хуже, чем выглядело на первый взгляд.

Тем новогодним утром она встретилась с Люциусом, которому мать рассказала, что он, Северус, по милости Лили угодил в больницу. Времени на то, чтобы что-то наколдовать, у Люциуса было слишком мало – это подтверждали и мать, и Лили; кроме того, он наверняка был в весьма расстроенных чувствах и не смог бы наложить заклятье незаметно и не вызывая подозрений. Но Северус был уверен, что Лили кто-то проклял… и если не Малфой, то кто тогда?

Люциус всегда неплохо к нему относился – с некоторым пренебрежением, конечно, но чего еще ждать от чистокровного сноба, который общается с полукровкой из нищей семьи… точнее, нищей была только маггловская ее половина, но Принцы никогда не привечали ни Северуса, ни его мать. Однако если в случившемся с Лили и впрямь виноват Люциус, он сможет вволю налюбоваться на собственные кишки… о да, и весьма скоро.

Знай Северус заранее, что Пожирателям станет известно, как Лили помешала его встрече с Темным Лордом, он ни за что не стал бы ее впутывать в эту историю, и более того – без раздумий прикончил бы того, кто им об этом рассказал. Но жизнь словно задалась целью испытать пределы его человекоубийственной решимости, поскольку опасность на Лили навлек сначала он сам, а затем – его собственная мать. Корить за это себя он еще мог, но мать всегда будет в первую очередь заботиться о сыне, не о его друзьях, а чужие приоритеты слизеринцы уважали.