Текст книги "Хигналир (СИ)"

Автор книги: Curious Priestess

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 32 страниц)

– Ой, я прошу прощения, я хотел сказать, что они опрокинули ведро, табурет и унесли содержимое какого-то тайника...

Он суетливо привел нас к одному из стойл и приподнял отколотый камень в полу.

– Вот только я не разглядел, что именно... – невнятно добавил Квяз.

– Что-то ты не договариваешь, Квяз, —медленно, негромко Авужлика проговорила, так, будто сейчас взорвется.

– Вот только я не разглядел, что именно находилось в той небольшой чёрной сумке, что они извлекли оттуда.

Как же с ним сложно. Почему с большинством крестьян так тяжело разговаривать?

– Кто-нибудь заходил сюда после того случая? Кроме лошадей.

– Нет.

Авужлика снова прищурилась.

– Разве что пара гусей тщательно осмотрела здесь всё.

– Зачем ты пустил их сюда? – спросил я.

– Это всего лишь гуси. Споквейг Дархенсен, к счастью, ничему их не обучил.

После небольшой напряженной паузы, сглотнув ком в горле, Квяз смог самостоятельно закончить фразу:

– Разве что боевым искусствам...

– Это были гусиные гвардейцы, – пояснила мне Авужлика. – В твоё отсутствие Споквейг также научил гусей владению холодным оружием, чтобы устраивать гладиаторские бои, затем, когда ему надоело лицезреть гусиное насилие у нас во дворе, он отдал всех гусей под власть Григхен, которая учредила гусиную гвардию для защиты собственных интересов.

Неторопливой походкой мы двинулись прочь от Квяза, не попрощавшись с ним. Авужлика продолжила:

– Похоже, в курятнике действительно произошёл раскол. Теперь сторонники покойной Григхен тоже хотят выяснить планы мятежников. Пришло время обсудить с госпожой Юзенхен наш возможный союз против повстанцев. Это хороший способ взять ситуацию под контроль.

– Не слишком ли ты переоцениваешь способности глупых кур? – засомневался я.

– Эти куры – наиболее проклятые субъекты... неравномерно проклятого Хигналира. Поэтому они так своевольничают. Так Снолли объясняла.

Вернувшись в дом, я застал Фродесса и Актелла сидящих на кухне на углях. Фродесс пил горячий бульон, а Актелл жёг животный жир. Меня это заинтересовало, поэтому я налил себе горячего чаю, чтобы согреться, потому что промок до волоска ног, и присел к ним.

– Зачем ты жжёшь жир?

– Ничего не говори. Просто ощути аромат, – промурлыкал Актелл.

– Ароматом здесь и не пахнет. Что ты делаешь?

– Споквейг Дархенсен научил меня духовному равновесию. Вот. А сжигание свиного жира повышает аппетит.

– Как это вообще связано?

– О, духи, не могу никак насытиться! – восхищался Фродесс. – Давай жги, жги сильнее!

– Мастер Споквейг учил, что магическая энергия порой приходит со значительным перекосом ментального равновесия, – разъяснял Актелл. – Сместить баланс можно различными способами. Любое необдуманное действие, подкрепленное основанной на глубоких чувствах верой в то, что оно каким-то нелогичным образом приведет к конкретному результату, может “расшатать” твою душу. С сильно расшатанной, перекошенной душой становится проще принять на веру любые нелогичные убеждения, в чем, собственно, и выражается способность прямого магического воздействия. Тогда остаётся только увеличивать и увеличивать, его... ну, дисбаланс души.

– Видимо, Споквейг глядел в саму суть сектантства, да и вообще любого популярного вероисповедания, – подумал я вслух. – В этом и смысл всех этих странных обрядов у верующих.

Однако я не стал ковырять тему глубже, иначе бы пришлось рассказывать про то, что, проводя религиозные ритуалы, по факту, религиозные люди зачастую взывают к духам и просят их сделать для них что-то, чаще всего, сами того не понимая.

– Мой дед погиб. Мой отец тоже погиб. И остался у меня только ты да жир, который вот-вот догорит. Без вас бы я даже не родился...

– Я тебя не понимаю.

– Это он свой дисбаланс увеличивает, – пояснил Фродесс.

– А-а-а. Либо же это уже следствие “перекоса”. А что это за жир?

– Жир принадлежал старым свиньям, ритуально отравленных во имя духов. Жир таких свиней очень эффективен в нарушении духовного равновесия! – воспрянул Актелл. – Ещё пару кусочков, и я уже даже боюсь представить, что со мной произойдет, – возбуждённо усмехнулся он.

– Расскажешь потом, если сам не отравишься, а я пойду, – поднялся я и пошёл, покуда жив был. – Удачного погружения в безумный эзотерический мир.

Подходя ко двери в гостиную, я остановился:

– Где вы достали яд, чтобы травить свиней?

– Он лежал в конверте, что я тебе дал, – ответил Фродесс.

– Ты вскрыл конверт? Так он же вроде был запечатан, когда ты мне его дал.

– Письмо я переложил в другой конверт и запечатал его, чтобы не портить тебе сюрприз. Всё равно ты не смотришь на печати, тебе нет дела до формальностей, ты ничего в этом не смыслишь. И вообще, на конверте не было написано, что оно для тебя, вот мне и пришлось его вскрыть, – низкокачественно лгал любопытный Фродесс.

– Храни вас чёрт, окаянные, – обиделся я и ушёл с кухни.

У себя в комнате я прилёг поспать.

Тихо вдалеке зазвучал знакомый ритм ударов по бубну. Так не хотелось всей этой бредятины с разными Богами, а ещё я весь на нервах. Лучше встать и основательно подготовить себя к завтрашнему событию, вместо того чтобы надеяться на удачу-радугу – Божью радужку-коровку.

Равнодушным утром вредное солнце испустило свой надоедливый свет прямо мне на щеку. Я без устали тряс головой.

Наконец показалась группа вооружённых хлебников. Я, словно неделю не спавший, невозмутимая Снолли, неприкаянный дедушка Рикфорн и несколько чьих-то товарищей ожидали прямо на огороде. С хлебниками шёл мужик, который встретил их на оговоренном месте и привел к нам по моему указу.

– Что-то я не чую здесь пшеницы! – прорычал один из них.

– Чую, грехом смердит... – посмотрел на меня, судя по отличавшейся узором робе, главный из них. – Не нравится мне эта земля поганая.

– Такая земля белым хлебом не накормит, – сердито копнул землю пяткой-лопаткой самый старый на вид.

– Как же так? – виновато и неуместно проронил Рикфорн, присел и внимательно осмотрел землю под собой, как бы оправдываясь.

Один из хлебников встал на четвереньки, и, как дикий зверь, стал обнюхивать носом землю.

Я молча достал несколько буханок хлеба из мешка, на котором Рикфорн за несколько минут до этого зачем-то нарисовал правоверный вопросительный знак.

– Дай сюда!!! – лихорадочно вскрикнул бледный худощавый хлебник.

Я молча достал икону Джейса Краяса, положил на неё буханку и, слегка преклонившись, протянул им как на подносе.

Несколько удивлённых хлебников одобрительно переглянулись и двинулись ко мне за обетованным гостинцем. Тот, что казался мне главным, хотел было их остановить, но ему не хватило уверенности в собственной проницательности. Прямо пред лицом подошедших хлебников я неожиданно перевернул поднос-икону, опрокинув с неё буханки вниз на землю. На открывшейся для них обратной стороне иконы было изображено следующее: огромная хлебная жужелица, державшая в одной лапке оторванную голову праведника с нимбом, а в другой – надломанный крест, стояла на фоне горящего амбара, опёршись лапкой на пасхальный кулич. Упавший на землю хлеб быстро почернел. Тот главный хлебник верно подметил, что земля “поганая”. Как я уже упоминал. Споквейг приказал хоронить наш глубоко безверный люд прямо в огороде.

Получив смертельную дозу осквернения, хлебники пали замертво. Все, за исключением того, кто выглядел главнее остальных. Вполне сдержанно он произнёс:

– Ты не просто осквернил хлеб, ты осквернил саму сущность хлебника. Что ж, умно... однако ты и не предполагал, что один из них вкусил... чёрного хлеба.

Он сбросил с себя робу, обнажив свой отвратительный торс. На его коже наблюдались многочисленные дрожжевые отложения.

– Это тело слишком долго питалось одним лишь хлебом. Физически я давно уже не человек, скорее, я – кукла... из хлебного мякиша.

Он медленно шагнул в нашу сторону, мы осторожно ступили назад. Раскрывая свои секреты, это самоуверенное существо как бы гарантировало нашу погибель.

– Ты, должно быть, думаешь, что я – марионетка во власти хлебосвященных сил? Напрасно ты полагал, что хлебники овладели некой чудесной силой хлеба! – он как-то неравномерно рассмеялся. – На самом же деле марионетки здесь были рядовые “хлебники”.

После этих слов кукла из чёрного хлебного мякиша вскинула руки. Хлебники, только что павшие замертво, безвольно вскочили.

– Как там язвил твой отец? “Будь хлебом ты гордо белым иль омерзительно чёрным – не важно, ибо пред чревом Господнем все вы – лишь жалкие углеводы”. Углеводы, верно. Однако что-то я не вижу здесь Господа, – оглянулся он, – и посему твоё смертное чрево сполна ощутит эту разницу!

“Углеводы”? Он знает такие слова? Теперь я понял, с чем мы только что столкнулись. Дело дрянь.

Он вдруг указал пальцем в нашу сторону, и группа хлебников с нечеловеческой скоростью бросилась в атаку. Спустя мгновение мой желудок пронзил острый калёный батон чёрного хлебника из сверхтвердых сортов пшеницы. Кто-то слева уже погиб, а я ещё подышал немного, неожиданно вспомнил, что мне приснилось тогда в карете (шаманы – звездные резонаторы, что своими бубнами пытались достучаться до меня, буквально) и приступил помирать. Снолли кинулась прочь. С торчавшим из груди мечом хитрый и бессмертно старый Рикфорн, притворился мёртвым. Уж я его знаю... Какие-то мужики, которые зачем-то стояли с нами, естественно, тоже скончались за компанию.

После боя осквернённые Лэдти хлебники послушно испустили дух и пали. А тот главный – самый хлебный и чёрный – отправился прочь с проклятого огорода, который удобрит свежая партия хлебо-человеческих тел. Через несколько минут бессмертный Рикфорн тяжело поднялся, выругался и призадумался.

Подбегая к дому, Снолли наткнулась на Авужлику, выходящую из дверей с костюмом в руках.

– За мной, я тебе кое-что покажу! – дернула Снолли за рукав костюма.

– Что там? – обрадовалась Авужлика и небрежно повесила костюм на перила крыльца.

Когда они прибыли на место схватки, Авужлика расстроенно произнесла:

– Я-то думала меня сюрприз ждет, – разочарованно пнула она труп хлебника.

– Странно, где они? – вертелась Снолли. – Надо к Рикфорну забежать.

Рикфорна они нашли сидевшим на приступках своей старой лачуги.

– Где Лэд? – спросила Снолли.

– Ну, как... валяется там, весь в крови... и хлебу...

– А ты встал и пошёл домой.

– А чё мне там делать? – почесал подмышку Рикфорн. – За свою долгую жизнь я давно усвоил, что где как не дома тебя ждет уют.

Когда до Авужлики дошло что-то неладное, она ринулась к месту битвы.

– Нет там его, – сказала Снолли. – Это тот чёрный хлебник унёс его?

– Нет, когда я уходил, Лэдти ещё лежал... Только не говори, что он воскрес, как Джейс, и вот-вот придёт за нами, чтобы забрать с собой!

– Обязательно придёт. И начнёт с тебя.

– Когда он придёт за мной, – в ужасе затарахтел Рикфорн, схватившись за голову, – он вдохнет в меня фантомную проекцию своей души, чтобы она слилась с моей, затем с помощью этих своих ужасных колдовских ритуалов заклеймит своим апостолом! И буду я вечно поститься, пока не сделаюсь послушным, тощим и смертным. Вот тогда-то он и прикончит меня, отравив за трапезой...

– Когда ты успел жамкнуть гипноцвет?

– Прямо перед стычкой.

Снолли молча развернулась и побежала обратно к месту происшествия.

– Он здесь! – звала Авужлика.

Труп находился в пятидесяти шагах от места гибели, у дерева за пределами огородов. Снолли подбежала.

– Как он здесь оказался? Он же лежал где-то там...

– Укатился, – пожала плечами Авужлика, —такое случается.

– Как “укатился”?

– Как-то так, – Авужлика легла на землю и начала катиться брёвнышком.

По мнению Снолли, неустойчивый к стрессу рассудок сестры точно так же катался внутри её головы.

– Тебе наглядно? – спросила Авужлика.

Снолли хмуро молчала. Она догадалась, что произошло несколько минут назад.

– Оповести всех, чтобы никто не ходил в одиночку без оружия: в скором времени вас ждут куриные бунты, – предупредила Снолли.

– Почему ты так решила? И почему это только нас? А тебя? Что, курам братоубийство чуждо? – нещадно шутила Авужлика.

– Лэдти превзошёл мои ожидания: он перестарался с осквернением. Это обязательно отразится на наиболее подверженных проклятию субъектах Хигналира. А теперь я должна покинуть вас, чтобы разобраться с хлебоголовым. Кстати, труп, что ты сейчас держишь, чтобы не укатился, не принадлежит Лэду. Это кукла из хлебного мякиша, неуклюже замаскированная под брата тем хлебным мутантом. Но не стоит недооценивать силу краясианских иллюзий... Что ты там бормочешь?

– ...Значит, возможно, Лэд всё ещё жив? Правда? Ха-ха! Точно жив... иначе не было бы смысла... Ладно, – встала она во весь рост. – Два воина на одну курицу, дюжину на боевого петуха... Что ж, так и быть, я снова приму право вести войско к славной победе. Когда я смотрю в глаза войны – я тут же пускаю в них песок. Подлый человеческий трюк придётся по вкусу тесно ограниченными принципами и честью боевым петухам! – возрадовалась Авужлика.

– Да вы и сами-то от них недалеко ушли, – неслышно для Авужлики проговорила себе под нос Снолли, и, не теряя времени, выдвинулась по следу чёрного хлебника.

====== III ======

«– Мама, мне так приятно креститься! – воскликнула бегущая мимо меня девочка.

Она бежала в сторону своей матери и крестилась. От услышанных слов мать прослезилась от счастья.

– Тогда попробуй так, – сказала мать и протянула дочери крестик. – Возьми его в обе руки и преклонись пред иконой, – мать указала пальцем на огромную икону Джейса у алтаря, чуть коснувшись своим ногтем его локтя.

Завидев это, батюшка возмущённо оскалился. Возмущение быстро сменилось сухой яростью.

– Убери руки от Джейса, животное, – прошипел он, обнажив свои ослепительные возвратные клыки.

Солнечный луч, отраженный от его клыка, мелькнул в глазах и пробудил меня от глубоких размышлений, и я осознал, что происходит.

Я находился в правоверной церкви. Справа от меня, на входе, находилась огромная дверь, за которой я, собственно, и пришёл. Группа людей слева молилась, наклонялась и кособочилась перед Богом. “Я видел, как плясали кресты, когда вы соблюдали посты”, – читал рядом проповедь старый батюшка. А передо мною происходило ранее описанное действие.

– Придушу! – всё шипел на бедную женщину священник, брызжа слюной и крошками кулича.

А тем временем девочка молча обошла батюшку и подошла к иконе. Её очарованный взгляд был прикован к локтю Джейса, на который ей указала мама.

Она долго не сводила с него глаз, а потом медленно начала преклоняться, но я подскочил и остановил её.

– Обернись, – легонько прикоснувшись копьём к её плечу, произнёс я.

Она замерла и медленно обернулась. Я стоял перед ней, держа в руках направленное на неё копьё. Резким движением я нанес удар. Девочка вздрогнула. Копьё пронеслось рядом и вонзилось в икону, прямо в шею Джейса, из изображения которого чуть ранее в сторону невинной девочки сочились благодать, обилие и избыток. Теперь же икона была осквернена. Я вырвал из рук ребёнка крестик и начал топтать что есть сил, но это не помогало: крестик не осквернялся.

– Ладно, – положил я перепуганный крестик в карман, – пусть этим займется кладбищенский конь, чей могильный топот под лихой ржач его казака омрачал целые монастыри.

Обернувшись назад, я заметил, что в меня впился глазами ошеломлённый старый батюшка. Кроме него стояла прицерковная пара стариков, больше никого не было. Все, видимо, пошли наружу разбираться с грешной женщиной, которая нечаянно прикоснулась к иконе. Это мой шанс! Подбежав к двери, я с размаху вонзил в неё копьё. Дверь взревела, отбросила меня и начала биться из стороны в сторону.

– Святой глаз смотрит на вас, – произнёс оставшийся в церкви старый священник, указав сначала на свой лоб, а за тем вверх.

Я не обратил на его слова и снова атаковал дверь. Этот удар пронзил её насквозь. Дверь протяжно застонала и вскоре скончалась. Отворив её, я увидел, как возле церкви священники били грешную женщину кадилом по спине и заставляли освящать телегу.

– Тот крик дверной, как рок земной. Я слышал ранее такой.

Священник с пышной седой бородой подошёл к двери, снял её с петель и понёс на спине во двор.

– Дверной труп тяжко мне нести, будь добр, парень, покрести.

– Отстань, другого попроси, – зачем-то в рифму ответил я.

Стоявшая снаружи шумная толпа увидела старика с дверью на спине и разом замолкла.

Люди раскопали яму. Нашёлся дверной гроб, в котором мёртвую дверь и похоронили. Но меня там уже не было.

В мире есть множество дверей, закрывающих путь для наших пространственных и мысленных изысканий. Вся эта пресловутая “святость” – огромная дверь, которую запилило глупое человечество. Оставленные мне заветы вещают покончить с этим. Это – мой выбор. Я. Убиваю. Двери».

Чтобырь, истории последователей 5.25: “Я убиваю двери”.

– Отличная история. Люблю слушать занимательные истории. Подлинные интересные истории, которые и вспомнить в радость.

– У меня полно таких историй, – небрежно улыбнулась Снолли, – вот у моей сестры, как выяснилось при её рождении, имя такое дурацкое...

– И что?

– А её... безумный дед...

– Что дед?

– Пал... в застывшем поклоне, – опустила взгляд Снолли, – пред иконами. Так и стоит мёртвый и недвижный уже как век. Сегодня в полдень, кстати, ровно век исполнится!

– А дерзости, я смотрю, вам не занимать! В вашем-то возрасте! Ясно же дал знать: если поведаете подлинную...

– Но это правда, поверьте!

– Не лги мне! Я чувствую лживые истории своим нутром!

– Ладно, простите, – снова небрежно улыбнулась Снолли, – у меня для вас и правдивых дохренища.

III.

– Бля, – прокряхтел я.

– Эй, мужик! Ты очнулся!

– Знаю. Где я?

Всё, что я увидел – четыре серые стены, две горстки соломы и дверь в виде металлической решётки. И худощавый молодой парень. Всё это тускло освещал лунный свет сквозь крошечное окошко у потолка.

– Ты в соборе, в городе Серхвилкросс. Церковники собираются нас казнить!

– Я думал, я умер...

Я расстегнул рубашку: на груди был здоровенный, но затянувшийся шрам.

– Твою душу запечатали в душепоглощающий батон. Они принесли её сюда и здесь тебя материализовали.

– Откуда ты знаешь?

– Я – лекарь. Недавно отучился здесь, в городе, – нервно тараторил сокамерник. – Со мной они сделали то же самое, – парень показал на своём животе такой же шрам. – Сам незадолго до тебя опомнился.

Раздался шум, затем металлический скрип. Кто-то идёт.

– Какое сегодня число? – я быстро спросил.

– Восьмое июля, если за полночь... – едва слышно вымолвил он.

Значит, двое суток я провёл в батоне.

По ту сторону двери явился знакомый мне чёрный хлебник с тремя другими священниками.

– Если вы хотели оскорбить меня своим поступком, то вам это удалось – теперь и шагу моего здесь не будет! В смысле, ноги не будет! – встав, гордо произнёс я.

– Никуда ты не пойдешь, плут. Завтра тебя казнят на рассвете, – произнёс страшный как смерть батюшка, стоявший справа от чёрного хлебника.

– Покайся, грешник! Покайся! – рычал другой, дикий бородатый батюшка.

– Каюсь! Каюсь, пред тобой! – пал я на колени.

– Поздно каяться спохватился! Перед Богом покаешься.

– Твой последний шанс умереть достойно: прочти молитву самопожертвования. Либо завтра тебя бросят на растерзание хлебным големам, – с грязной ухмылкой сообщил чёрный хлебник, после чего он и его подопечные удалились.

– Хлебные големы оторвут от тебя твою поганую голову, хи-хи-хи-хи!.. – возбудился один из батюшек перед тем, как дверь в коридоре с грохотом захлопнулась.

Прочитать молитву самопожертвования равносильно самоубийству. Уж лучше поглазеть на этих их “хлебных големов” перед смертью.

После продолжительного малозначительного молчания мой сокамерник с горечью заговорил:

– Вот чёрт, не думал, что погибну так скоро... – он поднял соломинку и бросил обратно вниз. – У меня мечта была: хотел книгу написать, юмористическую: “Ох уж этот доктор Жбурлан: не лечит – а калечит!” – про доктора, который губит жизни людей из-за своей праздности и безалаберности. Но, видимо, не суждено тому сбыться, – он скорбно посмотрел на пол, затем тяжело поднял взгляд. – За что тебя хотят убить?

– За отречение. За то что еретик. А тебя?

– А я – атеист.

– Атеист? Ну ты, ха-ха, ты чё, думаешь, богов не существует? Да ты – а-у-тист!

– Я думаю, что нет никакого Бога. Да и никогда в жизни не видел ничего такого, сверхъестественного, а всё, что выдают за чудеса – сплошь обман да уловки.

– А как же чудо-батон, который тебя поглотил? – поражался я им.

Коун недовольно промолчал. Какой он всё-таки странный.

– Да я тебе сам могу прямо сейчас такое показать! – я засучил рукава и подтянул штаны. – Так, для колдовства мне понадобится... дайте подумать... а, всего-то навсего капелька твоей крови.

– Не дам я тебе крови! – отодвинулся подальше молодой лекарь.

– Я собираюсь призвать Духа Ночных Изысканий и Хранителя Снов. Тебя, кстати, как зовут? Меня вот Лэдти.

– Коу...

– Как?

– Коум...

– Что за имя... Ах, вот за что тебя собираются казнить: Коум – это языческое имя...

– Не “Коум”, а Ко-ун. “Н”!

– И то, и другое – почти одно и то же. Давай лучше делом займёмся, смотри, что у меня есть.

Я снял с висевший на моей шее навесной зарубок.

– Что это?

– Навесной зарубок. Там, откуда я родом, люди носят эти многофункциональные штуковины как талисманы. Он мне понадобится, чтобы сделать надрезик.

– Какой ещё надрезик? Отойди от меня! – отпрянул от меня обратными четвереньками атеист.

– Да чего ты такой трусишка, тебе ж всё равно завтра умирать! Дай мистику покажу.

Коун посмотрел на меня, потом потупил в никуда, и, видимо, подумав, что хуже уже быть не может, таки протянул мне свою безбожную ладонь.

– Ну давай, удиви меня, – вздохнув, произнёс он.

Быстрым взмахом навесного зарубка я щедро рассёк ему запястье, Коун рявкнул. Из раны просочилась кровь.

“Ты помнишь мораль отцовской сказки о сутулом стуле?”

“Лджурсу аулджурсу”, “Алджарсэ нэн’сэ”.

“Путники жалуются, что у них заболевают стопы в пути до Хигналиру”.

“«Простите... кажется... волос... в рот попал,» – сплевывал он последовательно по слову, – «да что ж такое... достать не могу никак»”.

“«Серхвилкросс – путь под откос», – учил отец сынову внуку науку, и обнял всю свою необъятную семью – от млада до стара: уж больно широко плечо отцовское простирались; тяжело этой в деревне приходилось мужикам его возраста, по словах самих мужиков”.

“Знаю такого. Соломенным кличут, за то, что гору соломы вот уже с четвертый год не уберёт – прогнила вся уже”.

“Это тебе за то, что Родину матери не предпочёл!!! Да я бы и мать за Родину продал!!!”

– Лэдти, Лэдти, вставай, ты бредишь! – толкал меня Коун.

– Что? Где я?

– В соборе!

– В каком соборе? А, точно.

Вдруг я услышал астральный шёпот:

– Я проясню тебе то, что сокрыто во тьме ночной, – прошептал Дух Ночных Изысканий справа. – Чего пожелаешь?

– Я буду охранять твой сон, – слева прошептал Хранитель Снов.

– Хочу какое-нибудь оружие. Только нормальное, – ответил я.

– И где мы его достанем? – спросил Коун.

– Я не тебе, я с духами разговариваю, – объяснил я Коуну.

– И где ты здесь видишь духов? – оглядывался и недоумевал Коун.

Парень оказался настолько неверующим, что не увидел духов даже несмотря на то, что призваны они были, так сказать, “за его счёт”.

– Можешь спать спокойно, – произнесли духи.

Я лёг на каменный пол, жёсткий, как отцовская затрещина, нагреб соломы под затылок и закрыл глаза.

– Коун, ложись спать, духи будут защищать нас, пока мы спим.

– Что...

– Просто ляг спать, такому как ты всё равно не объяснишь.

– Да как ты вообще можешь спать, когда тебя вот-вот принесут в жертву?!

– Вот так, – показал ему я как.

Я улёгся повыразительнее и, вожделея увидеть сна доброго, заночевал сладко.

– Вот, что ты из себя представляешь, – Дух Ночных Изысканий повернул на меня длинное рабочее зеркало.

В зеркале я увидел в меру длинноволосого парня среднего роста в отчуждённом полуобороте посреди тёмной комнаты. На нём была какая-то чёрная одежда, непонятно, какая именно, потому что чёрная и в тёмной комнате.

– Жуть какая, – подумал я.

Кажется что-то. Чувствую. Вижу. Тьма медленно тянется к маленькому белому огоньку.

О, нет, только бы не погас...

Непроглядная чернота окутывает его...

Вдруг огонь разгорается ярко оранжевым светом! Горячее, слепящее взор пламя.

Только бы не сгореть...

– Этой ночью бояться тебе нет причин, – успокоил меня дух.

Всё тело себе отлежал на каменном полу, но вставать всё равно лень. Пробуждение – недостаточно веский повод, чтобы вставать. Думаю, можно и ещё поспать.

Ну ладно, пора заставить себя встать, как-никак моя судьба решается.

Я открыл глаза, приподнялся, увидел в окне свет, чихнул и раскряхтелся по причине отлёжанных сторон своего тела. На мои звуки оперативно отреагировал Коун: заворочался, приподнялся и явственно стал нервничать, хотя парниша должен был выспаться как никогда хорошо в своей полной полуночных зубрёжек жизни, судя по его роду деятельности. Я осмотрелся и... ого! Да тут титаническая мясорубка отработала сверхурочно: повсюду тела священников внутренними органами наружу и ещё и наизнанку, а дверь в камеру радушно распахнута, словно дворецкий приглашает покинуть камеру.

– Что за чертовщина?! – в ужасе воскликнул Коун.

– Это дух, Хранитель Снов, защитил твой сон. Хлебники, по всей видимости, пытались нас разбудить... – я заметил лежащий на полу длинный меч подле Коуна, – о, а вот и подарок от духа Ночных Изысканий.

Я подобрал меч и решил, что теперь всегда буду носить его с собой. Нерукотворный меч, почти невесомый.

– Лэдти, да ты невероятен! Я и подумать не мог, что кто-то на такое способен, – он посмотрел на оторванную жирную жопу священника, – Ландо, давай поскорее сматываться! – наконец-то приободрился Коун.

Самоудовлетворённо я вышагнул из камеры в коридор, где было ещё больше составных частей священнослужителей: руки, позвоночник, кадила, свечегаситель, борода, печень... желчный пузырь? Весь пол и стены были замызганы кровью.

– Смотри, Коун, это же желчный пузырь, да? Ты же должен знать, ха-ха. – попытался я подбодрить парня, но он промолчал.

Затем я указал Коуну на литийницу:

– Смотри, это литийница, ей хлеб освящают.

– Лучше пойдем отсюда, – Коун начал осторожно двигаться в сторону лестницы с очень серьёзной миной, стараясь не поскользнуться о какой-нибудь орган.

На стене возле нашей камеры я обнаружил маленький символ с камнем сливочного цвета посередине. Мне уже не раз доводилось видеть такие в архивах священного института: он призван вносить помехи в любую магию в радиусе вокруг.

По примеру Споквейга, освоение магии я начал сразу с хаотического стиля, так что на мой призыв этот знак влияния не оказал. Общестандартный стиль магии – классический – последовательное, структурное сотворение заклинания “шаг за шагом”, посредством строгого исполнения определённых алгоритмов и планомерного выделения энергии. Когда же хаотический стиль подразумевает непосредственное преобразование магической энергии в какую-либо её природу. Что, кстати, делает стихийную магию более подвластной такого типа магам, однако, для тех же хаотических магов всё ещё потенциально доступна значительная часть известных миру заклинаний, ведь природа магической энергии может быть какой угодно, и преобразованная энергия может обладать, соответственно, самыми разными эффектами и свойствами. Теоретически, спектр возможностей ограничен лишь ментальными способностями заклинателя. Однако бытует ошибочное мнение, что, на деле, маги хаотического типа являются, как правило, колдунами, но лично я, помимо колдовства, в какой-то мере смог овладеть также и магией света. Но важно понимать, что есть и обратная сторона: цена за такой подход – быстрое истощение, неконтролируемый расход сил, магическая нестабильность вплоть до спонтанных самоповреждений. Вообще, за жизнь я не встречал никого другого, кто бы владел хаотическим стилем, кроме своего отца. А, ну и ещё некоторых шаманов-травокуров, с которыми чудесно провёл последние четыре месяца перед возвращением.

Узкая лестница вывела нас из подвальной части наверх, в притвор храма. Пусто. Дверь наружу заперта изнутри на засов.

– Интересно, а эти... хлебные големы, они здесь? – гадал я.

– Зачем тебе эти големы?.. – разволновался за мою вменяемость Коун.

– Посмотреть хочу, интересно ж.

– Пожалуйста, давай не будем искать погибель, лучше уйдём и поскорее.

– Ща-ща, да, погоди...

С неугомонным задором я ступал по гладкому мраморному полу, получая небывалое наслаждение от происходящего. Я вошёл в основную часть храма. Здесь вроде бы просторно, но в тоже время давящее ощущение, что весь простор занят этими надменными святыми рожами... Так странно. Руки трясутся, но не от страха. Хотя, зная себя, должны были от страха и не только руки. С момента, как пришёл в сознание в подвальной камере, я веду себя словно какой-то блаженный берсерк, что совсем на меня не похоже. Разумно ли это поведение? В такой ситуации – наверное, да. Даже слишком разумно, что, опять же, совершенно нетипично для меня.

О, нет. Что-то не так. Что-то явно не так. Вот теперь начинается нервяк. Чувство, будто кто-то пристально на меня смотрит. Эти иконы повсюду, и одна из них явно настроена против меня. Душой чую. Должно быть, вольнодумие, богохульные мысли активизировали её, и скоро мне не поздоровится. Время сваливать.

Коун всё ещё осторожно стоял у выхода, не издавая ни шороха. Я сделал шаг навстречу к нему, и... остановился. Почему я должен бояться какую-то икону? Она что, лучше меня?

– В этот раз моё сердце бьётся не от страха, а от гнева! – я яростно ткнул мечом прямо в икону на правых вратах иконостаса с изображением хрен знает кого, я такой наглый лик впервые вижу. Насколько знаю, по канонам тут должно быть изображение Иона Крестителя.

Я приоткрыл врата и заглянул, а там сидит перепуганный хлебник – весь крестами обвесился, трясется, молясь, и в то же время проклиная.

– Ха-ха-ха, а от кого прячешься? – поинтересовался я.

Хлебник попятился назад, пока не упёрся в жертвенник, на котором лежал свежий труп маленькой девочки.

– О, жертвоприношения практикуете? А что, кого-нибудь покрупнее безобидной девочки не смогли найти, сыкуны? Да и разве это жертва? Плюнул бы на вас всех разом.

– Господи, Боже Великий, Царю безначальный, пошли Архангела на выручку... – бормотал священник.

– Давай я тебе продемонстрирую настоящее жертвоприношение, – я бросил меч на пол, – это мне не понадобится. Эй, Коун, скорей сюда, я тебе кое-что покажу!

Послышались робкие шаги Коуна. Парень заглянул в алтарное помещение. Батюшка, привстав у жертвенника, очень быстро читал молитвы и, вперемешку с ними, просил Люцифера о помощи. Хоть это и было неожиданно, но я ничуть не удивился, что хлебники на самом деле служат Сатане, а не Джейсу.