Текст книги "Право рождения (СИ)"
Автор книги: Gusarova
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 34 страниц)
– Две недели? Да мы за два дня управимся! Мы с тобой несокрушимая сила! Позволь себе расслабиться хотя бы сегодня-завтра! – и пихнул под руку фляжку.
– Сегодня-завтра, и не дольше! – Тим отхлебнул коньяка и подумал, что в Мохике им двоим будет ой как весело.
– Доберёмся до столицы и затаримся настоящей текилой. – Илья отобрал выпивку и совершил пару жадных глотков – изгиб его кадыка притом так изящно задвигался, что Тиму аж захотелось сделать набросок по памяти, как выдастся время. – Эти два дня наши, мой друг! Понимаешь, о чём я?
– Нет. – Борзой постарался подняться на ноги и одновременно прикрыться поданным Ерёмой полотенцем. Ему, по правде, имелось, что утаивать.
– Первые два дня месяца в Мохике отмечается Праздник Мёртвых, – с важностью поведал Айвазов. – Dia de los Muertos, как-то так. Да-да, в Мохике к смерти совсем иное отношение, чем у нас на Родине! – прибавил он, видя удивление в глазах Тима. – Это идёт с языческих времён. Для кого-то смерть – зло, но туземному охотнику, будь он теночки или эрси, неважно – смерть добычи преподносит жизнь на блюдце для него и всей семьи. С той поры и повелось почитание Смерти Дающей, причём, конкистадорам не удалось искоренить этот священный для мохиканцев праздник. Ну, днём посмотришь, как тут умеют чествовать нашего всемогущего нелюдима. Тебе понравится!
====== 62. Музей ======
Просыпаться с квадратной головой по вине Айвазова стало для Борзого такой же закономерностью, как и предшествующие невзгодам трапезы в «Маке». Всякий раз компания старшего чернобога обращалась в конечном итоге попойкой! И День Ангелочков{?}[первый день праздника Dia de Los Muertos, день поминовения умерших детей.] в Теночтитлане не стал исключением. Тим продрал глаза и почмокал. Во рту было сухо, в носу тоже. Кожу тоже стянуло от сухоты воздуха. А за окном гудели в бесконечной пробке машины, добрая половина до сих пор на бензиновом ходу.
– Мрак...
Вчера они со вторым знатно набрались, а ведь ничто не предвещало беды. Почтенный доцент, кандидат исторических наук, сразу опосля заброса барахла в гостиничный номер, поволок ушатанного дорогой Тима по музею антропологии. Благо расположился тот на соседней улице. Двадцать три зала истории Мезоарвиники не каждый чернобог выдержит, а Илья скакал по ним обезьяной и со знанием комментировал почти каждый экспонат. Тиму бы радоваться! Описания на табличках разбегались истландским, даже не бертёнским, и без Ильи понять, что за зверского оскала петух таращится из угла, было бы непросто.
– Это жертвенная чаша! – пояснял Илья, в совершеннейшем возбуждении указывая на кабана с блюдом вместо спины. – Для человеческих сердец! Да будет тебе известно, граф, что у теночек без пролития дичковской крови не наступал следующий день. Солнце попросту не всходило!
– Боже-Стрибоже, – морщился Тим. – Своих-то соплеменников...
– Зачем своих? – успокаивал Айвазов. – Теночки весьма и весьма преуспели в военном деле. Захватывали в плен соседей и использовали их в качестве угощения для Миктлантекутли и его супруги Миктланциуатль. А успешные роды у женщин воспринимались, как бой и захват пленного.
– Экая жуть.
По спине Тима сбегали мурашки отвращения. Приглушённый свет залов музея отлично дополнял общую гнетущую обстановку. Редкие софиты освещали каменных идолов снизу вверх, делая их кубические фигуры надменными и свирепыми.
– Да, мой друг, в верованиях теночки как раз преотлично раскрывается единство смерти и жизни! – голосил Илья из соседнего зала. – Полюбопытствуй-ка! – Он тыкал в обильно раскрашенного носатого мужика на ветхой бумаге свитка. – Вот она, его супруга. Миктланциуатль. Её символика – две соединённые спирали – и это, заметь, относится к богине загробного мира! ДНК, узнаёшь? Как теночки могли знать, что каждый ныне живущий собран по мельчайшим частицам из своих давно ушедших предков! Невероятно, граф! Наша-то Морена тоже издавна считается богиней не только зимних стуж, но и плодородия. Недаром тут, в Мохике, её зовут Белой Девочкой или Прекрасной Катриной. Она не только холодна, но и вечно юна...
– Да уж, – прибито соглашался Борзой. Он хоть и был колдуном смерти, только совсем не поддерживал такое чествование черепочков, скелетиков и прочей анатомии, какое оказалось присуще древним мохиканцам. На какой стенд ни глянь, повсюду – угрожающе пустые глазницы, оскалы оголенных зубов в альвеолах челюстей, прутья конечностей, скрюченных в стремлении ухватить... Или так мерещилось Тиму?
– А вот и сам!
Борзой вскинул взор к довольному лицу Ильи и тотчас обратил внимание на большой каменный круг. С него на чернобогов скалился красный, будто облитый кровью получереп с донельзя знакомым презрительным выражением в глубине глазничных провалов. Аж дыхание перехватило от такой встречи!
– За сотни лет не поменялся, – проворчал Тим.
– И за сотни сотен лет не поменяется, – с усмешкой отозвался Илья. – Царь мира мёртвых, который, по верованиям теночки, располагался далеко-далеко на севере. Когда конкистадоры прибыли в Мезоарвинику, среди них велись дискуссии, есть ли у аборигенов душа. Когда теночки ловили и приносили в жертву конкистадоров, они сомневались, есть ли у них тело с нужной богам кровью. В этом разница мировосприятия, граф. Родись мы с тобою тут, были бы куда счастливее.
– Где родился, там и сгодился, – тихо осадил его Борзой. – По-хорошему, понять бы, откуда у наших нечестивцев ноги растут! И как они проникают в посмертье. Об этом твои теночки поведать не могут?
– У них душа путешествует в мир мёртвых четыре дня, проходя различные испытания... Но это касаемо умерших людей. Иных путей попасть в Миктлан нет, – почесал шрам на виске Илья.
– Прекрасный вывод, – иронично хмыкнул Борзой. Ему вусмерть хотелось спать, и, будь он в странствии один, завалился бы под одеялко до ночи, но неуёмный однобожник тянул в очередной зал и горел воодушевлением. Одна его сияющая рожа стоила того, чтобы терпеть до упаду. Наконец, Илья набегался по музею, и Тим понадеялся, что его отведут в отель, но нет.
– Ого, какие сладости! Сахарные черепа, Афоня-ойун! Ты гляди! – залез в первый же встречный магазин Айвазов и перебирал большие конфеты в виде мёртвых голов с именами на лбах. – Вот это я понимаю, почитание! Вишнёвый, апельсиновый... Полакомимся?
– Полакомимся, – без боя сдался Тим. Черепа, хоть и жуткие по сути, выглядели и впрямь аппетитно.
Рядом с черепами расположились сладкие булки, как назвал их Илья «хлеб мёртвых», пирожные в виде крестов и гробов, и богато разодетые куклы-скелеты, считай, главный символ мохиканского карнавала.
– Перед смертью все равны, – пояснил Илья, – и богатый, и бедный. Таков посыл Прекрасной Катрины.
– Какая прелесть, – вздохнул Борзой.
Они вышли на улицу и отправились гулять по городу, заскакивая то в одну лавку, то в другую. Праздник Мёртвых охватил столицу, даже в ювелирных магазинах преобладала загробная тематика. Тим, думавший купить подарок Свете, растерялся – не преподносить же невесте вместо подвески рубиновый гробик! Мимоходом он углядел в витрине парные серьги чёрного золота в виде черепов с посыпкой из мелких бриллиантов и вдруг подумал, как было бы здорово носить их по одной в ухе напару с Айвазовым. Попросил продавца показать украшение. Илья тут же нарисовался сбоку.
– О, роскошный выбор, граф! А говорил, не рад празднику. Светку думаешь побаловать?
– О, да, я... Да, – замялся Тим, чувствуя себя ужасно неловко.
– Брось, – не ведая, отчего смущён младший, Илья подбодрил его, похлопав по плечу. – Отличные серьги! Мне нравятся, – и убежал рассматривать браслеты из серебряных косточек. Тим вздохнул и, хоть не сумел рассказать свою идею Илье, кивнул продавцу, чтобы тот завернул коробочку.
«Пусть будет, а момент ещё подвернётся», – подумал он.
Теперь эта коробочка в узорчатой обёртке лежала на его прикроватной тумбочке. Тим прикрыл глаза и заглянул к себе в душу. Со вчерашнего дня там творилось нечто волшебное. То ли праздник взял своё, то ли Илья оказался тем ещё колдуном, но душа Борзого будто раскрасилась в яркие цвета карнавала. Череп пророс бутонами и увился блестящими лентами, а желание жить пропитало тёмную силу смерти, как белую погребальную простынь – молодое вино.
Тим постарался удержать в голове намоленный Светин образ и пожурил себя:
«Вот же ты подлец, старый похотливый пёс, Афанасий! Мало тебе Ирондельки? Чуть только на чужбину ступил и уже...»
Додумывать было опасно.
Вчера в ночи улицы ко многим домам Теночтитлана отметили дорожками из горящих свечек – так мохиканцы встречали родные души, вернувшиеся в свои дома на побывку. Жёлтые линии огоньков извивались перед глазами Тима подобно танцующим змейкам, пока Илья пёр его, в стельку пьяного, до отеля и дышал в ухо так жарко и близко. Казалось, подними голову, коснись губами смуглой кожи, и пожар будет не залить тоннами выпивки. Благоразумие почти поблекло, сердце усеяли звёздные россыпи, и обвитая вокруг плеча Айвазова рука не просто держалась за друга – она обнимала. Того, кто об этом знать не знал и не был должен.
– Мрак, бред, наваждение. – Тим дохнул в руки и принюхался. Запах цитрусовой отдушки всё ощущался на ладонях. Илья, как Эдик, любил клетчатые вещи и апельсиновый одеколон, и в этом ничего плохого не было. В Илье всё было хорошо, всё к месту, даже цитрусовый запах и клетчатые пиджаки. И вот это как раз было плохо.
– Эй, соня! Просыпайся! – вторжение в номер сияющего, так и не протрезвевшего с ночи Ильи оказалось подобно взрыву сверхновой. Тима почти как физической болью обожгло влечением. Он потрудился сохранить самообладание и приветственно махнул рукой. Айвазов упёр кулаки в бока. – Там карнавал начинается, собирайся быстро! Смерть ждать не станет!
====== 63. Праздник ======
– Разрисуй меня под скелет! Не артачься, ты же умеешь!
Айвазов, пошатываясь, распинывая пустые бутылки из-под текилы и натыкаясь на углы, преследовал Борзого по номеру из комнаты в комнату. У кого он успел стащить сомбреро, Тим не знал, но в нём старший чернобог стал похож на галлюциногенный и неотвязчивый гриб в шляпке.
– Граф, а граф! Хочу быть скелетом, как все!
Тим повернулся и отпустил однобожнику новый матерный взгляд. Действия это не возымело ни малейшего. Илья, блаженный и пьяно улыбающийся, только заржал.
– Не будь козлом.
– Ай, твоя взяла! Чем тебя расписывать, у меня грима нет!
В ответ Айвазов протянул шуршащий пакет с баночками.
– Мне подарили!
– За какие заслуги?
– Сыграл «Бесаме мучо» и пару родных песен на куатро{?}[вид гитар, распространённый в Мексике.].
– А куатро где взял, забулдыга?
– Одолжил, – кивнул Илья и по инерции чуть не ушёл носом в пол.
– Садись, беда моя, ладно! Шляпу сними, пожалуйста.
– Перед вами, ваша светлость, преохотно!
Тим ни разу никого не гримировал, и ему было бы интересно попробовать, но в другой ситуации и с другой моделью. Илья, хоть и был прилично дат, как выяснилось, боялся щекотки. Он постоянно дёргался, кривился, чесался и хохотал на окрики. Борзой старательно превращал лицо однобожника в одну из масок, виденных на стенде музея. И в конце концов сам поверил реалистичности собственного труда – да и Илья издали мог сойти за теночки.
«Дикарь и есть», – рассудил Тим, глядя в полные благодарности и живого огня чёрные глаза в оправе закрашенных карандашом глазниц. Илья выглядел грозно и зловеще, а надев сомбреро, превратился в просто-таки воплощённого Миктлантекутли.
– Теперь себе!
– Ну уж дудки! Сам бегай разрисованный!
– Эй, парень, что ты за упрямец! Наделаем отличных фотографий, будет чем перед девочками похвастаться!
При упоминании девочек Борзого заела совесть за вчерашнее. Он сосчитал бутылки на полу и докумекал: сегодня состояние грозит стать не лучшим.
– Афоня-ойун, ты совсем разучился праздновать! – продолжал совестить его Илья. – А как же балы у Коленкура? Как же званые вечера до утренних петухов? Танцы до бесчувствия? Где это всё?
– Я стал неуклюж! Как медведь! – отрезал Тим, стыдясь.
– Гнусная ложь! – встрял спереди Илья и попал полой шляпы ему в глаз. – Я видел, как ты вальсируешь с Подписью. Ты мне лапшу не вешай!
– Помилуй, княже! – воздел руки Борзой.
– Рисуй себе мёртвую морду и айда тусить! – Айвазов был непреклонен. Тим всплеснул ладонями и подумал:
«Ну хорошо. Сегодня погуляем, раз так невтерпёж, а с завтрашнего дня отдадимся поискам!»
Город принял их бесконечными многоцветными процессиями, музыкой, танцами, ростовыми куклами Катрины и мужского персонажа – скелета в цилиндре, фраке и с сигарой в зубах. Тим заметил, что многие мохиканцы одеты подобным же образом, даже малые детишки.
– А вот и верования чёрного континента! – повис на плече Илья. – Точнее, смесь культур – Цаво и Мохики. Она широко распространена по островам восточнее Арвиники. Гаути, Коба. Этот парень – Барон Суббота. Можешь не утруждаться поиском информации о нём. Он всё тот же наш с тобой радетель, Хозяин Смерти. В верованиях чернокожих мохиканцев – любит детей, кладбища, сигары, ром с перцем и свою жёнушку – Маму Бригитту. Легенд и сказок много, национальностей тоже, а суть одна.
– Откуда ты всё это знаешь? – невпопад брякнул Борзой.
Илья поглядел на младшего с лёгкой обидкой.
– Я, вообще-то, докторскую защитил по индустриальному шаманизму и теоретическим основам управления духами!
Тим оторопел:
– Ты, верно, шутишь?!
Илья в ответ растянул нарисованный на лице череп шире некуда:
– Шучу. По калтайским могильникам.
– Ну, княже!
Они до заката солнца скакали козлами по праздничным улицам Теночтитлана, а ночь встретили в клубе, третьем по счёту. Айвазова вновь было не усмирить и не споить. Как в обыденной жизни он отталкивал и вызывал неприязнь, на празднике Дня Мёртвых собрал вокруг себя толпу ликующих танцоров. Молодые девушки с весёлыми лицами-черепами сами вешались на него – чуя всё ту же губительную силу и отдаваясь её власти, жёсткому и тяжёлому обаянию. Тим, стараясь держать равновесие, любовался безустальностью друга и его кипучей энергией. Да, это был звёздный час обоих чернобогов, которым так редко перепадает чужое участие. Несколько красивых и юных, как на подбор, девушек с большими тёмными глазами пыталось заигрывать с Борзым, но на него вновь нахлынула грусть, каковая случается внезапно посреди шумного бала, когда будто ножом отрезает от общего веселья и хочется уединиться. Неясное томление в груди при виде Ильи, что танцевал с каждой дамой, не пропуская ни одной, и тягучая тоска по Свете. Вот бы с нею оказаться тут! Было бы и пристойно, и уютно, и бестревожно. Даже Чернобог явился на праздник со своей Мореной, а что же Тим, без пяти минут женатый человек? Любимая ждёт не дождётся дома, а её герой, пьяный почти что в стельку, даёт себя лапать другим красавицам и притом засматривается на кругленький зад своего старшего!
«Негоже так, стыдно, неправильно, – Тим повесил нос и побрёл к барной стойке. – Остановиться надо бы. И Илью прихватить».
Прихватить, угомонить, уложить и самому сверху... Да что за напасть!
– Сеньор? – окликнул бармен и пролепетал что-то на истландском. Тим языка не знал, но по виду бутылки, зажатой в пальцах мохиканца, понял, что ему предлагают налить. Двинул пальцами – валяй, спаивай. Проследил спадание чистого, карамельно-бурого потока на дно стакана. Опробовал, просмаковал. Отличный тут ром, что и сказать! Сомбреро Ильи покоилось рядом, на стуле, а сам он за спиной однобожника продолжал радоваться жизни и чествовать смерть, не замечая ничего вокруг. Тим же огляделся, стараясь смотреть трезво, и тут в гомоне и кавардаке праздника увидел, как двое крупных мохиканцев нависли над хрупкой, нераскрашенной девушкой за дальним столиком. Девушка выглядела заплаканной и отчаявшейся, и облик её сильно отличался от знойных, пышногрудых местных. Она отдалённо напомнила Тиму Свету – русые волосы, огромные, опущенные к столу глаза, тоненькие руки, сплетённые пальцами...
«Домогаются!» – мысль полоснула резво, как и скачок, которым Борзой преодолел расстояние между ним и мучителями несчастной.
– Хей, амиго! – схватил его за рубашку волосатой лапой один из мужчин. Тим не стал вступать в полемику. Заломил обидчику руку за спину в один приём, на другого зыркнул зверем. Сила чёрного не требует пояснений, и Праздник Смерти можно праздновать сколько угодно, пока лицом к лицу не столкнешься с нею – своей, неминуемой. Мохиканец вскрикнул, показав под усами железные зубы, попятился и дал дёру, ему вослед Борзой отправил и того, которого держал в захвате. Отследил тяжёлым взором их бегство и обернулся к зябко стянувшей свои плечики девушке. Подсел, присмотрелся. Да, на мохиканку та была вовсе не похожа. Длинные мягкие русые волосы струились по открытым рукам, зелёные с янтарём – тоже почти что Светины – глаза были безнадежно грустны, губы обветрены, бескровны и сухи. С нею явно случилось нечто плохое, и Тим решил помочь больше, чем уже пособил.
– Милая девушка, что стряслось? Они вас поранили?
Тим не надеялся, что она поймёт его язык. Но девушка мелко помотала головой с осмыслением во взгляде.
– А что же, раз так? Сегодня праздник, все гуляют и радуются... Отчего вы грустны?
– Утренняя звезда... – Борзой ахнул, когда услышал родную речь, произнесенную хриплым и негромким, но твёрдым голосом. – Взойдет в царстве мёртвых. Но не согреет милого, не выведет из каменной пасти. Свечи горят... Миллионы свечей! Какая из них – моя любовь? И ты не знаешь, и ты не сможешь мне сказать.
Промолвив столь странные вещи, девушка поднялась и мимо остолбеневшего от её слов Борзого поплелась прочь. Тим мельком увидел, что спина её белого платья вся в крови, словно незнакомка была жестоко линчёвана. Наперво Борзой предположил, что встретился с сумасшедшей – мало ли, кто с ней такое сделал, может, и сама, но, услышав хлопок задней двери, решился побежать следом. Несчастная знала чёрный выход из клуба, стало быть, считалась тут за свою!
Никто не смог остановить Борзого, пока он пробивался наружу, к дворам за строением клуба. Выскочил на сухой ночной воздух, заозирался и нигде не увидел незнакомки, лишь небо вдалеке, за крышами, осветилось зарницей. А на грязном асфальте у помойных куч осталось лежать оно: длинное, пышное перо, почти павлинье. Только чёрное, как окрашенное сепией. Тим нагнулся, подобрал находку и следом чуть не выпустил от неожиданности. Перо при движении запылило золотыми искорками, как ночной океан планктоном. Борзой озадаченно помахал пером, чтобы убедиться, что это не морок, и в тот момент осознал с четкостью: он напал на след.
====== 64. По-Миктлантекутлевски ======
«Как же кайфово!» – болталось по черепу праздничное настроение, пока Айвазов отплясывал на танцполе свои дикие танцы. Разноцветный полумрак клуба покачивался в такт с опьянением, вокруг щерились черепа, а если приглядеться – красивые живые люди с широкими улыбками. Везение невысокого мужчины состоит в том, что ему куда легче залезть носом в чьи-нибудь груди, и потом извиняться, дескать, ой, я нечаянно. Сколько раз прокатывало! Илья вспомнил Сашу и её прекрасные формы. О, да, той белой ночью на танцевальном фестивале в Невгороде она была божественна! Выросла перед ним, горделивая, неприступная и величественная, как снежная гора... и сходу предложила перепихнуться. Айвазов, как фанат виндбендинга и ненавистник Малюты, следил за взрослением его дочери и нет-нет да мечтал повстречаться с нею накоротке. Желательно в одном чуме или палатке, эх! И вот, повезло, повстречался – днём погрызся из-за качурской руды, а ночью... Той чудесной ночью они зачали Владку.
«Какой же я счастливый, – размышлял с седьмого неба Айвазов. – Обязательно на будущий год приедем в Мохику всей семьёй. Я, Саша, дочки и...» – дальше мечтать благоразумие не пускало. В такой классный вечер вспоминать о Савве и портить себе настроение было совсем некстати. Вот разберутся они тут с Тимкой, вернётся привычная жизнь, и можно будет заняться близнецами. Илья вспомнил ядовитый прищур Саввы и сразу захотел догнаться выпивкой. Упрыгал с танцпола, заозирался, не найдя Тимура.
«Спокойно, в сортир, небось, отошёл», – поспешил объяснить себе Илья и постучал по стойке, подзывая бармена.
– Рома с перцем. И чтоб кишки выжгло! – еле артикулируя, потребовал он на родном языке. Спохватился, однако бармен в чёрном фраке и цилиндре с тем же гримом скелета, как у всех, полез за нужной бутылкой, и Илья воспринял это за должное.
«Ром на всех языках звучит одинаково», – догадался Айвазов. Ему подкатили по стойке стакан, наполненный ромом с колой и льдом. Илья недоумённо уставился на спину бармена. Ром-колу он любил, но сегодня просил неразбавленный «Баккарди»! Решил не ссориться и свести всё в шутку.
– Эй, приятель, у меня тут льдинка с дыркой...
– Не ной, Илюшенька, мной такая вечность помыкает.
Глубокий, бесконечно глубокий и холодный, как могила, голос заставил Илью протрезветь одним махом процентов на сорок.
– О, привет.
Бармен повернулся к нему скуластым, обтянутым сухой кожей лицом. Даже грим не мог скрыть его крайней худобы. Усталые глаза упредительно обратились на Айвазова. На первый взгляд могло показаться, что они замутнены бельмами, но нет – внутри зрачков давнего знакомого горело неизменное голубое пламя, ровно, как и столетия назад.
Ну зато сегодня Хозяин Смерти хоть не выглядел, как ассорти из падали, и на том спасибо.
– Добренький вечерочек, родимый. Веселитесь?
– А-а-э, ну да, – Илья покрутил стакан с коктейлем, прикидывая, пить или нет. Одна из льдинок, подтаяв, отчетливо образовала череп. Бармен облокотился о стойку, явив подернутые коростой тления ногти, и тяжко вздохнул.
– Я вас предупредил с младшеньким, что двоечки за экзамен пойдут карандашом?
– А что мы сделали-то? – завёлся Илья, не понимая цели столь важного визита.
– В том и дело, что них##шеньки. Как тебе кажется, Илюша, – он пододвинулся к лицу Айвазова, череп к черепу, и облизал золотые зубы. – Я сильно рад тому, что у меня крадут душеньки?
– Так и разобрался бы сам, – спесиво заявил Илья, заметив про себя, что Дорохов знал у кого свистнуть прикид. – Тебе проще. Твоё посмертье.
– Сла-авненько. – Куль-Отыр сдвинул цилиндр на затылок. – Ты мне предлагаешь самому решить проблемку, подкинутую вами, дышащими?
– Ты ж Миктлантекутли, почему бы и нет, – дерзко отбрил собственного бога Илья. А что было – извиняться, что ли? За что? Они же с Борзым и так в Мохике, да ещё и на празднике в его, паскуды, честь...
– У меня есть подручные на то, чтобы приструнять дышащих! – загремел Хозяин Смерти, и изо рта у него в обе стороны взвилось то же в точности белесоватое пламя. – Ты хочешь, чтобы я сам разобрался с этим? Очень славненько. Будь по-твоему, воронёночек. Но учти, – тут все ледяные черепа, плавающие в алкоголе, разом захохотали на Айвазова, – я сделаю это в своём репертуарчике. По-Миктлантекутлевски. На обе ваши фамильицы. Чтоб вы узнали, как бывает, когда рождаться некому. Пёсику тоже передай приветики.
Он отработанным движением ссыпал на барную стойку из рукава золотой порошок, сровнял его полосой и втянул ноздрёй через коктейльную трубочку.
– Наркоман чёртов, – с отвращением проскрежетал Илья.
– От алкаша слышу. – Перед Айвазовым взметнулся средний палец с крошащимся ногтем, и чёрный шаман ответил своему богу аналогичным непристойным знаком с двух рук. Тот повернулся к бутылкам, стоящим в витрине и обернулся уже круглолицым усатым мохиканцем.
– Listos?{?}[исп. «Готовы заказать?»]
Илья проморгался и, поняв, что наваждение спало, очень захотел найти Борзого. Ринулся к сортиру, полагая что однобожник там, звякнул дверью, опёрся об умывальник и оценил своё встревоженное отражение в зеркале.
– Тимур! Афоня-ойун! Ты тут?
Ответа не последовало, зато в кармане задребезжал телефон.
– Потерял меня, собака, – проворчал Илья, с трудом вытягивая аппарат. Но его предположение оказалось неверным. Звонила Саша.
– Да.
– Дичи, у меня траббл. – Илья прикинул время на Родине – если у них стояла ночь, то в Балясне было около девяти утра. – Я не слышу её сердца. И она не двигается.
– Что?!
– Лика. Замерла, – в обычно уверенном голосе жены вдруг послышалась дрожь страха.
– Вызывай скорую! Сию минуту! – Илья схватился за волосы и поддержки ради переглянулся сам с собой через зеркало.
– Боюсь, мне вызовут роды, – выдохнула жена и добавила: – я виджую, что Лика жива. И это... Это наказание, хоуми. Я чётко вижу, мне дали понять. Весь твой род. И... Берзарины тоже.
– Куль-Отыр де... – осёкся Илья, сползая на пол. – Сашка. Я...
Тут по мобильнику прошёл второй звонок – от Ярославы.
«Твою мать!»
Их с Сашей беседа тоже была прервана короткими гудками.
– Дичи, Настя звонит, я отвечу?
– Перезвони потом, Сашка! – Илья едва смог попасть по кружку ответа на звонок.
– Айвазов! Что у тэбя там сотворилос? – Ярослава была бодра, и Илья удивился, как она успела узнать про Сашу. Неужели жена прежде, чем звонить ему, смогла послать сигнал на мережку Карге?... Рыдания Инны задним фоном объяснили всё и разом.
– А что?...
– Мы с Инэссой потэряли связь с Платоном! У нэго остановилос сэрдцэ.
Отчаяние, чёрное, слепящее отчаяние и ужас сковали Илью по рукам и ногам, заставили онеметь от чувства вины и злости. Как он осмелился перечить Хозяину Смерти? Как можно было совершить такую жестокость! Остановить рождение у рода Воронов...
– Ярэ, я пытаюсь контролировать ситуацию!
По второй линии снова названивала Саша.
– Контролировать? Значит, это ты проэ##лса! Ыляку!
– Ярэ, правда... Прости, я перезвоню. Прости! Одну секунду! Саша, да!
– Наша дочь... – донеслись в трубку стенания медведицы. – Наша Влада не просыпается. Настя не может её разбудить, она как тряпочка, дичи...
– Она жива?! – Илья продавил воздух в связки, дрожа всем телом.
– Она дышит, но не просыпается...
Влада! Его Бусинка!
– Куль-Отыр, за что...
«Будь по-твоему, воронёночек. Пёсику тоже передай приветики».
– Чёрт, Сашка, любимая, держитесь, я всё разрулю, – забормотал Илья, сам чуть не плача, чтобы дать жене хоть какую-то уверенность, какую-то надежду. – Главное, что они живы!
Тут опять запищал второй вызов. Илья приготовился утешать Ярославу, но увидел номер Громовой.
– Да какого х#я! Птиц-то за что, урод?! – заорал Илья в синий мрак уборной. – Да, Рит.
– Женю увозят с сердечным приступом, – механично, явно под действием успокоительных сообщила Сирин. – Прямо сейчас. Перед этим он проснулся и сказал дословно: «Кощей разгневался на чернобогов и остановил воспроизводство в их родах, Берзариных и Бабогуровых». Просил передать вам и впал в кому. Илья, что происходит?
– Пи##ец, Маргарита Алексеевна, – прошептал Айвазов. – Других слов нет. Прости, я... У меня вторая линия.
– Айвазов! – Это снова была Ярослава. – Инэсса трэбуэт отвэзти эё в болницу, я против. Платон жив, я чувствую...
– Мама! Внутри мэня труп! – верещала в исступлении Генрих. – Илюша, она убить мэня хочэт! Я нэ хочу умирать!
– Дай ей трубку, – попросил Илья, чувствуя, что его голова сейчас взорвётся. Размазал грим по ладони жирным следом. – Инка, родная, сестра. Всё будет хорошо. Я клянусь тебе своим сердцем. Не езжай никуда, это моя вина. Я всё поправлю.
– Илья, я жить хочу, я жить хочу, – причитала Инна, и её ужас был понятен. Послышался треск, трубку забрала Ярослава.
– Слушай суда. Я нэ позволю этой дурэ прыкончить сына. Мы улэтаэм в тайгу, в Курью.
– Мама, я не поеду!!! – завизжала Инна, заставив Илью заткнуть уши и слушать через ладони.
– Заткнысь! Ыляку. Разбирайся с п###эцом. Ыначе нам придэтся плохо.
– Созвонись с Сашей, – убитым голосом попросил Илья. – Наша маленькая тоже замерла. А большая – не просыпается. Лащенко едет на скорой...
– Айна тэбя подэри, Айвазов! – прогремела Ярэ и бросила трубку. Илья остался сидеть на кафеле, обхватив голову руками. Приглушённые звуки музыки долбили по мозгам, вколачивая одну мысль: придурок. Вот так в один момент просрать счастье и сделать всех близких несчастными. Придурок.
«Пёсику тоже передай приветики».
– Борзой. – Мысль о Тимуре подбросила Илью на ноги. В зеркале напротив замаячила размытая маска – плаксиво скривлённое растерянное лицо, которое не вызывало ничего, кроме ненависти и отвращения. Илья взревел и всадил кулак в свою отражённую рожу. Под звон осколков вылетел из сортира и, минуя охрану, выкатился прочь из клуба. Тимура на полной народа улице не было.
====== 65. Нападение ======
Тимура на полной народа улице не было. Илья обвёл цепким взглядом каждый угол, каждый миллиметр пространства впереди себя, сосчитал огни улицы, весёлых размалёванных людей, теперь напоминающих стадо зомби, полоумную нахалку-луну посреди тёмного небесного гамака.
– Тимур, – тихо позвал Илья, особо не надеясь на отклик. Но телефон в руке опять завёлся, и Айвазов с облегчением увидел на вызове аватар Борзого.
– Ты где болтаешься, собака?
– Княже, что за тон? У меня тут преинтереснейшая находка! – бодрым голосом сообщил Тим. Хотя бы с ним всё оказалось благополучно!
– У меня тоже состоялась преинтереснейшая встреча, и я бы охотно обсудил с тобой последствия, – с трудом сдерживая волнение, поведал Илья. – Где тебя искать?
– Я пробираюсь к переулку задними дворами... Чёрт! Ну помои-то зачем на голову сливать, любезная сеньора! Ничто за века не меняется, как было в Люжане, так и тут... А, вот и ты!
Пока Борзой сетовал в трубку по поводу нечистоплотности простого люда, Илья успел до него допрыгать.
– У нас проблемы, – сообщил, покачиваясь и потирая лоб, и тут же заметил в пальцах однобожника длинное маховое перо. – Откуда взял?
– Что за проблемы? – в свою очередь взвинтился Тимур.
– Давай, я первый, – рассудил Илья и прибавил, – а ты меня, как гонца с плохим известием, прирежешь, если захочешь. – И прежде, чем Тимур рассыпался в пылких возражениях, припечатал: – Я разозлил Хозяина Смерти. Он приостановил рождение у Берзариных и Бабогуровых.
– Охти Господи! – Борзой аж выпустил перо, и тут же, на лету, его поймал. – Митюша, да как так?
– Погорячился, сказал дерзость... – начал было объясняться Илья, но краем глаза приметил скользнувшую по стене тень – несинхронно с другими тенями от раскачивающегося поблизости фонаря. – Ай, гляди-ка, гости!
– Где? – обернулся Борзой и едва успел пригнуться, как на них с Айвазовым ринулись прямиком из ночного мрака зловещие фигуры. Как успел понять Илья, прежде, чем увидел перед лицом кривой мачете – темнокожие.
– Ерёма! Зеф!
Илья ощутил под ребром сильный толчок клинка, разумеется, ходил бы смертным – испустил бы дух, но не тут то было. Перехватил руку, поймал на себе взор выкаченных в изумлении глаз, усмехнулся, рыча по-зверьи. Ровные, как перламутр, зубы врага сверкнули в предсмертном оскале – в ожидании лука со стрелами Айвазов всадил оружие противника ему же в глотку. Празднично-белую рубашку облило горячей кровью. Следом темень прорезала Тимкина Подпись, а в руке у Ильи оказался его адамантовый лук. Времени благодарить духа не нашлось, нападающих прибавилось. Несмотря на хаотичность их действий, они были заодно – это Илья сообразил сразу же. Давая себе и Тимуру простор для боя, он отскочил к шершавой кирпичной стенке, пригнулся и пустил в полёт стрелы – пятёрку, одну за другой. Трое лазутчиков повалились в мусор с разных сторон – двое с торчащими из плоти стрелами, один – со снесённой Подписью головой. Голова, к слову, следом сшибла и Илью, больно засадив в переносицу. Но Айвазов немногое потерял вместе с равновесием. К тому моменту, как он снова смог оценивать происходящее, враги попрятались – прямиком в стены. Борзой в попытке настичь их чиркнул косой по кирпичу, выбив искры, и заозирался. Атака была проделана стремительно, но бестолково. По всему судя, враги оказались не готовы встретить отпор.
