Текст книги "Жить вопреки (СИ)"

Автор книги: Angelochek_MooN

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 44 страниц)

Алор всё так же безмолвно приземлился.

Он даже не пытался хоть как-то влезть в разговор, начать беседу.

Или дать совет.

Знал, стало быть, – его не послушают.

Просто не услышат.

Видящая оглядела Арана, спешившегося, бережно державшего на руках Сатин, без жалости, без привычной своей мягкости и снисходительности – остро, жёстко, сурово.

Чуть угрюмо.

– Что нужно тебе на нашей земле в час столь ранний? – спросила Мирослава, скрестив руки на груди.

Аран, так и не решившийся опустить свою драгоценную для него ношу на траву, холодную и влажную от росы, как был – в доспехах, без шлема, который он потерял неизвестно где, растрепанный и с безумными глазами, ничего не стыдясь, встал перед девушкой на колени.

– Молю, спаси её, – прошептал он, смотря прямо в глаза Мирославе, и, показалось ему, прямо в черноте её отчётливо видимых на фоне светлой радужки зрачков заплясали фиолетовые искры.

Это пугало.

– Зачем мне помогать чудовищу? – сказала девушка тихо и жутко.

Она знала.

Она всё знала.

Она всёгда всё знала – ведь ей были подвластны потоки будущего, они представали пред ней – беспомощные в своей неотвратимости, неотвратимые в своём количестве.

Если она не поможет – не сумеет уже никто.

Ведь не было больше нигде ни одного целителя, который согласился бы помочь его Одуванчику, имевшей достаточно специфическую репутацию женского воплощения Покорителя Драконов, его оборотной стороны. Да и не успел бы он добраться вообще до ближайшего целителя.

И всё будет кончено.

Для Арана.

Для Драконьего Гнезда.

Для всего Варварского Архипелага.

Никогда и ничего не было страшнее, чем сошедший с ума Страж, обладавший несгибаемой Волей и жаждавший мести.

– Не мне, – сказала Аран уже твёрдо, – моей Ученице.

Мирослава прищурилась.

– А разве тут есть разница?

Они долго – секунд двадцать – смотрели друг другу в глаза.

За спиной девушки появился молодой мужчина, ровесник самого Арана. Кажется, это был брат Мирославы – Радмир, смотревший всё так же сурово, но, в отличие от своей сестры, немного сочувственно.

К чему бы это?

Впрочем, не важно.

Как объяснить им, вершителям уже его судьбы, кем была для него Сатин, если даже столь красочное и многогранное слово «ученица» не было исчерпывавшим?

– Она – мой свет, – наконец сумел подобрать слова Аран.

– Я знаю.

И сразу после этого Радмир аккуратно взял на руки Сатин, чуть нахмурившись, но не подавая вида, как ему не по душе было всё происходящее в тот миг.

– Только потому и помогу, – сказала девушка, смотря вслед удалявшемуся брату, а потом переводя взгляд на всё ещё стоявшего на коленях Арана. – Я не хочу быть виноватой в том, что ты натворишь, если твой свет погаснет. Ты – не должен быть последователем Тени.

– А разве я уже не там? – горько усмехнулся парень.

– Нет, – жестко отрезала Мирослава. – Ты – во тьме. Не в тени.

Она долго смотрела в глаза Драконьему Королю, и в зрачках её вновь стали мелькать фиолетовые искры, и теперь Аран мог с уверенностью сказать – ему не показалось, и он ещё не сошёл с ума.

Ему не привиделось.

Сзади подошёл неслышно Алор, сел рядом, укрывая крылом, словно защищая.

Как птенца.

– Вижу, Небесные Странники не уберегли тебя, Страж, – уже устало и даже чуть грустно, но без гнева или обвинения сказала Видящая, став уже привычной для него Мирославой, растеряв почти всю свою жуткую загадочность, оставив лишь ту, что всегда была при ней.

– Ты оказалась права, Видящая, – покачал головой Аран, признавая свою вину.

– Иного и не могло быть, – вздохнула девушка. – Но тебе повезло.

***

Валка с тоской смотрела на море, где, всего в дне лёта находился остров, на котором теперь постоянно находился её молодой Король, отказавшийся отпускать от себя своих Учеников.

Женщине, откровенно говоря, было до безумия скучно – её маленький Иккинг, который почему-то отзывался только на имя «Магни», и не пойми как обзавёлся сестрой, сейчас был далеко, и не могла она всё своё время посвящать воспитанию сына.

За отсутствием такового, конечно.

Валка вообще, если честно, не понимала, что же происходило в её жизни теперь, как всё так вмиг перевернулось и изменилось, словно забыв её спросить.

Её сын мертв.

Иккинг мёртв.

Это ей говорили все и каждый – её маленького чуда уже десять лет не было на этом свете, он вырос и стал тем, кем он, собственно, стал без её участия, без её пригляда и наставлений.

И погиб, ею не оплаканный.

Ушёл за черту, оставив в миру только свою оболочку, своё лицо, за которым теперь скрывался жестокий и деспотичный чужак, который, хотя бы, отказывался называть себя её сыном – от этого было и легко, и до невыносимости горько.

Да, её сына не было.

Но кто тогда этот мальчик, что всегда находился рядом со своею сестрой?

До последней чёрточки, до безумия родное личико.

Нет, Валка, конечно же, прекрасно знала, что Магни был сыном её Стоика, её родного сердцу, милого и такого сильного Стоика, и неизвестной ей женщины, Инги – так её, кажется, звали.

Знала, но понимать это – отказывалась.

Мальчик был не против, что его назвали так, откликался на имя её погибшего сына и этим, невольно, продолжал терзать её и так измученное материнское сердце.

Страшно.

Не больно, а именно страшно было осознавать, что её Грозокрыл теперь прекрасно понимал свою Всадницу – Шторморез тоже был ослеплён горем, тонул в скорби по погибшей своей дочери.

Как так вообще получилось?

Как Владыка допустил, чтобы столько хороших драконов погибло в ту проклятую ночь?

И едва ли не больше – в последующие полгода, когда он, судя по словам некоторых Фурий, просто не отходил от постели Сатин, постоянно держа её за руку.

Ради своей Ученицы он практически бросил Драконий Край, оставил его на произвол судьбы, только изредка передавая распоряжения через Фурий, передав управление стаями в меньшей степени Алору и в большей – Тагушу.

Ведь Алор сам не отходил от Арана.

Вот тут и показала практика, как гениальна оказалась идея назначить на каждом подвластном Драконьему Краю острове своего вожака, напрямую подотчетного Владыке.

Даже при отсутствии оного система продолжала действовать.

Почти без сбоев.

Почти идеально.

Только маленькое «но» – корабли со знамёнами Лохматых Хулиганов уже дважды пытались прорваться на территории Драконьего Края, а озверевшие от состояния своего Короля и не контролируемые им драконы-Защитники были начисто лишены всякой жалости, уничтожая все драккары, что пересекали границу.

Те же, что оставались за этой придуманной «чертой», они не трогали – приказ об этом был чётким и недвусмысленным.

Да, не мог Аран контролировать Стаю, не мог он руководить своими бойцами, вспоминавшими совсем ещё недавние времена войны, полгода уже находясь на острове у Берсерков, сторожа покой своей Ученицы, своей такой светлой и солнечной Сатин, которую опять не уберег.

Опять.

Снова.

Интересно, как там Стоик?

Как относился к тому, что спустя несколько лет перерыва драконы снова стали безжалостно отнимать жизни его людей, которые уже по собственной глупости, или же просто по его приказу, пытались добраться туда, куда не следовало бы им соваться?

Драконы не терпели чужаков.

Конечно, один раз у Лохматых Хулиганов удалось нанести очень ощутимый, крайне болезненный для Драконьего Края удар – викинги таки уничтожили одно из малых Гнёзд, находившихся глубоко в территориях, теперь принадлежавших Олуху в целом и конкретно его Вождю, как и всё племя, в частности.

Валку туда не пустили.

Ни посмотреть хоть краем глаза на бывших соплеменников, ни глянуть на то, что там случилось.

Запрет Брата Короля, сказали ей.

Интересно, которого из?

Тагуш или Алор?

Где Алор – там и Аран, а присутствием Владыки на Драконьем Крае и не пахло, не до них ему сейчас было, и, следовательно, приказ не пускать её к разорённому гнезду отдал именно Тагуш.

Что же.

Седмица прошла с бойни той.

Теперь можно, стало быть.

Женщина сама не понимала, почему ей так хотелось оказаться на том острове, почему хотелось вновь увидеть разоренное Гнездо, снова увидеть погибшее, когда-то милое, безопасное для драконов место.

Грозокрыл не подвёл – доведенный до отчаяния собственным горем, он перестал быть до безумия осторожным, как и перестал перечить своей всаднице, покорно подставляя спину и помогая Валке на неё взобраться, а потом – мчась и мчась вдаль, в сторону разорённого Гнезда.

Может, ей просто необходимо было убедиться в своей ненависти к тому, чем занимался её супруг.

Супруг.

Муж.

Как бы то ни было, Валка с потаённым сожалением и с ещё более скрытой в глубине души теплотой понимала, что не могла ненавидеть Стоика, несмотря на все те страшные, просто ужасающие вещи, которые творил он за последние годы.

Не могла – и всё.

Теперь, лишившись постоянного ментального давления со стороны Великого Смутьяна, которого она больше двадцати лет бездумно славила, она сумела многое переосмыслить, пусть она и понимала – прежней ей не стать, что-то, как она жила все эти долгие годы, – наложило на неё свой отпечаток, и жалостливые взгляды драконов, да и некоторых людей тоже, были вполне заслуженными.

Она и впрямь сошла с ума.

Ведь она всё ещё любила человека, который без всякой жалости убивал драконов, которым она посвятила свою жизнь, половину её им отдала, который не сумел уберечь их сына, который женился на другой женщине и растил других детей.

А она – простила.

Приняла и простила.

Что ей ещё оставалось?

Но…

Вид разорённого Малого Гнезда, всего лишь одного из сотен ему подобных, населенных доселе всего лишь крохотной стайкой в масштабах всего Драконьего Края (сорок шесть особей, не считая детенышей), до крайности удручал – повсюду была гарь и копоть, много где валялись окоченевшие на морозном воздухе трупы – человеческие и драконьи.

Метель и сильный холод просто не дали обеим сторонам конфликта похоронить своих павших товарищей, и они же не давали телам разлагаться.

Печальное зрелище.

Да, пусть зима уже отступала, всё чаще наступали тёплые дни, и всё чаще можно было с удовольствием проводить время на воздухе, не опасаясь оказаться сметенной ветром, но снег всё ещё не сходил.

И не сойдёт в ближайшую луну.

А ведь полнолуние было в середине минувшей седмицы.

Грозокрыл что-то неопределённо курлыкнул на манер Змеевика и растворился в белёсой мгле бурана, позволяя женщине остаться наедине со своими мыслями.

– Кто здесь? – вдруг послышался смутно знакомый голос.

Женщина замерла, словно кролик перед удавом, напуганная неожиданным появлением кого-то, кого она могла в своём прошлом знать.

Она, вопреки всему, резко обернулась и… сердце её замерло.

Как он похож на своего отца.

– Валка?!

***

Мирослава не подвела – исполнила своё обещание и исцелила рану Сатин, в очередной раз доказав Арану, что его способная только разрушать сила, какой бы она громадной ни была, была ничем по сравнению с мирной, созидающей силой Видящей.

Но приговор её практически сломил Драконьего Владыку – скорее всего, не очнётся.

– Её Разум сейчас находится очень далеко. И без него тело, даже совершенно здоровое, со временем просто перестанет функционировать от истощения, – сказала тогда Мирослава, почему-то стыдливо пряча взгляд.

Словно она была виновата.

Словно она и так не сделала всё возможное и даже сверх того.

Словно она не сотворила недавно истинное чудо.

Аран только кивал, слушая наставления Мирославы о том, как можно было поступить в этой ситуации, с радостью понимая, что тогда, по пути к Видящей, сделал всё правильно, став делиться собственной энергией с Ученицей.

Целительница честно призналась, что только это спасло Сатин.

Его энергия помогла телу начать регенерировать и остановить кровотечение.

И теперь нужно было, не отходя от девушки ни на шаг, периодически, дважды в сутки, делиться с ней энергией, которая и будет поддерживать организм, в то время как Мирослава попытается найти и вернуть Разум Сатин.

О том, что такое возможно, Аран знал.

Чисто теоретически представлял – как такое могло бы происходить, и понимал, что сил у него и на это вполне хватало, но на практике…

До практики было ещё очень и очень далеко.

Если, конечно, эта практика будет вообще, в чём сейчас всё же довольно скептически настроенный Аран очень и очень сомневался – у него не хватало слишком много специфических и очень узконаправленных знаний.

А взять эти знания – неоткуда.

Вот Аран и, под молчаливое одобрение Дагура, перебрался к Берсеркам, нагло перезимовал здесь, всё так же сидя возле Сатин и держа её за руку, и тихо радовался, что хоть таким образом сумел направить свои способности в мирное русло.

Всё бы ничего, но где Аран – там и Алор, а значит и ещё несколько Фурий, в том числе и Тагуш.

А где Тагуш – там и близнецы с Руни.

Да и Аран не хотел отпускать далеко от себя детей – мало ли что могло с ними случиться, не хотелось потерять ещё и их.

Совершенно не хотелось.

Магни перспективу неопределённое количество времени пожить у Берсерков воспринял с каким-то нездоровым энтузиазмом, и теперь, не отпуская от себя ни любопытную и бойкую Мию, ни внимательного, осторожного и серьёзного Руни, хвостиком следовал за Дагуром, в котором нежданно-негаданно открылся педагогический талант.

Да, реакция Дагура на всё это была вполне себе отдельной темой.

Мужчина к событиям той судьбоносной ночи, начиная от вероломного нападения не идентифицированной армады, явно кем-то нанятой, и заканчивая участием в походе энного количества Лохматых Хулиганов со Сморкалой Йоргенсоном во главе, отнёсся агрессивно и принял, как ни странно, сторону Арана.

И видит небо – если бы не поступок Сморкалы, Аран приказал бы камня на камне не оставить на том острове, дотла сжечь всех живых на нём.

Сатин рассказывала про неумелые ухаживания Йоргенсона за ней, и слова эти заставляли Драконьего Владыку бессильно злиться, ведь он просто жадина, и своим делиться совершенно не желал, и про то, как она мозги ему на место вправила, отправив просить руки и сердца у Забияки, тоже поведала.

И это успокоило.

В отличие от того, чем эта милая история закончилась.

Вспоминать про тот ужас, который люди окрестили Битвой за Олух, не было никакого желания, ведь дикий страх от перспективы потерять Ученицу и брата с сестрою в придачу перебивал любые иные чувства.

Даже боль.

Даже ненависть.

Что бы ни заставляло его когда-то относиться к Сморкале неприязненно в прошлом, это там и осталось – ведь не было теперь наглого и самоуверенного, высокомерного и себялюбивого подростка, алчного до славы и внимания.

Был воин.

Не мясник вроде жаждавших крови и славы Охотников, не убийца и не так называемый «герой».

Воин.

Защитник.

И как он это сказал… Спокойно, с достоинством, практически неслышно – по губам прочитать только и получилось, и взгляд – глаза в глаза. Честно, уверенно, без сомнений.

И горячая кровь, хлынувшая из раны на горле идиота-стрелка, такая дурманившая и возвращавшая душевное равновесие.

Заставлявшая успокоиться.

Кровь на клинке, когда-то давно, больше десяти лет назад, им самим выкованном, до сих пор хорошо хранимом и явно часто использовавшемся – по назначению, к сожалению или к счастью.

«Спасибо за жену!»

Сколько всего крылось за столь короткой фразой!

Ведь именно она, до конца, полностью вернула Арану разум, заставила его взять себя в руки, обуздать свою бесновавшуюся энергию, направить её в мирное русло – на спасение Ученицы, например.

Ведь мог Аран без колебаний просто и незатейливо убить всех тех, кто был на площади в миг его дуэли с Драго Блудвистом.

Мог.

Но не стал.

Мог убить самого Сморкалу, в любом из его походов, в любой его битве, но не стал – ведь ему это было не нужно, пусть глаза и уши у Короля были почти по всему Варварскому Архипелагу, пусть видел он если не всё, то очень и очень многое.

Впрочем, какая разница, что он мог?

Не сделал, и ладно.

Аран вздохнул и поправил упавшие в глаза волосы. Они сильно отрасли за эти полгода – сказывалась его быстрая регенерация, да и постоянное пропускание через себя громадных объёмов энергии, которое, кстати, очень развило его энергетические каналы, о которых ему поведала мудрая Мирослава.

Безобразные, торчащие в разные стороны, лохмы он терпеть не собирался и, опять-таки, не без помощи Видящей, сильно укоротил их, подровнял и в принципе привел свою причёску в аккуратный вид.

Культурный, так сказать.

Теперь, когда локоны больше не торчали так в разные стороны, пусть то, каким образом удалось Мирославе их укротить, оставалось для Арана загадкой, уже не были скрыты седые пряди на висках.

А за последние месяцы их стало намного больше.

Уже давно прошли те дни, когда в его волосах мелькала символизировавшая его ученичество коса – став Королём своего собственного Гнезда, Аран срезал её.

И сохранил.

И такую косу носила его Ученица.

Аран нежно, почти невесомо погладил по плечу находившуюся в бессознательном состоянии Сатин и горько поджал губы – ведь хоть тело девушки исцелилось, но она всё так и не приходила в себя.

Уже полгода.

И именно это прибавило ему седых волос – собственное бессилие.

Вдруг открылась дверь в ту комнатку целительского дома, в которой он находился, и в проёме, из которого в помещение пахнуло холодом и даже залетели вместе с ветром несколько снежинок, быстро обратившихся в капельки, коснувшись кожи Арана, показалась Мирослава, державшая в руках большую кружку, от которой шёл белыми клубами пар.

И такой знакомый аромат.

Тогда, десять с лишним лет назад, его уже отпаивали этим отваром из пахучих степных трав, которые, как оказалось, росли и на Варварском Архипелаге, пусть имели и несколько иной вид – больше стелились к земле, а не стремились к солнцу.

Запах приносил спокойствие.

Мир Душе.

Совсем как тогда.

Айшу после той единственной встречи Аран не видел никогда, но достаточно долгое время рядом с ней провёл Радмир, старший брат Мирославы, чему оба оказались немало удивлены – столь странным был для них этот забавный факт их биографии.

Аран с благодарностью принял из рук Видящей кружку с отваром и осушил её, почти не обратив внимания на то, что был там почти кипяток.

Какое ему дело до боли теперь?

– Иди, поспи, что ли, – сказала девушка устало. – Скоро тебя самого надо будет класть на соседнюю койку.

– Я в порядке, – отрезал Аран.

– Краше на погребальный костёр кладут, честное слово! – рассердилась притворно Мирослава, пытаясь хоть так разбить тоску Арана, которой он с завидным успехом, достойным лучшего применения, заражал всех остальных вокруг.

Ладно хоть не напивался в компании Дагура!

И на том – спасибо.

Аран действительно выглядел истощённым – он и так никогда не отличался большой мышечной и уж тем более жировой массой, а теперь и вовсе казался каким-то высохшим, ещё больше похудевшим, пусть это и не было столь заметно за его просторными рубахами с длинными, по первую фалангу большого пальца, рукавами.

Да, никто не замечал, а её намётанный глаз целителя – видел.

Видел и тени, залёгшие под глазами, и ставшую слишком заметной морщинку между бровей – столь часто хмурился он, и заострившиеся скулы, и общую нездоровую бледность.

Нездоровый вид.

Прогоняя через себя энергию, черпавшуюся из окружавшего его мира, из недр самого себя, Аран укреплял своё тело, питал его и поддерживал, вместе с телом Сатин, одновременно с этим – он почти не ел, только лекарственные отвары пил, да и то после пинков и возмущений Мирославы.

Каких трудов стоило девушке заставить его отправиться погулять на свежем воздухе!

Её труд должен быть увековечен в сагах!

Мирослава, к печали и усталости своей, прекрасно понимала, что только Сатин могла вернуть Арану в полной мере разум, что только Ученица Кровавого Владыки на самом деле имела над ним самую страшную власть – всласть над сердцем его.

В конце концов, на то она и Видящая, чтобы – видеть.

Она и видела.

Такая Связь не могла быть объяснена простыми ученичеством, даже между кровными братьями и сестрами, а про духовным и говорить нечего, эта нить была иной – не такой алой, не такой крепкой, не такой острой.

Не такой… болезненной.

Только эти два слепых идиота, поддавшихся влиянию Бури, могли не замечать этого, при этом страстно оберегая друг друга от любой, даже самой мнимой опасности.

На самом деле, в этой ситуации Мирославе не было жаль Арана – тот был сам виноват, что всё так сложилось – она прекрасно видела несколько иных вариантов, где всё складывалось иначе, где Сатин не получала, так глупо и в стиле древних легенд, воспетых поэтами, стрелу вместо своего Мастера.

Другое дело, что в тех вариантах она получала собственную стрелу – в горло, в голову, в сердце.

Любую на выбор.

Говорить Арану об этом Видящая не стала – не надо ему знать, что его Ученице до неприличного, на самом деле, повезло. Ведь, в отличие от всех тех вариантов, где не было его вины в её ранениях и сопутствующих им страданиях, но где она неизменно погибала до того момента, когда Аран находил помощь, она выжила.

И ещё могла очнуться.

Если найдёт дорогу, если решится дойти, пройдя через всё то, что уготовил ей её Путь.

Мирослава была не в силах облегчить Сатин её странствие по одной из Троп, ведь задача её была только указать дорогу, помочь не заблудиться, помочь выбрать из множества путей тот, по которому хотела бы идти Страж.

Не могла пройти вместе с ней.

Не могла помочь более ничем.

И никак.

Представлять, что было бы, погибни в ту ночь Сатин, что было бы, не успей Аран спасти её, было откровенно страшно – горевшие безумием, яростью и бесконечной, незаглушимой болью глаза Драконьего Короля так и стояли у неё перед мысленным взором.

Не могла Мирослава их забыть.

«Она – мой Свет!»

И добавить больше нечего.

Что она могла на это сказать? Если исключить из памяти всё то, что говорила она, но лишь потому что была должна, конечно же.

Она, только она знала в полной мере, чем обернётся для всего Варварского Архипелага гибель Сатин, и уж тем более, если её сопроводят гибель Магни и Мии. А таких печальных вариантов развития событий, таких развязок закрутившейся истории было очень много – слишком много, чтобы не принимать их во внимание.

Проще уступить Арану.

Уступить Монстру, чтобы вернуть ту, которая сумеет приручить этого Зверя.

За стенами дома выла и ярилась метель, заметая дома за считанные часы, за минуты создавая непроходимые сугробы, вселяя холод в самую душу – в сердца и умы, сея по миру тоску.

В конце зимы самые яростные бураны.

Или нет?

***

Её жизнь снова сделала крутой поворот на пути своем, но она не была этому удивлена, даже рада – хоть какое-то постоянство было во всем происходящем, хоть что-то хотя бы чуть-чуть понятное.

Валка понимала, что все происходящее – неправильно.

Неправильно было с таким несвойственным, неестественным для нее спокойствием стоять бок о бок с людьми, которые без всякой жалости, без сомнений убивали ее народ, ее родных и близких, тех, кто вырос у нее буквально на глазах, кому она латала раны, ведь не зря она столько лет твердила, что родом она, душа ее – из племени драконов.

Неправильно – твердо стоять на палубе их корабля.

Неправильно было мило, словно это есть самое естественное, что существовало во всем подлунном мире, разговаривать с людьми, которых знала двадцать пять лет (целую жизнь!) назад, или с детьми тех людей, так похожими на своих предков.

Так нельзя.

Запретно.

Страшно.

Горьковатый вкус предательства никак не желал оставить Валку, но ей уже было все равно.

Какая разница.

Смысла не осталось.

Ничего не осталось.

А ладья, трофейный драккар с парусами, на которых красовался герб Олуха, одна из многих других кораблей, отправившихся в окончившийся победой для Лохматых Хулиганов поход на Драконье Гнездо, не последнее конечно гнездо, но тоже значимое, мчалась в сторону главного острова воинственного племени.

Счастливые и гордые победители прибыли на Олух раньше, чем его Вождь, бывший в то время на одном из покоренных им островов.

Вот был сюрприз Стоику…

На родине Лохматых Хулиганов в тот момент была только Инга – новая жена Вождя, как бы ни было неприятно Валке даже про себя произносить эти слова, которую, судя по всему, стоило наградить прозвищем Терпеливая.

И никак иначе.

Ибо только величайшее, достойное того, чтобы быть воспетым, терпение этой достойной и умной женщины объясняло то, что Инга и Стоик ещё не развелись, пусть подобное и было позором для обоих родов.

Да, люди, которые помогли добраться Валке до Олуха, не стали скрывать испортившийся характер своего вождя.

Инга оказалась приятной в общении женщиной, совершенно не удивившейся личности своей новоиспеченной собеседницы и принявшая тот факт стоически, истинно героически – и не собиралась она препятствовать встрече Валки и Стоика.

Как ни странно.

Понять Ингу не получалось – слишком непонятной, непредсказуемой та была, но зато была иррациональная благодарность к, вообще-то, конкурентке, родившей его мужу троих детей, двое из которых были сильными, крепкими сыновьями, что само по себе принесло ей веса в племени, значимости и, куда же без этого, власти.

Но вся непонятность, неопределённость переменилась в день, когда Стоик вернулся на Олух из своего путешествия.

Небесные Странники, она двадцать пять лет ждала этой встречи!

А он постарел.

В рыжих волосах была хороша заметна седина, а борода наоборот – стала лишь гуще.

Но всё равно – он!

О, сколько неверия, сколько зарождавшегося восторга в таких родных, таких дорогих её сердцу глазах!

– Вал?!

***

– Расскажи мне, где мы находимся? – обратилась Сатин к Мирославе.

Девушка не была напугана ни непонятными словами своей собеседницы, ни тем, что совершенно не могла понять, сколько же прошло времени, – её внутренние часы совершенно отказывались ей помогать ориентироваться в минутах, утекавших подобно песку сквозь пальцы.

Само по себе чувство страха словно пропало в ней.

Был только удивительный в своём равнодушии покой.

И больше – ничего.

Ни переживаний, на миг блеснувших в сознании, тупым ножом резанувших по сердцу, почему-то внутри неё, заставив это самое сердце, саму её душу болеть и плакать от накатившей тоски.

Всего миг.

А глаза Мирославы – колдовские, проницательные, но – чуть усталые. Совсем, стало быть, как у мудрой Старейшины очень старого Гнезда, к которой пришли за советом ещё юные птенцы, и стали задавать наиглупейшие с точки зрения взрослых вопросы.

Взрослые эти не понимали, что эти птенцы только учились, что сами они когда-то так же приходили к Старейшине за советом и помощью.

И она, прекрасно всё понимавшая, старалась не выдавать своего утомления и подробно и доступно рассказывать всё, что интересовало пришедших, ведь, пусть ей и было всё это известно, это вовсе не означало, что это известно было всем.

Странная ассоциация, если честно.

Но, безусловно, интересная.

Почему же Мирослава, ровесница самой Сатин, казалась ей бесконечно мудрым и бесконечно древним существом, которое продолжало наблюдать за живыми со снисходительностью принявшего человеческую личину и не желавшего выдавать себя бога?

Почему в глазах её гасли и зажигались звёзды?

– Какая любопытная, – разбила повисшую на неопределённое количество времени тишину Видящая, чуть лукаво усмехнувшись.

– И всё же?

Мирослава вздохнула, и лицо её вновь словно стало маской – ни чувств на нём нельзя было увидеть, ни эмоций.

Ни-че-го.

– Мы находимся сейчас далеко за чертой жизни и смерти – здесь их просто нет, – ответила девушка ровно, тщательно подбирая слова, пытаясь объяснить понятные ей термины и понятия доступными для Сатин словами. – И никогда не было. И не будет.

– Ты так уверенно себя ведешь… – наконец решилась вслух заметить молодая Одарённая. – Не в первый раз тебе довелось здесь оказаться?

Мирослава только усмехнулась.

А глаза-то – как два осколка льда.

– И даже не в десятый, – послышался спокойный ответ. – Моя Душа, по крайней мере, в Звездных Кругах оказывалась раньше весьма регулярно, и воспоминания об этом, признаться, были далеко не самыми приятными.

– Потому что страшно? – набралась наглости Сатин.

Мирослава вдруг замолчала, задумчиво смотря на ляпнувшую глупость девушку, и понимая, что они с Араном: два сапога – пара…

– Потому что одна.

– А с… проводником – не страшно?

Видящая одобрительно улыбнулась правильно подобранному слову и покачала головой, отвечая:

– Нет, думаю.

И вновь – тишина.

– И куда же теперь? – уже как-то растерянно спросила Сатин.

Она внимательно оглядывала всё, что их в тот миг окружало, исключая только сам Круг – тот был всё таким же, каким она его помнила по разным иным местам, а вот близкие и в то же время такие бесконечно далёкие огоньки звёзд, мерцавшие самыми разными, совершенно умопомрачительными цветами, были совершенно незнакомыми…

Это было удивительно.

Здесь было совершенно тихо – невозможно было услышать ничего, кроме дыхания и биения сердца.

Её собственного и Мирославы.

Здесь было невероятно спокойно.

Все печали и заботы отошли на второй план, оставшись где-то там – далеко, недостижимо далеко в этом бескрайнем космосе, на крохотной, забытой всеми планете.

И, как ни странно, несмотря на довольно интересную компанию мудрой и явно очень много встретившей на Пути своём Видящей, было почему-то до зубовного скрежета, до тихого воя и трясущихся рук, до побелевших сжатых кулаков, до слёз одиноко.

– А куда ты хочешь?

Вопрос застал врасплох.

Как бы то ни было, а Мастер редко давал своим подчинённым, и Ученикам в том числе, выбирать – всё их творчество было ограничено разнообразными вариантами выполнения его, Короля, Воли.

И она очень долго считала подобное положение вещей совершенно естественным – привыкла, стало быть.

Или просто никогда не задумывалась.

– Я… – Сатин и опомниться не успела – слова полетели вперед её мыслей. – К Арану хочу.

– Уже просто Аран?

Мирослава лукаво улыбалась.

– К Мастеру, – исправилась Сатин.

– Назад, то есть? – уточнила Видящая.

– Конечно.

Что-то неуловимо изменилось во взгляде её – появилась какая-то жалость, смешанная со странным, мучительным одобрением.

– Что же… Это твой выбор, – кивнула она. – Но будет больно. И… хочешь ли ты возвращаться туда, где остался охваченный безумием монстр, сдерживаемый лишь своим человеческим обликом.

Монстр?

А разве её идеальный во всём Учитель хоть когда-то был человеком?

Разве люди способны быть такими, как он? Удивительными в своей Воле, способными добиться безоговорочной верности у десятков тысяч себе подобных? Пусть и Мастер её не был совершенен, и был примером многих недостатков, присущих, увы, слишком многим наделённым властью разумным – профдефформация, однако.

Был ли он человеком?

Или он есть то, кем его называют – Ночная Фурия в людском теле?

Монстр…

Разве она этого не понимала? Не видела, как с каждой минувшей луной её Учитель становился всё более и более жестоким, бескомпромиссным и авторитарным, переставая прислушиваться к чужому мнению, к чужой точке зрения, делая исключение только для самых своих приближенных – для своих Учеников и Братьев.