Текст книги "Право рождения (СИ)"
Автор книги: Gusarova
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 34 страниц)
– Ты должен это увидеть.
Светка залезла любопытным носом в документ и ахнула. Айвазов одним махом вырвал бумагу. Оказалось, что это результат ДНК-экспертизы.
Строчки заключения сбились в бессвязную ерунду после того, как Илья увидел два имени рядом – своё и Ярославы Каргиной, и вердикт генетиков:
«Родство с вероятностью 90%».
====== 12. Родство ======
– Илюша? Илюш?
Кажется, Светка попыталась дотронуться до него, чтобы выманить из переживания. Кажется, он стоял вот так с листком у костра слишком долго, а потом сделал отрицающее движение головой, выпустил заключение и устремился прочь, чуть не продрав антимоскитный полог. Запутался в нём, услышал за спиной возгласы, мельком заметил, что бумага горит на поленьях синим пламенем. Он не хотел отправить её в огонь, так вышло. Но порыв удрать был сильнее. Ну что там стоять, что слушать? Что они скажут? Что он ответит им? И если уж начал бег, ни к чему останавливаться.
Илья со всех ног улепётывал прочь от лагеря, сшибая курткой мириады телец гнуса, отплевываясь от попавших на язык и в ноздри кровососов. Они ему были нипочём, а вот то, что сделала... вернее, не сделала Карга просто добило. Спорые ноги несли в чащу, подальше от людских душ, и Илья уже понимал, что это правильно. Воздух вокруг звенел не только гнусом, но и губительной ионизацией чернобога – спонтанным излучением смерти. В ноздрях клубился запах металла и горечи. Чёрный шаман пребывал в ярости, угрожавшей всему живому вблизи. Он стремился поскорее уединиться, чтобы уложить новость в голове. Обида, как густой уксус, сдирала накипь с души, обнажая ржавые пятна. Илья не понимал и пока задвинул на задний план желание понять к добру это случилось или нет – сейчас он остро нуждался в успокоении. Обозлённый и гневный Илья Айвазов становился смертельно опасным – это открылось с малых лет, ещё в детдоме.
Безустальным трейлом Айвазов пересёк не один километр таёжной чащобы прежде чем уткнуться лбом в лиственичный ствол и замереть. Закрыть глаза и постараться усмирить клубившийся внутри вихрь смертоносного излучения. Ничего страшного ведь с ним не сделали. Даже наоборот – Каргина открыла тайну. Быть может, главную тайну своей жизни.
«Но, раздери старую перечницу миллиард келе, какого хера так поздно?! Почему хотя бы не год назад?»
За десятилетия работы с научными изданиями и документами Илья обзавёлся полезной привычкой всегда первым делом обращать внимание на свежесть данных. Он явственно помнил дату экспертизы на сгоревшем документе. Прошлый год, июль!
«Инка тогда попросила у меня образцы слюны для генматериала по эрскому этносу. А отвозила образцы Ярослава. Тут всё ясно. Но она узнала в прошлом июле, а меня удосужилась уведомить лишь сейчас. С каких херов?»
Илья оставил в покое дерево, утёр лоб от прилипшей коры и задумался. А кто ему, собственно, Ярослава? Этого он не успел посмотреть, прежде, чем его накрыло, или в документе не значилось. Эрси Ярэ точно быть не могла, ибо шорка. Значит, родня по отцу? Ярослава Ростисла...
– Куль-Отыр дери. – Илья исторг рычание, догадываясь. – Старая ворона!
Сильный маленький кулак прилетел в голубоватые камни, устланные хвоей, те брызнули осколками. Потом ещё и ещё, не обращая, внимания на то, что каждый влетевший в камень удар сопровождался дикой болью в скреплённой скобой ключице. Это даже распаляло желание месить безостановочно. Ярость чернобога искала выход. Он лупил по обогащённым адамантом булыжникам как иные колотят палками разрядки ради морские волны.
– Куль-Отыр тебя дери, сраная ворона!
Как тёмная сила Ильи представляла опасность, его пустые проклятья не могли навредить никому, кроме него самого. И потому Айвазов уничтожал издавна мёртвые камни. Потом устал, растянулся на них ничком, спрятав пылающее негодованием лицо в опад. Запах прелой хвои и земли, знакомый и приятный носу, приводил в чувство.
– Ярослава Ростиславовна, значит. – Айвазов перевернулся на спину и уставился на розовое небо в просвете склонённых над ним лиственичных крон. Выпитое у костра било пульсом в виски, качало сознание то влево, то вправо.
«Должно быть, так и мотылялся на ветвях сосен в своём берестяном гробу чёрный шаман Харыысхан, – подумалось Илье, – пока не получил следующее воплощение в моем теле. Мстислав Богуславович. Всеслав Ростиславович. И тётя Ярэ, тоже, стерва, Ростиславовна».
Осознание собственной недалёкости больно щёлкнуло по самолюбию. Айвазов чувствовал себя дураком, набитым хренову тучу лет назад. Мог бы и сам догадаться. И отец ведь разок обмолвился об этом в перепалке с бабкой Умси! Илья помнил как сейчас: он, маленький, жмётся к отцовской ноге, перепуганный и измазанный горячей золой, в которую его отправила подзатыльником бабка Умси. Тёплая ладонь Всеслава дрожит на его ноющей макушке, а сам профессор Бабогуров жестоко спорит с качурской шаманкой. У Умси глаза, как у кошки – зрачки то сужаются, то расширяются, зубы чёрные от табака, и она шипит на отца:
– Я перестану учить Ыляку уму-разуму, когда ты заберёшь его отсюда! Не раньше и не позже! Он здесь лишний, Карим! И ты тоже лишний, чужой, пришлый! Забирай его и улетай!
– Умси, мы одна семья, – пытается убедить бабку отец. – Сама знаешь, я не собираюсь жить, как его дед – на две, у меня есть только вы: ты, Ачи и сын! У тебя будет наследница, дай нам время! Клянусь кровью и честью ворона, твоя внучка Эляку ещё побежит по этой земле, как бегают шаманские наследницы с даром крыльев в Хаасе, в Карасукске! Сама увидишь!
Илья помнил, что это заявление успокоило бабку, и она, больше ничего не сказав, понуро кивнула и смоталась из чума. Отец не смог выполнить обещание. Малюта Яхонтов убил их с матерью спустя какой-то год.
Но сейчас не это было важно. Ростислав Велиславович, дед, по тем словам отца, вполне себе мог жить на две семьи.
Шаманская наследница с даром крыльев.
«Бабушка, повяжи пояс!» – прозвенел голосок Влады в голове. И эта сучка всё знала. И Сашка, наверняка, тоже!
Ведьмы неисправимы и патологично солидарны. Вечные соумышленницы. Илья прислушался к себе и понял, что он готов к разговору прямо сейчас. Пальцы потянулись в карман штормовки, чтобы выудить мобильный. Номер нашёлся почти сразу – всего пару дней назад перед отъездом они созванивались с Ярославой и обсуждали детали экспедиции. Илья по привычке спрашивал у Карги совета, но не знал, что его консультирует родная тётка, мать её! Мать их всех!
– Айвазов, айна тебя возьмы, два часа спать осталос! – сонно прокаркали в трубку. Голос перемежался хлюпающим кашлем – прожжённая табакерка вечно расставалась с излишками мокроты поутру. Илья услышал смачный плевок и щёлканье зажигалки.
– Когда ты узнала об этом? – отчеканил без обиняков он и услышал затяжной вдох в трубку. Ярослава помолчала, явно собираясь с мыслями, и сказала:
– Нэважно.
– Что значит «неважно»?! – прорвало Илью. – Неважно что? Наше родство? Неважно, что ты единокровная сестра отца? Зачем тогда призналась? Так бы и молчала до гробовой доски!
– Так и чуяла, что ты это устроишь, – прозвучало усталое. – Думаэшь, лэгко было потэрять брата? Малюта сдэлал это в назиданиэ нам, вэдуньям, и нэ скупился на показы. Мы всэ знали, что можэт ждать нас и наших дочэрэй. И притом, Ыляку, я от тэбя нэ отвэрнулась. Развэ я запрэтила тэбэ общаться с Инэссой? Развэ хоть когда отказывала в помощи или поддэржке?
– Нэт, – ответил невпопад Илья, присмирев. – Но зачем ты молчала?
– Ты сам сказал, что тэбэ нэ нужны защитники, – напомнила Ярэ их первую экспедицию. Да, ведь спесивый, полный гормонов Илья тогда именно так ей и заявлял. – И я рэшила – на нэт и суда нэт.
– Но я... Не родню имел в виду. – Илья помассировал веки. – Мне очень были нужны родные. Ярослава Ростиславовна, я рос неполным сиротой, и от меня постоянно отказывались все, кому не лень. Просто, из-за сути. Тебе ли не знать.
– А я им ровня? – последовал резонный вопрос. Илья покатал голову по камням, отрицая. – Ыляку, эсли б ты лучшэ умэл изъясняться ртом, у тэбя было бы намного мэнше проблэм по жизни, – добила его Ярослава. – Ты отпугиваэш, с этим можно мириться. Но твоя скрытность путаэт всэх вокруг. Вы нэчитаэмы, пора бы это понять. А мнэ, как шаманкэ Шорской Гории, нэт рэзона добавлять сэбэ забот, о которых мэня нэ просят.
От глубокого вздоха в средостении стало легче. От разговора понятнее. Илья в очередной раз пожалел о том, что погорячился. Мудрая ворона была права – она и так делала для своего ученика слишком много. И статус тётки по факту ничего бы не поменял в их отношениях. Они с Инной были неразлучными друзьями. Карга поддерживала по жизни, чем могла, и иной раз Илья недоумевал, откуда у неё берётся на него столько терпения. Вот, значит, откуда.
– Я, наверное, выгляжу совершенно не таким, какой я есть, – предположил он.
– Отличный прэдрассвэтный вывод, – похвалила его Ярослава.
– Ладно. Прости, что разбудил.
– Мэня что, зачэм ты своих дэвчонок напугал? Малэнькая нэ спит, ждёт отца, пока тот дурью маэтся. Да и Свэтка с Табыргы{?}[так звучит кличка «Кабарга» на шорском.] сидят боятся. Ыляку, прэждэ чэм злиться, о других думать нэ пробовал?
– Надо бы. – Илья пристыженно потёр голову и зацепился взглядом за блеснувшее на грязном пальце адамантовое кольцо. К нему почти уже удалось привыкнуть, оно не мешало и не тёрло, но вспоминать о нём стоило бы почаще.
– Знаэшь, зачэм миру чорный шаман? – спросила в лоб Карга.
– Чтобы водить в посмертие тех, чьё время...
– Чтобы дать эму защиту, – прервала его Каргина. – Это ты должэн защищать нас, а нэ мы тэбя. За этим ты рождаэшься на свэт. Я тэбэ открылась, так как рэшила, что ты осознал эту простую истину. Послэ твоэй битвы за Качурку. Что ты стал на крыло, и тэбэ впору довэрить защиту нашэй сэмьи. А ты за староэ! Ыляку, пора бы ужэ осознать. Спокойной тэбэ ночи. – И не дожидаясь ответного прощания, Ярослава Ростиславовна отрубила связь.
Уж что-что, а призвать к порядку она умела. Умная, старая птица. Илья больше не злился, сожалея о своей несдержанности. Он поднялся на ноги и отправился назад к Мынто. Добрёл до встреченной ранее лиственницы и обомлел от содеянного: с бедного дерева осыпались все до единой иголки и пожухли медным окружьем у стоп чернобога. Илья тронул ствол накануне полного сил дерева, уже зная, что оно мертво внутри – погибло от его злобы. И твёрдо пообещал себе больше так не яриться.
Костёр уже догорал, когда Илья вернулся в лагерь. У огня остались сидеть Инна и Миша – обнявшись, они смотрели на тлеющие угли. Айвазов осторожно приблизился, откинул полог и подсел к колдунам. Генрих боязливо улыбнулась ему и доложила:
– Светка пошла Буську укладывать. Ты как?
– Нормально, – уверил Илья, подцепил свою потёртую кружку, стоявшую на земле, и допил остатки тёткиного подарка. – Не ожидал, что такая мелочь может так сильно дать по шарам.
– Ты про вискарь? – подначила Инна.
– Про... Всё, – он сдержанно кивнул. Миша тоже кивнул в ответ.
Колдуны замолчали, вслушиваясь в шорох и скрежет догорающих полешек.
– Я принёс дров, – признался тогда Айвазов. – Много дров.
Инна поправила большие роговые очки на упрямом носу и решительно заявила:
– А я всегда чувствовала, что ты – мой брат. Правда, не смейся. Мы ж с тобой всю жизнь не разлей вода, верно? У меня мережка не работает, но это идёт от души.
– Вещее сердце, да? – смутился Илья. – Я тоже всегда знал, что тебе можно довериться. – И протянул ей руку.
– Самое чуткое, если верить нашей Светке. – Инна крепко сцепила их пальцы, совсем как в юности. – Что бы она тебе не сказала, – Генрих, конечно, имела в виду мать, – мы за тебя горой, и ты это знаешь.
– Да нет, ребят, – Илья насладился теплом, поднявшимся в его сердце от таких добрых слов, – это я за вас горой. А тёте Ясе мы вырежем отличную скамейку. И назовём её Ясин Пень.
Все рассмеялись, вспоминая историю, как в первой экспедиции Каргина велела Илье сделать ей скамейку для костра, а он воспринял это в штыки и притащил профессорше натуральный гнилой пень из леса. Выкорчевал и доставил. В том заезде было много смешного, пока не началась полнейшая жесть. Хорошо, что всё это кончилось! Илья чуть посидел с сестрой и пошёл спать. В его гламурном чуме было тепло и темно, белела раскрытая на середине книжка сказок и мирно посапывали спящие. Из-под розовых шкур торчали четыре пятки: две большие и две маленькие. Илья тихонько укрыл их и улёгся под бочок.
====== 13. Бездна ======
Июнь 2046 года, Пошново.
– О-ох, и достали же эти комья ослиного навоза! – осатанело прорычал Вахтанг, припечатав по скамье полотенцем. При всей вспыльчивости нрава довести брата до подлинного исступления было непросто, но Смарагдину удалось. Ни капли жалости от главного тренера, ни единой секунды на свободный вздох, а всё верчение, верчение, верчение!
«Вы молодая смена на предстоящих играх! На вас возлагает надежды Родина!»
После четырёх часов метания снарядов уже и на надежды было плевать, и на Родину тоже. Желаете чемпионов – сами ими и становитесь! Идите и месите друг друга, набивайте шишки и синяки! Савва сполоснул шею и грудь едва тёплым душем. Было желание вывернуть кран на ледяной, но сенсеи запрещали – после интенсивной тренировки не ровен час застудить мышцы. Ноги подкашивались, веки не могли сморгнуть мельтешащих мушек, к горлу пришкварился желудок, и в то же время дико хотелось есть. Состояние то ещё, а уж если вспомнить, что через три часа – кросс-глиссинг в дюжину десятикилометровых кругов над горами, так жизнь и вовсе становилась не мила.
– Если бы мать знала, куда нас запихала, и что тут с нами делают! – Вахтанг собрал по-дзергински пальцы пучком и потряс ими перед облупленным носом близнеца.
– То она бы продлила наше пребывание в лагере на три месяца каникул. – Тот, кряхтя, откинулся на скамью, пялясь в потолок душевой. Поясница немилосердно отвалилась. – Ты же знаешь, ей лишь бы слить нас с глаз долой. Мы с тобой персоны нон-грата, брат.
– Зачем ты так. – Вахтанг упёрся кулаком в дверцу ящика. – Она нас любит. И спорт... для нашего развития!
– Я отказываюсь столько развиваться, я ребёнок, – выразил протест Савва и подтянулся вверх на локтях. – Слушай, Ваха! Не желаешь ли забить болт на вечернюю Трамонтану?
– Это как это? – Брат заозирался и успокоился, поняв, что они в раздевалке одни. По закону подлости самых даровитых спортсменов, а близнецы Арцивадзе числились таковыми, из ангара выпускали в последнюю очередь.
– Свалим с кросса и поглиссим по джунглям, – Савва бесовски прищурился.
Ваха огрел его полотенцем.
– Опять твои выкрутасы, э! Попадёмся «сморчку», нас отпесочат и матери донесут!
– Эй, больше оптимизма, – ткнул его кулаком под рёбра Савва. – Никто нас не поймает. Создадим два потока преследования, навесим на них наши датчики, и вуаля. Сенсоры покажут, что мы трахаемся столько же кругов, сколько и все.
Вахтанг призадумался. При совершении длинных кроссов на каждого спортсмена надевали датчик – он позволял отмечать достижение им определенных точек маршрута. Соответственно, набор координат показывал во сколько и сколько от общей дистанции пройдено. Кросс намечался не как основная тренировка дня, а как добавочная на выносливость, и от близнецов многого не требовалось, лишь без отставания от основной группы участников собрать все эти точки. Если запустить два потока преследования, то в общей толпе ветрогонов сам Стрибог не разберётся, кто есть кто... Да, чёрт возьми, гениальная мысль! Савва ждал, был уверен, что брат его поддержит. И Вахтанг не подвёл. Тряхнул мокрой кудрявой головой, соглашаясь на авантюру, и хлопнул звонко по левой руке.
Подмена была произведена мастерски – на втором кругу. Ещё полкруга мальчики летели рядом со своими двойниками, проверяя, насколько хорошо их отмечают сенсоры. Убедившись, что всё чётко, два плута скрылись в благостной тени ореховых пошновских рощ. Увитый плющом и лианами полумрак поглотил их, дурманящие ароматы диких цветов обволокли сознание и заставили заулыбаться.
– О-ох, хорошо! И нахрена нам эта Трамонтана! – Вахтанг обнаружил какое-то ползучее растение с большими листьями-чашами и стряхнул на себя остатки дождевой воды.
– Погоди, грязнуля, тут недалеко есть речка, – подсказал Савва. – Горная, чистая. У разрушенного моста. Я видел карты в столовке. Сгоняем туда?
– Давай!
Братья поспешили на поиски воды. Два резвых потока неслись через покрытые растительностью овраги – пернатые одиноко стоящие пальмы перемежались щётками кипарисников, и всё это облачалось в клубки лиан. Деревья выглядели так, будто тут поиграл гигантский котёнок, размотав по ним клубок зелёных ниток. Огибать перепутанные стебли было сложно, еще сложнее – не зацепить краем потока ежевичник. Бледные ягоды на кустах пока не годились в пищу, а вот шипы уже выросли что надо, и вписаться в них не улыбалось даже бывалому стормеру. Невдалеке слышался гул воды, и близнецы на лету переглянулись – оба подумали про водопад. Так и вышло – деревья внезапно расступились, выпуская два озорных ветра, и мальчики замерли, вися над дымной стремниной. Полноводный от недавних дождей колосс точно играл платиново-белой гривой, красуясь перед нежданными гостями. Ледяная беснующаяся масса низвергалась к лесистому ущелью, омывая сваи разрушенного моста. Савва мигом прикинул – железнодорожного. До сих пор виднелись стёкшие вниз, будто оплавленные ириски, полосы рельс и беспорядочно торчащие то тут, то там опоры – шпалы, сваи, какие-то трубы и арматурины.
– Вай мэ!{?}[грузинское «Ничего себе!»] – Такое восклицание у Вахи вырывалось неосознанно и, как правило, в минуты искреннего восхищения. – Вот это место!
– Я уже не жалею, что мы забили на трень, – Савва хмыкнул и снизился, окунув ноги в прыгучую воду.
– Смотри, брат, унесёт! – предостерёг Ваха, впрочем, и сам повторив маневр за близнецом. – Ух, ледяная! Интересно, почему сломался мост?
– Борис вроде рассказывал, тут случился камнепад, – постарался перекричать поток Савва. – Ещё в семидесятых! Многие сваи подкосились и обрушились, хорошо, поездов по нему уже лет двадцать не ходило. Мост думали отремонтировать, а потом забили болт! Так он и гниёт тут!
– Жалко! – воскликнул Вахтанг, пытаясь выкорчевать одну из рельс. – Красивая была бы дорога!
– Раздолбаи! – отрезал Савва, осматривая гнилую конструкцию. Пачкать руки в ржавчине, подобно брату, не хотелось. Но развалины и впрямь впечатляли. В Савве вновь поднялось неявное волнение, он нахмурился, ожидая, что сейчас мозг подскажет: ты тут уже был. И точно. Как во многих других местах – в Заглядово ли, на Дуроскоковском переулке или Петровском парке Савва ощутил себя здесь хозяином. С чего – непонятно, но неведомое чутьё подсказывало ему – это твоё местечко, протяни руку – и вспомнишь. Савва уже почти не воспринимал, что там ему бормотал брат, только отзывался рассеянным «угу» и шарил глазами по сваям моста, осматривая каждую. И тут углядел нечто не совсем обычное.
Торчащий из воды обломок трубы среди не до конца подгнивших свай изнутри оказался залит бетонной массой. Савва приблизился, вгляделся. Так и есть – следы пребывания вандалов. На бетонном зеркале виднелись два отпечатка ладоней. Более крупный, снятый явно с левой, помещал в себе меньший, правый. Большие пальцы сложенных ладоней смотрели в разные стороны, а сама фигура напоминала шестиязыкое пламя. Рядом, видимо, в ещё не застывшем растворе была выдавлена надпись:
«Мэл и Гор. 1988 г.» и сбоку от первой надписи – вторая, более новая, уже криво, с нажимом нацарапанная острым по твёрдому:
«без тебя – бездна».
Бездна бездну призывает голосом водопадов твоих...{?}[Псалом Давида 41, стих 8.]
Савва вздрогнул, узнав тот же бесстрастный голос, что и прежде. Стало невыносимо зябко, точно слова жидким азотом разлились по мездре под кожей. Гул воды разом выключили. Брат, окликавший с берега, шевелил губами и тоже казался беззвучным. Слух Саввы разрывало лишь гулкое биение его собственного сердца. Он не сомневался в том, что здесь, в этом куске ржавой трубы, сокрыта личная тайна. Только – чья? Левая рука сама собой легла на бетонное зеркало, накрыв живой ладонью каменные. В голове стало мутно и сумбурно, нарастала паника. Хотелось сбежать, немедленно покинуть это живописное место, вернуться в лагерь, поближе к людям и подальше от пугающих видений. Савва попятился и ткнулся в плечо встрявшего сзади Вахтанга.
– Ты чего, э?
– А..?
– Ты чего, говорю? – брат развернул его к себе за плечи. – Бледный какой-то.
– Да так, – скривился Савва, стараясь не оглянуться. – Устаём, как черти, мать их! Хоть бы день отдыха дали.
– А, и не говори, – подхватил Вахтанг. Савва заставил себя глянуть на часы и определить время. Это далось с трудом.
– Помотали отсюда, а то хватятся, – скомандовал он.
– Помотали, – согласился Вахтанг и коснулся братова лба. – Ты точно норм?
– Точно, – Савва сбросил его руку, свернулся шустрым током и прорезал джунгли – только листья закачались.
====== 14. Секрет ======
Июнь 2046 года, Качурский округ, Приполярье.
...Спустя три дня началась дрисня.
Ближе к полярному кругу и так лета, считай, нет. Вдобавок и качурская погода решила внезапно объявить вторженцам ультиматум. Впрочем, ничего удивительного. Задним умом Илья понимал, что сама земля способна таким образом отгораживаться от докучливых учёных, не желая раздвигать перед ними недра, полные сокровищ. Или, может, ему просто чудилось. Он ведь не был вещим. А дочки-ведуньи, и большая, и маленькая, спокойно себе жили и не выказывали тревог. Вот и сейчас Владка лазала, шелестя непромокайками, где-то в длинной пологой низине со следами схода ледника, а Светка собирала скупые цветы и травы для венка. Ключицу гадко тянуло, настроение из-за этого было неважным, да и в целом больше хотелось спать в прогретом чуме, чем барахтаться в грязи. Одно радовало в моросящей слякоти – гнус прибило к земле. Пользуясь простоем в шурфовке, Илья взял девочек не на прогулку – на разведку. Но его «научный-консультант-шести-лет-от-роду» оказалась настолько впечатлена строгой красотой края предков, что попытки добиться от неё внятных предсказаний Илья вскоре признал провальными. И больше обсуждал вероятность нахождения следов цивилизации Калтысь со Светославой Истиславовной, ох, простите, Светланой Семёновной. Хотя, Светка не возражала и против первой трактовки имени. Илья украдкой залюбовался старшей, и тёплая гордость согрела ему душу. Светка получилась красавицей и рукодельницей. Русые волосы падчерицы отростали отлично, и она сегодня смогла заплести их в короткие косички, заметные из-под штормовой куртки. Тонкие, но сильные пальцы, не боящиеся никакой работы, умело перебирали стебли, складывая цветок к цветку. Щёчки успели расцвести поляной веснушек – и когда только успела? А губы шептали слова песенки. Илья знал её от слова до слова и прекрасно понимал, о ком стучит падчерицыно верное сердечко.
– Я спущу на воду венок со свечою, так легко, так легко... Чтобы плыл по ручьям-полыньям за тобою далеко, далеко. В полыньях среди туч чтоб светил он высоко, высоко, в том краю, куда я тебя отпустила – далеко, далеко...{?}[песня группы «Мельница» – «Далеко».]
– Где коса об чьи-то шеи, словно песня, звенит? – хохотнул Илья, пытливо щурясь.
Светка прыснула, прикрывшись рукавом. Шутка ей понравилась.
– Ох, да. – Её глаза бликнули озорством и тут же стали печальными. – Неужели, так и будет в нашей жизни? Я тут, он там. И видеться раз в два месяца по большой удаче.
– Ты знала, с кем обручилась, – рассудил Илья. – Я ли тебя не предупреждал. Это его долг и путь. Он не свернёт с него, Светоч.
– И не надо. – Светка решительно сдвинула брови, перевязывая кругляш венка травинками. – Тимур – великий воин. Я выдержу разлуку, если и он выдержит.
– Куда он денется, вы же Небом венчанные, – утешил её Айвазов. – Он столько искал тебя, и... Александра Малютична ведь тоже чёрти где, а мы тут.
– Да, – дохнула Светка и набросила на большую голову отчима своё духмяное рукоделие.
– Эй, эй, сними, завянет, – упредил он её, но Касаткина полезла за мобильным.
– Сдерживай силу, Илюш, и улыбайся!
Засмеялась, подбадривая напряжённо замершего Айвазова, и сделала пару кадров. По-видимому, удачных. Илья выдохнул, и почувствовал, как венок на его голове резко обвис сухоцветами.
– Ну вот, теперь никому не докажешь, что ты – чернобог. – Светка довольно развернула на экране сосредоточенную рожицу Ильи с венком живых цветов на высоком челе. – Отправим Саше и Тимке.
Тот заулыбался и вручил ей бублик мокрого сена.
– Поиздевайся, поиздевайся.
– Папочка! Светочка! – заголосила из оврага младшая дочка. – Идите сюда!
Взрослые устремились на зов, особо не рассчитывая услышать ничего сногсшибательного, как зачастую бывает с маленькими детьми. Но Влада махала им рукой и показывала себе под ноги.
– Вот тут, папа! – она топнула ножкой.
– Что «тут»?
– Тут везде спят люди. Тут, тут и тут.
Мокрый палец Бусинки считал точки, как сообразил Илья, захоронений.
– Давно, дочка?
– Угу, – кивнул цветной капюшон. – Много много эпох. Ты тут найдёшь и их, и всякие вещи, вазочки и красивые украшения. Раньше их постельки выше находились, а потом сюда съехали. – Айвазов, мигом вспотев от возбуждения, зарыскал глазами по сектору. Дочка явно имела в виду оползень, и, судя по всему, не единственный за много веков. Если так, то под слоем грунта всё могло перемешаться и переместиться на десятки километров вниз. Он обратил внимание на склоны оврага и покрытые мхом молчаливые камни по их краям. Да, весьма вероятно, что тут могли располагаться захоронения.
– До кремации эрси обустраивали своих мёртвых в подвешенных к деревьям домовинах, – напомнила Светка. – Я не слышала о распространении у кочевников ингумации{?}[захоронение в земле.].
– А жители древней Калтысь, если верить написанному моим отцом, широко применяли погребения в земле. Когда на неё ещё не надвинулась вечная мерзлота. Он искал именно земляные захоронения, но удача не улыбалась ему, – объяснил Илья.
– Да, у Бабогурова не упоминаются раскопки захоронений на территории Качурки. – Светка стряхнула с очков капли.
– Значит, мы станем первыми.
Илья собрал ладонью дождевую морось с волос и перетёр в пальцах, прикидывая.
– Ну и – Всеславу Ростис... – он внезапно вспомнил о Каргиной и осёкся. – Ростиславовичу не помогали маленькие ведьмы, а Умси, полагаю, не спешила снабжать его сведениями!
– Это может стать очередной сенсацией, – озвучила Касаткина то, что уже пришло Илье в голову. Он лишь кивнул и устремился рысью вверх по склону, инспектируя участок. Забрался наверх, уцепившись рукой за сосновые корни, вгляделся в частокол древесных стволов, сам не зная, что высматривает. Куски плит? Торчащие над могилами треугольные крыши домиков, свойственные более южным свирьцам? Ерунда. Хорошо искать приметы столетней давности, а когда речь идёт о нескольких тысячелетиях, то тут глаза тела не помогут. Нужно иметь чистые глаза разума. Ведовскую или шаманскую мережку.
– Пап, папуля, – Илья вздрогнул, когда Влада зависла перед ним на одном уровне с лицом. Привыкнуть к её колдовским умениям было сложновато. С её ноги сполз и брякнул оземь сапожок. Айвазов поймал дочь в объятья. Та сразу прижалась к нему, словно он не был колдуном смерти, отпугивающим всё живое. Ну да, ну да, для неё-то он всего-навсего отец, которого она мечтала узнать с самого рождения. И всегда охотно принимала ласку, не то, что он сам.
«И моя, и не моя», – Илья присел у корней, стараясь удержать на руках детское тельце, и натянул Бусинке обувку.
– Ну что такое?
– А хочешь, – дочь приблизилась губами к его уху и залепетала тихо-тихо, – я тебе большой секрет расскажу! От Лики узнала.
– А ну-ка.
– Вон там, видишь, гора, как спина у кошки? – Влада указала пальцем на соседнюю сопку, видневшуюся за редким таёжным массивом. – И у неё, видишь, шерсти не хватает на спине.
– Вижу. – Илья приметил лысое, лишённое растительности пятно на склоне.
– Там спит принцесса. – Владкины чёрные глаза на мгновение полыхнули зелёным самохваловским пламенем. – Настоящая! У неё много игрушек и нарядов, а ещё есть пять куколок. Они очень красивые. Ты мне веришь, папа?
– Верю.
– И мы их достанем?
– Если они там, достанем. – Айвазов сглотнул, прикидывая, когда распогодится, сколько дней займут работы, и как доходчивее объяснить группе почему стоит задвинуть всю прочую дребедень и копать там, где до них никто не рылся.
«Впрочем, к этому можно припахать и Светку, – думал Илья, подавая старшей девочке свободную руку, чтобы та забралась к ним. – С даром убеждения у неё всё отлично, пусть тренируется. А мы пока разрисуем карту в соответствии с изменением плана, и хотя бы примерно наметим точки для нанесения шурфов».
Он от всего археологического сердца надеялся, что не напрасно решается на авантюру. Как показывала практика, подобные экспедиции довольно часто затягивались, сжирая куда больше бюждета, чем было запланировано. Однако, зацепившись взглядом за сине-белую эмблему на новой камуфляжной куртке, Илья тут же мысленно пожурил себя за излишние сомнения. Впервые за всё время исследования Качурки главным спонсором мероприятия выступал сам «ГосПар». А значит, теперь, с подачи супруги и согласия всех членов экспедиции, доцент Илья Каримович Айвазов мог творить на родной земле, что хотел. Качурка принадлежала сама себе и его семье. И средств на любые капризы у новосвирьских археологов было просто завались. В кои-то веки! Чернобог неосознанно, но очень довольно осклабился и дёрнул Светку за капюшон.
====== 15. Принцесса ======
Говорливо журчала вода. Долгожданное солнце переливалось по прыгающим на порогах струям, как по миллиардам битых стёклышек. Длинногривый ветер причёсывал ельники и камыши, усложняя задачу. Но Илье это нравилось. Он тренировался.
Раздетый по пояс, охристо-бронзовый в лучах рассветной, мерно катящейся вверх звезды Илья замер с натянутой тетивой. Задержал вдох, сосредоточился на цели и пустил стрелу в полёт. Яркая молния, злобно завыв, пришла в щит рядом со своей сестрой. Буквально секунды назад обе покоились в колчане, а теперь вгрызлись в деревяшку. Илья улыбнулся и достал следующую стрелу. В руку возвращалась былая твёрдость.
Мраз тогда, в Балясне, осмотрел его и похвалил – Илья добросовестно занимался реабилитацией. Но не ради одобрения Верховного Колдуна, а чтобы поскорее выздороветь. Во многом этому способствовал и дивный чаёк Каргиной. Как только Ярослава узнала, что Илья дрался по сумасшедшему за родную землю и повредил кости о Подпись Борзого, у него сразу появился особый сбор – с женьшенем, окопником и девясилом. Ну и большим количеством душицы просто потому, что Илья любил душицу.
