Текст книги "Вернись и полюби меня (ЛП)"

Автор книги: laventadorn

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 36 страниц)

Их комната оказалась на втором этаже, рядом с пожарной лестницей и подсобкой с генератором льда. Две кровати, и опять преотвратные – просто дежа вю какое-то.

Он осмотрел комнату, заглянул за шторы и в ванную. Там пахло непросохшим бельем; все лучше, чем в коридоре, где воняло сигаретами и старым ковром. Лили растянулась на ближайшей кровати и застонала.

– Из досок они, что ли, эти матрасы делают? – пробормотала она, а потом приподняла голову и сонно прищурилась в желтом свете лампочки. – Только не сбегай, пока я сплю.

Он промолчал; решил уже было, что Лили задремала – но нет, через пару минут она позвала его, очень тихим и неуверенным голосом:

– Сев?

Пришлось пообещать:

– Хорошо, не буду.

– Спасибо, – после паузы ответила она. Минута, другая – и ее дыхание выровнялось, а тело обмякло; свет лился в комнату из ванной, ложился на пол ярким прямоугольником – этого хватало, чтобы разглядеть, как из Лили уходит напряжение, сменяясь расслаблением сна.

Он тоже был утомлен; усталость пробирала до глубины души – словно он не знал ни минуты покоя с того самого дня, как на пороге появилась Нарцисса, умоляя спасти ее глупого сына. Или даже хуже, с того дня, когда вернулся Поттер – белый от ужаса, весь в испарине и собственной крови, с Кубком Турнира – и телом убитого Диггори в придачу… А может, все началось еще годом раньше, когда Северус решил, что наконец-то поймал эту поганую мразь, которая сдала Лили Темному Лорду…

Но для сна сейчас было не время. Сначала нужно все обдумать – воспользоваться моментом, когда можно не следить за каждым шагом, постоянно опасаясь, что Лили увидит лишнее и о чем-то догадается. Некоторые люди чувствуют себя беззащитными, когда спят; что до Северуса, то он чувствовал себя уязвимым, когда ему не удавалось скрыть свои истинные переживания и мысли.

Но сейчас в снятом ими номере стоял полумрак, а Северус слишком вымотался, чтобы поддерживать щиты, и его окклюменция расползлась, как ветхая ткань. Пусть так; он остался в относительном одиночестве, и Лили ничего не увидит.

Он затворил дверь в ванную – сквозь щели пробивался свет, обрисовывая золотистый контур; в наступившем сумраке можно было разглядеть разве что смутный силуэт на соседней кровати. Волосы Лили казались черными, а лицо – он мельком бросил на нее взгляд, когда прикрывал дверь, – пугающе юным, и в то же время на чертах ее лежала печать такой застарелой усталости, какой не бывает у двадцатилетних.

Ей явно не хватает доброты и участия – а он, Северус, последний на свете человек, от которого можно ждать чего-то в этом роде… хотя нет, пожалуй, не последний. Пока живы Темный Лорд, Беллатрикс и Люциус.

“Бедная девочка”, – подумал он, насмехаясь над самим собой.

Отчего она помчалась его догонять, что за муха ее укусила? Судя по всему, какую-то роль в этом сыграл тот эпизод с Визжащей хижиной… до невозможности глупая история, и для Северуса с той поры уже минуло двадцать лет. Видимо, когда он удрал от Макгонагалл и этих болванов, правда выплыла наружу и так потрясла Лили, что та бросила все, что ей дорого, и сбежала из Хогвартса, потеряв от угрызений совести и последнюю осторожность, и способность нормально изъясняться. На какое-то мгновение Северусу стало интересно, как же так вышло… хотя, вообще говоря, какая разница? Это не имеет значения; куда интереснее то, что Лили, оказывается, ничего не знала, что Поттер и его компания при ней никогда эту тему не поднимали. Он не смел на это даже надеяться.

Она лежала на постели в чем была; уснула прямо в обуви и не раздеваясь. Значит, не сможет нормально выспаться. Мысленно вздохнув, Северус поднялся на ноги, разул ее, а потом сдвинул одеяло к изножью и укрыл Лили. Он занимался этим во второй раз в жизни… в смысле, укладывал кого-то спать. Первый случился давным-давно – Драко тогда был совсем еще крохой, всего года три, не старше. Его нянька тогда напилась, свалилась с лестницы и сломала бедро, а Нарцисса как раз расхворалась – отравилась несвежими креветками; от Люциуса же в критические моменты всегда было мало толку – он занимался тем, что выпускал пар, срывая злость на домовых эльфах… От этого сравнения Северуса накрыло коротким приступом отвращения – где Лили, а где маленький ребенок; но это мимолетное ощущение тотчас сменилось другим, более ярким. Он замер, стоя рядом с ее кроватью, и мысль окончательно всплыла на поверхность: все кончено, я никогда больше к ним не вернусь.

Он считал Малфоев друзьями. Хоть временами и хотел их придушить. Но для него это было нормально: желание кого-нибудь придушить возникало у него раз по двадцать пять за минуту. Теперь Люциусу придется самому разбираться с интригами дамочек из кордебалета, Нарциссе – искать другого союзника, причем в кругу “жен злодейской элиты”… что до Драко, то ему потребуется помощь другого зельевара – даже для того, чтобы появиться на свет. Нарцисса не станет пить зелье, сваренное неизвестно кем.

Северус сел на вторую кровать, потирая лоб. Вот потому-то он и не мог поверить, что Лили согласится бросить Поттера и остальных – да ни за что на свете, и уж точно не ради того, чтобы остаться с ним, Северусом. Их дружба давно уже упокоилась с миром, рассыпалась прахом, как горсть пепла на ветру, и заново ожила только тут, в смерти. Лили построила себе новую жизнь – с Поттером, точь-в-точь как сам Северус построил себе новую жизнь в Хогвартсе, с Минервой, и Альбусом, и остальными, и Малфоями за пределами школы. С той лишь разницей, что его жизнь выросла из тех поступков, какие он не мог повторить; будь в его власти убрать причины и оставить только следствия, он сделал бы это без колебаний. Но перед Лили такая дилемма не стояла; ей не нужно было выбирать, все или ничего. Она легко могла заново воссоздать свою прежнюю жизнь…

…ведь могла же, разве нет?

Северус чуть сдвинул ладони вниз, а потом растопырил пальцы и взглянул сквозь них, как сквозь решетку. Та Лили, которую он только что накрыл колючим одеялом, уже не была той шестнадцатилетней девочкой, что когда-то так решительно покончила с их неудобной дружбой. Что, в общем-то, неудивительно. И дело не только в том, что ее, как и всех, изменил новый жизненный опыт (хотя и в этом тоже); нет, она просто выросла. И пусть разница в глаза и не бросалась, но все-таки эта Лили очень сильно отличалась от той девочки, которую он когда-то знал. Однако в ее поведении вовсе не было той зрелой уверенности в собственных силах, какую он ожидал найти в женщине, которая за два или три года потеряла обоих родителей, участвовала в войне, вышла замуж и родила ребенка. Среди тех эмоций, что он от нее улавливал, преобладали замешательство и боль утраты, настолько острые, что она терялась и становилась беспомощной.

Хотя, возможно, это-то как раз естественно, когда на тебя сваливается столько всего за такое короткое время. Смерть меняет тех, кто с ней столкнулся, даже чужая, и особенно смерть тех, кого любишь. Что уж говорить о своей собственной! Да, в отличие от Лили, Северус не впал в горестный ступор, но он не был молодой женщиной, и смерть не вырвала его из семьи, разлучив с женой и детьми. Должно быть, Лили потеряла под ногами почву, осознала случившееся, но вот как-то к нему приспособиться была уже не в состоянии. Перед Северусом же стояло меньше проблем, и он справился с ними, отключив эмоции, – выход, которым Лили воспользоваться не могла. Поразительно и весьма примечательно, что она и после этого не растеряла ни отзывчивости, ни доброты. Боль утраты не превратила ее в ядовитого и безжалостного циника, как это случилось с самим Северусом семнадцать лет назад; чудо, которое многое говорило о ее характере. Очень похоже на знакомую ему Лили, с той лишь разницей, что она лишилась своей безапелляционности, того качества, из-за которого когда-то смерила Северуса надменным взором – и навсегда вычеркнула из своей жизни.

Поступками Лили всегда руководило сердце. Но сама она об этом даже не подозревала, принимая интуитивные догадки за факты, а свои душевные порывы – за голос рассудка. Те доводы, которые приводило ее пристрастное окружение, она воспринимала не головой, а сердцем – Лили вообще не отличалась аналитическим мышлением. Да, домашние задания она делала охотно и прилежно и всегда старалась порадовать преподавателей – но, встретившись с ней снова, Северус осознал, что твердость ее убеждений проистекала не столько от силы характера, сколько от нерассуждающей веры, которая, в свою очередь, зависела от множества факторов… хотя сама Лили даже не отдавала себе в этом отчета.

Правда, теперь Северус уже гораздо лучше понимал, как устроены гриффиндорцы: раз уверовав во что-то, они стойко отстаивали свои заблуждения, отличались талантом строить неверные умозаключения и обожали решать все скоропалительно, не утруждая себя при этом поиском причинно-следственных связей. Многие слизеринцы стали Пожирателями Смерти – следовательно, Пожирателями Смерти становятся из-за того, что попадают на Слизерин, и все слизеринцы обязательно станут Пожирателями. Многие Пожиратели используют темную магию; следовательно, темная магия – это такая магия, которой пользуются Пожиратели, а все остальные ее по определению не применяют.

И вот эта-то искаженная картина мира и стояла у Лили перед глазами на протяжении всех семи лет, что она училась на Гриффиндоре… и это еще не учитывая членство в Ордене и замужество за Мародерами. И вот, вооружившись этой кривой логикой, она вслепую полезла в хитросплетения социальных противоречий, разобраться в которых по молодости ей было просто не под силу, и, не сумев обнаружить истинные причины, ошибочно приняла за источник всех бед один из школьных факультетов. Поскольку по природе своей Лили была довольно мягким человеком, в ее случае эта ненависть вылилась в яростное осуждение и слепую уверенность в своем моральном превосходстве, а не в жестокость и издевательства над противником. Она росла в другой обстановке и не так привыкла к жестокости, как Поттер, Блэк и даже сам Северус, хотя, безусловно, с годами и сумела к ней притерпеться. Насилие цвело в Хогвартсе пышным цветом, распускалось, как бутоны по весне; со временем даже самые нежные души вырабатывали к нему иммунитет.

Но за последнюю пару недель (о Господи, неужели это все заняло всего пару недель?) Северус получил немало доказательств того, что сама по себе Лили вовсе не отличалась такой непреклонностью, как он предполагал. Поначалу она всей душой ненавидела Пожирателей Смерти и темную магию, подозревала слизеринцев во всех грехах и не доверяла всему, что с ними связано, – и вдруг закрыла глаза на то, что он, Северус, раз за разом применял темные заклинания, признала свою неправоту, умоляла ее простить и оставила Джеймса Поттера лежать на полу без сознания. Такой внезапный разворот в другую сторону выглядел весьма странно; хоть Лили теперь и готова была узнать больше, и не желала ограничиваться только внешней стороной явлений, но Северус не мог не заподозрить, что сейчас она так же слепо руководствовалась тем, что говорил ей он, как раньше – словами своего гриффиндорского окружения. Он снова оказался для нее авторитетом, как когда-то в девять лет, когда ей хотелось узнать все на свете – про Хогвартс, дементоров и волшебные палочки, и взаправду ли бывают единороги и феи.

Разумеется, такое положение вещей было для него более благоприятным; Северус вполне бы мог поддаться искушению и воспользоваться этим своим преимуществом. Но молодость его закончилась, и подобные глупости вместе с ней. Какие бы выгоды ни сулила такая податливость, это все равно означало Лили, живущую чужим умом; Лили, чье сердце непостоянно. С той же легкостью, с какой она отказалась от прежнего ради нового, она оставит и новое ради чего-нибудь еще. А значит, опасность снова ее потерять только возрастает. Да, теперь она гораздо лучше разбиралась в событиях прошлого – вот только понимала ли при этом, что он, Северус, за человек?

Если нет, то он даже представить себе не мог, как она отреагирует, когда поймет.

Он провел по ее лицу большим пальцем, осторожно убирая со лба мелкие прядки. Теплая кожа, мягкие и слегка загрязнившиеся волосы… Семнадцать лет назад он навсегда ее потерял; потерял даже возможность надеяться, что с ней все будет хорошо. Что было бы, если бы она осталась в живых, а война закончилась – если бы война вообще могла окончиться, останься она в живых, – он не знал и никогда уже не узнает. Без нее жизнь стала блеклой и никакой; вереница беспросветных дней, поверхностные отношения, которые никогда не могли пробиться за щиты из страха и горечи и проникнуть в самое сердце, туда, где он похоронил настоящие чувства, которые не могла заглушить никакая окклюменция. Нет, он не остался совершенно один – у него были Альбус, Минерва, Нарцисса, Люциус и даже Драко, пока тот не превратился в очередного юного недоумка, но он никогда не позволял себе по-настоящему к ним привязаться. Потому что, с одной стороны, не верил, что кто-то сможет так же разделить его надежды и чаяния, как Лили, когда они были детьми, а с другой – постоянно боялся, что этот “кто-то” причинит ему такую же боль, как она. Слишком серьезные потери в случае неудачи, а на другой чаше весов – лишь туманная перспектива что-то приобрести.

И даже сейчас было вполне возможно, что для них все опять закончится так же: безысходностью, пустотой и будущим без ясного неба над головой. Несмотря на всю свою нынешнюю беспомощность, Лили всегда была бесстрашной – куда отважнее, чем и он сам, и большинство других людей: она умела любить без гарантий, просто так, хоть и рисковала при этом все потерять. На что способны отнюдь не все; сам он прошел через подобное чувство только однажды, и не один десяток лет был потом несчастен. У него хватило душевных сил, чтобы сохранить в себе эту любовь, но не на то, чтобы рискнуть снова.

Ибо он вовсе не был уверен, что сумеет пережить, если все закончится так же во второй раз.

***

Согнувшись в три погибели, Лили бежала по туннелю к Визжащей хижине – ей нужно было туда, потому что Северус ушел, бросил Хогвартс, бросил ее, и нужно было его догнать, пока он не успел совсем исчезнуть…

А затем она услышала рычание и крики и поняла, что опоздала, но не догнать Северуса, нет, она опоздала спасти его от оборотня…

Запаниковав, Лили вырвалась из этого кошмара.

– Сев! – воскликнула она, пытаясь сесть на постели, но запуталась в простынях и грохнулась на пол.

Его голос послышался где-то наверху, вонзился в ее сердце, как стрела:

– Ты что с собой вытворяешь?

Он помог ей высунуть голову из-под стеганого покрывала; на лице его промелькнула легкая насмешка – и ничего больше. Хороший пинок – и Лили смогла высвободить ноги из кокона ворсистых одеял и колючих простыней, а потом дотянулась до того ужасного матраса, ухватилась за него и все-таки села. Ей по-прежнему хотелось обнять Северуса, но она не знала, можно ли… теперь, когда перед ней стоял настоящий, живой Северус, и желтый искусственный свет мешался в комнате с блеклым дневным, а между незадернутыми занавесками виднелось тяжелое сизое небо.

– Мне… кошмар приснился, – слабым голосом призналась Лили.

– Да уж надеюсь, что так. Если б ты всегда так просыпалась, я бы начал за тебя волноваться.

“Что, правда?” – подумала она, но вслух так ничего и не сказала. Слишком уж по-детски это прозвучало бы. Словно она у него что-то клянчит – или даже просто капризничает.

– Континентальный завтрак, – произнес Северус – его длинный, тонкий палец указывал на столик под окном, на котором стояли коробка с мюсли и пакетик детского молока и лежал перезрелый банан. – Черт их разберет, что это значит. Но фруктов съедобнее, чем этот банан, у них сегодня не было.

– Спасибо.

Северус принес ей и кофе, но Лили его допить не смогла: тот, кто делал этот напиток, явно мстил ему за что-то, и мстя эта была страшна.

– А где твой завтрак? – спросила она – и тут же засомневалась, не сочтет ли Сев такую заботу слишком назойливой, но напомнила себе, что если начнет во всем искать двойное дно, то точно рехнется. Он и так ее в два счета с ума сведет, без чьей-либо помощи.

– Я уже поел. И сейчас снова вечер.

Она выронила банан.

– Я что, весь день проспала?

– Проще будет пробраться незамеченными, – небрежно сказал Северус.

Вместе с едой он раздобыл нож и ложку. Неужели все еще помнил, что она любила добавлять в мюсли нарезанные бананы? Похоже на то, раз позаботился о ноже. Эта мысль отозвалась внутри странной смесью смущения и горечи; щеки вспыхнули от радости пополам с угрызениями совести.

Она жевала размокшие хлопья; кусочки банана на языке казались прохладными и совсем скользкими от молока.

Северус зачем-то листал телефонную книгу. Лили невольно задалась вопросом, не спасается ли он так от ее компании – чтобы не сидеть с ней за одним столом.

– А ты и правда донес на них в Министерство? Ну… что они анимаги? – неуверенно спросила она.

– Кто, твой муж и его прихвостни? – уточнил Северус, записывая что-то – кажется, телефонный номер – на листке из гостиничного блокнота. – Да, правда. – Он встретился с ней взглядом – смотрел в упор, с каким-то неясным вызовом, будто интересуясь: “И что теперь?”

– Почему? – спокойно спросила она.

– Это могло плохо кончиться, – Северус закрыл телефонную книгу и убрал ее назад в ящик. – Для всех: для студентов, для них самих, и для Люпина, конечно, в первую очередь. Неужели тебе хотелось бы, чтобы его обвинили в заражении ликантропией какого-нибудь мага? С учетом всех обстоятельств – в частности, того, что числится за Блэком, – власти инкриминировали бы ему предумышленное деяние. И если ты была слишком занята, нянча свою компанию из четверых взрослых и одного ребенка, и не нашла времени на изучение законов, то имей в виду: заранее обдуманные преступления наказываются куда строже, чем импульсивные.

– Откуда в тебе столько яда? – вырвалось у нее невольно.

В его глазах наконец появился проблеск чувства – она не смогла разобрать, какого, хоть и ясно видела, что там что-то есть.

– От природы. Я всегда такой. Если тебя что-то смущает, рекомендую вернуться в Хогвартс – там тебя точно утешат.

– Черт возьми, да не хочу я в Хогвартс, и не надо меня утешать! – воскликнула Лили, сама не зная, заметно ли со стороны, насколько ей не по себе.

– Возможно, после общения со мной ты в конце концов передумаешь, – сказал Северус и поднялся с места. Он был в пальто – не снимал его все то время, что провел в комнате… точнее, все то время, что Лили не спала и наблюдала за ним. Что все-таки несколько разные вещи. – Схожу отправлю письмо. Если хочешь, можешь подождать меня тут.

– Хорошо, – тихо согласилась она. Посмотрела ему вслед – он как раз выскользнул за дверь – и остро ощутила собственную беспомощность. Что же ей все-таки делать? Она уже попросила прощения – и да, действительно чувствовала себя ужасно виноватой, – но Северус будто бы ждал извинений за что-то еще.

Глубоко задумавшись, Лили повозила в молоке ложкой, растирая размякшие хлопья о дно тарелки. Северус все время так себя вел, всю последнюю пару дней – с тех самых пор, как ее расколдовал. Лили нашла его в башне уже таким – злость так и висела в воздухе… Только сейчас он лучше собой владел… как по ней, так даже слишком хорошо. Да, он объяснил, что всегда сердится, а из-за отдачи от темной магии злость становится тяжелее сублимировать… но он не держался так неприязненно до приезда в школу. Даже когда выздоравливал после Контрапассо, все равно не был таким холодным и бесчувственным, как в Хогвартсе. А когда на Лили действовало то проклятие, то Северус, помнится, вел себя на редкость мягко. И даже заботился о ней. Значит, не исключено, что дело все-таки в темной магии – накануне он прямо признался, что не раз к ней прибегал, и отдача наложилась на тот, первый обряд.

Но чутье подсказывало, что это все-таки не отдача. Причина в чем-то другом. Уж слишком упорно он так себя вел, слишком обдуманно. Она попросила прощения за то, что тогда его бросила, и за ту историю с Визжащей хижиной, и оба раза он изумился, что эти темы вообще всплыли в разговоре, и даже отмахнулся от ее извинений, как будто они не имели значения. Как будто ей надо было извиниться за что-то еще – что-то по-настоящему важное. Вот только она не представляла ни что это может быть, ни как это сделать.

Лили уронила лицо в ладони; с силой прижала их к глазам. Неужели с Северусом всегда было так сложно? Похоже, что да, просто сейчас она стала больше замечать. Во всех отношениях.

“Или же, – вставил ее внутренний дементор, – теперь тебе просто не все равно. Тяжело, знаешь ли, из-за кого-то переживать, когда ты сыта им по горло”.

Наклонившись, она стукнулась лбом о столешницу. Как можно получить отпущение грехов, если священник все время повторяет: “Да разве это грехи? Почему ты не каешься в том, что по-настоящему важно?”

Дверная ручка начала поворачиваться. Лили выпрямилась и откинула волосы с лица; не сводила с нее глаз, хоть и знала, что Северус опять будет вести себя холодно и отстраненно… и все равно надеялась что-то прочесть по его бесстрастному лицу.

Ну и еще тебе просто нравится на него смотреть.

А потом Лили уставилась на вошедшего. Потому что это оказался не Северус, а Люциус Малфой.

Она вскочила на ноги.

– Экспеллиармус, – сказал Малфой.

И ничего. Он смотрел на Лили, а Лили на него.

– Акцио волшебная палочка, – наконец скомандовал он, и та прилетела с прикроватного столика прямо к нему в руки.

– Какое убожество, – вздохнул Малфой, будто его и впрямь разочаровала столь легкая победа, и выпустил ее палочку – та упала на пол. – А я-то думал, что Северус хоть чему-то тебя научил – но, с другой стороны, он бросил тебя тут одну, так что не исключено, что на самом деле ты ему безразлична, – он обернулся: дверь снова распахнулась, и в комнату ворвался Северус – хмурый и грозный, как надвигающаяся волна. – Или это был такой урок на тему “как полезно обладать хотя бы минимальным интеллектом”?

– Уж кто бы говорил об интеллекте. Странно, кстати, что ты забрался так далеко на маггловскую территорию и еще не скулишь от ужаса, – он каким-то образом умудрился захлопнуть за собой дверь, не притрагиваясь ни к ней, ни к своей палочке. Лили была впечатлена.

– О, это очень напоминает поход в цирк, – со сдержанным отвращением заметил Малфой. – Только скучнее, чем я думал. Еще ни одного убийства – даже для того, чтобы войти сюда.

– Он что, так шутит? – не веря собственным ушам, воскликнула Лили.

– Да, – ответил Северус, не сводя глаз с Малфоя.

– Мой мир уже не будет прежним, – сказала она.

– Похоже, нас всех сегодня ожидало немало сюрпризов, – Малфой брезгливо скривил рот – гримаса показалась знакомой. Неужели Северус перенял эту мину у него? Фу-у… – Вообразите, скажем, мое удивление. О тебе, Северус, столько всего рассказывали… например, о чарах Троекратного возвращения – я думал, что отыскать тебя будет гораздо труднее, уж об этом ты позаботишься.

“Чары Троекратного возвращения? – подумала Лили. – Те самые, которые отражают все атаки назад в моих обидчиков?”

– Я принял меры, – Северус смотрел на собеседника с пренебрежением и открытым вызовом, – такие, какие должны были оказаться тебе не по зубам. Но, очевидно, что-то все-таки упустил.

– О, видишь ли, – губы Малфоя тронула улыбка – и насколько же она была неприятной, – ты слишком увлекся конкретикой и забыл о главном. Да, поиски тебя и этой грязнокровки оказались безрезультатны, но ты же помнишь, что темная магия оставляет следы. Достаточно было определить местонахождение того, кто недавно активно ею пользовался. До смешного просто, я бы сказал.

– Не знал, что у тебя есть фокусатор, – холодно сказал Северус. – Как жаль, что моя неосведомленность привела к необходимости терпеть твое присутствие.

– Однако кое-чего я все-таки не понимаю, – с апломбом произнес Малфой, почти никак не реагируя на слова собеседника. – Один человечек из Мунго сообщил мне, что то проклятие, которое наложило на тебя это… существо, – он скользнул по Лили взглядом; серые глаза его казались пустыми и холодными, – весьма походило на темное. Слабенькое, но тем не менее темное. Тот человек занимался вашим лечением: твоим, когда заклятье действовало, и ее, когда начала действовать отдача… но у меня никак не укладывалось в голове – как так получилось, что ты дал себя проклясть какой-то безмозглой грязнокровке? Я помню, каким ты был в одиннадцать лет, когда мы познакомились: чумазый, вечно сквернословящий мальчишка, – но ты и тогда уже знал немало темных заклятий.

Лили мигнула. В одиннадцать лет? Это было ужасно, но вместе с тем и… впечатляло.

– По твоим меркам – у тебя-то на книги практически аллергия, – сказал Северус. – Чуть дотронешься до страницы – и привет, крапивница.

– И кроме того, мне показалось странным, – Малфой продолжал говорить как ни в чем не бывало, только сощурил светлые, почти бесцветные глаза, – что грязнокровка вообще прибегла к Темным искусствам. Разве что это ты занимался с ней ими, и во время урока что-то пошло не так.

Лили моргнула. Дважды.

– Но ты, разумеется, ни за что бы в этом не сознался – гордость бы тебе не позволила. Ты всегда был очень гордым, Северус; это одно из тех качеств, которые меня в тебе почти восхищают – насколько человек моего положения вообще может восхищаться таким существом, как ты. Ты упорно цепляешься за свою гордость; неважно, что другие глядят на тебя свысока – ты никогда не признаешь, что у них есть для этого основания. Однако ты умеешь притворяться, блюдя свою выгоду; ты можешь скрывать, насколько тебе хочется плюнуть им в лицо, потому что в глубине души ты все-таки слизеринец.

– А как насчет сейчас? Успешно ли я скрываю, насколько мне наскучил этот разговор? – поинтересовался Северус.

Улыбка Малфоя казалась натянутой – как слишком тугая перчатка.

– Именно об этом я и говорил, – протянул он, но Лили следила за ним и заметила, как его рука с силой сжалась на рукояти трости.

Однако уже от следующих слов Малфоя ей стало не по себе – комната заколыхалась, словно под ногами вместо пола оказалась подхваченная штормом лодка.

– Я сообщил о своей гипотезе Темному Лорду. И он счел ее не лишенной смысла.

На этот раз моргнул уже Северус.

– Он готов признать, что на тебя, возможно, стоит… взглянуть еще раз. Он примет во внимание и твой уровень владения темной магией, и тот факт, что ты уже сейчас обзавелся учеником, а также то обстоятельство, что к нему примкнут сразу два сторонника вместо одного. Вследствие всего этого он считает возможным выказать… некоторую снисходительность, на которую в ином случае ты бы рассчитывать не мог.

Сразу два сторонника… Лили переводила взгляд с Малфоя на Северуса и обратно.

– В смысле, Волдеморт хочет, чтобы Сев привел к нему и меня? – не веря собственным ушам, переспросила она. Малфой ответил взглядом, полным ужаса и отвращения. Должно быть, из-за того, что услышал имя “Волдеморт” – от нее, всего лишь какой-то грязнокровки. Лили закатила глаза, но Малфой титаническим усилием выбросил из головы сам факт ее существования и снова повернулся к Северусу.

– Ты не сможешь научить ее всему, что знаешь о Темных искусствах – не дадут Министерство и Дамблдор, этот старый пень. Но ты должен знать, что в нашем кругу твои таланты будут встречены не только с пониманием, но и с полным одобрением. Темный Лорд предлагает тебе защиту как от того вздора, что содержится в наших законах, так и от обвинений самоуверенных святош. Это великая милость, Северус; я не знаю больше никого, кто ее бы удостоился. Обычно он не склонен прислушиваться к оправданиям.

– Да уж, повезло мне, что и говорить, – губы Северуса тронула еле заметная усмешка. – С другой стороны, он утверждал, что всегда мне благоволил.

Малфой очень быстро взял себя в руки, но Лили все равно успела заметить его мимолетную растерянность. Северус, похоже, хотел, чтобы она что-то сделала, но ее палочка по-прежнему валялась на полу, у ног Малфоя.

– Досадно только, что он сходит с ума. На твоем месте, Люциус, я бы перебрался в другую страну. Инсценируй свою смерть и уезжай в Аргентину.

– Я не такой трус, чтобы добровольно отказываться от будущего величия! – холодно фыркнул Малфой. – Я…

Вот только просветить их, что именно “я”, он так и не успел – потому что именно в этот момент Лили бросилась вперед и что есть силы толкнула его, обхватив за колени. Вскрикнув, Малфой начал заваливаться назад – попытался устоять, цепляясь за трость, но полыхнула красная вспышка, и он рухнул на ковер как подкошенный, всей своей тяжестью придавив Лили руку.

– Ай, – сказала она. – Похоже, все-таки сработало.

– К гриффиндорской тактике, – голос Северуса явно подрагивал, – еще надо приноровиться.

Она подняла на него взгляд.

– Ты что, надо мной смеешься?

– Н-нет, – он отвернулся, прикрывая лицо ладонью.

– Да уж, достижения что надо, – заметила Лили, пытаясь высвободить руку из-под бесчувственного Малфоя. – Я не только вошла в историю как первый человек, который сбил с ног Люциуса Малфоя регбийным броском с захватом, но и сумела рассмешить тебя. Кстати, а можно прихватить его трость как боевой трофей?

– Нет, ты…

Северус начал поворачиваться – и вдруг замер, стоя к ней боком, и лицо его тоже застыло.

Лили даже не успела задуматься, что это с ним, как окно взорвалось осколками.

Она пригнулась, но смогла прикрыться только одной рукой – вторая была по-прежнему придавлена телом Малфоя; ждала, что в лицо, в уши и в тыльную сторону ладони вот-вот вопьется стеклянная крошка, но ощутила только порыв ветра, а потом что-то мелко зазвенело…

Лили разлепила один глаз – осколки рикошетили от невидимого купола, Северус накрыл щитом всех троих – ее, себя и Малфоя, но это продлилось всего несколько секунд, а потом дверь в коридор содрогнулась, с грохотом сорвалась с петель и, падая на пол, задела стену – щепки так и брызнули.

Свободной рукой Лили смогла дотянуться до палочки – Ступефай угодил прямо в грудь тому волшебнику, который первым ворвался в комнату. Тот повалился назад, в коридор, но в дверях уже мелькнул локоть следующего – противник был там явно не один.

То, что осталось от рамы и стекла, усеивало стол, кровати и пол; за выбитым окном маячил как минимум один волшебник на метле, который палил по комнате заклятьями – вспышки озаряли его лицо, но ничего больше разглядеть не удавалось: там было слишком темно, должно быть, нападающие либо погасили, либо перебили все уличные фонари. Диспозиция у них с Северусом была так себе: да, мебель защищала их от тех, кто пытался ворваться через дверь, но совершенно не спасала от атак со стороны окна – в то время как волшебники на метлах в любой момент могли уйти с линии огня.