Текст книги "Вернись и полюби меня (ЛП)"

Автор книги: laventadorn

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 36 страниц)

Но рядом с ней была мать, которая уже два года как умерла; мать, которая обнимала и любила ее и предлагала ласку и утешение… и Лили не нашла в себе сил отказаться.

***

24 декабря 1976 года, Сочельник

Ночлежка для бездомных оказалась не худшей из возможных альтернатив. Там никого не надо было учить зельеварению. За завтраком не сидели безумно хихикающие Кэрроу, пуская слюни над чашкой чая. Никакого отвращения во взглядах детишек. Никакого портрета Дамблдора с его вечными попытками не оставить камня на камне от шаткого душевного равновесия Северуса. Никакой Минервы – она смотрела на него так, словно он ей сердце вырвал и по лицу размазал. Там не было ни змеи, подползающей, чтобы всадить клыки ему в глотку, ни оборванца-Поттера, который стоял над ним с таким видом, будто ждал победных фанфар, а получил только расстройство пищеварения.

Или же – переходя на категории дня нынешнего – в ночлежке не надо было слушать, как мать оскорбляет его или отца, как отец оскорбляет его или мать, и не надо было сдерживаться, чтобы не оскорбить их в ответ, опасаясь затрещины от обоих. Рядом даже не было Блэка или Поттера-старшего, чтобы всласть поиздеваться над ним за то, что он немытый уродец, который живет в приюте для бездомных.

Еда там тоже была вполне пристойной. Не чета Хогвартсу, разумеется, но Северус этого и не ждал. Там давали суп и хлеб с маргарином, и какой-то запредельно вонявший старик расхвастался, что к рождественскому ужину будет жареный цыпленок, а еще завтра никого не погонят на улицу, а разрешат остаться в тепле и посмотреть телик, потому как Рождество.

В Сочельник, однако же, на день надо было куда-то уйти. Северус забрел в церковь и, убивая время, слушал разные англиканские гимны – некоторые показались ему знакомыми, потому что студенты в Хогвартсе любили нецензурно их переиначивать… Господи, как же он ненавидел подростков.

Неожиданно прорезавшийся здравый смысл противным голоском напомнил, что если он только срочно что-нибудь не изменит, то скоро ему придется вернуться в школу и жить среди них. Вот же свинство! А может – ну ее нахер, эту войну? Помахать ей ручкой и отчалить в далекие края? Стать бездомным и сидеть на вокзале со шляпой и собакой, собирая милостыню… Побирушка из ночлежки поведала ему, что люди охотнее подают, когда рядом с тобой сидит собака. “Будто б собаки лучше людей”, – добавила она, и Северус готов был охотно в это поверить.

От долгого сидения на неудобной церковной скамье его кости окончательно запротестовали и пригрозили расплавиться. Он поднялся на ноги и на какую-то секунду восхитился тем, как тело легко его послушалось – даже потягиваться не пришлось. Ах, преимущества молодости.

Правда, с учетом ее недостатков молодость могла катиться в пизду.

Северус пожалел, что накануне оставил все свои деньги той официантке. Возможно, с помощью заклинания удастся стащить у кого-нибудь бумажник… но нет: он все еще был несовершеннолетним. До дня рождения придется ограничиться попрошайничеством – а дальше будет только высококвалифицированное карманничество.

К сожалению, в Сочельник большинство мест, где можно было бы провести время в тепле и уюте, было закрыто. Северус ненадолго заглянул в прачечную и слямзил оттуда пару носков, потом какое-то время слонялся по бакалейной лавке (откуда без малейших угрызений совести стащил немного еды), а потом прогулялся до железнодорожной станции. Там он поделился жареными свиными шкурками с нищенкой из ночлежки, которая побиралась на своем хлебном месте, и она дала ему взамен пять фунтов. “Люди бывают щедры в праздники”, – сказала она.

Он дошел до дома Лили, сделав большой круг и прокравшись через двор соседа, чтобы выйти на ее улицу с другой стороны. Но машины перед коттеджем не было, и в окнах не горел свет. Он смутно вспомнил, что Эвансы перед Рождеством вроде бы навещали бабушку в каком-то заведении для больных Альцгеймером. Северус никогда не понимал, зачем они это делают – бабушка все равно никого не узнавала, а Лили возвращалась домой подавленная, ее мать – в слезах, а Петунья – еще скандальней, чем обычно.

Теперь же он задумался, поехал бы он в клинику, если бы в ней лежала Лили? Стал бы так себя мучить, если б знал, что она его даже не вспомнит?

“И ты еще спрашиваешь, – съехидничал его внутренний голос с интонацией завзятого слизеринца. – Это с твоим-то талантом превращать самоистязание в жизненную философию?”

Он посоветовал внутреннему голосу отъебаться и прошел по улице вниз, к реке, обещая себе, что если когда-нибудь станет попрошайкой – то только в каком-нибудь курортном городишке у моря.

***

Лили не видела бабушку уже давно – та скончалась еще до смерти матери, и этот визит стал для нее настоящим шоком. Особенно потому, что она совершенно забыла, какой ядовитой становилась Петунья в горе. В итоге семья возвращалась домой в унынии и напряженном молчании.

Просто прелесть, а не Сочельник: муж мертв, сын вместе с ним, все друзья, наверное, тоже, и рядом только моя чудесная сварливая сестра, которая ведет себя еще чудесней и сварливей, чем обычно.

Лили прижала лоб к холодному стеклу автомобиля, глядя на бесконечную череду обледеневших голых деревьев. Ей стало интересно, чем сейчас занимался Северус – как его семья вообще встречала Рождество? Он вроде бы никогда не возвращался домой на праздники… за исключением этого года, судя по всему – но Лили об этом так и не узнала, потому что в первый раз провела весь остаток семьдесят шестого, усиленно притворяясь перед всеми – и особенно перед Северусом – что и думать забыла о его существовании; это вышло у нее настолько удачно, что за два последних школьных года она с ним практически не пересекалась.

Когда заледеневшие деревья и заиндевевшая трава сменились зданиями, машинами и припозднившимися прохожими с рождественскими покупками, Лили всерьез задумалась, поискать Северуса или не стоит. Гриффиндорка она, в конце концов, или нет? Два дня назад она даже умерла, и хуже, наверное, уже не будет…

То есть она до чертиков надеялась, что не будет.

– Мам, я немного погуляю, – произнесла Лили, вылезая из машины.

– В такую погоду? – нахмурившись, мать взглянула на небо – свинцово-серое, неприветливое и предвещавшее скорый снегопад. Уже выпавший снег, грязный и скукоженный, островками собирался в придорожных канавах; в замерзших лужицах на дорожке к дому словно отражалась небесная серость.

Петунья фыркнула и демонстративно прошествовала к входной двери. Собрав всю свою гриффиндорскую силу воли, Лили сдержалась и не приложила сестру каким-нибудь малоприятным и долгоиграющим заклятьем.

– Мне надо проветриться, – вместо того пробормотала она – и, ободряюще сжав материнскую руку, добавила: – Не волнуйся, я тепло оделась – точно не замерзну.

Мама выглядела так, словно была готова заплакать. От ее слез Лили бы точно не смогла отвернуться, так что она быстро чмокнула мать в щеку, неловко столкнувшись с ней скулами, и зашагала прочь, засунув руки в карманы своей дубленки.

Адрес Северуса Лили благополучно позабыла; к счастью, в телефонной будке нашелся телефонный справочник. Снейпов там значилось несколько, но в Спиннерс-Энд из них жил только один.

Лили только раз была в том районе – Северус рьяно настаивал, чтобы она туда не ходила, но однажды, когда ей было тринадцать, она все-таки его не послушалась. Такой бедности она в жизни не видывала – у нее просто сердце кровью обливалось от одной мысли, что Севу пришлось там расти. А все эти несчастные, которые там жили – нищета преждевременно их состарила, опустошив до полной апатии…

Вот только Северус апатичным никогда не казался. Он всегда жил с неуемной интенсивностью, как будто вобрал в себя всю ту энергию и страсть, которую растеряло его окружение.

Лили так и не рассказала ему, что побывала рядом с его домом. Кроме того, она все равно не отважилась зайти далеко – развернулась и сбежала уже через несколько шагов, пока Северус ее не застукал и не разозлился. Он бы точно пришел в бешенство от такого унижения… он всегда был таким – сочувствие воспринимал как снисходительность, а благотворительность почитал за оскорбление.

– Что ж я творю-то, а? – пробормотала Лили вслух. – Прямо домой же к нему суюсь… – ей вдруг вспомнилось, как он взбесился тогда на детской площадке. – Да он меня в речку забросит и глазом не моргнет…

За минувшие годы Спиннерс-Энд ничуть не изменился – все та же затхлость, все та же безнадега. Она старалась не оглядываться по сторонам, хотя ей казалось, что из окон на нее все таращатся, и ругала себя тщеславной дурочкой – на что смотреть-то? Можно подумать, им заняться больше нечем…

Дом Северуса был последним по улице. За забором из рабицы неспешно текла река, пронося мимо всякий мусор.

Лили свернула на растрескавшуюся дорожку, поднялась к входной двери, собираясь постучать, да так и замерла с занесенной в воздухе рукой. “И это ты не дрогнула перед лицом Темного Лорда?! – мысленно упрекнула она себя и тут же парировала: – Ну да – тогда все-таки было не так страшно”.

Облупившаяся краска на двери. Полуоторванные дверные цифры, трещина, рассекающая ближайшее окно… Лили еще раз окинула все это взглядом и постучала.

В ответ ее ждала только тишина. И предолгая.

Сделав над собой усилие, она постучала снова, на этот раз погромче. Секунды крались мимо, истощая ее терпение и уничтожая решимость – и, кажется, в лачуге справа кто-то поглядывал на нее из-за занавески. Вот же черт…

В доме послышались шаги, щелкнула задвижка. Лили едва не завопила и не аппарировала в ужасе прочь – но опоздала: дверь отворилась, и она оказалась лицом к лицу с матерью Северуса.

– …приперся нахрен в Рождество! – прокричал из глубины дома явно нетрезвый мужской голос.

– Заткнись! – бросила через плечо миссис Снейп и смерила Лили таким взглядом, словно в той было пять дюймов росту. – Чего тебе?

– Я… мне…

– Или выкладывай, или проваливай.

– Я Северуса ищу, – выпалила Лили. – Он… он тут?

В глазах миссис Снейп зажегся нехороший огонек; она оглядела Лили с ног до головы, непонятно как ухитрившись вложить в этот единственный взгляд целую бездну презрения.

– Да, он здесь живет, – вымолвила она наконец, и в ее словах прозвучало эхо той же вкрадчивой издевки, что и в голосе Северуса накануне. – Но вчера он так и не вернулся. Отправился к какой-нибудь шлюхе, полагаю. Похоже, тебе надо лучше за ним присматривать.

Насмешливая интонация исчезла так же неожиданно, как и появилась, и миссис Снейп рявкнула:

– Вон с моего крыльца, глупая девчонка!

Дверь захлопнулась прямо перед носом Лили – она поежилась, уставившись на облупившуюся краску, чувствуя себя при этом так, будто только что спаслась от тринадцати Пожирателей Смерти.

Неужели мать Северуса всегда так себя вела? Лили напрягла память, и ответ появился перед глазами практически без усилий: в первые школьные каникулы она потащила Сева через всю платформу поздороваться с родителями – а потом к ним подошла его мама… Родные Лили ее поприветствовали, мама даже попыталась пожать руку – но миссис Снейп посмотрела на протянутую ладонь так, словно та была покрыта собачьим дерьмом, и молча увела за собой сына… Лили потом вспоминала эту сцену еще много лет, втайне ненавидя миссис Снейп – за пережитое унижение, за родителей, вспыхнувших от обиды…

“Какая гадкая, скверная женщина! – подумала она, торопясь оказаться от жилища Снейпов как можно дальше. – На месте Северуса я бы уже сто лет как оттуда сбежала!”

Но куда же он запропастился? К горлу подступила паника – он не ночевал дома! – но была задавлена в зародыше, чтобы не мешала думать.

Отчего он не горел желанием возвращаться в это мерзкое место – было ясно как божий день. Лили снова вспомнила, что Северус всегда оставался на каникулы в Хогвартсе – почему же на этот раз передумал? Должно быть, это действительно для него важно, раз он решился на разлуку со школой – со своей обожаемой школой, которую любил настолько, что перед летними каникулами у него всегда портилось настроение…

В животе дернулся холодный ком, словно Лили проглотила ведерко льда. Что-то действительно важное – такое, как посвящение в Пожиратели Смерти?..

Она заставила себя дышать. У нее не было никаких доказательств – только невнятные догадки – и Северус все еще ходил в школу, они бы не рискнули…

Но в начале января он станет совершеннолетним.

Лили замерла, словно вмороженная в ледяную глыбу. А потом побежала. Северуса надо было срочно найти, она должна была с ним поговорить, потому что не могла позволить ему стать Пожирателем во второй раз – и неважно, что он сам об этом думает и чего хочет… Он не должен снова стать чудовищем, и точка. Что бы она ни упустила из виду в первый раз, не догадавшись сказать или сделать – больше она так не ошибется. Ни за что.

Солнце спускалось за горизонт, утомленное грузом надвигающихся сумерек. Замерзшая и усталая, Лили плелась домой. Ноги почти отваливались, и больно ныло в груди – то ли от горькой неудачи, то ли от укоров совести. Северуса она так и не нашла, хотя и проходила по городу несколько часов. Возможно, если бы она знала, где искать… но она не знала, и это заставило ее осознать, что она понятия не имела, где Северус проводил время, когда был один.

Она свернула на замерзшую детскую площадку – под ногами захрустело – когда наконец обнаружила того, кого искала. Он ее не заметил – сидел на качелях, отвернувшись в другую сторону, и слегка раскачивался, отталкиваясь от земли пятками и приземляясь на носок; противный скрип ржавого металла далеко разносился в неподвижном морозном воздухе. Волосы Северуса казались мокрыми, но Лили знала, что они всего лишь засалились; слишком короткие штаны задрались, демонстрируя миру разномастные носки – один белый с красно-голубыми полосками, другой омерзительно-оранжевый.

У Лили защемило сердце.

Тело само приняло за нее решение – она ему не мешала и почти не удивилась, когда ноги понесли ее к соседним качелям; забравшись на сиденье, Лили краем глаза посмотрела на Северуса – тот напрягся, будто ему сороконожку за шиворот сунули, но промолчал. Молчала и она.

“Превратись назад в Сева, – хотела она взмолиться. – Будь тем, кем был – не тем, кем стал… Ты мне так нужен…”

– Здесь холодно, Сев.

– Что типично для севера Англии в декабре.

Это оказался не насмешливый голос, а пустой, что было почти так же плохо – ну или же не так, а по-другому… Их что, научили этому на тренировках Пожирателей Смерти? Как дергать окружающих за ниточки одной только интонацией?

Лили повернулась к нему, уже не таясь, но он продолжал смотреть вперед, слегка склонив голову набок – так, что из завесы волос торчал один нос.

– А я к тебе домой заходила, – сказала Лили в надежде хоть так заставить его на нее посмотреть.

Он дернулся; ловушка едва не сработала.

– Кто-то наложил на тебя Империус?

– Нет, я тебя искала.

Он слегка повернул голову, скользнув по Лили беглым взглядом. Его глаза были такими же черными, как у матери, только во взоре читалась настороженность, а не жгучее презрение – по крайней мере, пока что…

– И зачем? – почти прошептал он.

– Затем же, зачем сейчас тут сижу. Повидаться с тобой хотела.

Северус не ответил, только задышал часто и хрипловато. Сколько же ты просидел на этой площадке?

– Сев, ты только не сбегай, пожалуйста. Я и так тебя едва нашла.

– Там ужинать скоро начнут, – сказал он непонятно к чему. – А тебя будут искать… родственники.

Лили не хотелось даже думать о том, как отреагирует его мать, если сын опоздает к ужину.

– Только мама. Петунья огорчится, что я об лед не расшиблась.

– Вот корова, – пробормотал сквозь зубы Северус.

– Прошу прощения? – повысила голос Лили – из принципа, ибо сама обзывала ее и похлеще. – Ты это о моей сестре говоришь, вообще-то!

– Ну да. Я не забыл Петунью.

С ним что-то было не так. Лили припомнила, что раньше он вечно нервничал и уходил в глухую оборону, когда она защищала сестру от нападок, но сейчас Северус лишь слегка приподнял бровь, как будто хотел сказать: и это все? возразить больше нечего?

– Может, мы перестанем обсуждать мою семью? – произнесла Лили, пытаясь говорить рассудительно и не зная, получилось это у нее или нет.

– Я не испытываю особого желания их обсуждать, – не стал спорить он – но ей от этого не полегчало.

– Что ж ты вечно ведешь себя так… так пренебрежительно?! – взорвалась наконец Лили, растеряв последние остатки терпения. Ей снова вспомнилась миссис Снейп – неужели она и на собственного сына смотрела так же? Как тогда на Лили?

– Природный талант, – ответил Северус, поднимаясь с качелей и расправляя плечи. Лили тоже вскочила – вдруг еще удерет, как она сама вчера вечером… – Не хочешь все-таки поведать, отчего ты обошла в поисках меня весь город, не убоявшись даже зловонных дебрей моего обиталища?

Лили моргнула, но повторила:

– Я уже говорила – с тобой хотела повидаться.

– Факт, – согласился он, засовывая руки в карманы. – И я все еще жду объяснений, с какой целью.

Лили открыла рот и снова закрыла. И вдруг выпалила:

– Я не хочу, чтобы ты стал Пожирателем!

Северус смотрел на нее так, словно она перешла на русалочий язык. И поинтересовался:

– Да? И почему же?

У Лили чуть челюсть не отвисла от изумления. Да как он только мог так говорить! Так – так невозмутимо – она ощутила себя ребенком, который пытается допрыгнуть до игрушки в высоко поднятых руках взрослого!..

– Да, мне тоже интересно, с чего это вдруг? Ой, погоди – может, из-за того, что они нехорошие люди? Из-за их убеждений и поступков?..

– Ты ничего не знаешь о Пожирателях, – промолвил он безразлично, с интонацией почти скучающей, но что-то в его глазах…

– Нет, знаю! – выкрикнула Лили страстно – потому что действительно знала, потому что у нее на глазах умирали друзья, она видела их тела, рыдала на похоронах и трепетала за жизнь своего ребенка… – Они пытают людей! И уничтожают семьи! Они – они все разрушают!.. Они погубили, – тебя, нас, мою семью, моего ребенка, – они…

Северус впился в нее взглядом – и Лили ощутила, как внутри, словно песок сквозь сито, отсеиваются нужные воспоминания – все смывающий зеленый свет, и истошный вопль: “Гарри!” – кажется, ее собственный…

– Нет! – закричала она, а потом что-то грохнуло, и Северус отлетел назад. Она перепрыгнула через него и понеслась стрелой – чего вообще-то ожидала от Северуса – все дальше, дальше, в безопасность собственного дома, туда, где можно спрятаться и придумать какое-нибудь объяснение…

Лили не слышала, как он ее окликнул. Впрочем, это не имело значения, потому что она бы все равно не остановилась.

========== Глава 4 ==========

Северус лежал на промерзшей земле, чувствуя себя так, словно все мысли в его голове перемешались от встряски.

В своей легилименции он был уверен. И Лили совершенно точно звала Гарри.

“Это невозможно, – подумал он, – это абсолютно…”

“Почему нет? – поинтересовался внутренний голос с безупречной логичностью равенкловца. – Ты же здесь”.

Он должен был выяснить – узнать, в самом ли деле…

Внутренний голос, продолжая прикидываться равенкловцем, сообщил, что раз он сам вернулся в прошлое и раз ошибка в легилименции исключается, то такое объяснение выглядит наиболее разумным. Но какая-то его часть все еще не могла в это поверить; это неверие подняло его с земли и погнало через детскую площадку и дальше по улице – до самого дома Лили…

Там внутренний голос услужливо заметил, что забарабанить в дверь, требуя немедленно его впустить – вернейший способ убедить миссис Эванс, что в дом ломится опасный псих, а потому полицейским не помешало б заглянуть к ней с рождественским визитом. Как же он привлекал внимание Лили в прошлом? Конечно, был и традиционный способ – гравий в окошко, но Лили, помнится, частенько взбиралась к себе в комнату по стелющемуся по стене плющу, когда Петунья за ней шпионила. Северус всегда боялся, что ветка сломается, Лили упадет и сломает шею, и тогда…

Он подергал за плющ, нащупал за ним шпалеру и полез наверх. В комнате Лили горела лампа, но шторы были задернуты, и видно никого не было. Если Петунья опять где-то подкарауливает – ей-богу, он проклянет паскудную девку, и плевать, отследят это в Министерстве или нет…

Северус дотянулся до окошка и постучал. Никто не ответил, и, немного выждав, он постучал снова.

На ярко освещенных шторах нарисовалась черная тень, и сквозь тонкую оконную раму до него донесся лихорадочный голос Лили:

– Это ты, Северус? Если да, то уйди, пожалуйста!

– Конечно это я! – прошипел он в ответ. – Кто б еще полез к тебе в окошко?!

Штора отдернулась в сторону, Лили сердито уставилась на него сквозь стекло – и только тут вспомнила, отчего сбежала с детской площадки. Глаза ее расширились, и она снова нырнула в свое укрытие.

– Уходи! – повторила Лили приглушенным голосом.

– Твоего сына зовут Гарри Джеймс Поттер, – Северус попытался говорить так, чтобы его было слышно в комнате – только там, и нигде больше. – У него… твои глаза.

В ответ – только страшная и бесконечная тишина. Он хрипло втянул в себя воздух и выдавил:

– Ты вышла за… – нет, это имя он повторить не мог, – замуж в августе семьдесят девятого. Мальчик родился через год в июле.

Штора снова исчезла. Лицо Лили напоминало белую маску, искаженную страданием.

– Откуда ты это знаешь? – запотевшее от дыхания окно вуалью затуманивало нижнюю часть лица – только перепуганные зеленые глаза сияли ясно. – Откуда, Северус?

– Скажи сначала, из какого года ты сюда попала.

Лили воззрилась на него, не мигая. А потом произнесла:

– Из восемьдесят первого.

Этот зеленый свет. Северус опустил голову, прижавшись лбом к стеклу. Она умерла. Она вспоминала свою смерть.

Он разыщет Темного Лорда и распотрошит его голыми руками…

Рама, к которой он прислонился, неожиданно отворилась – и, потеряв равновесие, Северус ввалился в комнату головой вперед, впечатавшись лицом в письменный стол. В живот и наиболее чувствительные части тела впился подоконник, а ноги, потеряв опору, остались болтаться в воздухе.

– О Боже! Извини, пожалуйста, – Лили пыталась затащить его вовнутрь, но он отпихнул ее руки и, подтянувшись на локтях, заполз в комнату самостоятельно. Все, что стояло на письменном столе, полетело на пол – включая настольную лампу; электрический свет заплясал по стенам и замер под нелепым углом.

Ручка на двери задергалась. Лили взглянула на нее с ужасом, а дальше Северус сообразил и сам: втиснулся в платяной шкаф и прикрыл за собой дверцу, оставив ее, однако же, незапертой. Под ногами мешались какие-то туфли; кажется, он перепачкал висящую на вешалках одежду – от нее сладковато пахло маггловским стиральным порошком и специфическим ароматом дома Эвансов – гардениями и апельсинами с тонкой примесью хвойного чистящего средства, которым пользовалась мать Лили. Окунувшись в этот запах, он почувствовал, что дрожит – несильно, едва заметно…

– Прошу прощения, – Лили говорила раздраженно, почти кричала, так что к ней, вероятно, заявилась сестра – ну да, мать бы сначала постучала, – мне что, даже в собственном доме личной жизни не видать?!

– Чем ты занималась? – настаивала Петунья. Северус вспомнил этот голос – монотонный и немного гундосый, и насладился моментом чистейшего, ничем не омраченного отвращения.

– Что случилось с твоим письменным столом?

– Корнуолльские пикси! – отрезала Лили. – Уходи!

– А почему у тебя окно открыто? – Петунья никак не унималась, вцепившись в жертву намертво, как ядовитая тентакула.

– Вон отсюда! – заорала Лили.

– Немедленно убери эту гадость! – задохнулась ее сестра. Лили, видимо, достала волшебную палочку – Северус хищно ухмыльнулся, представляя панику на лице Петуньи.

– Тебе нельзя – эти ваши ненормальные фокусы – я точно знаю!..

– Убирайся, пока я об этом не забыла!

Дверь с грохотом захлопнулась; Северус терпеливо выжидал. Сквозь тонкую фанеру было слышно тяжелое дыхание Лили.

Пинком отправив в сторону коробку с карандашами, она распахнула дверцу шкафа, все еще пылая от негодования.

Северус поразился наплыву реминисценций – столько смутных отголосков, что когда-то помнились так же явственно, как его собственное имя. Будто открылся блокнот с заметками, что он вел долгие годы, и в голове тут же возникла строчка: уведи разговор в сторону, и она успокоится.

– Я твои туфли передавил, – сообщил он, резко меняя тему.

Лили моргнула, опустив взгляд.

– Ерунда, это всего лишь обувь.

Она помогла ему выбраться из шкафа, а потом просто молча смотрела в лицо – левая рука на его предплечье, в правой – волшебная палочка. Северусу хотелось верить, что от него не несет ночлежкой для бездомных – но, скорее всего, надежда эта была тщетной.

– Ты так мне и не ответил, – сказала Лили наконец.

– То есть?

– Когда спросил, из какого я года – я сказала, что ты оттуда же – но ты не ответил, а просто… там повис. Поэтому я окно и открыла…

– О, – Северус с преувеличенной тщательностью затворил за собой дверцу шкафа.

– Нет, – сказал он медленно, – я не из… тысяча девятьсот восемьдесят первого. – Лили уже собиралась переспросить, и он продолжил: – Из тысяча девятьсот девяносто восьмого.

Лили уставилась на него, приоткрыв рот от изумления. Он изготовился взмахнуть палочкой, чтобы вернуть на место разлетевшиеся со стола вещи, но она успела перехватить его за запястье.

– Министерство, – напомнила она, глядя на него так, словно впервые увидела.

Он изложил сквозь зубы свое видение ситуации – куда это министерство может катиться, а также чем там заняться, в какой позе и с кем – но волшебную палочку все же убрал и нагнулся, чтобы собрать с пола письменные принадлежности. Лили склонилась к ковру вслед за ним, но передумала и сказала, что плевать на разгром, приберется позже.

– Нам надо поговорить, Северус! – добавила она. – Хватит возиться с этим барахлом!

– Многозадачность – полезный жизненный навык, – сказал он, глядя куда угодно, только не на нее.

– Если ты немедленно все не бросишь, я сейчас просто взорвусь. Бурно и громко.

Он поставил настольную лампу обратно на пол. Проклятье – теперь Лили наверняка заметит, что у него дрожат руки.

Вот только она и сама тряслась. И он понятия не имел, что с этим делать. Чувство беспомощности было ему не чуждо – и львиная доля этих ощущений так или иначе возникала из-за нее. Что было совершенно омерзительно. Омерзительно, что после всех этих лет, даже после смерти, он все еще стоял тут и чувствовал себя распоследним чмом…

– Он победил? – шепнула Лили.

Хорошо, что она не владела легилименцией и не могла прочитать в его голове не подавленную вовремя мысль: “Во второй раз? Не знаю, я так и не дожил до развязки”.

– Нет, – ответил Северус – но ей от этого легче не стало, и он прекрасно знал, что она хотела спросить на самом деле. – Он был побежден в ту ночь, когда пришел к тебе в дом.

Лили моргнула.

– Ты умерла… чтобы спасти сына, – она кивнула, и ее лицо застыло от боли – так лед сковывает поверхность пруда. – Это сильнейшие защитные чары. И когда Темный Лорд…

– Не называй его так, – перебила она.

– Когда он повторил Убивающее проклятие, – Лили колотила крупная дрожь, – оно отразилось от твоего сына и попало в… Сами-знаете-кого, – закончил Северус. Как же ему остохуело это ублюдочное прозвище – “пасть от руки Темного Лорда” хотя бы звучало пристойно, в то время как “Сами-знаете-кто” смахивало на позорного любовника, которого даже по имени вспоминать противно.

– Отразилось? – прошептала она, все еще содрогаясь, и вскинула на него глаза, с замиранием сердца ожидая ответа…

– Твой сын остался невредим. Он получил шрам на лбу, – и кусочек души Темного Лорда в придачу, – но в остальном не пострадал.

Глаза Лили казались бездонными, а по щекам катились слезы.

– Гарри… он не умер?

– Нет, – он хотел отвести взгляд, но не смог. – Потому что это за него сделала ты.

Лили трепетала всем телом, глядя на Северуса огромными влажными глазами – а потом накинулась на него, обняла за шею, попутно нечаянно боднув, и разразилась рыданиями.

И что теперь, спрашивается, делать? Северус не имел ни малейшего представления. С одной стороны, Лили находилась в пределах досягаемости, а с другой – она горевала из-за сына. Реакция, конечно, с ее стороны вполне объяснимая, и он даже не слишком возражал против залитой слезами рубашки, но вся конструкция как таковая не вполне совпадала с его заветными мечтами.

К тому же он рефлекторно отшатнулся, когда на него неожиданно набросились, и в итоге оказался зафиксирован в довольно-таки неудобной позе – полусидя, полулежа; что делать с руками, было тоже непонятно, потому что ими не получалось даже шевельнуть – настолько крепко обхватила его Лили. В целом Северус ощущал себя примерно так, как если бы запутался в свитере при попытке его снять.

Но будь даже руки и свободны – он все равно не смог бы к ней прикоснуться; даже по имени ее не мог позвать, чтобы привлечь к себе внимание. Потому что вот уже семнадцать лет как потерял последнюю надежду на то, что эта возможность когда-нибудь представится – после того, что случилось в тот Хэллоуин…

Всхлипнув, Лили немного отклонилась назад и заглянула Северусу в глаза, так и не отпустив его плечи. От слез ее лицо пошло пятнами, а нос покраснел и распух.

– С ним ведь все хорошо? – прошептала она охрипшим голосом. – Он – он счастлив?..

Откровенно говоря, Северус не мог утверждать про мальчика ничего подобного, однако просвещать его мать на сию тему отнюдь не намеревался.

– Его многие любят, – сказал он лаконично – что, в общем-то, было даже правдой.

От ответной улыбки у него чуть сердце не разорвалось.

– Слава Богу, – пробормотала Лили. – Мой малыш – слава Богу… – после чего уткнулась в плечо Северуса и, к его отчаянию, продолжила плакать – правда, уже не так громко.

Он осторожно поднес ладонь к ее волосам – рука слегка задрожала; легонько к ним прикоснулся – в ответ она только вцепилась в него покрепче; так что он – очень бережно, очень аккуратно – провел пальцами вдоль длинных прядей.

Дверь комнаты распахнулась настежь.

– Лили, да что с тобой происхо… – едва успев шагнуть за порог, миссис Эванс остолбенела, словно остановленная Импедиментой.

От одного взгляда на ее лицо Северус почти – но только почти! – решился аппарировать оттуда нафиг, прихватив с собой и Лили.

Уткнувшаяся в его плечо голова резко поднялась – с этого ракурса Северус не мог увидеть ничего, кроме макушки, но слова “вот пиздец” он услышал вполне отчетливо.

– Юная барышня! – голос миссис Эванс напоминал щелчок хлыста. Северус даже впечатлился – должно быть, они с Минервой посещали один и тот же семинар на тему “Как усмирять подрастающее поколение вербальными проявлениями недовольства”.