Текст книги "Вернись и полюби меня (ЛП)"

Автор книги: laventadorn

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 36 страниц)

Попробовала пошевелиться – кажется, руки и ноги стали слушаться. Морщась, она оттолкнулась от земли и наконец села; обежала взглядом поляну, пытаясь найти…

Северус не удержался на ногах, повалился на колени – там, по ту сторону магического круга, над которым все еще курился легкий дымок; он опирался на воткнутый в землю нож, словно это было единственное, что не давало ему упасть, и волосы завесой накрывали щеки, а в каждую черточку юного лица врезалась бесконечная усталость…

Он смотрел прямо на нее.

Лили онемела.

– Ты как? Все хорошо? – его голос подрагивал от напряжения, словно после пятимильной пробежки.

Она кивнула. Хотела спросить: “А ты как?” – но слова не шли на язык.

Северус не сводил с нее взгляда.

– Тебе холодно?

Она помотала головой. Он закрыл глаза, и все его тело расслабилось.

Лили совсем растерялась. Еще совсем недавно – и до проклятия в том числе – она бы непременно подбежала и его обняла, но сейчас… Она просто не могла себя заставить – от одной только мысли об этом хотелось отшатнуться; создавалось ощущение какой-то… неправильности – такой же, как когда она прикасалась к другим, когда… когда то проклятие все еще действовало…

У Сева заблестели глаза.

– Я же тебе говорил, – сказал он.

Она дернулась – словно это были не слова, а какое-то заклинание, которое просвистело прямо над головой. Ее просто тошнило… не от Сева – от самой себя… от этого заклятия – гнусной, чудовищной магии, которая изуродовала ее дружбу, исковеркала и превратила в оружие…

“Односторонняя зависимость”, было написано в той книге. Что за дерьмовая бредятина.

С трудом она поднялась на ноги. Колени подгибались, и по всему телу разливалась слабость, но оставаться на месте Лили не могла. Прошептала:

– Извини… Мне… я не могу… Прости меня, Сев, пожалуйста, прости…

Пошатываясь, она выбралась за границу магического круга – а потом наконец-то совладала с заплетающимися ногами и побежала. Душа словно выворачивалась наизнанку от боли… когда она думала, что вот-вот умрет без прикосновений Сева, то чувствовала себя очень похоже.

Только тогда у нее болело тело.

***

Ремус лежал в темноте.

Он даже не знал, который сейчас час. Сириус уже ушел – мадам Помфри выставила его из больничного крыла… казалось, это было недавно, но вместе с тем и целую вечность назад – потому, что все это время Ремус провел в одиночестве.

И ничего не видел.

Мадам Помфри не смогла его вылечить, потому что не знала, от чего именно он пострадал. На прощание Сириус пообещал приволочь ему целую гору слизеринских скальпов, но Ремусу было все равно.

Он услышал тихий скрип – дверь в лазарет сначала отворилась, а затем закрылась – но продолжал лежать на кровати… и молчал, по-прежнему ничего не видя… Господи, только бы это не оказался какой-нибудь слизеринец, который пришел довершить начатое. Ремус сунул руку под подушку, нащупал свою палочку, вытащил ее и спрятал под одеялом. Если это Сириус, он знает, где искать: в дальнем конце лазарета, за наполовину задернутыми занавесками. Если же это не Сириус…

– Люпин.

Снейп. Ремус повернул голову на этот голос, отчаянно желая, чтобы на глазах у него не было никакой повязки – чтобы ему, черт побери, вообще не требовалась повязка! – но выбирать не приходилось. Он рывком сел на кровати.

– Что ты здесь делаешь? – и добавил: – Я, между прочим, не один – мадам Помфри у себя в кабинете.

– И мы оба прекрасно знаем, как легко ее можно нейтрализовать простым заглушающим заклинанием, – бесстрастно напомнил Снейп – почему-то он говорил сипло, как удавленник, и при этом очень устало. – Вижу, мадам Помфри так тебя и не вылечила.

– И ты небось даже догадываешься, почему, – это прозвучало так обиженно, что Ремусу самому от себя стало противно.

– Она не темная волшебница. Результат налицо.

Ночной гость явно приближался – Ремус услышал шорох шагов и, не успев даже вытащить палочку и сказать что-нибудь угрожающее, ощутил, как чужие пальцы сдвигают с глаз повязку…

– Отдай! – испуганно и сердито выкрикнул он; изо всех зажмурился и слепо зашарил по сторонам, пытаясь нащупать полоску ткани, но Снейп только толкнул его в плечо и, воспользовавшись секундным замешательством, отобрал у него палочку.

– Придурок. Ну давай, заставь меня использовать обездвиживающее заклинание – мне так будет даже удобнее.

– Да чтоб ты сдох! – выдохнул Ремус.

– Что я тут, по-твоему, делаю, – в усталом голосе Снейпа явственно слышалось отвращение. – Покушаюсь на твою добродетель? Если Блэк от нее хоть что-то оставил. Успокойся, Люпин, полудохлые вервольфики не в моем вкусе.

– Тогда отвали от меня! – огрызнулся Ремус, гадая, не будет ли это преступлением против гриффиндорских ценностей – то, что он не решился напасть первый… слепой, без палочки, когда у врага все мыслимые преимущества… или, наоборот, если бы он напал, то совершил бы преступление против здравого смысла? Увы – одно другого не исключало.

– С каких это пор ты научился не только кусаться, но и лаять?

Ремус замер – пальцы Снейпа ощупывали лоб. Оттолкнул его руку в сторону:

– Ты что делаешь?

– Перестань жмуриться. Мне надо осмотреть твои глаза. К тому же это совсем уж нелепо – спорить с человеком, который держит их закрытыми.

– Да я ослепнуть не хочу, ты…

Гондон.

– Тогда дай мне на них взглянуть. Я могу тебя исцелить.

– Что… – Ремус так удивился, что чуть было не распахнул глаза, но в последний момент спохватился и крепко прижал к ним ладони. – Да с чего мне тебе верить, Снейп, – сказал он и мысленно себя обругал за отчаянно задрожавший голос.

Снейп вздохнул – так, словно разговаривал с капризным ребенком.

– Мальсибер – по крайней мере, я полагаю, что это был именно он – попытался наложить на кого-то из нас Гургес Долор. Скорее всего, соблазнился удобной возможностью и метил сразу в обоих, – в его голосе слышалась скрупулезно выверенная доза отвращения. – Когда заклинание разбилось о щит, ты смотрел прямо на вспышку, потому и ослеп.

– Как странно – я тоже это заметил.

– Тогда, возможно, мощи твоего интеллекта хватило и на то, чтобы сообразить, что твоя слепота спровоцирована корпускулами темного заклинания – эрго, обычные методы исцеления эффекта не возымеют?.. – отвращение в его голосе стало куда более явным, очевидно, из-за Ремусовой глупости.

Когда их загоняли в угол, гриффиндорцы начинали дерзить.

– С каких это пор ты начал так высокопарно выражаться?

– Еще раз огрызнешься – и я уйду, – негромко пригрозил Снейп.

– Снейп, – все еще закрывая руками глаза, сказал Ремус, – а что бы ты сделал на моем месте? Позволил бы – сам, добровольно – колдовать над собой тому, кто тебя ненавидит? Когда тебя только что ослепил один из его дружков?

– Желай я причинить тебе вред – уже бы это сделал, – холодно сообщил ему собеседник.

В наступившей тишине Ремус отчетливо слышал собственное дыхание.

А затем – какой-то шорох. “Погоди”, – хотел сказать Ремус, вдруг испугавшись, что Снейп сейчас уйдет, но тот успел заговорить первым:

– Хорошенько подумай над этим, Люпин. У тебя есть вся ночь – исцелить тебя прямо сейчас я все равно не могу.

– Что – ах ты гондон! – воскликнул Ремус, начисто позабыв о недавней угрозе.

– Как всегда, красноречиво. Я устал, Люпин, и вернусь сюда утром. Тогда ты сможешь извиниться и дашь мне знать – сам, добровольно, – хочешь ли ты, чтобы я тебя исцелил. Или, если пожелаешь, так и останешься слепым. Выбор за тобой.

Сверху упало что-то легкое – на живот, поверх одеяла… Волшебная палочка.

– Снейп! – прошептал он и услышал, как замедлились чужие шаги. – Извини, что обозвал тебя гондоном. – Ноль реакции. – Но это был удар ниже пояса, – поспешно добавил он. – Как ты и сам прекрасно знаешь.

– Спокойной ночи, Люпин, – со снисходительным пренебрежением ответствовал Снейп. Ремус напряг слух, и через несколько секунд двери лазарета мягко щелкнули и затворились.

– Что ж, – пробормотал он в гнетущую тишину больничного крыла, – поживем – увидим… может быть.

***

Лили хотела искупаться. И немедленно.

Сначала она продиралась сквозь лес, потом бежала к замку – и дальше, по выстывшим коридорам и бесчисленным лестницам, и где-то по дороге эта мысль завладела ею без остатка: нужно принять ванну, соскрести с себя всю гадость, и тогда она успокоится и соберется с мыслями. Разумеется, это была совершеннейшая глупость: вода могла смыть только ту грязь, что пристала в лесу, и Лили это прекрасно понимала – но вместе с тем почему-то была уверена, что только ванна способна спасти ее от безумия.

Споткнувшись, она затормозила перед портретом, за которым скрывался вход в ванную старост, и чуть не застонала от облегчения – да так и осталась там стоять, беспомощно таращась на изображение, потому что начисто позабыла этот дурацкий пароль. Вот же дьявол…

– Да чтоб тебя черти взяли! – в сердцах выкрикнула она.

Картина сдвинулась в сторону, выпуская смеющуюся парочку; они немедленно остановились, как только увидели Лили.

– О! – удивилась Алиса и снова хихикнула, прижимаясь к Фрэнку; Лили от этого зрелища замутило – внутренности точно завертелись в стиральной машинке. – Извини, Лили, я тебя не заметила.

– Да нет, это я сама забыла пароль, – кое-как выдавила она. – Там есть кто-нибудь?

– Не-а, – лукаво протянула Алиса и снова прыснула, увидев лицо своего кавалера: тот пытался держаться с непринужденным достоинством, но выглядел только довольным и немного сконфуженным.

– Отлично, – Лили попыталась протиснуться в ванную мимо застывшей на пороге парочки, – большое спасибо…

– Значит, тебе уже лучше? – полюбопытствовала собеседница; Лили невольно поморщилась – и понадеялась, что это спишут на закрывающийся портрет, который как раз ударил ее по ноге.

– Станет, как только я залезу в ванну, – честно ответила она.

– Знакомое чувство, – кивнула Алиса и помахала рукой на прощание – Фрэнк как раз потянул ее за собой. – Беги тогда, ныряй, дорогуша!

Они зашагали прочь – переговаривались, склоняясь друг к другу, и Лили захотелось побиться головой о стенку.

Оказалось, что она начисто позабыла, как роскошно выглядела ванная старост, когда утопала в лунном свете, который лился сквозь окна с ромбовидными переплетами. И чем, интересно, думали предшественники нынешнего директора?.. Зачем было устраивать нечто подобное в замке, где за подростками толком никто не присматривает? Боже, да это место прямо-таки создано для парочек, которые ищут, где бы перепихнуться.

“Разве что они так заботились о повышении рождаемости – даешь побольше маленьких волшебников и ведьм”, – подумала Лили, наугад поворачивая краны. От воды поднимался пар, в воздухе разливался аромат цветов и каких-то фруктов; она скинула с себя одежду, пинком отправила ее в угол и погрузилась в глубокую воду.

Тепло, наконец-то настоящее тепло…

В памяти вдруг всплыло, как она обнимала Сева и целовала его в шею; картинка так резко встала перед глазами, что Лили едва не наглоталась мыльной пены и, отфыркиваясь, вынырнула на поверхность.

– Это заклинание! Это же пиздец что такое! – взвыла она, насмерть шокировав нарисованную русалку. – Ой, отвали, – рявкнула Лили, отодвигаясь от той подальше. – Много ты в этой жизни понимаешь!

Люциус Малфой – это почти наверняка был он. Наложил на нее это мерзкое заклятье… если б не гениальность Сева, который вовремя сообразил, в чем дело, она бы точно погибла. Ну пусть он ей только попадется, этот Малфой! Да она ему яйца оторвет и вместо глаз присобачит!

“Сев снова спас мне жизнь”, – подумала Лили.

Струйка крови у него на запястье…

Содрогнувшись, она окунулась в воду с головой, сама не зная, отмыться пытается или согреться. Все сразу, скорее всего; ей было нужно и то, и другое… Воспоминания не отступали – как она давилась той черной дрянью; как замерзала, думая, что умрет без Северуса… А он глядел ей прямо в глаза, стоя босиком на заиндевевшей траве, весь окутанный дымом и магией, а потом полоснул себя по руке…

“Ничего не помогает”, – мысленно застонала Лили. Она прекрасно знала, каково это – когда тебе разом и тепло, и холодно, но тут было другое… будто все тело согрелось, а в животе свернулось клубочком что-то гадостное…

Она резко дернулась – вода расступилась, выпуская ее на поверхность. Сев вылечил ее от проклятия! И теперь из-за этого ранен! А она, черт возьми, его бросила – одного, в лесу, ночью!..

– Вот же ж… – с чувством ругнулась Лили, выбралась из ванны… и закончила уже во весь голос: – Пизде-е-ец!..

Эти эльфы – они уволокли всю грязную одежду! Палочку, правда, оставили – переложили в карман банного халата; вытащив ее, Лили воскликнула:

– Экспекто Патронум!

Вспышка – и под мягко подсвеченными сводами замерцала лань.

– Ступай к Северусу и передай ему мои слова: где ты? Скажи, и я за тобой приду, – выдохнула Лили, и окутанная серебристым ореолом лань умчалась сквозь стену, оставив свою хозяйку одну в залитой лунным светом комнате.

Покачав головой от досады на собственную глупость, Лили вытерлась, завернулась в банный халат и выпустила воду из ванны. И только тогда ей пришла в голову ужасная мысль: а сможет ли Северус вызвать патронус? Далеко не все волшебники это умели; многие члены Ордена, к примеру, освоили его далеко не сразу. А что, если у Сева слишком мало счастливых воспоминаний? Или они вообще не работают, если постоянно уходить в окклюменцию и отгораживаться от своих эмоций?

Она поднялась на ноги – надо было сообразить, как с ним связаться без плутаний по лесу, а во время ходьбы ей лучше думалось, – и тут в кармане что-то зашуршало. Моргнув, она сунула туда руку и нащупала сложенный листок.

Почерк Северуса – все такой же угловатый и неразборчивый, и в то же время чем-то отличающийся от прежнего.

“Со мной все в порядке, – гласила записка. – Перестань себя накручивать и ступай отдыхать”.

Лили перевернула пергамент, но на обороте ничего не было.

– Как тебе это удалось? – вопросила она пустую ванную, но, разумеется, ответа так и не дождалась. Северус каким-то образом зачаровал записку, чтобы та перенеслась через всю школу и оказалась у нее в халате. Очередные профессорские штучки, должно быть…

– Вот этому ты меня точно научишь, – пробормотала Лили – и почувствовала, что готова расплыться в улыбке.

========== Глава 17 ==========

10 января 1977 года

Быть слепым оказалось ужасно скучно.

Всю прошлую ночь Ремус провел в одиночестве – если не считать мадам Помфри, конечно, но та никогда не отличалась общительностью. Спросила, как он себя чувствует, провела диагностику, записала данные, и дальше беседа заглохла. Ремус был готов к тому, что в глухую полночь к нему нагрянут Джеймс и Сириус и либо начнут подтрунивать над его слепотой (хотя вряд ли – обстоятельства все-таки не располагали), либо усядутся где-нибудь в ногах и затеют мозговой штурм на тему “как поквитаться со Снейпом” (а вот это вариант куда более вероятный).

Но уже наступило утро, а никто из них так и не появился. Ремус надеялся, что друзья не загремели на отработку, пытаясь убить Снейпа… вот только такое объяснение казалось удручающе правдоподобным. Эти двое и в лучшие-то времена не отличались сдержанностью – а сейчас и подавно… Если Сириус решил, что Ремус ослеп из-за Снейпа, а Джеймс – что из-за него же Лили выглядит как полутруп, то кровавое возмездие – со взрывами и сыплющейся с потолка штукатуркой – себя долго ждать не заставит. Можно поставить на это все свои сбережения и со спокойной душой ждать, пока они удвоятся.

Он даже заготовил целую речь на тему “почему Джеймс и Сириус не должны себя вести, как Джеймс и Сириус”, хотя и знал, что его слова в одно ухо влетят, а в другое вылетят – и это в том случае, если он сам не собьется и сумеет договорить до конца, с отвращением подумал Ремус. На душе было неспокойно, потому что друзья совершенно точно собирались выкинуть очередную глупость, а зрение все не возвращалось и не возвращалось – и именно в этот момент в лазарете неслышной тенью объявился Снейп.

Казалось, он соткался из воздуха где-то рядом с кроватью – так неожиданно из пустоты зазвучал его голос:

– Люпин.

Ремус дернулся – кровать тоненько скрипнула.

– Черт! Ты не мог бы в следующий раз подкрадываться не так незаметно?

– Хорошо, впредь буду чем-нибудь в тебя швырять – это ты, надеюсь, заметишь?

– По некотором размышлении, сюрпризы не такая уж плохая штука. Ты… ты пришел, чтобы меня вылечить? – Или вздумал поупражняться на мне в остроумии?

– Я же обещал, – Ремус ощутил, как Снейп придвинулся ближе, и едва поборол совершенно негриффиндорское желание от него отшатнуться, поскольку и так вжимался спиной в металлическое изголовье. Определенно, у Снейпа был талант подавлять окружающих одним своим присутствием – от него словно расходились эманации, заставляющие других держаться подальше; попробуй подойти слишком близко, и это не ему станет не по себе, а тебе.

– Я… ну да, – осторожно отвечал Ремус, – только я не был уверен, что ты не передумаешь. Ну, знаешь, с учетом всех обстоятельств. И так до сих пор и не понимаю, отчего ты решил мне помочь.

– Н-да… похоже, альтруизма ты от меня не ждешь, – в его голосе звучала издевка – тонкая и неуловимая, словно невесомый аромат, разлитый по бескрайнему лугу. – Станет ли тебе легче, если я сознаюсь, что действую не вполне бескорыстно?

– Не знаю, можно ли это назвать словом “легче”, – произнес Ремус, тщательно взвешивая каждое слово, – но я, по крайней мере, буду лучше понимать, что к чему.

– Что ж, в таком случае стоит тебя просветить: я хочу, чтобы ты кое-что мне пообещал.

– Пообещал… – настроение пошло ко дну, как брошенный в воду булыжник. Что явно не осталось незамеченным, поскольку невозмутимостью того самого булыжника Ремус никогда не отличался – все чувства были написаны у него на лице.

Снейп, как оказалось, стоял совсем рядом, и его голос понизился до шепота, но слова каким-то чудом оставались ясно различимыми – будто у его собеседников, как по команде, обострялся слух.

– Где-то с год тому назад ты, Блэк, Поттер и я оказались замешаны в одной истории, которая… скажем так, имела все шансы закончиться весьма печально, хоть этого в конечном счете и не произошло.

В животе разрастался холодный ком, словно Ремус проглотил ведерко льда. Он молчал – губы сковало немотой…

– С одной стороны, преуспей я в том, что замыслил, – и вас бы в лучшем случае отчислили из школы. Но улыбнись удача Блэку – и моему хладному трупу было бы в высшей степени безразлично, что вскоре моя участь постигла бы и тебя… даже не сомневаюсь, что эта мысль тебя посещала; наверняка тебе известно, что заражение мага ликантропией есть преступление, караемое смертью.

– Я это знаю, Снейп, – выдавил Ремус; надтреснутый голос словно застревал в горле.

– Меня не удивляет, что Блэк об этом не подумал – или же не захотел думать…

Ремуса замутило; тошнота поднималась внутри, как черные миазмы… Ему было нельзя возвращаться к этим мыслям, нельзя, иначе он окончательно свихнется…

– Чего ты от меня хочешь, Снейп?

Еле заметная пауза.

– Некоторое время назад в моем распоряжении оказалась определенная информация, которой я ранее не обладал, – Снейп произнес это непринужденно и будто бы даже небрежно, но его голос звучал так уверенно, и такая в нем была магнетическая сила, что у Ремуса мурашки поползли по коже. Чутье подсказывало, что с ним играют в какую-то игру, и когда он поймет, в какую именно, то очень, очень этому не обрадуется. – А именно, что Блэк, Поттер и Петтигрю являются незарегистрированными анимагами…

Внутри стало пусто – словно из тела разом испарились все органы.

– …с анимагическими формами собаки, оленя и крысы соответственно, и эта троица скрашивает твои полнолуния, выпуская тебя… ну, надежным это убежище уже, конечно, не назовешь… словом, они украдкой, подобно ворам, пробираются к тебе в хижину, и вы вчетвером отправляетесь на променад по окрестностям Хогвартса под полной луной.

В пустоту внутри Ремуса словно залили свинец.

– Интересно, осознаешь ли ты, что для них это равносильно пособничеству в совершении самоубийства? С учетом тех законов, что мы только что обсуждали, я имею в виду. Ведь если ты вырвешься из-под их контроля и кого-нибудь укусишь… Правда, это может оказаться всего лишь какой-нибудь маггл, в каковом случае тебя ждет только штраф…

– Я… – все вокруг завертелось – так безудержно, словно Ремус столкнулся с бладжером и теперь на бешеной скорости несся к земле, изо всех сил цепляясь за метлу. Он дотянулся до того, что было под рукой – до одеяла – крепко сжал пальцы и попытался вздохнуть. – Я… ты… но как? Откуда?..

– Информация о моем источнике разглашению не подлежит, – скучающе-невозмутимо ответствовал Снейп.

– Не надо, пожалуйста, только не отчисление, – внутри мутной волной поднимались панический страх и чувство вины, – прошу тебя, я расскажу про свои прогулки Дамблдору, я брошу школу, лишь бы только они не…

Снейп презрительно хмыкнул.

– Ради Бога, прекрати, Люпин; я не хочу расстаться с завтраком. Твое самопожертвование столь же смехотворно, сколь и тошнотворно; если же ты всерьез предполагаешь, что эта жалкая резиньяция для меня хоть что-то значит, то твоя умственная ограниченность воистину безгранична. Пожелай я устроить публичное бичевание грешников – на твою шкуру бы точно не позарился; ты думаешь, я не знаю, кто идейный вдохновитель всех их эскапад?

– Так чего же ты от меня хочешь? – с отчаянием спросил Ремус.

– Я уже сказал – мне нужно обещание.

– Какое? Больше так не делать?

– И как ты собираешься им помешать? – тихо поинтересовался Снейп; в его словах отчетливо слышались пренебрежительные нотки. – У тебя ничего не выйдет, даже если речь зайдет о сущей ерунде – вроде солонки с пауком из магазина приколов, которую они захотят подбросить в воскресную школу.

– Да, это так, – несчастным голосом подтвердил Ремус.

– Прекрати себя жалеть, Люпин. Ты и сам знаешь, что от твоих действий дурно попахивает. Будучи неплохо знаком с вашей братией, я более чем уверен, что они тебя активно уговаривали, – но это ты, черт возьми, позволил им себя уговорить.

Ремус разрывался между двумя противоположными полюсами: с одной стороны, его захлестывали стыд и угрызения совести, а с другой – желание возразить Снейпу. Он не знает, что это такое, настаивала его вторая половина… не знает, каково это – когда тебя запирают в хижине, и ты один и напуган, а луна все выше и выше, и вместе с ней, словно прилив, внутри поднимается багровая мгла… И голоса, что хором шепчут: посмотри, это ты – а кости трещат, и скелет словно плавится и лепится заново, и в глазах темнеет от боли, такой невозможной, что хочется только одного: сдаться… Но как только ты перестанешь бороться – верх возьмет тот, другой, такой же непонятный и чуждый, как темная сторона луны; чужак, которому хочется только одного: рвать, и умерщвлять, и заливать землю кровью, пока мир совсем не опустеет… Эта тварь всегда сидела под кожей – всегда, даже в самые безопасные ночи, и Ремусу никак не удавалось отделаться от мысли: а что, если в один прекрасный день граница между ним и его подлунной тварью вдруг исчезнет? Что, если волк – это тоже он сам? Лишь удобная отмазка, как полагали все вокруг?..

Все, кроме Сириуса, Джеймса и Питера – единственных, кто не считал Ремуса и его волка единой личностью. Они говорили, что понимают: он не хочет никого кусать, ему нехорошо от одной мысли о том, что кому-то придется перенести то же, что и ему. Это перевернет чужую жизнь вверх тормашками; разрушит ее до основания… Они его понимали – он им поверил, поверил от всей души…

Или же думал, что поверил. Думал, что они и впрямь понимают… А потом Сириус рассказал Снейпу, как пробраться к волку, и из-за этого двое людей рисковали жизнями, а Ремус едва не стал… едва не стал чудовищем… Предательство – вот что это было такое; такой же нож в спину, как тот укус, что превратил его в монстра. Поскольку из-за Сириуса он едва не стал монстром не только телом, но и душой.

Но сейчас Ремус осознал: это он, он сам делал из себя чудовище – всякий раз, как выбирался побегать с друзьями вокруг школы, наплевав на все меры предосторожности, которые должны были защищать их всех – как других студентов, так и его самого. Да, если бы он кого-то укусил или покалечил, то и сам не захотел бы после этого жить – но сделанного это бы не воротило.

Как и не изменило бы того, кем он стал.

А может, это он сам во всем и виноват – в том, что Джеймс и Сириус не понимали, и даже в том, что Сириус покушался на жизнь Снейпа… Если оборотень так беспечно относится к своему внутреннему зверю – проявляет легкомыслие не на словах, а на деле – то чего можно ждать от его ближайших друзей?

Какая ирония: он ведь только сейчас осознал эту непомерную, душераздирающую правду; стал незрячим – и наконец-то прозрел. Помнится, у какой-то героини, когда ее настигло такое же откровение, вырвалось что-то вроде: “Вот когда мне довелось в себе разобраться”.* Как же Ремус теперь ее понимал…

Он повернул голову – как ему казалось, в сторону Снейпа. Просто поразительно… сейчас, когда Ремус не видел стоявшего перед ним человека, он никак не мог избавиться от ощущения, что разговаривает с совершеннейшим незнакомцем – хоть и знал на каком-то глубинном уровне, что это все-таки Снейп. Кто еще мог так много о них разузнать? Кому еще есть до них дело – пусть и из ненависти, а не симпатии?

– Так что я должен пообещать, Снейп?

Непонятно почему, тот заговорил только после паузы.

– Скажи Дамблдору, – произнес он негромко, – что текущие меры предосторожности тебя не устраивают. Если хочешь, сошлись на меня; скажи, что мы пришли к такому соглашению – я поддержу эту версию.

– Хорошо, – от всей души согласился Ремус. – Ужесточить меры безопасности – будет сделано. Что-нибудь еще?

Судя по голосу, Снейп приподнял брови:

– Предлагаешь продолжить список?

– Укуси я тебя тогда – я бы умер, – тихо сказал Ремус. – И не только тебя – вообще кого угодно. Не в смысле, что меня бы тогда казнили… если бы я кого-то укусил, то потерял бы себя. Это был бы уже не я… или буду. Если что-то такое все же случится. Я… – он помедлил – не потому, что не хотел говорить; просто не знал, как выразить свои чувства словами, – я поступил ужасно глупо. Мне очень жаль. Да, знаю, это ничего не меняет, но я все равно сожалею.

К вящему его удивлению, Снейп снова ответил не сразу.

– Твоя глупость еще никого не убила, Люпин. Не все могут сказать о себе то же самое.

У Ремуса заколотилось сердце. В этих словах прозвучала такая горечь – следовало ли понимать, что…

Но нет. Он не станет спрашивать. Иногда меньше знаешь – крепче спишь.

– Я и не хочу убивать, – он моргнул, незряче уставившись в ту сторону, где стоял Снейп. – Спасибо… спасибо тебе.

И снова – тишина.

– Спасибо – мне?..

Ремус неловко пожал плечами, отчего-то остро ощущая свой возраст. Сейчас, когда он только слышал голос, но не видел своего собеседника, интуиция упорно подсказывала, что он говорит отнюдь не с ровесником, а с кем-то намного старше. Вроде Макгонагалл, но с характером, как наждачка.

– Дополнительные меры предосторожности, – повторил Снейп, когда молчание совсем затянулось. – Если понадобится, обратись к Макгонагалл. На директора в молодости сильно повлиял один инцидент, в результате которого он перестал верить в эффективность жесткого контроля. Макгонагалл же отнесется к ситуации со всей серьезностью, особенно если ты ей скажешь, что то место, где ты проводишь полнолуния, кажется тебе не слишком надежным, поскольку какой-нибудь… ретивый сокурсник… может тебя оттуда выпустить – возможно, в надежде, что ты покусаешь кого-нибудь из магглорожденных студентов.

У Ремуса даже челюсть отвисла.

– Что – но… Постой, но ведь никто не знает, что я оборотень! Только ты. Иначе меня бы уже давно вышвырнули из школы, и это в лучшем случае. Если я скажу такое Макгонагалл, разве она не решит, что речь идет о тебе?

– Она не знает, что я знаю. Не считая вас четверых, Дамблдор единственный, кто оказался в курсе той… веселенькой затеи Блэка.

На Ремуса накатил стыд.

– Он пытался меня защитить… Дамблдор, я имею в виду.

А вот чего пытался добиться Сириус – он так до сих пор и не понял. Тот никак не объяснил свой поступок, только повторял: “Лунатик, я просто не подумал. Вот честное слово, просто не подумал…”

“И это должно меня утешить?” – спросил тогда Ремус…

– Вне всяких сомнений, – совершенно ледяным тоном согласился Снейп.

– Я… должен признаться, что не очень-то умею лгать, – поколебавшись, сказал Ремус. – И совершенно теряюсь, как только мне начинают задавать вопросы.

– Кто бы мог подумать, – сухо откликнулся Снейп. – Однако если это не очередной приступ самоуничижения, советую разбавлять свои слова правдой.

– Значит, я скажу Дамблдору, что мы все обсудили? И… про нашу договоренность, да?..

– Как хочешь. Кроме того, я бы мог… – ему невольно представилось, как собеседник лениво рассматривает собственные ногти, – …готовить для тебя Аконитовое зелье. То самое, о котором я упоминал. Да, общества друзей ты лишишься, и потеря тяжело скажется на твоем звере, но он по-прежнему будет меньше буйствовать.

– Я… – голова отчаянно кружилась; он не слишком-то хотел пить то, что сварит для него Снейп, особенно если тот потребует подписать информированное согласие на прием экспериментального зелья, которое способно…

– Стоп, – он резко выпрямился, – а с чего ты вдруг решил, что друзья как-то влияют на мое состояние? Тебе же неоткуда было об этом узнать!

– Всего лишь логичное предположение, Люпин, – так гладко и без запинки ответил тот, что чутье невольно зашептало: он умен и прекрасный лжец – не он ли только что тебя учил, как лучше скрывать правду?.. – Раз вы бродите по окрестностям школы вчетвером, и никто еще не умер, напрашивается вывод, что до сих пор им удавалось хотя бы отчасти тебя контролировать.

– Ну да, так оно и есть – но ты явно о чем-то умалчиваешь…

– Как это по-гриффиндорски, – вздохнул Снейп. – Разумеется, да; с чего ты вообще взял, что я все тебе выложу?

Ремусу до боли захотелось хоть как-то укоротить хвост этой самодовольной скотине. Но если ты хочешь от кого-то одолжения – изволь смиренно склонить голову и задрать лапки кверху. В итоге он закатил глаза (по-прежнему незрячие) и сказал:

– Да я и сам себе поражаюсь. Ну, теперь-то ты меня вылечишь?

– Да.

А потом что-то слабо зашуршало, и Ремус снова занервничал.

– А глаза лучше закрыть или открыть? – спросил он, пытаясь взять себя в руки… очень хотелось поежиться или вцепиться в простыню, но это бы выглядело совсем уж жалко.

– Возможно, ты не захочешь их открывать – хотя бы для того, чтобы избежать неприятных ощущений, когда зрение к тебе вернется. Не отвлекай меня больше, Люпин.