Текст книги "Журавлик - гордая птица (СИ)"

Автор книги: Juliya-Juliya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 45 страниц)

– Модель? Номер? – потребовал Дубов.

– Откуда ж мне знать? – пожал плечами Степан. – Я в них вообще не разбираюсь. А номеров когда вообще не было, а когда были сильно заляпаны грязью. Каждый его отъезд – приезд по-разному было. Да что я, следил, что ли, за этим?! Не обязан был, между прочим!

– Это мы уже поняли, – смирившись, махнул рукой Дубов. – Дальше!

– Несколько раз, когда Дима под вечер возвращался домой, он был злой, как волчара. Всё бубнил себе под нос какие-то проклятия, обещал, что кому-то за что-то отомстит. Я, вроде как по доброте душевной, один раз решил узнать, что случилось, а он рыкнул на меня и предупредил, чтоб не лез я не в своё дело. Но потом, правда, подобрел. И ещё… Он всегда был при деньгах. Однажды в сильном подпитии вытащил из кармана пачку мятых купюр и стал трясти ими перед моим носом. Говорил, что с этими бумажками он – человек.

– Где он сейчас? – перебил Степана Эдвард, устав слушать, как любая фраза Степана, пусть и в разных вариациях, сводится к упоминанию спиртного.

– Н-не знаю, – протянул Сукачёв и, жадно сглотнув, снова оседлал любимого конька: – Мужики, дайте выпить, а?

– Где Корнев сейчас? – повторил Каллен, игнорируя просьбу.

– Да уехал он! – старик, поняв, что не получит желаемого, впал в крайнее раздражение. – Недели две назад уехал! Вещи за десять минут собрал, торопился очень. Сказал, что нужно сменить жильё, потому что возникли проблемы. Здесь, мол, опасно надолго задерживаться. Жена его, гадюка, мол, крепких ребят наняла, чтобы отомстить за то, что Дима её бросил, – Сукачёв с опаской покосился на Эдварда, заметив, как напряглись от злости его скулы при упоминании эпитета, которым Корнев посмел наградить Изабеллу. – Сунул Дима мне напоследок малость деньжат и предупредил, что я должен держать язык за зубами, если кто будет его здесь искать.

– Господи! – Никита с досады всплеснул руками. – Да неужели же ради этих крох информации ты перед нами столько времени ломал комедию?!

– Я своих не выдаю… не выдавал, – пробубнил Степан, насупившись.

– Ладно, Каллен, – Никита обратился к напарнику, – теперь, думаю, стоит покопаться в комнате Корнева. Вдруг на что занимательное наткнёмся.

– Давай, – Эдвард кивнул. – Я, если ты не возражаешь, выйду на пять минут на улицу, голову проветрю.

С молчаливого согласия Дубова Эдвард вышел за дверь и, преодолев заснеженный двор, оказался за калиткой. Он повернулся лицом к дому, и стал с наслаждением вдыхать холодный зимний воздух, чувствуя, как проясняется в голове, а его обонятельные рецепторы постепенно избавляются от неприятного запаха, коим был насквозь пропитан дом Сукачёва. Блуждающий взгляд Эдварда наткнулся на крыши потрепанных временем поселковых домов, и он вздрогнул, поняв, что этот сельский пейзаж, по-своему прекрасный в своей непритязательной простоте, знаком ему. Он до удивления напоминал картинку из его сна, не отличавшегося, однако, ощущением счастья и умиротворённости. И, как подтверждение того, что встревожился он не напрасно, спину внезапно зажгло от чьего-то тяжёлого взгляда. Каллен резко повернулся к белому, засыпанному снегом, лесу через дорогу от него и разочарованно фыркнул. Лес, начинавшийся буквально в нескольких шагах от него, выглядел застывшим и словно помертвевшим под яркими, но не дающими тепла лучами низкого зимнего солнца. Каллен уже собрался отвернуться, коря себя за излишнюю подозрительность, когда неожиданно уловил еле заметное движение за высокой разлапистой елью, растущей чуть в отдалении от кромки леса. И как подтверждение того, что ему не привиделось, еловая лапа закачалась, стряхнув с себя снежный покров. Звук чужих шагов, донесшийся со стороны леса, был очень осторожным и тихим, но всё же различимым в разреженном морозном воздухе.

Так же, как в своём сне, Эдвард побежал вперёд, на ходу выдёргивая из кобуры свой Глок. И так же тихо начал ругаться от досады, чувствуя, что его ноги, обутые в непредназначенные для бега по лесным сугробам ботинки, скользят и разъезжаются в стороны. Человек, которого он преследовал, по всей видимости, не испытывал подобных трудностей. Он был уже на приличном расстоянии от Каллена, стремительно удаляясь от него и ловко огибая стволы деревьев. Он уже не заботился о конспирации, возвещая о своём присутствии треском сломанных кустов и громким скрипом снега под его ногами. Беглец пересёк небольшую полянку. Эдвард вылетел на открытый участок леса вслед за ним, но резко затормозил на середине полянки, поняв, что больше не слышит впереди тяжёлого топота. Слишком поздно Каллен понял, что это могло для него значить. Ему не хватило всего нескольких шагов, чтобы по примеру человека, которого он преследовал, оказаться в спасительной тени деревьев. Держа наготове оружие, он ринулся вперёд, надеясь как можно быстрее добежать до места, где поляна снова переходила в стену плотно растущих елей и берёз, и тут же тишину разорвал звук выстрела, подняв в небо над лесом стаю заголосивших от страха ворон. Левую ногу Эдварда пронзила резкая боль, и он, громко вскрикнув, рухнул в сугроб.

– Желаю тебе сдохнуть прямо здесь, сука! – донёсся до его слуха знакомый голос. – Ищейка паршивая! Ненавижу!

Игнорируя сильное жжение в бедре, Каллен приподнялся на одно колено и несколько раз выстрелил в том направлении, где мелькала меж стволов деревьев чёрная куртка его противника, снова пришедшего в движение. Воспользовавшись внезапной беспомощностью своего преследователя, тот снова понёсся прочь, скрываясь от погони.

Боль, в первые минуты немного приглушённая выбросом адреналина, стала быстро усиливаться. Каллен сел на снег, развернувшись полубоком и перенеся вес на правую сторону тела. Он стал осматривать раненую ногу, пытаясь оценить, насколько всё серьёзно. Но слишком маленькое отверстие в джинсах, пробитых пулей Корнева, и обильное кровотечение из раны сильно усложняли задачу. Тогда он сделал единственное, на что хватило сил – вытащил из собственных штанов ремень и туго затянул его на бедре чуть выше того места, где находилась рана. Его старания увенчались успехом – кровь, вместо того, чтобы выплёскиваться наружу тяжёлыми толчками, превратилась в тоненькую струйку и стала стекать вниз редкими каплями, медленно увеличивая площадь тёмно-красного пятна на снегу под Калленом.

– Эдвард! Каллен! – на поляне показался взволнованный Никита. Он быстро преодолел расстояние между ними и бухнулся на колени перед напарником. – Живой, слава тебе, Господи! Я пошёл тебя искать, а тебя нигде нет. Потом, слышу, стреляют. Думал, что это ты…

Взгляд Дубова упал на кровоточащую ногу Каллена.

– Что случилось?!

– Корнев! – прошипел Эдвард сквозь сжатые зубы и махнул рукой в ту сторону, где исчез Дмитрий. – Туда побежал.

Никита сорвался с места, на ходу предупредив Эдварда, чтобы тот не двигался и дождался его. Он вернулся буквально через несколько минут в крайнем раздражении.

– Уехал! – зло бросил он. – Этот участок лесополосы метров через двести упирается в шоссе. Там Корнев, скорее всего, оставил машину, на которой потом и укатил отсюда. Следы от протекторов совсем свежие, и они от его тачки, как пить дать! Бл*дь, он совсем рядом был. Это ж какую наглость надо иметь, чтобы вместо того, чтобы смыться при виде полиции, засесть в лесу и ждать, чем дело кончится!

– Я же говорил тебе, что у него внутренние тормоза совсем отказали. Он так ненавидит меня, что готов рисковать собственной свободой, если есть хоть малейший шанс отомстить, – напомнил Эдвард.

– Ладно, давай, помогу тебе встать, – уныло предложил Никита.

Эдвард уцепился за ладонь Дубова и с усилием поднялся, опираясь на здоровую ногу и стараясь удержать на ней равновесие. Никита перекинул его руку через свои плечи, и они медленно двинулись обратно в посёлок под шипение Каллена и скрежет его зубов в те моменты, когда он забывался и переносил тяжесть своего тела на больную ногу. За ними, словно выложенная крупным красным бисером, тянулась по снегу пунктирная дорожка из капелек крови.

– Что так тяжело вздыхаешь? – спросил Эдвард, останавливаясь, чтобы поправить сползший вниз ремень, который до сих пор служил жгутом, контролировавшим поступление крови в рану. Думаешь, из-за меня тебе теперь от шефа влетит? Я же с тобой напросился, а теперь ещё и пулю заработал.

– От шефа я как-нибудь отбрехаюсь по поводу твоего огнестрела, – успокоил его Никита. – Я опасаюсь, что влетит мне по самое не хочу от гражданок Журавлёвой и Дубовой. Ты же в курсе, что Женя сегодня целый день с Изабеллой. Пришла, так сказать, проведать крестника, а заодно – и это главное – приглядеть за твоей ненаглядной.

– Знаю. Это я Женю попросил. Не хочу, чтобы Белла и дети надолго оставались одни.

– Понял, не дурак, – хмыкнул Никита. – Так вот, Женя звонила мне сегодня утром и настоятельно просила не давать тебе лезть на рожон.

– Я не мальчишка, чтобы так меня опекать! – взбеленился Каллен.

– Слушай, Белла переживает за тебя. Женька ведь ради неё старалась. Болит у неё душа за подругу. А ты, Каллен, цени, что есть, кому за тебя беспокоиться. Хуже было бы, если бы Белле было на это абсолютно фиолетово. Пояснить, что значит это выражение?

– Не надо, в курсе, – Эдвард мотнул головой. – Мой брат частенько так выражается. Он у меня любитель современной версии народного и ОЧЕНЬ народного русского языка.

– Тем лучше. Значит, просто понимай и цени.

– Понимаю, – тон Каллена потеплел, – и ценю.

– Да… Только теперь праведного женского гнева не избежать нам обоим, – напомнил ему Дубов, шагая дальше и придерживая сильно хромавшего Эдварда. Может, сказать им, что ты, детектив, так надышался от Сукачёва испарениями, что тебя накрыло внезапное озарение, ты возомнил себя диким парнокопытным (лосем, к примеру) и решил побегать по зимнему лесу, а там наткнулся на острый сучок?

– Слушай, – Эдвард закатил глаза, продолжая медленно двигаться вперёд и волоча за собой левую ногу, горящую от боли. – А бывают, в принципе, в этой жизни ситуации, когда ты НЕ отпускаешь свои странные шуточки?

– Бывают, – спокойно кивнул Дубов, минуя очередной сугроб и удерживая от падения Каллена, – но редко. Видишь ли, моя тонкая психическая организация, не очень, как выяснилось, совместима с моей, мать её, работой. Поэтому в тот день, когда перестану прикрываться циничными шутками, я либо застрелюсь из своего табельного, не выдержав нервного напряжения, либо окажусь по этой же причине в психушке.

– А сменить работу не пробовал?

– Не могу! – Никита не весело хохотнул. – Люблю её, заразу! К тому же, бывших ментов не бывает.

– Знаю, – согласился Каллен, – как и бывших копов.

– Вывод: мы с тобой одной крови, мой зарубежный друг! – торжественно провозгласил Дубов, пытаясь контролировать сбившееся от долгой ходьбы и тяжёлой нагрузки дыхание.

Так, скоротав за разговорами свой путь, они добрались до посёлка. Среди ребят из группы захвата нашёлся бывший медик. Осмотрев ногу Каллена, он вынес вердикт: кость не задета, а пуля, пройдя насквозь, повредила только мягкие ткани. После оказанной (насколько это представлялось возможным в полевых условиях) первой помощи, Никита помог Эдварду сесть в машину и уселся за руль, намереваясь отвезти напарника в больницу.

Они уже мчались по пустынному шоссе, когда у Каллена зазвонил телефон.

– Это Белла, – ответил Эдвард на вопросительный взгляд Никиты и принял звонок.

– Эдвард, – голос у Беллы был сильно встревоженным, – как ты? Как дела?

– Э-э…

– Я помню, ты обещал позвонить сам, когда освободишься, но… мне вдруг стало не по себе. Не знаю… Тревожно как-то… Как будто в один миг с головы до ног окатили кипятком, а потом почему-то сердце стало ныть… У тебя всё в порядке?

Эдвард молчал, лихорадочно соображая, как смягчить новость о том, что он всё-таки умудрился вляпаться в неприятности.

– Белз, понимаешь, – промямлил он, так ничего и не придумав. – Я в порядке. Ну, почти…

– Что?! Как это – почти?! Да не молчи, Эдвард! Я сейчас с ума сойду!

– О, кей, я немного… ранен, – на том конце провода послышался резкий вздох. – В ногу. Никита везёт меня в городскую больницу. Успокойся, Crane, всё нормально.

– Нормально, – переспросила Изабелла подозрительно спокойным тоном, который тут же сменился громким возгласом: – Я тебе дам «нормально», Каллен, когда увижу! Я… – она осеклась и горько всхлипнула.

– Женя сейчас со мной, – через секунду продолжила она хриплым голосом. – Мы приедем в клинику на её машине. Только детей к папе завезём и приедем.

– Нет, – Эдварда попытался возразить. – Оставайтесь дома. Я…

Он замолчал и обречённо вздохнул, слушая раздающиеся в трубке короткие гудки.

***

Эдвард, подсунув под спину несколько подушек, сидел на медицинской койке в палате местной больницы и гипнотизировал взглядом белоснежную повязку на средней части своего левого бедра. Из-за обезболивающего средства, полученного несколько минут назад, Каллена слегка клонило в сон, но он стойко держал глаза открытыми, пытаясь сосредоточиться на разговоре с Дубовым. Тот сидел на стуле рядом с кроватью Эдварда и вслух рассуждал о событиях этого дня.

– И всё же, – перебил его Каллен, – зачем Корнев вернулся?

– Да! – Дубов подскочил на стуле и, достав из-за пазухи маленький свёрток, затянутый в плотный пластиковый пакет чёрного цвета, протянул его Эдварду. – Думаю, вот это и заставило его снова объявиться в Алёхино. Я как раз искал тебя, чтобы показать свою находку, но потом услышал звуки стрельбы, и как-то не этого стало. Посмотри сам.

Внутри свёртка обнаружились паспорт, водительские права и несколько золотых колец и цепочек.

– Это документы Насти, – заметил Каллен, повертев в пальцах права и пролистав страницы паспорта.

– Украшения тоже принадлежат ей, – согласился с ним Никита. – Я беседовал с её родителями, когда они вернулись из Сиэтла с телом дочери. По моей просьбе они наведались в квартиру Насти, и именно тогда выяснилось, что шкатулка, где она обычно хранила свои ювелирные украшения, пуста. Видишь вот это кольцо? На внутренней стороне гравировка. Там написано…

– «Любимой дочке», – прочитал Эдвард, осторожно держа кольцо двумя пальцами и повернув его так, чтобы свет падал на надпись на внутренней стороне золотого ободка.

– Именно так, – кивнул Дубов. – Я не помню описания всех безделушек, указанных в протоколе, как пропавших, но помню, что об этом кольце там точно упоминается.

– Даже подарком родителей не погнушался, – презрительно скривился Эдвард.

– Каллен, я тебя умоляю! – воскликнул Никита. – Да для Корнева это мелочи! Я не удивлюсь, если он вообще не заметил этой гравировки. А если и заметил… думаешь, он бы прослезился и положил украшение обратно?

– Ничего я не думаю, – огрызнулся Каллен. – Так, мысли вслух. Констатация факта, если хочешь.

– Скорее всего, Дима прихватил всё это на чёрный день, – продолжил Никита свои рассуждения. – Золото ведь всегда можно продать. Свёрток был спрятан под одной из половиц в его комнате. Видимо, он очень спешил, раз забыл о нём, уезжая от Степана.

– Думаешь, сегодня он вернулся за ним? Но это же опасно в его положении!

– Во-первых, Дима не ожидал, что мы так быстро окажемся в посёлке, а во-вторых, жадность человеческая иногда не знает предела.

– Наверное, ты прав, – тут же согласился Каллен с доводами Никиты. – О его любви к деньгам и вообще ко всему, из чего можно извлечь хоть какую-то выгоду, я осведомлён.

– И ещё… Он вооружён, Эдвард. Теперь мы это точно знаем, – добавил Никита, бросив взгляд на повязку Каллена, на белоснежной поверхности которой успело выступить несколько капелек крови.

Их диалог неожиданно прервался, потому что дверь в палату с грохотом распахнулась, впуская в помещение Изабеллу и Евгению. Белла подлетела к Эдварду и, заключив его лицо в ладони, стала поглаживать ему скулы большими пальцами.

– Эдвард! – залепетала она, не обращая внимания на бегущие по щекам слёзы. – Я так испугалась!

Изабелла пробежалась глазами по его телу сверху вниз и, как только её взгляд остановился на бинтовой повязке, громко всхлипнула, зажав ладонью рот.

– Господи! Это он, да?! Это Дима с тобой сделал?! Скотина! Какая же он скотина и тварь! – отчаянно захрипела Белла, не замечая приподнятых в изумлении бровей Каллена, который до сего момента не слышал от своей будущей жены ни одного грубого слова в чей-либо адрес.

Она спрятала лицо в ладонях и разрыдалась в голос.

– Белла, не надо! – смущённо пробубнил Эдвард. – Всё нормально.

– Не надо?! Нормально?! – переспросила она, уставившись на него, и тяжело плюхнулась на краешек кровати. – Каллен, ты чего несёшь-то? То, что ты сейчас в больнице с простреленной ногой, это нормально?!

– Ну-у, врач сказал, что кость и крупные сосуды не задеты. Пуля повредила только мягкие ткани, – Эдвард начал лихорадочно оправдываться, невольно съёжившись под горящим праведным гневом взглядом своей невесты. – Я недели через две буду, как новенький, вот увидишь!

– Да?! – взвилась Изабелла, давая волю новой порции слёз. – А если бы Корнев, не дай Бог, был более метким в этот раз?! А если бы это привело к твоей… к тому, что он бы тебя… Нет, я не могу, – Изабелла потерянно замотала головой. – Даже думать об этом боюсь, а уж вслух произнести – тем более.

– Иди сюда, – Каллен подался вперёд и привлёк Беллу к себе. Она снова всхлипнула и тут же обмякла в его объятиях, уткнувшись лбом ему в шею.

– Я так испугалась, – промямлила она устало. – Прости, что наорала на тебя. Это от страха.

– Всё нормально, – заверил Эдвард, успокаивающе водя ладонями по её спине и плечам. – Люблю тебя.

– И я тоже, – ответила она, поцеловав его в подбородок. – Одно меня успокаивает – как минимум недели две ты не станешь искать приключений на свою… голову. Здесь уж точно тебе не дадут этого сделать.

– Здесь?! – Каллен дёрнулся и тут же сморщился от сильной боли в ноге. – Вот это вряд ли! Я не останусь в больнице! Лежать я и дома могу, на диване.

– Да-а, как же, – саркастически усмехнулась Журавлёва. – Будешь ты лежать, ага.

– Ну, Белз! Пожалуйста! Я тут… Как это по-русски? Концы отдам, точно! Меня уже сейчас тошнит от белых стен и запаха лекарств, – простонал Эдвард. Он сделал щенячьи глазки и продолжил: – Обещаю выполнять все медицинские рекомендации и не нагружать больную ногу. Если хочешь, я могу сделать вид, что ОЧЕНЬ сильно болен, и разрешу тебе кормить меня с ложечки свеженьким куриным супом.

– Тьфу, Каллен! – раздался голос Женьки, которая всё это время, не вмешиваясь в разговор, шепталась о чём-то с бывшим мужем. – Умеешь ты уговаривать. Даже я сейчас заплачу от умиления. А любимая твоя вообще растаяла, как пломбир по жарким солнцем. Ты, кстати, когда лежачим больным прикидываться соберёшься, предупреди меня. Я тебе упаковку памперсов привезу, чтоб всё выглядело естественней.

Никита при этих словах поперхнулся воздухом.

– Ну и шуточки у тебя, Евгения, – откашлявшись, произнёс он.

– И это говорит человек, который умудрялся шутить даже тогда, когда тащил меня раненого по лесу, – фыркнул Каллен.

– Так, – засуетилась Белла, – Эдвард, надевай джинсы, мы едем домой.

Она сняла сложенные вдвое джинсы Эдварда со спинки кровати и развернула их, собираясь отдать их ему. Неожиданно её взгляд зацепился за прореху на левой штанине, оставленную пулей Корнева. Белла побледнела и судорожно втянула носом воздух. Глаза её снова повлажнели, и Каллен, тяжело вздохнув, уже приготовился встречать новый поток слёз. Но Белле все же удалось купировать ещё одну свою истерику, и ни от одного из присутствующих в палате не укрылось, каких усилий ей это стоило.

– Мы едем домой, – повторила она, дрожащими руками протягивая Каллену его джинсы. – Вот только с врачом нужно договориться.

– Врача я беру на себя, – расслабившись, выдохнул Никита. – Уболтаю его за пять минут, не сомневайся!

– Не сомневаюсь, – устало вздохнула Белла.

Но Никита уже не слышал её, потому что к этому моменту он уже покинул палату и теперь нёсся по больничному коридору, чтобы пообщаться с лечащим врачом Каллена.

========== Глава 21. Часть 2. Корнев ==========

Он мечется, как зверь в тисках оков,

Как хищник, упускающий добычу.

Он разорвать их всех давно готов,

И с каждым счёт свести готов он лично.

Жжёт горло ядовитая слюна,

И руки жжёт в попытках дотянуться.

Ему, как воздух, эта месть нужна,

Он дышит ей, рискуя захлебнуться.

Они уже отвыкли от потерь,

Живут и любят, горестей не зная.

А на цепи хрипит безумный зверь,

От ненависти голову теряя.

Но звери благородней и честней.

Законам бытия они подвластны.

Нет, он – не зверь, он из числа людей,

Что всех животных могут быть опасней.

Душевного не помнит он тепла,

Не видит исцеления в смиренье.

Давным-давно свой мир он сжёг он дотла,

А угли разбросал без сожаленья…

Дай Бог, чтоб цепь его не сорвалась

У той черты, откуда нет возврата,

И чтобы смог, споткнувшись, не упасть

Он ниже, чем уже упал когда-то.

Нет солнца у него над головой,

Земля под ним, потрескавшись, дымится.

А он идёт, глотая мрак ночной,

Не в силах ни на миг остановиться.

Корнев гнал машину, с остервенением вжимая в днище педаль газа. Тело, управляя автомобилем, действовало на автомате, позволяя Дмитрию погрузиться в водоворот размышлений. Мысленно он то и дело возвращался в покинутый им лес, примыкавший к посёлку. Корнев часто дышал, пытаясь успокоиться, и раздражённо взирал на трясущиеся от нервного возбуждения руки, с силой впившиеся в руль. Он бросил взгляд на пассажирское сиденье рядом с собой, помня о спрятанном под ним пистолете. Спроси его кто-то, зачем он вообще приобрёл его, Дмитрий не смог бы ответить ничего определённого. Просто в один прекрасный день он, возвращаясь с очередного сеанса слежки, наткнулся на бывшего приятеля. Тот стоял на автобусной остановке, мимо которой пролегал по случайности путь Дмитрия, и с унылой миной дожидался рейсового автобуса. Когда возле него притормозила видавшая виды иномарка со старым знакомым за рулём, он, быстро сориентировавшись, нырнул внутрь. После долгих разговоров по душам и многочисленных тостов за «вечную дружбу» выяснилось, что парень, имевший когда-то в собственности маленький оружейный магазинчик и вчистую с этим бизнесом прогоревший, всё ещё не растерял старых связей. Он знал, где можно достать оружие, минуя оформление кипы официальных документов. Очень скоро Дима Корнев, отвалив кучу заветных бумажек, стал владельцем модернизированной версии ПМ. Он и сам толком не мог объяснить свой поступок, просто, сжав однажды в руке холодный металл рукоятки Макарова, расставаться с ним больше не пожелал. И сегодня он им воспользовался. Нет, Корнев нисколько не тешил себя надеждой, что убил Каллена в том лесу – видел же, что попал этому настырному и самонадеянному копу только в ногу. Но и его крик, и вид его распластавшегося на снегу беспомощного тела были для Димы одним из самых приятных зрелищ за несколько последних, не самых спокойных, месяцев.

Когда за окном его автомобиля перестали мелькать сосны и ели лесного массива, а сельский пейзаж плавно перетёк в картинки городской суеты, Корнев остановил машину, съехав на обочину недалеко от его нового временного пристанища, и положил голову на руль. Его жизнь… Во что она превратилась за столь короткое время?! Перед глазами замелькали картинки из недавнего прошлого.

Корнев сидит в стареньком автомобиле, купленном им недавно по доверенности у сомнительного вида субъекта, срочно нуждавшегося в деньгах. Перед ним расстилается укрытый темнотой знакомый двор, рядом с которым прошли несколько лет его жизни с Изабеллой. А вот и она сама, нервно переминается с ноги на ногу и постоянно вглядывается в темноту, словно ждёт кого-то. Неожиданно в отдалении мелькает свет фар. Он всё приближается, и, наконец, у подъезда останавливается дорогая иномарка. «Вольво», кажется – издалека не разглядишь как следует. Оттуда выныривают две фигуры: высокая, подтянутая – мужская и маленькая, хрупкая – детская. Ребёнок бежит к Изабелле, и тишину двора разрезает радостный детский голосок: «Мамочка!» Аня! Корнев пытается воспроизвести в памяти образ дочери, но отчего-то это даётся ему с превеликим трудом – черты её лица словно в тумане, будто скрыты за стеклом, подёрнутым каплями мутной воды. Корнев раздражённо трясёт головой и снова возвращается к наблюдению за происходящим у подъезда. Он успевает как раз к тому моменту, когда Аня крепко обнимает наклонившегося к ней мужчину, водителя «вольво», и звонко, без стеснения, хихикает, получив ответные объятия. Спустя минуту девочка возвращается к матери, и та, чмокнув дочь в обе щёчки, отправляет её домой. Сама же вслед за парнем садится его машину. Судя по всему, уезжать она никуда не собираются, они просто разговаривают, расположившись на передних сиденьях. Корнев находится слишком далеко, чтобы разглядеть лицо собеседника своей бывшей, даже несмотря на то, что на их лица падает приглушённый свет, горящий в салоне. Но вот она протягивает к мужчине руку и медленно, словно на большее пока не хватает смелости, проводит ладонью по его лицу. Он что-то говорит, а потом и сам, слегка наклонившись к ней, осторожным жестом отводит прядь волос с её щеки. В этих невинных касаниях столько интимности и теплоты, что это заметно Дмитрию даже на большом расстоянии. Волна ненависти и раздражения бьёт ему под дых, и он, не справляясь с собой, набирает номер бывшей жены на новом телефоне с одноразовой сим-картой.

– Как поживаешь? – цедит Корнев, еле сдерживая ярость.

– Что тебе нужно? – голос у Беллы напряжённый и злой.

– Что, не успела остыть постель после дорогого супруга, как ты уже спокойно садишься в машину к какому-то хлыщу? И почему, позволь поинтересоваться, моя дочь обнималась с ним как с родным пять минут назад?

– Это не твоё дело, – холодно, с пренебрежением, которое так бесит Корнева, отвечает она. – Мы разошлись, если ты вдруг забыл. Как я живу и с кем общаюсь, тебя НЕ касается!

И тогда он взрывается, выливая на бывшую жену всю накопившуюся ярость, и намеренно, чтобы посильнее задеть её, упоминает в разговоре их общую дочь:

– Ты – просто шлюха, Белла! Такая же, как и все остальные! Раньше ты предпочитала лить слёзы и молчать, когда тебя окунали лицом в грязь. А теперь голос прорезался? И за это я тебя накажу. Помнишь, я обещал тебе забрать дочь? Я это сделаю! Поверь, у меня хватит средств и методов, чтобы вытравить память о тебе из её детской головки. Она будет слушаться меня, станет такой, какой я захочу её воспитать!

– Попробуй, – шипит Белла с ненавистью, – и я собственноручно сниму с тебя скальп, а потом прилеплю обратно задом наперёд! Если ты только подойдёшь к моей девочке, можешь считать свою жизнь законченной!

Справившись с удивлением от того, что его когда-то тихая жена научилась давать отпор, Дима выдавливает со злой иронией:

– Что?! Ну, надо же, Журавлёва показывает зубки! Это что-то новенькое. Дорогая, ты меня снова волнуешь. Может, встретимся как-нибудь и снимем напряжение вместе?

– Зато меня от тебя тошнит. Не смей приближаться ко мне или к дочери за километр!

– А как там себя чувствует твой сынок? – он снова бьёт по больному, мечтая размазать эту сучку по стенке. – Ты ещё не рассказала ему о биологическом папочке? – вкрадчиво произнёс Корнев. – Хочешь, я это сделаю, чтобы облегчить тебе задачу?

– Если я узнаю, что ты крутишься вокруг Саши, то напишу заявление в полицию! Тебе нужны неприятности?

– Ты не посмеешь, – режет в ответ Дмитрий, умело скрывая за агрессией внезапный липкий страх. – Да и что ты им скажешь? На деле это выглядит так, как будто я очень хочу увидеться с детьми. Да кто тебя вообще станет слушать? После того, как твоя дорогая подружка ушла из полиции и заделалась адвокатом, заступиться за тебя больше некому.

– Вот именно, адвокатом. И этот адвокат по старой дружбе, я думаю, посоветует мне, как сделать, чтобы, как минимум, ты не приближался к нам, а, как максимум, тебя надолго упекли за решётку! – твёрдо чеканит она и сбрасывает звонок.

Что?! Он не ослышался? Скромница и тихоня Изабелла научилась давать сдачи?! И это бесит его ещё сильнее, чем её давняя застенчивость и страх перед ним. Это действует на Корнева, как красная тряпка на быка. Трясущимися от ярости пальцами он снова набирает её номер, но равнодушный голос автоответчика сообщает ему, что абонент недоступен – эта новоявленная революционерка отключила телефон. Вымещая эмоции на ключе зажигания, Дмитрий резко дёргает его, заводит двигатель и бьёт по газам, чтобы уехать отсюда как можно скорей. Вместо прощания, не удержавшись, выдаёт длинный и пронзительный автомобильный гудок, адресуя его ненавистной парочке в «вольво».

Корнев предпринимает ещё несколько попыток слежки за Изабеллой. В течение нескольких недель он наблюдает, как она гуляет с детьми во дворе, как ходит на работу, как выгуливает собаку. Подходить ближе он не решается – на её, будь оно неладно, счастье вокруг всегда полно посторонних: коллег, таких же, как и она сама, мамочек со своими драгоценными чадами, да и просто случайных прохожих, в конце концов. К тому же всё чаще его бывшую жену сопровождает тот самый парень, с котором она так мило беседовала в машине. Корнев, как ни старается, не может разглядеть его более детально – толстая зимняя куртка и низко надвинутая на глаза шерстяная шапка не дают ему такой возможности. Но парень кажется ему смутно знакомым. Почему? Дмитрий и сам пока не может ответить на этот вопрос.

Эта слежка тяготит его, но он продолжает наблюдение, каждый раз, словно втянувшийся по уши наркоман, возвращаясь за очередной дозой ярости и ненависти, закипающей внутри при виде этих счастливых идиотов. Ему почти нравится чувствовать эту сводящую с ума, разрушительную смесь. Он живёт ей, черпая в этом силы, ощущая, как бежит по венам предвкушение мести.

Замечает Корнев и ещё кое-что, раздражающее до безумия: их сплетённые пальцы, его руку, по-хозяйски устроившуюся на её талии, изредка – его ладонь на её щеке в мимолётном поглаживании, забота, с которой она проводит руками по его груди, очищая его куртку от снега, налипшего после затеянной Аней игрой в снежки… Аня! Однозначно, и она без ума от этого хлыща! Виснет у него на шее, хохочет, дурачится, млеет от его заботы и внимания. Ни дать ни взять – папа с дочкой! Тьфу, аж тошно! И даже этот паршивый пёс, который со щенячьего возраста не переносит Дмитрия, скаля зубы и рыча в его присутствии (подумаешь, слегка пнул его мыском ботинка, чтоб не крутился под ногами и знал своё место), ходит за тем, другим, мужиком как привязанный, преданно заглядывая ему в глаза. Член семьи, по утверждению Беллы, но, если честно, бесполезное создание. Корми его, выгуливай в шесть утра и делай вид, что тебя умиляет его благодарно машущий хвост. Сашкин любимец! Кстати, Сашка… Этот новый друг семьи уделяет ему столько внимания! Он так спокоен, приветлив и дружелюбен по отношению к мальчишке. Обнимает его, смотрит, присев на корточки, в глаза, что-то втолковывая, ласково, словно девчонку, гладит по голове. Это смешно, ей-богу! Такими темпами из этого маленького засранца очень скоро получится безвольная тряпка! И тогда стать в будущем нормальным, с характером, мужиком сыночку Беллы точно не светит. А однажды с губ Саши срывается громкое: «Папа!» Корнев слышит это слишком отчётливо. И когда до него доходит полный смысл этого слова, он, наконец, понимает, кем является этот незнакомец. Эдвард Каллен, собственной персоной! Ну, надо же! Объявился всё-таки в этих краях! Но почему, если он ни разу не видел его живьём, его манера двигаться, отдельные жесты, очертания высокой, по-мужски отлично сложенной, фигуры кого-то напоминают? Где-то он его видел! Вот только знать бы где? И от неспособности расставить всё по местам в собственной голове его накрывает новая волна бешенства.