Текст книги "Жить вопреки (СИ)"

Автор книги: Angelochek_MooN

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 44 страниц)

– Он мой друг! – прошипела Айва.

Осуждающие взгляды, посыпавшиеся на юную Змеевицу, не сумели ни смутить её, ни заставить испугаться собственного решения, одуматься, ужаснуться случившемуся или тому, что могло бы случиться по её вине, по мнению стальных.

Она была непоколебима в своей решимости защищать детёныша до последнего – ей хватило одного раза, когда она могла его потерять.

Ближе к середине площадки вышел красно-голубоватый Змеевик. Он тоже был ещё совсем молод, сам только вернулся из собственного Великого Странствия, сам только прошел Обряд Признания.

Но он, видевший, что творят люди, был непреклонен:

– Ему стоит немедленно покинуть гнездо!

Обиженный взгляд Айвы заставил самца смутиться, отвести глаза. Змеевик всей душой ощутил огорчение и обиду, плеснувшиеся в его сторону. Ему было больно оттого, что он может сейчас поссориться со своей лучшей подругой, с той, кому он хотел предложить стать Парой.

– Тарин, и ты туда же? – удивилась Айва.

Она закрыла Арана крылом, оттеснив за себя, ощетинив шипы на хвосте, говоря всем, что все ещё была готова драться, что они её не убедили.

Укоризненный взгляд матери, боль в глазах лучшего друга, поднявшийся шум и гам доконали Змеевицу окончательно.

Она глухо зарычала.

В следующий миг по разумам всех присутствующих пришёлся ментальный удар. Драконы беспомощно замотали головами, пытаясь скинуть на мгновение вспыхнувшую боль, ощущавшуюся наравне с физической, но не способной быть заглушенной хоть чем-то.

Все с удивлением глянули на Арана.

Он всё так же молча смотрел на драконов и вспоминал, что точно так же на него смотрели люди в том кочевом племени.

Со страхом, с отвращением и презрением, с брезгливостью.

Гвалт поднялся с новой силой, выкрики, восклицания да и вообще что-то членораздельное было невозможно разобрать.

Все, имевшие право голоса пытались выразить своё мнение. И сколь же мало было тех, кто поддержал молодую странницу! Со стороны всех – осуждение и насмешка, которые больше всего огорчали Арана – не хотел он подруге доставлять проблемы своей компанией, да и образ драконов в голове у него сложился совершенно иной – то, что Змеевица рассказывала, да то, что ему самому доводилось видеть, невозможно отличалось от того, что предстало сейчас перед ним.

И сама Айва понимала это – не такими она помнила таких дорогих её сердцу драконов – не столь озлобленными, не столь… зверями. Не были они сейчас похожи на Разумных, мир которых она открывала своему юному другу.

Это были звери – словно стая волков, или даже шакалов.

И это бесило Айву.

– Замолчите!– прокричала она. – Фурия назвал его братом!

– Что?

Аран никогда не думал, что столько голосов могут сложиться в столь коротком, но много значащем вопросе.

***

Ктоор долго не мог прийти в себя после событий того проклятого дня. Или же благословенного.

Пришествие Пророка.

То, чего ждали все племена Дикой Степи последнюю тысячу лет.

То, чего он точно не ждал повидать на своем веку.

То, что может стать причиной гибели всех кочевников.

То, что может их всех спасти.

Отец Ктоора отправил во все соседние племена гонцов, желая поскорее сообщить всем великую новость. Явление Пророка означало великое перемирие между всеми кочевниками, изменение уклада, свержение древних, столь диких традиций – ведь наступала новая эра.

Великий Мир.

А за ним Война.

Война Тех-Кто-Забыл-Своих-Предков и Духов. И только Пророк мог эту войну предотвратить. Или сделать её самой кровавой в истории людей. Он может уничтожить полностью иноземцев.

Но разве это то, чего желал Ктоор?

Разве желал он смерти простым селянам? Которых он не знал и никогда не узнает. Разве было что-то справедливое в смерти, в пролитой во имя кого бы то ни было крови? Да кто же знал…

Кто же мог подумать, что щуплый мальчишка-чужак окажется не так прост, как казался?

За свою ещё короткую жизнь Ктоор видел разных иноземцев. И с совсем чёрной кожей, и с кожей, словно снег. С большими глазами, с глазами, словно прищуренными, как у них самих. Высоких, рослых. Низких, щуплых. Светловолосых, рыжих… Разных людей. И даже похожих на этого юношу.

Но ни у одного не было такого взгляда.

Ни один из тех иноземцев не бросался на воинов его отца с голыми руками. Рыча, подобно зверю, скаля клыки.

Никто.

Только он, этот странный Чужак.

Пророк.

И теперь Ктоор больше всего хотел встать перед ним на колени и попросить прощения.

Он поймет.

Обязательно поймет, что Ктоор всё это делал ради своего племени. Нет, теперь уже ради всех кочевников Дикой Степи, и даже трижды проклятых Стражей Чёрных Гор!

Да, это было ошибкой, чудовищной и потому столь обидной, но ведь те, кто не спотыкаются – просто стоят на месте. А в развитии невозможно было миновать трудностей и ошибок.

Но с этого дня ни один чужак не погибнет во славу Духов.

Нет, теперь эти чужаки во славу Предков будут жить.

***

Харальд Олафсон был довольно удачным, даже по меркам своих друзей, торговцем. Он научился видеть истинную цену предметов, на вид простых и обыденных, а потому умел их продавать ещё дороже.

Главное ведь быть убедительным.

Его коллеги ему завидовали, ведь он ещё и отлично умел находить общий язык с любым народом и племенем.

Он очень много знал, очень многое умел, держал минимальный экипаж и вот, он наконец решился на главную авантюру в своей жизни – путешествие на Большую Землю. И не просто на материк, а на корабле, благо все поселения располагались вдоль крупных рек.

Он уже обменял и приобрёл множество товаров, которые точно будут пользоваться спросом на Северных островах.

Несмотря на все предупреждения об агрессивности кочевников, Харальд осмелился пересечь границу Диких Степей и теперь направлялся по всё той же крупной реке вверх по течению – вглубь территорий.

Местные рассказывают, что река брала своё начало в неких Чёрных Горах. Говорили, они невероятно богаты – золото, серебро, железо, драгоценные камни, многие из которых ещё и не встречались нигде больше.

Разве не ценность?

Вот только сами Чёрные Горы никем не рассматривались в качестве источника дохода…

Почему?

Они никому не принадлежали, за них никто никогда не сражался. Горы, как и Дикие Степи, были местом невероятно загадочным. И если бы сейчас было лето, то Харальд непременно отправился бы туда, но скоро зима, река застынет и он должен успеть добраться до достаточно крупного поселения, где можно будет переждать зиму.

А весной можно и в родной архипелаг вернуться, ему есть что им предложить.

Наличие драконов, конечно, нервировало, но Харальд ещё на родном архипелаге научился разбираться с этими тварями.

Хотя его много раз предупреждали – если он не хотел иметь проблем с кочевниками, то не стоило поднимать руку на драконов.

Для них эти твари священны.

Что-то вроде духов или божеств.

Не желая вступать в конфликт с местными, Олафсон решил для себя, что, если встретит дракона – пройдёт мимо. Как ни странно, это работало, а потому, приметив стан местных, торговец решил рискнуть и попытаться что-нибудь им продать.

***

На вершине самой высокой в обозримом пространстве горы было холодно. Вечный ветер, сухой и холодный. Дышать здесь было невероятно трудно для всех драконов.

Кроме них.

Только Ночные Фурии могли жить на такой высоте.

Облака, грозящие снегом подножию гор, белёсым туманом расстилались далеко внизу.

Здесь не росли травы.

Здесь не летали птицы.

Здесь не лежал снег.

Вершина была просто над уровнем облаков, и потому здесь всегда было ясно.

Если смотреть на север, то открывается вид на находящиеся очень далеко Степи. Во всех остальных направлениях были только горы. Высокие и пониже, но все крутые, хищно ощетинившиеся скалами и обрывами.

И лишь мхи да лишайники покрывали голый камень тёмно-серого, а местами почти чёрного, с синим отливом и белыми прожилками цвета.

Суровая красота.

Недоступная людям.

Ни одного человека за всю историю не бывало на этой вершине.

Но двенадцать чёрных, едва различимых силуэтов, растворяющихся в наступающих сумерках, чувствовали себя здесь хорошо.

Несмотря ни на что здесь было для них абсолютно безопасно.

– Зачем ты созвала Совет, Адэ’н? Тем более Полный Круг? – спросила одну Фурию другая, остальные её поддержали.

Полный Круг Совета Фурий созывался крайне редко и только по важным вопросам, касающихся не только внутренних дел стаи.

И за последние полвека это одиннадцатое собрание Совета.

Немыслимо часто для невероятно долгоживущих Ночных Фурий.

– Где-то луну назад пропала связь с одним из детей нашего гнезда, – пояснила Старейшина Чёрного Гнезда.

Она прекрасно знала, в отличие от остальных членов совета, что мелочей не бывало.

Из незначительных событий всегда складываются великие деяния. Но вот великие в своем созидании или разрушительности… Это уже зависело от того, какое значение наблюдатель придает этим самым мелочам.

Пожилая Фурия мысленно улыбалась.

Она помнила собственное детство, когда не было совета, в том виде, в котором он существовал сейчас, а всеми Фуриями управлял один вожак. Благо, теперь-то их стаей управлял Совет. Да и сами Дети Ночи теперь намного более сознательные, чем другие драконы.

– Он же ушёл, разве нет? – удивилась Третья.

– Да, он остался возле Красного гнезда, но он до последнего времени старался поддерживать связь с драконами Чёрных Гор, – подтвердила Четвёртая.

– Связь пропадает или если её намеренно рвут, или… – начала размышлять Пятая.

– Или, моя дорогая. Я живу больше тысячи лет и могу с уверенностью сказать, что научилась различить звон разрываемых смертью уз, – грустно промолвила Адэ’н.

Ей всегда было больно терять детей гнезда.

Они все выросли на её глазах, все прошли через её уроки, все обращались к ней за помощью или подсказкой. Она помнила даже весь нынешний совет ещё неразумными птенцами…

У неё больше всего Ментальных Связей. С каждым драконом её гнезда. Она чувствовала, как они погибали, как они страдали, и это было невыносимо для древней Фурии.

У долгой жизни есть своя оборотная сторона – Адэ’н вынуждена была видеть, как постепенно умирали все её друзья детства.

Многие её дети тоже погибли.

И внуки.

Бремя веков тянуло её вниз, но гордая Старейшина упорно не желала сдаваться и, подымаясь, шла вперед. Она так и не передала всю свою мудрость наследникам. Она не могла их оставить сейчас и отправиться на перерождение.

– Он… Погиб? – тихо спросила Шестая.

– Да.

Как ни больно было это ей признавать, но внук её друга погиб. И, судя по тому, с каким дрожанием, с каким жалобным звоном рвалась связь, погиб он мучительно.

Адэ’н помнила этого дракона.

Этот Сын Ночи всегда хотел жить. Он наслаждался каждым мгновением собственной жизни.

И невероятно ценил друзей.

Один из немногих прошедших Великое Странствие через север, и мало того, что вернувшийся, так ещё и пожелавший остаться там, на севере!

Он был так молод…

Только начал жить.

– Из соседнего гнезда пришла весточка, – вдруг сказала Адэ’н.

Все Фурии повернулись к ней.

– Что такое?

– Из Великого Странствия вернулась Змеевица Айвайин’ик. С собой она привела человека, – пояснила Старейшина.

Её позабавила реакция остальных. Действительно, ещё совсем птенцы. Совсем молоды. Они пропадут без её присмотра, она не может их сейчас оставить…

– Немыслимо…

– Какая наглость!

– Она обезумела?

– Тихо! – рыкнула она, пресекая шум и гвалт. – Змеевица сказала, что человеческий детёныш знает судьбу потерянного сына гнезда нашего. Он может рассказать, что же случилось.

Она-то давно догадалась, кого привела с собой та юная Змеевица. И это было прекрасно.

Она дождалась.

Он поможет ей разбираться со всем этим бардаком на Севере, и тогда она со спокойной душой уступит своё место кому-нибудь.

– Но почему?

– Дитя гнезда нашего назвал этого человека братом, – припечатала Адэ’н этих глупых птенцов.

Комментарий к Глава 5

Ну, друзья-товарищи, всех с наступающим!!!

Оставляете комментарии, они мненя вдохновляют)))

========== Глава 6 ==========

Она очнулась в странном месте – по ощущения было прохладно (по сравнению с недавним жаром, конечно), но воздух был всё ещё сухим, и дикая жажда всё ещё мучила её, как и в последних её воспоминаниях.

Два безжалостных солнца, словно глаза сверхгромадного, равнодушного к людским судьбам существа, были последним, что она могла сейчас вспомнить, да ощущение пошедшей носом крови. И вид башни – такой далёкой, но в то же время уже совсем близкой.

Сознание было мутным, как вода в весенней реке, голова болела нещадно, и понимания, что происходило, так и не было.

Хотелось снова оказаться в блаженной тьме, плыть в ней, растворяться, не чувствуя абсолютно ничего, ведь ничего и не было там, даже её самой.

Она через силу разлепила глаза.

Небо слева от неё было цвета артериальной крови, земля же – пески и почему-то теперь близкие горы – теперь казалась почти чёрной. Солнца были скрыты от неё чем-то большим – то ли стеной, то ли скалой.

Она, пошатываясь и дважды чуть не упав, встала и оперлась на (всё-таки!) стену, рассеянно рассматривая древние камни странной постройки, в чьей тени она сейчас находилась.

Камень был холодным, шершавым, всё такого же красного цвета.

Странное сооружение внушало уважение своими габаритами.

Она отошла назад на несколько шагов, желая понять, что же за строение оказалось у неё на пути, и удивлённо охнула (потрескавшиеся, пересохшие губы не с разу разлепились, и потому звук этот вышел сиплым, усталым).

Башня.

Странный, единственный ориентир на обозримом пространстве, к которому она столько часов безуспешно пыталась хоть насколько-то приблизиться, оказался прямо перед ней!

Это почти заставило её задуматься.

Почти.

Вымученно вздохнув, сглотнув вязкую слюну, она поморщилась, услышав урчание собственного живота – к жажде добавился ещё и голод.

Изрезанные острыми осколками камней стопы ужасно ныли и каждый шаг давался с трудом, обгоревшие на солнцах лицо и руки нещадно щипало, запёкшаяся кровь неприятно стягивала кожу.

От осевшей на открытых участках тела пыли, всё чесалось, тоже доставляя ощутимый дискомфорт.

Она, стараясь не плакать от боли и усталости, окутавшей всё тело – короткое, по всей видимости, забытьё не дало ей ни особо много сил, ни бодрости – побрела вдоль стены в поисках входа в таинственную башню.

Тот, на удивление, нашёлся довольно быстро – тут же, на теневой стороне.

Большая арка, в два её роста высотой была довольно приметна, наверное, но она сейчас плохо видела, а потому даже удивилась, увидев вход в странное строение какого-то давно исчезнувшего народа.

Внутри, как она и ожидала, было прохладно и даже, на удивление, чуть свежо – видимо, вся влага, хранившаяся в древней постройке, не желала её покидать.

Посередине квадратного помещения, неожиданно, оказалась круглая площадка с ещё несколькими кругами внутри, разделённая на ровно двенадцать секторов, в каждом из которых были заметны смутно-знакомые цепочки странных символов.

В самом центре площадки находился необычно новый, словно не тронутый временем алтарь, на котором стояла столь же странная чаша.

Но все это было неважно.

Из чаши струйками вытекала, искрясь на закатных лучах солнц-братьев, кристально чистая вода.

Она стекала по желобкам на алтаре, падала на площадку и по тем же желобкам незнакомых символов уходила непонятно куда.

Она, как завороженная, подошла к чаше, к поверхности воды, отражавшей такой далёкий потолок башни и спиралью вившуюся лестницу наверх, и разбила это отражение, зачерпнув руками своё спасение, словно не веря.

Вода была холодной, свежей и странно-сладковатой на вкус.

Она, вдоволь напившись, стараясь игнорировать собственный голод, принялась промывать свои ранки и порезы, и кровь, чистая и яркая, каплями упала на алтарь, на мгновение тускло вспыхнувший.

Когда она, умывшись, заглянула в чашу и дождалась, пока водная гладь успокоится, из отражения на неё смотрело совершенно незнакомое на первый и такое родное на второй взгляд лицо.

Подавшись вперёд, она пожелала рассмотреть себя (а себя ли?), но в глазах у неё вновь потемнело и она, пошатнувшись, рухнула на пол, потеряв сознание раньше, чем успела почувствовать собственное падение.

***

В достаточно просторной зале пещерки, находящейся глубоко под поверхностью горы, царил уютный полумрак, совершенно не являвшийся хоть какой-то сложностью для драконьего глаза.

Хозяин обжитого уголка с интересом оглядывал свою гостью, вспоминая её ещё совсем неразумным птенцом, возмутительно наглым и не в меру любопытным. Змеевица с тех пор похорошела – Великое Странствие явно пошло ей на пользу, закалив тело и мысли.

Тонкие, чуть более светлые, чем основной тон чешуи, полосы шрамов говорили, что это было не мирное время, но он относился к заросшим ранам философски, передавая это мнение и своим ученикам – признанным ли или не названным – всем.

Пережитые боль и страдания делают сильнее – те, кто сумел не сломаться, выжить, перестают бояться, становятся увереннее.

Воистину, то, что не убивало, делало всех сильнее.

Впрочем, что есть тело? Всего лишь оболочка, носитель для разума, временный сосуд для Души. И относиться к нему стоило именно так – аккуратно, бережливо, но хранить не тело, а разум.

Ведь не было ничего страшнее ран душевных и идущего за ним безумия.

Гостья была несколько смущена, раздражена и даже обижена на кого-то.

Интересный букет.

У Ралега, с таким интересом изучавшего пришедшую к нему за советом Змеевицу, давно не было гостей – стая и её вожак прекрасно справлялись и без него, и Старейшина чувствовал скуку.

Но она развеялась с возвращением одной задержавшейся в пути Змеевицы, упрямой и постоянно старающейся докопаться до истины, не замечая ни преград, ни противников, сметая их походя, впрочем, будучи при этом весьма здравомыслящей, особенно на фоне того же Вожака.

– Ну, Айва, дочь Дорики, – обратился дракон к своей гостье. – Что же за человека ты привела, что все гнездо переполошилось?

Змеевица чуть сощурилась, неопределённо курлыкнула и устало прикрыла глаза.

– Ты единственный, Старейшина, кто не удивился этому факту.

Ужасное Чудовище действительно ни на миг не почувствовал удивления по поводу того, что Айва вернулась не одна – слишком в её духе было найти себе неожиданного друга и взять его с собой путешествовать. Хотя Ралег полагал, что она вернётся с осиротевшим детёнышем, подобранным ею из жалости.

Впрочем, примерно так и вышло.

Дракон на своём веку видел много всего. Старше его, пожалуй, только Адэ’н, Старейшина Чёрного Гнезда, его очень давняя подруга.

– При мне сменилось восемь вожаков. И дважды юные драконы приводили с собой человека. Ты третья.

Его радовал тот факт, что сознание стаи не зашорилось окончательно с приходом к власти Тоура, людей почему-то с раннего детства не взлюбившего. Что ещё есть такие драконы, которые могли видеть в людях не только врагов.

Ведь это неправильно.

Когда-то было по-другому.

Когда-то люди восхваляли драконов, поклонялись им, просили дать знаний.

Им дали эти знания, и что? Ученики пошли войной против учителей, смывая пролитой кровью многовековую дружбу, отправляя её в забвенье.

И это было горше всего.

– И что же теперь делать?

Ралег внимательно смотрел в глаза своей гостье, видя там только какое-то несвойственное ей смирение и безграничную усталость – сложно ей пришлось выдержать внимание всего гнезда, его осуждение и брезгливость.

А смирение…

Видимо, она прекрасно понимала, что ей придётся расстаться с детёнышем, которого она так яростно защищала. Ведь, в отличие от недалёких приближенных Вожака, всеми силами старавшегося удержать власть и не позволить пропасть своему лелеемому авторитету, она видела суть принесённого ею человеческого ребёнка.

– Ты уже сама догадалась, кто этот малыш. Такие, как он, вершат судьбы народов. А тех, кто помогал им идти к величию, помнят веками.

Да, пришествие нового Стража-человека – событие из ряда вон выходящее. Да, такое случалось, но очень редко.

И два предыдущих раза люди были… Более эгоистичными.

Они были… Не такими.

Душа у них была драконьей, но сердце и разум – слишком людскими. Насильно принесённые в гнездо, они несли лишь смерть и разрушение тем, кого должны были защищать, кому должны были дарить мир и процветание.

Но этот мальчик согласился сам.

Даже нет… Он сам попросил привести его куда угодно!

Старейшина надеялся, что в этот раз всё будет иначе. Что именно этот Страж станет тем, кто положит конец бесконечной и бессмысленной, пусть и существующей далеко не везде, войне и идущим с ней рука об руку страданиям.

Или он станет виновником нового витка конфликта.

Третьего не дано.

– Значит, я должна отвести Арана к Фуриям?

– Да. Только они сумеют научить этого юношу всему, что он должен знать.

– Мне печально будет с ним расставаться.

Эти слова были столь очевидными, сколь же и искренними – Айва просто не могла их не сказать, ведь она всегда была слишком честной со всеми. Но в первую очередь – с самой собой.

Крайне полезное свойство.

И сколь же редкое…

– Но он же останется там не навсегда. Вы сможете видеться. Вашей дружбе никто не будет мешать. Просто и тебе стоит задуматься о своём будущем. Об отце своих детей, о паре, об этих самых детях. Поверь, это не менее важно.

Ужасное Чудовище видел, как сильно юная Змеевица привязалась к человеческому детёнышу. Так пристало привязываться к брату или собственному сыну, но никак не к найдёнышу.

Но это грело душу старого дракона – Айва сумела сохранить в себе то, что он веками пытался взрастить в драконах.

Рано или поздно, Тоур уступит своё место более молодому и сильному – не вечно ему быть на пике своей формы. У них есть Король гнездовья, но кто говорил, что унаследовать статус вожака не сумеет самка? Следующим вожаком стаи точно будет Королева…

И он ей точно поможет стать таковой.

– Спасибо.

***

В темном, с высоким потолком, вившимся змеёй коридорчике пещеры, который вёл в залу, принадлежавшую Старейшине этой стаи, было удивительно тихо и спокойно.

Аран, почти обрадовался появившимся лишним минуткам свободного времени, которые он мог потратить на приведение своих мыслей в порядок – наконец никуда не надо было спешить, можно было разобраться во всём произошедшем, попытаться понять, что же будет дальше, и что он был должен делать теперь.

И потому Аран решил медитировать – это состояние отрешённости от всего мира и в то же время полнейшего единения с ним. Сосредоточения и концентрации на чем-то одном, позволявшее не отвлекаться и понять все, что нужно было осмыслить.

Каждая медитация его словно обновляла.

Очищала.

Но покой, про который он только что думал, оказался мнимым. Не было ни тишины, ни темноты, ни прохлады почему-то свежего воздуха, холодными языками касавшегося открытых частей тела.

Юноша никогда не ощущал доселе столько Искр Жизни в одном месте.

Тысячи… Десятки тысяч драконов!

Он ощущал все их эмоции, в том числе направленные и на него самого – гнев, тоску, счастье, печаль, скуку, веселье, злость и азарт. И много-много оттенков этих чувств, струнами неслышно звеневших в воздухе.

Они были такими разными, но такими живыми.

Такими настоящими…

Арану казалось, что жить он… нет! Иккинг начал только с появлением Беззубика.

До этого момента – это было существование.

Аран же с самого своего появления, весь этот месяц жил.

Дышал полной грудью.

Видел мир.

Чувствовал.

И был счастлив.

По-своему, не как человек, надо полагать, но был счастлив собственной свободе, красоте такого громадного мира, бескрайнему океану неба над головой, гулкой тишине засыпающей степи и свисту ветра.

Странный народ, Кабур Не’та Тал, спасший его от незавидной участи жертвы чужим богам, был ему совершенно непонятен – чем жили эти люди, почему делали то, что делали…

И слова Айши тому вождю про Пророка…

Аран почувствовал приближение Айвы и медленно вышел из своего возвышенного состояния, отбрасывая все мысли, пришедшие к нему, – потом додумает, сейчас были дела важнее.

Змеевица, по наблюдению юноши, была в смятении. Она была и рада, и опечалена. Но в её эмоциях явно мелькала решимость.

– Старейшина принял решение. Вожак его подтвердил.

Эта фраза сильно удивила Арана.

Больно уж это было похоже на подобный случай в жизни Иккинга, только он в том случае был только свидетелем событий. Найденного на берегу в обломках разбившегося во время шторма корабля человека было решено вылечить и оставить.

Вот только решение тогда принимала Готи, а не Стоик.

Неужели у Драконов бывают подобные случаи?

– А разве не вожак всё решает?

Этот вопрос, на самом деле, был довольно интересен – какова была власть Короля Гнезда, и могла ли она чем-то ограничиваться, волей того же Старейшины? Ведь и в людских племенах было по-разному: где-то все слушали волю Вождя, но могли вносить свои предложения, спорить, где-то правитель был для людей едва ли не божеством, где-то Вождей не было и вовсе – воля народа была главной.

– Да, он, но есть вопросы, в которых он не разбирается в силу недостатка опыта. Тогда в дело вступает старейшина.

Эти слова подтвердили догадку юноши.

Ещё одно сходство людей и драконов.

Ещё одно доказательство бессмысленности их конфликта…

– И что же он решил?

Тоже, к слову, немаловажный момент – что же именно решили драконы, какая его ожидала судьба? Конечно, он вовсе не собирался идти на поводу у неё, но направление для своих дальнейших действий понимать всё же стоило.

– Я помогу тебе добраться до Фурий. А там… Да укажут нам Небесные Странники путь.

***

Легко сказать – добраться до гнезда Ночных Фурий, особенно тому, кто никогда не бывал ни в горах, ни уж тем более на приграничных с территориями Чёрного Гнезда пространствах.

А вот осуществить… Это было намного труднее, и в некоторых случаях вовсе невозможно – далеко не каждый был способен просто долететь до границ.

Остальные драконы называли Фурий Детьми Ночи. Да и они сами нередко себя так называли. И из этого имени вида вытекало намного больше нюансов, чем казалось на первый взгляд.

Фурии не просто так считались самыми скрытными, умными и выносливыми драконами – сильнейшими в своих размерах, единственными, кто был способен сражаться с драконами размеров Левиафанов или Вечнокрылов, и побеждать.

Возможно, Арану и Айве удастся добраться до их гнезда.

Возможно, даже быстро.

Но в само гнездо никто, кроме самих Фурий попасть не мог, и об этом было хорошо известно всем жителям соседних с Чёрным гнёзд. Ведь Фурии жили на самых высоких горах, выше облаков, где вечно ясное небо и вечно сухой ветер, где воздух настолько разряженный, что большинство просто не могло там дышать…

Но выбора-то у них не было.

Поэтому они сейчас летели между вонзавшимися в небо голыми чёрными вершинами, пытаясь не сбиться с пути и не оказаться слишком высоко.

Айва летела молча.

Она полностью ушла в наблюдение за окружающим пространством, изредка отвлекаясь на мелькавшие мысли. Она чётко понимала одно: здесь было опасно.

Очень опасно.

Но неизвестно почему.

Страх пришёл сам, из самой глубины души и уходить явно не собирался. Он охватывал внутренности холодными щупальцами, сжимал сердце, заставляя дыхание сбиться, потеряться концентрации, рассеивал внимание.

Может, её так взволновало состояние её юного друга?

С каждой секундой приближения к гнезду Фурий Аран неуловимо, но неотвратимо менялся. Айва безуспешно пыталась проследить, что же именно происходило с этим бестолково-храбрым детёнышем.

В его эмоциях сначала мелькала радость, восхищение красотой местных гор, которая не могла не завораживать такого ценителя всего прекрасного, каким был Аран.

На смену этому пришло беспокойство.

А затем наступила отстраненность.

Айва чувствовала, как застыл человеческий детёныш, как мысли перестали мелькать в его голове, сменившись гулкой пустотой чистого сознания.

И она до безумия боялась обернуться.

Боялась наткнуться на ничего не выражающий взгляд.

Боялась увидеть по-драконьи сузившиеся в тонкую нить зрачки и невыносимо ярко горящие глаза.

Она не знала, было ли это плодом её фантазии, или суровой реальностью – проверить она всё равно не решилась. Она не знала, что делать, если её догадки окажутся верны, а потому по-детски решила ничего не делать, надеясь, что она ошиблась.

Но на самом деле глаза Арана были закрыты. Он вслушивался в тонкий, тихий, зовущий его голос.

Язык был ему не знаком, но он понимал, что кто-то окликает его.

Что-то тянуло его, словно магнит и совсем не хотелось сопротивляться этому голосу – он не отталкивал напором и настойчивостью, не раздражал жалостью, не заставлял эту самую жалость испытывать…

Это не был крик о помощи.

Это не был приказ.

Это было приглашение.

А игнорировать приглашение было невежливо.

Голова стала гулкой и тяжелой, все звуки, кроме зовущего голоса, исходящего словно откуда-то изнутри, исчезли, как и ветер, как и обжигающий холод воздуха, как и весь миг, сузившийся до белизны перед закрытыми глазами.

Приземление Аран совершенно не запомнил. Не запомнил он и попытки Айвы привести его в чувства. И едва ли заметил, как, оставив бесплодные попытки, его куда-то понесли. Сознание плыло, перестав реагировать на все внешние раздражители.

А потом только тьма.

И голос.

Остался только голос.

Повторяющий и повторяющий одну и ту же фразу на непонятном языке.

***

Ночь давно вступила в свои права, но ни звёзд, крупных, как гроздья южных ягод, ни месяца, ещё молодого, видно не было. Тяжёлые, белёсые облака повисли над миром, сухой и колючий снег царапал лицо, мороз обжигал. Метель выла уже который день, не переставая ни на минуту.

И песня её была печальной, скорбной даже.

Не казалась сейчас она, злодейка, коварной виновницей стольких бед уставшего от борьбы с неизбежным юноши. Ветер словно сочувствовал ему, но не пытался утешать – то было бесполезно.

Отчаяния уже не было.

Не было ни гнева, ни ощущения вины.

Лишь безысходность.

Лишь смирение.

В маленьком доме свет от единственной горящей свечи не мог разбить густую тьму, лишь создавал острые, угловатые тени, которые, казалось, перешёптывались между собой, говоря что-то только им известное, перемещались по комнате, боясь танцующего огонька, давшего им жизнь, и всё равно стремясь к нему.

Ведь самые темные тени были под пламенем свечи.

От печи исходило вязкое, душное тепло, но согреться даже у юноши не получалось – странный, потусторонний холод сковал его, пробирая до самых костей. Он поселился в нём, преследуя постоянно, не оставляя ни на миг.

Малая плата за откровения сестры.

Той самой сестрёнки, что сейчас металась в горячке, бредя и плача, но так и не приходя в сознание, сжав почти до боли его ладонь своей, холодной и словно бы уже… уже! неживой, но, в противовес, раскалённый лоб с выступившими на нём капельками пота говорили – жива.