Текст книги "Хигналир (СИ)"

Автор книги: Curious Priestess

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 32 страниц)

Авужлика перешла на отъявленный полушёпот, наглядно и убедительно, в пример нам:

– А вы хорошо подумали над тем, кто защитит нас в случае, если, например, патриарх велит местным губернаторам богострадальных Маякевьена и Ульгхвиналя разделаться с нами? Вы помните, кто заявился в гости к нам, когда в округе прознали о гибели Споквейга Дархенсена в прошлый раз? Инквизиция Серхвилкросса чудом не отправила Лэда в преисподнее царствие Господне. Ну да, разве что нескольких зевак, стоявших рядом.

– О, а помните, они Рикфорна убили, а он не умер! – вдруг я вспомнил доказательство вечности старика.

Снолли возразила сестре:

– Ну даже если с некоторой вероятностью нас уничтожат внешние силы, это же лучше, чем гарантированно жить в нескончаемом хаосе.

– Не все готовы вот так просто с жизнью распрощаться, в урну выбросить её подобно праху, – со странным и неуместным поэтизмом Авужлика выстроила свой ответ.

Снолли промолчала. Авужлика в голос вздохнула, убрала растрёпанные волосы с лица и расслабила руки, так, что они плюхнулись на стол не как руки, а какие-то предметы.

– Прости, – извинилась Авужлика, – тебе тут больше всех досталось, никогда и близко не смогу представить, что тебе довелось.

Снолли хотела что-то сказать, но Авужлика прервала её:

– Твой фанатизм по отношению к себе не оправдывает тренировочных методов Споквейга. А фанатизм Споквейга непременно погубит ещё не мало жизней и вещей. Твоя история – наглядный пример того, какая судьба может ждать весь Хигналир.

– Так значит, ты с нами? – спросила Снолли.

– Как ты можешь такое спрашивать? Я всегда с вами. Но разделяю взгляд Лэда, на сегодняшний день. Нужна чёткость, так что давайте рыскать, решительности набираться, чтобы рука не подвела. И, клянусь, как только я полностью осознаю необходимость радикальных мер и покуда таково желание сестры – считайте, Споквейг уже не жилец... нашего дома, – убедительно заверила нас наша Авужлика.

Мужчина в серо-фиолетовом костюме подошёл к чёрному столу, по другую сторону которого ожидали три человека среднего достатка. Между столом и стулом от пола торчал длинный штырь, на конце которого на высоте больше метра была закреплена железная маска. Он сел и прислонил лицо к маске и глянул через прорезь для глаз в ней.

– Сначала мы принесли обвинение, – произнёс он.

Люди перед ним прекратили шептаться и шуршать. Они замерли и молча слушали.

Длинная извилистая тропа тянется от дворца, размером с крепость, дворца, что занимает высоту на скалистом утесе. Ковром зеленой травы здесь устлана поверхность земли. Средь бела дня, когда солнце в зените...

– Когда они отказали, – он стал повышать голос, – мы принесли закон.

Мужчина в костюме начал вставать со стула.

...Голубое небо над устремляющимися ввысь острыми башнями дворца, чистое и безмятежное – океан в идеальный штиль. Воздух не шелохнется, как если бы природу в этом месте парализовало. Птица не пролетает, мушка не жужжит. Словно живая картина, изображение сливается с беззвучной пустотой холста...

– Когда они отказались соблюдать его, – голос стал яростным и громогласным, – мы принесли силу вершить суд!

...Со стороны чёрной железной крепости по тропе сюда спустилась огромная серая стена. Стальные руки мощи торчали из неё, чтобы безусловно доминировать. Паря невысоко над землей, стена медленно продвигалась вперед, казалось, никакое препятствие не отважится преградить ей путь. Она уже приблизилась. Прямо за ней висело большое каменно-металлическое кубическое устройство, своими механизмами непрерывно меняющее свою форму. Невообразимой силы электрические разряды удерживали перед собой толстую фронтальную плиту и целостность всей системы. Стальные руки вещали, звучал оглушительный голос власти. И столь громок сей глас, что слова, оглашающие верховный эдикт, превращались в мозгоразрывающий рев...

Я уже это видел. Я знаю, если тот мужчина скажет три раза – тут же возникнет призрак, воплощающий собой смерть от ужаса, и убьёт всякого, выслушавшего каждую из трёх реплик... Пора просыпаться!

Фух, блядь, вовремя проснулся, призрак не успел появиться. Кожа словно наэлектризована. Кошмар хоть и не настолько страшный, как предыдущий, в доме Гипоциклоиды и Пиллтеца, но тот момент, когда я видел механическую электро-стену... в моменте казалось, что энергия, излучаемая ею, раздавит меня как стокилометровый колосс букашку, даже сквозь сон, дезинтегрирует меня на атомы. Какая мощь.

Не открывая глаза, потому что спать очень хотелось, я лежал и вспоминал сны, которые были до этого. Помню, как говорил Авужлике: “Мой вес – семьдесят килограмм”, и тут откуда ни возьмись: “Это мой вес! Я – Бог, Бог веса!” – объявился очередной божок. Это было в том сне, где Снолли было две, а Авужлика стала лисой. Надо будет обсудить с ними, они должны помнить, они же были со мной в этом сне...

“Оказалось, на его половом органе имелись вкусовые рецепторы, поэтому он порой грешил тем, что насиловал продукты”.

“Путь исключителен: поиск идеального образца; рассчитать, создать, селекционировать, анализировать, перестроить, усовершенствовать; исследовать, инициировать алгоритм «удалить/восстановить»”. Он завещал: «Вы перерождаетесь. Вы трансформируетесь»”.

“Я готов обменять её на свой корабль”, “Это не твой корабль, но я согласен, потому что материальные ценности – моя цель! Итак, говоришь, собрался идти абсолютно вольным путем? Посмотрим, до чего докатишься ты и твоё потомственное колесо!”

Утренняя медитация поставила передо мной очередную стопку вопросов. Прежде всего касательно моей вменяемости. И вот почему: беззубый босяк упоминает вкусовые рецепторы, священник диктует люду виртуальные заповеди цифрового Бога. А я тогда брови не поднял, когда должно было изумиться до явного охеревания! Откуда у горожан Серхвилкросса знания о “рецепторах”? Почему дед в рясе цитирует горзуанских радикалов, краясианских еретиков-пророков прошлого века, стоявших у истоков современного сатанизма? Ничего не понимаю. Куда катится страна? “Культурный шок Миивы”, так это называет Инокварог. За последние десятилетия людям башни посрывало от изобилия религиозных веяний и философских доктрин. И с какой целью Казначей поменял Чтобырь на корабль, и как книга оказалась у нас, если по сюжету истории Рофелон... Точно ли он умирал каждый раз, когда видел рай? Больше похоже на галлюцинации. Неужели загробный мир существует в таком виде, каким его видел давний предок? Ну и херь.

Да разве возможно разобраться во всём этом оболтусу, вроде меня? Снолли встает поздно, а мне скучно. Чем заняться? Пойду слоняться.

Я тихонько переоделся и вышел. В коридоре первого этажа я услышал крик с кухни. Я заглянул за дверь.

– Почему Зултан третий день на диване? Споквейг! Споквейг Дархенсен!!! – орала Авужлика во все горло, как будто до пыталась докричаться до небес, и кричала это прямо в ухо Споквейгу, читавшему газету на кухне за столом у кружечки своего любимого чрезмерно перекипячёного чая.

– Зултан жалуется. На тебя. Голова у него болит от твоего голоса, ему и так неловко тут гостить, – отстранённо говорил Споквейг.

Я решил не показываться им на глаза и пойти к Зултану.

В деловой комнате нет окон, потому темно. Не закрывая двери, я вошёл, отыскал лампу и разжег магическим огнём, чуть не взорвав, ибо колдую неуклюже. Со светом при себе я подошёл к дивану и увидел перед собой ободранца, навроде того, что бросал кубик в пещере Маячащих.

– Зултан? – обратился я.

Он издал хрип.

– Неважно выглядишь, – поздоровался я.

– Хлебник... заклятие наложил... – сухо просквозило от него.

Так это и впрямь тот самый псих?!

– Что за заклятие? – проявил я заинтересованность к беседе.

– Алкоголизм последней стадии, – он потянулся за бутылкой на столе. – Горячка. Чёрный рок. Смерть вижу. Над моей печенью нависла смерть, над тобой висит смерть... от адского пламени... – его слегка передёрнуло, он схватился за пойло и продолжил. – Над поместьем ревёт призрак вселенского масштабирования, смерть Хигналира от... ужаса бытия, – глядя в темноту чёрными глазами, в которых блеском отражался огонь горелки, он будто испражнился последними словами, таким же дрожащим голосом, как в убежище, когда молил, чтобы “только не шесть”. Так хотелось спросить, почему “не шесть”, но он же не знает, что я стоял тогда за его спиной, так что не буду.

– Ты пророк? – попросил я предоставить хоть толику убедительности к его словам, чтобы достаточно весомый повод занервничать появился.

– Я вижу смерть.

Что-то не убедило. А значит и пророчества его меня не испугают.

– А что насчёт чёрного хлебника? Как у него со смертью обстоит?

Зултан сделал глоток вина, не вставая с дивана, и чуть не погиб – так сильно поперхнулся. Он привстал и сделал ещё попытку отпить.

– Слыхал, – он вытер рот, – инквизиция не смогла выяснить, что убило хлебника, так как его труп склевали воробушки.

Какая глупость. Должно быть инфернальный огонь переработал его хлеб без остатка.

– Отец поведал мне о трагедии у Маячащих. Сожалею. Что же погубило твоих людей, ты знаешь, Зултан?

– Да... Когда сумма центробежных сил превосходят центростремительные, происходит распад. Основы основ каббалистики, юноша, – он с трудом приподнял указательный палец вверх, а потом осторожно положил его на диван. – Здесь, на юге Миивы, народ разрывает на множества. Каждый сам за себя. Самоуправство местных епископов... Дураки забыли про единое начало. Эти мелочные краясиане, измеряют всё исключительно в золоте. Всепожирающее эго, жадное до власти и роскоши. Обжоры ненасытные. Мы, приспешники Люцифера, думаем о благе всего мира, не только о своём личном, не-е-ет, нам пока не до этого. Эпохе расцвета Люрцинии придёт конец, одной лишь магией света мир не объединишь. Настанет время прогресса, Горзуа будет сиять во всех...

Чую, сраный безумец начинает пороть чушь, которая только отдалит меня от понимания и без того запутанной ситуации с краясианством и сатанизмом.

– Кто тебя сдал, Зултан? Кто послал чёрного хлебника учинить беспредел в твоём убежище?

– Амфиалон Клезентский с Серхвилкросса спустил хлебников. Власть Ульгхвиналя не потерпит конкуренции. Они выбрали своей единой целью жопу патриарха Люрцинии, чтобы дружно отлизывать. Но корабль их, сколоченный на страхе пред садистом Джейсом, спешит ко дну. Если Джейс предлагает людям рабство и кнут, то Люцифер дарует знания, методы саморазвития и совместного научно-культурного возвышения...

Я пытался хитровыебанными приёмами выведать о чёрном хлебнике, но к моей личной истории его информация неприменима. Непохоже, что Зултан хорошо осведомлён о реальных отношениях между ведущими религиями. Эх, так и не узнал ничего важного.

– Согласен. А ведь сатанисты и краясиане должны работать сообща... – постарался я попасть в тональность убеждений собеседника, но засомневался, что получается и сбился с мысли.

Он отпил вина, громко поставил бутылку на стол и воскликнул:

– Вот именно! Все мы – люди, живущие на одной планете, мы должны трудиться ради общего будущего, на благо людей, а не кого ещё. Так просто и разумно, разве нет? – он тяжело кашлянул и добавил. – Лягу прилягу, – и был таков.

И захрапел Зултан во всю гортань свою безобразную. Блин, только время потратил, когда уже мог слоняться. Я вышел из деловой, невольно прокручивая диалог в голове, и тут обратил внимание на одну фразу: “Инквизиция не смогла выяснить...” Разве хлебники действовали не от имени Амфиалона? Может, чёрный хлебник не уведомил верховенство о своих действиях? Может, не хотел сообщать о провале задания, о моём побеге, хотел лично довести дело до конца, чтобы доклад начальству заканчивался на хорошей ноте? Или речь о какой-то другой “инквизиции”? Ни черта не понимаю, как у них там всё устроено, слишком запутанная система. Даже Инокварог не смог разобраться, сколько лет он уже этой буйдой занимается.

Проходя мимо гостиной, я ненароком подслушал разговор.

– Чтобы уничтожить бога Меркурия...

Я заглянул за дверь.

– ...Надо уничтожить планету, его сила заключена в нём, – Споквейг бормотал бод нос и писал что-то на листочке карандашом.

– Ты что, в край поехал? – одуревала от мыслей отца Авужлика, с пустой тарелкой сидевшая напротив него, подложив руки под щеки.

– Да мы философствовали просто, я не всерьёз.

– Кто “мы”?! – ещё больше изумлялась сестра.

– С некромантом Аркханазаром на днях. Это так, просто задумались, не бери в голову.

– С ке-е-ем?! С “некромантом Аркханазаром”?! – она готова была рвать на себе волосы.

Не хочу участвовать в беседах со Споквейгом, пойду дальше. Увидит меня – по-любому пристанет с чем-нибудь, интуицией чую.

На выходе из дома у приступок стояли два мужика.

– Заеба лютая, – жаловался один, покачивая головой, широко артикулируя звук “а”.

– Чё, прям лютая, да? – по-моему, это Хорниксен, только не Тьоргул, а Ифольд.

– Да, штук десять было.

– Не может быть, прям десять?!

– Десять, пиздец ваще.

– Вот это да... Нет, правда, целых десять штук?!

– Ну не десять, но штуки четыре точно, – вздохнул мужик. – Папиросы раскурим?

Я пошёл по каменной дорожке в сторону реки.

– Как в том анекдоте... – закурил Хорниксен.

Далее не расслышал, так как отдалился на комфортное расстояние. Справа от меня к развилке на сад и на крестьянские домики, со стороны сада, шатаясь, шли мимо два джентльмена, один в жилетке, другой так вообще во фраке и белых перчатках с клюкой.

– Право же, какой резон вкладываться в трубопекарное где-либо ещё, как не в Серхвилкроссе, ебанько.

– Что?..

– Ё-мое, говорю...

– Мне показалось, вы сказали “ебанько”.

– Нет.

– Но я уверен, я слышал, как вы произнесли “ебанько”!

– Бросьте... Ух ты, смотри, смотрите, Лэдти Дархенсен своей персоной! – они заметили меня.

Значит налево. Прогулочный путь определяется встреченными гостями. Избегаю всех, потому что отвлекают от важных мыслей. Я, между прочим, занят: отрабатываю заклинания. В воображаемом бою. Пытаюсь вспомнить те, которые смогу произнести быстро, при этом не оторвав себе руку.

Изначально думал прогуляться вдоль речки на юг, а теперь путь мне лежит либо на северо-восток, туда, где мельница, сарай, бродячий кот, либо прямо, за главный курятник в крестьянские селения. Резко повернуть посреди дороги в обратном направлении – глупо, как дурак буду выглядеть. И с дороги не сойти, поскольку земля там не подсохла после вчерашнего дождя. Ладно, пойду к Рикфорну, раз уж по пути.

Меж домиков, я увидел Окрала, идущего по соседнему проулку.

– Эй! Ха-ха! – крикнул я и подбежал по грязи к нему. – Привет, как жизнь? Не надоела ещё? Мы не здоровались десять лет!

– Опять ты? У меня от твоей чепухи крыша едет, – ответил он.

Мы промолчали, а затем сдержанно подхохотнули.

– Ты же вроде нормальный чел, – сказал я.

– Ты запоминаешь всех “нормальных челов”?

– Я не помню, я каждый раз заново догадываюсь, – украл я личную фразу Снолли.

– Что с губой? С петухом сцепился? Или просто шёл и просто ударился в стену.

– Стукнулся об надкроватник.

– Что ещё за надкроватник?

– Подпотолочный, пристеночный, у изголовья.

Он вздохнул, покачав головой. Я признался:

– Дед рассказывал на пятьдесят процентов правдивые истории, когда напивался, так и, бывает, хуйню несу.

– Ты и сейчас несёшь.

– Ещё какую.

– Да.

– Да. А на самом деле, локтем себе же заехал.

– Ну ты, конечно, сказочник. Фантазёр.

– Нет, правда локтем заехал, – твердил я, – распятием клянусь.

С очередным вздохом, он потёр брови:

– Вот ты и проставился перед Джейсом. Вот и накликал конец на свой попец, – злорадствовал он.

– Как говорил мой наставник по колдовству, мастер Инфернус: “Клятвы нужны для того, чтобы их нарушать, а жизни, чтобы их отнимать”.

Он неуважительно усмехнулся.

– Куда отлучались? – спросил я.

– Бурфарвалионы издревле разводили гигантских оводов и слепней. Мы выращивали боевых животных задолго до вас. Но, спорить бессмысленно, с вашими боевыми петухами не сравнятся даже берсерки Норсвалояса. Вы будете тренировать наших животных, в благодарность оставите нескольких себе, для дальнейшего разведения.

Норсвалояс это соседствующее с нами северное государство, большая часть которого расположена на одноименном острове с суровым холодным климатом, ещё часть – на северном побережье полуострова, который Норсвалояс делит с Миивой, по большей части за кобчиком Сутварженского хребта. Наши страны воевали друг с другом на протяжении чуть ли не всей истории, и только после расторжения союза трёх королевств Миива предложила прекратить распри перед лицом краясианской угрозы, исходящей с запада. Родина магии света – могущественная империя Люрциния, что к западу от Горзуа, являлась источником той заразы, что один за другим ставит народы на колени пред силовыми иконами, что порабощает умы. Зараза, от которой разит, и разит раболепствием. В нашей части континента остались только Санчиора и Норсвалояс, куда ещё не проникли краясианские идеи. Южная часть Миивы уже во всю молится Джейсу, центральная часть обращена частично. Мы бы уже давно записались в паству к Джейсу всей страной, если бы не вспышка сатанизма в Горзуа, а затем и недавний всплеск еретичества по обе стороны нашей границы. Это спасло нас, краясианская кампания была вынуждена перенаправить миссионеров, значительно ослабив религиозное давление в северном и восточном направлениях. Религиозное порабощение как минимум отсрочено.

– Забавно ты сравнил берсерков с другими животными, – позабавился я. – Ну ты смешной, я засмеялся ещё как тебя вдалеке увидел, только от твоей походки, ха-ха-ха.

– Пока, – он пошёл дальше, в сторону дворца.

– Ну, а как тебе наше... проклятие?

В пол оборота, пожав плечами, он ответил:

– Не знаю, нормально.

Конечно он не поделится своими впечатлениями: Окрал Иреалнит всегда был фигурой скрытной, “мутной”. Раньше он был другим. Запресневел человек. Так, глядишь, и вовсе задеревенеет. А может и уже. Снолли права, с друзьями часто такое случается.

– А это что? – спросил я.

– Там мой гигиенический уголок, – ответил Рикфорн.

– Тьфу, господи, я про эту штуковину.

– А. То чистилка для бровей.

– Только не рассказывай, что ты делаешь в том уголке.

– На процедуры к раковине хожу, кашлять, карманы продувать.

– Пожалуйста, не слова больше про свои карманы...

– Карманы штанов. Всякий сор набивается.

Рикфорн прополоскал рот молочным отваром с ботвы чудоцвета.

– Теперь бы горло просушить, – дряблым голосом произнёс он.

– Ох, фу, ну что ты за...

– Не нравится моя компания? Так и дальше ходите со своей Сноллькой, песенки пляшите, наслаждайтесь друг другом, чего ко мне приходить?

Он что, обиделся, что я все эти дни ни разу не наведывался к нему?

– Да ты чего, старый свищ, мы же друзья. Я лучше буду выслушивать твой глухой пердёж... тебе бы и вправду не помешали звуконепроницаемые штаны, и твоя компания стала бы поприятнее.

Он уселся в кресло и его лицо стало кукситься, скукоживаясь от старости.

– Давай я тебя повеселю, притчу расскажу смешную, – задорно перескочил я. – “Пришёл Господь, встал посреди улицы городской, дела важные делать, базовые параметры мира перепроверять. Прохожие останавливаться стали, засматриваться на Него. «Иди живи жизнь», «Я занят», «Живи дальше иди» – отвечал Бог каждому, кто подходил посмотреть, чем занят Он...”

Рикфорн стал недовольно причитать себе что-то под нос. Я думал, история его развеселит, но он все недоволен.

– Ну что не так? – пришлось прервать притчу.

– Россказни твои как икота кота, – проворчал он.

– Ты вроде куда-то собирался?

– Да. На день рождения.

– Пойдём вместе. Я как раз не завтракал. А то сегодня Илох подаёт хлеб. Надоел мне хлеб, в приходе только его и ел...

“На хлеб не гони, сука!!!” – вдруг прозвучало в голове... Я облокотился о стену и пригнулся, чтобы выглянуть в окно. Так пасмурно на сердце стало.

– Знаешь, раньше за недобрым отзывом о хлебе возникло бы чувство... – я вздохнул и глянул на небеса, – как хозяин, когда палкой замахивается, раб съеживается, в преддверии тумаков, когда уже вот-вот сейчас прилетит по спине... Вот так и у меня. А хозяин – Господь Бог. Долго пытался вытравить из головы такого рода рефлексы мыслительные, но извечные рекурсивные сомнения – мой внутренний враг. Однако за первые сутки пребывания в Хигналире привычки послушника исчерпали себя, а прошлое осталось далеко там, за океаническими толщами временными, ведь поменялся масштаб восприятия из-за высокой плотности событий. Но твёрдой почвы настоящего я так и не удостоился притопнуть. Вместо опоры под ногами – флуктуации сюрпризов. Вот так и завис между прошлым и настоящим, в жалких попытках вразумительной интерпретации наблюдаемого.

Что-то я отъехал от темы, а Рикфорн уставился в половик, он меня вообще слушает?

– Умер что ли?.. – заговорил я сам с собой вслух.

– Да шо ж ты грузишь своими мыслями муторными? – проскулил он. – “Вразумительной интерпретации наблюдаемого”, блях мух, как будто со Снолли разговариваю.

А ведь и вправду, от неё, наверное, манеру такую подхватил.

– Хм. Так вот, наш приход постоянно... – я зацепился сознанием за почти ускользнувшую мысль о приходе.

– Приход? – переспросил Рикфорн, будто опомнившись, а я окончательно сбился.

– Э-э-э... Что я хотел сказать?.. А, не важно. Именины, говоришь? У кого?

– О, это будет очередной сюрприз, хе-хе.

– Любишь нагнать пену загадочности, старый ты морщ? – я присел на стул. – Помнишь, ты предлагал организовать свой приход? Грабли – продолжение руки вашей и все такое.

Рикфорн, пожав плечами, кивнул.

– К чему это я? Я тут подумал, а хорошая же идея. Что нам, человекам, негоже от наших же животных в боевых навыках отставать. Зазорно. Надо будет учредить. Как-нибудь. Потом. Как время будет, – я встал со стула. – Ну, допотопный дед, выдвигаемся по старинке или просто так?

– В последних моделях от грабель осталось только название, посему идея уже не так абсурдна. Глупо было бы рассчитывать на впечатляющие результаты с обычными граблями в руках, – он произнёс “граблями” с ударением на “я”. – Так-то и ладно, с позволения моего позвоночника, я встану, – прокряхтел он.

– О, можно чай допить?

– Чай на рвотном корне, тебе такое не понравится. Выплесни в окно, а остальное – на пол скинь, место расчисть.

– Дыхательные практики – основа основ! – провозгласил я.

– А вот и виновник торжества! – воскликнула полная женщина.

Двери открылись. Показался кот. Он вышел из дома к нам на улицу. Люди, коих было около двадцати, начали аплодировать, улюлюкать. Мы стояли снаружи большого крестьянского дома, туда же вынесли столики, из которых собрали один большой стол, и стулья. Несколько других котов позапрыгивали на свободные места. Начался банкет.

– Ничего так жилищице, большое, – жуя, оглядывал я трехэтажные хоромы одной крестьянской семьи.

– Не знаю как, но они собрали его из нескольких домов. Типа как со столами, – объяснил Рикфорн.

– Чудеса ремесла, – поразился я. – Постарались молодцы. Не то что эти самые, которые в погребальне закатываются в паутину.

– Дом у них складной. Можно вон ту комнатку, например, зашкафовать, а потом на чердак перекатить, и вниз, и получается веранда с полками на второй этаж и на первый между потолок. О, глянь, Толкан пришёл.

– Собака Толкан?

– Пес, да. И Пылинка, – он указал на серую кошку. – И ленточный кот.

– Ого, какой длинный кот! Это как он так? – по какой-то причине засуетился я.

– Его и Грибоедку в лесу нашли, ещё котятами. Глубоко в лесу страшные вещи происходят, Лэд.

– Почему?

– Не знаю. Проклятие.

– Так всё можно объяснить.

– И в то же время ничего толком.

– Это да-а-а.

Звучали тосты, спиртное разливали, а я ел, не отвлекался. Никому дела до меня нет, в отличии от гостей. Здорово. Я – сын Споквейга Дархенсена, вокруг меня коты и крестьяне, а им всё равно. В то же время никто нарочно не избегает, просто не пристают. Вот за это я люблю Хигналир: люди осознанные.

Я настолько увлекся жареной свининой, что голова чуть не оказалась в тарелке с едой. Когда я приподнял её, я увидел, как напротив одновременно со мной поднимает голову кот. Да, тот самый. Кот, за которым я невольно плёлся. “Ну и что с того, что мне теперь перед ним тут?” – подумал я, и он, видимо, тоже так подумал, и мы оба тихонько ухмыльнулись, каждый себе под нос, и беззастенчиво продолжили трапезу, не утруждая себя не то что этикетом, даже приличием. “Зачем, если так жрется вкуснее?” – подумали мы и окунули морды в тарелки.

– Грибоедку? – с критическим, настораживающим запозданием спросил я.

– Видишь ту маленькую вздыбеченную котейку? – Рикфорн указал вилкой на небольшую лохматую кошечку с огромными зрачками и ошарашенным видом. – Всё детство она питалась местными мухоморами. Поговаривают, её так с тех пор и не отпустило.

– О-о-о, – восхитился я ей. – Должно быть кошка – просветлённая.

Кошка увидела, что я смотрю на неё. Я уважительно поклонился. Она посмотрела на меня своими вытопорщенными глазищами, затем вдруг увидела в своей миске рыбку и вздрогнула.

– Ну, а что ты? – спросил я Рикфорна.

Он непонимающе посмотрел. Я переспросил:

– Давай, выкладывай, тебе есть с чем сравнить. Всё по чём, ничего нипочём. Как оно не было, э, а теперь есть? Самое значительное из этого назови.

– Чё-ё-ё? – хмурился он.

– Ой, – спохватился я, – предприятие моего мышления произвело брак. Я тут краем мозга осознал, что куда-то оно всё катится, само, без моего ведома, зачастую. Чаще всего.

– Тебе б проблеваться, – побеспокоился, за моё здоровье Рикфорн, как умеет.

– Да нет, всё хорошо. Или нехорошо. Меня несёт, и я не знаю, хорошо это или нет. Несёт по жизни. Если бы несло без если, то было бы что надо.

Чёрт, не могу выразить, я слишком поверхностен, слишком тонкая мысль. Это из-за медитаций. Словно ил со дна поднимается, так же с глубин психики выходит на осознаваемую поверхность моя внутренняя муть. Продолжать мутить? Учиться зреть глубже?

Рикфорн продолжил есть рагу, оставив меня одного со своими отклонениями. Я не виню его, я и сам себя не всегда понимаю. Кто-то же меня поймет? Снолли? Хотя бы Леска? Боюсь, что никто.

Нажравшись по щеки, я отправился в дом, чайку погонять.

По дороге я засмотрелся на облака, и они привели меня на задний двор, потому что под ноги не смотрел и пункт их назначения размыло в подсознании противоречивыми чувствами. Я сел на лавочку, раз уж вокруг никого.

Весь день думаю не над проклятием, и не о том, как оно влияет, какие последствия могут быть, не. Над тем, почему не думаю о проклятии, не уделяю такому насущному вопросу должное внимание. Это всегда было таким важным вопросом, что-то типа смысла жизни. И что смешно, сейчас наивно пытаюсь решить эту проблему принуждёнными размышлениями над проклятием, ха! Это точно мой выбор? Чего хочу я? Не что “надо”, а чего бы “хотел”? Самое и ужасное, что, если закрыть глаза, замереть, замедлить дыхание... то ничего не хочу. Вот поэтому я и “плыву по течению” за Снолли, против наставлений того белоснежного деда из снов. Если отпустить мысли, успокоить потоки жизненной энергии... то не знаю. Как я могу знать, чем я могу знать – мысли же отпустил! Отпустил, а что тогда осталось? С ума сошедший я. Я, который если и не против чего-то захотеть... то только чего-то возмутительно грандиозного, что ни в какие ворота, ни в какие рамки... Нет, нахрен меня, бессмысленника, бесстыдника оборзевшего. Так недалеко и до фанатизма. Я не настолько наивный дурак. Что ещё остается? Погрязшая в непостижимых даже для Лески мыслях Снолли. Ей не на кого надеяться в плане понимания. Ах, да, кроме меня... Я из тех, кто забывает посчитать самого себя.

Я обошёл дом со стороны сада. На подходе я увидел Фродесса над бочкой с водой. Он мыл шею. Не стоит мешать ему. Я зашёл на кухню и сразу же увидел Актелла, развалившегося на стуле, закинувшего ногу за нога на столике.

– Только одно слово, – сходу произнёс он.

– Э, и какое же? – замялся я.

– Только одно слово: лангустин, – он поднял указательный палец, а затем элегантно опустил его к остальным на руке.

– Лангустин... – задумался я.

– Упоительный… лангустин, – он откинул голову и посмотрел в потолок.

– Привет, – я подсел за столик. – Как там твой... лангустин?

– Ха-ха, Фродесс скоро приготовит. Как вы тут без него, хорошо питались?

– Питались, – кивнул я. – О, Актелл, ты вроде должен знать, а ну расскажи, чего там у нас с королём не вышло? Почему он больше не покрывает?

– Ну-у-у, – он задумчиво приложил палец к брови. – Это произошло сразу же после твоего поступления в священный институт. Вообще, у меня нет достоверной информации на этот счет, – он скинул ноги со стола и сложил руки перед собой, – тебе будут интересны сугубо личные спекуляции? – произнёс он, будто секретничает.

– Угу.

– Голова у меня не самых умных размеров, но я позволю себе свободно порассуждать. Итак, официальная причина звучит так: “Не нужны нам монеты проклятые в казне королевской, будь то серебряные монеты иль золотые. Скверной веет от них, глазу вид их неприятен. С этого момента передаём ваше имение в распоряжение судьбы: как воля случая с вами поступит – так и будет. Королевский совет в полном составе пожимает плечами над вами и уведомляет вас в сим сообщении об этом”, конец цитаты. Однако на наши магические побрякушки спрос короля только возрос, разве что сделки с того дня – в тайном ключе. Но не суть. Важно обратить внимание, когда это произошло: в 1540-ом, в начале года, как раз через месяц после внезапного всплеска еретичества.

– На границе с Горзуа?

– Да-а-а... Ты задумывался, почему вдруг из неоткуда появилось столько отступнических сект, и почему именно там?

Я промолчал. Какой интересный вопрос, неужели у него есть на это ответ? Он сказал:

– А что, если это из-за проклятых денег, вошедших в оборот страны?

Диву накрыло от такого предположения, аж споткнулся, сидя на стуле, чуть не упал. Хотя, здесь не без вины чудоцвета.

– Сам по суди, – вовлёк он, – в тот год с момента проклятия Хигналира прошло восемь лет, достаточно, чтобы монеты распределились по всем уголкам. Да и симптомы знакомые, нет? Вольнодумие, отказ от устоев. Ничего святого, – медленно протягивал он, чтобы дать время обдумать.

– Стой, но еретификация верующих, – выдумал термин на ходу, – произошла в определённой области, а не по всей стране, разве нет? Чего улыбаешься, у тебя и на это есть ответ?! Нихрена себе!

– Попридержи эмоции, Лэд, я же спекулирую, – скромно улыбнулся он. – Подумай сам, где ещё проклятие могло проявить себя так явно? Вот, сколько у нас, Миивцев, богов? Нет, лучше скажи, бога чего у нас нет? А сколько способов поклонения, сколько ритуалов? Ты хоть, молись богу-снежинке, делая колесо, или кувыркайся с факелом по лесу во имя бобрового духа – никто слова не скажет, поклоняйся как башке угодно. Аналогично в Санчиоре. И Норсвалоясе. А в какой традиции строгий регламент поклонения, чёткая система правил, догмы и непоколебимые истины? В какой религии есть место для еретичества? Правильно, краясианство, которое на тот момент, да и по сей день распространено на юге и западе Миивы.