Текст книги "Хигналир (СИ)"

Автор книги: Curious Priestess

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 32 страниц)

– Как избавиться от проклятия, заодно изгнав дух усопшего? – соединил я два вопроса в один, чтобы, если вдруг можно задать только один вопрос, получить ответ сразу на два.

– Есть множество способов снять проклятие. Иногда самый действенный путь – это уничтожение... духовного источника проклятия. Если присутствие чьего-то духа... – очередная нудная пауза, – обусловлено этим проклятием... то... избавившись от истинного источника... – долгая пауза, – можно ожидать уход... этого самого... духа... – полушёпотом он выхрипел последнее слово, что в сочетании с акустическими особенностями церковного зала вводило меня в какое-то гипнотическое залипательство.

– Благодарю... – начал я, но, как оказалось, дед ещё не закончил реплику.

–...поскольку узы... связывающие его с нашим миром... будут разорваны.

Выждав время, чтобы убедиться, что тот действительно закончил говорить, я учтиво поблагодарил его:

– Ну, это и так было понятно. Не нужно объяснять всё настолько подробно. И медленно! Но всё равно спасибо!

– Внимай великую истину: место, где стоишь ты, где стою я, где стоит это сооружение, сейчас, оно определяется тобой лишь образом... в твоей голове. Содержание образа зависит не столько от церкви, сколько от тебя самого. А ты знал, что на самом деле...

Больше слов я не расслышал, поскольку уже вышел наружу. Нужно поскорее вернуться домой, рассказать Снолли, что для избавления от проклятия, как я понял из слов еретика, нужно убить этого подонка Гъялдера, что проклял род наш и землю.

По дороге назад я вновь чувствовал, что какая-то никчемная секта снова помогла больше, чем краясианская церковь все эти годы, что я ей посвятил всецело и слепо. Время от времени я отгоняю подобные мысли. Однако с момента, как я приехал, я стал чаще размышлять о “таких вещах”. Надеюсь, мои думы не привлекут внимания Господа.

Возвращаясь домой, я многое обдумал. Снолли была моей сводной сестрой. Мой отец, Споквейг Дархенсен, не хотел раскошеливаться на домработницу и где-то как-то удочерил маленькую Снолли Йонт. Тогда мне было семь. Ей четыре. Не смотря на свой неживотный склад ума, даже он не мог научить её выполнять простую работу по дому, поскольку Снолли оказалась на редкость хитрой, ленивой и изворотливой. Однако он не стал выдворять её, нет, напротив, он увидел в ней “дюжинку здравомыслия” и начал муштровать её своими сумасбродными здравоучениями. До появления Снолли отец пытался “выклопить”, как он выражался, из нас с Авужликой “круговерти угловатые в головах ваших”, но ничего у него не выходило, ничего он так и не “выклопил”. Споквейг рассказывал нам всякую ерунду про пещерный геноцид, про лютых речеволков. Строил помещения для чисел, чтобы “всем чисел хватило”, возводил огромные идолы и избивал их булавой, чтобы “боги не выпендривались мне тут”, совершал бесчисленное множество безрассудств. Только Снолли из его слов улавливала какой-то смысл. И вот однажды, семнадцать лет тому назад, он собрал нас троих и, пожав плечами, сказал, что так уж получилось, все мы теперь как бы прокляты. Также пожелал, чтобы я с Авужликой поскорее “свалили куда-нибудь, желательно навсегда”, а то у кого-то в курятнике свадьба, и нужно заселить молодожёнов, а свободных комнат для интеллигенции не хватает. По его словам, всё равно мы “растеряли свои промежуточки междумысленные” и не можем оправдать отцовских надежд. С тех пор он совсем из ума выжал последние капли логики с кровью и погрузился в безумие. Проклятие. Проклятие охватило его и тех, кто жил с нами. Произошло что-то странное. Никто не мог объяснить, что именно изменилось с того рокового дня, когда какой-то загадочный религиозник по имени Гъялдер проклял Хигналир. Всё стало как-то не так и хуже. Атмосфера перевернулась, необъяснимо и кардинально. И я заметил кое-что: Снолли – единственная, кто никогда не сетовала на проклятие в отличие от всех жителей Хигналира.

Увлечённо изучая воспоминания, к которым так давно не прикасался, я добрался до дома. Нужно идти библиотеку. В самой ли церкви была причина или же в старике, но волнение по поводу “всепоглощающей тьмы” сменилось любопытством.

Я храбро отворил дверь в библиотеку. Снолли всё ещё была там: она сидела на полу и рисовала мелом дьяволов и гусей, изрыгающих злаки. Внутри было душновато, скорее всего, из-за здоровенной лампы и двух тоже далеко не маленьких, что ярко освещали длинное помещение с полками поперёк стен, расписанных в оккультическом интерьере.

– С какой ещё “тьмой”? – проронил я дрожащим голосом, хотя обещал себе, что буду тверд.

– Что? О чём ты? Пришло время рассказать тебе правду о нашем проклятии, – произнесла сестра, не отрываясь от своего занятия, – может, тогда ты поймёшь, зачем я убила Спока.

– Ты убила Споквейга? Зачем? И курицу ты тоже убила? Хотя чёрт с ней, с курицей.

– А почему ты подумал, что курицу убила я?

– Ты же убийца, значит, вот и убила. Ты и меня убьёшь?

– Дай мне немного прояснить ситуацию, и ты сам сможешь ответить на все эти вопросы, – она прекратила рисовать очередного гуся.

– Тебе нужно убить Гъялдера! Если хочешь избавить нас от проклятия, разумеется, – рассказал я, сомневаясь в этом. – Дед-сектант из “Иконы Смерти” поведал, что, если уничтожить исконный источник, то... связи... духа... тоже исчезнут... вместе с духом.

– Где ты находишь эти свои грёбаные секты? Зачем слушаешь “дедов-сектантов”?

– Дед выглядел мудро и положительно воздействовал на меня. После общения с ним я как будто почувствовал, что по телу пошла волна самоосознания. Я о многом задумался и... о, погоди, вот, кажись, опять волна пошла. Прям по голове идёт... пешком, по спине... Ах, пошла, пошла... Я что-то осознаю своей макушкой... да, кажется... я... я просадил целых восемь лет своей жизни, потратив их на служение Господу, – с горечью заключил я.

Снолли, задумавшись, кивнула, произнеся краткое “хм”.

– Дело не в деде сектанте, а в пошатнувшейся вере. Вера сдерживала твоё проклятие. Но проклятие оказалось сильнее, – с таким видом, как за между прочим, объяснила она.

– Что ты сейчас сказала?

– Твоё самосознание. Ты чувствуешь, что уверенность медленно истощается под натиском аргументов твоего “проклятого” разума. Ты можешь объяснить, в чём именно заключается проклятие? Что конкретно поменялось с тех пор, как нас прокляли? Однозначно никто не сможет ответить. Но как по мне, ничего вокруг не изменилось, изменилось лишь наше восприятие окружающего нас мира. То есть разум. В моём случае, в лучшую сторону. Прими это проклятие как дар, и твоя судьба будет уничтожена.

– Э... чего?

– Будь уверен, ты добровольно порадуешься этому. Тебе захочется искоренить в себе ещё что-нибудь не нужное: инстинкт, предрассудок, эмоцию, суждение, умозаключение, привычку, принцип, веру – любой барьер, что постоянно контролирует мысли, ограничивает. И тогда ты, говоря твоим языком, “очистишься”, – она намеренно скорчила глупое лицо, – обретешь “истинную свободу”.

Снолли с трудом даются громкие устойчивые выражения, вроде “истинной свободы”.

– Но проклятие проявило в нас грешную натуру!

– Прими себя таким, каким являешься. Старания измениться тщетны: ты останешься таким, какой ты есть в самой-самой глубине души.

– Когда ты уверен в том, что “ты такой как есть, и ничего не попишешь” – то это называется оглупление, тупиковое заблуждение.

– Все мы в душе грешники для Бога, такова природа нашего естества. Наше проклятие вероломно избавляет от лицемерия, скрывающего правду от нас самих. Понимаешь?

– Даже если так, то зачем было проклинать нас проклятием, которое является “даром”? Да и как же Споквейг? Он тоже принял его как дар? Поэтому он слетел с цепких плеч здравоумия?

– Так уж сложилось, что Спок является эпицентром проклятия. И причиной. Ему досталось больше всех. Все остальные жители оказались вовлечены чуть позже, и, как мне кажется, отчасти самим Споквейгом. Проклятие будто проходило сквозь призму его больной идеологии. Насколько мне известно, Гъялдер призвал того, кто проклял Спока, а Спок, сам того не ведая, потому что двинутый у нас батя, распространил своё проклятие на всех нас, излучая его как... как хренов излучатель. Проклятие исказило его разум настолько, что он уже не мог мыслить в привычном для нас понимании. Помнишь, отец учил нас, что всегда нужно пытаться думать, рассуждать правильно, хоть он и не мог объяснить, как именно? Проклятый разум нашего отца всё ещё излучает безумие даже после смерти.

– Рассуждать “правильно” значит сойти с ума как он, полагаю?

Снолли пожала плечами, поднялась с пола, отряхнулась и подошла к полке. Она достала толстенную книгу под названием “Чтобырь”, открыла её и начала перебирать страницы. Через несколько секунд заговорила:

– Смотри, описание подходит. Это то самое проклятие казначея Горнозёма. Спок ушёл в мысли настолько глубоко, что увидел мысль на элементарном уровне, – Снолли внимательно вгляделась в книгу и прочитала, – на уровне неких “плотностей определённой частоты и определяющих их осознаваемых отсутствий плотностей”. Похоже, это и свело его с ума. Тут ещё про это есть история из жизни одного из последователей Графа.

– Что ещё за казначей Горнозём?

– Думаю, Гъялдер – приверженец идей Горнозёма, поэтому он призвал его за счет средств из своей казны.

– То есть, чтобы изгнать дух Споквейга, надо убить Горнозёма?

– Вытряхни уже из башки своего деда! – Снолли охнула. – Это невозможно, он, должно быть, чуть ли не бог. Но способ есть. Исходя из того, что написано в книге, я советую тебе изгнать мёртвого Споквейга из нашего мира, чтобы тот мог свободно погрузиться в пучину самоосознания, где закончит своё погружение в хаос. И после этого ему удастся вырваться оттуда.

– Вырваться? Куда? А дальше что?

– Ну, это уже зависит от Спока.

Мы замолчали. Атмосфера перещёлкнулась в одночасье. Стало неловко дальше засыпать её расспросами.

– Получается, и куры, которых он учил писать пером, тоже прокляты? – спросил я.

– Забавно, да?

– Ага.

Диалог приобретал завершающую интонационность, как когда вы уже расходиться собираетесь, и это понятно само собой. Наверное, это произошло потому, что Снолли резко дала чрезмерно краткий ответ, когда мне полагалось предоставить исчерпывающие объяснения на столь широко разинувшиеся как рты голодающих детей при виде копченой свинины вопросы. Ах, вот значит, как она это делает, что никто ей не докучает и не донимает, когда в дом приезжают настырные и излишне разговорчивые гости.

– Разум животных и некоторых простолюдин “подысказился”. Теперь наши зверушки проявляют больше признаков сознательности, чем обычно, и, типа, общаться научились. Да-да, охренеть можно. А у людей от общения с животными крыша едет. Она у них и так едет, а так ещё больше едет. Да и простые жители вдруг дохрена занятыми стали, проекты какие-то обсуждают, – Снолли сморщилась и вдумчиво нахмурила брови, – идеи у них, помимо работы, а работу свою теперь ненавидят. Зато обязательства выполняют в два раза быстрее, чтобы поскорее разделаться и заняться личными делами. Всё это устраивало Спока даже несмотря на снижение качества труда. Потому, что Спок увидел потенциал, – особо выделила она слово “потенциал”, – и стал учить люд всякой херне. Никому эта херня его бессмысленная не нравилась, но какой-нибудь бредятины все же могли нахвататься, и многие мысли Споквейга входили у них в обиход. А потом уже и животных учить стал...

– Да-а-а, по-о-омню. За девять лет, что меня не было, я смотрю, всё вот это вот стало заметнее проявляться.

– Да ещё бы, раз в несколько сильнее, чем тогда. У нас тут пиздец, по правде говоря, ты не замечаешь?

– Да, замечаю, я заметил, атмосферка – да. Я всякого повидал, но тут...

– Хорошо, что видишь. Другие не видят. И я как будто одна с этого так охереваю. Хоть по мне и не видно, – она скромно почесала лоб.

– Да они просто привыкли, чё ты, – подколисто ответил я и надумал тотчас отправиться уединённо грузиться на тему религии у себя в комнате. – Ну, это, пока давай.

– Давай, до свидулек.

Я расстался со Снолли и отправился к себе. Пошёл раскладывать и переставлять вещи по комнате, чтобы там всё по-своему было.

Нахрен всё! Я решил, что больше не поверю всерьёз ни в одну религию. Я всегда знал, кто босс во всеобщей системе мироздания, и что с того? Разве мой выбор есть нечто большее, чем примыкание к сильному из божеств под страхом кары? Кому бы я ни поклонялся, порой, в глубине души, неосознанно, я чувствовал, кому принадлежу – краясианскому Богу, но в глубине глубины души я так и не смирился с этим унижением. Ища очищения, я нагромоздил на спине своей души только больший багаж проблем.

Всё, нахрен багаж! И считал я своё убеждение искренним лишь потому, что недостаточно глубоко зрел внутрь себя, теперь же вера теряет смысл. Остаётся окончательно признать это перед самим, и только. Не стану отныне читать молитвы, о том, чтобы Джейс не покалечил, чтобы душу Бог не поглотил. Больше никаких прошений “об избавлении от необходимости в кровавых подношениях Царю небесному”. И пора бы уже побороть эту привычку каждый раз думать: “А что подумает Бог, если узнает, о чём я думаю”, а то она меня, прости господи, с ума сведет, ей богу.

Ночью мы все снова собрались вместе. На этот раз на кухне, по инициативе Фродесса.

– Садитесь, угощайтесь! Зачем стол, если на нём нет еды, – провозгласил Фродесс и, как всегда, приступил обжираться по самые щиколотки.

Остальные присоединились к трапезе. Я был сыт по горло одним лишь голодом, потому не стал есть и сразу приступил к колдовству. Я взял необходимые ингредиенты и сложил их в одну чашу. Действия я совершал в темноте, стоя в отдалении от свечи на кухонном столе. За другим, куда менее кухонным, столом.

Ко мне подошла Снолли и с интересом стала наблюдать за манипуляциями. Неотрывное присутствие пристальной сестры отвлекало, но я старался просто её не замечать.

– Как тебе помогут эти вещи? – указала она рукой на чашу, чуть не заехав по яйцеводу рукой.

– Я так настраиваюсь на нужный духовномысленный лад, чтобы отпугнуть логику, как это делают шаманы-травокуры.

Едва я отмахнулся от ненужных мыслей и продолжил дело, как Снолли взяла капусту и начала громко грызть. Из-за неё вместо необходимых образов в голову приходила одна сплошная овощная спекуляция.

– Почему сама не изгонишь призраков, раз уж всё знаешь? – брякнул я.

– В отличии от тебя, у меня нет неведомых способностей.

– Что, а у меня они есть?

– Да ты даже выглядишь как настоящий маг: ходишь в огромном балахоне со звездами, носишь длинные волосы, а когда разговариваешь, жестикулируешь руками так, словно низвергаешь бури. Да и по ночам тебя посещают древние языческие Боги, демоны, волхвы, Актелл... Кстати, зачем к тебе ночью ходил Актелл?

– Ничего такого, просто как приходит мужчина к мужчине ночью, а теперь отойди, мне нужно сосредоточиться, – сказал я и отмахнулся от Снолли огромным рукавом со звездами, который я предусмотрительно надел на случай, если меня будут упорно отвлекать.

Вот она, успешная концентрация, как учили меня тому галлюцинации, когда я лежал при смерти из-за того, что, ударившись головой о золотую робу проповедника церкви “Братишки Джейса”, откинулся прямо на алтарь с чашей с кровью жертвенного крещённого барана.

“Деньги, что укрепят дух наш единый, да пожертвуются Господу, дабы почтить, посему требую вас сложиться для мастера моего Инфернуса”.

“Но зачем ты носишь знак «равно» на шее?” “Мой отец, Споквейг Дархенсен, учил меня математике”.

“Говорят, его освятили насмерть!”

“Кто-то закрестил его до смерти... Скольких он ещё закрестит?!”

“А-ар-р, вперёд в астрал! Р-ра-ар-р-р-р!”

Магический ураган старых воспоминаний, нахлынувший и окутавший разум, затих... Я снова ощутил себя стоящим в комнате. Я осмотрелся: все были потрёпаны и перепуганы. Только Снолли сидела за столом и, зажмурившись, залпом пила настойку. Не закусывая.

– Вот и всё, – подытожил я.

– Какое неистовое заклинание, – медленно проговорила изумлённая Авужлика слева от меня, хотя разговаривает она обычно быстро. – А как это “освятить насмерть”?

Я что, бормотал? Опять контроль потерял, когда колдовал. Вот за этим мне и нужна концентрация, а в голове спекуляция овощная, о чём я и говорил.

– Потом скажу. Как думаешь, всё получилось? – обратился я к кому-нибудь, кто ответит.

Тяжело дыша, ответил Фродесс:

– Ещё бы! Споквейг пронзительно застонал на весь дом, потом каким-то боком перемешал окна по стенам, – указал он своим кожистым пальцем на место, где раньше было одно из окон, теперь оно находится между кухней и гостиной. – Вселился в кресло и, очевидно, полностью овладев, носился по всей комнате, пока кресло не разбилось вдребезги... В конце концов материализовался, воспламенился и с воплем исчез, оставив прожжённый замёрзший след на ковре вон там.

Я протёр лицо и вздохнул. Мои руки потрясывало от напряжения. Я присел на стул и увидел на полу лежащего молодого человека.

– А это кто? – спросил я, указав тупящим взглядом на парня.

– Ах, да, – Фродесс сделал энергичное движение, подобно тому, как бык стряхивает с себя воду, – на том кресле сидел Актелл, он пострадал.

– С ним будет всё в порядке, не беспокойся, – утешила меня Авужлика, с некоторым драматизмом положив руку на моё вероисповедальное плечо.

– Не похоже, что всё будет в порядке, – пробурчал я, направляясь к выходу во двор, – а может и будет...

Хотелось вдохнуть свежего ночного воздуха.

Висел холодный туман. Я сел под ним на одинокую ступеньку (веранда была всего на ступеньку от земли) и задумался. Я прокручивал разговор со Снолли в библиотеке, и у меня появилось предчувствие, что Снолли затеяла что-то серьёзное. Сколько она ни разъясняла, так и не понял, зачем она убила Споквейга и просит изгнать его дух. Для того, чтобы он закончил “путь погружения в хаос”? Что это значит? Всё это звучит несуразно, но, сдаётся мне, в этом и впрямь есть какой-то смысл... Только вообще не понятно какой.

Долго я сидел, в темноту глядел, пока не начало клонить ко сну. Все должны были разойтись по кроватям. Я встал и поплелся к себе в комнату с надеждой, что в эту ночь не будет какого-нибудь дичайшего мракобесия с языческими богами и Актеллом, и я смогу хорошенечко насладиться сном. Обожаю спать настолько, что сплю даже во снах.

К несчастью, на этот раз пришли, а точнее приехали, на огромном велосипеде два брата бога-акробата. Они аккуратно поздоровались со мной за ручку и одобрительно похлопали по спине. Через некоторое время я очутился на плече бога, стоявшего на канате... протянутом над бездонным ущельем! Дул и тревожно засвистывал за уши неистовый суховей. Балансируя могучими усами, бог уверенно шагал вперед. Второй бог-акробат жонглировал лошадьми-атлетами, исполнявшими в воздухе разные трюки, которые они, сразу видно, оттачивали долгими и изнурительными тренировками.

Вдруг прямо позади меня раздалось оглушительное трубение! Я обернулся – сзади меня по канату шёл слон! На спине у него сидел ещё один бог-атлет, он показывал свои огромные бицепсы. Я отвернулся от него, но он окликнул меня:

– Эй, щуплый! Знаешь, как устроена вселенная? Знаешь, почему светят звезды? А откуда берется радуга? В чём смысл человеческой жизни? Ты можешь мне ответить, а? Можешь или нет?! – закричал он мне, активно работая мимическими мышцами.

Из-за свиста ветра я с трудом разбирал его слова.

– Нет, особенно сейчас я ничего не понимаю! – крикнул я свой ответ, но его сдуло ветром.

– Я поведаю тебе величайший секрет! Прямо сейчас! Мудрость богов станет доступна тебе, смертный! Этот день станет самым важным днем твоей жизни, да что уж там, в жизни всех твоих предков вместе взятых! Готов ли ты услышать божественную тайну? – громогласно произносил бог.

Цепко держась за шею языческого бога, трясясь от страха свалиться в пропасть, я неуверенно кивнул.

– Всё, на чём зиждутся пространство и время, день и ночь, жизнь и смерть – это спорт, парень! Спорт – вот то, что лежит в основе бытия, в основе всех законов физики и морали. Все боги регулярно занимаются спортом, ведь спорт... спорт – это всё, – гордо провозгласил божественный акробат, затем достал откуда-то 128-килограммовую гирю, вскинул на плечо и с трудом приступил поднимать одной рукой. Он покрылся испариной, поморщился и спросил:

– Ты же любишь спорт?

– Да-а, люблю! Сам занимаюсь, всем ребятам советую! – отчаянно врал я.

– Это хорошо, значит, ты не так безнадёжен, малыш! Теперь я покажу тебе кое-что, глянь, как я накачался за последнее тысячелетие… – сказал он и приступил раздеваться.

Я вскрикнул и вскочил в своей кровати в тревожном поту.

На всякий случай я сделал зарядку и вышел на утреннюю пробежку. Побегав минут пятнадцать, вернулся домой в ещё большем поту, принял ванну и сел на кухне за стол на прием к пище. К завтраку присоединилась Авужлика.

– Доброе утро, Лэд. Кто приходил на этот раз? – с интересом спросила она.

– Привет, – очень сонно поздоровался я. – В этот раз были боги-акробаты. Они показывали мне такие трюки со своим телом, о которых тебе лучше не знать.

Откуда ни возьмись появился Актелл:

– Какие трюки? Можешь показать?

– Так ты в порядке... Что вчера произошло? – изобразил я беспокойство, только чтобы сменить тему.

– Ах, да, вчера я сидел на кресле, которое понеслось по кухне, – он промахал траекторию своего полета руками, – слетел с него и ударился, – он подошёл и шмякнул ладошку об стену. – Перед столкновением я жестом успел всех предупредить, что со мной всё будет в порядке, чтобы не волновались.

– Буду ждать тебя на нашем секретном месте, нужно кое-что тебе рассказать, – шепнула мне Авужлика и ушла, оставив нас с Актеллом наедине.

Жестом бутерброда я дал понять, что помню, куда идти.

– Где твой балахон со звездочками, как у мага? – продолжил беседу Актелл.

– Я выгляжу в нём глупо.

– Тебе в рясе хорошо. Ты в ней такой мужественный и в меру сексуальный, ну, по-правоверному, в рамках приличия.

– К чёрту всё это, я больше не верую в Джейса и его байду!

– Что? Хах, да ладно. Рад, что ты образумился. Скажу по секрету, мы все подумали, что ты с ума сошел как твой отец.

– О, а чем вы тут занимались всё это время, что меня не было?

Глядя в потолок и разглядывая карнизы, задумчиво прислонив палец к подбородку, он начал полный неуместно выразительных экспрессий рассказ:

– Фродесс, как и всегда, готовил, следил за хозяйством: скот, огороды – всё это было под его ведомством. Споквейг, как правило, сидел в кабинете, придумывал самые невероятные проекты, которые мы опосля осуществляли. Авужлика стала военным стратегом, ну а я...

– Подожди, что? Военным стратегом?

– Во времена войн Авужлике пришлось командовать нашими бойцами, она показала себя выдающимся полководцем! А ведь по ней сразу и не скажешь, согласись.

– Во время каких войн? Вы воевали с кем-то?

– Ну, конфликтов, да. По округе в глубинах леса стали водиться страшные существа. А вождь клана “Вероломные выходки” без объявления войны устроил серию грабежей на крестьянские селения. Ты в курсе, что король теперь брезгает взимать проклятые деньги с Хигналира? Ну и защита его, ясное дело, на наше поместье более не распространяется, – Актелл развел руками, не вынимая их из карманов. – Нет денег – нет покровительства. Так Хигналир стал сладкой мишенью для всяких негодяев: политиков, богатых семей с голодными зубастыми кошельками, кочевых варваров и краясианской церкви. После того как Лиат Дархенсен умер, не кому стало вести войско. Авужлика не успела своевременно отказаться, так как была слишком занята делами, вот должность и досталась ей. Но, как бы то ни было, она оказалась мудрейшим стратегом! В сравнении с Лиатом – так особенно.

– Подожди, что? Лиат погиб?! – новости поражали меня одна за другой.

– Так ты не знал? Что, не заметил, что брата родного нет?

– Я думал, он в каком-нибудь увлекательном путешествии… Как он умер?

– Лиат был довольно вспыльчивым, сам знаешь. Говорят, что он повздорил со Снолли, из-за чего разозлился настолько, что его голова потрескалась.

– Не может быть!

– Ещё как может, я сам видел его голову. Потрескалась так, словно по ней молотом ударили.

– Так может, по ней ударили?

– Ай, не говори глупостей, Споквейг сказал, что нам всё равно не узнать правду, так что “не распутывайте паутину, которую мы с пауками ещё даже для вас не сплели...”

– Ладно. А Снолли чем занималась?

– Не знаю. Вроде бы как всегда – ничем.

Этот разговор полностью перевернул моё представление о том, что тут было. Атмосфера этого места разукрасилась ярче. Я уже по полной жалел, что оставлял свой дом на столь длительный срок.

Закончив трапезу, я спустился в погребальницу – с детства наше с Авужликой тайное место.

– О чём ты хотела поговорить, Жлика?

– Что-то серьёзное намечается в курятнике, Лэд, – полушёпотом произнесла она и эхо... из-за которого галлюцинирует в храмах...

– Чего вообще серьёзного может намечаться в курятнике?

– Какое-то новое радикально настроенное движение. Вчера утром в поле обнаружили двух убитых коров. Им перерезали горло. Фродесс свалил всё на злых духов коров-агрессоров, но...

– Коровы сторожевые? – деловито спросил я.

– Что?.. Нет! – ответила обескураженная Авужлика, я умно кивнул. – Сегодня были новые жертвы: несколько обезглавленных свиней, причём их головы я нашла в курятнике. Важно отметить, что в день гибели Григхен там произошла перепалка, в которой погибло по меньшей мере четырнадцать кур. Думаю, происходит борьба за власть. Кто-то истово не хотел, чтобы наследство Споквейга досталось Юзенхен и попытался устроить кровавый переворот. И вот, буквально полчаса назад, я наткнулась на труп двоюродной сестры своей замечательной подруги госпожи Кьюлиссии. А ещё госпожа Юзенхен куда-то запропастилась... Не нравится мне всё это, Лэд.

– Да что за куры такие?..

– Тихо! Ты слышишь?

Авужлика насторожилась. В погребальнице было темно и тихо. Сама погребальная представляла из себя несколько залов, соединенных между собой проходами. В зале, где мы находились, у стен стояли статуи в виде косматых мужиков с факелами в руках. Один из этих факелов был зажжён, он тускло освещал широкое помещение, наполняя его запахом жжёной пыли. Тут находились усыпальницы, полки с урнами, могилы, несколько коробов с фруктами, бочки с вином и ящики с продуктами. Погребальная была по совместительству погребом.

Вдруг я услышал шорох за кучей ящиков. Авужлика обошла лотки в направлении к источнику шума. Я сделал пару опасливых шажочков за ней. Из-за её спины я увидел, как маленькая курица пятится к стене.

– Ах ты маленькая паршивка, – грозно пискнула Авужлика, взяла колун, припрятанный промеж ящиков, и побежала к подслушивавшей нас курице. Ни с того ни с сего на Авужлику накинулся боевой петух: он неожиданно выпрыгнул из ящика и ударил коленом Авужлику по подбородку! Мгновение спустя из засады выскочили ещё две курицы и стали быстро-быстро топтать ногами лежащую Авужлику. Со всей силы я пнул первую попавшуюся курицу. От удара она отлетела в другую, маленькую, курицу, сбив её с ног, вместе они смачно шваркнулись о полки. Полки пошатнулись и сверху упала тяжёлая урна с химикатами Споквейга, размозжив насмерть обеих. Авужлика вскочила, схватила ранее обронённый топор и тяжёлым, но впечатляюще точным, взмахом разрубила голову курицы по диагонали, однако боевой петух достал где-то длинную трубу и исподтишка стукнул Авужлику по пояснице как раз во время её долгой размашистой атаки. Авужлика снова упала и вскрикнула от боли. Петух развернулся ко мне, прыгнул и, ловко перехватывая трубу лапами и крыльями в полете, приготовился к удару. Я вовремя отскочил, труба прошла мимо. Последовала следующая атака, от которой я тоже уклонился. Мой противник был твёрдо намерен расправиться со мной: произошла серия стремительных взмахов, труба то и дело пролетала в паре сантиметров от моей чудотворной головы, некогда освященной самим иеромонахом Инфернусом, я успешно избегал попаданий. Подгадав удачный момент, я каким-то образом, при моём росте и росте петуха, умудрился нанести удар кулаком в живот, он попытался отбить мой удар трубой, но промахнулся: труба едва задела предплечье, и громко врезалась в пол. Петух проскочил между ног, но я пнул его пяткой. Он блокировал пинок трубой, но отлетел, отскочив пару раз от каменного пола. Потом тяжело облокотился о крыло, сплюнул кровь и бросил пронзительный взгляд, исполненный петушиной злобы. Тем временем я подобрал лежащий на полу окровавленный топор, что весь бой роняла Авужлика, и двинулся на боевого петуха, который успел подняться, поправить свою красную повязку вокруг лба и встать в стойку. Не дожидаясь его действий, я сделал рывок, нанеся два максимально легких, но быстрых, удара. Первый был отражен рукоятью трубы. Второй задел цель: край лезвия пронёсся под его подбородком. Горячая кровь брызнула из шеи, капельками окропив перья. Проклятый воин куриного рода повержен.

Я подошёл к сестре и помог ей подняться.

– Вот уж не думал, что увижу, как кто-то дважды за бой уронит оружие.

– Надо спрятать трупы, чтобы ни одна курица не узнала, что здесь произошло, – тяжело дыша, держась за спину, проговорила она.

Я кивнул, усадил Авужлику обратно на пол и собрал мёртвых птиц в мешок, и ещё полуживого боевого петуха закинул. Авужлика взялась сидя вытирать кровь и собирать химикаты Споквейга. Я оставил мешок и поднялся на поверхность, чтобы осмотреться. К счастью, поблизости никого не было, никто не должен был ничего слышать.

Я вернулся вниз к сестре, которая тем временем самостоятельно смогла встать на ноги и велела не ждать её: она остаётся устранять улики. Я осторожно вышел из погребальной и направился в наш дом. “Не стоит добру пропадать”, – умозаключил я и приготовил победный обед из одной из куриц.

Уже далеко за полдень, но всё никак не получается найти Снолли. Мне не терпится обсудить с ней известия из курятника. Я уже начал было подозревать, что это моё колдовство послужило причиной вспышки куриной агрессии, однако Авужлика напомнила мне, что трупы коров были найдены ещё до ритуала.

Когда-то давно Фродесс жаловался, что коровы провоцируют его на скандал. Выяснять отношения с животными – работа для нежных рук, а его руки были черствыми, неуклюжими. Я же относился к животным, как пастырь относится к группе набожных прихожан. Иными словами, я доминировал. Я использовал слово Божие, чтобы разбивать любой аргумент; я использовал крест-палицу, чтобы разбивать головы особо грешным особям; я использовал Библию, чтобы отнимать жизненную силу у молящихся и питать ею своего мастера – иеромонаха Маагон-Аткана Жаждущего, известного в еретических кругах как Инфернус. Это ему принадлежали слова: “Во грехе истина кроется, ибо суицидальное значение заповеди есть: праведность приближает нас к Нему, отдаляя нас от самих себя”. По правде сказать, для Инфернуса пути Господни исповеданы вдоль и поперёк... Все это давно позади. Я чувствовал, что, наконец, освободился от этой скверны. Старик Рикфорн прав: не настоящий я священник. Стоит отдать ему должное, как только выпадет свободная минутка-другая. “Хотя, в данный момент я особо ничем и не занят, так что прямо сейчас этим и займусь”, так подумал я и понес ему те самые подсвечники.