Текст книги "Вернись и полюби меня (ЛП)"

Автор книги: laventadorn

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 36 страниц)

На его лице читалось раздражение; никаких следов уже привычной окклюменции.

Не сказав ни слова, она приняла стакан и отпила глоток. Вода омочила горло – ох, какое блаженство…

Все еще недовольный, Северус снова опустился на стул. Лили знала: он злится, что его даже не выслушали, но все равно не собиралась ввязываться в очередную разборку из-за Темных искусств. Она на дух не выносила такие споры; им двоим никогда не удавалось договориться до чего-то внятного, и все обычно заканчивалось долгими молчаливыми обидами, а ей не хотелось повторения – ни ссориться, ни снова путаться в тенетах этой проблемы… Ведь именно такие глобальные разногласия когда-то и привели их дружбу к окончательному разрыву. А потом – померкли и перестали казаться важными: какой в них смысл, когда умираешь и теряешь все на свете?..

Как же его, оказывается, много – того, повторения чего ей бы не хотелось.

– Сев, – позвала она негромко. Он мельком глянул на нее, но его раздражение так и не улеглось. – Я не… я лишь не хочу снова поссориться из-за Темных искусств, только и всего. Я же знаю, что мы из-за них поссоримся, а я этого не хочу, вообще ни из-за чего, ну разве что из-за ерунды какой-нибудь, понимаешь? И это все. Ничего больше.

И когда только успел померкнуть ее праведный гнев? А святая уверенность в том, что ее первейшая обязанность – раскрыть ему глаза и убедить, что Темные искусства – это зло? Скорее всего – когда она попробовала, но он все равно пошел по этой дороге и закончил свой путь человеком, который вчера едва не умер от угрызений совести.

Или же тогда, когда она его простила. Она ведь и правда это сделала, иначе контрзаклинание бы не сработало.

Северус взглянул на нее пристально и наконец сказал:

– Все, о чем я тебя прошу – подумать о том, что за эти годы я, возможно, стал разбираться в темной магии лучше, чем когда-то в шестнадцать. В шестнадцать я был… полным идиотом.

Лили показалось – в воздухе так и повисло недоговоренное “…и возможно, что я понимаю в этом куда больше, чем ты в свои двадцать с хвостиком”.

– Ну да, ты знаешь гораздо больше меня – в этом я даже не сомневаюсь, – она пыталась говорить взвешенно и непредвзято. – Но Сев… я так ненавижу их обсуждать. Ты ими занимался, я знаю, и это – это ничего страшного, вот. Я… это все теперь в прошлом. Честно-честно.

Северус не сводил с нее глаз. Сцепил вместе пальцы, потирая костяшки левой руки. “Пожалуйста, не заставляй нас снова ссориться”, – взмолилась она мысленно, не зная, способна ли его легилименция это уловить.

– Меня изменили вовсе не Темные искусства, – произнес он наконец. – Если ты этим вопросом задаешься. И тебе никогда не удастся пропустить через себя столько силы, чтобы она тебя изменила – если ты опасаешься именно этого.

Лили моргнула.

– Я – что?..

– Темная магия, как и любая другая, оперирует заклинаниями разных уровней сложности, – он продолжал за ней наблюдать – словно пытался рассчитать предел ее прочности. – Со светлой все точно так же. На первом курсе Минерва учит студентов превращать спички в иголки, на седьмом – превращать мебель в животных. Первокурсник не справится с непростой магией; так и ты не сможешь сразу наложить высшее темное заклятье. А чтобы отдача от заклинания, о которой я уже упоминал, начала оказывать влияние на психику волшебника, он должен весьма преуспеть в Темных искусствах.

– Но Контрапассо – то, что оно с тобой сделало… Сев, это тебе не спичку в иголку превратить!

– Да. Но понятия “могущественное заклинание” и “заклинание, могущественное по меркам темной магии” вовсе не равнозначны.

И лишь тогда Лили осознала, что он опять подвел ее к разговору о Темных искусствах. Вот же хитрая сволочь. Отставив стакан в сторону – чтобы не уронить его, не разбить и не запустить им в стенку – она взглянула на Северуса в упор:

– Ладно, будь по-твоему. Но лучше бы оно того стоило – для тебя же лучше… Отчего ты думаешь, что это заклинание темное?

– Я всего лишь строю гипотезу, – по его меркам это прозвучало почти примирительно. – Основываясь на тех симптомах, которые ты описала. – Затем он резко сменил тему: – Ты знаешь, как работает светлая магия?

– Я… – она не знала. Ну не глупо ли? – Через волшебную палочку? Но нет – для темной она тоже нужна, значит, дело не в…

– Светлая магия использует палочку, чтобы позволить волшебнику контролировать его собственную силу. Представь, что ты пытаешься набрать воды из ручья: твоя палочка в этом случае выступает как ковш, и чем ты могущественнее – тем больше тебе в него удается набрать. Поначалу воды – или же силы – удается зачерпнуть совсем чуть-чуть, отсюда превращение спичек в иголки; но тренированный волшебник уже способен превращать неодушевленные предметы в живые существа.

– Ясно, – пока что ей и впрямь все было понятно.

– При этом ты используешь только свою собственную силу, а волшебная палочка выступает как своего рода канал. Концентрируясь и прилагая волевое усилие, ты заставляешь систему работать; вопрос только в том, насколько ты контролируешь свои способности. Но после того, как письменный стол превратится в поросенка, силы у тебя не прибавится – ты воспользовалась только тем, что и так было твое. Темные же искусства используют как канал не волшебную палочку, а самого волшебника.

Лили моргнула.

– Вернемся еще раз к ручью, – его голос стал таким же, как когда он рассуждал о Волдеморте-политике: повелительным и почти гипнотизирующим. – Когда ты занимаешься светлой магией, из ручья невозможно набрать больше воды, чем тебе позволяет твой ковш. Твой потенциал конечен. Но если прибегнуть к темной магии, то можно получить доступ к той силе, которая иначе была бы тебе неподвластна. И инструмент в этом случае – ты сам, а не твоя волшебная палочка, хоть она и используется для того, чтобы направить призванную волшебником силу. Но сама сила тебе не принадлежит; она поступает извне. Именно поэтому сопоставимые по сложности темные и светлые заклинания влияют на окружающее в разной степени: эффект от низшего светлого заклинания будет весьма незначительным, а от низшего темного – куда как ощутимее.

– Ага… Так ты поэтому сказал, что Контрапассо могло так сильно на тебя подействовать, хоть оно и низшее… – Означало ли это, что с низшим темным заклинанием по силе сопоставимо только высшее светлое? Если да, то высшее темное… От этой мысли ее замутило.

Он слегка склонил голову – словно в полукивке; волосы завесой накрыли щеку.

– В том числе и поэтому Темные искусства так манят людей: им кажется утомительным и скучным возвращаться к светлым заклинаниям, которые требуют таких серьезных усилий, но так мало дают взамен. С темной же магией всякий раз, как ты заставляешь себя сделать еще шаг, то получаешь доступ ко все возрастающей силе. Но за все нужно платить – таков основной закон магии; все, что Темные искусства дают, они в равной же степени и забирают.

– Боль, – поняла Лили, вспоминая, как вертелся перед глазами мир и пульсировало все тело. – Отдача от заклинания.

– Да. – Он выглядел довольным – из-за того, что она не потеряла нить беседы? – Все, что ты описала – дезориентированность, повышенная светочувствительность, тупая боль и вестибулопатия – обычные побочные эффекты темного заклинания низшего уровня.

– И что, это считается слабой отдачей? В меня же словно грузовик врезался!

– И именно по этой причине люди, как правило, не преуспевают в темной магии, несмотря на все свое бахвальство, – эти слова Северус проговорил так, словно они мало что значили. – По сравнению с отдачей от заклинания среднего уровня тот же Круциатус – все равно что шлепок по ладони. Поэтому во время войны в основном использовались лишь низшие темные заклятья, и даже в среде Пожирателей Смерти, где Темные искусства не просто поощрялись, а расцветали пышным цветом, только очень немногие были способны освоить что-то, кроме самого простого.

Лили молчала, обдумывая услышанное, сама не зная, хочется ли ей расспрашивать дальше.

– А кто освоил высшие? – к концу этой фразы ее голос едва не сошел на нет. – Малфой?

Северус фыркнул, словно эта идея основательно его позабавила.

– Люциус не дотянул даже до среднего уровня. Я не преувеличиваю в отношении боли, Лили. Помнишь, что было, когда ты открыла глаза?

Только не красней, только не красней… Сев что – тоже зарделся? Ну да, сконфузишься тут, когда ни с того ни с сего так руки распускают…

– Я имею в виду твои эмоции, – кашлянув, пояснил он.

– Я… я до смерти перепугалась, – припомнила Лили. – С тобой… с тобой мне ничего не грозило – я это знала, как и то, что ты… что с тобой мне станет лучше.

– И это тоже связано с отдачей от заклинания, – сказал он негромко. – Конкретное чувство и степень его выраженности коррелируют с назначением примененного заклинания, а не с намерениями волшебника. Контрапассо заставляет терзаться, вызывает мучительный страх… ты испугалась. Что, опять же, не доказывает с необходимостью, что это непременно темное заклинание – или, по крайней мере, основанное на тех же принципах действия – но такое предположение выглядит логичным.

Лили сглотнула, заставляя себя думать о самой беседе – не о том, что она означала.

– Так значит, – на этих словах ее голос дрогнул, – большинство людей не может выдержать отдачу, и именно это их останавливает?

– Верно, – он старательно изучал собственный ноготь – чтобы не встречаться с ней взглядом? – Кроме того, порой отдача от заклинания оказывается фатальной. В том случае, если волшебник неверно оценивает свою способность переносить боль. – Вот теперь он точно нарочно ее избегал, сосредоточившись на своем заусенце.

Лили передернуло.

– Они сами себя убивают?

– Не намеренно, нет. Но они себя переоценивают. Темная магия почти всегда меняет тех, кто ей занимается. Если ведьма или волшебник оказываются способны перейти к более сложным заклинаниям – если они могут вытерпеть боль – эта новая сила их… одурманивает.

Он произнес эти слова таким тоном, и так расслаблено при этом было его лицо, что Лили с одного взгляда прониклась уверенностью: Сев принадлежал к числу тех немногих Пожирателей, кто поднялся до заклинаний высшего уровня.

– Ты что угодно вынесешь, – сказал он все тем же тусклым голосом, – только чтобы эта сила возвращалась к тебе снова и снова.

У нее отнялся язык. Северус заговорил громче – словно поднимался в день сегодняшний из глубин воспоминаний; благо что Лили еще не успела решить, как относиться к услышанному.

– Но не забывай, что за все нужно платить, и Темные искусства воздействуют не только на магию, но и на разум. Яркий пример тому – Беллатрикс; она была способна на сложнейшие заклинания, но в конце концов… пристрастилась к боли. На этом этапе такого рода зависимость возникает у большинства волшебников; когда заходишь так далеко – это единственный способ выжить. Сила и боль становятся одним и тем же, и когда это происходит – личность адепта совершенно меняется. Такие, как Беллатрикс – и Темный Лорд, который всегда был на голову ее выше – становятся неспособны отождествлять себя с чем-то, кроме боли. Они причиняют боль другим и сами ее испытывают; это приносит им радость и поднимает настроение.

Должно быть, он как-то по-своему истрактовал выражение ее лица – хотя она не представляла, как именно; Северус произнес уверенно и резко:

– Со мной этого не случилось. И не случится.

– Почему? – голос ее дрожал; Лили представляла, как Севу – ее Севу – нравится мучить людей… – Чем ты такой особенный?

– Окклюменция, – сказал он.

– Что?

– Окклюменция. Как и легилименция, это не заклинание, а ментальные искусства. Они требуют умения работать с сознанием – как чужим, так и своим собственным. Есть способ… я могу описать это только как “убрать часть себя на хранение”. Ты знаешь, что длительное воздействие Круциатуса сводит людей с ума?

Она ошеломленно кивнула. Он подвергал себя этому – ради развлечения?

– То же касается и любых других пыток – продолжительное воздействие физической и душевной боли деформирует человеческий разум. Оно его… разрушает. Именно к этому в конечном счете приводит использование темной магии – если только ты не знаешь, как претерпевать страдания, не разрушаясь. Я мог разделить свое сознание, и какая-то часть меня… оставалась незатронутой, пока другая переносила боль. Мой метод удалось воспроизвести только Нарциссе – жене Люциуса.

– Ты что же, ее научил? – отчего-то Лили находила отвратительной саму эту идею.

– Да, – он слегка пожал плечами. – Нарцисса прекрасно разбиралась в ментальных искусствах – как и Темный Лорд, как и Беллатрикс; но они не были заинтересованы во всяких “уловках”, как они это называли, и считали нас с Нарциссой слабаками – за стремление отгородиться от боли. Сами они ее переносили, не возводя никаких внутренних преград, и почитали это признаком силы… что ж, в конечном счете у них не выдержал рассудок – закономерный и очевидный для любого исход, хоть они и мнили себя выше этого…

Он замолчал, уставившись куда-то вдаль – похоже, снова углубился в воспоминания. Лили едва не разобрал истерический смех – Северус называл этих кошмарных Пожирателей по именам, будь они неладны… Слова не шли на язык; неизвестно еще, что хуже – их прошлые ссоры, когда они кричали и обзывали друг друга глупцами, или же эта нынешняя короткая и бесстрастная лекция.

– Темные искусства никогда меня не изменят, – произнес он – взгляд его оставался невидящим, – если только я сам того не пожелаю. А я повидал достаточно безумия, чтобы осознать, что оно лишь меняет одну реальность на другую, а не избавляет от нее. Что до тебя, то одно темное заклинание не сделает из тебя садистку – а уж то заклинание, которым ты воспользовалась, и подавно. Контрапассо связано с раскаянием и прощением; если ты что и почувствуешь – то лишь более частые угрызения совести, и то ненадолго. Или же прощать станет легче. Возможно – и то, и другое сразу.

Это было подозрительно похоже на правду. Дамблдор предупредил ее прямым текстом, что научиться прощать себя – единственное, что поможет простить другого… и заставил окончательно усвоить урок на примере этого заклинания. И когда она прокляла Северуса, то так мучительно переживала свою вину, ее едва не тошнило от самой себя… чтобы снять это заклятье – ей пришлось простить их обоих от всего сердца…

– Да нет, ну все-таки вряд ли, – оцепенело сказала она, глядя в сторону Северуса, но словно сквозь него, – не может быть, чтобы оно и впрямь было темным…

Потому что – ну как, как оно могло быть темным? Как мог Дамблдор – создать его, научить ему других – заклинанию, которое…

Ты наложила проклятие на Эйвери. Ты знала, что ему будет больно. В чем разница между темным заклинанием и светлым, если оба причиняют боль? Северус говорит – только в способе получения силы…

– Лили, – Северус положил руку ей на плечо – сначала почти невесомо, потом чуть крепче сжал пальцы. Его ладонь согревала. – Это заклинание темное потому, что оно позволяет тебе воспользоваться внешним источником силы. Не оттого, что оно несет людям зло или создано им вредить. Отдача, которую ты почувствовала – не наказание, а способ соблюсти баланс. Из-за того, что оно темное, в заклинании не меняется ничего – ни необходимое для него намерение, ни его воздействие, ни даже его природа.

– Тогда отчего эта магия зовется темной? – она не знала, чего ей больше хочется – спихнуть эту руку или уткнуться ему в плечо.

– Потому что практиковать ее чрезвычайно опасно, и в основном она применяется, чтобы вызывать боль. Еще один уроборос: она причиняет боль, ты к этому привыкаешь, ты начинаешь отдавать предпочтение именно таким заклинаниям. И лишь тот, кто не попал в этот замкнутый круг, будет осваивать другие, не связанные с болью.

Помедлив, он продолжил:

– Именно поэтому я и полагаю, что Дамблдор тоже знал, как разделять сознание. В ментальных искусствах он многого достиг; готов поспорить, что он умел и это тоже. И он же создал Контрапассо.

Лили кивнула, спрятав лицо в ладонях. Она и понимала, и не понимала одновременно. В этом не было никакого смысла. Какой смысл Дамблдору заниматься темной магией и учить их, как… Ведь это же и есть то, с чем они боролись! Орден всегда сражался за правое дело, но если они сами при этом пользовались темной магией, то…

Северус погладил ее по плечу, но как-то неуверенно, словно не зная, верно ли поступает. Она растопырила пальцы, но вверх сквозь них взглянуть не осмелилась.

– Ты думаешь – я делаю из мухи слона.

Он помедлил.

– В моем понимании – да, – сказал он наконец. – Но в то же время я весьма ценю и… положительную динамику. Я помню, как ты… ненавидела Темные искусства, – боялась и передергивалась от омерзения, – и во многом твои переживания… оправданны. – В его голосе слышалось отвращение – почему? – Но в остальном… Сами по себе Темные искусства не обязательно зло; они просто ведут в этом направлении – девяносто восемь дорог из ста.

Она чувствовала себя так, словно стояла на распутье, и впереди тоже простиралось девяносто восемь дорог – разные русла, по которым может потечь эта беседа. Лили выпрямилась на постели, откинув волосы с лица; Северус глядел на нее с опаской, словно подозревал, что она вот-вот возьмет волшебную палочку и запустит в него каким-нибудь проклятием. Он что – так и сидел бы, как мишень?..

Она не хотела его проклинать. Больше никогда в жизни.

– Сев… знаешь, как я тебя вылечила?

Он и глазом не моргнул.

– Я предположил, что ты воспользовалась контрзаклинанием.

– Да, но это было не то, что я думала. Не слова “я прощаю”, а само прощение.

Он сдвинул брови – на переносице появилась складка.

– Боюсь, что я не…

– Я выслушала все, что ты рассказал – обо всем, что ты сделал – и простила тебя.

В комнате стало так тихо, как будто оттуда вытекли все звуки. Он произнес едва слышно:

– Не может быть, чтобы ты…

– Я слышала все. О Дамблдоре. О Хогвартсе. О погибших. – Он затаил дыхание. – О Гарри. И… пророчестве.

Северус вздрогнул всем телом и страшно, смертельно побледнел. Она схватила его ладонь – словно в рукопожатии; стиснула ее и прижала к груди.

– Я тебя простила. Простила тебе все, целиком и полностью.

Даже то, за что прощать бы следовало не мне.

– Ты – что? – он моргал, совершенно сбитый с толку; рук они не разняли – Северус не сводил с них глаз. У нее колотилось сердце; мог ли он это почувствовать?

– Все это время, пока проклятие действовало, я думала – я такая ужасная и так страшно виновата… А потом ты начал рассказывать о Гарри, и о второй войне, и я слушала, а потом начала думать обо всем, что с нами случилось, и меня наконец озарило. Дамблдор говорил – заклинание лучше всего получается у тех, кто хочет простить. И я – я поняла и… простила. И оно с тебя снялось.

Северус взглянул на нее недоверчиво:

– Как-то слишком легко для правды.

– Ремус когда-то сказал, – губы его скривились, а в глазах мелькнуло презрение, но он промолчал, – что ты прощаешь человека не потому, что он этого заслуживает, а потому, что ему это надо. Или ему, или тебе самому.

Северус моргнул.

– Потому что ему… это надо. Ну и как это можно сделать?

– Не знаю. Оно само так выходит, и все. – На его лице отразился такой неприкрытый скепсис, что Лили улыбнулась. – Как насчет того, чтобы ты не пользовался Контрапассо в ближайшем будущем? Что-то мне подсказывает, что снять его тебе будет непросто.

– Да уж, представляю, – произнес он. – Милосердие и всепрощение не входят в список моих добродетелей – весьма короткий, надо заметить.

Лили засмеялась.

– Да их же всего семь, так? Не так уж много в любом случае.

– В моем все равно только терпение, – какую-то долю мгновения он казался почти смущенным, но быстро с собой справился. – Значит, мы начинаем год с отпущения грехов? Но ведь это касается лишь былых прегрешений; уверен, что еще до конца года я совершенно погрязну в новых – а может, даже и в неделю уложусь…

Лили фыркнула.

– Что, еще не все пороки опробовал? – И тут она кое-что вспомнила; огляделась по сторонам – но его матери рядом не было. – Северус, твоя мать успела тебе рассказать…

– О Люциусе? Да.

Она почувствовала легчайшее, еле заметное прикосновение к ладони, и он высвободил руку из ее пальцев. Но почему? В поисках ответа она вгляделась в его лицо – оно казалось спокойным, невозмутимым… Окклюменция? Не похоже; что-то такое в его глазах…

– Я не могу полностью полагаться на чужой пересказ, – голос Северуса звучал под стать безмятежному лицу… нет, ей все-таки не померещилось – его взгляд определенно был слишком тяжелым. – Однако то, что я услышал, прозвучало многообещающе. Рискну предположить, что он весьма разозлен.

– Сев, пожалуйста, не говори об этом так беспечно, – взмолилась Лили. Пожалуйста, не отгораживайся от меня, не надо опять за старое…

– Лили, ничто из того, что может предпринять нынешний Люциус, не идет ни в какое сравнение с отдачей от темной магии, которая мне доступна. – Ее передернуло, и он добавил: – И позволь тебе напомнить, что я был шпионом. Люциус в этом возрасте еще не отличался изобретательностью себя-будущего, а об изощренности Темного Лорда и говорить нечего. Да, это будет неприятно, но я… справлюсь.

– Ненавижу, когда тебе больно. Даже думать об этом ненавижу, – пробурчала Лили. Он изучал темные заклинания, нарочно подвергал себя подобным пыткам – от таких мыслей ей хотелось плакать. Она не знала, сумеет ли когда-нибудь его понять… и хочет ли вообще понимать. По сравнению с этим Круциатус – что шлепок по ладони…

А вдруг отдача от темной магии – пустяки по сравнению с чем-то еще?..

Усилием воли заставив себя об этом больше не думать, она смахнула с ресниц пару набежавших слезинок и подняла взгляд на Северуса. Что у того на уме – понять было невозможно, ни по его лицу, ни по интонации, с которой он произнес:

– От боли никто не избавлен.

Что есть, то есть.

– Все равно ненавижу. Мне можно.

На его губах промелькнула тень улыбки – скупая, затронувшая лишь уголок рта.

– Как скажешь.

Эта улыбка, бледная и невесомая, словно дернула ее за какую-то струнку; внезапно Лили захотелось снова затащить его на кровать, чтобы вернуть тот миг покоя и безопасности, когда она лежала и слушала, как у него бьется сердце… Что бы там Северус ни говорил – она все равно отчаянно боялась за него из-за Малфоя; неприятности и впрямь оставались неприятностями, даже если бывало и хуже.

– Что ж, – заявил Северус невозмутимо, – полагаю, мне стоит отдать должное твоей настойчивости и согласиться наконец с тем, что ты была абсолютно права, и этот план – полнейшее безумие.

У Лили челюсть так и отвисла. А потом она рассмеялась, потому что удержаться было совершенно невозможно, и стукнула его по плечу.

– Что?! Ах ты обалдуй! И ты только теперь об этом говоришь?

– Я напрочь позабыл, как плохо ты умеешь вводить других в заблуждение. Мать рассказала, что целители уже собирались сдать тебя отделу магического правопорядка, – несмотря на непринужденный тон, лицо его казалось обеспокоенным… а может – ей просто хотелось так думать.

– Ой, да какая разница, – сказала Лили. – Все равно они полные остолопы. – Северус фыркнул; должно быть, он теперь так смеялся. – Зато у Люциуса Малфоя сейчас по горло хлопот, как ты и задумывал, а я не в руках авроров, и с датчиком честности меня никто не допрашивает. Так что – каким бы паршивым и бредовым этот план ни был, как по мне, он все-таки немножечко сработал.

Вот она промелькнула снова, эта его фантомная улыбка, а затем опять растаяла.

– Знай я заранее, что ты пострадаешь от этого заклинания, – произнес Сев, и его глаза, лицо и голос напоминали о горных озерах, – я ни за что не стал бы на нем настаивать.

Ее бросило в жар – особенно зарделись щеки, но это был приятный румянец, такой, от которого хочется улыбаться.

– Познакомься с новой концепцией: если тебе можно рисковать и подставляться под удар – значит, и для меня это в порядке вещей. Бой сексизму – даешь равенство для всех.

– Только ты способна превратить мой человеколюбивый порыв в антифеминистское утверждение.

– Нет, я лишь пытаюсь поддержать гендерный баланс, – сообщила она важным тоном. – Ой, я же еще про обманки не рассказала! Они сработали…

Четыре года в компании Мародеров не прошли для Лили даром: хоть себя хвалить и не принято, но у нее и впрямь прорезался талант травить смешные байки. Все, что касалось его матери, она опустила – точнее, вывела в своем повествовании бдительного охранника, который якобы не спускал с нее глаз, и поэтому ей пришлось долго ждать, чтобы запустить обманки. Она описала, как зашвырнула вторую в ведро со рвотой, когда первая сдетонировала, и все с воплями разбегались от искр и взрывов; перешла уже к рассказу о том, как по всей комнате разлетались радужные ошметки – Северус странно фыркал, прикрывая лицо ладонью; похоже, он и впрямь теперь так смеялся – как дверь распахнулась, и в палату вошла его мать.

Лили осеклась на полуслове; Северус взглянул вверх, и на лице его отразилось неприкрытое изумление: по пятам за миссис Снейп следовала мать Лили.

– Мам? – она была совершенно ошеломлена и точно пошатнулась бы, если бы стояла на ногах.

– Лили, – подозрительно бледная мама сначала взяла ее лицо в ладони, будто пыталась убедиться, что это и впрямь ее дочь, и только потом крепко обняла Лили за плечи и прижала к себе.

– Что ж, ребенок, ты влипла. Весьма и весьма по-крупному, – добавила мать, размыкая объятья, чтобы пригладить Лили волосы – и та осознала, что действительно попала по-крупному, хоть что-то в морщинках вокруг маминых глаз и намекало на возможную улыбку.

Мама подняла взгляд, заметив что-то у Лили за плечом; должно быть, Северус попытался встать со стула, и она его увидела.

– Миссис Эванс, – произнес он неловко, разом перестав держаться как тридцативосьмилетний и владеющий собой взрослый… и судя по тому, как Сев запахнул на себе халат – смутился он из-за больничной пижамы.

– Северус, – мама поздоровалась тем спокойным тоном, который ничего не отражал и мало что значил. – Твоя мать рассказала мне, что вы двое экспериментировали с какими-то заклинаниями?..

Она смерила взглядом их обоих, явно подозревая, что это такой магический эквивалент вождения в нетрезвом виде.

– Это такая сомнительная забава, которой часто предаются наши дети, – пояснила из своего угла миссис Снейп – она восседала на стуле и наблюдала за происходящим, словно за телепередачей, которая еще не совсем ей наскучила.

– И в результате вы оба оказались в больнице?

Мамина интонация стала куда более понятной, но ничего хорошего им это не сулило. У Лили возникло неприятное подозрение, что ей больше не разрешат общаться с Севом на каникулах, если мать подумает, что такая компания небезопасна для ее дочери.

– Это была моя идея, – выпалила Лили в тот самый миг, как Северус произнес то же самое. Обернувшись, она бросила на него суровый взор – но увы, ответный взор у Северуса вышел куда как внушительнее.

– Это была моя идея, – повторил он с нажимом. – Даже не пытайся солгать – все равно не умеешь.

Лили зарычала. На него это никак не подействовало – вот же скотина упрямая… И тут ее осенило.

– Хорошо, не буду, – согласилась она, явно его удивив, – если ты не станешь отрицать, что это все из-за Пожирателей Смерти – оттого, что мы хотели послать их куда подальше.

Северус хлопнул глазами.

– Из-за кого?.. – озадаченно переспросила мама. Миссис Снейп сидела в своем углу и никак не реагировала.

– Это такая банда, – Лили пристально смотрела на Сева, – у нас в школе. – Высоко подняв голову, она обвела взглядом всех троих, даже эту кошмарную миссис Снейп. – Они ненавидят магглорожденных. Развлекаются, насылая на них всякие гадкие заклятья.

Мать Сева сидела, не шевелясь; только водила пальцем по кончику своей волшебной палочки. Взор ее был устремлен на сына – не на Лили. Но Северус лишь моргнул.

Побледнев, мама схватилась за сердце.

– И им это позволяют?

– Нет, конечно, – ответил ей Северус. – Но ведь и маггловским подросткам не разрешают травить одноклассников за гомосексуальность. Конечно, прямой связи здесь нет, – добавил он, – просто иллюстрация того, что преступления на почве ненависти бывают везде.

Мамино потрясение переросло в замешательство.

– Преступления на почве ненависти?..

– Там не очень много народу, – заверила ее Лили; по крайней мере, сейчас это и впрямь было так. – И они стараются не зарываться – в школе вообще часто швыряются заклятьями… своего рода розыгрыши, только с помощью магии, – объяснила она, пытаясь не показать, насколько ее саму пугает обычная для магов жестокость. – Мы с Севом просто тренировались, чтобы суметь себя защитить – только и всего.

Мама смотрела на нее во все глаза. Лили не ожидала от нее ничего подобного – ничего, похожего на такую неизбывную тревогу; взглянула на Северуса, безмолвно умоляя его о поддержке – но к вящему ее изумлению, первой заговорила его мать.

– Северус, эта… банда как-то связана с движением традиционалистов?

Он снова мигнул.

– Да, – в его голосе послышалось удивление.

– В таком случае – начало всему этому было положено много лет назад. Это консервативное политическое течение, – пояснила миссис Снейп ошеломленной матери Лили, отвлекая ее внимание от дочери. – Его сторонники исходят из того, что идеи и отдельные личности… скажем так, принадлежащие к другой культуре… влияют на их образ жизни и угрожают самому его существованию. Подозреваю, что родители этих… Пожирателей Смерти, – ее черты исказила брезгливая гримаса, – являются участниками движения. Разумеется, у детей не может быть своего мнения по вопросам традиций; не имеют они представления и о том, что такое “угроза культуре”, – скорее, это просто банда хулиганов, которые бездумно повторяют чужие догмы ради собственных целей. Среди них много слизеринцев, верно? – уточнила она у Северуса; тот лишь слегка кивнул вместо ответа. – В таком случае их семьи и впрямь весьма консервативны. Те, кто третирует магглорожденных – в основном юноши, как я полагаю; подобное поведение поощряется в основном среди юношей из чистокровных семей – изводили бы своих сверстников в любом случае, но сейчас родители их за это не наказывают, а хвалят как ревнителей традиционных устоев. Им целесообразнее примкнуть к этим… Пожирателям Смерти, чем не примыкать.

Лили только растерянно хлопала глазами – настал ее черед поражаться. У матери вытянулось лицо – то ли не поверила, то ли не знала, что и думать. Лили перевела взгляд на Северуса – тот смотрел куда-то в сторону, как всегда, сама непроницаемость. О чем он размышлял? Порой она жалела, что не владела легилименцией и не могла это выяснить.