Текст книги "Вернись и полюби меня (ЛП)"

Автор книги: laventadorn

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 36 страниц)

Он зашвырнул мальчишек в середину толпы; дверь закрылась по мановению руки, глухо стукнувшись о косяк.

Северус выжидал – лицом к сокурсникам он так и не повернулся. В будущем трое из четверых станут Пожирателями Смерти и ближайшими сподвижниками Темного Лорда. Как себя с ними вести, заранее он не продумывал – решил, что будет действовать по обстоятельствам; если другого выхода нет, приходится поступать по-гриффиндорски.

Но тот факт, что он стоял к ним спиной, уже сам по себе был достаточно красноречив. И вряд ли останется без внимания. Что бы там Регулус ни решил, на самом деле Северус демонстрировал ему доверие.

Ему, но не этим четверым.

Защитив сознание окклюментными щитами, Северус обернулся. Свою палочку он высоко не поднимал; защитная стойка, которая в мгновение ока может стать атакующей. Эйвери и Мальсибер все еще не двигались с места; вода с них текла ручьями. Хэддок наконец-то выпутался из одеяла и сидел на полу, разинув рот, а Розье не шевелился, но они смотрели на Северуса, все четверо, и трое из них уже успели достать палочки – Розье свою чуть приподнял и выставил вперед… весьма удобно для нападения – можно выпустить заклинание в любой момент…

Профессор Снейп успел бы заметить любую их атаку. Но Северус еще не решил, стоит ли демонстрировать умения профессора Снейпа во всей полноте.

– Редкостная наглость с твоей стороны – так запросто сюда заявиться, – негромко произнес Розье. Его голос звучал почти задумчиво, и все же в нем отчетливо слышалась угроза.

– А я вообще редкостный наглец, – ответил Северус и чуть не дал себе за это по башке. О Господи, это еще что за гриффиндорство…

Губы Розье тронула усмешка – тонкая и неприятная, за которой явственно проступал еще более неприятный подтекст.

– Похоже на то. Ты знаешь, что за награду Люциус Малфой пообещал тому, кто тебя проучит?

– Коллекцию маггловских фильмов про гангстеров? Все богатства Востока? Сестры у него нет, так что…

– Мерлиновы яйца, Снейп, – вытаращился на него Эйвери, – да что за хрень с тобой творится?

– Он сошел с ума, – чуть слышно предположил Мальсибер; таким тоном он обычно разговаривал, когда ловил в библиотеке очередную девчонку.

“Да – и вы даже не представляете, насколько, – подумал Северус. – И вдобавок совершенно не боюсь такой мелкой сволоты, как вы”.

И это тоже было правдой. Он опасался того, на что они могли бы быть способны – не того, на что они оказались способны в действительности. Один на один им с ним не справиться, и даже если учесть, что слизеринцы равных шансов противнику не давали, его это не пугало. Такое открытие… успокаивало. Несмотря на все, в чем он заверял свою мать и Лили, несмотря на все безупречные логические выкладки, до конца заглушить сомнения ему так и не удалось. С помощью окклюменции – да; но и только.

Как оказалось – по-настоящему Северус боялся только за Лили. Единственное его слабое место; единственный способ причинить ему вред. Вот только они до нее не доберутся – разве что через его труп. Обезглавленный. И разрубленный на куски.

– Куда я собираюсь сойти сейчас, – сообщил он, – так это в царство снов.

И с этими словами он широко взмахнул рукой и вырубил соседей по комнате – послал в них четыре роскошных, ослепительно-красных Ступефая.

Такой вот подарок на день рождения. Себе – от себя же.

Комментарий к Глава 14

*Дамблдор цитирует чуть измененный Псалом 29. Откуда он его знает? Ни малейшего представления (прим. перев.).

========== Глава 15 ==========

9 января 1977 года

Проснувшись, Лили осознала, что, во-первых, отродясь себя так плохо не чувствовала, а во-вторых – вчера ей отчего-то казалось, что утром она пойдет на поправку. Но кожа совсем заледенела, и кровь тоже, а во всем теле ощущалась пустота. Глаза разлепились с трудом – так нещадно их жгло, Лили попыталась сглотнуть, но воспаленное горло саднило, а еще она осталась тут одна…

Северуса не было рядом.

Кажется, тело ответило болью; похоже, что даже физической – она гнездилась где-то в середине грудной клетки, как будто за ночь все отчаяние стеклось туда, в сердце; Лили попыталась подняться, и в голову вонзились сотни иголочек – в глаза, в виски, в затылок…

А потом двери распахнулись, и в больничное крыло вошел Северус. Слава Богу… Чуть не плача, она боролась с одеялами, тянулась к нему и мечтала об аппарации, только наоборот – чтобы расстояние просто исчезало по желанию…

– Что такое? – спросил он и вдруг каким-то образом оказался рядом с кроватью, словно и впрямь был способен стирать расстояние; наконец-то она смогла до него дотронуться, он сжал ее руки, не сводя с нее глаз…

– Боже милостивый – я сейчас же позову Помфри.

“Нет”, – хотела возразить она, но получилось только покачать головой, губы беззвучно шевелились – нет… Она потянула его на себя, обняла за плечи, коснулась губами подбородка – Северус судорожно пытался устоять на ногах, чтобы не свалиться прямо на постель; его волосы уже загрязнились, а лицо начало лосниться, но Лили было все равно. От него веяло чем-то паленым, и старыми книгами, и затхлыми простынями, и она втянула носом этот запах и нашла губами ту точку у него на шее, где бился пульс… Где-то внутри заискрилось тепло – там, на дне той глубокой и холодной пустоты; оно растекалось по венам, заполнило ее всю, от макушки до пят, и ей с каждой секундой становилось все лучше, и легче, и сладостней, и боль постепенно отступала.

Плечи словно сдавило тисками – так крепко в них впились его пальцы; тепло накрыло ее с головой, вспыхнуло, обжигая… и как же это было чудесно. Но тут Северус ее оттолкнул – едва ли не грубо, заставил отстраниться, чтобы заглянуть в лицо, и тепло отступило, словно отодвинутое набежавшей тенью, но та лютая стужа не возвращалась, потому что Лили все еще чувствовала его взгляд, его близость, его руки – и она сжала его плечи, вцепилась в них, словно в спасательный круг…

– Лили, – похоже, он колебался, а потом отпустил ее плечо, и прикосновение исчезло – холод, опять этот ненавистный холод – и снова вернулось, его пальцы скользнули по щеке… Лили подалась вперед, прижимаясь к этой руке, и закрыла глаза – он дотронулся до ее волос, самыми кончиками пальцев, так невесомо, будто боялся сломать что-то бесконечно хрупкое, и принялся убирать мелкие прядки с лица, все так же бережно и неспешно…

– Лили, – повторил он голосом взрослого Сева – низким и тягучим, словно каждый звук ее имени камешком перекатывался на языке; этот голос глухим рокотом отдавался внутри, и в нем чувствовался трепет – как и в пальцах Северуса, что убирали ее локоны за уши. – Ты нездорова. Но я… тебе помогу.

– Ты уже это делаешь, – в горле все еще саднило, а губы казались чужими. – Только не отпускай меня.

Его ладонь замерла. Потом погладила ее по волосам – по всей длине, от макушки до кончиков.

– Думаю, я догадался, что это за проклятие, – сказал Северус – все тем же волшебным глубоким голосом, но теперь он точно дрожал, словно там, под поверхностью, что-то ворочалось.

Лили распахнула глаза и посмотрела на Сева. Какой невозможный контраст – такое юное лицо, открытое, болезненно-ранимое – и в то же время напряженное, словно он пытался от чего-то удержаться.

– Меня прокляли? – моргая, спросила она – глаза отекли, а под веки словно насыпали песку.

– Да, – он помедлил – пальцы запутались у нее в волосах, а потом вдруг оказались на плече, возвращая ощущение тепла. – Ты не знала? Разве Помфри ничего тебе не сказала?

– Как и ты, – заметила Лили, хоть по-настоящему на него и не сердилась – просто не могла. – Впрочем, это неважно… в смысле – а что это за проклятие?

Он хотел что-то сказать, но не успел: двери лазарета с грохотом распахнулись, и в комнату ворвались Джеймс, Сириус и – он; Лили смотрела на него и чувствовала, как пальцы сами сжимаются, когтями впиваются Севу в воротник…

Ремус подскочил на кровати – весь растрепанный, не успевший еще толком продрать глаза.

– Что за нахрен?.. – начал он осипшим со сна голосом, поднимая взгляд на дверь. – О Боже, только не вы. Для вас еще слишком рано.

– Лунатик! – хором воскликнули Сириус и Джеймс, огибая больничную кровать, а он – Питер – ухватился за изножье и расплылся в широкой улыбке.

– Спросонок ты само очарование, – заявил Джеймс.

– Ага, посвежевший и отдохнувший, – подтвердил Сириус. – На голове у тебя, кстати, жуткий бардак.

Он попытался пригладить вихры сонному приятелю, но только взлохматил их еще больше. Ремус треснул его подушкой и откинулся назад, накрыв ей лицо.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Питер, взгромоздившись на металлическое изножье, точно на насест.

– Жутко хочется прибить этих двух идиотов. Бродяга, Сохатый, тут, между прочим, кое-кто еще спал!

Джеймс стоял, склонившись над кроватью Ремуса, но при этих словах потешно встрепенулся, словно от электрического разряда, резко выпрямился, вздернул голову и крутанулся на месте, выискивая кого-то взглядом на пустых больничных койках.

– Эванс! – Джеймса как ветром сдуло – так он спешил на другой конец лазарета, к Лили; пальцы Северуса больно сжались на ее плече… завтра там точно будет синяк – плевать, ей хотелось второй такой же…

А потом Джеймс разглядел, кто именно сидит с ней рядом, и остановился как вкопанный. Он прищурился – столь резкая перемена казалась почти комичной – взгляд его перебегал то на нее, то на Северуса; на другом конце лазарета Сириус – он по-барски развалился на кровати Ремуса – приподнялся на локте; темные волосы падали ему на лоб, лезли в глаза, но не мешали внимательно следить за происходящим. Ремус все еще лежал на спине, прижимая к лицу подушку, и не шевелился; Питер же по-прежнему восседал на своей перекладине, но повернулся всем телом к разыгравшейся сцене, впиваясь в нее взглядом – таким цепким и неотрывным…

Лили схватила Северуса за руку – за ту, что лежала у нее на плече. “Поддержи меня”, – взмолилась она мысленно, и в ответ на эту невысказанную просьбу его пальцы переплелись с ее – словно посреди зимы вдруг вспыхнул солнечный луч.

– Эванс, – Джеймс приближался к ней шаг за шагом; он неестественно побледнел, глаза расширились за стеклами очков – в них явственно читалось нечто большее, чем обычное беспокойство… Лили помнила, какое лицо сделалось у Сева, когда она пыталась к нему прикоснуться – неужели все настолько плохо?..

– Мерлин и Годрик, Эванс, – выдохнул Джеймс, останавливаясь у спинки ее кровати, – что с тобой такое?

Проклятие, как объяснил Сев. Но Лили не собиралась об этом рассказывать, сама не зная, почему; просто не хотелось, и все.

– Ничего, с чем не справилась бы Помфри, – ответила она. – Каникулы оказались… немного слишком бурными.

Северус уставился в какую-то точку между ней и Джеймсом; Лили обнаружила, что снова смотрит на Сева… взгляд задержался на его лице, на густых бровях – он отчего-то их сдвинул – на внушительном носе, на тонких губах… как же ей хотелось обвести их пальцем.

– Эванс, ты выглядишь так, словно вот-вот умрешь, – сказал Джеймс.

Северус конвульсивно дернулся, и в следующий миг Джеймс уже направил на него волшебную палочку – у Лили сжалось сердце, внутри всколыхнулась паника…

– Ты, грязный ублюдок! Что ты с ней сделал?! – проорал Джеймс, и кровать у него за спиной разразилась истошным скрипом – Сириус, должно быть, вскочил на ноги, но Лили видела только наставленную на Северуса палочку… в него вот-вот полетят заклинания – она не могла им позволить, нельзя, чтобы ему снова причинили боль…

– Не смей! – выкрикнула она – пихнула его локтем, попыталась заслонить собственным телом, зная, что Джеймс не сможет на нее напасть, даже если она будет стоять между ним и человеком, которого он так люто ненавидел – ни за что ни про что.

Северус тоже держал палочку, но рука его ходила ходуном – должно быть, он не ожидал, что Лили будет толкаться и пытаться загородить его собой. От напряжения ее шатало – чтобы не упасть, пришлось опереться о матрас; Северус ее подхватил, и палочка в его руке опасно наклонилась. Лили трясло, она держалась на чистом упрямстве – расслабляться было нельзя, иначе он станет для них мишенью – для Джеймса, и Сириуса, и Питера…

Сощурившись, она оглядела комнату, выискивая взглядом всех троих. Джеймс все еще целился в Северуса – то есть теперь уже в нее и Северуса; Сириус остановился поодаль, за спиной у Джеймса, и тоже вытащил палочку – его глаза смотрели внимательно и жестко; оставшийся позади Питер весь подобрался, выжидая. Ремус уже был на ногах – встрепанный, без палочки, все еще в пижаме; но заспанным он больше не казался – только настороженным.

– Не смейте, – прошептала она всем четверым, – если вы его хоть пальцем тронете… хоть одно заклинание – и вы так об этом пожалеете…

Лили колотила дрожь – от напряжения, от стресса и слабости; Северус заставил ее податься назад и притянул к себе. Она прижалась затылком к его плечу; подняла глаза – его лицо нависало над ней и из такого ракурса казалось перевернутым. Лили хотелось навечно запечатлеть в памяти каждую его черточку, но на лоб легла сухая и прохладная ладонь, и от этого прикосновения на нее вдруг накатила усталость, а глаза закрылись сами собой – такой измученной и вялой она себя почувствовала.

– Все будет хорошо, – пробормотал Северус – его пальцы поглаживали, убирали лезущие в лицо прядки. – Скоро все закончится.

– Обещаешь? – губы у нее потрескались и начали шелушиться; растревоженные ранки саднили от каждого слова.

– Конечно.

– Скажи им, что я не шутила, – Лили прижалась к нему щекой, вцепилась в мантию – туда, где под тканью стучало сердце. – Они не должны тебя обижать…

– Непременно до них это донесу.

Она почувствовала его пальцы у себя в волосах – невесомые, как перышко – а потом все-таки уплыла в темноту и тепло…

Но где-то там, на самом дне, точно зияющий провал, ее поджидал холод.

***

– Твою мать… Что ты с ней сделал?! – воскликнул Сохатый, и Сириус осознал, что все – сейчас будет полный пиздец. Джеймс обычно не ругался на маггловский манер – да он даже слово “дерьмо” не вспоминал, пока совсем не терял от ярости голову.

Будь на месте Сопливуса кто-то другой, Сириус отдал бы ему должное: вместо того, чтобы прятаться за Эванс, он уложил ее на кровать и поднялся на ноги. А ведь мог так ее и оставить, и Сохатый ни на что бы не решился – из страха промахнуться и попасть в нее.

– Я? Ничего, – с ледяным презрением отрезал Снейп, глядя на Сохатого так, как сам Сириус смотрел бы на таракана. Или на Кричера. – Это ты, тупой долбонавт, не отставал от нее до тех пор, пока не довел до обморока.

– Язык прикуси, Сопливчик, – почти ласково протянул Сириус. Ответный взгляд Снейпа полыхнул ненавистью – едва ли не осязаемой; от нее прошибала дрожь, как от электрического разряда.

Иногда ему казалось, что он подсел на эти драки с Сопливусом. Вытащить палочку, чтобы снова увидеть этот взгляд… все равно что сигаретой затянуться – ощущения были такие же. Своего рода уникум, этот Снейп: гнусная, злобная, порочная тварь – только дай ему шанс, и он так тебя тяпнет, что ты никогда уже не оправишься. Не умрешь, о нет, но и прежним больше не будешь.

Именно так действовала темная магия; преуспеть в ней мечтали все Пожиратели, но на деле это было почти нереально: свихнешься на хуй – если прежде не сдохнешь. Ни одному шестикурснику такое не под силу, как бы он ни старался и какой бы мразью при этом ни был.

Сириус это знал. Но то, как уставился на него Снейп… что-то в его глазах наводило на мысли…

Пальцы словно обожгло – так вскипела в них кровь.

– Ну так что, Поттер? – поинтересовался Снейп, но смотрел при этом на Сириуса. – Отважишься на меня напасть, пока твоя дражайшая Эванс лежит без сознания? Сейчас она между нами не бросится… если, конечно, я не воспользуюсь ею как щитом, – добавил он с безжалостной непринужденностью и наконец-то перевел взгляд на Джеймса… в глазах его светилась жестокость – Сириус еще не видал ничего подобного, даже когда Снейп играл с мышами, словно кот.

– Так как, ты хочешь рискнуть? А, Поттер? – в его шепоте слышалось злорадство, вкрадчивое и беспощадное. – Пожертвуешь своей дамой сердца? Все, что требуется от меня, – на его губах зазмеилась улыбка, – это оказаться чуточку проворнее.

Что за чувства отразились на лице Сохатого при этих словах, Сириус видеть не мог. Возможно, те же самые, что и на его собственном. Снейп небрежно придерживал палочку в левой руке; кончик ее будто нечаянно указывал на Эванс… она лежала на кровати, неподвижная, словно мертвец, и такая же бледная; пересохшие губы растрескались…

Сириус покрепче стиснул палочку.

А потом моргнул: порыв магии задел кисть, иголочками пронесся по тыльной стороне ладони. Повысив голос, Лунатик прокричал:

– Мадам Помфри! Лили в обмороке!

Не веря собственным ушам, Сириус повернулся к нему – и в этот момент дверь с шумом распахнулась, и мадам Помфри выбежала из своего кабинета – в развязанном фартуке и с палочкой наголо. Увидев, что в больничном крыле намечается потасовка, медсестра выпрямилась и сердито взмахнула рукой.

– Вон отсюда! – возмутилась она. – Сейчас же уберите палочки и вон отсюда, вы все! Здесь положено отдыхать и набираться сил – и не вздумайте сегодня загреметь в лазарет!.. Выставлю и даже бинта с собой не дам! Вы… да вы же просто невозможны!..

Хвост что-то пропищал и удрал – только двери хлопнули. Сохатый заспорил с Помфри – зря, конечно; судя по тому, что Сириусу удалось разобрать, в ответ она закатила ему целую лекцию, негромкую, но весьма гневную.

Должно быть, Снейп решил сохранить лицо, поэтому пререкаться с ней не стал. На Эванс он даже не оглянулся; зашагал по проходу между кроватями, не сводя с Сириуса глаз – темных, бездонных и полных холодного отвращения.

– До встречи, – прошептал Снейп, проскользнув мимо.

– Буду ждать с нетерпением, – сквозь зубы прошипел Сириус – и, как только несостоявшийся противник исчез из вида, повернулся к Лунатику.

Тот стоял на полу, бледный и всклокоченный, одетый в тонкую пижамную футболку – надо же, никаких тебе мурашек на руках, хоть в комнате и было зябко. Ну да, у оборотней всегда повышенная температура.

– Снейп наложил заглушающее заклятье, а ты его снял, – сказал Сириус, сам еще не зная, как к этому относится. Наверное, чуть-чуть восхищается: Ремус это сделал невербально, да еще и с противоположного конца комнаты.

Лунатик казался каким-то отрешенным, хоть глаза при этом и не прятал.

– Лучше поторопись, пока она не взялась за тебя.

– Ага, – согласился Сириус, убирая волшебную палочку в карман. – Я подожду снаружи, – он развернулся, чтобы уйти, но едва не наткнулся на Сохатого – бледного как полотно и с пылающими щеками.

Руку щекотало остаточное тепло – от Ремуса шел жар, как от печки. Вслед за Джеймсом Сириус вышел в коридор и закрыл за собой двери. Там никого не было; Хвост либо караулил за углом, либо смылся с концами… скорее, конечно, второе, чем первое.

И Снейп исчез тоже.

– Это… это… – Сохатый даже начал заикаться.

– Я в курсе, приятель, – произнес Сириус. Он никогда не видел, чтобы Джеймс так заводился, но точно знал, что сейчас его лучше не трогать: только огребешь – либо в глаз, либо какой-нибудь сглаз. У него даже руки тряслись, а взгляд казался остекленевшим – то ли от злости, то ли от страха.

Сириус попытался вспомнить, приходило ли ему когда-нибудь в голову, что Снейп может стать таким… таким… каким он стал. Скорее всего – нет. Это было… что-то немыслимое.

В тишине коридора отчетливо слышалось тяжелое дыхание Сохатого.

– Раньше ты мне не верил. – Вдох. Выдох. – А теперь убедился.

– Теперь убедился, – подтвердил Сириус, хотя раньше не то чтобы не верил – скорее, не хотел брать в голову. Но рассказывать об этом Джеймсу было бы полным мудачеством.

– Бродяга. – Ой, пиздец… Это что – слезы?.. О Боже. – Что, если он ее убьет?..

Какой-то внутренний голос требовал найти этого злобного ублюдка, эту бешеную тварь, и растерзать его на части, кусок за куском. Сириус порой даже не мог уснуть – так донимали его мысли о том зле, что привольно бродит по Хогвартсу; он знал, что рано или поздно Снейп вольется в эту тьму и будет сеять ее везде, где только появится.

Но никогда не думал, что это случится так скоро.

– Мы пойдем к Дамблдору, – он наконец-то отважился тронуть Сохатого за плечо. – И он во всем разберется.

Я очень на это надеюсь.

***

Cеверус ожидал от себя душевного подъема – после того, как всласть поизмывался над Поттером… какое у него было лицо – воспоминание об этом прямо-таки окрыляло.

По крайней мере, поначалу он думал именно так.

А потом заметил, что у радости почти ностальгический привкус. “Жаль, что он никогда так на меня не смотрел, пока не умер”, – промелькнуло у Северуса в голове, и всю дорогу от больничного крыла до библиотеки он терялся в догадках.

Вместо ожидаемого ликования внутри была только гулкая пустота. Но почему?..

Миновав ряды книжных шкафов, Северус направился в самую дальнюю часть библиотеки, к тем столам, за которыми никто уже не учился. И только тогда задумался над тем, что все прошлые тенденции теперь потеряли всякий смысл. Поттер и Блэк считали его мерзавцем-Пожирателем – и ошибались. Думали, что он все тот же человек, которого они на дух не переносили – но заблуждались и в этом отношении.

Да и сами Поттер и Блэк вовсе не были теми людьми, которых он так ненавидел. Тот, кто двенадцать лет просидел в Азкабане, а потом захлебывался отчаянием, когда оказался на свободе… и второй – кто погиб от руки Темного Лорда, не сумев защитить своих жену и ребенка… сейчас их еще попросту не существовало. А те двое были мертвы – мертвы по-настоящему. Это тот Блэк и тот Поттер вызывали в Северусе такую ненависть… но здесь и сейчас они еще не были теми людьми – точно так же, как и он сам не был Пожирателем Смерти. Это тем двоим он хотел бы устроить ад на земле – за тот ад на земле, что они устроили ему; отыгрываться же на этих мальчишках… казалось каким-то крохоборством.

Северус не ожидал от себя ничего подобного. Он так давно презирал и ненавидел этих двоих – за все, что они ему сделали… За удары в спину и нечестные приемчики, которыми они не брезговали в школьные годы, за весь их фарисейский догматизм, за популярность, которой они не заслуживали… за то, что перетянули на свою сторону Лили – и за то, что она на их сторону перетянулась… Ему бы следовало зубами и ногтями вцепиться в любую возможность им отплатить – разве не так? Это было бы закономерно. Его отношение к ним не изменилось – все та же враждебность, все та же брезгливая ненависть; так отчего он чувствовал только опустошение, когда вспоминал то выражение на лице Поттера?..

Должно быть, именно это и называют словами “новая парадигма”.

“Когда все вернется на круги своя, и Лили возвратится к ним, – сказал он себе, – ты тоже станешь прежним”.

Прозвучало неутешительно.

Он положил на обшарпанный стол две книжки, которые накануне умыкнул из Запретной секции. Ему порядком повезло – первого занятия у него сегодня не было; правда, Северус об этом напрочь позабыл, но восполнил этот пробел в памяти, когда сходил к Слагхорну за расписанием.

Прошлой ночью, пока он был в библиотеке, соседи по комнате уничтожили все содержимое его сундука. Так что утром он позаимствовал у них кое-что из письменных принадлежностей, пока они валялись на кроватях, связанные и обездвиженные Ступефаем. Мальсибер вынужденно одолжил ему перья, а Эйвери – пергамент и чернила; учебник по чарам можно было взять на время у Флитвика, а все, что касалось зелий, он и так знал наизусть. Хорошо еще, что в сундуке не хранилось ничего ценного, а деньги Северус всегда носил с собой. Недостающее можно будет купить в Хогсмиде.

Да клал он на все это с прибором; заменить барахло – раз плюнуть. Настоящая проблема – это Лили.

Он достал перо Мальсибера и пергамент Эйвери и начал записывать все, что знал о проклятии.

Вызывает эмоциональную лабильность и повышенную раздражительность. Отчаяние. Страх. Неестественные реакции на чужое поведение. Сумятица чувств, ведущая к физиологическим реакциям. Прикосновение купирует психологические симптомы, но на физиологические не влияет. Ощущение холода, не связанное с воздействием внешней среды.

Или же все дело в том, что проклятие выпивает из нее жизненные силы.

Северус потянулся за той книгой, что потоньше, и заметил, что у него дрожит рука. Томик был обманчиво небольшим; хрупкие пергаментные страницы покоробились от возраста. От них пахло пылью и древностью, и прикосновение отдавалось в пальцах холодным покалыванием – первый признак темной магии. И все же этот труд можно было держать в школьной библиотеке, в опасной близости от недоумков-студентов, поскольку воспользоваться им могли только те, кто и так уже поднаторел в Темных искусствах. В книге даже не приводились инкантации – только перечень проклятий и их симптомы.

Лечебные заговоры там тоже не приводились. Но за неимением лучшего сойдет и так. Все равно в основной своей массе они базировались на одних и тех же принципах – в том случае, если вообще были тебе по силам.

Он откинул деревянную верхнюю крышку переплета – витой шнур соединял ее с такой же деревянной задней крышкой – и перелистнул ветхие страницы. Чернила кое-где выцвели – пришлось воспользоваться Иллюминати, заклинанием, которое подсвечивало даже самые бледные следы чернил. Пергамент просиял золотистыми и черными завитушками букв; в воздухе над ним маячили крупные пылинки.

Северус открыл раздел о заклятиях, действующих на душу. Будь Контрапассо широко известно, информация о нем содержалась бы именно в этом разделе; эти заклятья действовали в первую очередь на психику, а на тело – лишь опосредованно, и обращали против человека его собственные эмоции; они отравляли разум жертвы, сводили ее с ума и, наконец, убивали.

Светящиеся буквы просачивались в сознание, нашептывая невнятные угрозы. В книге перечислялись остуды – они выпивали из человека счастье, и тот умирал от отчаяния – и отвороты, что преображали любовь в ненависть или страх, обрекая проклятого на убийство тех, кого он любит; некоторые из них уничтожали в несчастном саму способность любить, заставляя его проникнуться отвращением ко всему миру. Там были присушки – они приковывали жертву к заклинателю, принуждая ее жаждать его близости, его прикосновения, его любви, и ничто на свете не смогло бы насытить этот неутолимый голод. Но и это было еще не все; в трактате упоминалось заклинание, которое находило счастливые воспоминания, связанные с конкретным человеком, и выжигало их из души, превращая память сердца в золу; тот, на кого было наложено это заклятье, помнил о дорогом человеке все, но ничего при этом не чувствовал, и любовь в конечном счете сменялась равнодушием.

Северус мысленно вздрогнул; это последнее проклятие – неужели на Лили наложено именно оно? То, как она вела себя с Поттером и его компашкой зоофилов… это было какое-то несообразное поведение, совершенно на нее не похожее. Он прекрасно помнил и седьмой курс, и как они все постоянно держались вместе, и как Поттер перестал швыряться заклинаниями во всех подряд, просто ради смеха – ограничился одним Сопливусом, потому что теперь мог смеяться с Лили; ей же, похоже, искренне нравилось их общество… А та находка в доме на Гриммо – эта писулька Блэку, тошнотворная бумажонка… тот, должно быть, трясся над этой дрянью до усрачки, раз не выбросил нахрен…

Да, к нынешнему моменту Лили уже должна была сдружиться с ними со всеми. Значит, ее холодность по отношению к ним и стремление защитить его, Северуса, нельзя объяснить ни попыткой сымитировать поведение своего прежнего “я”, ни новыми обстоятельствами.

Он провел пальцем по строчкам, описывавшим последнее проклятие – “Пепел воспоминаний”. И все-таки это не то. Он позволил себе увлечься, начал подгонять факты под теорию. Это слишком сложное заклинание, и его нельзя наложить за одну короткую встречу на улице; для него, во-первых, необходима кровь жертвы, а во-вторых, нужно досконально знать ее образ мыслей. К тому же оно слишком сложное – Люциус просто не смог бы им воспользоваться. И кто смог бы – Северус, пожалуй, даже не представлял.

Что требуется для того, чтобы успешно сотворить такое заклятье? Это было важно – такой же существенный фактор, как и уровень сложности. И не факт еще, что во всем виноват именно Люциус, хотя он и казался самым вероятным подозреваемым.

Придвинув к себе вторую книгу, Северус раскрыл ее на главе “Наговоры, над душой учиняемые”. Если он ничего не напутал, для большинства из них требовалась кровь жертвы или частица ее кожи – хотя последнюю и можно было заменить волосом. Это означало, что от чего бы Лили ни пострадала, Люциус не мог ее проклясть прямо на улице. Он должен был найти ее потом, либо в больнице (но она пробыла там недолго, а ритуалы такого рода требовали времени), либо позже, уже у нее дома. Но разыскать коттедж Эвансов – задача не самая простая; Северус не представлял, с какой стати Люциус Малфой стал бы идти на такие жертвы. Грязнокровка – низшее существо, недостойное того, чтобы ради нее так напрягаться. Нет, разумеется, если бы кто-то ее доставил на блюдечке с голубой каемочкой – он бы радостно засучил рукава и взялся за дело, но и в этом случае всю грязную работу выполнял бы кто-то другой. Да он даже с Северусом предпочел поквитаться чужими руками; поступить иначе означало уронить собственное достоинство.

И это не говоря о том, что Люциус никогда бы не выбрал подобное заклятье. Он попросту не понимал такие эфемерные материи, как эмоции; с его точки зрения, расплата должна была быть явной, и чтобы жертва непременно молила о пощаде. Безумие, которое исподволь завладевает человеком и медленно ведет его к смерти – такое зрелище быстро бы ему приелось; Люциус не видел смысла в подобных ухищрениях.

Северус помассировал лоб – голова начинала гудеть. Получается, что это все-таки не Люциус. Во-первых, такое не в его характере; во-вторых, использована магия слишком высокого уровня; в-третьих, это слишком сложно подстроить… но если не Малфой, то кто тогда? Воздействующее на душу заклятье – это очень личная месть; тот, кто решил к ней прибегнуть, должен был ненавидеть Лили и при этом сознавать всю важность эмоций…

В маггловских мультфильмах внезапное озарение часто передавалось загоревшейся лампочкой. Северус тогда уловил аналогию, хоть и счел ее слишком грубой и прямолинейной. Но сейчас он испытал именно это: словно в голове вдруг вспыхнула лампочка, проливая свет на окружающий мрак.

Во-первых – мотив причинить Лили вред; во-вторых – возможность это сделать… и в смысле времени, и в смысле необходимых магических познаний…