Текст книги "Вернись и полюби меня (ЛП)"

Автор книги: laventadorn

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 36 страниц)

– Северус?

Это была Лоррейн. Она выглядела гораздо моложе, чем он ее помнил – меньше седины в волосах. После второго замужества она переехала в пригород Коукворта, но каждый год на Рождество присылала ему открытки, в которых старательно пересказывала последние семейные новости – сначала о внучке, которая нашла себе замечательную работу в Лондоне, где-то в рекламном бизнесе, потом – о муже внучки и его работе в банке, и, наконец, о родившемся у них ребенке, ее правнуке. Несколько раз в год она присылала Северусу письма – одни пересуды, из пустого в порожнее, и в каждом письме – в каждом без исключения – приглашала его в гости на обед, хотя он так ни разу к ней и не пришел.

Это было… престранное ощущение – то, как в его голове наслаивались друг на друга прошлое и будущее. Заранее знать судьбу Лоррейн и Бонни – до того, как все это произойдет… все еще помнить судьбу Поттера – этого мальчишки…

Значит ли это, что в будущем ничего не изменилось? Раз эта память все еще при нем?

– Как ты, милый? – приобняв его, спросила Лоррейн. Северус почувствовал себя неловко, хоть и ждал этих прикосновений.

Краем глаза он заметил Бонни – та замешкалась вместе с отчимом поодаль, у той скамьи, на которой они сидели, и явно не горела желанием подходить ближе. Обычно они оба вели себя довольно доброжелательно – Бонни так в особенности, в своем дружелюбии она была воистину неумолима – так что их сегодняшнее прохладное отношение скорее всего было связано с Эйлин. Та всегда смотрелась в лучшем случае угрожающе; сегодня же ее черная мантия была похожа на платье какой-нибудь графини елизаветинской эпохи – точнее, на его укороченную версию. В этом одеянии и черной кружевной вуали она наверняка казалась магглам помешанной. Даже Лили – и та вытаращилась, когда увидела, во что вырядилась его мать.

– С учетом всех обстоятельств – нормально, – неопределенно откликнулся Северус; это замечание казалось удобным и безобидным.

– Тебя подвезти до кладбища? – спросила Лоррейн. Под глазами у нее залегли тени; она казалась уставшей, но все равно держалась куда лучше приятелей Тобиаса – те собрались в круг, утирая слезы и хлопая друг друга по плечам. Всю церемонию организовала именно миссис Торн – оба раза, и в прошлый, и в нынешний. В День рождественских подарков Северус вспомнил, что следовало бы ей позвонить, и неуклюже молчал в трубку, пока она рыдала на другом конце провода. В конце концов она успокоилась и с жаром пообещала обо всем позаботиться.

– Спасибо, – возвращаясь в настоящее, поблагодарил ее Северус и заметил, как она скользнула взглядом по Лили, не скрывая любопытства. – Это Лили, – сказал он невпопад, чувствуя у себя за плечами весь безграничный запас идиотизма шестнадцатилетнего подростка. – Лили, это миссис Торн.

Их “приятно познакомиться” прозвучало в унисон; короткое рукопожатие – и Лили снова взяла Северуса за руку.

Миссис Торн проследила за этим движением, но сказала только:

– Не волнуйся, в машине всем хватит места – Бонни поедет с Ирвингом.

Северус отвел мать к переднему сидению “Гремлина”, а сам вместе с Лили сел на заднее. Ноги едва влезли, в скрюченном виде умостившись в промежутке между сидениями. Дворники счистили наледь с переднего стекла, и миссис Торн вывела машину с автостоянки, пристроившись в кильватер к катафалку. Вслед за ними в похоронную процессию вытянулась цепочка где-то из пятнадцати автомобилей. Лоррейн и мать молчали всю дорогу; Северус и Лили тоже не разговаривали. Раздобыв где-то бумажный носовой платок, Лили растерзала его на клочки, испятнав свою черную шерстяную юбку белоснежным бумажным пухом.

День выдался холодный и почти безоблачный; дул резкий пронизывающий ветер. Кладбище располагалось на открытом склоне холма, где не росли деревья – ветер от этого только больше свирепствовал. Мать шагала вперед по заиндевевшей траве – ни с кем не разговаривая, ни на кого не глядя. Позади развевалась черная вуаль.

От внимания Северуса не ускользнуло, что гости подходили выразить свои соболезнования либо к лучшему другу отца, Джону Лэндри, либо к миссис Торн и Бонни. (Бонни при этом продолжала всхлипывать в носовой платок.) К нему самому, равно как и к матери, не подошел никто – то ли робели, то ли сочли, что Эйлин и Северус сами не рады своему вынужденному присутствию. Ни для кого не было секретом, что семейная жизнь у Тобиаса не задалась; старые друзья – те, кто знал его с той поры, когда Бонни была малышкой – так и не привыкли к мысли, что он еще раз женился больше пятнадцати лет назад. Ну да – Эйлин никогда не была склонна принимать участие в их дружеских посиделках.

Из-за холода ту часть службы, которая произносилась над могилой, пришлось урезать до минимума. Северус был этому рад, потому что вымотался до невозможности. К тому же у него начинала раскалываться голова – он был вынужден блокировать горе пятидесяти с лишним гостей.

Но вскоре все было кончено. Несколько слов над дырой, продолбленной в твердой земле, потом туда опустился гроб с россыпью цветов на крышке – и вот уже гости начали постепенно расходиться, наклоняясь против ветра и прижимая к горлу лацканы своих костюмов или придерживая рвущиеся с головы шляпы.

Эйлин стояла у изголовья могилы и глядела вниз, в эту мерзлую яму. Озябла она или нет, сказать было сложно – как и знает ли мать, что находится у могилы не в одиночестве. Северус стоял с ней рядом, скрестив на груди руки в бесплодной попытке защититься от ветра, и не знал, что теперь делать. Он совершенно не помнил, как все это происходило в первый раз; скорее всего, он хмурился, пинал комки земли и мечтал, чтобы она прекратила маяться всякой безумной хренотой и увела их всех домой с этой холодрыги.

– Скажи миссис Торн, чтобы она ушла, – не оборачиваясь, тихо произнесла мать. – Скажи ей, что я ненадолго останусь.

Он подошел к Лили – та стояла у розоватого надгробного камня, обхватив себя руками, и дрожала, несмотря на пальто, траурное платье и теплые черные колготки. – Миссис Торн тебя заберет…

– Помнишь, что сказал в часовне? – сказала она, утирая нос и, должно быть, сожалея, что растерзала бумажный платок. – Что, уже забыл?

– Боюсь, что твоя простуда снова поднимет голову, – ответил он. Ему хотелось привлечь ее к себе и завернуть в эту безбожно теплую куртку, которую она ему подарила, но он знал, что это совершенно невозможно. – От количества соплей у тебя в носу зависит моя жизнь.

– Ха-ха, – Лили улыбнулась натужно – возможно, оттого, что замерзла. – Я тебя не брошу.

Надежда вспыхнула внутри, как спичка в темной комнате. Северус сказал себе, что хватит быть такой размазней. Она не это имела в виду. Конечно же, не это.

Он проводил миссис Торн до подножья холма. Та не слишком хотела уходить, но не нашла предлога остаться. Озабоченно оглядев Северуса с ног до головы, она притянула его к себе, слабо обозначив объятия, – в основном лишь прикосновением рук к его плечам.

– Если тебе что-то потребуется, – пообещала она, мельком взглянув на Эйлин, – любому из вас – только слово скажи. Мы с Ирвингом будем рады помочь.

– Спасибо, – хмуро поблагодарил Северус, прекрасно зная, что никогда у них ничего не попросит – точно так же, как и в прошлый раз. Похоже, она это почувствовала.

– Ну что ж, – сказала она, шмыгнув заледеневшим носом, – до свидания, Северус. Береги себя, милый.

А затем она присоединилась к мужу и дочери, и они втроем не спеша спустились по склону холма вслед за остальными – последние, кто задержался на кладбище, несмотря на пронизывающий ветер. Наверху, в запредельной высоте, облака расползлись, обнажая небо поразительной глубины и синевы, какая редко встречается под конец года.

Лили стояла у могилы, дожидаясь, пока Северус распрощается с Торнами – потом побрела к нему, засунув руки под мышки.

– Это твоя тетя или еще какая родственница? – спросила она. Если у нее застучат зубы – он аппарирует вместе с ней домой, и к черту все министерские запреты.

– Первая жена отца.

Лили щурилась на сильном ветру, но, услышав эти слова, удивленно распахнула глаза.

– Не знала, что твой отец… – Изумление сменилось смущением. – Извини.

– Откуда тебе было знать, если я никогда об этом не рассказывал?

Она ковырнула землю носком туфли.

– Значит, та, вторая, была твоя сестра?

– Да. Единокровная.

– Я так и думала – выглядит похоже… Она намного тебя старше, так? Сколько ей – уже под тридцать?

– Да, Бонни старше меня где-то лет на четырнадцать. Она родилась, когда они оба были еще очень молоды.

Ничуть не старше, осознал Северус с тошнотворной ясностью, чем Лили и Поттер, когда у них родился мальчишка.

И если события так и будут течь своим чередом и не свернут с прежней дороги, то через три года эти двое снова окажутся в той же точке своих отношений.

Если она снова выйдет за Поттера – да хули там, хоть под ручку с ним по улице прошвырнется – он тут же свалит на Киклады, и ебись все конем. А ведь так она и поступит. Она же так охуенно въебурилась в это сокровище, в отморозка своего великолепного – или все-таки нет?..

За эти несколько дней Лили не так уж часто его упоминала. И не ринулась на поиски сломя голову – от этой перспективы Северуса просто мутило. Он ждал, что она выползет из постели, несмотря на простуду, и примется искать это ничтожество, за которое вышла замуж. Разве они не обожали друг друга, блаженствуя во влюбленном угаре? А эти фотографии в газетах – счастливой улыбающейся пары; он вырывал их и сжигал – все, какие только видел… а эти разговоры на улицах – Поттеры то, Поттеры се, и каждое одобрительное слово – что нож в сердце…

Но сейчас голова у Лили была явно забита мальчишкой – настолько, что там не находилось места ни для кого другого. Нет, она, конечно, спросила и о сестре, и о Блэке, о Люпине и Лонгботтомах – но так или иначе, рано или поздно, все равно возвращалась к мальчишке. Северус счел, что лучше уж так – о да, в десять тысяч раз лучше – чем если бы она думала только о Поттере. Маловероятно, что у нее хватило бы чуткости, чтобы думать о нем, но придержать язык.

Знала ли она – сумела ли догадаться – отчего он так люто ненавидел Поттера-старшего? Матерь божья – он так надеялся, что нет. Единственное утешение, которое он пронес через все это – что она ничего не знала, никогда этого не видела – и все равно вышла замуж за того, кто его всегда травил, кто не мог не урвать у него и эту победу…

Ее волосы – яркая вспышка – привлекли его взгляд; ветер трепал развевающиеся пряди. Внутри у него все ныло – саднящая боль текла по венам вместе с кровью, пронизывая его до костей. Лили убрала за уши непослушные локоны.

– Мне показалось, что она…

Ох – речь все еще идет о Лоррейн. Он собрал свою боль и убрал ее под гладь окклюменции. Лили, скорее всего, недоумевает, отчего бывшая жена и дочь страдают от потери экс-мужа и отца куда сильнее, чем та семья, с которой он жил на момент смерти. Недоумевает, но считает этот вопрос слишком бестактным. Все элементарно – отец не питал отвращения ни к Лоррейн, ни к Бонни – к маггловской своей семье…

Северус вспомнил, как Лили однажды спросила: “Неужели твоему папе не нравится магия?” – и как он ответил: “Да ему ничего особо не нравится”. Лили даже не подозревала, насколько угодила в точку с этим вопросом. И он тоже не подозревал – в десять-то лет… Ни малейшего проблеска понимания. Озарение пришло лишь потом, много лет спустя, когда на его родительницу нашел один из нечастых приступов материнских чувств; откровенничать у них в семье было не принято, и она спросила, не подумывал ли Северус в последнее время о женитьбе.

– Выбирай кого угодно, – сказала тогда мать, – но только не магглу. – Вряд ли это имеет значение, – отвечал он, проглотив и болезненную досаду, и пришедшую в голову колкость, – с моим-то происхождением, матушка. – Происхождение здесь ни при чем. Только счастье, – сказала мать, устремив на него бесконечно далекий взгляд. – Брак, основанный на неравенстве супругов, обречен с самого начала, Северус. А магглы нам равны никогда не будут. Мы можем так думать, можем этого желать – можем даже поверить в это всем сердцем – но в конце концов всегда окажется, что у нас есть сила, а у них ее нет. Когда вас разделяет эта безжалостная правда – семью построить невозможно.

Встреться отец с Петуньей – они наверняка сплотились бы в дружном порыве тоскливой горечи. Плакала ли она, когда хоронили Лили? Или же взирала на церемонию отрешенно и без слез – точь-в-точь как он сам на похороны отца, оба раза – и прошлый, и нынешний? Да и приглашали ли туда Петунью? А если да, то пошла ли она?

Он сам не пошел. Забавно – где любовь и где отвращение, а результат все равно один.

Но все было кончено; отец мертв, и неважно, что такое на самом деле это их перемещение во времени – его и Лили… то, что в прошлом, все равно не исправить. Если бы отца тоже забросило на двадцать лет назад, он смог бы сделать вазэктомию и не беспокоиться, что у него когда-нибудь появится сын – такая же опасная мерзость, как и его мать.

Северус двадцать лет не видел этого жалкого, ничтожного брюзгу. И не разговаривал с ним. Все кончено. Как бы ему ни хотелось обратного – все кончено.

Он сказал отрывисто:

– У тебя зубы стучат. Жди здесь – сейчас я отведу тебя домой.

– Сев… – Лили потянулась к его руке, но он отступил назад, притворившись, что не заметил. Помона как-то раз сказала, что, когда дело доходит до проявления эмоций, он немногим отличается от контуженого четырнадцатилетнего мальчишки. “Отвали”, – огрызнулся Северус, отдавая себе отчет, что тем самым только подтверждает ее правоту.

Он подошел к матери – та стояла на краю могилы; рабочие засыпали гроб землей. Она обняла себя руками за талию – только голые руки, без перчаток; ее вуаль была откинута с лица, а взгляд казался таким невозмутимым, словно внизу текла река, и она смотрела на бегущую воду.

– Они засыпают цветы землей, – заслышав шаги сына, произнесла она столь же бесстрастно. – Зря. Пустая трата.

Голос ее осекся; в паузу вклинился шелест ветра.

– Его жизнь тоже прошла впустую, – тихо промолвила мать. На могилу она не смотрела – взгляд ее был устремлен куда-то вдаль, на кладбище – на заиндевевшую траву и шеренги разномастных надгробий. Северус не знал, что ей на это ответить.

– Так не должно было быть, – произнесла мать. – И им следовало достать оттуда цветы.

– Тепличные цветы не пахнут, – сказал он, сам не зная, какая тут связь с чем бы то ни было. Возможно, ему стоило промолчать.

– Правда? Как странно. Зачем их тогда выращивают? Если ты наколдовал цветок, и он не пахнет – значит, ты в чем-то ошибся.

А затем мать снова взяла его под руку – уже во второй раз за эту долгую неделю – и, повернувшись, начала спускаться по склону холма.

– Когда я умру, Северус, – ее голос казался таким же отрешенным, как и взор, – не надо хоронить меня в земле. Вечность взаперти в могиле – такая жалкая участь.

– Так решила Лоррейн? – спросил он и махнул рукой, подзывая Лили. Та храбро приблизилась, прямо-таки излучая решимость – видимо, с матерью они и впрямь не поладили. Ему стало грустно – где-то там, где вдали от безопасности окклюменции таились эмоции, – что мать с ней так поступила.

– Да. Хотя он и сам бы этого хотел. По-моему – лучше стать пеплом, который развеют по ветру.

За весь оставшийся день она не проронила больше ни слова. Северус проводил Лили домой – она поцеловала его в щеку перед тем, как свернуть на ведущую к дому дорожку, – и вернулся на Спиннерс-Энд. Мать обнаружилась в комнате отца – безмолвно и недвижно сидела в старом неудобном кресле и смотрела в маленькое окошко на ленту реки, которая утекала за горизонт и исчезала за склоном холма.

========== Глава 10 ==========

30 декабря 1976 года

На вокзал Кингс-Кросс поезд прибыл уже в темноте.

Перед первым сентября Лили всегда добиралась до Лондона не на поезде, а на машине, вместе с родителями и сестрой. Поскольку путь был неблизкий, Эвансы обычно приезжали в последний день августа и оставались в городе на ночь. Порой Лили стонала, как это неудобно – путешествовать через полстраны (особенно в обществе Петуньи) только для того, чтобы сесть на школьный поезд и проследовать назад, через все родное графство и дальше в Шотландию. Почему нельзя сразу доехать до Хогсмида на машине? Это вдвое сократило бы дорогу. Когда она стала взрослой, то поняла: глупо было даже думать о том, чтобы по улицам Хогсмида разъезжали сотни магглов на автомобилях. Но все равно иногда жалела, что не живет южнее. Особенно потому, что Петунья всегда превращала эти два дня в сущий кошмар.

Словом, Лили ни разу в жизни не ездила в Лондон так, как сегодня, просто с Севом. И на сей раз они не собирались в Хогвартс; им надо было в город, потому что Северус должен был угодить в Мунго. И отправить его туда должна была она.

Поездка заняла около трех часов; Лили хватило этого времени, чтобы в красках живописать, какой редкостный идиотизм весь этот на редкость идиотский план. Северус слушал вполуха – возмутительный негодяй! – и с вежливо-скучающим выражением лица; при этом он читал сначала газету Йоркшир Пост, а затем – старый номер журнала Роллинг Стоун с фотографией Лед Зеппелин на обложке.

Лили не могла не отметить всю иронию этой ситуации: пять лет назад она трепала Севу нервы из-за его планов присоединиться к Пожирателям, а сейчас – из-за планов, как от них отвязаться.

– Похоже, я много о чем позабыл, – сказал Северус, откладывая газету в сторону.

– Ну так и времени прошло немало, – Лили пролистала журнал, но ее ничего не заинтересовало. Она знала, кто такие Лед Зеппелин, поскольку их слушал Сириус; он пытался рассказать ей о том, что именовал “мастерством исполнителей”, но Лили полагала, что обсуждать технические аспекты создания музыки – лишь немногим интереснее, чем говорить о квиддиче. Больше всего ее забавляло то, что маггловский рок магглорожденной же ведьме объясняет отпрыск чистокровного рода, чей девиз гласил “Чисты навек”.

– Что у нас будет с учебой, как думаешь? – спросила Лили. – Интересно, вспомню ли я что-нибудь по гербологии…

Северус старательно складывал газету, проводя по изгибам с такой силой, что Лили показалось – страница сейчас порвется. Было в его действиях что-то такое, отчего у нее в голове словно вспыхнула сигнальная лампочка. Но он лишь произнес:

– Думаю, Флитвик от тебя будет в полном восторге.

– А старина Слагхорн – от тебя. Сев, зачем ты хочешь изничтожить эту страницу?

– Всего лишь пытаюсь быть аккуратным, – он бережно опустил газету на оккупированный ими столик.

Лили бездумно теребила журнал, пытаясь сообразить, что же он недоговаривает; изучала его лицо – точнее, только профиль – в поисках подсказки, но не углядела там ничего, кроме внушительного носа. Северус сидел, положив руки на ламинированную формайкой столешницу, и просто смотрел в окно. Темнело; небо цвета свежего синяка к горизонту постепенно бледнело, а там, где догорали последние лучи заходящего солнца, над затененной землей сияла льдисто-голубая полоска.

– Ты же собираешься вернуться в школу? – спросила Лили медленно.

Северус не отозвался сразу, и она поняла, что угодила в точку; осознала, что делает с журналом то же, что он с газетой – с силой проводит пальцами по сгибам страниц, – и уронила номер на стол.

– Сев! – прошептала она.

Он перевел на нее взгляд, но продолжал сидеть все в той же официальной позе.

– Я еще не решил, – ответил Северус – так безмятежно, словно обсуждал, что выбрать на обед, карри или рыбу с чипсами.

– Сев, как ты можешь не пойти в школу?

– Да запросто, – сказал он. – Просто не пойду, и все.

– Но – но как же… твои экзамены? – она и сама понимала, как жалко это прозвучало.

– Если ты имеешь в виду, как я планирую искать работу без диплома, – произнес он, – то полагаю, что как-нибудь выкручусь. Но строго говоря, я могу до этого и не дожить.

Ее пробрал озноб – сквозь все тело до самой души.

– Северус Снейп, – сказала она полушепотом, – если тебе вздумалось покончить с собой, найди себе в помощь кого-нибудь другого, – и чуть не задохнулась, когда он промолчал, – так вот… так ты поэтому? Хочешь, чтобы я тебя прокляла, чтобы попасть… ты пытаешься…

– Нет, – оборвал он ее. – Я не подбиваю тебя на убийство.

– Разве? Потому что это проклятие – то самое, которое ты для себя выбрал, – оно может оказаться смертельным, Северус.

Он не отозвался сразу – только глаза подозрительно заблестели. У Лили все внутри сжалось. Он произнес:

– Вряд ли Дамблдор изобрел его из милосердия. Расскажи мне о контрзаклинании.

– Хорошо, но сперва ты расскажи о школе, – возразила она настойчиво. Северус ответил нетерпеливым взглядом, она ему – упрямым, словно говорящим: “Ну и?”

Он раздраженно вздохнул. Она еле удержалась от искушения скатать журнал в трубочку и врезать ему по голове.

– Возвращаться туда представляется на редкость бессмысленной затеей. В частности, если помнишь, я преподавал там семнадцать лет.

– Ох, – Лили моргнула. – О Боже… Как-то неловко, да…

– Достаточно оговориться и назвать Минерву по имени. Я привык назначать отработки другим – не получать их сам.

– Ты называешь ее Минервой? – восхитилась Лили. – Я не осмеливалась, хотя была вместе с ней в Ордене.

– Трудно сохранять дистанцию с тем, кто мирно дремлет на солнышке у тебя на глазах. И с тем, с кем много лет переругиваешься из-за Кубка по квиддичу. Мы язвили, если Кубок доставался Филиусу или Помоне – но это случалось нечасто, – добавил он с легким самодовольством.

Лили представилось – почти без усилий с ее стороны – как Северус втайне злорадствует, что Слизерин выиграл Кубок, а профессор Макгонагалл выпускает по этому поводу когти. Место действия – конечно же, учительская… там должны сидеть и другие преподаватели – возможно, проверять домашние работы… Интересно, читают ли они их друг другу вслух, потешаясь над дурацкими пассажами? Обмениваются ли байками о баллах, снятых с учеников за ту или иную нелепую выходку? А теперь Северусу придется снова подчиняться этим людям… от равного, такого же декана, как они, вернуться к роли студента…

– Погоди… выходит, ты возглавлял Слизерин?

– Да. И это было чудовищно, – добавил он. – Мои студенты беспрестанно мне докучали. От того, на что способны чистокровные юные барышни, у любого волосы дыбом встанут, – он содрогнулся и пробормотал себе под нос: – Мерлин, как же я ненавижу подростков.

Он представлял для них высшую власть – а теперь сам окажется под властью более чем двух дюжин людей. Северус даже старостой не был.

Закусив губу, она изучала его лицо. Он на нее не смотрел – и вряд ли вообще видел что-либо в этом поезде. Отсутствующий, застывший взгляд, словно устремленный в прошлое, в его воспоминания. Как же он сказал – “Хогвартс был моим домом…” Был. В прошедшем времени.

О чем он задумался?

– Понимаю, отчего ты не хочешь возвращаться, – сказала она, зорко за ним наблюдая. – Я и сама не в восторге, хоть и закончила школу не так давно.

– Я не просто этого не хочу – меня мутит от этой перспективы, – судя по испуганному выражению, которое появилось на его лице через какую-то долю секунды, Северус не собирался в этом признаваться. – Но дело не только в студентах. Я не могу поручиться за свою способность… не бросаться в глаза. Слишком основательно позабыл, каким был в этом возрасте, – он замолчал, снова уставившись в окно.

Лили вспомнила собственные школьные годы… и вдруг с болезненной ясностью осознала то, что до сих пор до нее не доходило только из-за ее повышенного идиотизма: если вернуться в Хогвартс, то ей придется день-деньской находиться рядом с Джеймсом, Ремусом, Сириусом и Питером. Ходить на занятия вместе с детишками, из которых, как она знала, вырастут Пожиратели Смерти. Завтракать за одним столом с покойниками. И при этом делать вид, что все в порядке.

До этого момента она задумывалась только о сиюминутном: как прожить от сегодня до завтра, как все скрыть от матери и Петуньи, как разобраться в том, что случилось с нею и Северусом. А после – выкинула из головы все, кроме этой фигни с Пожирателями, чтобы поскорее с ней разобраться, потому что это была вовсе не фигня, а мрачная, все отравляющая тень, нависшая над их будущим… ближайшим будущим, только руку протяни – и дотронешься…

– Северус…

Зашипела гидравлика; в вагонную дверь вошел маггл – красноносый, усталого вида, с портфелем в руках. Прошел между рядами скамей и сел у Лили за спиной. Поднявшись, она обогнула ламинированный формайкой столик и опустилась на сиденье, обтянутое тканью с геометрическим узором, по соседству с Севом – тот напрягся, явно не ожидая от нее подобного, но уже через мгновение все это исчезло, скрылось под гладь окклюменции, словно нырнувшая в озеро рыба.

– Сев, насколько ты уже успел увязнуть в делах Пожирателей? – спросила она, понизив голос.

Северус взглянул на нее искоса. Замер в неподвижности – как она знала, чтобы ускользнуть под покровом окклюменции туда, где эмоций не было слышно.

– Меня рекомендовали Темному Лорду, Лили. Личная рекомендация.

Лили почувствовала, что ее пробрало до костей – то ли из-за того, как мастерски он владел голосом, то ли из-за выбранных им слов, то ли из-за того, что за ними стояло. И дело было не в том человеке, каким он был когда-то – нет, тот мальчик исчез так же окончательно, как если бы умер, это она знала наверняка. Ее пробрал озноб из-за того, что все это означало для Северуса.

Она впервые увидела: он так настаивает на больнице оттого, что полон решимости выбраться из этой передряги живым. Ей припомнился Сириус – когда его брат решил бросить Пожирателей и погиб… как он пытался казаться сильным и безразличным, но глаза его не сияли – они блестели от непролитых слез; тот блеск, какой бывает, когда стараешься не заплакать. “Вступил к ним и пожалел… но от Пожирателей не уходят – на своих двоих, по крайней мере…” Он курил сигарету за сигаретой, пока этот тошнотворный дымный запах намертво не увязался у нее в голове с мыслями о Сириусе и его брате – хотя Лили и видела Регулуса только издалека, еще в Хогвартсе.

– Сев, правда ли, что Пожиратели-отступники… – она должна была заставить себя это произнести. Потому что сражалась против них и готова была что угодно поставить, что будет сражаться снова. – Что их…

– Пожирателей – да, – перебил ее Северус; как же сильно – и тщетно – ей хотелось не быть ему за это благодарной. – Но у меня еще нет Метки; я даже с Темным Лордом не встречался. Когда я не явлюсь в назначенное время, он попросту спишет меня со счетов за полной никчемностью. Мне придется отвечать только перед Люциусом и остальными, а они меня не убьют.

– Что они с тобой сделают? – ее пальцы словно сами по себе прикоснулись к его руке, впились в подаренную куртку – колючие шерстяные катышки забивались под ногти.

– Ничего смертельного.

Глаза защипало от наворачивающихся слез – он говорил без намека на иронию.

– Так ты и поэтому не хочешь назад в школу?

– Будет довольно неприятно, – он в очередной раз перевел взгляд на окно. – Но я привык… к подобному.

“К неприязни. К издевкам. И травле”, – прошептал голос ее внутреннего дементора. И – о Боже… Джеймс и Сириус – они ведь сейчас от него еще не отстали. Воспоминание было как удар под дых; нет, нет, она не сможет на это смотреть. Когда они подружились, она еще очень долго не могла соотнести тех чудовищ, которые травили Сева, с этими юношами – такими добродушными, благородными, преданными друг другу… словно это были совершенно разные люди. Но Сев никогда не видел эту их сторону – они никогда ему ее не показывали; он и сам только ей демонстрировал ту сторону своей личности, из-за которой у нее ныло сердце все то время, что они провели порознь. Каково ему будет – вернуться во все это… ко всем этим… к такому к себе отношению… И каково будет ей – все это терпеть?

Лили уткнулась лбом ему в плечо.

– Что же это за посмертие такое, – прошептала она, растягивая губы в болезненной полуулыбке.

Северус молчал так долго, что она решила – он и вовсе ничего не скажет. А потом он ответил – и голос его прозвучал негромко и… обычно; не тягуче, не порочно и притягательно, не ядовито и безупречно – нет, это был просто обычный Сев, тот самый, которого она слышала с девяти лет:

– В нем есть свои плюсы.

Она перевела взгляд на его лицо, но он снова отвернулся к окну. Его черты расплывались в стекле, заплаткой ложились на заоконную темноту. Она видела и свое отражение, размытые пятна рыжих волос: одно тянулось по ее плечу, второе – по его руке.

– Ага, – согласилась Лили, не повышая голоса. – Есть, – и чуть-чуть повернула голову, умостившись щекой поудобнее. – Если бы не это… если бы не ты… не окажись ты тут – я бы уже рехнулась. Ни за что бы со всем этим не справилась.

– Ты бы это пережила, – сказал он, отворачиваясь от нее еще дальше. Ей хотелось прикоснуться к его подбородку, заставить взглянуть себе в глаза, но она не осмелилась. – Ты сильная.

– Возможно, пережила бы. Но надеюсь на лучшее я только из-за тебя.

У него перехватило дыхание – Лили наверняка не заметила бы эту короткую паузу, сиди она на другом конце стола.

– Неважная из меня надежда, – его голос прозвучал так слабо, словно доносился из дурно настроенного радио.

– Нет, важная – даже через миллион лет.

***

В зябкой полумгле они брели по лондонским закоулкам, достав палочки, но не поднимая их высоко, пока не наткнулись на заброшенный пустырь, зажатый между кладбищем пустых складов с одной стороны и остовами каких-то зданий – с другой. На краю заросшего пустыря – асфальт весь потрескался от сорняков – возвышался единственный белый дом; его окна, темные и безучастные, напоминали Лили глаза Северуса, когда он пользовался окклюменцией.

– Тут? – спросила Лили, поежившись – не от ветра, от его порывов слева ее заслоняли склады, а справа – высокие кирпичные стены домов; просто это место казалось каким-то таким… до невозможности безнадежным. Даже на похоронах мистера Снейпа – и то было раз в двести жизнерадостней.

– Да, – согласился Северус, стоя к ней спиной и оглядываясь по сторонам. Движения его были скупыми, точными, выверенными; она даже позавидовала его способности двигаться беззвучно – каждый ее шаг вдребезги разносил густую тишину.

– Отсюда нас точно никто не вышвырнет – складам я не слишком-то доверяю. Здесь безопасно, Лили, – добавил он, мельком глянув на нее. – Люциус не станет искать в маггловском Лондоне; все эти предосторожности нужны только для того, чтобы никто нас не увидел, пока мы сами того не захотим.

Ну да, конечно, они тут в безопасности. До той поры, пока она не отправит его в больницу.