Текст книги "Хигналир (СИ)"

Автор книги: Curious Priestess

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 32 страниц)

– Снолли, ты как?

Руки Снолли в крови. Я подбежал к ней. Это была не её кровь. Я успокоился, что она цела.

– Смотри, меня тоже, как и тебя, насадили на батон, – Снолли показала мне свою спину. Там была здоровенная рана от батона. – Мы с тобой теперь братья по протыку, – она присела на табуретку.

Всё-таки ранена. Это был душепоглощающий батон? Душа Снолли по-прежнему оставалась в Снолли. Нет, вряд ли рядовые хлебоносители способны управиться с таким сложным зачарованным оружием.

Тяжело дыша, Снолли достала из своей набедренной сумки вату и спирт. Она обмакнула одно в другое и самостоятельно приступила протирать спину вокруг раны на ощупь.

– Нужна помощь?

– Ай... я сама.

Снолли по возможности старается не принимать помощи.

– Грохнул чёрного хлебника?

– Да. Он меня почти прикончил. Ещё чуть-чуть, и волосок, на котором я был от смерти, оборвался бы... Спасибо мой ангел-хранитель падший постарался, уберег.

– Та же херня. Как оказалось, день сегодня удачный, наверное, звезды благоволили, хах. В меня почти ни разу не попали батоном, – похвасталась она.

Ей что, не больно? Рана ведь огромных размеров. Как она вообще может сидеть и говорить на весёлый манер? С ней всё будет в порядке?

– Не волнуйся, кровь у меня густая, сворачивается моментально. К такого рода неприятностям тело подготовлено хорошо.

Я сел в какое-то красное кресло и подождал, пока Снолли не управилась со своей “пробоиной” в “корпусе”, как бы сказал адмирал... Чего это я его вспомнил? Адмирал и паладин... сон такой снился. Не знаю, почему-то именно сейчас вспомнился.

– Лэд, ты случайно не забыл, что за хаос творится снаружи?

– У-у, точно!

Не время расслабляться – мы всё ещё в опасности. Снолли зашила рану вслепую, на ощупь, получила от меня порцию восхищения её гибкостью, да и вообще невероятностью, и мы спешно выдвинулись.

Добежав до выхода, я и Снолли осторожно выглянули: битва метеоритного монстра с адептами в финальной стадии – добивание последних людишек путем притаптывания.

– Твой монстр не будет дружелюбен к тому, кто его призвал?

– Ха, смешно. Нет. Точнее, понятия не имею, что он такое, каким образом и откуда я его сюда призвал. Я интуитивно импровизировал. Зона тут аномальная, – посмотрел я в небо. – Посему знать не могу.

– Придётся как-то проскочить мимо всего твоего астрального зоопарка.

От космического монстра мы перебежками прятались за домами. Было несложно, он нас не учуял. Но, выходя из-за угла деревянного дома, мы наткнулись прямо на гигантскую паучару, что, видимо, тоже вылез из земной щели. Он замер в одной позе. Мы стояли в двадцати шагах прямо напротив него, боясь шевельнуться… И Снолли вдруг резко забежала обратно за угол. Я за ней.

– Ух, ты чего, а если он на шевеление реагирует? И как чёрный хлебник нас выследил? – не выдержал я и озвучил все вопросы на данный момент.

– Не сейчас, волшебный глупышок в любопытном плаще, – затаившись, шептала Снолли.

– Насекомый здоровячок нас не видит? – я аккуратно глянул за угол.

Снолли недовольно сделала жест “тс-с-с”, а затем жест “ты что, идиот?”

Паучару благоразумно обошли за три ряда домов. С осиными птицами, к огромнейшему счастью, пока не встретились. Мысль о них заставляла сердце отбивать ритм ужаса, поэтому я благонадеянно выбросил их из головы. Снолли и я приблизились к частоколу, перелезли через него при помощи друг друга и благополучно затерялись в лесу. Так я познал благо. Не быть сожранным чудовищным пауком, не оказаться ужаленным в затылок, не порвать штанов на частоколе – это ли не есть благо?

Пройдя все заросли, паутины и гущи под кущей, мы на радость выбрались к влажной тропе посреди хвойных деревьев.

– Грязь под ноги как ковры стелется, так мягко идти. О, смотри, мёртвая муха лежит, – заметил я.

Я подошёл к мёртвой мухе, которая лежала на тропе. Да, муха определённо была мертва. На всякий случай, я ткнул её пальцем.

– Обморок? – предположила Снолли.

– Переутомление?

– Ты прям как в скороговорке: Пеша спешилась неспешно и пошла потрепать потроха петуха за требуха, – неторопливо проговорила Снолли.

– Это херня, попробуй Эсфонсшенициллиард выговорить, – еле выговорил я.

– Меня насекомые особенно ненавидят, зачастую, когда я прохожу мимо кого-то из них, они нападают, – поделилась курьерная напарница. – Но в этот раз пронесло.

– Откуда же они вообще взялись?

– Это ты сфинктеров понаоткрывал, откуда и повыходила всякая срань.

– Повторюсь, это вышло случайно.

– А ещё одним своим присутствием всех хлебников прикончил. Как это объяснишь?

– Ну, крошечные огрызки их душёнок, поеденные чёрным хлебником и высшими силами, не способны противостоять “дьявольскому сдуву”...

– О, божечки мои-и-и, охренеть...

– Там и душ-то не осталось, в телах их. Они больше походили на пустые коробочки... – договорил я, помолчал, закрыл глаза и мне начало казаться, я... я чувствую себя... фокусировкой... внимания... сфокусированной на собственном сознании... опять ореол света... не стоит туда пялиться, а то Зверя разбужу. – Про что мы говорили?

Ещё штырило после покура. Это всё щепотка гипноцвета.

– Про то, что твои колдовские способности меня пугают. Я боюсь, что ты так станешь вторым Споквейгом.

– Ай, да забей, нормально всё будет.

– У меня херовое предчувствие. И это не с проста.

– С проста.

– Нет.

Следующую пару минут мы прошли молча, потому что утомились до мозга костей.

– Куда держим путь, кстати? – опомнился я.

– В Чурьбовку, она совсем рядом, хоть и не по пути. А вообще... не хочу домой.

– Из-за Споквейга? Так сильно его ненавидишь?

– Он же хуило, посмотри, что этот чудоеб с Хигналиром сотворил, там же невозможно жить. Постоянный пиздец. И не до шуток мне, я достаточно настрадалась из-за всех этих проклятий и проектов, и более не желаю.

Недолгая пауза, и Снолли возобновила диалог:

– А ты что будешь делать?

– Не знаю. Если ты не хочешь возвращаться, то и я не могу.

– Почему? Если тебе нормально там – иди, чё.

– Это получается, что я тебя кину.

Моё отношение к Снолли изменилось, я и не догадывался, насколько в тягость живется ей. Я решил подбодрить её:

– А хочешь, притчу прикольную расскажу? Короче...

Я начал рассказ:

“К Джейсу подбежали две верующие девушки.

– Дайте автограф! – умоляли они.

Джейс начертил пару крестиков на конвертах. Вечеринка для Джейса подошла к концу. Пришло время свершить долгожданное правосудие. Вскинув на плечо полуторный фамильный меч “Святой дух”, он отправился на очередную охоту во славу святой троицы: отца, сына и его меча “Святой дух”, названного так, потому что, по легенде, в него заключен некий дух.

«Да отстань, Святой дух», – отмахнулся Джейс рукой от безумно мельтешившего перед его ликом святого духа.

Стоявшая рядом группа людей посмотрела на него с презрением, подумав, что Джейс – невменяемый уличный бродяга, ведь только Джейс мог узреть Святого духа, смертные же не могли.

– Да как ты смеешь? – медленно и гневно произнёс Джейс.

Смертные вздрогнули. В висок одному из них вонзился меч. Джейс исчез и уже оказался позади них. Их головы осознали это пока летели с плеч наземь.

Ибо не следует простому человеку стоять не в нужном месте в ненужное время, ежели воли Господа на то нет”.

– Ха-ха-ха, ну и бред отборный! – рассмеялась Снолли, что было редкостью в последнее время. – Вот из-за такой херни мой девиз по жизни: “Когда я уже сдохну?”

– За это не волнуйся, просто постоянно держи в уме, что каждый твой вздох приближает тебя к последнему.

– Ха!

– И если в твоей жизни образовался затор, каловая пробка, так сказать, – не проблема, нужно всего лишь затолкать...

– А-ха-ха-ха, Чё ты несёшь, угомонись уже!

Я совсем раззадорился, почувствовал себя старичком, который поднял на плечи двух молодых девиц. Девицы хохочут, а он чувствует, что ещё о-го-го.

– Да, когда ты целыми днями молишься Богу, а он тебе ссыт в горло, то не удивительно, что образуется затор...

– А-ха-ха, но я не молюсь.

– И не надо. В девяносто девяти целых девяти десятых процентах случаев это бесполезно.

– Графу Краеугольному не нужны молящиеся, но он их и не отвергает.

– Так нужны или нет?

– Не нужны, но, если хочешь скинуться, пожертвовать часть своих духовных сил на его течение, он не откажется от подарка.

– А как ты узнала о нем?

– Из Чтобыря. Я показала Чтобырь Споквейгу, он махом его весь прочитал, и сказал, что почувствовал сметанно-туманную завесу, обступившую его бесподобный разум стороной.

– Впечатляюще.

– Только вот Споквейг совсем офанател и слишком глубоко ушёл... в астральные мыслестори... или как это называется? Я не очень сильна в терминологии, я вообще краем мозга понимаю, что там написано. Но я чувствую, что это та истина, когда хочется кивать и поддакивать после каждого прочитанного слова, будто ты уже об этом думал, только не осознавал или не придавал мыслям словесную форму. И в книге написано, что острый ум порой стачивается о впяленный камень безнадеги, затупевает, и я чувствую, что это про меня. Камень придавил моё сознание, снизив его функциональность.

– Под лежачий камень вода не поспешит.

– Да. Но теперь мои глаза смотрят за пределы “реальности”. Так учил Граф. И иногда что-то даже видят. Хаос за пределами реальности поглотил Споквейга. А меня не поглотит, я в этом уверена, я знаю это.

Снолли достала дудку и начала дуть ноты наобум.

– Хм... а ты можешь сыграть что-то типа “тю-рлю-лю-лю-люр-рлю-лю...”?

Снолли заиграла случайную последовательность быстро и циклично. Я взял навесной зарубок, подвесил его перед собой.

Закрыл глаза. Гробовая тишина. Никаких звуков. Даже звуков дудки. Как так?

Я открыл глаза и словно вернулся с того света. Навесной зарубок лежал на полу. Снолли смотрела на меня, держа в руках дудку, уже не играя. Она спросила:

– Ну что? Что ты делаешь?

– Не знаю, – я поднял навесной зарубок и повесил обратно на шею. – Прост. Экспериментирую.

– И как?

– Будто бы потерял сознание на некоторое время. Я уронил зарубок?

– Да, разжал руку. Давай лучше не будем с ней извращаться, а то доиграемся.

– Да чё ты боишься, ничего не случится, уж я-то в этом разбираюсь. Дай.

Я выхватил дудку у неё из рук и тупо дунул изо всех сил.

“Один плюс точка... один плюс равно... плюс плюс минус...”

“Разве тебя мать крошки доедать не научила?”

“Меня отец научил есть так, чтобы не крошить”.

“Он каждый раз велит мне замерять окружность кружки”.

Я сплю наяву!!!

– П о ж е р т в у й м н е с в о ю п л о т ь ! . . – произнесло нечто ужасающее.

– А-а-а-а!!! Астральный зов! Ты слышишь его? Господь, помоги!!! – заорал я до хрипоты.

Снолли вырвала у меня из рук дудку.

– Говорила, доиграемся.

Вскоре мы добрались до Чурьбовки. Деревня располагалась у каменистой горы в лесу, только у другой горы, но том же в лесу. Меж домов проживало множество разнообразных деревьев. Воздух свеж, путь тенист, по веткам скакали белки, что для жаркого полдня – самое то.

– Насчёт возвращения домой... Не лучше ли продолжить жизнь с грязного листа? – предложил я.

Похоже, я погорячился с тем, что не вернусь домой.

– Только если убьём Споквейга. У тебя есть идеи, как?

– Нет.

– И у меня пока нет.

– Давай найдем трактир и пропустим в горло пару стаканчиков, – предложил я.

Мы быстро отыскали трактир на главной улице и зашли. Внутри было просторно, за столиками сидели утомлённые тяжёлой работой коренастые труженики.

– Это шахтерский городок. Почти всё население работает на местной угольной шахте, – присела за столик Снолли.

– А я-то думаю, чего все копчёные такие, – налил медовухи я в стакан.

– Эй, – крикнул нам бармен.

Я встал и подошёл к нему.

– Вы мне?

– Да. Кто вы такой?

– Я – Фруторут, почётный священник.

– По тебе видно, что не из простых. Работенка есть, хочешь подзаработать?

– Смотря что.

Бармен повернулся вправо и позвал кого-то. К нам подошёл отвратительно толстый краснощекий кощунственный мужчина в потной белой рубахе.

– Бахар, это Фруторут. И он не из простых, – продемонстрировал меня Бахару бармен.

– Фруторут, – произнёс рыготным голосом Бахар, – магией увлекаешься? Вижу, что увлекаешься, по тебе это особенно заметно... мда, хм...

– А кто спрашивает?

– Владелец угольной шахты, Бахар Хрунью, – возмущённо ответил он, затем наклонился к моему уху. – Короче, убрать надо одного человечка...

– Убить? Так вам это надо? Сразу бы и сказали. Кого?

– Зовется Нишиока. Тридцать два года назад он убил моего отца, и шахта перешла мне. Прошёл слушок, что некий “мастер Нишиока” прибудет и по мою душу.

– Мастер говорите? Ой, что-то не знаю. Давайте вы всё-таки как-нибудь сами, – вдруг перехотел я.

Я оставил их шептавшимися за моей спиной и сел обратно к Снолли.

– Они мне предложили убить “мастера Нишиоку”, – рассказал я ей.

– Кого? Мастера Нишиоку? Зачем?

– Вон тот жирный организм боится за свою жизнь. Я отказал. Мастерами абы кого не называют, с мастерами бодаться – жизнь свою не уважать.

– И правильно. Нам сейчас не до приключений. Ну, что, выпьем?

– Да, желудок расправить надо.

По стаканчику, и потом ещё разок.

– Бог смог, и мы сможем, – воодушевил я.

Ещё разок.

– В нашем мире счастливая жизнь – забвение, а хандра – озарение. Потому что мир наш – конченый, – деморализовала Снолли.

И ещё разок-другой. Окружающий шум приобрел монотонный характер.

– Стоит ли гибель тысячи мужей одной слезы скорбящей вдовы? – задумался я.

– Что ты несёшь? Это как бессмысленные пословицы про брови, – негодовала уже слегка прибухнувшая Снолли.

И на посошок. И по косячку.

– Охренеть, всё такое – такое, – поражался я.

– Ага. В точку.

– Как там меня называл Споквейг? “Сущий отрок”?

– Ха, да, чем бы, м-м-м... чёрт ногу не тешил, ей богу. А моя бабушка про нас, молодых, говорила: “Такие, как вы, должны собирать горшки в Ерусаламе”.

– Ха-ха-ха. Кажется, я обкурился до флуктуаций.

– В гонке упоротости ты всегда лучший гонщик, – отметила Снолли и задумалась. – Я тут сижу и думаю, а чё монах за работа, если он просто сидит и ниче не делает, мудрец что ли какой-то?

– Ты что, он же молится и о нас всех думает. Кстати, зачем было нужно так грубо прогонять Педуара?

– Да чё ты за него вообще вспомнил? Зачем так грубо? Спроси Лорда Ирдонта. Он ощутил на себе, что такое общение ради выгоды, когда купил хрустальный унитаз. Все вдруг стали набиваться ему в друзья. А местный владелец сети платных туалетов попросил руки его дочери.

– Эм... И какие выводы можно сделать?

– Что мир – конченый. Особенно люди, вроде того жирного мужика, что разговаривал с тобой и все одноумственные остальные, – Снолли посмотрела на Хрунью.

– Бахар Хрунью, – размеренно произнес я.

– Какой он омерзительный, фу. Как мой косный папа, да и все устье моей семьи... Среднестатистический отец только и делает, что пьёт, бьёт и бредит. А мой родной батя лупил меня, ещё когда я была в утробе матери, – Снолли замолчала, ненадолго призадумалась. – Знаешь, почему тебя Споквейг изначально так не взлюбил?

– Я тоже много об этом думал. Порой говорил: “Ты мой придаток, понимаешь?” А на следующий день: “Ты неэффективный”.

– Я тоже “не эффективная”, так что дело не в этом. “Делаешь по конец рукавов!” – кричал на меня.

– Ну, не знаю.

– Реальность беспристрастна, – Снолли навалилась локтями на стол. – Споквейг неисповедим. И весь жизненный путь холопа есть избегание вызывающих плохих ощущений вещей. Реальность беспристрастна, в этом всё и дело, понимаешь?

Я хотел сказать, что это не ответ, а фуфло, но она предвидела мою реакцию и, не дав и букве уст покинуть, разъяснила:

– За этим всем ничего замысловатого не кроется, в этом и глубинный смысл. Такие дела, – Снолли потянулась за следующей бутылкой в сумку. – Все такие. Достали, бесят, – она презрительно оглядела всех постояльцев.

– Отец считал, что у меня нет стержня... Я же считаю, что он есть, его просто надо нащупать, – вздохнул я и закрыл глаза...

Что же это такое?! Возник яркий и сочный образ в голове.

– Я вижу сны своего детства! Бананы султана! – пискнул я от эмоций.

– Пищишь как детская игрушка-скример, – заворчала сестра.

Судя по движению бровей, Снолли не разделяла моих красок. Она тоже прикрыла глаза, насупилась, и затем показала мне ещё более недовольный взгляд.

– Теперь из детства вспоминается только та стрёмная кукла, что подарил Спок... Я куклу ту очень боялась, от каждого её кашля вздрагивала.

– Но же есть в Споквейге что-то хорошее, – Снолли хотела перебить, но я не остановился, – вспомни, ты помнишь, он учил дерево играть на скрипке?

Снолли промолчала. Я продолжил:

– А в самом детстве, отец и мать говорили нам с Авужликой, что мы – гномы, поэтому маленькие, и что на самом деле они ненамного старше нас, и что высокие, потому что в отличие от нас они не гномы, а люди.

– И что мне теперь на дудочке сыграть?

– Ну что ты как обиженная снежинка?

– Я не обиженная, я заёбанная. С одной стороны, источник вечного пиздеца Споквейг, с другой – тупые говноглоты.

– Ты про кого?

– Про людей.

– Надеюсь, что не про всех, а то это как-то...

– Напиши это пожелание на листочке и положи себе под подушку, – разъязвилась прибухнувшая вечно сварливая Снолли.

Мы решили переждать ночь в Чурьбовке. Я спросил у бармена:

– Будьте добры, подскажите, где тут можно заночевать?

– У нас. Но вам не предоставляем.

– Что? Почему?

– Ты не уважил нашего босса, значит места тебе здесь нет.

Какой-то пьяный хриплый серощетинистый мужик за барной стойкой повернулся ко мне:

– Это чё, это ты Хрунью не уважаешь? Ты чё, попутал?

– Что попутал? – попутал я.

– У-у-у, ну все, это залет, пизда тебе.

– Э, ты чё, нах? – присоединился другой алкаш. – Очко с кулачок?

– Ща с вертухи пропишу, – подошёл ещё один.

Вокруг меня собралась пара алкашеских шаек. Обстановка накалилась, как всегда происходит в таких заведениях, на ровном месте. Сегодня я проколдовал кучу сил, и из-за экстренного призыва Зверя не могу рационально распорядиться остатками энергии и быстро истощусь до изнеможения. Нужно как-то выкручиваться.

– Мужики, ребят, а вы кто по жизни? – поинтересовался я.

– Мы братва, охраняем честь и жизнь Хрунью. А тебя щас за щеку драть будем, коль выёбист.

– Я натяну тебя на свою булаву! – выкрикнул кто-то сзади.

Надо их как-то отвлечь с этой темы. Я задал вечный вопрос:

– В чём сила, братья? Подсобите, вечный вопрос решить не могу, вижу, вы, мужики шарите.

– В бицепсах, – ответил один.

– Тебе показать? Вот, где моя сила: кулак, удружи, – ответил другой, плюнул на свой кулак и замахнулся, прищурив глаз для меткости.

Вдруг прозвучал командный голос:

– Берцуха! Иват! А ну угомонились!

К нам подошёл высокий рябой мужчина. Кстати, а куда запропастилась Снолли? Ну и ладно, похоже, всё разрешилось. Я поспешил поблагодарить незнакомца:

– Спасибо, что остановили это недоразумение, умный господин.

– Ты. Разберемся по-мужски, раз на раз.

– Да. Вот это по мне, пошли выйдем, – уверенно согласился я.

Я бодро пошёл к выходу, разминая руки, плечевые суставы, челюсть и таз, открыл дверь – снаружи стоит Снолли. Я кивнул ей, и мы дали деру.

Братва, помимо выкликов “стой, сука”, не стала преследовать нас, мы забежали за угол и остановились.

– Извини, что увильнула. Я сочла, что самому тебе с твоими фокусами будет проще выкрутиться. Но я была рядом, если что.

– Ну-ну, очень логично, я же бездонный магический колодец, – обиженно ответил я и, увидев, что потемнело, и потемнело уже так, что темнеть дальше некуда, расстроился, – придётся бичевать.

– Не надо бичевать, давай лучше попросимся в чей-нибудь дом, в благодарность денег предложим.

– Попробуем, чё, – приобнадёжился я.

Мы подошли к первому попавшемуся дому, к самому ухоженному на улице. Постучали. Дверь открыл подозрительно знакомый дядька...

– Ага, всё-таки обдумали моё предложение!

Вспомнил! Это тот бармен, что просил меня защитить Хрунью. А тот бармен, которого просил я о ночлеге, это уже, получается, другой человек, работают они посменно.

– Ваше предложение? А, нет, мы по другому делу. Предоставите нам ночлег? За скромную плату... – произнёс я такой интонацией, как бы ожидая отказа.

– Вы что, я не... а, ладно, впрочем, почему бы и нет. Проходите, – неожиданно пригласил он.

Я пошёл внутрь. Снолли дернула меня за рукав, я посмотрел на неё: она сделала предостережительный жест головой. Я сделал жест “да похер”. Она уступчиво кивнула, и тоже зашла.

– Не хотите поужинать? Проходите, присаживайтесь. Мы с супругой как раз за стол собираемся.

Мы прошли на кухню и сели за стол.

– Моя жена, Гипоциклоида, – познакомил нас трактирщик. – А я – Пиллтец. Но все почему-то зовут меня Менефей. У местных нрав имеется – для каждого кличку выдумывать.

Снолли шепнула на ухо:

– Смотри, они из тех, кто выставляют на полку кучу видов чаев, чтобы повыпендриваться, какой у них кругозор, какие они тонкие ценители.

– Вот, кушайте, – подала еду жена трактирщица.

– М-м-м, какое превкусие, – похвалил я еду загодя.

Итак, поели. Оказалось невкусно.

– Слушайте, могу я вас кое о чём попросить?.. – неуверенно произнёс трактирщик. – Как священника...

– У-у-у, понятно все, ну, давайте, выкладывайте, хах, – саркастично позволил я. Снолли хихикнула.

– У нас на днях родился ребёнок...

– Крестить надо? Тьфу, да плевое дело.

– Нет-нет, дело в том, что... Пойдёмте, лучше покажу его вам.

Я, Снолли и трактирщик с женой поднялись на второй этаж, открыли дверь в детскую, подошли к кроватке, а там – маленький уродец с огромной страшной головой и выпученными глазами.

– У вас родилось чудище – ребёнок гидроцефал. Такое иногда случается.

– И что с ним делать? – удрученно спросил бармен.

– Только сжечь, иначе вырастет монстр. Вообще, проблема не в ребёнке, а в вас. Дети-чудища зачастую рождаются у тех, кто серьёзно нагрешил. И пока вы не искупите свои грехи – нормального человека не родите.

Вдруг жена разрыдалась. Сквозь слезы она вымолвила:

– Это я виновата... Во время беременности я увлекалась чёрной астролатрией – поклонением космической пустоте...

– И нахрена только?.. – тихо под нос пробормотала Снолли, хозяйка слов не услышала.

Супруга сказала:

– Насколько я знаю, это тяжкий грех, с точки зрения краясианства. А я ведь крещеная.

– Да, это так, однако дело тут не в краясианстве. Ваше имя – Гипоциклоида. Во времена античности такие имена давались потомкам древних цифрокладов. Мой отец учил меня цифропокладистости. Он говорил, что Математика – царица наук, и, как царица, однажды она велела казнить собственную мать – Астрологию. Её сестра, Физика, должна была исполнить приговор, но та не смогла причинить ей никакого вреда. Тогда Математика велела предать Астрологию забвению, устроить ей всеобщий бойкот. После такого Астрология решила навсегда оставить их, и, уходя, сказала, что ей жаль оставлять их одних в замкнутой вселенной, и что сама найдет себе новую семью. Для цифрокладов всё, что касается астрологии и астрономии – греховно. Сами понимаете, что занятия чёрной астролатрией спровоцировали не только гнев Божий, но и гнев древних математиков.

– Что же мне делать? Вы мне поможете? Пожалуйста, помогите!

– Ох, я так вымотался... Ну ла-а-адно, так и быть. Но это обойдется вам в девяносто пять монет.

– Что вы собираетесь делать? – спросил хозяин.

– Просить прощения Биссемпетеля, древнего мыслителя, математика.

– Каким образом?

– Вы совершите акт самообоссания.

– Что-что, простите? Не расслышал, ха-ха-х, – оглянул он свою жену, которой было не до смеха.

– Вы помочитесь себе на голову. А я призову дух Биссемпетеля, чтобы он засвидетельствовал сей процесс и даровал прощение.

– Но как я себе на голову... Может, использовать чашечку?.. – колебалась Гипоциклоида.

– Нет, моча должна быть свежевыпущенной. В этом вам может помочь ваш муж, – я оглянул всех присутствующих: Снолли смотрела на меня как на блаженного, и то ли с едва заметной улыбкой, то ли в шоковом параличе лицевых мышц. – Ну, что ж, можете приступать прямо сейчас. Приготовьтесь, я дам сигнал.

Жена трактирщика села на колени, муж достал причиндал и направил его на маковку своей дорогой супруги. Снолли бормотала матюки.

Я сосредоточился на мысли. Напрягся. Из последних сил запускаю сигнал.

Здравствуйте, господин Биссемпетель, давно не виделись.

“Не важно какое это число, важно какого цвета его цифры”.

“Ты случайно не видел мою точку координат?”

“А теперь построй мне микроугольник”.

– Обоссы себя, – велел Биссемпетель.

– Себя? Но я же ничего такого не...

– Ты нарушаешь законы её величества Математики. Кто сегодня открывал червоточины? Мнимые числа запрещены для непосвящённых! – топая ногой на каждое предложение, отчитывал древний математик.

– Да, но... мы же уже договорились, ведь так? Когда я был ребенком, мой отец Споквейг Дархенсен облил меня мочой гремучей змеи, а я дал клятву верности...

– А-а-а, припоминаю, да, запамятовал... Хм... Но погоди, ты же должен был регулярно молиться!

– Нет, мы же, ну, обусловились, что я отплачу вам по-другому...

– Врёшь!

– Нет-нет, что вы!

– Как ещё “по-другому”?

– Я... я буду питать ваших последователей излишками своей духовной энергии, нося на груди знак “равно”.

– А, ага. Хорошо. Так, а почему на тебе нет знака?!

– Вот же он, – я показал ему навесной зарубок, что висел у меня на шее.

– Это не знак “равно”! Голову мою дуром заговариваешь?!

– Это – многофункциональная штуковина, она может играть роль знака “равно”, что, собственно, и делает.

– Врёшь, падла!!!

– Да нет же, клянусь!

– Врёшь!!!

– Клянусь! Клянусь, что не вру!

– Ну, смотри у меня! – пригрозил Биссемпетель кулаком и исчез прочь.

Мой дух вернулся в физическое тело. Жена трактирщика, мокрая, сидела и рыдала.

– Ой, да чего ты разнылась-то, подумаешь, ха-ха? – успокаивал её муж, безнадёжно пытаясь преподнести ситуацию как шутку, что выглядело ещё более жалко.

– Дело сделано, – хлопнул я в ладоши и потёр ими. – Не забудьте только сжечь ребёнка. Это важно.

– Спасибо вам, Фруторут, – промолвила жена, – я чувствую, как будто камень с души, ей богу.

– Чепуха, вам показалось, – ответил я, – а теперь, с вашего позволения, нам нужно отдохнуть, у нас был тяжёлый день.

– Конечно, я покажу вашу комнату, прошу, ступайте, – пригласил Пиллтец.

Хозяин дома сопроводил нас до спальни на втором этаже. Комната была нормальной. Разве что единственное окно – ромб. И кровать стояла не в углу или у стены, как обычно, а в случайном месте посреди комнаты, причём наискось. Мы остались со Снолли наедине. Оба уселись на край кровати, она задула свечу.

– Это прикол такой? – спросила Снолли.

– Нет, я и вправду снял с неё проклятие. Прикинь, я призвал Биссемпетеля, а тот разгневался на меня за то, что законы Математики перестал соблюдать, представляешь? Маразматический дух хотел меня самого самообоссание заставить провести, а я ему набрехал про то, что предоставляю часть своей энергии его последователям с помощью навесного зарубка, ах-ах-ах-ах! И он поверил! – уморительным тоном, сквозь смех, произнёс я последнюю фразу.

– Ёб. Твою. Покойную. Мать... Не с огнём ли ты, часом, играешь?

– Играю, с тех пор как паломничество в геенну огненную с Инфернусом совершали, и я овладел силой инфернального пламени. Могу им жонглировать и лопать стекло.

– Ты понял, о чём я, так что клоуна выключай, жонглера, блядь, адского.

– Этот чудак нихрена не помнит, да и ничего он мне не сделает. Споквейг никогда его не боялся.

– Это не аргумент, Споквейг никого не боялся. А как же ребёнок-мутант?

– Мутант родился, потому что мамаша его занималась чёрной астролатрией, а где чёрная астролатрия, там и звёздное излучение. А звёздное излучение в губительно для здоровья.

– А причём тут тогда проклятие?

– Какое проклятие?

– Ты сам только что сказал, что снял проклятие. Или ты всё-таки прикалываешься мне тут? – с подозрительным прищуром произнесла Снолли и в возмущении плотно сомкнула тонкие губы.

– Не-не, я серьёзно. Ну, не проклятие, “вину” типа с неё снял, за предательство. Она же от рождения цифроклад, а занималась астролатрией.

– А что ей от этой “вины”, если монстр у неё родился по причине звёздного излучения?

– Ну... Ну, это... Мало ли, что.

– Ты развел их на деньги?

– Нет. Да. Нет. Не знаю, – сдался я. – Я сам не до конца понимаю, что за херню я только что сделал, но, в глубине, мне кажется, я им помог.

– Ладно. Давай лучше перетрындим о Споквейге. Зачем он надругался над священной дочерью Саянгубая? Почему к нам прибежал их боевой бык? Кто написал кровью то пророчество в погребальне, и если это Споквейг, то что он этим хотел донести?

– Не знаю не знаю. Спросим у него?

– Рассчитываешь услышать внятное логическое объяснение от Спока? Он ответит что-то вроде: “Я прозрел! Я вижу эту жизнь насквозь! Скоро в мире занавес, а я хочу подготовить к нему свои окончания”.

– Так или иначе, только у него и остаётся выяснять.

– А, и ещё, откуда там был чёрный хлебник?

– Вот я и сам понять не могу! Должно быть, хлебники связаны с Маячащими? Ну да, вполне возможно, кулоны у Маячащих масонские, сатанинские, а хлебник принадлежит краясианской церкви.

– И какая же здесь связь?

– Ну, Инфернус говорит, что самые верха властителей сатанизма и краясианства тесно переплетены между собой и представляют круг “просвящённых”.

– Разве их идеологии не противоречат друг другу?

– Вообще, некоторые поговаривают, что противостояние – большой спектакль, притворяемый верхами для удовлетворения скрытых целей.

– Каких?

– Совместно проворачивают, что-то, связанное библейскими пророчествами... Не знаю. Никто не знает. Сам Инфернус сказал, что духовные пути по карьерной иерархии как преданного послушника краясианина, так и сатаниста, в конечном счете, приводят к одному и тому же – к некому божеству, просветляющему разум и дарующему им силу, власть, талант и даже всеобщую любовь и признание. Такие “просветленные” собираются в общество иллюминатов, которые вместе занимаются тем, что выше всех рулят на земле.

– Думаешь, Инфернус прав?

– Ну, звучит правдоподобно.

– Так, но всё равно не понятно, откуда чёрный хлебник знал, что ты придешь к Маячащим. Кто кроме нас мог знать об этом? Только Споквейг. И, наверное, Зултан.

– Значит Зултан и донёс на меня хлебникам.

– Но зачем это ему, если мы должны были забрать у него дудку? Он же не за просто так её отдаёт, там какая-то сделка.

– Короч, не знаю, давай завтра. Спать хочу, – я лёг в кровать. – Положу-ка подушку я под ушко.

– А я вроде хочу, а вроде не хочу... – раздумывала Снолли.

Сестра курнула гипноцвет, чтобы “ярко красочных картинок подсознанно повоображать”, тоже легла рядом и задала последний предсонный вопрос:

– На каком боку тебе лежать удобнее?

– На левом, – завошкался я.

– Мне тоже, – ворочалась Снолли.

Подушка неидеально квадратная, пришлось локтем измерить, чтоб поперёк положить, а не вдоль, ведь так удобнее.