Текст книги "Право рождения (СИ)"
Автор книги: Gusarova
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 34 страниц)
– Избавляются от лиха, – объяснил Илья. – Перекидывают свои беды на твою судьбу. Так-то, граф.
– И пёс с ними!
– Горячо... – тихо пропищала Влада, дуя себе на ладошки. – Бабушка Умси, горячо. Что ты хочешь мне сказать?
Илья зыркнул на дочь и уверенно кивнул.
– Обряд идёт как надо, Тимур.
Тем временем костёр и короб с пленницей под собственным весом рухнули в яму. Эрси, не мешкая, принялись забрасывать огонь комьями земли, туша его и одновременно с тем замуровывая Свету. Их ликующие голоса напоминали волчий лай и грызню обезумевших духов. Шаман воздел руки и проорал какое-то заклинание. Порыв ветра налетел на остатки костра и задул последнее пламя, оставив дымную яму, полную земли и обгоревших веток. Тим уже прикидывал, как вывернуться от Айвазова и разнести тут всё к чертям собачьим, но шаман, припадая к земле, подобно ящерице, прокрался к яме. Начал рыть горячую землю, отбрасывая комья и углубляя воронку. Прислонился ухом, что-то спросил. Ответом ему зазвенел Светин смех, пролился елеем на тревоги Борзого и заставил облегчённо вздохнуть. Шаман раздвинул почву, обнажив лицо ведьмы. Света улыбалась – по-видимому требуха и гниль защитили её от ожогов. Шаман протянул руку и, ухватившись за него, Света выбралась из ямы. Эрси заголосили и как один простёрлись перед нею. Света растерянно улыбалась и утирала сажу с лица, потом дошла до Ильи и шепнула ему:
– Вы со мной за это ввек не расплатитесь.
– Видела что? – покосился на падчерицу Айвазов.
– Видела, потом расскажу, – бросила Света.
Шаман снова заголосил, и племя подхватило его торжествующий клич. Свете в руки были переданы атрибуты рода Айваседа: обтянутый заскорузлой кожей бубен и деревянная колотушка. На голову водрузили нечто, похожее на дохлую ворону: колпак с обтрёпанными птичьими перьями и рядом монист. Потом шаман провозгласил:
– Целуйтесь! – да так, что Тим вздрогнул.
– Ой-ой, – Бусинка прижала ручки ко рту. Илья со Светой загнанно уставились друг на друга, потом на Борзого. Тим сделал равнодушный, насколько возможно, вид, хотя от ревности у него истекли желчью все кишки, и захотелось дать Илье в табло. Айвазов пригладил усы и сглотнул, Света беспомощно сжалась.
– Не буду я её целовать! – вдруг заявил Илья на всё стойбище, – она чум ставить не умеет! Плохая жена, плохая!
Борзой тут чуть сам не полез к однобожнику обниматься. Племя осуждающе затрясло татуированными пальцами, а сразу после этого началось пиршество. Оленьи туши, прямо сырыми, выставили на настилы, и можно было взять нож да полакомиться свежатинкой. Видя, как эрская малышня набросилась на угощение, Влада потянула отца за рукав.
– Что тебе, дочка?
– Папа, а это вкусно? – с сомнением на лице спросила Бусинка.
– Кому как, – Илья улыбнулся. – Для эрси вкуснее ничего не придумать.
– А мне можно такое попробовать?
В ответ на это отец дошёл до туши, отрезал добрый шмат мяса и протянул дочери.
– Держи.
Бусинка пугливо приняла яство, понюхала, лизнула, надкусила кусочек. Пожевала и просияла в щербатой улыбке:
– Вкусно.
– Моя кровь, – погладил её Илья по голове.
...Домой они засобирались глубокой ночью, благо ночь на Качурке в июне можно с лёгкостью не заметить. Коралловый сумрак объял стойбище, окрасил гребни чумов багрянцем, подарил покой и монотонный комариный гул. Илья запихал своих в нарты и созвал келе.
– Жена снова прибудет к тебе через денёк-другой, – уведомил он Айпоха. – Договариваться о совместной работе по Таросу. Не прохлопай шанс хорошо устроиться.
– Если Уна прибудет не чтобы обворовываать землю, мы готовы сотрудничать, – пообещал кузен. – Ыляку.
– Что? – Илья уселся на место каюра.
– Умси перед этим днём снилась мне. Она сказала: «Обряд всё равно свершится. Хочет Уна этого или нет, но ей придётся самой пройти путь шаманки до того, как Белая Звезда увидит небо». Это были слова Умси, а теперь они твои. Понимай их, как хочешь. – Айпох больше ничего не сказал, и Илья не стал допытываться. Ему сделалось зябко и гадко: в основном потому, что судьба – штука неотвратимая, хоть Саша и привыкла с ней бодаться.
Они полетели на юг. Айвазов задумчиво правил духами, Бусинка с Тимом спали, а Светка грызла безоаровый камень.
– Не переедай этого, козлёночком станешь, – окликнул её Илья. – Светоч-замарашка.
– Мне хочется ещё немного побыть Сашей, – оправдалась Касаткина и восторженно вздохнула. – Это... Было волшебно. Я видела Калтысь, Илюш. Такой, какой она была до обледенения. Огромные чумы или яранги на сотню человек со скарбом. Капища Матери-Земли и Перуна. Людей, каждый из которых, без исключения, умел общаться с духами, тундру, полную роз и нарциссов, яблоневые рощи на месте ельников. И мамонтов! Ручных, в красивых сбруях и попонах. Даже теперь хочется себе такого. Да, важная информация! Ко мне приходила ваша та бабушка с жёлтыми глазами и кое-что просила передать.
Нарты качнулись над лесом. Чуть не выпустив келе, Илья выровнял их и бросил через плечо:
– И что же?
– Легенду. Или быль. Словом, вот что, – начала рассказ Светка: – После того, как дочь правителя великой Калтысь пожертвовала собой ради спасения родной земли, отец её отбыл для клятвы верности новым порядкам и новым вождям. Его супруга осталась с дочерью управлять землёй. Но вождю небесных, колдуну Левой Руки, принявшему присягу и получившему перстень первым из родов, было мало одних лишь заверений отца – он решил убедиться сам, что Калтысь подчинилась. Он собрал небольшой отряд из самых отчаянных воителей и помчал на север. Приехав, увидел, что непокорная земля по-прежнему живёт старыми порядками и погрозился правительнице завоевать их. Либо, если она хочет мира и благоденствия, пусть отдаст ему дочь для рождения наследника. Правительница не могла пойти на это, так как её старшая дочь была будущим Калтысь, и сказала полководцу: я сама принесу тебе сына. Возьми меня вместо моей дочери. Полководцу было всё равно, с кем из них зачать, он видел силу этих женщин и хотел, чтобы она влилась кровью в его род. И правительница Калтысь сочеталась с полководцем, а позже понесла от него. Она не пережила родов, но подарила колдуну Левой Руки здорового и сильного наследника. И полководец отступил от земли, повинуясь данному слову. Признаки той породы закрепились в роду полководца, и с тех пор все в их роду карие и с раскосыми глазами. Вот.
Безмолвно слушал Илья неизвестный ему доселе кусок старого предания, и лишь изредка качал головой. Потом промолвил, не поворачивая головы:
– Значит, всё и вправду приходит к истокам. Мир обновляется, и те, кто были разлучены волей времени, обретают себя и друг друга. Спасибо, Светоч. Это нужная и важная информация.
– Ме, – в ответ сказала Касаткина. Илья обернулся на блеяние и вместо падчерицы увидел в скафандре Саши серенькую безоаровую козу.
====== 29. Спарринг ======
Проснулся Тимофей Берзарин слегка дурной опосля вчерашнего от щебетания ранних пичужек. Аккуратно снял Светину руку со своего плеча и, погладив, опустил на подушку рядом с её румяным, веснушчатым личиком. Любимая задрожала ресницами, но так их и не открыла.
«Утомилась скакать козою, Иронделька», – посмеялся Тим, вспоминая, как вчера ловил переевшую боллзов Свету по всему лагерю, а та с задорным блеянием удирала на скалы, подпрыгивала и норовила бодаться. Потом только далась ему в руки – голенькая и горячая – и была строго наказана миллионом поцелуев куда придётся.
Борзой расстегнул их спаренные спальники, подоткнул под невесту, чтобы не простыла, подхватил Подпись и выбрался из палатки. Качурское утро встретило его прохладой и свежестью, день вновь обещал быть безоблачным. Но обещания обещаниями, а использовать ранние часы для разминки Борзой посчитал прекрасным решением. Вчера в ночи ему пришло сообщение от Мразя о новом задании. Очередные любители наводить порчи выдали себя Шабашу. Дело выходило простецкое, если бы не одно но: ехать предстояло на другой конец света, аж за Мирный океан. Борзой любил и ненавидел свою работу. И после ночи нежной взаимности с наречённой горечь отъезда возрастала в разы.
«Как нам с нею жить? – думал Борзой, пока умывался из подвешенного на столбе ведёрка. – Поженимся, придётся поступиться частью заказов. Иначе зачем Ирондельке такой супруг-шатун. А детишки пойдут, тогда как? Охти Господи! Прощай, холостяцкая твоя доля, граф!»
Не найдя полотенца, Борзой обтёрся рукой и стряхнул студёные капли в курчавые, будто изморозью покрытые мхи. Направился к скалам через ельник, надеясь, что очутится там одинёшенек и сможет без стеснения вдоволь намахаться косой. Каждодневные тренировки по наказу тёть Саши исполнялись Борзым без пропусков. Дождь ли, снег, дурной настрой – Тим шёл тренироваться в те дни, когда не бился с врагами. Лишь в редких случаях ему приходилось бездействовать – когда лежал, сдавленный оползнем или раненный эрскими резвыми стрелами. Тим посжимал кисть левой руки, покрутил ею. Рана плеча почти не болела, изредка только напоминала о себе гадкой тяжестью и ломотой, но Матко, как и Илье, пообещал Борзому девизом его же рода: «То миние».{?}[польск. «Это пройдёт».]
Стоило вспомнить об эрских стрелах, как чуткое ухо чернобога уловило в отдалении столь знакомый свист металлического оперения и гулкий стук входящего в древесину острия. Борзой притих, замерев, подобно псу в стойке. Звук повторился и заставил Тима заулыбаться.
«Ого, да я не один в такую рань поднялся!» – обрадованно подумал он и, таясь за деревьями, отправился на звук. Забрал крюк, чтобы приблизиться к стрелку с подветренной стороны, расставляя ноги так, чтобы не хрустеть ветками, и вскоре на куцей полянке у небольшого болотца увидел его. Того, второго.
Обнаженный по пояс Илья сосредоточенно целился в ствол завалившейся старой пихты. Некрупные, но сильные мускулы вздыбились на его плечах и лопатках, и на них покоилось невысокое то ли ночное, то ли уже утреннее солнце. Широкая спина мерно подымалась и спадала вдохами, потом замерла, ловкие пальцы спустили тетиву. Злая оса-стрела с жужжанием всадила жало в сухое дерево аккурат рядом с товаркой. Илья склонил голову, оценивая выстрел, поводил бровями, оставшись чем-то недоволен, вздохнул и примерил к луку новую стрелу. Оттянул тетиву другой рукой, развернув к Борзому изрезанную шрамами грудь, так, что Тим разглядел, как зазолотились на солнечном луче волоски под мышками, явил полную сосредоточенность во взгляде и облике, а после отправил стрелу по мишени. Обтёр от пота коричневый сосок, подвигал ключицей, встряхнул руку. Поморщился.
«И тебя ещё раны тревожат, родимый», – пожалел Илью Тим, завороженно любуясь разминкой старшего чернобога и втихаря радуясь тому, как искусно сумел скрыть себя от столь опытного охотника.
– Никак не могу достичь прежней силы в руке, – внезапно негромко произнес Илья, словно бы в никуда, но Тим смекнул, что это адресовано ему. – Надеюсь, когда тебе понадоблюсь, успею привести себя в порядок.
Борзой засопел от неловкости и поспешил явиться пред вороные очи старшего, затрещав ивняком и вымочив ноги по колено в росе.
– И ты решил поразмяться?
– Угу, – мотнул Тим искромсанными волосами, пряча так некстати разлившийся по щекам румянец. – Я регулярно, это самое.
– Места много, прошу, ни в чём себе не отказывай, – дозволительно махнул на поляну за собой Илья. – Только под стрелы не суйся. Я скажу тебе, когда решу увеличить расстояние.
– Добро, брат-колдун.
Отчего-то стало ещё совестнее. Илья же приладил очередную стрелу к луку и, как ни в чём ни бывало, направил в цель. Тим раскрыл обоюдоострую Подпись, застыл, прикидывая, как бы не помешать Илье стрелять, или наоборот, заставить отвлечься на его работу с оружием.
«Я ведь умею красиво махать косой, – зачем-то подумалось Борзому. – Он выглядит сконцентрированным на стрельбе, но разве не заметит и не оценит моего мастерства?»
– Я тебе... Точно не помешаю?
– Ничуть. – Прищур, склонённая набок голова, фирменная эрская полуулыбка. И ни взгляда в его сторону.
– А... Славно. Ну, я начну.
Обычно Борзой тоже раздевался по пояс, но теперь стушевался. Один на один с Ильёй обнажаться показалось стыдным, хотя тот был полугол. Да и два дня назад заползший к Айвазову в чум Тим недолго раздумывал, сбрасывать ему одёжу или нет. А тут...
«К псам всё это! Чего стыдиться? Все свои!» – Кофта термобелья полетела на ближний сучок. Ветерок приятно обдул светлую шерсть на груди и бычьи плечи Борзого. Коса замахнулась и засвистела, запела, привычно гуляя с руки на руку.
Борзой приноровился и вскоре перестал испытывать стеснение от общества Ильи, отдавшись танцу с верной подругой, похожему в чём-то на молитву или камлание. Работая Подписью, Борзой становился другим, и об этом ему не раз говорила тётя Саша. В жизни скромный, мягкий и деликатный, в бою Тим становился точным, жёстким, агрессивным. В этом ему помогали видеоигры, часть из которых он сам и отрисовывал. Бои для него были игрой, а враги – мишенями, подобно этой вот поваленной пихте для Айвазова. В жарких схватках Борзой не давал слабины, не выказывал жалости к злодеям, не пасовал перед их устрашениями. А видывать ему доводилось всякого и помногу. Коса гуляла вхолостую по таёжному воздуху, пропитанному влагой, собирала лезвием мельчайшие капли росы и сбрасывала их уже отяжелевшими оземь. Тим разогревался и постепенно убыстрял темп тренировки. Сперва стоя неподвижно, он затем начал перемещаться, когда достаточно размял колени. После принялся припадать и подскакивать, и в конце концов затанцевал сам, так, как проделывал это в молниеносных и сокрушительных атаках. Тим носился по поляне, играя с тонко отточенной Подписью легче, чем тигр с мотыльком, и наслаждаясь силой молодости, куражом умения. Он не раз и не два пронёсся, свистя косой, вблизи от Ильи, чётко оценивая расстояние до стрелка и пытаясь сбить его с толку, но и Айвазов оставался неустрашим. Будто бы не замечая разрушительную силу рядом, Илья выпускал стрелу за стрелой по мёртвому дереву, а когда выпустил все, достал второй колчан, отошёл на нужное расстояние и продолжил. Борзого начала брать досада, кураж почти выветрился, да и обычное время разминки подходило к концу, когда Илья, наконец, щёлкнул складным механизмом лука и обернулся на однобожника. Смерил придирчивым взглядом и бросил:
– Если бы знал, что ты умеешь такое, сто раз бы подумал прежде, чем переходить тебе дорогу.
– О! – Тим остановил вращение рукоятью и, запыхавшийся, закинул сложенную в одно движение Подпись на плечи. – Да это я так! Потешки.
Ему стало очень приятно слышать слова одобрения от второго. Ведь Илья же с того боя не видел Борзого в действии!
– И тогда были потешки, скажешь? – Эрси едко прищурился, и в его мудрых глазах Тим углядел след обиды.
– Тогда было всерьёз, – поспешил он умаслить чувства Ильи. – Ты отлично дрался, я же говорил тебе! Это всё отец. – Борзой спустил косу и загрёб пятернёй затылок. – Дул, чтобы я победил тебя. Нечестный был поединок, что и сказать! – Он дружелюбно развёл руками.
Илья, не переставая улыбаться, подошёл к пихте и принялся выдёргивать стрелы. Потом скосил глаз на Тима и заметил:
– Вия здесь нет.
– И что же? – вытянулся в лице Тим, чуя недоброе.
– Думаю взять реванш, любезный граф. Ты достаточно поправил здоровье для этого?
– О чём ты толкуешь, родимый? – Глядя на лукаво хмылящегося Айвазова, Тим оторопел. – Кровопролития желаешь?
– Желаю проверить твою да свою прыть, не более, – рассмеялся Илья и превратился для Тима в озорного чёрта. – Секли ли тебя в детстве, Афоня-ойун?
– Да как сказать, – Берзарин растерялся, – в этой жизни ни разу. Было даже, отец с нами вместе матушкин домашний арест отсидел за то, что мы и хулиганили втроём. Так Настасья Петровна нас на третий день сама за порог выгнала, або дом разносить начали. Да и Валерию Николаевичу работать надобно было итить, – сконфузился Тим. – А в той жизни, Афанасием, Фёдор Яковлевич не щадил за проступки. Бывало мы с Кузьмой Лазуриным мельничными лопастями в полях наиграемся да поломаем какие, а тятенька, всё видючи, потом вечерком: иди сюда, отпрыск дворянского рода, получи гостинцев! Потом весь зад горит, присесть возможности нет. У Кузьки тоже. Я, памятуя такое со мной обращение, Гришку не порол никогда, жалился... А что за интерес, Митюша?
– И я в детдоме ремнём поротый, не привыкать. – Илья спустился к ивняку и выбрал два длинных и гибких прута, срезал оба, подал один Тиму. Свистнул своим на манер рапиры. – Крови много не будет, а вот живым себя почувствовать снова – неужто тебе не хочется, Афанасий?
– Ха! – Тим просиял и вновь исполнился куража, перекинул прут из руки в руку. – Уж не вызов ли мне бросаешь, князь?
– Он самый, пёсья твоя душа! Отделаю тебя за полом ключицы, будешь ходить полосатый! Или кишка тонка со мной скреститься и попортить себе шкурку, неуязвимый парень? – Илья надвигался на Тима, посвистывая розгой и воинственно блестя глазами.
– За свою шкурку побойся, чёрт верёвочный! – оскалился Тим и ринулся на него в атаку.
Свист гибких прутьев, непохожих по обращению ни на лезвие косы, ни тем более на стрелы, а скорее на хлыст для помыкания лошадьми. Уклонение, отскок, блик костра в памяти, тот самый дьявольский, нахрапистый азарт в чернющих глазах и снова свист угрозы. Ребяческая радость и обжигающий удар по бочине – больно до выступивших слёз, но безвредно. Выворот, припадание, вой прута над головою, отскок, хохот, капля чужого пахучего пота на запястье, снова взмах и красная полоса поперек сильных, татуированных лопаток. Как метка мастерства. Как дружеский жест. Обжигающее ответное касание, остающееся ссадиной на неранимой до него плоти, знак того, что Тим – живой, настоящий, человечный. Уклонение, бегство, преследование через ельник на скалу и новая вздутая борозда, украсившая смуглую кожу. Одобрение солнечным бликом в двух прищуренных хитрых полосах. Разворот в порывистую атаку. Жжение в плече. Восторг и единство душ.
...Термокофту пришлось вытерпеть точно так же, как в позапрошлом детстве портки.
– Ох, парень! – простонал Илья, щупая вздутую лопатку. – Чую, надают нам наши бабы! – Он в раздражении отбросил измочаленный об Борзого прут в сторону.
– Сам напросился! – Тим ощутил под пальцами выпирающую борозду на щеке и прикинул успеет ли она успокоиться к Светиному пробуждению. – Чем ты теперь недоволен, княже?
– Я-то довольнее некуда, Афоня-ойун. На каком боку спать только не знаю.
Тим, слыша это, захохотал, сам ухватившись за бока, потом ойкнул и пуще захохотал. Илья осчастливил его аналогичным проявлением чувств.
– Вот мы дураки!
– И нэ говоритэ.
Оба чернобога разом прикрыли рты и заозирались. Старая чёрная ворона, насмешливо каркнув, сорвалась с пихты и улетела в ивняк, Илья запыхтел ей вослед.
– Эй, это она сказала? – не понял Тим.
– Почудилось, – процедил Илья, проводив птицу уж слишком пристальным взглядом. – Дошурфить сегодня думаю тут, а к вечеру соберём манатки и двинем к Мынто, в основной лагерь. Там вдоль русла дел, судя по разведданным, невпроворот. Ты как? Палыч будет рад увидеться.
– Да мне в путь-дорогу пора, – виновато улыбнулся Борзой. Илья помрачнел и кивнул.
– Долг зовёт?
– Всё так, друг мой.
– Ясно. – Он подобрал лук со стрелами и направился к лагерю. – И ты зови, если что.
– Если что, позову.
Чернобоги больше ничего особенного не сказали друг другу. Вернулись каждый в свою берлогу, а спустя час мирную жизнь археологов сотряс скорбный девичий возглас:
– Какой ужас! Зачем же вы?.. Тимочка! Илюшенька?!
====== 30. Сближение ======
Июль 2046 года, Балясна.
Владка с непередаваемым интересом смотрела в окно машины на проносящиеся мимо виды шалой от жары столицы. Дочка будто бы заново открывала для себя родной город – за время экспедиции на север она успела порядком одичать. Благо затянулась та прилично, но по приятным Илье причинам – на своей памяти он не держал более продуктивных выездов. Помимо захоронения принцессы, которое Ярослава Ростиславовна уже объявила легендарной находкой века, архи добрались до менее древних следов пельмено-сосьвинской культуры. Вдоль русла ручья, как в один голос указывали ведьмы, расположились остатки городища времён Калтысь. Обтёсанные с ювелирной точностью камни, стойла со следами шерсти мамонтов, части упряжи, гравированные бивни, золотые и адамантовые идолы Перуна и Матери-Земли, посохи для камланий, обереги, отчасти похожие на эрские, и много чего ещё...
– Как много машин! – то и дело восклицала Влада. – Папа, какие большие небоскрёбы в Сити! Я думала, они гораздо ниже! Папа, смотри, Кремль видно! – загорелый до черноты, покрытый мелкими царапками пальчик тыкал в стекло, глаза дочки горели восторгом. Илья то и дело посмеивался над нею.
– Ты же родилась в Балясне, ведунья колпаковская, забыла всё?
– Забыла! Папа, давай заедем в «Детский мир»!
– Давай доедем до дома, распакуем вещи, скажем «привет» твоим братьям, а потом уже решим, – напомнил утверждённый заранее, аж по дороге в аэропорт план действий Илья. И без того широкие глазёнки Бусинки стали ещё круглее и ярче.
– Братики! Савва! Вахтанг! – Она звонко захлопала в ладоши, а Айвазов расхохотался. Его девочка и напоминание о братьях восприняла, как новость.
На самом деле, основной целью визита в Балясну было собрать Владкины вещи для переезда в Новосвирьск. Илья уверил оставшуюся на Качурке Сашу, что вполне справится с этим. Плюс – мальчишки вернулись из спортлагеря, и Илья намеревался побыть с ними несколько дней отпуска. Сблизиться, осторожно прощупать почву относительно их взглядов на дальнейшую жизнь. Как они отнесутся к тому, что сестра уедет в другой город на другой конец страны? И как близнецы сами считают, что лучше для их будущего: учиться в элитном арвиниканском колледже или обычной школе по соседству с институтом Айвазова и Владкиным детским садиком? В груди снова возникло чувство тянущей за душу неуверенности. Откуда Илья знал, как лучше?
«Буду действовать последовательно, – рассудил он, сжимая ручку дорожной сумки и косясь на идеально отглаженный пиджак духа-водителя. – По мере развития ситуации. Во всяком случае, семейные вопросы стоит решать вместе. Хотели бы мальчики думать так же! Особенно Савва».
Необходимость общения с наследником Яхонтовых противно сжала внутренности и заставила вспомнить, как давным-давно молокосос Илья ехал серьёзно разговаривать с другим представителем династии – самим Малютой. Ехал туда же, в Петрово, тайком от наставников, чтобы захватить Вия врасплох дома и, предъявив обвинение в убийстве родителей, выдавить из него чёрную душу. Илья сглотнул слюну, чтобы промыть пересохшее горло – он до мелких подробностей помнил тот день. И приглушённый свет в охотничьей зале у Вия, и то, как дородный, осанистый колдун в домашнем халате, зелёных носках и сафьяновых туфлях величаво прохаживался перед ним – застывшим в напряжении после выкрикнутых дерзких слов с нелепо сжатыми кулаками и по-дикарски искажённым лицом. В зеркале напротив Илья отражался умственно-отсталым оборванцем перед умудрённым жизнью и безупречно владеющим собой политиком. Малюта же, толкуя с ним, прекрасно понимал, что его жизнь может оборваться в любую секунду, но чёрт возьми! Таким даром убеждения противника никто ни до, ни после покойного Яхонтова не мог похвастаться! И он восхищал.
– Истислав, Истислав, – приговаривал Яхонтов со снисходительной и располагающей к себе улыбочкой. – Ты слишком молод, чтобы понять перипетии колдовского мира, где нет ни добрый дел, ни злых, а порядок держится почти исключительно на силе и старинных, писанных кровью, прошу тебя запомнить это, чужой кровью законах! Разве я не соблюдал законы Неба, когда предал казни колдуна, связавшего жизнь с ведьмой? И разве твоё рождение было законным? Посуди сам, Истислав Всеславович, ты рождён чернобогом – за что тебе благодарить родителей? За то, что ты обречён мириться со своей природой, от которой всяк открещивается, как от заразы? За то, что ты одинок, как перст, в своём несчастии? За то, что ты ущербен, не способен ни летать, ни колдовать по-человечески? За то, что тебя ни одна душа на свете не готова принять? Разве я неправ? Разве такое нужно допускать?
О! Он знал, куда бить. Илья слушал врага, убийцу своих родителей, и во всём с ним соглашался, вспоминая горькую судьбу. Отвечать утвердительно он, конечно, не собирался, но молчал и слушал, дурак дураком – вместо того, чтобы, как планировал, одним махом отправить мерзавца к праотцам на разборки.
– А ведь, если сможешь дойти умом, это я тебя вырастил. Переярский детский дом, говоришь? Под патронажем «ГосПара». Новосвирьский тоже. Мы опекаем тысячи, десятки тысяч сирот по всей стране и не только. Повышенная стипендия для одарённых детишек, лишенных радости жить в семье? Да, это тоже моя заслуга! И невгородский интернат, в котором ты делаешь научные успехи, и даже, – Малюта поднял палец, – исследования карасукского золота, качурского адаманта проходят под спонсорством «ГосПара». Я сам нигде не учился, не до того было, а диплом БГУ купил. Стыдно самому! – Яхонтов всплеснул руками, словно вот за это, не за убийство отца и матери извиняясь перед Ильёй. – Но готов жертвовать миллионы и миллиарды на становление таких, как ты, молодых, упорных мальчиков с тяжёлым детством. Талантливых, способных сделать страну великой, если дать им ресурсы для роста! Ты пришёл, чтобы убить меня. Я же безвозмездно предоставлял тебе все эти годы кров, тепло, еду, одежду и возможность стать человеком. Стал бы ты таким, будь твои родители живы? Подумай.
Илья заметил, как недоверчиво скривилось его собственное отражение в зеркале. Малюта же развернулся к нему и раскинул руки приглашающим жестом.
– Знаешь что, мальчик мой? – Он сузил сметливые карие, нет, чуть ли не кирпичные глаза, превратив их в почти эрские щёлки. – Я не против того, чтобы уйти из жизни, если общество посчитает это справедливым. Я так устал, если бы ты знал как! Мир держится на этих плечах, Истислав, – Яхонтов похлопал себя по широченным надплечьям, – целый мир! И давит, не принося, увы, ни радости, ни успокоения. Он, если веришь, для меня лишён красок и прелестей. Но ты скажи, если я уйду, что будет после меня? Кто придёт править после Яхонтова? На кого я оставлю свои заботы? Мой сын трагически погиб. Моя дочь, получившаяся по ошибке от ведьмы, – Малюта повысил голос, – и ты знаешь её судьбу, у меня даже для собственной семьи нет исключений! Вертихвостка, не способная ни варить котелком, ни принести мне достойного отпрыска. Собственная жизнь мне не дорога настолько, что я, как видишь, даже не прошу у тебя пощады. Я мёртв внутри, давно и бесповоротно, и потому не испытываю страха перед тобой. – Он приблизился вплотную к Илье, едва не задевая халатом, заглянул в глаза открыто, бесстрашно и, как показалось Айвазову, доверительно. – Если ты убьёшь меня, кто призовёт этот мир к порядку? Ты думаешь, это лёгкое бремя?
Илья не выдержал, отрицающе помотал головой.
– Вот видишь. – Малюта по-доброму, чёрт возьми, с пониманием мигнул глазами! Илья почти ни в ком прежде не встречал сочувствия и обычного человеческого понимания, а тут...
– Я предложу тебе идею получше, сынок. Давай, мы станем с тобой сотрудничать.
...Бр-р-р!
Илья резко вытолкнул себя из переживания и обнаружил, что изо всех сил стискивает ручку проклятой сумки. Хорошо, не руку дочери! Он, точно спросонья, кинул настороженный взгляд на Владу.
– Папа, – полуобернулась та с невинным видом и запорхала ресничками. – Я пи́сать хочу, а «Детский мир» во-он на той улице.
«В ней тоже полно его крови, – стукнулась мысль. – В моих детях кровь моего врага, и она же поит Калтысь».
– Потерпишь. Дома будем через десять минут, – как можно твёрже возразил он дочери.
От тревоги перед встречей с близнецами и ни к месту пришедшегося воспоминания разболелась голова. Скуксившись, тихонько прижав пальцем висок, Илья доехал до Петрово и вновь с изумлением подумал о том, как этому логову врага приключилось стать его собственным домом. Нет, теперь с Яхонтовыми надлежало сближаться, он сам стал частью Яхонтовых, или они – частью Айваседа. Пропуская выскочившую из машины дочь вперёд, Илья незаметно выцепил из внутреннего кармана фляжку с коньяком и сделал пару глотков для храбрости. Вспомнил про коллекцию электрогитар в их с Сашей спальне, офигенную ванную, больше похожую на озеро с гейзерами и обширный бар, и тем самым вернул себе позитивный настрой.
«Не живи прошлым, – подсказал рассудок. – Они – твоя семья».
Обоняние мгновенно уловило тот самый флёр, присущий дому Яхонтовых. Каждый род и каждый дом имеют свой запах, как в природе любое звериное обиталище. Колдуны Левой Руки как-то стойко ассоциировались у Айвазова с лёгким духом медвежатины, а также пряными травами Пошновского взморья, сухофруктами и выпечкой. Хотя запах выпечки производил...
– Вахтанг! Савва! – Бусинка заверещала, свернулась ветерком и помчала, снося всё на своём пути по направлению к долговязой фигуре, раскинувшей руки. Подняла полы атласного халата, обдув загорелые ноги брата в ярких носках, попала в объятья, закружила его, нарвалась на подобные укусам грубые поцелуи, щипки и приговаривания:
– Маленькая. Вот и ты. Скучала по мне, признавайся?
– Сав-ва, не ку-сай-ся! – попискивала Бусинка, брыкаясь и не желая сходить с цепких рук, щекотавших её.
– Скучала или нет, говори!
– Вай мэ, сестрёнка! – вылетел второй такой же кареглазый шкет, с ладонями, белыми от муки. Увидел Илью, оправился и, не зная, что делать, подал руку как есть – грязную и честную. – Здравствуйте, дядя Илья! Ой, то есть, здравствуй.
– Здравствуй, Ваха. – Илья охотно испачкался в муке, и с осторожностью глянул на Савву. – Готовите что-то?
– Да я торт хотел, э, к вашему приезду! – поделился Вахтанг. Кажется, парни подросли за месяцы разлуки, и уж точно окрепли в лагере. – Не успел немного, но, вроде, пока получается!
Савва, прижимая к себе сестру, блеснул из-под полуопущенных век на Айвазова, и тому показалось – не менее настороженно и холодно, чем он сам.
– Здравствуй, Савва, – скакнуло сердце.
– О, привет, пап, – непринуждённо бросил парень через плечо, как подачку, а потом просто забрал счастливую Бусинку от Ильи и понёс её на запах выпечки.
– Тебя не обижали на Качурке?
– Нет, что ты, мне было та-ак весело, я тебе всё-всё расскажу! Я тебе таких шишек привезла и камушков, ты с ума сойдешь, Сав!
– И всё мне? Для бутылочек?
– Ну Вахтангу-то они зачем? – Влада не отрывала влюблённых глаз от брата.
– И то верно.
Илье стало обидно, что о нём фактически заговорили в третьем лице, но он был морально готов к чему-то подобному, и не стал на этом акцентироваться.
