Текст книги "Еврипид: Полное собрание трагедий в одном томе"

Автор книги: Еврипид

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 49 страниц)

Ты, самая несчастная из жен,

1270 Отправишься вот с ними: Одиссей

По жребию везет тебя рабою...

Гекуба

О горе мне! Уж дальше и мое,

Куда идти, несчастие не знает.

В изгнание – и из горящей Трои.

Вы, старые, все ж поспешите, ноги,

Хоть попрощаться с Троей. От нее,

Великой и меж варваров надменной,

Не славное ль сейчас возьмут и имя?..

Ее огонь, а нас хозяин... О!..

1280 О боги! но зачем зову их?.. Разве

Я тронуть их когда-нибудь умела?..

Ну что ж, идем, бежим туда, в костер,

С ней умереть хочу... с моею Троей...

Талфибий

Не горе ли с ума ее свело?

Гей, взять ее без разговоров! Должен

Лаэртиад добычу получить.

«ЯВЛЕНИЕ ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ»

Те же, без Талфибия. Все лица женщин обращаются на пожар.

Гекуба

Строфа I Ай, ай! Ой, ой! Ой, ой!

Отец, о Кронион! Фригийский притан!

О, разве не видишь, в какой позор

1290 Дардана род низринут?

Хор

Видит... А наша

Отчизна прекрасная гибнет...

Конец нашей Трое!..

Гекуба

Антистрофа I Ай, ай! Ой, ой! Ой, ой!

Гляди, Илион пылает,

Твердыни Пергама в огне. В огне

Стены, гордые стены...

Хор

Троя, прости нам!

1300 И дымом и кликом объяты

Гордые залы!..

Гекуба

Строфа II Земля! Кормилица детей моих!..

Хор

Ох! ох!

Гекуба

О дети! вы слышите ль голос мой?

Хор

Вопли твои пробудят мертвых...

Гекуба

Ах, старые кости к земле ведет,

И руки по черной мои стучат...

Хор

Колени склоняю и я за тобой,

И милых своих я прошу у земли,

Несчастного мужа.

Гекуба

1310 Ведут, влекут нас...

Хор

Вопит-то, вопит как...

Гекуба

Под кров господский.

Хор

Из Илиона...

Гекуба

Увы, увы!

Приам, Приам мой, о ты, погибель,

О безмогильный, о одинокий,

Ты слышишь, слышишь...

Хор

Убийство вежды тому смежило,

Кем царь убит наш благочестивый.

Гекуба

Антистрофа II О храмы божьи! О город мой!

Хор

Ох! ох!

Гекуба

Вы сгибли от ярости пламенной.

Хор

Имя, и то – не сгибнет ли ваше?

Гекуба

От рухнувших башен клубится пар,

1320 И дома за дымом нельзя узнать...

Хор

Ах, скоро имя отчизны уйдет.

Дыхание смерти то здесь, то там.

А ты где, о город?

Гекуба

Чу, слышишь, слышишь?

Хор

Башен крушение.

Гекуба

И дрожь и гулы...

Хор

Волной на город.

Гекуба

Увы, увы!

Как вся дрожу я. Несите, ноги,

Меня, рабыню, и на страданье.

1330 О, как дрожу я...

Хор

Несчастный город. Прости, торопят.

Туда, к ахейским ладьям иду я.

^TПРИМЕЧАНИЯ^U

«„ТРОЯНКИ“»

Трагедия была поставлена на Великих Дионисиях 415 г. до н. э. и

занимала третье место в трилогии, в которую входили также трагедии

"Александр" и "Паламед". Содержание первой из них составляло узнавание

родителями выросшего среди пастухов Париса (оно произошло во время

погребальных игр, устроенных в Трое в память о мнимо погибшем ребенке),

второй – ложное обвинение и казнь Паламеда (см. примеч. к "Андромахе", ст.

293 – 300, и к "Елене", ст. 766 – 769). Поскольку действие всех трех

трагедий происходило в Трое или в греческом лагере на Троянской равнине,

охватывая историю Илиона от событий, предшествовавших войне, до ее

окончания, и к тому же среди действующих лиц "Троянок" двое – Гекуба и

Кассандра – принимали участие в действии "Александра", трилогия 415 г.

представляла крайне редкий, если не единичный случай в творчестве Еврипида,

когда три трагедии составляли связную трилогию, объединенную единством

сюжета и художественного замысла. Впрочем, очевидная антивоенная

направленность всех трех пьес снова лишила Еврипида в условиях подготовки

Сицилийской экспедиции заслуженной награды: он удостоился только второго

места, а победителем был признан второстепенный драматург Ксенокл.

Текст печатается по рукописям Анненского, хранящимся в РГАЛИ: для ст.

10-32, 368-392, 411-430, 683-703, 722-742, 905-933 тексты беловые, для

остальных – черновые.

Ст. 10. Муж парнасский – фокеец Эпей, строитель троянского коня.

Ст. 28-31. Здесь и далее, изображая участь побежденной Трои, Еврипид

находился под впечатлением расправы, которую афиняне учинили в 416 г. над

городом Мелосом: за отказ подчиниться Афинам он был осажден афинским

войском, и после капитуляции все захваченные мужчины были умерщвлены, а

женщины и дети обращены в рабство.

Ст. 39. ...Злодейски дочь убита Поликсена... – Об участи Поликсены см.

подробнее трагедию "Гекуба". Втихомолку – добавление переводчика.

Ст. 71. А эллины глядели... – Еврипид здесь усиливает образ

нечестивости ахейцев. Согласно недошедшей поэме "Разорение Илиона" (известна

в позднем пересказе), ахейцы хотели побить Аякса (речь идет о младшем Аяксе

из Локриды) камнями, но в последнюю минуту сжалились. Об этом же писал Алкей

в недавно найденном Кельнском папирусе.

Ст. 89-91. Лемнос – крупный остров, лежащий на половине пути от Троады

до Халкидского полуострова; юго-западнее, ближе к Евбее, – остров Скирос; на

восточной оконечности Евбеи – Каферейский мыс; Микон и рядом с ним Делос -

острова из группы Кикладских. Принятые Анненским краткие формы названий

островов (Лемн, Скир) в русской топонимике не прижились.

Ст. 95. Не слеп ли меж людей... – О воздаянии, ожидающем разрушителей

городов и храмов, ср.: Эсхил, "Агамемнон", ст. 341-344.

Ст. 98-152. Монолог Гекубы, начинающийся в оригинале с мелодекламации в

анапестах (ст. 98-121), переходит затем в монодию.

Ст. 170. Кассандру, смотрите, на зов... – Мысль не закончена. В

оригинале: "Кассандру не выпускайте наружу".

Ст. 187. На нивы Ахайи... – Недосмотр переводчика. В оригинале речь

идет об Арголиде, а Ахайя – горная страна на севере Пелопоннеса, не имеющая

прямого отношения к Аргосу и Микенам. Та же ошибка – в ст. 230.

Ст. 205. Пирена – источник в Коринфе.

Ст. 214. Край Пенея тучнополянный – Фессалия.

Ст. 220-223. ...О полях Гефеста близ Этны... – Речь идет о Сицилии,

расположенной напротив Карфагена, основанного финикийцами. Комплименты Сици-

лии в этой трагедии можно расценивать только как призыв к мирному

урегулированию ожидаемого конфликта.

Ст. 224 – 229. Есть и еще земля... – область в Южной Италии, на берегу

Тарентинского залива, где в середине V в. афиняне основали в устье реки

Кратиса колонию Фурии.

Ст. 250. Рабыней спартанской невесты... – Клитемнестры.

Ст. 268, 270. Двусмысленные реплики Талфибия были хорошо понятны

зрителям, знавшим содержание "Гекубы" и только что слышавшим слова Посейдона

(ст. 39).

Ст. 292 сл. пропущены Анненским.

Корифей

Ты о себе узнала, госпожа, -

А мне чьей быть в Ахайе иль в Элладе?

(Перевод С. В Шервинского)

Ст. 310. Пропущено: «О Гименей царь!»

Ст. 315. Если ты, мать... – Маловразумительный перевод. Смысл

оригинала: "Если ты, мать, оплакиваешь отца и отчизну, то я своим браком

разожгу огонь..."

Ст. 355-373. Кассандра вспоминает о жертвоприношении Ифигении и

предвещает убийство Агамемнона и месть Ореста. Его дворец я разорю... -

Некоторое преувеличение: Клитемнестра оправдывала убийство Агамемнона его

связью с Кассандрой, но это был скорее повод, чем причина ее решения.

Ст. 356. Ведь если Локсий – бог... – Смысл перевода: "Если существует

Локсий, то Агамемнон берет во мне жену, способную принести еще больше

несчастья, чем Елена".

Ст. 382. ...чтобы кровью... оросили. – Разумеется, кровью жертвенных

животных.

Ст. 384. Но затаим постыдное! – Скорее всего Кассандра намекает на

измену Клитемнестры Агамемнону; как девушке ей не полагается касаться этой

темы.

Ст. 419. Мне наплевать. – Вульгаризм, не имеющий основания в тексте,

где сказано: твои нападки я бросаю на ветер.

Ст. 433-443. Краткое изложение содержания "Одиссеи".

..мясо... горько покажется Лаэртиаду. – Когда спутники Одиссея вопреки

запрету убили священных коров из стада Гелиоса и стали их жарить, их мясо

угрожающе мычало (см.: "Одиссея", XII, 395 сл.).

Ст. 483. Геркейского. – То есть около самого домашнего очага.

Ст. 500. Подруга бога... – Неточность переводчика, так как Кассандра не

отдалась Аполлону. В оригинале речь идет о том, что она приобщилась к богам,

получив от Аполлона дар прорицания.

Ст. 511-567. Хор поет о последних часах Трои – о деревянном коне, о

песнях и плясках, которыми троянцы праздновали мнимый отъезд врагов.

Источником этих описаний были послегомеровские поэмы "Малая Илиада" и

"Разорение Илиона".

Ст. 595-602. В разных рукописях и, соответственно, в различных изданиях

стихи эти распределяются между действующими лицами по-разному: ст. 595 сл.

делят между Андромахой (или хором) и Гекубой; то же самое – в ст. 601 сл.

Сплошного монолога Андромахи (ст. 595-600) и последующего – Гекубы – ни одно

современное издание не дает.

Ст. 611. ...тебе ли видеть нас? – То есть в таком жалком состоянии.

Ст. 632. Гляди, дитя... – Невразумительный перевод. В оригинале:

"Глядеть на свет – не одно и то же, что умереть".

Ст. 679. ...не горше смерти... – то есть гибели Поликсены.

Ст. 799-819. Для прославления Афин Еврипид выбирает имя саламинского

героя Теламона, участвовавшего в походе Геракла ("сына Алкмены") против

Трои. Причиной этого похода было очередное вероломство царя Лаомедонта; за

то, что он обманул Аполлона и Посейдона (см. примеч. к "Андромахе", ст.

1009-1026), его дочь Гесиона была обречена в жертву морскому чудовищу.

Лаомедонт пообещал в дар Гераклу своих чудесных коней, если он спасет его

дочь; когда же Геракл убил чудовище, Лаомедонт отказался отдать ему

обещанную награду, и разгневанный герой с помощью своих соратников разорил

Трою.

Ст. 820-839. Строфа обращена к Ганимеду; мысль продолжается и в следую-

щей строфе, ст. 840-846.

Ст. 852. ..мужа избрала себе... – Богиня Зари Эос полюбила Тифона,

брата Приама; от этого брака родился Мемнон, чьи подвиги и смерть

описывались в поэме "Эфиопида", примыкавшей по содержанию к "Илиаде".

Ст. 886. ...Иль разум наш... – Отражение философских взглядов

Гераклита, согласно учению которого миром правит логос, и Анаксагора, у

которого первичным принципом считался вечный разум. Отсюда – удивление

Менелая, слышащего эту необычную молитву.

Ст. 922. ...То факела подобье роковое... – См. примеч. к "Андромахе",

ст. 293-300.

Ст. 986. Амиклы – город в долине Еврота, южнее Спарты, где существовал

древний культ Афродиты.

Ст. 993. Аргос – здесь в значении "Пелопоннес".

Ст. 1001. ...тогда еще не звезды?.. – После смерти Кастор и его брат

Полидевк были обращены в созвездие Близнецов.

Ст. 1075 сл. Где двенадцать лун? – Речь идет о ритуальных пирогах,

имевших форму луны и приносившихся в полнолуния ей в дар как богине

(Селене).

Ст. 1100. Спартанцу – то есть Менелаю.

Ст. 1107. ...Отраду зеркал девичьих... – В подлиннике смысл совсем

другой: пусть гибель постигнет Елену, когда она будет смотреться в зеркало.

Ст. 1112. Питана – одно из укреплений города Спарты.

Ст. 1127 сл. ...которого прогнал Акаст... – По одному из вариантов

мифа, на царство Пелея, во время отсутствия Ахилла, напал Акаст, царь

фессалийского города Иолка.

Ст. 1212 сл. Ты матери... украсить дай себя. – То есть дай Гекубе,

матери твоего отца, обрядить тебя в отцовское добро, по праву тебе принадле-

жащее.

Ст. 1224 сл. ...щит хитреца и труса – Одиссея. – Намек на присуждение

Одиссею, в обход более храброго Аякса, доспехов погибшего Ахилла.

Ст. 1246. Идите же... – Приказание, явно противоречащее словам

Талфибия, готового взять погребение на себя. См; ст. 1147 сл., 1153.

Ст. 1256-1259. Некоторые рукописи и издания отдают и эти стихи Корифею,

для которого анапесты более свойственны, чем для Гекубы.

Ст. 1287-1301. Симметрия строф в оригинале не вполне достоверна.

В.Н. Ярхо

В.Н.Ярхо.

Драматургия Еврипида и конец античной героической трагедии

–

Еврипид. Трагедии. В 2 томах. Т. 1.

"Литературные памятники", М., Наука, Ладомир, 1999

OCR Бычков М.Н.

–

Трагичнейшим из поэтов назвал Еврипида Аристотель, и многовековая

посмертная слава последнего из триады великих афинских трагиков,

по-видимому, целиком подтверждает справедливость подобной оценки: во всех

странах мира до сих пор потрясают зрителей страдания Медеи, Электры,

троянских пленниц. Тот же Аристотель считал главным признаком трагического

героя благородство, и в мировом театре найдется немного образов, способных

поспорить в чистоте и благородстве с Ипполитом, в искренности

самопожертвования – с Алькестой {Это имя, как и название трагедии,

правильнее было бы передать по-русски "Алкестида", мы придерживаемся здесь

формы "Алькеста", чтобы избежать разнобоя с переводом Ин. Анненского,

избравшего последнее чтение.} или Ифигенией. В творениях Еврипида

древнегреческая драма, несомненно, достигла вершины трагизма, глубочайшего

пафоса и проникновеннейшей человечности. Поэтому, говоря о кризисе

героической трагедии в драматургии Еврипида, мы не собираемся ставить это в

вину великому афинскому поэту, как никому не придет в голову преуменьшать

величие Рабле или Шекспира из-за того, что им довелось пережить и отразить в

своем творчестве кризис ренессансного мировоззрения, – может быть, писатели,

которые запечатлевают в своих произведениях сложность исторического пути

человечества, как раз потому особенно дороги и близки их далеким потомкам.

Еврипид, несомненно, находится в ряду таких творцов, но если мы хотим

оценить его истинное значение для нас, мы должны понять, какое место он

занимал в культуре своего времени, и в частности в развитии античной драмы,

– тогда выяснится, почему конец античной героической трагедии оказался

началом для многих линий не только античного, но и общеевропейского

литературного процесса.

"1 "

Год рождения Еврипида не известен достаточно достоверно. Античное

предание, по которому он родился в день битвы при Саламине, представляет

лишь искусственную конструкцию, связывающую имя третьего великого трагика с

именами его предшественников, – поскольку Эсхил в самом деле участвовал в

Саламинском сражении, а шестнадцатилетний Софокл выступал в хоре юношей,

прославлявших одержанную победу. Тем не менее эллинистические историки,

очень любившие, чтобы события из жизни великих людей вступали между собой в

какое-либо хронологическое взаимодействие, без особой ошибки могли

рассматривать Еврипида как представителя третьего поколения афинских

трагиков: его творчество действительно составляло третий этап в развитии

афинской трагедии; первые два вполне обоснованно связывали с драматургией

Эсхила и Софокла.

Хотя Еврипид был моложе Софокла всего на двенадцать лет (он родился

скорее всего в 484 г. до н. э.), эта разница в возрасте оказалась в

значительной степени решающей для формирования его мировоззрения. Детство

Софокла было овеяно легендарной славой марафонских бойцов, впервые

сокрушивших могущество персов. Десятилетие между Марафоном (490 г. до н. э.)

и морским сражением при Саламине (480 г. до н. э.) прошло в Афинах не без

внутренних конфликтов, но в конечном результате победа греческого флота (с

участием многочисленных афинских кораблей) над персами естественным образом

воспринималась как завершение дела, начатого на Марафонской равнине. Сияние

славы, увенчавшей победителей, озаряло юношеские годы Софокла, который, как

и большинство его современников, видел в успехах своих соотечественников

результат благоволения к Афинам могущественных олимпийских богов. До конца

своих дней Софокл верил, что божественное покровительство никогда не покинет

афинян, и эта вера даже в годы самых тяжелых испытаний помогала ему

сохранять убеждение в устойчивости и гармонии существующего мира. Этим

объясняется – при всей глубине возникающих в его трагедиях нравственных кон-

фликтов – та классическая ясность линий и скульптурная пластичность образов,

которые до сих пор восхищают в Софокле читателя и зрителя. С Еврипидом дело

обстояло иначе.

Победа при Саламине, создавшая исключительно благоприятные предпосылки

для роста внешнеполитического авторитета Афин, не сразу привела к столь же

заметному укреплению их внутреннего положения. Противоречия между

реакционной землевладельческой аристократией и набирающей силы демократией

не раз выливались в острые политические схватки, в результате которых не од-

ному государственному деятелю, известному своими заслугами перед отечеством,

пришлось навсегда покинуть арену общественной борьбы. Только к середине

сороковых годов V века новому вождю демократов Периклу удалось основательно

потеснить своих политических противников и более чем на пятнадцать лет

встать во главе афинского государства; этот период, совпавший с порой

высочайшего внутреннего расцвета Греции, до сих пор носит название "века

Перикла".

Но и "век Перикла" оказался очень непродолжительным: разгоревшаяся в

431 году Пелопоннесская война между двумя крупнейшими греческими

государствами – Афинами и Спартой, каждое из которых возглавляло коалицию

союзников, – выявила новые противоречия внутри афинской демократии. В то

время как ее торгово-ремесленная верхушка, заинтересованная во внешней

экспансии, стремилась к войне "до победного конца" и находила себе поддержку

среди ремесленников, производивших оружие, и в беднейших слоях демоса,

обслуживавших морской флот, основная масса аттического крестьянства страдала

от опустошительных набегов спартанцев и чем дальше, тем больше тяготилась

войной и связанными с ней жертвами; голос этой части афинских граждан мы

можем до сих пор слышать в комедиях Аристофана. Внутренний разлад среди

афинян достиг в последнее десятилетие Пелопоннесской войны такой глубины,

что олигархам дважды, хотя и ненадолго, удавалось захватить в свои руки

власть (в 411 и 404 гг.) и установить режим неограниченного террора.

Если попытки реакционных кругов сокрушить афинскую демократию извне не

имели еще в это время серьезного успеха, то гораздо более опасными для нее

были те идейные процессы, которые грозили разрушить ее изнутри. Дело в том,

что, возникши в конечном счете из общинно-родового строя, афинская

демократия сохраняла в своем мировоззрении многие черты

первобытно-мифологического мышления. Победы над внешними врагами и успехи во

внутренней жизни, хозяйственный и культурный расцвет представлялись основной

массе афинского демоса следствием постоянного покровительства, оказываемого

их стране могущественными богами, – в первую очередь верховным божеством

Зевсом и его дочерью, "градодержицей" Афиной Палладой. В олимпийских богах

афиняне видели не только своих прямых защитников, но и стражей

нравственности и справедливости, установивших раз и навсегда незыблемые

нормы гражданского и индивидуального поведения. Однако сам общественный

строй афинской демократии, привлекшей к обсуждению политических вопросов

основную массу полноправных граждан, предполагал в них самостоятельность

мышления, умение анализировать сложившуюся обстановку и обосновывать то или

иное решение. В этих условиях далеко не всегда можно было опереться на

мифологическую традицию, сложившуюся несколько веков тому назад при

совершенно иных условиях. К тому же дебаты в народном собрании и широкий

общественный характер судопроизводства требовали, чтобы участники всякой

дискуссии обладали достаточной ораторской подготовкой, владели средствами

доказательства и убеждения. Но там, где начинается самостоятельная работа

мысли, приходит конец наивной вере в богов, возникает переоценка

традиционных нравственных устоев и открывается простор для критического

исследования окружающей действительности. Все эти явления как раз имели

место в Афинах второй половины V века, и носителями нового мировоззрения

стали представители рабовладельческой интеллигенции, известные под общим

названием софистов.

Софисты не составляли единой философской школы; больше того, между

софистами старшего поколения, к которому относился Протагор (ок. 485 – 415),

и их младшими последователями существовало весьма значительное различие в

политических взглядах: в то время как "старшие" софисты в целом являлись

идеологами демократии (некоторые из них были, в частности, авторами

законодательных уложений для новых городов-государств), "младшие" софисты

довольно откровенно пропагандировали идеал "сильной личности", отвечавший

интересам олигархов. Однако уже в учении Протагора выделялись мысли,

направленные объективно против консервативно-религиозного мировоззрения

афинской демократии. Так, общественная практика афинян должна была побудить

Протагора сформулировать положение о человеке как "мере всех вещей", – ведь

и в самом деле решения в народном собрании принимали не боги, а люди, каждый

раз соизмерявшие объективное положение дел со своим личным и общественным

опытом, интересами и возможностями государства. Что касается существования

богов, то Протагор воздерживался от окончательного суждения об этом; по его

словам, решению вопроса препятствовала его неясность и краткость

человеческой жизни.

Взгляды софистов на богов, человека и общество оставались в

значительной степени достоянием "чистой" теории, пока Афины пользовались

благами своего внешнего и внутреннего расцвета. Когда же разразилась

Пелопоннесская война, идеологическим устоям афинской демократии пришлось

испытать сильное потрясение: обрушившаяся на город эпидемия чумы, а также

непрестанные прорицания жрецов дельфийского храма Аполлона, сулившие

афинянам сплошные поражения, сильно подорвали веру в божественное

благоволение к Афинам, а вырвавшиеся на простор собственнические инстинкты

богачей поставили под сомнение единство полиса и его способность обеспечить

каждому гражданину место в жизни. Проблема индивидуального поведения

человека, которая до тех пор ставилась и решалась афинской общественной

мыслью в неразрывной связи с судьбой всего гражданского коллектива – полиса,

и, больше того, с некими закономерностями человеческого существования

вообще, при новых условиях во многом утратила объективную основу; на первый

план все больше стал выступать отдельный человек как "мера всех вещей" – и

собственного благородства и величия, и собственного страдания. Это смещение

основной точки зрения на человека глубже всего отразила именно драматургия

Еврипида.

Уже события, сопутствовавшие началу его сознательной жизни, не могли

содействовать выработке в нем убеждения в устойчивости и надежности

жизненных форм современного ему общества, в разумности и закономерности

божественного управления миром. К сожалению, от начального этапа творческой

деятельности Еврипида (он выступил впервые на афинском театре в 455 г. и

только четырнадцать лет спустя одержал первую победу в состязании

трагических поэтов) не сохранилось ни одного цельного произведения; самая

ранняя из бесспорно еврипидовских и достоверно датируемых трагедий

("Алькеста") относится к 438 году. Зато остальные шестнадцать, написанные в

промежутке между 431 и 406 годами, охватывают едва ли не самый напряженный

период в истории классических Афин и показывают, как, чутко и взволнованно

реагировал поэт на различные повороты афинской внешней политики, идейные

споры и моральные проблемы, возникавшие перед его современниками.

Античная традиция рисует Еврипида любителем тишины и одиночества на

лоне природы; еще в римские времена на Саламине показывали грот на берегу

моря, где драматург проводил долгие часы, обдумывая свои произведения и

предпочитая уединенное размышление шуму городской площади. В то же время уже

древние считали Еврипида "философом на сцене" и называли его – вопреки

хронологии – учеником Протагора и других софистов, вращавшихся в самом

центре общественной жизни своего времени. Едва ли в этом есть противоречие:

не принимая непосредственного участия в государственных делах, Еврипид видел

сложные конфликты, ежечасно возникавшие в его родных Афинах, и, как истинный

поэт, не мог не высказать того, что его волновало, своим зрителям. Меньше

всего при этом он стремился дать ответ на все вопросы, которые ставила перед

ним жизнь, – почти каждая его трагедия свидетельствует о раздумьях и

поисках, часто мучительных, но редко завершавшихся обретением истины. Столь

же редко встречал Еврипид и понимание у своих зрителей: за пятьдесят (без

малого) лет своей творческой деятельности он всего четыре раза удостоился в

состязаниях трагических поэтов первого места. Поэтому ли или по другой

причине он согласился в 408 году переехать к македонскому царю Архелаю,

который пытался собрать у себя крупных писателей и поэтов. Здесь, однако,

Еврипид прожил недолго: на рубеже 407 и 406 годов он скончался, оставив не

вполне завершенной свою последнюю трилогию. Она была поставлена в Афинах в

405 году, или вскоре после того, его сыном (или племянником) и принесла

поэту пятую победу, уже посмертную.

В сюжетах трагедий Еврипид почти не выходит из круга тем,

разрабатывавшихся его предшественниками: сказания Троянского и Фиванского

циклов, аттические предания, поход аргонавтов, подвиги Геракла и судьба его

потомков. И при всем том – огромная разница в осмыслении мифа, в оценке

божественного вмешательства в жизнь людей, в понимании смысла человеческого

существования, – разница, в конечном счете приводящая Еврипида к выработке

необычных для классической трагедии принципов изображения человека, к

созданию новых средств художественной выразительности, иными словами – к

полному отрицанию первоначальной сущности героической трагедии Эсхила и

Софокла.

"2 "

Ближе всего с творчеством своих предшественников Еврипид соприкасается

в трагедиях героико-патриотического плана, написанных в первом десятилетии

Пелопоннесской войны. К самому ее началу относится трагедия "Гераклиды":

гонимые извечным врагом Геракла, микенским царем Еврисфеем, дети

прославленного героя ищут убежища в Афинах. Легендарный аттический царь

Демофонт, вынужденный выбирать между войной с дорийцами и выполнением

священного долга перед прибегнувшими к его покровительству чужестранцами,

близко напоминает Пеласга в эсхиловских "Просительницах", да и вся ситуация

"Гераклидов" близка к внешней стороне конфликта у Эсхила. Но если у "отца

трагедии" столкновение Пеласга с Египтиадами отражало противодействие

эллинов (и в первую очередь, конечно, афинян) восточному деспотизму и

варварству, то у Еврипида война развертывается в самой Элладе: микенская

армия тождественна спартанцам, а Гераклиды, находящие защиту в Афинах,

олицетворяют союзные города и государства, которые спартанцы всячески

стремились изолировать от афинян.

В благородной роли защитника священных установлений представлен в

трагедии Еврипида "Умоляющие" другой афинский царь – Тесей, считавшийся

основателем афинской демократии. Он не только, вопреки козням врагов,

помогает предать земле тела героев, павших при осаде Фив, но вступает по

ходу действия в политический диспут с фиванским послом, который защищает

преимущества единоличной власти; возражая ему, Тесей развертывает полную

программу афинского государственного устройства, основанного на равноправии

всех граждан и их равной ответственности. Впрочем, прославляя афинскую

демократию как идеальный строй, оплот благочестия и нравственности в Элладе,

Еврипид влагает в уста Тесея и размышление об опасности социального

расслоения, грозящего благополучию государства, и прямое осуждение Адраста,

затеявшего в преступном легкомыслии бесперспективную военную авантюру.

Возникающее в "Умоляющих" сомнение в целесообразности войны как способа

разрешения политических споров перерастает в творчестве Еврипида последующих

лет в недвусмысленное и страстное осуждение войны. Уже в поставленной

незадолго до "Умоляющих" трагедии "Гекуба" Еврипид рисует страдания

престарелой царицы, в полной мере испытавшей на себе все ужасы десятилетней

войны за Трою. Мало того что Гекуба своими глазами видела гибель мужа и

любимых сыновей, что из всеми почитаемой владычицы могущественной Трои она

превратилась в жалкую рабыню ахейцев, – судьба готовит ей новые бедствия: по

приговору греков, перед их отправлением на родину на могиле Ахилла должна

быть принесена ему в жертву младшая дочь Гекубы, юная Поликсена, – и нет

предела горю матери, лишающейся своего последнего утешения. Но и это еще не

все. К сказанию о жертвоприношении Поликсены, уже обработанному до Еврипида

в эпической и лирической поэзии, а на афинской сцене – у Софокла, в трагедии

"Гекуба" присоединяется другой сюжетный мотив, первоначально не имевший

никакого отношения к судьбе троянской царицы.

"Илиада" знала среди сыновей Приама юношу Полидора, убитого на

троянской равнине Ахиллом, – матерью его была некая Лаофоя. Согласно же

местному фракийскому сказанию, которое стало известно афинянам, вероятно, в

конце VI века до н. з., Полидор – теперь уже сын Гекубы – пал жертвой

алчности вероломного фракийского царя Полиместора: к нему в самом начале

войны Приам отослал Полидора с несметными сокровищами, и, когда война

окончилась гибелью Трои, Полиместор, нарушив дружеский долг, убил юношу.

Гекуба, находившаяся среди других пленниц в ахейском лагере на берегу

Геллеспонта, узнала о предательстве Полиместора, заманила его с детьми в

свою палатку и при помощи троянских женщин умертвила детей, а самого

Полиместора ослепила. Неизвестно, был ли обработан этот миф кем-нибудь из

предшественников Еврипида в афинском театре, но несомненно, что, объединив

его с мотивом жертвоприношения Поликсены, Еврипид необычайно усилил

патетическое звучание образа Гекубы, воплотившего весь трагизм положения

матери, обездоленной войной.

Откровенным выступлением против военной политики явились поставленные в

415 году "Троянки". Заключенный в 421 году между Афинами и Спартой

пятидесятилетний мир оказался непрочным, ибо каждая сторона искала повода

ущемить как-нибудь интересы недавнего противника. Сторонники решительных

действий в Афинах вынашивали идею грандиозной экспедиции в Сицилию, где

Спарта издавна пользовалась значительным влиянием, и это предприятие

увлекало своим размахом даже более мирно настроенные слои афинских граждан.

В этих условиях трагедия "Троянки" прозвучала как смелый вызов военной

пропаганде, так как с исключительной силой показала бедствия и страдания, не

только выпадающие на долю побежденных (особенно осиротевших матерей и жен),

но и ожидающие в недалеком будущем победителей: вереница скорбных эпизодов,

которые разворачиваются на фоне догорающих развалин Трои, приобретает

зловещий смысл после мрачных прорицаний Кассандры и вступительного диалога

Афины и Посейдона, сговаривающихся погубить победителей-греков на пути и по

возвращении домой. Троянская война, служившая обычно для общественной мысли

в Афинах символом справедливого возмездия "варварам" за попрание священных

норм гостеприимства, теряет в глазах Еврипида всякий смысл и обоснование.

Под тем же углом зрения предстает в трагедии "Финикиянки" легендарная

оборона Фив от нападения семерых вождей. Доеврипидовская трагедия была,

по-видимому, довольно единодушна в изображении сыновей Эдипа, оспаривавших