Текст книги "Хигналир (СИ)"

Автор книги: Curious Priestess

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 32 страниц)

– Всё равно легче не становится, —недовольно повторил старик и продолжил пить.

Шестая, седьмая. От хлебников остаётся только скрываться.

– Но легче мне всё равно не становится, – намекал Рикфорн, – думы тяжкие.

– Да понял я. Мне тоже не очень. Совсем хреново.

Мы встали из-за стола и вышли во двор. Рикфорн отомкнул дверь, сокрытую высокой порослью, и спустился в погреб. Затем вернулся с самодельным кальяном из окостенелого сапога и коробочкой особой чудодейственной травяной смеси – той, что на самом деле вдохновляла его при создании оружия, той, что воспитала во мне стержень.

Дело сдвинулось. Одно-другое – всё пошло в ход. И про медовуху не забыли. Теперь я – каркас в механизме зонта мирового небосвода! Единство с целым миром!

Полакомившись чарующим угощением, мы на погрузились в размышления.

– Никогда прежде не видал таких отщепенцев. Не уж-то они такие придурашенные только из-за хлеба? – уже бодро спросил Рикфорн.

– Там дело в том, что хлеб по-особому освящён.

– А как это, а так можно?

– Конечно можно. Иначе зачем его вообще освящать?

Меня вдруг осенило! Кот! Он изменил мою судьбу! Как тот молочнобородый путник во сне, что завещал не идти по уготованному пути, дабы не настигла трагическая овощная участь... А если этот кот и есть тот путник?..

Похоже, чудеса во всю приступали происходить.

– Завтра объявляй пшеничные сборы, – вздохнул Рикфорн.

– Ни в коем случае: Споквейг бы никогда такого не допустил! Мы не отдадим ни пшеничного зернышка!

А как бы поступил Споквейг? Он бы точно как-нибудь поступил. Вопрос не давал мне сидеть на месте:

– Я тут собирался на мельницу сходить, в кости поиграть. Как насчёт? – предложил я, вставая из-за стола.

– О, пошли. Буду играть на грабли, – согласился грабельщик.

Рикфорн собрал охапку грабель, и мы пошли на мельницу.

– Готов поклясться, я слышу смех кучера!

– Да ладно, – усомнился Рикфорн.

В доказательство своих слов я поклялся ему. Я проказливо прошептал ему что-то на ушко, к сожалению, я не расслышал, что именно, он недовольно рассмеялся, схватившись за поясницу.

– Ой, не смеши, прошу тебя!

– Прости, я не хотел. Сильно смешно было?

– Достаточно, чтобы обидеться, – он всё ещё держался за поясницу, морщился и зубы, те самые зубы, которые старики не насчитывают у себя в полном количестве; его же зубы довольно практичны на вид. – Бедные почки, столько бед на них опрокинулось, теперь болят по каждому поводу.

– Слушай, Рикфорн, а как так получилось, что мы оба вышли на улицу, и в доме при этом никого не осталось?

– Не знаю, я в смятении.

– В смятении?

– Мне кажется, что вон те яблони выше, чем ты думаешь.

– Нет, я не об этом думал. Я сейчас на предприятии гречки побывал и кое-что понял, – я действительно понял, что гречка. – Да не морщись ты так! Ты и без того – старый хрящ.

Мы плелись по дороге, осматриваясь по сторонам. Я споткнулся о камень. Ценой невероятных усилий я изловчился ухватить его за загривок.

– Что, стыдно? – посмотрел я на него укоризненно, но затем милосердно, и унес подальше с дороги.

– Лэдти, а ты знаешь, что живая еда видит тебя изнутри?..

– Так же, как и ты её, только наоборот.

Поразмыслив сполна, я нашёл кем-то утерянный веками ранее рассудок... Да это же мой рассудок! Как я умудряюсь всё время его терять?

Интересно, а что, если нам освежить наши... Чёрт, как же это делалось? А, точно.

– А что, если нам освежить наши взгляды на мир? – предложил я вслух. – В тайный закат погрузимся мы, чтобы тысячу сжать до секунды, чтобы ночь воротить в пустоту, а день – в иллюстратор человеческих судеб. Вращается кругометраж времени. Висельник, маг, король сновидений или даже СУПЕРБОГ? Да, СУПЕРБОГ, что швыряется во врагов своих всемогущими Богами и пробивающий ударом руки пространственно-временную ткань, сложенную стопкой десять в десятикратной степени слоев, чьи глаза – зеркало всевозможных вариантов предположительно вероятных исходов реальности, а мозг – обитель всех теоретически невозможных вариантов развития вселенной, и в том числе здешней вселенной. А вселенная наша в группе “теоретически невозможных” из-за твоего непонятного бессмертия, феноменально ветхий ты дед!

– Коль чёрт ногу сломит, чтобы понять, что ты несёшь, то и мне не разобрать!

– Прости, тут моё сознание чуть не смыло в пучевороте ощущений, – одумался я.

– Но то, что ты придумал про осквернение хлеба нахлебников... – продолжал Рикфорн.

– Что придумал? Когда? Не помню.

– Только вдумайся! – воскликнуло очерствелое лицо, переполненное сухим изумлением.

Я вдумался. Осквернить хлеб – тот самый источник, питающий дух нахлебников в жертву их здравомыслию, то есть делающую то же, что и любая другая религия, только в разы сильнее... Это же гениально! Только бы вспомнить об этом потом.

Очередная волна чудес вновь ополоснула сознание со всем его подсознанием, чуть не смыв их в раковине чувств.

Мы пёрлись по дороге в сторону мельницы. С трудом. А трудно было, потому что продирались сквозь какие-то заросли. Точнее, большой разветвлённый куст, в личное пространство которого ненароком вторглись.

Псевдотрансцендентное приключение подошло к концу. Мы наконец добрались до мельницы.

Я просунулся меж дверьми и увидел Тольрика и Звелоузда, игравших в кости. А с ними сидел тот самый бродячий кот! Когда я вошёл внутрь целиком, кот замолчал и недоверчиво уставился на меня, затаив дыхание. Он насторожился, словно собирается кинуться от меня прочь, стоит мне только дернуться, но глаза его выражали желание спустить курок. Тщательно рассмотрев кота и убедившись в отсутствии у него молочной бороды, я сделал вывод, что это обычный бродячий кот, а не путник.

– Чего ты на кота вылупился? Ха-ха-ха, проходи, присаживайся, – пригласил Тольрик и протянул стул.

Рикфорн молча смотрел мне в спину, а я на него. Некоторое время.

– Лэдти! – окрикнул меня Тольрик.

– Да, бороды у него нет, – спокойно ответил я и присел, – всё в порядке.

– Ну ты чудишь! – потешился Звелоузд, потирая уста.

Гремя граблями, по локоть от меня угнездился Рикфорн.

Я старался не глазеть на кота. Но его присутствие поддерживало атмосферу неуюта, которую я сейчас очень тонко ощущал. Я старался не смотреть в его сторону, но каким-то образом мы снова встретились взглядами. Рикфорн посмотрел на него. Потом на меня, да таким информативным и пронзительным взглядом, будто он узрел во всей этой ситуации какой-то глубинный смысл и видит, что только что и я тоже постиг его, и что мои очень сложные для его понимания отношения с этим котом на самом деле имеют высочайшую важность, и...

– Делаешь ставку, Лэдти? – негромко произнёс Рикфорн, пытаясь избавить всех от созданной мною и котом неловкости.

– А, уже начали? Так быстро? Мы же только сели. Ох, давно же я не играл в кости, – подстраховался я на случай позорного проигрыша.

Игра началась. Длилась она довольно долго и однообразно, но играть было чрезвычайно интересно.

Итак, я, будучи лучшим азартным игроком во всём Хигналире...

– После Споквейга Дархенсена, – уточнил кот.

Да, после Споквейга Дархенсена, конечно, я выиграл пару грабель, 8 монет, ящик медовухи и... и...

– И всё, – уточнил кот.

И всё. Прибыльная партия в кости порадовала меня так, как ничто другое... Нет же, не всё! Вообще-то я ещё навесной зарубок выиграл. Хм, как бы объяснить, что это такое?

Я собрался достать навесной зарубок из кармана, чтобы показать коту, но, к счастью, вовремя осознал, что с момента окончания игры прошло не более десяти секунд, я всё ещё на мельнице за ящиком с игровыми кубиками, а кот ничего не уточнял.

– Чёрт побери! Мало того, что каждый раз проигрываю, так ещё и штаны тут просиживаю, – злился Тольрик, разглядывая свои дырявые на заднице штаны.

Распрощавшись с мельницей, мы с Рикфорном вышли на улицу, где, тем временем, уже во всю смеркалось.

– Если бы не ты, я бы сегодня расстроился с горем поперёк горла, – оговорился Рикфорн.

– Дело не во пне, – оговорился я и мы рассмеялись так, что чуть не задохнулись.

Я вспомнил, что когда-то в далёком прошлом, когда я ещё не был таким “эксцентричным”, Авужлика отправилась встречать дилижанс с гостями. Надеюсь, гости уже напились и вот-вот разъедутся восвояси.

Из окон второго этажа доносился отвратительный шум. Похоже, они только приступили к трапезе. Чем они занимались весь день? Их там, должно быть, куда больше, чем я ожидал.

Я спускался вниз по лестнице в библиотеку, откуда навстречу поднималась Авужлика.

– Вот ты где, я тебя обыскалась. Гости уже собрались – все тебя ждут!

– Меня? Зачем меня ждать? Я к ним не собирался идти.

– Я уже всем пообещала, что ты присоединишься к застолью. Снолли сказала, что тебя можно найти в библиотеке, в придворцовом храме или у Актелла.

– Что? В каком храме? Почему именно у Актелла? Почему вы так поздно начали празднество? Снолли тоже будет там?

– Нет, конечно. Она не любит человека в принципе, особенно “когда их много в одном месте одновременно”.

– А я, можно подумать, люблю? И почему ты отвечаешь только на последний вопрос? Это невежественно.

– Идём скорее, гости ждут!

– Нет, сначала скажи, о каком храме идёт речь, и почему меня надо искать у Актелла?

– Порой я вижу в тебе Споквейга. И это не комплимент.

Спустя недолгую паузу мы одновременно сказали.

– Там собрались важные люди... – сказала Авужлика.

– Твою ж мать, ответь уже на... – сказал я.

Авужлика продолжала:

–...такие как: Цесселип Хорниксен, известный как Цесселип Храброзубый, ты должен его помнить, братья Ломунд и Вальв Кьёрбриги, и даже сам Квищ Оволюрич из тех самых – Оволюричей, – она указала пальцем вверх. – Не стоит заставлять их ждать.

– Так значит у вас храм построили? Где?

– Храм святым бобрам.

– Я серьёзно.

– Ну какой же ты назойливый! Как та муха, которая увязалась за нами, когда мы пообещали ей...

– Чертовка!

– Ой, да ладно тебе, я же пошутила! Что, сарказма не понимаешь? Ну, это, ты же любишь молиться... ну, и к Актеллу по ночам ходить.

– Это он ко мне ходил! Чисто по-мужски подошёл. Я уже объяснял Снолли.

– Пожалуйста, давай уже пойдем, неудобно ведь получается...

– И всё же, почему вы так поздно начали празднество?

Авужлика вздохнула.

– Цесселип Храброзубый задержался в пути, все его ждали. Он сказал, что по дороге сюда в каком-то трактире видел Споквейга. Правильно его Хитрозубым называют, всё время ахинею выдумывает.

– Не может быть! Что ещё сказал?

– Что он такой сильный, потому что в битве с пикадорами ему отрубили руку, и пришлось сражаться одной рукой, которую потом тоже отрубили... Ладно, это очень долгая ис...

– Давай, пошли скорее – гости заждались, – перебил её я и поторопился наверх.

Метким словцом я обернулся ответственным человеком, ловко скинув груз вины со своих цепких плеч на ступеньки.

В банкетной стоял длиннющий стол. Люди набились вокруг него и смачно трапезничали. Не похоже, что бы меня тут “заждались”.

Мы с Авужликой присели. С крайнем энтузиазмом я задумался над тем, каким же образом удалось затащить сюда такой большой стол сквозь дверной проём, причём думал я, разгоняя мысли в до скорости всадника на колеснице, мчащегося по спинам целого стада диких зубров, в панике несущихся вниз с огромной горы, с вершины которой за ними спускается снежная лавина...

– Где ты так долго ходил, Лэдти? Тебя не дождёшься! – крикнул издалека незнакомый дядька.

Я отмахнулся от вопроса столовым прибором.

– Лэдти Дархенсен! Ты меня слышишь?! Лэ-эдти!!! – всё никак не мог угомониться бородач, сидевший через десяток незнакомых гостей по ту сторону стола.

– Полагаю, он молился. Молитву нельзя прервать ради празднества, – заботливо и неспешно оправдал меня какой-то пожилой голос молодого монаха.

Я глянул на него. Он одобрительно кивнул мне, взмахнув крестом. Я пошлепал по карманам, достал самый большой крест из имевшихся и помахал в ответ.

Восхитительный вкус пищи заставил меня позабыть неприязнь, что я испытывал ко всем этим людям и отложить исполненные злобой сквернословные и необратимо очерняющие душу проклятия в их адрес, пожалуй, до следующего повода. И всё-таки яства заходили в нутро столь приятно, отчего я стал переживать, что страстное влечение к пище взбушуется так необузданно, что накроет своей волной приготовившего всё это Фродесса, и буду я смотреть на него теми же глазами, которыми смотрят на него пасущиеся на лугу добрые коровы... Боже упаси!

– Лэдти, кто этот священник? – спросил у меня незнакомый гость слева. – Вы знаете его?

– Не, – я старался как можно меньше отрываться от вкусной еды.

– Не доверяю я ему, – вполголоса произнёс он.

– Правильно делаешь, – сипло зашептал какой-то невероятно старый дед, – потому что этот священник не станет с тобой церемониться.

– Не станет церемониться? В каком смысле? – недопонял гость слева.

– В смысле не станет иметь с тобой дело, потому что вся их деятельность и есть церемонии! Ты – человек недоверчивый, священники не выносят таких людей. Священники стараются взаимодействовать с теми, кто верит им на слово, – объяснял сиплый дед.

Отношение деда к священствоносителям подозрительно походило на позицию грабельщика.

– Наивность, вдобавок... – обратился я к деду, повернувшись к нему, и остолбенел – через одного незнакомого гостя слева от меня сидел Рикфорн! – Какого хрена ты здесь оказался?! – искренне удивился я.

– Споквейг ценил моё искусство и всегда приглашал меня на светские вечера. А ты чё, не замечал меня всё это время? И как ты умудрился прийти позже меня, если я успел сходить переодеться в приличные штаны?

– Зачем ты переодел штаны?

– Затем, что на мельницу пошёл в рабочих, чтоб хорошие не просиживались. На мельнице почему-то все штаны до дыр просиживаются.

– Это потому, что вы на жернова садитесь, – объяснила Авужлика, сидевшая справа от меня.

– И ТЫ здесь?!

– Мы же с тобой вместе зашли!!! – мило закричала Авужлика.

– Да, точно. Эй, не стоит давать штанам делать выбор за тебя, – дал я совет Рикфорну.

– Просто у тебя не было действительно хороших штанов, Лэдти, – пояснил он мне.

– Хах, теперь у меня атмосфера такая, будто мы и не расходились.

– Хе-хе, ага.

Какая-то женщина, сидевшая напротив недоверчивого гостя слева, сделала ему вопросительный знак бровями и через секунду обратилась ко мне:

– Лэдти Дархенсен! Наслышана о ваших религиозных подвигах. Было дело, церковь ваша претендовала на земли лесных друидов, и, чтобы помешать вам, друиды пустили легенду о том, что их священную рощу охраняет грозный Бог-Древо, каждый из опавших листьев которого остаётся лежать на земле до тех пор, пока незадачливый чужеземец случайно не наступит на один из них. Стоит ему это сделать – и непрестанно бдящий бог-древо тут же почует, где находится жертва, чтобы незамедлительно выдвинуться и растерзать. А вы, Лэдти Дархенсен, в серый облачный день предложили освятить плывущие в сторону леса тучи. И когда пошёл дождь, капли святой воды попали в почву, которую впоследствии должны были впитать корни древесного бога и умертвить его. Однако ничего не произошло. Тогда вы сделали вывод, что Деревянный Бог – всего лишь выдумка мудрых друидов, а их лес никто не защищает, и безнаказанно отобрали земли. А освящённый дождем лес был вырублен на строительство новых, сверхмощных храмов.

Моё сердце встрепенулось. Я уже стал забывать, какой долгий и насыщенный путь в становлении священником преодолел я. Рассказанная история повествует о временах, когда я только начинал свою настоящую религиозную деятельность. А ведь тогда всё было совсем по-другому... Но неужели всё было зря, и моя, пусть и условная вера, только будет мешать, как убеждает Снолли?

– Сразу видно, вы – настоящий священник, не то что эти самовлюбленные бесполезные выскочки, – продолжала женщина.

– Это да, – скромно признал я.

Незнакомая пара переглянулась.

– Мы с женой хотели попросить вас крестить нашего ребёнка, – неуверенно проговорил недоверчивый гость.

Брови его жены подкивнули.

– Уверены? Крещение – дело серьёзное, сомнительное...

– Да, нам это необходимо! – уверяла жена. – Наш грудной ребёнок сейчас с няней в Улинге.

Я посмотрел на Авужлику, она кивнула.

– Ну, что ж. Вам, как гостям, полагается скидка, поэтому всего, хм... пятьдесят... – произносил я без завершающей интонации, и, увидев на их лицах достаточно радости, смело продолжил, – девять серебряных.

– Спасибо большое! Вы нас так выручили! – поблагодарила меня женщина и смачно поцеловала в щеку мужа через стол напоперёк. Казалось, она расплачется от счастья.

В банкетной было очень шумно. Музыканты приступили играть, несколько хмельных бородачей пустились в пляс. А я не мог остановиться есть. Хотя останавливаться особо и не пытался.

На одно из освободившихся мест прямо передо мной уселся Цесселип Храброзубый. От него так сильно разило спиртом, что от вони у меня закружилась голова.

– Лэдти, ты чего это, священник теперь, получается, да? – говорил он так, будто его голос представляет собой смесь плещущегося пива и тонущего в нём клокочущего алкаша.

Я почувствовал, как близится череда неудобных вопросов и жеманно напрягся.

– Ну, если так, то, получается, да.

– Тогда скажи мне, вот, никак уразуметь не могу: может ли Бог создать такой камень, который сам поднять не сможет? А? Может? Или всё-таки не может?

Я медленно выдохнул и нахмурился.

– Однажды один умник задал этот вопрос Господу... Лучше процитирую Писания: “...И спросил умный человек у Господа: «О, мой Бог, благодарю за хлебок, но ежели ты всемогущ, что сотворил столько гущ, создай же камень такой, что Тебе не поднять своей же рукой!» “Ишь ты какой, ну ладно,” – произнёс Господь и сотворил сперва камень огромный, затем силача могучего сотворил, и появились камень и силач; силач и камень для Него до небес поднял, и умника зазнавшегося покарал, а камню Божиему имя сочинил.” А камень Луной назвали, – закончил я.

– Всегда считал эту вашу религию бредом, – брякнул Цесселип. – Но имеется к тебе ещё один, так сказать, вопросец! А как же так получается, скажи мне, тоже не пойму никак, это... вот, в Писаниях говорится: “Ударившему по щеке – подставь другую”. Чё ещё за бредни рабские?

Я пуще прежнего нахмурил лоб и отчетливо вздохнул.

– Всё очень просто. На самом деле, у фразы опущено продолжение. Дело в том, что Господь не брезгает лишний раз ударить беззащитного человека, и за этим завещал людям, что “ежели Господь по щеке бьёт – подставь другую, и всё лицо целиком, и сына своего позови —тоже пусть щеку подставит, ибо воля Господа такова”.

– Ну и ерунда! Чё за тупая херня! – разорался Цесселип.

Пока этот едрючий собеседник не успел задать более провокационный вопрос, я решил отвлечь его.

– Цесселип Храброзобый... Откуда тебе досталось это прозвище? Из-за твоей силы?

– О, неужто не слышал? Ща всё расскажу!

Авужлика молча встала и вышла из-за стола, следом за ней Рикфорн.

– Сражался я как-то в лесу с пикадорами, – начал Цесселип, придвинув поближе к столу стул, потерев свои ладони этими же ладонями. – Сражался за десятерых, а сколько их там было – не счесть, вот я и сам не заметил, как руки лишился. Пришлось одной биться. Бился уже за пятерых, но подоспели бедуины – тьма их была тьмущая – и отрубили мне вторую руку! Представляешь? Пришлось в бегство, это самое, обратиться, всё равно я единственный из наших, кто в живых оставался. Ну вот, руки в зубы, бегу что есть мочи. Отрываюсь уже... Э... Во, а чтобы следы запутать, начался дождь, ха-ха-ха-ха! А-ха-ха-ха-ха-ха!!! Хвала богам! Дальше чё, дальше захотелось есть – а рук-то нет! Представляешь? Во дела – не поесть!

– И ты съел свои руки?..

– Ты чё, дурак? Ах-ха-хах-ха, нет, ты дурак что ли? Ах-а-а-ах-ах-ах-а-ха-а-а! Так, ну я и, недолго пораскинув мозгами, пошёл, бросился на первого попавшегося медведя – здоровенного такого, с причал ростом! Набросился и отгрыз тому передние лапы, которые потом вместо рук пришил. Иголку сделал из жахалки шмеля, тоже здоровенного такого – с корову, а нити – из кровеносных сосудов. Вот поэтому я и сильный такой, как медведь. И храброзубым меня называют, потому что лапы передние отгрыз медведю. И потому что не застремался шмеля здоровенного. Я ведь всё равно больше него был, так ведь? Ха-ха-ха-ха-ха-а-а-а-а! Поэтому и не испугался, ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!

После этого рассказа сложно было доверять его лживым зубам и сидеть рядом из-за исходивших из его легких паров алкоголя, однако не спросить про Споквейга я не мог.

– Слыхал, Споквейга видал? Где?

– Сегодня! В Миевке, бледный такой, как белок глаза, – прорыгал он и наклонился, указывая пальцем на свой глаз, отведя взгляд сторону. От концентрации вдыхаемого спирта я чуть не потерял сознание.

– Ох... И что он тебе сказал?

– Да подожди ты! Бледный такой, говорю. Я сначала глазам не поверил, – он зачем-то снова указал на свои глаза, – поэтому подошёл к нему и говорю: “Да быть не может!” А он мне: “Чего не может быть – то и не случается, но скажу наверняка: быть может и не такое, если выпивать столько, сколько выпиваешь ты, животное. Отпрянь!”

Это было так похоже на Споквейга! Цесселип бы такое вряд ли придумал. Неужели Споквейг и впрямь как Джейс, восстал из мёртвых?

– Ну я и сделал, как он мне посоветовал, – продолжал Цесселип, – хорошенько надрался. Посему и запозднился.

Почему Споквейг не вернулся в Хигналир? Куда он направляется? Что он затеял?

– Теперь ты понимаешь, почему у меня руки волосатые? – прокряхтел он.

Весь дальнейший вечер был испорчен Цесселипом.

Наступила ночь. Пиршество закончилось. Гости наконец стали собираться. Пришло время отправиться в Улинг, крестить младенца. Я заскочил к себе в комнату, собрать необходимое для крещения снаряжение.

Карета ждала нас. К ней подошли недоверчивый гость с женой, лошади с кучером и я. Все были готовы погружаться, но я услышал, как меня зовёт Авужлика.

– Постой! – окликнула она.

Я обернулся. В руках у неё была лампа, которой она светила себе под ноги, чтобы не споткнуться о какого-нибудь перевыпившего гостя, коих на дороге валялось полдюжины. Я до сих пор помнил, как, будучи ребенком, гулял в огороде и наткнулся на спящего на грядке Цесселипа с вросшим ему в задницу чесноком, пролежавшего там почти неделю с последней попойки.

– Всё спросить забываю. Ты так и не рассказал, как это “освятить насмерть”.

– А, долгая история.

– Тогда я поеду с тобой!

– А как же разборка в конюшне? Лошади могут быть в опасности.

После этих слов лошади, которыми была запряжена карета, тревожно переглянулись, а кучер, улыбаясь, покачал плечами. Это был очень странный жест. Очень.

– Хватит думать о лошадях! Это опасно. Не забыл, чем твоё беспокойство закончилось в прошлый раз? – тычила в меня Авужлика своей лампой.

– Чем же? – поинтересовался кучер. – А то один мой знакомый, ну... постоянно беспокоится за своего коня...

Я начал рассказ:

– В пресловутый прошлый раз бушевал сильный ураган, и я всерьёз задумался о безопасности лошадей. Настолько всерьёз, что задумался над тем, что и лошади беспокоятся друг за друга, и также они беспокоятся о том факте, что все они беспокоятся друг о друге, из-за чего непременно станут невротичными! Кроме того, все они беспокоились о том, что все лошади беспокоятся о том, что станут невротичными. Но так как все это понимали, они осознавали неизбежность становления невротиками, а, следовательно, в конюшне вот-вот начнётся невиданных ранее масштабов депрессия! И они и это понимали! От ощущения безвыходности кони могли наложить на себя копыта и откинуть их. Я взялся разбираться, откуда у них такие аналитические способности, и принялся изучать их историю, родословную, традиции, культуру. В ходе исследования я с ужасом вспомнил, что пока я тут сижу и размышляю, лошади гибнут от уныния! Действовать нужно незамедлительно. Короче, выбегаю я во двор и меня сдувает ветром. Ураган ведь бушевал, если кто не забыл. Очнулся в ячменном поле. Меня разбудил косарь, что косил ячмень и ненароком вспорол мне трусы.

– Отец тогда похвалил тебя, что отнюдь не является поводом для гордости, – осудила Авужлика. – Я говорила, что поеду с вами, потому что ты обещал рассказать, что означает “освятить насмерть”.

– Не было такого.

– Было, я точно помню!!!

– Ха-ха, ладно, поехали.

Авужлика радостно запрыгнула в карету, за ней я следом, затем недоверчивый гость со своей женой и кучер.

– Стоп, а кто будет управлять лошадьми? – спохватился я.

В ответ кучер рассмеялся во все своё лошадиных размеров горло, и лошади тоже заржали. Карета тронулась.

Пассажиры быстро позасыпали. После пьянки, обжорства, в скучной ночной поездке под монотонные стуки и скрипы, в присутствии других малознакомых персон иного занятия не оставалось. Только у меня и Авужлики были открыты глаза. Наконец-то мы можем с ней тихонечко поболтать.

– Раз уж нам столько ехать, – зевнув, потянулась Авужлика, – расскажи, чем ты там церквях в своих занимался. И как так получилось, что все “наслышаны о твоих подвигах”, кроме родной сестры?

Довольно затруднительно вспоминать столь давние события. Но сейчас я был в состоянии вести рассказ достаточно точно и в деталях. Спасибо грабельщику.

– Когда я закончил обучение священной службе, которое научило меня скорочтению священных Писаний, нескольким походным молитвам и трюкам-фокусам вроде тех, что я вам уже показывал, я стал работать в церкви “Братишки Джейса”.

– “Братишки”? Она так и называлась? – недоверчиво спросила Авужлика.

– Я её так называю. Организация называлась “Братья Джейса”. Всё, что я там делал – кивал на каждое наставление проповедника во время службы. Проработал там четыре божьих года…

– Но тебя не было девять лет! Шесть в институте и три... ещё... чёрт пойми где.

– Божьих, не обычных. Один божий год равняется почти одной восьмой от обычного.

– Что за бред? Зачем?

– Это потому, что Господень Дух к Солнцу ближе, чем планета наша, поэтому и оборот он совершает быстрее. Только находится Он не в трёхмерном пространстве и далеко не целиком в нашей вселенной. Все вычисления есть в Писаниях. Так вот, благодаря гипнотическим молитвам прихожане добровольно несли подношения, часть из которых мы оставляли себе. Но однажды поздней осенью побывал у нас необычный посетитель. После очередной молитвы люди, как всегда, повставали с колен и протянули руки к потолку, на котором были нарисованы презрительные и непрощающие глаза Джейса, а затем понесли деньги. Но незваный гость вдруг принялся читать молитву на неизвестном мне языке. Через несколько секунд он протянул нож одному из прихожан, продолжая произносить непонятные слова. Тот взял его и надрезал собственную руку. Из руки полилась кровь. Незнакомец вынул сосуд из-под чёрной мантии и стал наполнять его кровью до тех пор, пока кровоточащий человек уже не мог держаться на ногах и не упал. Незнакомец вонзил нож ему в сердце и, указав на убитого, произнёс: “Возьмите и вкусите плоти его, ибо плоть его будет хлебом, дарованным вам Джейсом; возьмите и отпейте крови его, ибо кровь его будет вином, дарованным вам Упомянутым ранее”. Люди стали подходить по очереди отгрызать кусок от трупа и отпивать крови. Это действие совершили все, кто находился в церкви, кроме перепуганного до усрачки меня. Когда таинственный ритуал закончился, незнакомец посмотрел на меня и представился: “Моё имя – Маагон-Аткана Инфернус. Как твоё имя, божий служитель?”. Я назвал ему случайно выдуманное имя, вроде “Клоапр” или “Внепрекрегет”, сейчас уж не упомню. Тогда он спросил: “Почему ты не вкусил плоти его, и крови его не испил?” Я ответил: “Потому что хлеб и вино Джейса были отравлены Иурай, из-за чего апостолы, отведавшие их в тот вечер, скорчились и скончались”. Инфернус улыбнулся. Вдруг попробовавшие его кушанья люди один за другим начали задыхаться. Когда все оказались мертвы, Инфернус спросил: “А почем тебе знать, что это был Иурай?” Я хотел было возразить, но что-то остановило меня. Действительно, откуда мне это знать? Я на некоторое время призадумался и начал вслух рассуждать: “После тайной вечери выжили только двое: Иурай и...” Инфернус улыбнулся и ушёл. После этого случая церковь закрыли, а меня перевели в другую. Там, кстати, и случилась та история с друидами. Вообще, на новом месте было гораздо интереснее, потому что церковь та находилась на краю святосферы, то есть на границе влияния с различными верованиями.

– Граница влияния? Как это понять?

– Глазам обычного человека не дано видеть границы влияния. На это способны только священники, сектанты, жрецы, духовники, бездуховники.

– Бездуховники?

– Неодушевленные священники.

– Твои пояснения только больше путают.

– Тебе не хватает веры, чтобы осознать эти понятия. Но ты слушай: между различными религиозными течениями, их еретическими ответвлениями и языческими культами происходит ожесточённая борьба. И по соседству с той церковью проживало множество иноверцев. Мы периодически отжимали у тех земли. Краясианство неоспоримо доминирует по таким вопросам последнее тысячелетие, но особенно яро последние пятьдесят. Сегодня краясианский Бог могущественнее любого другого и имеет наибольшее влияние благодаря господству краясианской церкви. Не сомневайся, в политике краясианская церковь – кукловод, а государства – марионетки, краясианство стремится опутать каждого жителя мира своими нитями, —грозно тряс я указательным пальцем. – Итак, отъем земель продолжался пару Божьих лет, пока свыше не приказали насильно освятить руины давно заброшенной церкви. Поступали жалобы местных, что оттуда доносился звон колоколов, и колокола звучали со скептицизмом. Войдя туда, мы увидели окровавленный алтарь, где проводились жертвоприношения, а также иконы, кресты, отрубленные головы еретиков, впрочем, ничего необычного – обыкновенный церковный удел. Уходя, я заметил, что всё-таки что-то не так: ни золота, ни драгоценностей, то есть ничего из того, что отличает церковь от прочей постройки. Разумно предположить, что мародёры вынесли всё ценное, но я тебе отвечу, что ни один мародёр не рискнет и пальцем притронуться к церковным богатствам, ведь он хорошо знает, что драгоценности в церквях заколдованы силой молитв, ни в коем случае нельзя их трогать. Я сообщил о своих подозрениях всей миссионерской экспедиции, и было решено освятить там всё подчистую, как это и было велено изначально. И, представь себе, у нас это не вышло! С таким мы столкнулись впервые. Мы плясали с Писаниями в руках, брызгались святой водой, резали животных, грешников – но всё, всё было тщетно. Сотни Божьих дней ушли впустую.

– Божьих дней? А это, наверное, вычисляется периодом вращения Господа вокруг своей оси? – саркастично спросила Авужлика, а затем приподняла бровь. – Я что, угадала?