Текст книги "Право рождения (СИ)"
Автор книги: Gusarova
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 34 страниц)
Хозяин довёл колдунов до двери со струящимся из-под низу светом и большим ключом отпер её. Тим с Ильёй ахнули в один голос: комната представляла собой бесконечную пещеру с миллионами и миллионами свечей – какие-то, почти целые, горели ярко, другие тускнели, оплавленные и покривившиеся, иные дымились, коптя обугленными огрызками фитилей. Хозяин Смерти, сосчитав погасшие, приблизился к ним и придавил дымные концы послюнявленными пальцами. Достал большой нож, счистил воск в мешок. И тут только Борзой обратил внимание, что свечи, каждая, стоят на картах, напоминающих игральные. Хозяин Смерти бережно отряхнул карты от прилипшего воска а после поместил их в конец пасьянса, разложенного на большом столе посреди пещеры. Его Тим тоже не приметил сразу, но, разглядев, выяснил, что в рядах карт нет ни одной с повторяющимся рисунком. Потом Чернобог достал из пасьянса ближние к себе карты, уложил их на полки вместо убранных и закрепил поверх новые, целые свечи.
– Вот как это делается, – завороженно шепнул Илья. – Так тасуется жизнь. – Потом опомнился и сдвинул брови, сжал кулаки. – Ты не хочешь объясниться, старый, золотозависимый аферист? Ты бог, но твои деяния похуже, чем у иных дышащих! Не стыдно тебе от собственного двуличия? Мне любопытно, как бы отреагировал Хорз, зная о твоих гнусных происках?
– Хорз? Двуличия?..
Ему ответом стал очередной хохот. Илья взбесился, аж глаза покраснели. Тим и сам бы отчитал любого другого нечестивца, если б перед ним не стоял бог, пусть и полностью порочный. Хозяин же Смерти закончил веселье вздохом, полным кручины.
– Хорз, говоришь. – Понятливо скривил рот, высыпал из кисета, пристёгнутого к цепочке у ремня, золотой порошок – прямиком на отполированную поверхность стола у пасьянса, и через узкую трубочку втянул допинг сперва одной ноздрёй, затем другой.
И начал резко преображаться. Исчезло мертвенное сияние. Ушли усталость, худоба и измождение, разгладились тысячелетние морщины. Ёжик седых, выгоревших волос завился золотыми локонами, безразличие во взгляде сменилось сострадательным теплом, а сами глаза обрели оттенок золотой пыли, словно один вдох через трубочку наполнил их метелью игристых искорок. Кончики пальцев Хозяина загорелись тем же тёплым, благодатным сиянием, как и вся пещера. Перед ошеломлёнными метаморфозой колдунами стоял бог, сотканный из света.
– Солнцебог, конь коней... – промямлил Илья, чуть не падая от изумления. – Невероятно... Хорз! Две ипостаси!
«Вот почему Сирин Маргарита пела на свадьбе у Ильи, – ни с того, ни с сего вспомнилось Тиму, – «жесток твой бог, конь коней, Конь-Солнце»!{?}[строчка из песни «Мора» группы «Мельница».] Знала, или?...»
– Удивлены, деточки? – Хозяин опять засмеялся, на сей раз звенящей апрельской капелью. Снова тронул фитили – тех новых свечек, поставленных заместо прогоревших – и они один за другим начали вспыхивать от его прикосновения огоньками новых жизней. Колдуны, присмирев, очарованно смотрели за работой Зажигающего и осознавали мудрость бытия. Верно, смерть и жизнь ходят рука об руку, без одной нет другой, но чтобы настолько близко...
– Вот это да. Они едины, – прошептал вслух Илья.
– А как же ты хотел, Илюша? – Хорз раздавал рождение и огоньки на кончиках его молодых пальцев тускнели, кожа вновь истончалась и сохла, покрываясь морщинами увядания. – Единство мира преподносится всеми религиями так или иначе. Без ночи нет дня, без тьмы невозможно познать свет. Моя ли вина, что вы чураетесь одного и восхваляете другое? Человечишки пристрастны. То, что объединяет всех дышащих на этой поганой земле, – он зажёг последнюю свечку и повернулся к колдунам снова в облике сварливого, истерзанного вечностью старика, – золото.
– Золото?! – одновременно вскрикнули Тим с Ильёй.
– Золото, детишки. В каждом дышащем, в каждом тельце есть по десять миллиграммчиков золота. Половина в косточках, половина в кровушке и тканях. С окончанием жизни золото уходит в землю. И должно бы там оставаться для меня, для того, чтобы я мог зажигать ваши огоньки. Но людишки, уподобившиеся богам... – Чернобог подёргал себя за седой ёжик, – корыстны до неприличия. Ну зачем вам золото, невечненькие мои? Зачем вам инертный металл? Как вы почуяли его священную власть? И как вы при этом не смогли понять предназначение золота? Я поражаюсь!
– Всё дело в золоте... – пробормотал, сражённый откровением, Айвазов.
– Вы добываете золото, вы носите его на себе, храните в банках, в ваших домах, в музеях, не используя. Вы платите золотом, продаёте золото, не ведая, для чего оно создано, а потом удивляетесь, куда деваются леса, зверьё и ваша возможность зачать. Чем больше золота уходит из круга рождения, тем меньше у меня сил. Трудно ли тут стать одержимым? Как ты думаешь, Илюшенька, отчего я драконом напал на Золотую Землю и остановился у жертвенной Калтысь?
– Чтобы вернуть себе добытое людьми золото, – проговорил Илья. – Себе и... Потомкам.
– Правильно, пятёрочка, – оценил его догадливость Хозяин. – А зачем мне договора на золотые прииски и достояния теночки?
– Чтобы золото хоть как-то возвращалось в рождение?
– И тут в яблочко! Дышащие. Ну зачем вам священный металл? – воззвал Хозяин. – Вам самим не кажется, что в вашей жизни перебор по золоту? Вы помешаны на золоте! Золотое слово. Золотой век. Золотой фонд. Золотое сечение. Золотое сердце. Золотое правило. Золотые руки.
«Золотой дождь», – зачем-то крутнулось у Ильи в голове.
– Забавненько. Но туда же, в тему. Золото почиталось во все века. И никому из вас не пришло на умишко, что оно не ваше! У вас нет права красть золото у жизни! Откуда мне брать его, если оно конечно! – Хозяин опять разошёлся. – Мне, богу! Я обворован своими детьми и вынужден заключать договора со всякими подонками, чтобы частично возвращать его себе! – Его ершистая макушка вспыхнула синим светом, изо рта заклубилось марево. Илья и Тим стояли, потупившись, и оба сгорали от стыда за свои поступки в том числе. Илья вспоминал, сколько золота добыл за жизнь археолога и отправил по музеям и хранилищам, а Тим осознавал, что и колдовские перстни отлиты из золота.
– Если бы я знал, то никогда бы не покупал золото, – проговорил Борзой.
– Золото овладевает умами, – возразил Хозяин. – Сложно отказать себе в нём даже ради спасеньица жизни ближнего. Страна Городов противилась настолько, что предпочла кануть. На Качурке народец оказался более сознательным.
Тут колдуны не смогли сдержать испуганных возгласов – на плечи Хозяину легли словно из самой полутьмы пещеры нежные, бледные женские руки. Ласкающе огладили, перешли на шею и сдавили с двух сторон, словно желая удушить. Такое же белое, довольно смеющееся лицо возникло у самого уха Хозяина, розовые губы прихватили мочку, голосок шепнул:
– Это потому, что я отпустила туда мою девочку.
– Вот и моль замогильная припорхала вспоминать свои козни, – не без оттенка любования проворчал Хозяин, принимая поцелуй белой женщины. – Холодна, как вечная мерзота.
– Мерзлота, ты хотел сказать? – в голосе женщины почудились обидчивые льдинки.
– А я что сказал?
«Морена!» – узнал богиню Тим. У её подола, сотканного из колючей вьюги, копошилась маленькая узкоглазая альбиноска, такая же снежная, как сама Морена, и с настороженным интересом посматривала на Илью.
– Она пленила меня драконом за якобы пристрастие к золоту. Приковала на этом самом месте, в пещере, и думала, что права. Женщины всегда уверены в своей правоте, что бы они не делали с нами, мужчинами. – Хозяин обличал смеющуюся супругу и не сводил с неё глаз – всё таких же беспристрастных, но со сквозящей через грань этого беспристрастия влечением. – Она держала меня закованным в золотые цепи и понять не могла, отчего вместе со смертью пресеклось рождение. Сколько веков тебе потребовалось, чтобы разгадать мою тайну, зимушка?
– Я скоро тебя раскусила. – Морена обнажила его запястья и огладила белёсые шрамы, оставшиеся от их распри. – Шла замуж за смерть по договору, а влюбилась в жизнь.
– Так и бывает. А я люблю тебя во всём, белое безумие, и всегда любил. – Они смотрели друг на друга, и колдуны чувствовали себя лишними здесь – для бога и богини на мгновение вечности многослойный мир перестал существовать. – Бог есть любовь.
– Не гневайся на них, они наши неразумные дети. – Морена поцеловала его ещё раз.
– Помиловать?
– Помилуй и вызволи. Моей маленькой нужно родиться. – Богиня-зима погладила волосы девочки. – И твоему солнечному сыну.
– Он сынок Хорза, не мой, – отнекался в шутку Чернобог.
– Скажешь тоже.
Богиня взмахнула подолом, подняв снежную метель, но Илья заметил, что все горящие свечки уцелели.
– Кто же вынесет их, душенька моя? – резонно спросил Чернобог. – Алконост отпущена. Где взять другую райскую птицу, чтобы связать миры?
«А и верно, – с сожалением подумал Тим. – Как нам с Ильёй вернуться? Должно быть, не выйдет. Умерли, значит, умерли».
По омрачённому виду Ильи было понятно, что он думает о том же. Но вдруг они услышали до странности знакомый голос:
– Я за ними.
Чернобог с показным радушием раскинул руки:
– Кого я вижу! Гамаюн, птиченька моя!
Тим обернулся. На одной из полок сидела другая райская птица – хохлатая, с длинным роскошным хвостом. Ни лап, ни крыльев у неё не было видно под пушистым чёрным опереньем, а синие глаза смотрели на Хозяина внимательным взглядом Евгения Николаевича Лащенко.
– Женя, – шепнул тревожно Илья. – Ты не умер?
– Пока держится за жизнь теми лапоньками, которых у него нет, – ответил за Гамаюна Чернобог и ткнул на почти догоревшую свечку. – Жень, Ирий не должен пустовать без вестников. Одному из вас хорошо бы вернуться к яблочкам, и кому – сам знаешь. Ты уже почти концы отдал, стоит ли брыкаться? Давай, потушу тебя сейчас? – Он обслюнил пальцы и занёс над Жениной свечкой. – Свобода быть Гамаюном в полной силе, как тебе?
Лащенко гордо выпрямил шею и вздёрнул клюв.
– Я за ребятами. И с Ритой... Не успел попрощаться. Дай мне год.
– Не маловато ли? – возразил Хозяин. – Что тебе этот год?
– Я успею прибраться. И отойду спокойным.
– Хорошо, Женёк. – Пальцы убрались от трепещущего огонька жизни Лащенко.
– Позволь мне их забрать, – попросил Женя, кивнув на колдунов.
– А ты утащишь без крылышек-то?
– Я не хуже других райских птиц, – скромно ответил Гамаюн. Взмахнул хвостом и оказался под сводом пещеры. – У них нет другого шанса выбраться.
– Это так, – Чернобог обнял Морену. – Ну и проваливайте. Только никому не трепите про то, что видели. Узнаю о намерении – приберу до распускания языка. У меня это быстро. Мне пиарчик ни к чему.
Белая богиня приласкала девочку и спросила её серьёзно:
– Пойдёшь к папе?
Та решительно кивнула и протянула ручки у Илье. Айвазов подхватил её и прижал к себе.
– Не боишься больше, Лика?
– Миленько, – прокомментировал их воркование Хозяин. – Забирайте тогда и этого. – Он за шкирбан вытащил из-под стола крепкого улыбающегося мальчишку и отдал Илье на другую руку. – Катитесь отсюда, надоели вы мне все. Работать мешаете.
Залезая на пуховую спину Гамаюна, Тим увидел, как Чернобог суёт себе за пазуху целую свечку и снова ссыпает на стол дорожку золота.
– Жень, помни, у тебя ровно годок.
====== 88. Поцелуй ======
День близился к вечеру, на высокогорье ложился обледенелый сумрак. Засыпанные снегом пещеристые склоны Исты в гаснущем солнце становились терракотовыми. Мир и безмятежность простёрлись над бывшей территорией преступных некромантов. Никто больше не крал души предков. Никто не угрожал живым. Лагартос канули в прошлое. В душе делили царствование покой и скорбь.
Теневой «Юничат» после трёх непринятых звонков маякнул сообщением от матери:
«Бусинка проснулась и спрашивает папу. Я слышу сердце Лики, она шевелится. Инна жалуется на схватки, Карга вызвала борт. Дичи, как вы? Вы рипнули их? Как парни?»
Как...
Савва не стал отвечать за Илью, отложил телефон. Безнадёжно глянул на два холодных трупа у себя за плечом. Вздохнул и вернулся к выдалбливанию могил.
– Мантас.
Стылая порода поддавалась плохо. Голодный, изодранный о колючки, смертельно уставший Савва горсть за горстью, камень за камнем отвоёвывал у горы два места для чернобогов. Да, улететь на поиски жилья было бы разумнее, но оставить Тима с Ильёй так, на расклёв галкам он не мог. Силы ветрогона могли кончиться в любой миг, фиников не осталось, а готовить Савва не умел. Да и вряд ли кусок полез бы в рот.
«Я справлюсь, – зацикленно дрожало намерение. – Похороню их и улечу».
– Мантас.
«Птица обманула, – отзывалась крамольная мысль. – Унесла твой договор, ищи-свищи. Есть ли райской птице дело до каких-то там колдунишек? Ты дурак, Савва, и поплатился за свою дурость».
– Неважно, – шевельнул холодными губами Яхонтов. – Я выживу за нас двоих, за себя и Ваху. И, даст Небо, отыщу его. Научусь быть некромантом и отыщу. Брат жив.
То же гадкое здравомыслие ответом шуршало по совести:
«Чудес не бывает. Ты один».
Могилы были почти готовы. Под каменными грядами тела чернобогов не тронут падальщики, а фотографии гор помогут отыскать их, когда придёт время, и Савва наберётся сил оповестить мать. Но не сейчас. Точно не сейчас. Запястья гноились, несмотря на то, что Савва, шипя, вытащил из ран колючки, другие царапины тоже противно саднило. Недолго до заражения крови, но Савва вёл себя как дикий зверь, расчитывая на крепость иммунитета.
«Хер с ним».
Факт победы над брухо и возвращения девчонок к жизни радовал как-то мало, но теперь нельзя было раскисать. Савва сильный и уже не маленький, раз сумел убить целого Каброна. Нужно взрослеть. И... Придётся выбираться самому, если нет желания оказаться казнённым Верховным Шабашем. Ещё одна смерть, пусть и заслуженная, миру ни к чему.
«Больше пользы принесу живым».
Последние закатные лучи пробрались в пещеру и легли сияющими нитями на металлические плечи лука Ильи. Жаль, негде нарвать цветов, пусть самых задрипанных. Савва вздохнул, оценил глубину могильных ям.
– Сойдёт.
... Тимофей Берзарин испытал острую потребность вдохнуть, и глоток воздуха дался ему не сразу. Лёгкие спеклись во время вечного сна, гортань оказалась скована посмертным спазмом. Борзой с усилием протолкал заветный кислород в грудь, и издал при этом звук сипения, которого аж сам испугался. Выгнулся на камнях дугой, цепляясь лишь головой и пятками, разогнул сведённые судорогой руки. Распахнул хлынувшие слезами глаза и зашёлся кашлем. Рядом с тем же лающим звуком на карачки перекатился Илья. Вцепился в камни, будто хотел выломать себе по куску, избавился от мокроты, прорычался, прочистил горло. Уставился перепуганными, ещё мутными глазами на Тима. Борзой перевернулся и подтянул себя к Айвазову.
– Илюша... Живы! Целы! – Вышло хрипло и радостно.
– А-фоня-ой...
Обнять. Обнять его, родимого, разделить огромное счастье выбраться живым из челюстей смерти, оттуда, куда судьба занесла обоих, не позволив разлучиться. Прижать к себе, стиснуть так же крепко, как и он, чтобы чернобожье живое сердце стучало об сердце, чтобы сила вновь на миг стала единой. Как и любовь.
– Живы... Родимый мой.
Схватить за уши и покрыть поцелуями. Умный лоб, пушистые ресницы, колючие щёки с родинками и, наконец, мягкие, прохладные губы.
– Люблю тебя.
– Чт...
Заткнуть жарким поцелуем, не дать отстраниться, сходя с ума от желания и метнувшегося вон сердца, одарить всей накопленной нежностью...
Негодующий, надсадный рык, резкий толчок ладонями в грудь и следом – кулак в переносицу, отрезвляющий, безжалостный, со всей дури.
– Охерел?!!
Искра едкой обиды и следом сухим порохом рванувшая ярость. Ответный удар, туда, куда только что поцеловал, в губы, звёзды из левого глаза от нового тумака и собственный кулак, завязший под дыхом у однобожника.
– С-сука... – Илья сгибается, сплёвывает кровь из разбитой губы и смотрит с убийственной ненавистью. Тим запоздало вспоминает о его ране, но ведь не Борзой ударил первым! Илья швыряется на Тима в слепом неистовстве, опрокидывает на спину и катится с ним в обним по камням, всаживая удар за ударом по чему придётся. Борзой не уступает однобожнику в желании выпустить пар, и чернобоги упоённо метелят друг друга, как самые злостные враги. Сил у них мало, и вскоре Тим выдыхается, но у этой схватки не будет победителя. Их возню разрывает крик Вахтанга:
– Э, что вы делаете! Дядя Тим! Дядя Илья! Перестаньте!
Оба моментально входят в разум, отпускают друг друга и, покачиваясь, подымаются на ноги. Лицо Борзого горит от ударов и саднит, глаз стремительно заплывает синяком, из носа течёт липкая юшка. Тим враждебно косится на Илью, тот встряхивает бровь, брызгая алым, и шумно дышит, вылупившись на бледного Ваху.
– Вы с ума посходили! – исступлённо машет руками тот. – Где Савва?
А и действительно, был же второй близнец. Тим через боль высмаркивает сопли и старается отодвинуть на задний план то, что сейчас произошло. Ваха тут, стало быть, Алконост донесла его напоследок. Значит, надо найти Савву. Чернобоги, ни слова не говоря друг дружке, сунулись осматривать местность. Вещи Саввы, его рюкзак и спальный мешок остались в пещере, но самого мальчишки не было. Был лишь жирный, едва припорошенный снегом след в колючем ущелье – всё, что осталось от тела Рамона Каброна. Сомневаться не приходилось в том, кто убил его.
– Савва!
– Савва!
На крики мальчик не отзывался. Борзой вызвал Ерёму с Зефом, выслушал причитания по поводу опасности вылазки и помятого вида барина. Принял поздравления – не тому адресованные, и велел духам искать Савву.
К тому времени Илья, по-видимому, тоже остыл. Подковылял к Тиму, подбоченившись, сплюнул кровь, проверил языком целостность зубов и, сердито пыхтя, буркнул в сторону:
– Я за ним сам слетаю. Я его найду.
Кося на Айвазова уцелевший глаз, Тим заметил у него на шее отцов аппарат. Хотелось остановить Илью, памятуя о его успехах в полёте, но потом Тим, злясь, решил про себя: пусть подолбится о скалы. Ему полезно. И согласно кивнул.
====== 89. Свеча ======
«Ох ты, чёрт! Не может быть. Так не бывает! Я же не дед!» – Потоки не силы, отчаяния, отрицания, чего угодно, но только не здоровой энергии стрибога несли Савву прочь, прочь, чур сего места! Он горел из ниоткуда взявшимся стыдом, словно всё увиденное касалось его, и касалось напрямую. Как руководство к действию.
«Чёрт, как же волнует. Да почему меня? Меня же ни от чего не прёт! А это... Это...»
Не ожившие чернобоги заставили Савву, забыв себя, броситься наутёк, их страстные приветствия и потом – поцелуй. Поцелуй между мужиками, мать! Его, Савву!
Катастрофа.
Этот прилив в паху, эта враз поплывшая голова, это вскипевшее стремление ощутить мужскую крепкую близость, как с Гором, как между ними – зачем, отчего?
«Мать никогда не поймёт этого. Этого – точно, – долбилось в виски. – Наследник величайшего рода небесных колдунов... Гей? Ваха и подавно с его «ха, дед-то был пидорас!» А как тебе брат-пидорас, ослина? И теперь Савве что? Стать таким же, как Малюта? Непонятым, несчастным, лишённым... Его?»
– Гор, неужели ты... Правда? – Савва не понял, сказал он это вслух пока мчал, сломя голову, мимо незнакомых скал, или лишь подумал. Да какая разница! Гор настоящий, это ясно так же, как и то, что Савве досталась вместе с косточкой дедова ориентация!
– Так тебе и надо.
Савва поздно понял, что падает от переутомления, еле успел поймать себя на поток в метре от земли и чудом донёс до ближайшей расщелины. Упал в кучу веток, нанесённых сюда то ли ветром, то ли птицами, и замер, вперившись в краплёное первыми звёздами небо.
– Гор настоящий. А я?
Решение уйти было правильным. В любом случае правильным. Ребята живы, и... Савва успел увидеть, как Алконост вырывается из-под земли с Вахтангом на спине. Она выполнила обязательства, спасибо ей. Семья спасена. Чего ещё желать?
– Я лишний, – шепнул себе Савва. – Я там лишний. И косточки нет. А чужую использовать? – Он достал из кармана косточку Каброна. – Ну нахер. Хватит. – Зажмурился, одновременно выбросив её в кусты. – Не хочу. Хватит.
На тело навалилась смертельная усталость. Пустой желудок позволил холоду забраться под одежду и придавить Савву к тверди.
«Ветрогонам надо есть, особенно, если они далеко летают или стормят, – как-то поучал Валера. – А то можно и сознания в полёте лишиться. Или – не смочь взлететь, как Вовка Корундин на Калтае».
Савва был не Вовка Корундин, но в полной мере оценил небезосновательность этого предупреждения. Мозг реагировал заторможенно и как-то... Равнодушно. Да, на отсутствие пищи Савве было по странности плевать. Финики ведь кончились.
– Похер. Всё равно... Ну кому я...
Собрав остатки сил, он заполз глубже в расселину и укрылся от противного пронизывающего ветра. Скоро на горы опустится тьма и принесёт снежный холод. Говорят, замерзание – щадящая смерть, Моренова милость. Единственное, вроде бы, когда умираешь от холода, страшно хочется в туалет. А так – уснул и с концами. Савва прикрыл глаза.
Вот так.
Перед тёмными шторками век вдруг стало светло, и нечто согревающее дохнуло по коже. Да, когда замерзаешь насмерть, тоже чувствуешь жар. Савва читал об этом. А ещё видится нечто хорошее. Ему стало любопытно, что это так сияет, и он глянул через щёлки ресниц на незваного гостя. Увидел – и округлил глаза от неожиданности.
Перед ним присел непойми откуда явившийся юноша, прекрасный, как солнечный свет. От его сияния стало не тепло, жарко, будто он был воплощённой звездой, неисчерпаемой жизнью. Миловидные черты озарились приветливой улыбкой, золотые кудри рассыпались по плечам, а глаза щурились мерцанием живого золота. Савва тряхнул головой, но наваждение не схлынуло. Незнакомец улыбался и снисходительно смотрел на Савву.
– Гор? – сумел просипеть тот.
Солнечный незнакомец придвинулся ближе и взял Савву за руки. К его коже, нервам, жилам тут же прилили здоровье и бодрость, изнеможение отступило, мозг заработал, как заведённый.
– Нет, ты не Гор, ты...
– Ты всё помнишь его, надо же, – в голосе незнакомца было столько сострадания, что Савва чуть не расплакался, найдя отклик. – Ты всё ещё по нему тоскуешь.
Странный собеседник абсолютно точно знал о том, что мучало Яхонтова. А ещё – Савва узнал его голос. Тот самый, который порой просыпался в нём и говорил странные, пугающие вещи, годные для всенощных размышлений.
– Я не Малюта, – воспротивился Савва.
– Но тебе досталась именно эта его часть... Подумать только. Не его порочность и злоба, а любовь.
– Что же в этом хорошего? – смутился Савва, догадываясь, что говорит с богом.
– Потоки воды не в силах погасить любовь, и утопить её тоже нельзя, {?}[Песнь песней Соломона.] – ответил бог. – Сколько ни наблюдаю родовых гибридов, любовь никогда не стирается. Личности нет, а она есть. Это потрясающе, не правда ли?
– Что мне с этим делать? – пробубнил Савва, решив больше не препираться.
– Жить, – был простой ответ. – И – ждать.
– Ждать? – насторожился Савва. – Чего?
Бог, не убирая улыбки с молодого лица, протянул Савве длинную красную свечу.
– Чернобог просил передать тебе, что он принял твою просьбу и закрыл договор. Ему немного жаль, что ты отказался от могущества стать чёрным колдуном. Но он всецело на твоей стороне и впечатлён твоим выбором.
– Вот как, – губы Саввы дрогнули. – Что ж он сам не пожаловал выразить мне одобрение?
– Занят, – бог на миг отвёл взгляд. – Но он передал мне эту свечу. Угадай, что это.
Савва вдруг разволновался. Ясно, что, даже непонятно откуда Савва знал, но ошибки быть не могло!
– Его жизнь? – Слова дрогнули под напором чувств. Савва удержался от слёз.
– Его жизнь.
– И что? – Сделать, пожалуйста, суметь сделать невозмутимую рожу, пусть не видит, как это важно для Яхонтова, не размякать же перед Хорзом, мать его!
Солнцебог засмеялся, видя потуги Саввы.
– Я готов зажечь её прямо сейчас.
– Ох! – Савва рухнул лицом в ладони, забыв о царапинах, побыл зажмуренным и потом всхлипнул: – Давай. Но... Слушай.
– Да?
– Я не хочу... Можно мне не знать ничего о нём? И ему обо мне. – Эта просьба давалась с трудом, но была слишком важна, чтобы её не озвучить. – У Гора новая жизнь, и... вдруг ему без меня будет лучше? Понимаешь?
– Понимаю.
Савва осторожно заглянул Хорзу в золотистые глаза и увидел там веселье. Бог смеялся над Саввиными поползновениями быть хорошим и думать не только о себе.
– Что? Ну что? Я не хочу для него той судьбы! Мы же колдуны, главы родов, у нас всё равно ничего не выйдет! Я дарю ему свободу!..
– Я сделаю так, как ты просишь. Но помни: настоящая любовь имеет две стороны.
Савва увидел и вздрогнул: пальцы Хорза загорелись слепящими огоньками, он прижал их к фитилю свечи жизни, и та вспыхнула ярким, сильным пламенем. Благоговейный озноб прокатился по спине Саввы, глаза помимо воли намокли. Он молча созерцал ровное горение новой жизни и не мог произнести ни слова, боясь потушить её неосторожным дуновением. Бог же легко убрал горящую свечу обратно во внутренний карман пиджака. Савва сделал себе пометку: запомнить день и отсчитать девять месяцев.
– Ты рад?
– Кажется, да.
– Уверен, что тебе больше ничего не нужно? – зачем-то уточнил Хорз.
– Прости? – Савва всё ещё находился под впечатлением от таинства зарождения жизни Гора.
– В тебе присутствует чужеродная сила... Как она тебе?
– А! – спохватился Савва и разглядел кости на своих руках – это было пока единственное, что он умел силой Каброна. – Я... Я нечаянно. Я могу вернуть!
Бог опять развеселился – потешался над растерявшимся Саввой.
– Ты не остановишься. Чернобог это уже понял. Ты оказал всему миру большую услугу, убив некроманта. И посему: мне велено оставить тебе его силу. И всем твоим наследникам.
– Что? Как? – Савва захлопал глазами и сжал кулаки, борясь с эмоциями. – Как это? Сила подии по наследству? Так не бывает!
– Единственный и неповторимый род с силой поднимать мёртвое, но даром воздуха. Вы же этого добивались правдами и неправдами?
– А так можно?
– Лучше так, чем если вы не уймётесь, Яхонтовы. Используй обе силы с умом. – Хорз подобрал ягуаровую косточку Каброна – как только нашёл в валежнике? – и показал Савве на вытянутой руке. Яхонтов ахнул: на его глазах чёрный уголёк превратился в маленький золотой самородок той же формы.
– Держи. Вот тебе новый договор на все времена, Савва Яхонтов. И цени мою милость: я впервые отдаю кому-то золото.
– Спа-сибо, – выдавил Савва и принял на дрогнувшую ладонь новую – золотую косточку.
– Не за что. Ты мне нравишься. Не мёрзни тут, отец скоро за тобой явится.
Солнцебог потрепал Савву по грязным патлам и – сразу после исчез. Растворился в вечернем небе. Ничего такого, Хорзу можно. Савва оторопело смотрел на самородок в своей ладони, потом шмыгнул носом и воззвал в пустоту:
– А... Разве Солнцебог заключает договора? Эй?
Но его внимание отвлёк неистовый вой ветра. Неровный, будто пьяный, вихрь вписался в край ущелья, прокатился по склону, наматывая на себя камнепад, и обрушился со всем этим безобразием прямо в кучу валежника к Савве.
– Дери келе это техсредство! Как люди летают?
Яхонтов вымученно и, вместе с тем, облегчённо вздохнул: из кучи веток торчали ноги Ильи.
====== 90. Его сын ======
Говорят, нижний мир накладывает пожизненный отпечаток на тех, кто смог вырваться оттуда. Илья не проверял, некогда было. На него отпечаток наложил Борзой. Да какой! Всё лицо горело. И он-то, Айвазов, тоже хорош! После всего, что Тимка сделал, взять, да избить его – благодарность прямо изо всех щелей. Стыдно и низко.
Где искать Савву Илье подсказала вещая Ярэ. Скальная галка, шустрая и деловитая, в два счёта разыскала замерзающего мальчишку. А уж долетел Айвазов сам – как сумел, долетел. Думал – как желчно отреагирует Савва на его изметеленную физиономию, но глянул на Яхонтова и успокоился. Тот выглядел не лучше. Нос, надбровья, щёки, губы, шея – у Саввы всё было в мелких порезах, а руки, помогавшие Илье выбраться из валежника и того хуже. Айвазов выровнялся, перехватил запястья мальчишки и тот прикусил губу: царапины на коже нехорошо вспухли и загноились. Медово-карие глаза Саввы запали в тёмные круги. Флёр смерти реял над кудрявой, припорошенной снегом головой. Илья поначалу испугался, почуяв родственную энергию – уж не готовился ли Савва отдать концы? Но потом, сообразив, успокоился. Яхонтов по старинной семейной традиции присвоил себе силу Каброна, и она фонила вовсю. Илья растянул в улыбке разбитые губы, и Савва через муку улыбнулся тоже.
– Болит?
– Ничего, пап.
Сдержанный вопрос и не менее сдержанный ответ. Илья засмотрелся на выставившего иголки Савву и вдруг осознал, насколько они с ним похожи. Оба скрытные и мнительные, отстранённые гордецы внешне, пламенные, способные порвать любого, кто тронет своих – внутри. И эта схожесть сейчас была так некстати, так мешала им выразить чувства словами, но позаботиться друг о друге можно и без обильных излияний.
– Ты совсем замёрз.
– Не критично. Я не боюсь холода.
«А он повзрослел, – про себя отметил Илья, доставая из заплечного рюкзака стормерское одеяло. – Вроде так-то не изменился, а смотрит совсем иначе. С пониманием. Таким сыном любой мужчина может гордиться, не только эрси».
Сорвавшееся с мыслей слово, так просто, почти буднично, наполнило Илью особым трепетом. Он подумал о том, что ни за какие ковриги не согласился бы отдать Савву на воспитание Дато. Вахтанга пусть берёт, его сын, но Савва – сокровище только Ильи и ничьё больше.
«Какое золото может быть дороже сына? – Айвазов укрыл острые плечи притихшего под его крылом Саввы. – Разве можно это ровнять?»
– Спасибо тебе за твоё решение.
Непринуждённое движение вспухшей бровью, отработанное до автоматизма многолетней необходимостью защищаться.
– Пустяки. Не стоит благодарности.
Илья засмеялся над его напыщенной и помятой миной, Савва, не сдержавшись, тоже прыснул. Секунда, и Илья крепко прижал сына к себе, стремясь укрыть от стужи и жизненных перипетий. Он был таким сильным и одновременно беззащитным, что за него стало тревожно. После всего случившегося – теперь по-настоящему. Савва выстоял сейчас, но сколько ещё его ждёт впереди? Большому человеку – большие испытания.
«Бремя родиться Яхонтовым, возможно, даже тяжелее рождения чернобогом, – подумалось Илье, когда он коснулся саднящими губами пропахшей ветром и дымом макушки, растопил снег дыханием.
– Я рядом, Савка.
– Угумс.
– Ты не должен держать мир на плечах, мой храбрый мальчик. Для этого у тебя есть я.
– И мать, к которой я не смогу вернуться.
– Почему? – Илья сморгнул слёзы и заставил Савву посмотреть себе в глаза. Карамель скатилась с его ресниц чистыми каплями, и с ними Савва проронил совсем взрослое:
