Текст книги "Хигналир (СИ)"

Автор книги: Curious Priestess

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 32 страниц)

– Ну всё, теперь, о чём не заговори – всё сводится к Богу.

– Как у тебя всё сводится к философии.

– Так что, играешь ты на органе в церковном хоре, и?

– Кстати, да, угадала! Играл. Но тогда я был равнодушен. Да, меня учили основам музыкальной теории в священном институте, поначалу разрешали нажимать только на белые клавиши, и ни в коем случае на остальные. Говорили, что не просто так они окрашены в чёрный цвет. И запретили нажимать несколько клавиш одновременно, ведь я мог ненароком образовать тритон. Тритон – страшная штука, не даром он запрещен церковью повсеместно, играя его можно чистое зло в комнату запустить. Был инцидент... В тот злополучный день четырнадцать человек пострадало. А Инфернус любил использовать их в своей игре, а ещё самовыражался, преимущественно, бездушными квинтами. И все мелодии оставлял неразрешёнными... В институте рассказывали про лады, про октавы, что лад для меня пока состоит из семи нот, однако мастерам доступны все скрытые ступени: им подвластно целых семнадцать. Но для освоения оных требуется одолеть духов десяти древних музыкальных классиков в поединке, причём в отнюдь не в музыкальном – в смертельной битве, и рано мне о таком помышлять. Тогда меня это не увлекло: сплошные запреты тут и там. Загорелся этим в пристанище Инфернуса. Был там один адепт, что круто играл на ситаре. Потом ещё в секте “Золотой теленок”... да, они на полном серьёзе поклонялись тому самому золотому теленку из краясианских Писаний. И это была самая идейная и фанатично приверженная группа сектантов, что я когда-либо встречал, хах! Так вот, парень там на кото херачил. Чутка здесь, чутка там, вот и напохватался знаний.

– Напохватался?.. – Снолли попыталась передразнить, но я обломал её безостановочным продолжением рассказа.

– Шаманы кое-что прикольное показали. А потом мне стали сниться адские запилы.

– Записывай их!

– Нужен инструмент под рукой, по-другому не умею.

– Круто, чё. А я вот не умею ничего, – прокуренная до кончиков волос подруга почесала крестец. – Мне ничего такого не интересно. Авужлика поёт, пляшет, фехтует, Фродесс вкусно готовит животных и понимает их, Актелл парфюмерит, клепает обереги, одежду шьёт, Споквейг научные статьи строчит, а я кидаю ножи, и то не очень метко, зато часто.

– Говорят, ты всё время зависаешь в библиотеке. Любишь читать?

– Не люблю художественную литературу: одна книга скучнее другой. Везде шаблоны, предсказуемо, неправдоподобно. Когда читаю, вместо того чтобы погрузиться в сюжет, вижу, как автор за столом сидит, пишет всё это. Понимаю ход его мыслей, логику, нравоучения и посыл, порой, осознаю, каким идиотом он был при жизни... вместо того, чтобы погрузиться, блин, в грёбанный сюжет, понимаешь? Каждое предложение книги написано специально так, чтобы читатель что-то уловил, а не как должно проистекать из обстоятельств логичным следствием по законам вымышленной вселенной. Мир вращается вокруг главного героя: погода выражает его внутреннее состояние, крайне удачливые везения, многочисленные маловероятности, случайные события не случайны – а знаки судьбы, и весь этот символизм. Вот лично у меня такого не бывает. В жизни всё случайно, во вселенной – закономерно, поэтому и не верится, вот и погружения нет.

Да уж, если бы не “крайне удачливые везения”, я бы за жизнь уже раз восемь сгинуть и сгнить успел…

– Думается мне, что проблема кроется в том, что Снолли не способна верить. Нужно представлять, что в повествовании всему, – размахнув руками, придав объему слову “всему”, – есть какое-то объяснение, даже если кажется, что нет. Включи фантазию. Поверь. Ведь вера – это не про правду и ложь, верно?

– А про что же тогда? Про смиренное принятие либо высоковероятного, либо желаемого?

– Да, так, а суть в чем? В мире столько неопределённостей, когда зачастую выбор приходится делать уже сейчас, иначе тяжело будет жить, действовать, принимать сложные решения. Поверить, это как поставить на то или на се, положившись на голос сердца. Вера – это про полезно или вредно. Поверить в нелепое сюжетное объяснение и увлечься – удобно же, выгодно?

– Хм, в этом действительно есть смысл. Но во многих случаях для меня это сродни самообману, а обманывать себя я не умею.

– Тогда что, если не обманываешь себя, ты делаешь целыми днями в темном подвале? Купоришься?

– Хех. Скажем, я там по научной тематике, если уж... Чаще по точным. Или по прикладным. Никакой философии, ненавижу философов, меня приводит в дикое интеллектуальное буйство то, что они утверждают, всегда надменно и самоуверенно. Буйство выражается в многодневном и совершенно бесполезном оспаривании всего прочитанного во внутреннем диалоге. На практике их доводы разбиваются вдребезги при попытке как-то приподнять реальный уровень своего существа. А если что-то не срабатывает на практике, значит что-то неверно, реальность лучший учитель. Поэтому в этом деле доверять я могу только себе. У меня хотя бы результаты.

– Какие результаты? Какие вообще могут быть результаты? Разве...

– Духовные техники – очевидный пример. Как-нибудь продемонстрирую. В бою.

– А. Понятно. Стоп, что? Твои собственные духовные техники? Не магия, а именно духовные техники?

До меня только сейчас дошла одна неувязочка: как, не овладевая магией, возможно, как она сказала, освоить несколько заклинаний? Я, получается, настолько тупой, раз подвоха не углядел? Грустно.

– Потом покажу. Магия мне не даётся, – Снолли встала с пола. – Ещё?

– Давай, – решил я не начинать ломаться, всё равно ж уговорит, чертовка, тем более что происходящее начинает становится особенно интересным.

Так, значит, это она заклинаниями духовные техники называла, рассказывая про “алгоритмы”? В духовной технике не жизненная энергия пропускается через разум, как в магической, она исходит прямиком из “души”. Научиться таким вещам в таком возрасте... Сколько она тренировалась? Если моя сестра взаправду владеет духовными техниками, то язык более не повернётся обозвать её бездельницей. С другой стороны, куча свободного времени освобождает простор для медитации, однако даже так необходимо быть усердным гением, чтобы домедитироваться то такого в двадцать один год, или сколько там ей? Стоит признать, выглядит она на не все шестнадцать.

Снолли подтащила рюкзак, вытащила свою любимую вещь и зарядила убойный снаряд со словами:

– Да и читаю не часто, не для того туда хожу, в библиотеку. Мне там просто нравится: темно, тихо, никто никогда не заходит. Могу преспокойно медитировать, курить... рисовать мелом чертовщину... есть, вести дневничок для заметок, размышлять.

– Осторожнее с медитациями, так и третий глаз можно ненароком открыть, ха-ха.

Пока я делал затяг, Снолли спросила:

– А что в этом плохого?

В вынужденном молчании я растянул воротник рубашки и показал ей на груди над областью сердца маленькую, едва заметную татуировку – символ обремененной границей ламы. Туда же, кстати, пришёлся удар калёным батоном, так что лама отнелиже обременена и шрамом. Снолли молча поглядела, потом подняла взгляд на меня, посмотрела в глаза, улыбнулась, затем хихикнула. Я выдохнул и объяснил:

– У меня частично запечатан третий глаз. Когда я занимался медитациями у Инфернуса... чтобы подстраховаться, мы ограничили его предельную активность при помощи магической печати.

Тут я вспомнил, что только наличие вырезанного на животе знака призыва Зверя объяснит причину акта запечатывания, ведь если дух доберется так высоко – я потеряю контроль над разумом, его воля будет восприниматься как моя собственная. Не хотелось рассказывать ей. Это вызовет кучу вопросов, недопонимание. Я не слишком-то горжусь пентаграммой на своём пузе. Позор для Дархенсена – полагаться на чужую силу для защиты своей тушки.

Снолли молча смотрела на меня.

– А ты не хочешь?.. – напомнил я.

– А... Да! – Снолли приступила накладывать себе порцию, причём весьма не детскую, должен заметить.

Я приступил втирать за ужасы оккультизма:

– Инфернус поведал, что третий глаз у человека открывается, когда змея Кундалини, которая восходит по телу вдоль позвоночника, достигает гипокампуса, а змея Кундалини есть ни что иное как печально известный змий искуситель, Сатана, в простонародье.

– “Гипокампуса”?.. Гипоталамуса? – приподнимала она брови с каждым словом.

– Да-да, точно, – подтвердил я, на что Снолли ответила оскорбительно эрудированным смехом. – Это Сатана дарует человеку невероятную силу осведомлённости, взамен на власть над душой, судьбой. Наивно полагать, что человек за период жизни способен достигнуть таких высот собственными силами.

– Не пойму, если Инфернус – сатанист, ему-то чего не нравится?

– В сатанизме он концептуально еретичен. Маагон-Аткана Жаждущий не видит смысла принимать чью-либо сторону в краясианском конфликте между Богом и дьяволом, поскольку и тот и другой воспользуются твоей душой исключительно в корыстных и надругательственных целях. “Душу больше всего беречь полагается, ежели не долбаёб”, – Инфернус учил.

– Ха, он же говорил, что Бог уже почти повержен? Почему Инфернус всецело не примет сторону победителя?

– Он и так на стороне победителя, но душу по воле своей не отдаст, ибо так поступают... дураки и трусы. Так что... – я указал взглядом на нескромную горку чудоцвета в колпачке, от вида которого у меня самого перекосился вид.

– Ой, забыла, – ударом кресала о кремень она подпалила горку и ворс ковра. – А сам Инфернус – просветлённый?

– Ты носишь эти старпёрские штуки? Поговорим о спичках? – деловито предложил я.

– Кому нужны спички: они же мокнут под дождем, постоянно ломаются, заканчиваются, – от молодой девушки чрезмерно подростковой внешности последовал типичный старпёрский ответ.

– Ты явно не ценитель новых горзуанских изобретений. Нет, Инфернус нет. Там все знали, что просветлённым быть на самом деле отстойно: мало того, что должником Люцифера становишься, так ещё и теряешь любой интерес к жизни и какие-либо желания, тебя целиком уносит в духовный мир. И дорога тебе только в гроб, в смысле на тот свет, в большинстве случаев.

Ей точно не заплохеет от такого количества? Кажется, и сам перебрал... Я тут заметил, что сейчас упаду от переизумления, и упал на бок. Снолли вдохнула так много, что её грудь надулась как голова гидроцефала. Я с облегчением осознал, что Снолли таки не стала ковырять меня вопросами про печать. Третий глаз, мягко говоря, не легким движением чресла открывается, однако у меня повышены риски из-за этого шелудивого Зверя. Я был одним из немногих, кому удавалось сохранять свою волю и не предавать тело власти дьявольского духа. Одним из немногих... Если бы я был в курсе такой статистики до ритуала вселения “жильца с далеких жарких краев”, то хер бы согласился на такой риск. Но Инфернус не счел важным уведомить меня заранее. Он посчитал, что у меня, видите ли, “неплохие шансы”. С тех пор я постоянно задаю себе вопрос: “Почему я смог, а другие нет?” В те времена я ещё был никчёмным, даже никудышним магом, полнейшим новичком, по сравнению с другими колдунами, в чём же я превзошел их? Эх, если бы я мог рассказать Снолли, она бы, наверное, с лету сообразила.

Лежа разглядывая потолок, я думал о том да о сём, и вдруг вынырнул наружу из мира воображения со срочной мыслью: “Сколько она уже держит?” Я тут минут сорок на полу валяюсь – она всё не выдыхает. Я приподнялся и увидел, что Снолли лежит на спине и, кажется, она не дышит. Чёрт, походу это было слишком много для неё! Я подполз на четвереньках поближе, дабы убедиться, что сестра жива, и когда наклонился, с заливистым звуком мокрого пердежа произошла разгерметизация дыхательной полости, из сестры вырвался дикий смех вместе со слюнями, что полетели в лица обоих.

– Еба-ать, в щепки разносит, – я сделал вывод.

– Гля, как могу, – Снолли бросила нож пальцами ног и тот нелепо ударился рукояткой об откос. – Бля.

После как покурили, осели на ковре той же гостиной, где и пребывали в эфемерных разглагольствованиях.

– А что если наша вселенная искусственно создана могущественной цивилизацией? – понесло Снолли. – Однажды магия разовьется до такой степени, что архимаги смогут создавать собственные виртуальные вселенные, жители которых не будут догадываться ни о чём. И если возможно создаться цепочке такой, вселенная во вселенной, то варик для нас оказаться в самой верхней – один поделить на дохуяллион. Херовые перспективы.

Я задумался за ней по следу.

– Но чем более удалённые вещи во времени или пространстве мы обсуждаем, – несло дальше Снолли, – тем в геометрических темпах сложнее делать выводы, в данном случае мы толкуем о том, что находится за границей нашей вселенной, значит, обычный реализм не канает, логика наших разумов может быть вывернута снутри навыверт, а то и вовсе быть не причинно-следственной, тогда это уже, извините, не моя область, так что лучше просто забудем об этом, хах.

– Полностью согласен. Отсутствие причинно-следственной связи – не твоя стезя. Оставь это дело священникам и жрецам.

– В спекуляциях можно опереться на нечто самое-самое фундаментальное и незыблемое. Да даже если добавить в эту систему Бога, просто Бога, то уже легко представить, что один поделить на дохуяллион больше не работает, Бог нарочно мог задумать так, чтоб такой херни не было. Так же не сложно представить, что наша вселенная – результат не осознанной симуляции, а случайно схлопнувшийся законами природы кармашек пространства в гиперпространстве, тогда мы можем считать, что мы часть некой ВСЕЛЕ-Е-Е-ЕНОЙ с кучей мелких других, связанных с ней в обе стороны. Рассуждая дальше в различных направлениях, “один на дохуяллион” уже не будоражит, так как “один на дохуяллион” становится лишь одним из многих других макропредположений на эту тему со своими шансами не оказаться в подсоснутой вселенной. Допуская систему ступенчатых симуляций, нужно перелопатить прочие возможные гипотезы, либо хотя бы наметить возможную область для них на паре примеров, для полной картины. Потому и про пресловутого Бога не порассуждаешь, слишком уж далеко это понятие от наших ограниченных умов. Вот поэтому я не приверженка. – Снолли вздохнула и посмотрела в сторону окна. – Эх. Ненавижу. Такое всё... ублюдское, людское.

И как у неё такой вот вывод получился, после всего вышесказанного?

– Но не прямо же абсолютно всё.

– То, что мне нравится, воспринимается как исключение из этого мира, – её физиономия насупилась. – В детстве никто не задавался вопросами о собственном существовании. Кроме меня. Другие дети во дворе казались мне бездушными. Все просто вживались в свои социальные ячейки, не прослеживалось никакой свободы выбора, люди просто были такими, какими их создала природа и обстоятельства, как животные, бессознательно отыгрывающие роли. И никто не задавался одним очень полезным вопросом: “Нахуя?” Мне не давало покоя, что, вот, вы все, как и я, появились на свет, как и я не знаете ничего, что было до вашего рождения, не понимаете, почему осознаёте, почему разумеете, живете, воспринимая факт жизни как нечто само собой, блядь, разумеющееся! Вы можете удивляться пару минут неожиданному сюрпризу, пару суток непредвиденному повороту событий, быть в шоке месяц, когда судьба переворачивается сверху нахрен, но всем вам абсолютно до пизды самый невероятный момент —самоосознанность. Я задумывалась, в чём же причина того, что осознаю себя я именно в своём теле, если тела и мозги внутри них у всех одинаковы. Или не совсем одинаковы? Так и мой мозг в возрасте трёх лет далеко не идентичен моему четырехлетнему, но я – это всё равно я: в любом возрасте я – я. Никто из тех, с кем я общалась, не запаривался по таким вещам. Я, не сумев принять сей факт, засомневалась в их одушевлённости. “Должно быть, эти люди неживые внутри”, – думала я. В шесть-семь лет я открыла для себя нечто запредельное – официально провозгласила существование своей души как нечто единственное стопроцентно точное из всего, что только есть в моём опыте.

– Да уж, в твоём возрасте я просто верил в это, потому что родители так сказали... – скромно обронил я своё самоуважение.

– До этого я часами напролет раздумывала, но никак не могла понять, чем ограничивается выраженность моей сущности: тело, голова, мозг, мозговая ткань, импульсы, частицы, вибрации? Даже оккультные научные знания Споквейга здесь бесполезны. Но осознание того, что все рассуждения в сторону первопричины, знаешь, даже самые громоздкие мыслительные конструкции и теории, при постоянном движении от следствия к причине посредством вопросов типа “почему”, “зачем”, “а какой смысл”, всегда и во всех областях жизни, во всех науках и искусствах, всё сводится к этому переходу – от интеллектуального к чувственному. Когда натыкаешься на фундаментальный кирпичик какой-либо теории, если, копая вглубь, намеренно остаешься в рамках конкретной области, всегда приходишь к аксиоме, которую субъективно принимаешь за истину, хотя понимаешь, что дальше твои знания и когнитивные возможности заканчиваются, и чтобы копнуть ещё глубже, нужно зайти за недоступные человеку пределы. И тут ключевой момент – личное решение поверить в этот максимально убедительный кирпичик фундамента. То есть теперь правит не логика, а чувство. Вера, как бы унизительно это не звучало. Кстати, а если не оставаться в рамках конкретной области, то всё сводится к философии, где “чувственное” и “логическое” переплетаются друг с другом. За это ты любишь музыку?

Я очарованно кивнул:

– Я так это вижу: если представить жизнь со всеми её сторонами и во всех её проявлениях как огромное дерево, а затем посмотреть на искусство музыки как на ветку этого дерева, то, рассматривая эту бесконечную ветку музыки, в самых разных масштабах под самыми разными углами, то можно заметить внутри неё корневые элементы всего дерева жизни. Через частное познавать жизнь целиком. И вся эта фрактальщина мироздания… так оно будто бы во всём, не только с музыкой! – распростёр руки я. – Так я вижу жизнь…

– О, да. Жизненно, – протянула она, плавно оглядев вселенную перед собой завороженным взглядом.

По глазам читалось, что внутри неё сейчас словно космические фракталы разрастаются, подобно психоделической грибнице, оплетающей, преобразующей и синтезирующей. Она продолжила предыдущую мысль:

– Так вот, всем очевидно, что нет верхней границы, всегда можно выше, как нет предела совершенству, нет предела сложности, детальности, всеизученности вопроса, но мало кто видит, что по другую сторону границы тоже нет: даже базовую, простейшую и неоспоримую аксиому всегда можно понять глубже, яснее “прочувствовать”, шире осознать. И такое не передать словами, поэтому так сложно бывает кому-то объяснить простую истину, не вызывая чувственного резонанса. Точнее это фундаментально невозможно, и не только простую истину, а вообще любую информацию.

– Из истины, если это взаправду истина, всегда вытекает нечто самое разумное и рациональное, просто у каждого будет свой путь “вытекания” вот этого вот, чем надо пользоваться, чтобы делиться глубиной взгляда на вещь... Если ты поняла, а то невнятно получилось.

– Да, я поняла, такое постигается только на личном опыте, как раз-таки потому, что необходимое условие для постижения – чувствовать. Вот. Признаюсь, так я и осознала неотъемлемую роль чувств в постижении бытия, хоть долгое время и пыталась отрицать их как эволюционный рудимент. Всё оказалось глубже, чем я полагала.

– Да как это вообще можно отрицать? Ты что... Ты что вообще за такое?

– Я имею ввиду эмоции. Чёрт-всезнайка знает, как устроена душа, так и неведома мне реальная ценность ширины спектра ощущений. Да, я намекала тебе об обратном, но, наверное, только для того чтобы сподвигнуть тебя на попытку оспорить, ведь я и сама не хочу так считать, я же всё-таки не до конца это осмыслила, наверное... Нет, дело не в этом, скорее, просто хотела спровоцировать на глубокий спор, как повод заболтаться и, возможно, сродниться умами что ли... Да, – взгляд Снолли пробежался понизу.

Впечатляет факт её заинтересованности моей персоной, с самого первого дня приезда. Тогда я и подумать о таком не мог. Всё выглядело так, будто я для неё – конфессиональное посмешище.

– Сами чувства буквально стопроцентно доказывают существование чувств для меня, – продолжала лекцию Снолли, рисуя пальцем полукруги, взлохмачивая ворс ковра, – а, как следствие, и моё существование, ибо если есть, что наблюдать, то есть и кому. И фундаментальный, трансцендентный, кирпичик “меня”, сама основа моей самобытности, нечто основополагающее для моей одушевлённости, лежит вне рамок известной реальности, далеко-о вне рамок. И для чего-то такого уже давно придуман термин – “душа”. Так я нашла собственный элементарный постулат как аксиому, самую устойчивую основу для построения всего своего мировоззрения: я есть нечто большее, чем разум. И стало проще. Как я уже говорила, полностью уверена в этом мире я лишь в одном: в собственном существовании.

Чувствую, что есть, что сказать, но пока ещё и не догадываюсь, что. Ладно, начну, и как пойдет:

– А если пойти дальше, то твоё существование как что-то, выходящее за рамки наблюдаемого мира, ведь, как ты и сказала, всё движение к первопричине, если сидеть исключительно на логическом, приводит к философскому абсурду, пока не признаешь субъективные ощущения как нечто решающее в глубинных вопросах, то-о-о... что? Блин, отбился от каравана мыслей, так сказать. Что я сказанул?

– Ой, не помню.

– Фу, блин, ну чё за фигня с... – зафырчал я и сразу вспомнил. – А! И вот, исходя из того, что фундаментальный кирпичик “тебя”, самая основа твоей идентичности лежит вне рамок известной тебе реальности, и, если ещё принять тот очевидный факт, что ничего не появляется из ниоткуда и ничего просто так, то имеет место и “явление образования тебя”, создания твоей души, а если так, что есть и источник, и “материал души”, и у источника есть источник, и у источника источника будет источник, и в конечном счете в начале этой цепочки обязательно будет первопричинный Исток. Что есть этот Исток? Разумен ли он? Может ли бездушный, безжизненный, неосознанный источник создать предпосылки для появления живой души? Подобное рождает подобное. Если вселенная произошла из какого-то первичного состояния, то вся вселенная имеет общий знаменатель, благодаря чему всё теоретически преобразуемо во всё, как пустое пространство порождает материю, и как материя превращается в излучение, или в потенциальную энергию, или порождает “сознание”, “душу”, ведь как-то же элементарные частички нервной ткани в конечном итоге скооперировались в сознание, значит в частичках уже заложен потенциал осознанности. Раз ты согласилась назвать некий невыразимый мыслью центр твоего “я” “душой”, то можно назвать “Богом” первопричину бытия, ведь если абсолютно каждому событию во вселенной предшествует другое событие, то либо все уходит в бесконечность пошлости, что нереально, либо имеет место начало начал, с которого все началось, что также звучит не намного реальнее, вот эту всю-ю-ю невыразимую словом и даже мыслью нереальность, что, как и “душа”, лежит за пределами разума, можно именовать “Господом Боженькой”, “Душой Вселенского Взаимнопреобразуемого Бытия”, что и есть единый знаменатель для всего сущего – живое Сознание.

– Складно, складно. Но проблема в том, что кое-что из этого уже не настолько стопроцентно. С уверенностью можно говорить только о том, что находится в границах твоего сознания, мы же не можем испытать никакого опыта за его пределами. Факт существования единой для всех наблюдателей вселенной, порождающей этих самых наблюдателей-организмов из материи – всего лишь мысль в разуме, не более.

– Я изъяснялся словами, логически, в этом проблема. Ключ к пониманию может оказаться глубже, за пределами логики, как мы уже установили. Всё сводится к этому.

– Тогда нужно почувствовать это “нечто”, этот Источник, да так явно и неоспоримо, как осознавать себя самого. Но я ничего такого не чувствую.

– Некоторые люди чувствуют. Авужлика должна чувствовать, именно сейчас мне так кажется.

– Глупости, Жлика никогда ничего такого не говорила.

– Потому что она как никто знает тебя, и не хочет упасть в твоих глазах. Авужлика чувствует, что у человека есть Отец с большой буквы, если ты понимаешь, о чём я, и она предполагает, что, если скажет тебе, и не сможет аргументированно обосновать, ты подумаешь, что она полоумная. Авужлика знает, что Снолли ничего не принимает на веру.

– Да с чего ты взял?

– Иначе не объяснить её выдающегося духовного равновесия, за всеми причудами её рассудка. Называй это интуицией.

– Ну не знаю. Хотя насчёт духовного равновесия – да, сама замечала. Отнюдь не глупая, кроткая и безмятежная – несочетаемый перечень качеств для бездуховной персоны в нашем убогом мире. По-другому и впрямь не объяснишь степень её самообладания. Да, там, внутри, должна быть какая-то опора... А ты чувствуешь?

– Я... Что-то есть, косвенно. Неопределённо. Никак не уловить...

– А я подобного за собой не замечала. Никогда.

– И это тонкое, эфемерное стремление “куда-то за” не давало покоя мне на протяжении всей жизни. Думаю поэтому с детства меня тянуло в религии и во всякое такое. А потом ещё это проклятие пресловутое мотивировало зашевелиться, пойти на крайние меры, чтобы разобраться. Это чувство пока что выше моего познания.

– Проклятие мотивировало тебя, потому что оно стало тем непостижимым проявлением чего-то запредельного, того, что ты однозначно лицезреешь, но не можешь найти объяснения, оперируя знаниями этого мира и опытом своего жизненного пути. Оно ткнуло тебя носом в этот крайне явственный вопрос, весомый недостающий элемент в познании смысла жизни.

– Если есть проклятие, то что возможно ещё? И Бог-Создатель тоже возможен? Споквейг учил нас, что боги чужеродны человечеству, и среди них нет нашего Создателя. Наш Создатель – природа, эволюция, сила долгосрочной случайности... то есть хаос, необузданная флуктуация бытия. Но говорящие куры раньше были чем-то невозможным, до того, как нас прокляли. Так что да, наверное, ты права, воистину ткнуло.

Беседа продолжалась и продолжалась. Мы всё укоренялись задницами в пол, а Снолли всё жаловалась:

– Есть проблема по жизни: иногда я не знаю, как мне думать, чтобы что-то подумать, каким способом думать, чтобы искать решение, что я должна чувствовать, чтобы мысль “пошла”... как этим управлять. Стоит только прикоснуться к “этому”, как оно растворяется, а без контроля само собой куда надо не идёт, значит нужен другой подход, но какой подход, как найти этот подход, теоретически, их может быть бесконечное множество, с чего начать, по алфавит, блядь?! Понимаешь, у меня постоянно такая вот херня в голове с момента, какой я себя помню, ни секунды покоя, нескончаемая череда сложнейших, нерешаемых проблем, когда ем, когда засыпаю, когда просыпаюсь, когда сплю, иду, смотрю на небо, не смотрю на небо.

Я узнал похожие симптомы с возвращением в Хигналир, поэтому спросил:

– Не с проклятием ли это началось?

– Вот и сама не понимаю, знаешь, прозвучит неубедительно, но мне кажется, будто это было и до. Хоть мне и было четыре, когда я переехала, и через полгода Гъялдер наводит проклятие Казначея Горнозёма на Споквейга Дархенсена и землю Хигналирову. Скажешь, “да у тебя просто в памяти перемешалось”, но, Бог побери, ставлю на то, что эти “загадочные штуки” происходили и раньше! – мне показалось, что Снолли аж подскочит от азарта со своей ставкой, но она всё-таки заленилась напрягаться и расслабилась спиной о диван, вытянув ещё дальше свои тонкие покусанные комарами бледные лодыжки. – Я ведь помню себя в возрасте двух лет… Но именно благодаря таким “загадочным штукам” я осваивала что-то, на мой предварительный взгляд, невозможное. Только тогда пылало желание, а сейчас – похер, даже на свой “потенциал”. Я никогда не разберусь в том, как работает мой собственный разум. Но я должна. Проблемы, стоящие передо мной, обязывают. Обязывают, но не мотивируют, к сожалению.

– А как ты приступала к осваиванию чего-то, что считала невозможным?

– Просто для прикола, – улыбнулась сестра, – поначалу.

– А сейчас не пытаешься?

– Пытаюсь, и получается с той же эффективностью. Хотя должно было получаться гораздо с большей, в том и беда.

– Какая ерунда.

– Нет, не ерунда, потому что самый приоритет всегда отдавался, наращиванию скорости прогрессирования, темпу роста эффективности тренировок. И в самом главном направлении у меня уже три года как застой.

– Какой-то больной перфекционизм.

– Знаю, но я его почти поборола. Будет у меня здоровый перфекционизм почти без минусов. А пока минусы жирные. А вообще, не важно, сколько я знаю, главное – хорошо соображать в областях, где у меня ноль знаний. Это я называю истинным “интеллектом”, на это я делаю ставку. Зато я поняла, что главное – это мечты, важно помнить, что тренировки и медитации – лишь средство их достижения. Это необходимо для того, чтобы искренний интерес к жизни не потерять, а именно последние его крохи в нынешних реалиях.

– Знаешь, что самое главное в жизни? Это уметь. Так говорил дядя Ворвойнт.

– Я думала умереть скажешь, а-ха-ха-ха-ха! – выпала из полусидячего положения сестра.

Время шло, овощи и пирожное переваривались, усваивались, хапки летели, темы Снолли сменялись одна за другой – всё следовало своим чередом.

Мечты как зацепки за мирское, дабы не зависнуть меж жизнью и смертью.

Теория ловли выскальзывающих из пальцев предметов. “Лучше уж нарочно уронить, а потом в полете поймать, чем суетливо усугублять, за краюшек вытягивать”, – советовала она.

Намеренное вытягивание плюсов у неудобоваримых ситуаций из микромасштабов до незаслуженно больших как искусство “искусственного оптимизма”. Польза самонадувательства, выгода раздувательства.

Нелепость астрально абстрактных срачей по поводу гипотетических моментов в будущем (а эта тема от меня).

Оптимальная степень причастности под разные виды деятельности при ограниченных энергетических и волевых ресурсах.

Ковыряние причин Первопричины как победитель конкурса самых бессмысленных занятий для ума.

Стили жизни различных видов животных.

Потенциальная непревзойденность стратегии подхода к делу без подхода.

Гнилой ящик для непутевых проектов, когда с заметками по планам по саморазвитию обсираешься, раз за разом подтираешься надеждой на улучшение жизни, строчку за строчкой оставляя в блокноте чиркаши дегенеративной безрезультатности.

Всё это – тезисы к озвученным почтенной подругой темам. Сейчас же Снолли сидела шныряла взглядом, будто искала чего.