Текст книги "Жить вопреки (СИ)"

Автор книги: Angelochek_MooN

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 44 страниц)

– Зима? – сочувственно спросил Харальд, повернувшись к Стоику.

Смерть мальчика его действительно огорчила. Пусть и оплакивать его он не станет, не такими уж они были друзьями, но всё-таки эта новость расстроила торговца.

И объяснила многие странности.

– Нет, – вышел из некого оцепенения Стоик. – Ещё до наступления холодов. Он… Укрыл от нас раненного дракона. Тварь нашли и убили, а Иккинг… Исчез в лесу. Мне проще считать, что он погиб.

Пришла пора рассказать ту весть, которую он принёс в архипелаг. Это понял Олафсон по разом отрезвевшему Стоику, по его серьезности.

– Племена Кочевников на Большой Земле стали объединяться в одну большую орду. Они говорят о пришествии Пророка из своих легенд и о великой войне между Теми-Кто-Забыл-Своих-Предков и Духами. Между викингами и драконами, проще говоря, – глухо начал мужчина свой рассказ. – Самая кровавая война в истории людей. Пророк может остановить её, установив вечный мир, а может этого не делать. Но в результате этой войны одна из сторон конфликта будет полностью уничтожена. И только от самих людей зависит, будут ли они жить. Сочтёт ли Пророк их достойными жизни или низвергнет в Бездну.

Стоик горько рассмеялся, как могут смеяться только те, кто потерял всё и ещё чуть-чуть сверх того. Как могут смеяться только глубокие старики, или многое повидавшие в жизни своей изгнанники.

Но подобного от молодого отца, недавно женившегося на прелестной, явно умной и сильной, здоровой девушке, точно торговец не ожидал.

– Безумцы! А разве сейчас не война?

– Я видел земли, где драконов считают сказками, – жестко сказал Харальд. – Я видел земли, где драконам поклоняются, как божествам… Те кочевники из их рода. Они могли меня убить, но отпустили, говоря, что кровь не принесёт мира, что кровь может быть смыта только другой кровью. Они отпустили меня и мою команду, потребовав взамен рассказывать по пути своего странствия весть о пришествии Пророка.

Харальд резко замолчал.

Он, чуть прикрыв глаза, вспоминал лица тех кочевников, то, как они рассказывали…

– На самом деле это очень страшно, – признался торговец. – Я видел ужас в глазах этих людей. Ужас, который им внушал Пророк. И я долго не мог понять, почему. И вот, вождь их племени мне рассказал. Их Пророк оказался простым пятнадцатилетним мальчишкой. По описанию это был викинг – бледная кожа, каштановые волосы, характерные для вас черты лица…

Харальд перешёл на шёпот, зажмурив глаза, пытаясь отойти от ужаса, который на него навеяли одни лишь воспоминания о рассказе про Пророка.

– Вот только глаза его были такими, что напугали бывалого воина. Хрупкий мальчишка, голыми руками практически убивший трёх сильных воинов. Он не боялся смерти. Его не пугала участь быть принесённым в жертву чужим богам. А потом его спасла женщина из другого племени, которую почему-то тоже все очень боялись.

– Почему ты так этого испугался? – тихо спросил Стоик.

– Я слышал полный вариант их легенды о Пророке. И верю в него. И именно поэтому мне страшно.

Харальд считал, что предал свою веру, своих Богов, поверив тем кочевникам, поверив всем сердцем в их Пророка. Он боялся гнева с небес, но не мог отказаться от того, чтобы верить в нелепую на первый взгляд легенду.

Потому что он узнал забытый Пророком у пленивших кочевников кинжал. Вот только он поклялся молчать об этом. И до последнего желал верить в то, что ошибся.

Не ошибся.

И от этого становилась ещё более горько.

Нет, он будет об этом молчать.

– Ребёнок, не боящейся собственной смерти, не будет жалеть других, – на грани слышимости сказал Олафсон. – Особенно своих врагов. Если верить легенде, его врагами будут Северяне.

– Викинги?

– Все. Весь архипелаг.

***

Спустя три дня Харальд отправился к другим островам. Тут, на Олухе он сумел хорошенько заработать, продав местным те самые иноземные вещи, привезённые с материка.

Привезённые для Иккинга книги выкупила Инга, с большим интересом изучавшая все когда-то принадлежавшие сыну вождя, показавшегося девушке крайне интересной личностью, лишенной когда-то должного внимания.

Харальд странствовал по архипелагу, рассказывая весть о Пророке. Он дал клятву сделать это. А клятвы на крови нельзя нарушать.

Некоторые сочли его безумцем, кто-то согласился с ним, кто-то всем сердцем поверил.

Когда последний на означенном пути остров оказался лишь тенью на горизонте, разразилась страшная буря.

Судьба Харальда Олафсона осталась невыясненной. Мужчина унёс с собой тайну о личности Пророка, пришествие которого он прославлял по всему архипелагу.

***

После Кровавой Ночи, после мгновений своей слабости, истинно девичьей и не достойных сильной и свирепой воительницы, и размышлений о погибшем наследнике, Астрид стала ещё более агрессивной по отношении ко всем.

Девушка стала днями напролёт тренироваться, рыскать волком по лесу, удивляя даже охотников, по сделанным Иккингом картам, помогая соплеменникам открыть для себя новые места для охоты.

Астрид проклинала тот день, когда у Иккинга получилось сбить Ночную Фурию. Потому что после той крайне тяжелой зимы налёты возобновились и стали намного более жестокими.

Она, не брезгуя, пользовалась многими открытыми Иккингом уловками, яростно сражаясь с любыми врагами, будь то драконы, Изгои или просто наёмники каких-то богатых, недружественных Олуху родов.

На стене собственной комнаты она давно уже повесила несколько драконьих голов.

Самая сильная из своего поколения, Астрид кипела от жгучей, невыносимой ненависти к драконам, которых убивала без колебаний, без малейших сожалений.

За гибнущих товарищей.

За Иккинга, которого они не сумели уберечь.

За то, что Фурия оказалась слишком умной.

Да, Астрид читала дневник Иккинга, найденный в его комнате. Она узнала всю историю знакомства этих двоих.

Проявленная парнишкой слабость. То, как дракон медленно втирался в доверие. Если бы она оказалась на месте Фурии и обладала бы теми же целями, то поступила бы точно так же.

И именно за это она ненавидела ту тварь, как и всех драконов. Как и все окружающие её люди.

Люди сражались, люди гибли, люди всё больше и больше ненавидели.

Но самое страшное было даже не в этом – ненависть была всегда, она есть ровесница самого рода человеческого, а потому удивляться ей было бессмысленно и даже глупо.

Самое ужасающее было в другом.

Ночная Фурия вернулась.

Никто не знал, тот ли это вообще дракон или другой. Никому не было до этого дела, но зато все поняли, что сбитая Иккингом Фурия была, как оказалось, весьма тактичной и милой особой!

Новый посланец гнева Тора не был так снисходителен к людям.

Фурия не просто обезвреживала вышки с катапультами – она целенаправленно убивала совершенно конкретных людей.

Астрид порою казалось, что это сам Иккинг мстил за своего дракончика.

Но, несмотря на все открывшиеся факты об этом храбром, но оступившемся мальчишке, она знала, что его сердце слишком чистое и доброе, чтобы мстить.

Только если он ожесточился до такой степени после собственного предательства…

Да нет! Быть такого не могло!

Но понимание того, что Фурия выбивает тех, кто участвовал в убийстве Беззубика – как можно было назвать эту тварь таким безобидным и даже, о Боги! милым именем? – приводило девушку в ужас.

Её руки не были окроплены в крови Порождения Молнии и Самой Смерти, но от этого не становилось легче.

С самого появления новой Фурии, ей снились полные отчаяния зелёные глаза. Они молили о помощи, они кричали от боли, они заглядывали в самые потаенные уголки её души…

Но Астрид не могла определить, чьи это глаза, Иккинга или… его дракона.

Зато девушку нескрываемо радовал тот факт, что Сморкала теперь точно не станет вождём ни при каких обстоятельствах. Раньше, в случае гибели Иккинга, титул наследника переходил бы к младшему Йоргенсону, как к ближайшему родственнику вождя из её поколения.

Вот только Стоик не растерялся и сделал себе нового сына.

И дочь.

Видимо, для полноты комплекта.

***

Стоик, не скрывая улыбки, наблюдал за тем, как Астрид возилась с его детьми.

Со своими племянниками.

Боги, как тесен архипелаг!

Он и думать не мог, что его новая жена окажется двоюродной сестрой юной воительницы из рода Хофферсон, что они окажутся так неуловимо и ужасающе похожи – видимо, сказывалась общая кровь.

Никто и подумать не мог, что у этой чересчур воинственной девушки вдруг окажется такой талант к общению с маленькими детьми.

А уж то, что она станет лучшей подругой Инги…

Никто и помыслить не мог.

С рождением наследников Стоик явно воспарял духом, хоть не все и не сразу смогли это заметить – он продолжал сохранять своё вечно мрачное, не предвещающее ничего хорошего нарушителям его покоя лицом. Но глаза перестали быть потерянными, они стали лучиться каким-то светлым ожиданием перемен в будущем…

Смотря на эти два беспомощных сейчас (Но только сейчас! Если сын вырастет могучим воином! А дочь точно станет достойной спутницей какого-нибудь вождю и поведёт за собой собственное племя!) комочка счастья, мужчина не мог сдержать собственного умиления.

Его дети.

Его дочь и его сын.

Наследник.

Невероятно похожие друг на друга малыши вызвали у сгоревшей вместе с гибелью Иккинга душе такое опасное чувство.

Надежду.

Девочка с его каштановыми, отливающими медью волосами и глазами цвета чистого неба, явно доставшимися ей от матери, точно вызывала только улыбку и веру в самое лучшее.

В то, что он не позволит истории повториться, в то, что его семья, наконец, будет счастлива.

Мия часто смеялась, постоянно возилась, пыталась исследовать окружающий её мир и вообще, в отличие от своего брата, была крайне непоседливым ребёнком.

Вот только мальчик, с теми же волосами, что и у Мии, был другим.

Магни смотрел на всех серьёзными ярко-зелёными глазами, и Стоику, заглядывающему в них, хотелось кричать от ужаса.

Слишком сын был похож на своего старшего брата.

Слишком…

========== Глава 8 ==========

Она вновь открыла глаза.

Да что же это такое!

В густой, хоть загребай ладошками, тьме потусторонне смотрелись отблески холодного, тусклого света, впрочем, мало видимые ей.

Она лежала на чем-то твердом и, к её неудовольствию, неровном.

Как выяснилось – в том самом каменном кругу, рядом с непонятным алтарём, посвященным неизвестно кем неизвестно кому, и чудом огибавшими её струйками воды, вытекавшими из той самой спасительной чаши.

Взгляду её предстал такой далёкий потолок башни, терявшийся в темноте, совершенно неразличимый в ней. Сколько ни щурилась она, ни пыталась сфокусировать своё зрение – ничего не получалось разобрать.

Пошатываясь, с тихим стоном едва сдерживаемого отчаяния, она медленно поднялась на ноги и, к своему удивлению поняла: ранки на её ногах, ожоги от солнца, царапины и синяки – всё прошло, исчезло бесследно.

Она умом понимала – после неопределённо длительного времени, большую часть которого она благополучно провела в беспамятстве, голод должен мучить её невероятно, и ведь так и было до недавнего времени.

Теперь – нет.

Пропали все ощущения и в то же время они все обострились до невероятного.

С удовольствием отметила она, что тело слушалось её – было лёгким и полным сил, энергии – она действительно чувствовал себя по-настоящему отдохнувшей, и это было прекрасно.

Всё казалось теперь не таким страшным – голод, боль и жажда её больше не сбивали с позитивного настроя.

Она с удивлением поняла, что вся покрылась мурашками – холодный ночной ветерок, пробравшийся в помещение через арку-вход, скользнул по коже, обдавая свежестью.

Был вариант выйти наружу, подумать, куда идти дальше, но… Зачем тогда она так долго шла в это место? Нет! Она просто обязана максимально исследовать эту башню, облазить её сверху донизу!

И первым делом надо было оказаться на самом верху – оттуда наверняка можно было бы оглядеть округу, в конце концов, это строение просто поражало своей высотой, а значит, и вид с крыши, плоской, как она увидела ещё издалека, должен открываться великолепный.

Она с некоторой печалью глянула на вившуюся спиралью лестницу – путь наверх обещал быть очень длинным.

Впрочем, по сравнению с уже пройденным расстоянием это было не так страшно.

Считать оставшиеся позади ступени было весьма занимательно – отвлекало от явно лишних в данной ситуации размышлений о том, что, собственно, происходило в данный конкретный момент.

От мыслей о происхождении этого странного мира.

От попыток понять смысл этого строения, его назначение.

Правда, на девятьсот тридцать седьмой ступеньке она сбилась со счёта, и начинать сначала не хотелось.

Ноги гудели от напряжения, в противовес дневной жаре, пробирающий до костей холод охватил её, и только постоянным движением она могла не позволить себе замерзнуть.

Вновь клонило в сон – как всегда зимой с ней бывало.

Ступени были шершавыми, чуть неровными и в некоторых местах потрескавшимися – они дышали древностью, как и стены.

Было невероятно темно – тусклый свет с улицы уже не добирался сюда, а до верха было ещё, по всей видимости, далеко.

Однако она почему-то всё видела.

Не так хорошо как днём, конечно, как при солнечном свете, но этого вполне хватало для того, чтобы не спотыкаться и не врезаться в стены.

Было невыносимо интересно, очень хотелось прочитать все эти цепочки символов, выбитых на стенах, но язык был незнаком, и понять его она не могла.

И это её сильно расстраивало – надписи сии наверняка приоткрыли бы завесу тайны, окутавшей эту башню в частности и мир в целом.

Ступени, почему-то сохранившие в себе тепло Солнц-Братьев и ещё не остывшие, всё-таки становились всё более холодными и ясно различимыми. Она не сразу поняла – вот она, вершина.

Она оказалась права – вид отсюда открывался действительно просто великолепный: при свете Братьев алые или багряные, сейчас под холодными лучами пески казались фиолетовыми, почти чёрными, и только в самой их глубине (для понимания этого ей пришлось несколько минут очень внимательно вглядываться в ночную даль) таилась прежняя багровость; горы так и остались плохо различимыми таинственными чёрными силуэтами, но смотрелись они внушительно и чуть пугающе.

Отдельных восторгов удостаивалось небо.

Густо-чёрное на первый взгляд, оно казалось чуть фиолетово-зеленоватым и красноватым на второй. Тысячи не имевших названия, но ясно ею различимых оттенков предстали перед ней.

Звёзды были крупными и очень-очень яркими, они словно виноградные гроздья складывались в чужие созвездия – причудливые фигуры, и внутри у неё теплилось странное, пугающее узнавание, словно она не в первый раз их видела.

Но всё это было ничтожно по сравнению с тем, что бросилось ей в глаза в первую очередь – Луны.

Именно луны, а не луна.

Громадный, намного больше привычных и двух остальных, тоже поражавших своими размерами, полумесяц висел едва ли ни в зените; вторая луна внушительным серпом повисла немногим выше горизонта и была больше похожа на громадную улыбку, скорее злую и насмешливую, чем добрую, но это все мелочи; третья луна оком странного монстра повисла за её спиной – чтобы увидеть ту, пришлось обернуться.

Луны были голубоватыми – их холодный свет заставил её поёжиться. А может дело было в сильном ветре, извечном спутнике высоты?

Верхнюю площадку башни украшал тот же круг, что и внизу – символы даже располагались так же по отношению к сторонам света – по крайней мере, где запад в этом странном мире, она, кажется, поняла.

Символы светились странным, розовато-фиолетовым огнём, бледным, но хорошо различимым в ночи, несмотря на то, что Луны светили очень даже ярко, и она с некоторой отстранённостью заметила, что в три разных стороны от неё падали три разные тени.

Стоило ей ступить на поверхность Круга, цепочки знаков загорелись ярче, намного ярче, даже ослепили её на миг, заставили зажмуриться, но не отшагнуть.

Когда она открыла глаза, то увидела перед собой тонкую девичью фигуру в странной одежде – девушка была укутана в сотканный словно из самой тьмы чёрный плащ с глубоким капюшоном, откинутым сейчас на спину, и её бледное лицо казалось совсем белым.

На этой молочной белизне горели не хуже символов под ногами её глаза – глубоким фиолетовым, с затаившимся в самой глубине венозно-кровавым, пряди чёрных, как воронье крыло, развевавшихся на ветру волос скользили по лицу, задевая нос, на мгновения закрывая глаза.

Да и само это лицо не могло не привлечь её внимания – то самое лицо, отражение которого она увидела в той самой чаше.

– Бойся забыть так же, как многие боятся вспомнить.

Голос девушки казался невероятно знакомым.

Ну конечно.

Ведь это её собственный голос.

Странная девушка подошла к ней, даже не попытавшейся отойди, попятиться, словно скованной невидимыми путами, и то был не страх.

Незнакомка коснулась её солнечного сплетения своими тоненькими пальчиками, и в груди разлилось тепло, растекшееся по венам, странный свет был ей практически виден – так реален.

– Главное – помни.

Девушка отошла, как-то вымученно улыбнулась и распалась тысячами красноватых искр, погасших на поверхности Круга.

Слова этой странной незнакомки были непонятными, но думать об этом сейчас не хотелось совершенно – у неё целая жизнь впереди, чтобы найти ответы, так почему бы сейчас не полюбоваться на такой, наверняка, прекрасный, только начавший теплиться рассвет?

Небо на одной стороне горизонта стремительно светлело, причудливыми красками смешивались дневной янтарь и уголь ночи, порождая совершенно умопомрачительные оттенки, которым она всё так же не могла дать имя – не было человеческих слов, чтобы описать их.

Она не знала, сколько прошло времени, прежде чем из-за горизонта медленно выглянуло Большее Солнце, совершенно белое, без капли багровости, которой было щедро одарено всё вокруг.

Тени от гор, казавшихся в эти мгновения совершенно чёрными, причудливо упали на пески.

Между тёмными пиками промелькнули три крылатых силуэта, но она уже даже не удивилась – если всё-таки была жизнь в этом мире, если он был не окончательно мёртв, то это чуть-чуть успокаивало её – она не побеспокоила, не осквернила громадную могилу какой-то сверхдревней цивилизации.

Когда Меньшее Солнце стало неторопливо выплывать из-за горизонта, она уж была полна решимости – она знала, что делать.

Она стояла на самом краю верхней площадки таинственной башни, и в миг, когда второе солнце полностью выглянуло, и весь мир обдало жаром, словно уже был полдень, она сделала шаг вперед.

Удара она так и не почувствовала.

***

После своеобразного Ритуала Инициации, проводимого всякий раз при принятии в Гнездо чужаков и отсеивавшего всех недостойных, Стая Фурий приняла Арана, как родного. В принципе, так для них теперь и было – он стал для них носителем их крови и тайны.

Никто не смотрел на него как на чужака.

Воля погибшего брата для них была сильнее собственных предрассудков.

Фурия… Беззубик назвал его братом и дал имя.

Только теперь Аран осознал, насколько для Фурий это важно.

Боль ушла.

Знакомые, такие родные чёрные силуэты заставляли улыбаться, забывать обо всех собственных печалях – будущее вновь казалось таким близким и в то же время далёким, и приходило осознание, что впереди у него была целая жизнь, которую не стоило тратить на вечную бессмысленную скорбь.

Надо заметить, сначала Аран даже не понял, как именно Фурии будут его учить, и главное – чему? Но потом все вопросы ушли на второй план.

Надо просто жить.

Это уже не мало.

Адэ’н выделила Арану личную пещерку с наказом обживать её – в ближайшие годы она станет его домом, после чего Старейшина решила разъяснить некоторые моменты, которые его так беспокоили.

Например, что ему нужно будет выбрать Напарника из Инициированных, прошедших Великое Странствие Фурий – в одиночку он, всего лишь человек, просто не справится.

У всех Людей-Стражей всегда были Напарники из Фурий, реже – из других драконов, но это были скорее исключения из правил, ведь только у Детей Ночи была настолько сильна и развита связь Разума и Души.

Этот момент Аран принял спокойно – обзавестись товарищем, с которым ему придется создать сильную Связь, которому можно будет доверить прикрывать спину, который станет едва ли ни Братом, было весьма заманчиво. К слову, многие Напарники становились друг другу названными братьями, проводя все необходимые ритуалы и условности.

Неприятно было то, что с Айвой ему придётся расстаться надолго – на время его обучения им будет запрещено встречаться, ведь очень многие тайны Старшего Гнезда запрещено разглашать, а определить, что можно, что нельзя, могли, по мнению Совета, лишь те Фурии, что прошли Великое Странствие или уже были признанными готовыми к нему.

Разлука с Змеевицей, ставшей ему за последний месяц такой родной, лишение возможности нормально с ней попрощаться жгло сердце не хуже раскалённого железа – было горько и даже обидно.

Но все эти чувства он раздавил в себе, не дав им расцвести – он всё понимал, ведь это всё было придумано из соображений безопасности, и винить Адэ’н в том, что она заботилась о своём народе, было бы глупо и недальновидно.

Старейшина привела его к потенциальным кандидатам в Напарники – десятку молодых Фурий, находившимся в зале Инициации – аналоге Большого Зала на большинстве островов.

Как объяснила Адэ’н, эти драконы сами вызвались в на эту роль, кто именно станет товарищем Арана на ближайшие много лет, выбрать должен будет он сам.

В этот раз Зал не казался объятым тьмой – он всё прекрасно видел, и мог рассмотреть десяток драконов, с интересом и практически детским любопытством уставившихся на него. Они были разными – шесть самцов и четыре самки. Кто-то крупнее, у кого-то больше крылья, у кого-то более явно были выражены шипы и слуховые отростки.

Насколько разными могли быть люди, настолько различались и Фурии.

И понимал Аран это с нескрываемым восторгом – у него теперь, значит, был достаточно намётан глаз, раз он сумел заметить эти различия. Ведь все остальные знакомые ему люди ничего подобного не сумели бы сделать!

И вдруг юноша встретился взглядом с самым молодым драконом.

Тот зацепил чем-то Арана, но он никак не мог понять, чем именно.

Чешуя его, в отличие от более старших особей и самок, не отливала какими-то оттенками, будь то зелень, синь или багровый, – она была угольно-черной, и это было совершенно неожиданно знакомо.

Несколько чуть более светлых, чем основной тон кожи шрамов «украшали» дракона – его правую переднюю лапу, шею, и пара были даже на хвосте и крыльях!

Но всё это было второстепенно.

Главное – глаза.

Слишком знакомо они сияли в темноте.

В тишине разумов, готовых к маленькому чуду, раздался звон от образовавшейся Связи.

Золотая нить соединила две Души.

***

Едва заметный в наступивших сумерках белый силуэт некрупного дракона скользил в облаках, спеша поскорее добраться до конечной точки своего пути – до родного Гнездовья.

Венту давно не был дома – уже больше пяти месяцев длилось его Великое Странствие, и осталось ему совсем немного, всего недели три пути, ведь повсюду здесь жили люди, но этот путь был самым коротким.

На пути своём молодой дракон видел немало различных существ – разумных и не очень. Пытался даже наблюдать за Чужими Людьми, да только всё без толку – понять их он так и не сумел.

Пару раз ему удавалось даже встретить Чистокровных…

Лишь увидев Ночных Фурий, отвращение и брезгливость в их глазах, он окончательно понял, почему его Стая жила крайне закрыто и держала собственное существование в тайне, совершенно не контактируя с другими стаями и Гнёздами, за исключением соседних стай – но те были почти частью их Гнезда, они тоже имели много запретных знаний, которыми не стоило бы светить перед остальным миром…

Было невыносимо обидно – они, Отверженные, были не виноваты в собственном происхождении – они не выбирали, кем рождаться.

Поговаривали, что на севере от его родного Гнезда проходил путь Странствования маленькой, скрытной стаи ещё одних Чистокровных.

Возможно, среди этих Фурий была его мать, – Венту не помнил её, ведь самка даже не позаботилась о том, чтобы детёныши выжили, – сразу после появления их на свет, она исчезла – вернулась в своей стае.

О нём, новорождённом Отверженном, заботились такие же как он – брошенные матерьми дети, только выросшие, вошедшие в силу. Они – одна стая, одно единое Гнездо братьев и сестёр, и плевать, что не по крови, и они с радостью принимали в свои ряды таких же брошенных изгоев.

Да, их было мало – не больше сотни, в то время, как Чистокровных было тысячи, но сила их в единстве. Да, среди них были и те, родителями чьих детей тоже были Чистокровные, не столь брезгливые, как большая их часть, но зачастую даже не все детёныши выживали – они, Отверженные, просто не успевали помочь им, спасти.

Сами Чистокровные предпочитали стыдливо молчать о существовании таких, как он, – ведь это была именно их вина, только их.

Таких, как он, считали ошибкой.

Но разве мог быть ошибкой птенец?

Разве могло быть ошибкой неизбежное последствие разумных и осознанных действий двух взрослых драконов?

Сам себе Венту уже давно поклялся – он не позволит своим детёнышам погибнуть, и матерью их будет точно не Чистокровная, ведь она уйдёт, исчезнет, как утренний туман.

Усталость брала своё, и молодой дракон приземлился, перед этим выбрав подходящее место.

В этих лесах до него точно никому не будет дела, а его запах отгонит мелких хищников. Ну, или, в любом случае, их приближение он почует и защититься сумеет – это же не Фурии, и даже не Змеевики с Ужасными Чудовищами, с волками и медведями он справится.

Выбрав достаточно крепкое, по его мнению, дерево, и зацепившись хвостом за самую мощную и надёжную его ветку, молодая Фурия укуталась в свои чёрные крылья, пряча белый живот – наследие двух родственных между собой видов, не подумавших о последствиях, и только белые пятна на элеронах хвоста выдавали в этом драконе Полукровку.

***

Общество Фурий оказалось странно непохожим даже на другие драконьи стаи – слишком специфично сказывалась усиленная связь Души и Разума.

Например, отсутствием вожака.

Вообще, их Стая (а точнее Старшее и Младшие Гнёзда Фурий) была единственной, которую возглавлял Совет. Даже не все людские племена и народы додумались до такого! Вообще почти не было такого у людей!

Каждая Фурия выбирала себе свой род занятий – по врождённым способностям, по неожиданно раскрытым талантам.

Кто-то возился с малышами, кто-то обучал подросших птенцов. Кто-то охранял покой и порядок в стае, усмиряя наглецов, решивших нарушить правила, и отражая атаки извне. Кто-то странствовал всю жизнь и нигде надолго не задерживался. Кто-то изучал мир и остальных драконов, или пытался узнать что-то о других. Кто-то исследовал все упоминания о Небесных Странниках, искал потерянные Библиотеки. Кто-то был гонцом, передавая важную информацию разным советникам или, например, главам других гнёзд. Кто-то выполнял задания Совета.

Сам Совет делился на две части – Полный Круг и Неполный Круг.

Неполный Круг – шесть Фурий, пять Советников и Старейшина Старшего Гнезда, постоянно находившихся в стае, не покидающих Гнездо и принимающих решения относительно него. Они могли, не созывая Полный круг, решать проблемы своей стаи, но когда вопросы были более глобальными, касавшимися всех Фурий, мира или хотя бы задевавших их интересы, созывался Полный Круг.

Ещё шесть Фурий – представители шести дочерних стай. В каждой из этих стай был свой Совет наподобие Неполного Круга. Но в Высший Совет, как иногда называли Полный Круг, входили только Старейшины Младших Гнёзд, подчинявшихся Старшему Гнезду, или их преемники.

Совет Младшей стаи мог, не уведомляя Старшую, решать свои внутренние проблемы, пока те не станут затрагивать интересы другой стаи или всех Фурий. Потом в игру вступал Высший Совет.

Стаи беспрекословно подчинялись Совету.

За всю историю только один раз Младшая стая попыталась выйти из-под власти Старшей.

Всё могло закончиться маленькой войной между стаями и усмирением наглецов, но тогдашний Старейшина Высшего Совета решил иначе – он просто обрубил все контакты между стаями и запретил остальным Младшим Стаям помогать мятежникам и даже общаться с ними.

Маленькая стая сильных драконов была обречена на вымирание, неспособная решить внутренние разногласия и лишившаяся поддержки других Фурий.

Это произошло, когда сама Адэ’н, старшая из ныне живущих Фурий, только-только завершила своё Великое Странствие, больше тысячи лет назад.

Именно после того конфликта Фурии по-настоящему стали ценить родственные связи. Именно после того, любого, кого Фурия называла братом, принимали без вопросов.

Слишком показательным был пример мятежников.

Ведь именно тогда Фурии до конца поняли и осознали, что их сила – в единстве.

***

Это всё рассказал Арану Алор.

Именно так звали молодого дракона, привлекшего внимание юноши, именно с ним у Арана образовалась Связь – то было не желание Воли, но желание Души, причём у обоих, а потому оба Стража даже не поняли, что произошло, как оказались прочно связанными друг с другом Узами.

Алор только-только перестал считаться подростком и стал числиться взрослым, ибо он уже прошёл Великое Странствие.

Он – исключение из правил, шумный и весёлый, наделённый бунтарским духом, счёлся достойным последнего испытания намного раньше остальных. Птенцы его поколения только готовились к нему.

Талантливый и упорный, Алор стремился сразу к большему, благу для всех, к знаниям и мастерству, и надеялся, что Напарник в виде человека будет ему готов помочь в этом.

Молодой дракон уже был опытным – ничто не было способно заставить дракона повзрослеть так эффективно, как Великое Странствие. Увидевший немало темного на своём пути, он сумел сохранить свет своей души, свою жизнерадостность, пусть и обзавёлся мудростью, не свойственной его юному возрасту.

Алор сам напрашивался на роль Напарника, узнав кто именно назвал юношу братом. Конечно, его не допустили бы, если бы Адэ’н не замолвила за него словечко – ведь он сумел впечатлить даже её, а следовательно, помогать своему человеку он точно был способен! Его даже не смутили обязанности, которые на него будут возложены в случае, если выберут именно его.

Разве мог позволить гордый дракон оседлать себя, позволить человеку летать на нём?

А Алор, узнав историю знакомства Арана и Беззубика, согласился, не раздумывая.

Алор был младше Беззубика на несколько лет, он был меньше его, не так много странствовал, но он помнил погибшего друга ещё совсем птенцом. Ещё до того, как погибла вся семья Беззубика, и тот ушёл из стаи, отрекшись от собственного имени и прошлого, Алор был дружен с ним, и часто обращался к старшему товарищу за помощью.

Но Алор и Беззубик были всё равно до закипающих в душе Арана слёз, до немого крика, до холодного ужаса похожи.