Текст книги "Вернись и полюби меня (ЛП)"

Автор книги: laventadorn

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 36 страниц)

Лили метнулась к другому берегу. Порыв воздуха – она шлепнулась на лед, и жало прошло над головой впритирку – под животом разбежались трещины, студеная вода обожгла сквозь одежду, и кожа взорвалась отупляющей болью, точно от какого-то коряво наложенного Круциатуса, а потом пальцы нащупали впереди каменистую твердь, Лили попыталась ухватиться, подтянуться…

Позади на лед обрушилось что-то тяжелое – раздался хруст, потом плеск воды; когти мантикоры разодрали вымокший плащ и рванули назад – руки разжались, резкая боль опалила спину и потекла вниз – к коленям и дальше по икрам, четыре горячих полосы, и Лили вскрикнула…

Мантикора взвыла не своим голосом, и неожиданно когти исчезли.

Какой-то человек – чьи-то пальцы тисками сомкнулись чуть выше локтей и потянули ее наверх из реки; Лили трясло, она вцепилась в своего спасителя – слишком худые руки, слишком тощий подросток со стальной хваткой…

– Сев! – ахнула она.

– Я покинул школу всего час назад – а ты за это время умудрилась попасться мантикоре, чуть не утонула и в придачу продрогла до костей?

В его голосе бурлила ярость, хватка была совершенно немилосердной, но он очень мягко развернул Лили спиной к себе, чтобы взглянуть на ее раны; через секунду ее накрыло сушащим заклинанием, а потом еще и согревающим – в целом ощущение было такое, словно она вылезла из ванны и накинула одежду только что из сушилки.

На горном склоне было так тихо, что звенело в ушах: ни воя, ни рычания, и никаких тебе нечеловеческих воплей.

– Сев… мантикора…

– Уже на дне реки, – отрывисто бросил он. – Помолчи и не мешай осмотру. Она тебя не ужалила, так что все будет хорошо… рано или поздно.

Она обхватила его поперек груди, чувствуя под ладонью ребра.

– Прости, – выдохнула Лили, – прости, пожалуйста, я не знала…

– Тише, не отвлекай меня, – сказал он.

Сглотнув, она пристроила голову к нему на предплечье. Его прикосновения были быстрыми и умелыми и чем-то напоминали манеру мадам Помфри, но сердце под ее ладонью колотилось как безумное.

– Их явно нужно продезинфицировать, – в его голосе сквозил упрек. – Придется аппарировать в деревню. Держись.

Она кивнула. Аппарация сплющила тело, холодный воздух стал еще холоднее – они со скоростью света неслись сквозь пространство, – и все. Остановка. Задний двор, какой-то домик с темными окнами… Лили пошатнулась и чуть не упала в снег, но Сев ее удержал.

Ноги и спина болели, но не до потери рассудка – особенно теперь, когда страх уже не так туманил голову, а одежда стала сухой.

– Сев… – она заглянула ему в лицо – он явно что-то просчитывал; расстегивал плащ, не сводя глаз с задней двери коттеджа. Извинения так и рвались с языка, но Лили лишь спросила:

– Дамблдор тебя ищет, так ведь?

– Да, – он заставил ее опуститься на грубо сколоченную скамью – хозяин дома, должно быть, поставил ее тут, чтобы весной и летом наслаждаться видом на гору. На плечи лег тяжелый плащ; Северус завернул Лили в него и скомандовал: – Жди меня тут.

– Что…

Но он уже скользил прочь через задний двор – точно призрак в сонме прочих теней. Лили поплотнее запахнулась в его плащ и стала ждать.

Логика подсказывала, что он слишком хитер, чтобы попасться на краже лекарств в сонной деревушке, где жители, должно быть, и двери-то на ночь не запирали. Но беспокойство все никак не отпускало; вдоль всего позвоночника словно вспыхивали искорки. Когда Северус наконец-то появился опять, ее затопило облегчение.

– Их нет дома, – коротко пояснил он и помог ей встать – в манерах его сквозила своеобразная грубоватая заботливость.

– Мы что, оба туда пойдем? – слегка встревожилась она – Северус вел ее за собой по обледеневшему саду; аккуратные клумбы с уснувшими до весны растениями посверкивали серебром.

– Они уехали отдыхать, – пояснил он. – Судя по разбросанным по дому буклетам – на Канарские острова. Смотри, – указал на пачку писем. – Все присланы пять дней назад. Остальные наверняка дожидаются их возвращения на почте. Хлеб убран в холодильник, остатки мяса выброшены. И везде – пыль тонким слоем.

В горле застрял ком – будто от счастья, но почему-то слишком болезненного.

– Неплохо, Шерлок.

Он провел ее из кухни в ванную – та оказалась очень тесной, ванна на ножках практически подпирала собой унитаз, а к висящему над раковиной шкафчику можно было протиснуться только боком и выдохнув.

Северус открывал антисептик; волшебную палочку зажал в зубах, светя себе ею как фонариком.

– Ты решил не зажигать свет?

Он перехватил палочку в руку.

– Соседи могут заметить – а хозяева, как предполагается, сейчас отдыхают в нескольких тысячах миль отсюда. Как думаешь, что будет дальше? Может, в Хогсмиде за последние полвека и не случалось ничего серьезнее кражи пары морковок с чужого огорода, но люди все-таки не настолько глупы… – и добавил – говорить нормально ему мешала палочка, которую он снова зажал в зубах: – Надеюфь, фто не нафтолько.

Лили хотела улыбнуться, но губы ее не слушались. Сосредоточилась вместо этого на своих ощущениях – оставленные когтями раны все еще горели и кровоточили, теплые ручейки бежали по ногам и стекали в носки. Хотелось надеяться, что она хотя бы не закапала бедным хозяевам полы.

– Мне снять штаны, да?

На мгновение Северус застыл. Затем сказал, довольно успешно изображая безразличие, но при этом отводя взгляд в сторону:

– Придется. Не вижу смысла втирать мазь в вельвет.

Лили скинула с себя его плащ и положила на бортик ванны. Стянула колючую школьную мантию и пристроила ее туда же. Расстегнула пуговицы, спустила брюки до самых лодыжек и почувствовала себя… как-то странно.

Северус молчал как рыба и ухитрялся поддерживать между ними дистанцию, хоть при этом к Лили и прикасался – занимался ее располосованной спиной, уверенными, точными движениями наносил лекарство на поясницу, чуть выше резинки трусиков. Сначала кожу немного щипало, но потом неприятные ощущения исчезли; остались только прохлада и мягкие прикосновения. Лили вздрогнула.

Он застыл – будто примерз к месту.

– Тебе больно?

Она только покачала головой – через мгновение услышала размеренный речитатив исцеляющего заклинания, и по спине заплясали иголочки. Порезы затягивались; процесс, который сам по себе занял бы недели, с помощью волшебства ускорился до каких-то секунд.

Временами возможности магии просто ошеломляли.

Северус занялся ранами на ее ногах. Лили попыталась думать о чем-то постороннем, но как только сумела мысленно отстраниться от этой неловкой близости, в голову снова полезли мысли, которые жгли похлеще любого антисептика. Пожалуй, от них было почти так же больно, как от когтей мантикоры.

Что же ей все-таки делать?..

– Так что, мы теперь квиты? – тихо спросила Лили – Северус как раз обрабатывал ее левую голень.

На секунду он прервался, но тут же снова вернулся к своему занятию.

– Квиты?

– Ты удрал из школы и даже со мной не попрощался. Я погналась за тобой и едва не досталась на обед мантикоре. Я злюсь на тебя за твой поступок, но моя дедукция подсказывает, что ты злишься на меня за мой. Значит, мы теперь квиты?

Северус ничего не сказал, только залечил последнюю царапину. Лили повернулась, чтобы на него взглянуть, но он уже успел подняться на ноги и как раз завинчивал баночку с мазью; крышечка терлась о горлышко – скрип-скрип-скрип… Его лицо снова стало непроницаемым; вернулся взрослый шпион Сев.

– Пожалуйста, не надо, – попросила она.

– Не надо закрывать целебную мазь?

“Ах ты гад”, – подумала она и едва сдержала слезы и желание кинуться ему на шею.

– Я в том смысле, что не делай такое лицо.

– Кто, я? Над этим носом потрудилась природа.

Лицо, на котором уже оставило отпечаток его обычное хмурое и язвительное выражение; тот жест, каким он откинул со лба волосы, чтобы не лезли в глаза; его внушительный нос – все эти черточки собрались в единый образ, и в душе у Лили что-то вспыхнуло, обжигая, точно клеймо, а следом поднялось ощущение, такое же яростное, как боль от ожога, но вместе с тем и другое, другое…

– Хватит, – хрипло выдавила она, – не строй из себя супер-пупер-агента. Со мной можешь так не усердствовать – Волдеморт куда умнее меня.

– Какая жалость, – ответил Северус, смывая с рук антисептик; в раковине плескалась вода. – Если бы Темный Лорд вздумал погулять ночью в одиночку и наткнулся на голодную мантикору, то сделал бы нам всем большое одолжение.

Что есть, то есть.

– А кстати, что с ней все-таки случилось? – спросила Лили. – Я думала, заклинания их не очень-то берут, – заглянула Северусу в лицо – такое молодое, но уже тронутое ранними морщинами, – и непохоже, чтобы ты страдал от отдачи.

– Не надо, – сказал он.

– То бишь?

– Не стой в чужой ванной без штанов. Я буду на кухне.

Он вышел. Лили накинула на себя одежду и последовала за ним, и уже через пару шагов оказалась на пороге кухни. Северус намазывал маслом ломтик белого хлеба; верхний свет по-прежнему не горел – темноту прорезали только лунные лучи, выхватывая из нее отдельные детали: руки Северуса, лезвие ножа… Стол был похож на половинку луны: такой же круглый, и правая половина освещена, а левая во мраке.

– А у меня в штанах теперь сквозняк гуляет, – сказала Лили и задумалась, стоит ли и дальше играть в непринужденность.

– Поделом тебе – нечего с мантикорами драться, – отвечал Северус – то ли иронизируя, то ли всерьез, она так и не разобрала. – Съешь вот это, – и сунул ей два тоста – должно быть, поджаренных заклинанием: хлеб был идеально подрумянен, а масло стало мягким. Лили послушно проглотила оба кусочка и обнаружила, что Северус протягивает ей снифтер – она принюхалась, и в носу слегка защипало – со сливовым бренди.

– Предлагаешь принять на грудь для храбрости? – поинтересовалась она.

– Ты свалилась в ледяную реку, а до этого, судя по плачевному состоянию одежды, долго плутала по бездорожью – ночью и посреди зимы. Согревающие заклинания не так хороши, как обычные человеческие методы.

Он говорил как человек, который знает об этом не понаслышке; который помнит, сколько раз был вынужден обходиться одними заклинаниями. Лили пригубила бренди и взглянула ему в лицо, украдкой рассматривая его поверх граненого ободка бокала.

Алкоголь прокатился по языку, оставил в горле горячую дорожку. Собственной отваги не хватало – оставалось надеяться, что спиртное ее все-таки взбодрит; Лили сглотнула и спросила, согреваясь от этого временного тепла:

– А где твой бренди и твои тосты?

– Я не блуждал по бездорожью, не купался в ледяной реке и не сталкивался с мантикорой.

– Ясно-ясно, ты у нас вообще супер-герой, – она уткнулась в свой бокал, пряча болезненную улыбку. – Небось еще и от Макгонагалл смылся, так ведь?

И не только от нее, но и от Джеймса с ребятами… но Лили пока что была не готова даже произносить эти имена вслух – только не теперь, после того, что они сделали со стоящим перед ней человеком…

– Что-то в этом роде.

Она собралась с духом – все, что смогла наскрести после принятого “на грудь”, – и взглянула Северусу прямо в глаза.

– Ты это с самого начала задумал. Еще тогда, когда уходил с ними.

– Да, – не дрогнув, согласился он. – Именно так.

Лили допила бренди и отставила в сторону снифтер; стекло мягко звякнуло о каменную столешницу.

– Я уже говорила, – севшим голосом сказала она, – и, наверное, еще не раз повторю: какой же ты все-таки гад.

Он вымыл пустой бокал, высушил и убрал на место. Закрыл шкафчик и провел пальцами по деревянной дверце, вдоль декоративного желобка.

– А ты поступаешь на редкость глупо, – проговорил он, не оборачиваясь. – Черт возьми, ты должна была остаться в школе.

– В смысле, ты предполагал, что я останусь в школе, – Лили пристально смотрела на него, подмечая мельчайшие детали, надеясь догадаться, о чем он думает, хоть и знала, что у нее ничего не выйдет. – Но хотел ли ты этого?

Его рука соскользнула вниз, на столешницу. Северус молчал, по-прежнему стоя к Лили спиной.

– Я был уверен, что этого захочешь ты, – наконец ответил он – так равнодушно, словно ему и впрямь было все равно. – Имей в виду, что никакая опасность тебе не грозила – я принял все необходимые меры. На тебя наложены защитные чары: если на тебя нападут, все, что они попытаются сделать, вернется к ним в тройном размере. Не думал, правда, что это может сработать на мантикоре; возможно, человеческого в них не только лицо.

Несмотря на выпитое спиртное, в животе у Лили все заледенело.

– Так вот почему ты так плохо выглядел, – догадалась она. – Дело было не только в отдаче от того обряда, но и в другой темной магии.

– Да, – подтвердил Северус, наконец-то поворачиваясь к ней лицом. Даже в сумраке было заметно, что в глазах его горел насмешливый огонек; он будто ждал от нее упреков.

Лили стиснула зубы.

– Ты объединил эти чары с исцеляющим обрядом?

– Ну да, – мягко согласился он. – Вот видишь, ты вовсе не так глупа, как думаешь.

– Нет, я вела себя на редкость по-идиотски, – возразила она. – Но знаешь – это я так, чисто для справки – ты ведь тоже много чего наворотил. Нет, если нужно одурачить того типа, чье прозвище заканчивается на –олдеморт, то тут все в порядке, но как только речь заходит о других людях…

Он даже переменился в лице – словно в глубине его глаз что-то вспыхнуло так внезапно и яростно, что прожгло стоявший в комнате полумрак.

– Все видят только то, что хотят увидеть, – сказал он резко. – Даже Темный Лорд. Даже Дамблдор – от интеллекта это не зависит. Мы все видим лишь то, что хотим увидеть.

Лили вдыхала и выдыхала через рот – чтобы не испортить все, ударившись в слезы.

– Я знаю, – сказала она. – Знаю. Теперь я поняла – именно этим я много лет и занималась. Видела… даже не знаю, что именно я видела, потому что правда казалась… такой неправильной. Мне так стыдно, Сев…

Слова казались какими-то пустыми. Недостаточными. Северус не сводил с нее глаз, но по лицу его ничего было нельзя прочесть – только то, что он опять закрылся окклюменцией. Затем он произнес:

– Бред какой-то. Не знал, что тебе хватит и пары глотков бренди, чтобы начать нести пьяный вздор.

– Это не бред, Сев. Я пытаюсь извиниться за то, что была такой… такой мудилой.

Северус снова на нее уставился.

– А звучит на редкость бредово.

– Я ничего не знала, – продолжала она, – о Визжащей хижине. Когда Сириус… я не знала, что он хотел… чтобы Ремус тебя… – слова никак не выговаривались, но она знала, что должна произнести это вслух и тем самым признать, что это все правда… для Северуса, для самой себя – подтвердить, что теперь она знала… – Чтобы он тебя убил.

Слова заполнили тесную кухоньку и повисли в воздухе.

Северус ухитрился отпрянуть назад, не сделав при этом ни шага; словно мысленно от нее отдалился, хоть и остался стоять на месте. И продолжал молчать.

– Потому что ты за ними следил и хотел добиться их отчисления, – слезы все-таки появились – они обжигали, но не застилали глаза, и голос ее дрожал, но не срывался. – Сев, клянусь, я ничего не знала, совсем ничего… в смысле, тогда, в прошлом, когда все это стряслось… знала только, что в Запретном лесу что-то случилось, но не о том, что они все замешаны… и что это было подстроено, тоже не знала, и что…

– Лили, ты зря себя так накручиваешь, – произнес Северус тоном психиатра, который успел отвыкнуть от бесед с пациентами.

– Нет, не зря! – она топнула ногой, пытаясь хоть в чем-то найти опору; слезы брызнули из глаз и свободно потекли по щекам. – Да, я ничего не знала, но это меня не извиняет! Все, что я не знала, не меняет… в смысле, все, что было, – она взмахнула руками – так, словно пыталась поймать слова, которые незримо висели в воздухе, – слизеринцы, и Пожиратели Смерти, и как оно все было на самом деле, и чем тебе грозила попытка перейти на другую сторону… я ничего не понимала, но думала, что знаю все! Мне так ужасно, ужасно стыдно…

– Не знай я правды, точно решил бы, что кто-то приложил тебя Контрапассо.

– Ну и поделом мне! Я это заслужила!

– Ты не заслуживаешь смерти, сколько бы глупостей ни натворила, – все с той же интонацией сказал он. Что явно следовало понимать как “вообще-то ты и сейчас их творишь”. – Никто не заслуживает смерти только за то, что он жалкий идиот.

Лили и сама не понимала, в чем тут дело, но было в его голосе что-то такое, из-за чего у нее в груди ключом забила радость. Почти что восторг.

– Кто ты такой и куда подевался Северус Снейп?

– Устал от всеобщей глупости и переехал жить в Грецию. – Он чуть шевельнулся – так, словно хотел протянуть к ней руку, и внутри полыхнула надежда… но он так и не двинулся с места. – Тебя утешит, если я признаю, что в шестнадцать ты была полной дурой?

Она хотела рассмеяться, но вышел только какой-то всхлип… из-за слез в глазах, из-за того, что она сгорала со стыда – до кома в горле…

– Только если ты и правда так думаешь.

– О, в этом можешь не сомневаться.

Слезы хлынули с новой силой – потекли по щекам и закапали вниз.

– Я так перед тобой виновата…

– Если ты думаешь, что я в том возрасте был хоть на йоту умнее, то здорово заблуждаешься.

– Я ведь другом твоим считалась, – Лили пыталась утереть глаза – бесполезно, они все равно оставались мокрыми. – Но друзья разве так поступают?..

Он долго на нее смотрел – и перед этим бездонным, непроницаемым взором она чувствовала себя ребенком, который глядится в зеркало вечности.

– Я всегда знал, что у тебя есть свои недостатки.

Лили взглянула на него, смахивая с щек слезы.

– Ну, может, когда-то и не знал, – в его голосе явственно слышалась насмешка. – Лет этак в десять. Возможно, какие-то иллюзии оставались и в пятнадцать – хрена с два сейчас разберешь. Но я давно уже понял, что дело не в совершенстве.

– Но я… – начала было она.

– Хотя мне, конечно, приятно было услышать, что ты все-таки признала свои ошибки.

Она фыркнула, а потом опять всхлипнула.

– Хочешь, чтобы я еще немного поползала на брюхе? Если что, то настроение у меня как раз подходящее.

– Захомячь его до худших времен.

Лили снова рассмеялась; грудь распирало от какого-то странного чувства – распознать его не удавалось, не хватало сил, и голова была слишком забита всем остальным.

– Знаешь, мне ведь так плохо было – почти все время с тех пор, как я… умерла. Но сейчас я даже рада, что это со мной случилось. По-настоящему рада.

– Я бы сказал, что в этом есть не только дурные стороны.

Лили кивнула, а потом они еще немного помолчали. Ей почти хотелось, чтобы все это происходило где-нибудь еще, а не на чужой кухне – так слишком банально… но лучше уж тут, чем в холоде и на улице. И кроме того, когда что-то случается в таком заурядном месте, как чья-то кухня, куда проще поверить, что это не сон, а реальность.

– Ну вот, – нарушил тишину Северус, – а теперь ты можешь вернуться в школу.

Лили показалось, что воздух вокруг превращается в лед.

– Ч-что?

– Вот именно: что? – он стоял на том же месте, но все равно опять отдалился – судя и по позе, и по жестам. Все вокруг закружилось; Лили словно подхватило потоком и понесло куда-то далеко. – Ты исповедалась и получила отпущение грехов. Прошлое прощено и оставлено в прошлом. О чем тут еще говорить?

Она всмотрелась в лицо Северуса. Спокойное, невозмутимое, отчужденное. Снова эта его окклюменция…

– Ты опять за свое, – прошептала она. – Твое лицо…

– Лили…

– Знаешь, почему я так ненавижу, когда оно у тебя такое? Потому что ты замыкаешься в себе, а меня оставляешь снаружи. Что-то от меня скрываешь.

– Мы все что-то да скрываем, – ответил он – и если при этом и испытывал какие-то чувства, на его бесстрастном лице не отразилось ни единого проблеска.

– Я скрываю? Что именно? Скажи – и я тут же перестану.

– Откуда мне знать, что именно ты от меня прячешь? В этом-то весь и смысл – что я не знаю, чего именно не вижу.

– Я все тебе расскажу, Сев. Ты только спроси.

– Хорошо, – сказал он. – В таком случае, чего ты от меня хочешь? Потому что я ни черта уже не понимаю.

– Позволь мне пойти с тобой, – просьба вырвалась сама по себе.

– Нет, – проронил тяжело и сурово, точно припечатал прессом.

– Почему? Потому что это опасно?

– Потому что ты сама не знаешь, о чем просишь, – и снова появилась жестокость, набежала на его лицо, будто тень, послушная движению солнца. – Пойти со мной? Хочешь бросить своих бесценных друзей? Своего мужа? Своего будущего ребенка?

Сердце дрогнуло, пропустило удар – удивление тут было ни при чем, но Северус не дал ей собраться с мыслями и придумать ответ, продолжал говорить, все так же безжалостно и неумолимо:

– Даже если ты потом и вернешься в школу, Поттер за это время может найти себе другую. А без него ты не увидишь своего сына – больше никогда в жизни.

– Я знаю… – начала было она, но он ее перебил.

– Ты это понимаешь умом, но не сердцем, – тон его был холодным, в глазах – ни тени эмоций. – А когда до тебя наконец дойдет, ты заговоришь иначе. Я не собираюсь расхлебывать твои обиды…

Лили старалась дышать ровнее.

– Гарри б-больше нет, – сжала замерзшие руки в кулаки. – Мой сын, тот мальчик, которого я растила… его больше нет. Он… я не знаю, ты ведь все еще его помнишь?

– Да, – Северус скривил рот. Ей потребовалась вся ее воля, чтобы не обращать на это внимания.

– Значит, мы на самом деле не в прошлом. Это что угодно, но только не оно. Мы слишком много всего изменили – временная линия уже должна была подстроиться. Я читала книги о путешествиях во времени; если бы это и впрямь было прошлое, и наши воспоминания изменились, то они сначала бы наслаивались друг на друга, а потом перестроились на новый курс и снова потекли гладко. Но тогда у нас обоих жутко болела бы голова… но моя не болит. А твоя?

– Нет.

– Тогда где мы на самом деле? И что с нами случилось? Ты так и не выяснил?

Он дернул головой из стороны в сторону – короткое и почти раздраженное движение.

– Но все ведь поменялось, – продолжала настаивать Лили. – Как раньше уже не будет. Даже если я снова выйду за Джеймса, тот же самый ребенок у меня уже не родится…

– Так значит, ты осознала, что потеряла сына навеки? И поэтому бросаешь Хогвартс?

– Да нет же, сволочь ты невозможная, – сказала Лили, из последних сил стараясь не впасть в отчаяние. – Я лишь объяснить тебе пытаюсь, что уже все продумала. На случай, если ты боишься, что я выкину какую-нибудь глупость. И хочу сказать, что теперь все осталось в прошлом. Совсем все. Мы попробовали вернуться, и у нас ничего не вышло. Мы не… похоже, что мир устроен иначе.

Северус молчал. Его лицо казалось застывшим – совсем как тот садик перед домом. Будто и тепло, и все его чувства заснули до весны.

Ну и как ей до него достучаться?..

– Я не такая мудрая, как Ремус, – сказала Лили, чувствуя себя так же скованно и неуверенно, как если бы она снова оказалась у подножья горы, перед той замерзшей рекой. – Когда Сириус… когда он подстроил ту историю с Визжащей хижиной – Ремусу было куда хуже, чем мне, когда ты… словом, тогда. Но Ремус все равно его простил, потому что не прощать было еще больнее. Мне было плохо… все эти годы без тебя, но я себе говорила… говорила, что права, и…

– Случившееся в тот день было неизбежно, – все так же холодно промолвил Северус. – Мы были слишком молоды, чтобы найти решение.

Очень похоже, что так. Она не нашла его даже тогда, когда стала на пять лет старше. Все, на что ее хватило – понять, что она ничего не понимает.

– Ремусу тогда было столько же, сколько и нам. Но он и сейчас куда взрослее меня. Сев, я заговорила с тобой только после того, как умерла, но это же было неправильно.

Собравшись с духом и набравшись пресловутой гриффиндорской храбрости, она потянулась вперед и взяла Северуса за руку. На мгновение его пальцы сжались – похоже, что рефлекторно, а потом расслабились, и через мгновение он попытался убрать руку, но Лили не дала – стиснула пойманную ладонь и переплела свои пальцы с его.

– Я хочу, чтобы мы снова стали друзьями, – сказала она. – Как раньше. До того, как нам помешали молодость и глупость, и мы оказались в эпицентре войны.

– И ты считаешь, что желания гриффиндорцев закон?

Она взглянула ему в глаза.

– Хочется надеяться, что да.

========== Глава 23 ==========

11 января 1977 года

Луна садилась, скоро должно было взойти солнце, и в новом свете весь мир выглядел по-другому.

“А может, – подумал Северус, – все дело в моем настроении”.

Он нечасто терзался сомнениями. Нерешительность, как и бездействие – роскошь, которую не могут позволить себе шпионы. Командиры отдают приказы, солдаты изо всех сил стараются их выполнить, благодарные уже за то, что вышестоящий офицер сделал их мир проще и понятнее, в то время как бездействие – удел тех, кто не сражается, пацифистов, чья мораль не позволяет им воевать. Шпионы же всегда существуют меж двух огней; у них есть приказы – от обеих сторон, и уже один этот факт заставляет сомневаться в их верности. И они всегда одни. Легенду приходится поддерживать, зачастую расплачиваясь своей нравственностью; иногда на время стать этим выдуманным человеком – единственный способ сохранить рассудок. Что, конечно, рискованно – маска может прирасти, и вернуться к себе-прежнему уже не получится; эта опасность всегда поджидает шпиона, всегда таится где-то за углом. Прежде, когда Северус в чем-то сомневался, он решал эту проблему, либо превращаясь в Пожирателя Смерти, либо начиная исполнять приказы Дамблдора; становился солдатом и словно со стороны наблюдал за собственными действиями; разрешал себе блаженное притворство – позволить другому принять решение за себя. Но потом всегда снова становился собой: за эти годы он научился принимать собственные решения, и уже не способен был отказаться от этой премудрости.

Но в то же время и прекрасно понимал, отчего многие люди готовы отдать командование в чужие руки: так легче жить, так проще дотерпеть до вечера, и меньше терзает чувство вины, потому что на самом деле решение все равно принимал не ты.

Когда он был двойным агентом, жизнь выглядела именно так. Он даже мог утешать себя мыслью, что выбора нет: исполнять то, что велел Дамблдор, было правильнее всего; в той стороне лежала кратчайшая дорога к искуплению и отпущению грехов, единственная возможность что-то исправить. Но все это осталось в прошлом и больше не повторится. Как бы плохо он ни разбирался в таких вещах – похоже, все силы земные и небесные и впрямь его простили. Все, кто имел на это право, и даже кое-кто из тех, кто не имел.

А значит, выбор теперь был за ним. Что, опять-таки, было несложно, пока речь шла только о нем одном; но теперь в дело вмешалась Лили – ринулась в самое пекло, как полная дура или же истинная гриффиндорка (хотя это, вообще говоря, синонимы), и потребовала себе места в его планах. И он никак не мог решить, как теперь быть.

О, Северус прекрасно знал, чего хочет на самом деле. Эти несколько недель тесного общения ничего не изменили; то чувство, что сумело в нем выжить, несмотря на шестнадцать с половиной лет разлуки, не только не исчезло от встречи, но даже стало сильнее. Если бы Лили оказалась в этом “здесь и сейчас” – независимо от того, что такое это “здесь и сейчас” на самом деле, – позабыв о том, как когда-то любила Поттера… да даже если бы она завтра проснулась с амнезией, то Северус счел бы, что все сложилось почти идеально. Конечно, совсем идеально, если бы она вовсе никогда не любила Поттера, но мечты реальность не меняют. На самом деле она его любила, и еще пару недель назад была его женой и матерью его ребенка – ребенка, которого она потеряла… Как она могла просто взять и бросить все это? Прийти к выводу, что все это надо бросить?

Разум отвечал, что не в силах в это поверить. Люди на это неспособны – особенно те, кто руководствуется чувствами. Такие, как гриффиндорцы – и Лили. Не стоит позволять себе эту опасную, бредовую фантазию; глупо даже надеяться, что она говорила всерьез – когда сказала, что предпочла бы пойти с ним, а не остаться в школе. Нет, это просто абсурд; он презирал себя за одну эту надежду, идиотскую и противоречащую самому порядку вещей.

Интересно, как сильно на нее придется надавить, чтобы она все-таки повернула назад. Нужно избавиться от нее еще до отъезда из Англии; чем дольше она остается с ним, тем больше будет знать о его местонахождении, а это опасно для них обоих. Северус понимал это – и все равно оттягивал неизбежное. Он не один десяток лет отталкивал от себя людей и прекрасно знал, чем все в итоге закончится… и тем не менее надежда преследовала его, такая же неотвязная, как тень в солнечный полдень.

Скорее всего, Лили верила в то, что говорила. И все-таки это фикция. Выдумка. Хотя бы один из них должен об этом помнить.

Лили плелась за ним следом; ее усталость почти висела в воздухе и казалась такой же осязаемой, как и любая ее эмоция. Северус высматривал отель – в Эдинбурге их несложно найти, даже в такой невнятный предрассветный час, который отделяет ночь от утра, – но предпочел не делиться с Лили этой информацией и вообще старался без нужды с ней не заговаривать. Не стоит вести себя доброжелательно – это только ослепит ее, затуманит истинные чувства и смягчит сомнения, которые у нее непременно возникнут. О, пожелай он заманить ее с собой, наверняка бы сделал ставку на дружелюбие… но как раз этого-то он и не хотел. Она должна сама признать, что никуда не пойдет; что несмотря на эту свою якобы новую парадигму, в конце концов все равно выберет их, а не его. Как и в тот раз.

Его тактика – вести себя прохладно и сохранять дистанцию – уже начала действовать. Гриффиндорцами на диво легко манипулировать: достаточно подавить свои эмоции – и они уже выбиты из колеи и готовы сорваться. Лили же реагировала на такое поведение еще острее, чем другие. Она уже сейчас начала колебаться; Северус чувствовал ее сомнение, хоть и не так явно, как усталость. Эмоции ощущались так, словно она закусила губу и кидала на него украдкой вопросительные взгляды… а может, и впрямь кидала – сам он на нее не смотрел и полностью сосредоточился на поисках гостиницы, где можно будет остановиться в этот несусветно ранний час, то ли еще ночной, то ли уже утренний.

Задача решилась легко. Через пару кварталов от железнодорожной станции Северус заметил желтую вывеску с подсветкой и надписью “Бест Вестерн”. Над входом тоже горела лампочка. Влажная дорога слегка поблескивала; вокруг было пустынно и сумрачно. Он пересек улицу, не потрудившись найти “зебру”.

Скучающая женщина за стойкой портье выдала им ключ от номера. Несколько часов назад, еще в Глазго, они заглянули в тамошний “Маркс и Спенсер”, поэтому сейчас их уже нельзя было принять за беглецов из психушки – они больше не выглядели как мальчик в платье и девочка в разодранных штанах. Та женщина-портье, должно быть, так же мало интересовалась подростками, как и сам Северус, и тут же выбросила новых постояльцев из головы.