Текст книги "Жить вопреки (СИ)"

Автор книги: Angelochek_MooN

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 44 страниц)

Радмир не мог разобрать в бессвязном шёпоте сестры, хрипло, со свистом дышащей, ни слова – все они были на незнакомом языке, но юноша устал удивляться – его сестрёнку постоянно окружали чудеса, и к ним можно было бы уже привыкнуть.

Но он молил о ещё одном чуде – о последнем, если на то пошло.

Пусть Мирослава исцелится.

Пусть она откроет свои голубые глазёнки, потянется, разминая затёкшие за время мышцы, улыбнётся и спросит, почему он такой хмурый, ведь всё же хорошо.

Но все целители говорили – не очнётся.

Не выберется.

Копившаяся все эти месяцы слабость дала о себе знать – зима свалила девочку, заставила таять её на глазах, подобно той самой свече, оплывавшей воском, ставшей огарочком, малой частью некогда длинной, новой свечки.

Всегда отличавшаяся крепким здоровьем и странной для девочки силой, Мирослава бледнела и худела, темные круги залегли у неё под глазами, потускневшими и посветлевшими.

Маленькие ладошки стали вечно холодными.

Его Огонёк, его личное маленькое Солнышко, всегда цеплявшееся за него, поддерживавшее его, сейчас медленно гасло. Как осталось недолго той свече, так и его сестрёнка дарила свои последние, уже совсем слабые лучики, которые были обречены исчезнуть во тьме людской и оставить на память о себе лишь струйку серого дымка, который растворится в воздухе раньше, чем его сумеют заметить.

И Радмир ничего не мог для неё сделать – только сидеть у её постели, заставлять пить бульон и целительные отвары, когда она хоть немного приходила в себя, впрочем, так и не понимая, что происходило вокруг. Только держать её за руку, тихо моля всех известных ему богов о спасении для сестры, плача и глупо радуясь, что этого никто не видел.

Все отвернулись от его Огонька.

Большей части людей было просто плевать – они всегда смотрели на растущую красавицей девочку с завистью и злостью даже, распуская порою неприятные слухи про неё.

Часть людей даже радовалась – они с презрением относились к юной провидице, предвидевшей многие их беды и несчастья и даже честно предупредившей их об этом, желающей уберечь их от лишних, совсем ненужных никому страданий.

Но люди не поняли, посмеялись только над девочкой.

А потом проклинали её, когда-то, о чём им поведали, их настигало.

Не хотели они понимать, что не в Мирославе дело было – в них самих, отнёсшихся к предупреждению насмешливо и пренебрежительно.

Марья и Лада заходили пару раз, желая проведать подругу, но видя, что она не шла на поправку, приходить перестали, предпочтя забыть о безнадежной, по их мнению, девчонке.

Даже родители, если и печалились сначала, пытались что-то сделать, хоть как-то помочь дочери, особенно мать, приносившие лекарственные травы, из которых потом делала отвары, смирились.

И смотрели на Радмира, отказавшегося сидеть и ждать, пока сестра умрёт, как на глупца, который скоро сляжет рядом с ней.

Юноша же считал себя ответственным за болезнь сестры, за то, что не сумел уберечь её, вовремя заставить одеться потеплее, не позволить ходить по морозу…

Глотая злые слёзы, которые он никому не показывал – не потому что стыдился или считал, что мужчина не мог плакать, а потому, что это было слишком личным.

Боги, пусть сестра излечится, а он сделает все возможное и невозможное, чтобы забрать её отсюда куда-то, где не будет злых языков и таких же взглядов.

Но надежды всё ещё не было.

Только ощущение собственной беспомощности перед бедой и тотального, беспросветного одиночества.

Огонёк заметался отчаяннее, хватаясь за оставшиеся мгновения жизни.

Радмир зло сжал губы.

Тени, дыхание, его собственная безысходность – все растворилось в навалившейся черноте.

Свеча погасла.

***

Айша с интересом слушала рассказы остановившихся в селении её народа путников о том, что племена Дикой Степи прекратили все войны, узнав о пришествии своего Пророка.

Древняя легенда, старая, как сам мир, была сотни раз пересказана, переврана и искажена, едва ли сохранив и одну десятую часть истинного послания Первых.

Это было печально, но неизбежно – ведь такова была суть людей, а противиться собственной сути бессмысленно и крайне глупо. Проще и эффективнее было взять её под контроль и умело управлять ей, как норовистым скакуном, – слабого сбросит, сильного помчит быстрее ветра.

Мальчик, которого она во всеуслышание людей назвала их долгожданным Пророком, впечатлял.

Нет, внешне он мало походил на описываемого в легендах жителей Степи могучего Воина, способного руками переламывать самые толстые деревья и делать из них же лук, из которого можно было бы сбить солнце с небес.

Тонкий, хрупкий с виду, он был решителен и смел – а это и было самым главным.

И гордым – он был благодарен за спасение, но унижаться не собирался, и это было просто замечательно. Ведь сколько людей, называвших себя Пророком, которого так ждали все кочевники, оказывались трусливыми, алчущими славы и богатств безумцами?

У мальчика были глаза Древнего Создания, словно бы прожившего не одну жизнь и смотревшего на мир устало, но с интересом.

Всё в нём с виду было безобидным, он казался беспомощным, не способным защититься, но в седле сидел уверенно и привычно, что, впрочем, было не удивительно.

И лишь взгляд его пугал.

Ребёнок со взглядом старого воина.

Айша была счастлива, что успела спасти его, предотвратив роковую ошибку племени Ритта.

Ведь если бы ритуальный кинжал вонзился бы в худую грудь, чтобы спустя несколько мгновений только что бившееся сердце оказалось в руке жрица, её народу пришлось бы полностью стереть из истории Ритта – и людей, и все упоминания о них.

Ведь убийство Пророка им бы не простили.

Никогда.

***

Аран осознал, что стоял посреди непонятного помещения – скорее всего зала какой-то пещеры, потому что неба не было видно – и смотрел в черноту.

Не было видно ничего, разницы между раскрытыми и закрытыми глазами не было.

Не было и звуков, кроме собственного, тоже почти бесшумного, дыхания и биения сердца.

Однако Аран вдруг чётко понял, что находился здесь вовсе не один. Какая-то невидимая Тень промелькнула, но юноша решил подождать, понаблюдать, а потому тот замер изваянием самому себе.

Другая Тень промелькнула подальше, а потом третья, четвертая.

Они явно были живыми, Аран чувствовал в них Искры, но ни их очертания, ни вид, ничего нельзя было разобрать в кромешной тьме.

Вдруг зажглись два ослепительно белых огонька, однако, совсем не разбивших тьму, а наоборот, сделавших её более глубокой. Аран долго смотрел прямо в эти огоньки, не моргая и не отводя взгляд, пока не осознал, что это вовсе не огоньки, а глаза.

Без зрачков, белые, светящиеся глаза.

И их хозяин с интересом изучал его.

Это была одна из тех самых Теней.

– Вот и ты, странный человек…

Ещё несколько огоньков зажглись – теперь все Тени смотрели на него, словно чего-то ожидая.

Аран не пошевельнулся, продолжая стоять ровно.

– Странный… Глупый?

Тени начали кружить вокруг него, медленно приближаясь, и только самая первая Тень, чей голос он с удивлением узнал, осталась на месте так же, как и он, замерев и чего-то ожидая.

– Нет… Отважный…

Что-то невидимое хлестнуло Арана по ногам, задело за руку, но он продолжил играть в гляделки с первой Тенью.

– У него храброе сердце и душа дракона…

Тьма не рассеивалась от такого количества огоньков, и это было удивительно. Аран старался не выдавать своей растерянности, но он совершенно был озадачен тем, что не понимал: в голове раздаются эти голоса или он их слышал.

Постепенно наваждение стало спадать и очертания Теней начали проявляться. Юноша уже мог различать красивые, изящные и смертоносные силуэты.

И догадка, пронзившая его, заставила замереть и даже перестать на миг дышать.

– Не боится… Восхищается…

А голоса, разные и невероятно похожие друг на друга, продолжали звучать.

– Восторгается…

Начал откуда-то появляться свет, помещение действительно оказалось пещерой со странной круглой площадкой посредине. Пол был совершенно гладким, ровным, рукотворным.

Как оказалось, Аран стоял посреди круга со странными, слабо светящимися сейчас символами.

– Ты нас понимаешь?

– Да.

Его собственный голос, чуть хрипловатый из-за волнения и жажды – когда он в последний раз пил? Сколько он здесь вообще находится? – казался чужим. Пересохшие губы разомкнулись с большой неохотой, и только одно единственное слово, тихий выдох скорее даже.

– Всё?..

– До единого слова, – утвердительно ответил он.

– Что же… Мы будем учить тебя, Аран, брат Фурии.

Странное состояние полностью спало, и Аран с удивлением осознал, что всё это время – сколько времени? – он смотрел в глаза грозной с виду Ночной Фурии.

По краю сознания царапнула мысль, где-то в глубине разума вспыхнула искра сюрреалистичного узнавания.

Адэ’н.

***

Полный Круг Совета Ночных Фурий вновь собрался на безжизненной безымянной вершине, чтобы обсудить последние события. И действия, которые необходимы в связи с ними.

Все Советники пребывали в странном состоянии после рассказа неожиданно явившегося молодого и необученного Стража. И ладно бы, если бы это был просто человек, так нет!

Юноша без утайки рассказал Совету о том, кто он такой, что знал и как был связан с потерянным сыном Гнезда.

И о жуткой гибели его.

– Страшная судьба постигла дитя гнезда нашего, – сказал кто-то из советников.

– Нет! Аран дал ему имя – Беззубик! – возразила Адэ’н.

Она всегда тонко подмечала подобные нюансы.

Пропавший сын гнезда позволил человеческому ребёнку дать себе имя. Что позволялось только очень близким друзьям или кровным родственникам.

Или названным братьям.

Родственные узы для Фурий значили ещё больше, чем для остальных драконов. И стая, и сама Фурия будут мстить за погибшего родственника. И неважно, кровный он или названный.

Для Фурий, часто видящих воспоминания из собственных прошлых жизней, намного важнее духовное родство.

Если Ночная Фурия назвала человека братом, значит, и мстить за гибель человека будут, как за чистокровную Фурию.

Такова сама суть Детей Ночи.

– Человеческое имя у дракона? Что оно означает?

Имянаречение – очень важный ритуал. А если дракон позволяет назвать себя человеческим именем, то значит, что и человек будет сражаться за своего брата до конца.

Стражей слишком мало, чтобы они позволяли гибнуть друг другу. Ведь смерть стирает все навыки разума, оставляя лишь Душу. А это еще много лет обучения, прежде чем Страж будет способен исполнять свои обязанности.

Да и зачастую, рождающиеся среди людей стражи к Фуриям так и не попадали. Воспитанные среди своего родного племени они не желали и слышать о мире с драконами.

И это было очень печально.

– А разве это имеет значение? – ответила Адэ’н. – Беззубик назвал этого человека своим братом. Он дал ему имя. И он отдал собственную жизнь за этого человека. А тот искренне оплакивал своего брата.

– Уже достойно того, чтобы видеть его среди нас.

– Да…

Повисла горькая тишина.

Тяжело пришлось этому мальчику.

С одной стороны те, кому он верил всю жизнь, его племя, его стая, с другой – его названный брат, связь с которым была не менее сильной, чем с нежелающим меняться человеческим племенем.

– К другим темам. Адэ’н, ты же направила разведчиков на Север? – спросил один из советников у Старейшины.

Очень тревожными оказались пересказанные юношей слова Беззубика о Королеве гнезда, к которому он присоединился.

Надо было с этим срочно что-то делать.

– Да, Клома и Тагуш отправились создавать новую Сеть. Нужно узнать, что там происходит. Это не нормально, когда драконы грабят острова для пропитания собственной королевы.

– Если информация подтвердится?

– Сошедшую с ума королеву устранить, гнездо переформировать, – жёстко сказала Старейшина.

Эгоизм безумной королевы убивал её стаю, она сама разжигала ненависть людей, а из-за этого гибли невинные.

Стражи не могут этого допустить.

– Кандидаты в короли нового гнезда?

Даже если придется проворачивать не самые хорошие с точки зрения морали дела, то это неважно.

Мораль вообще понятие чисто человеческое.

И Фуриям она досталась только благодаря их сути Стражей.

– Есть у меня парочка молодых да амбициозных на примете…

И если придется совершить переворот и какой-то Фурии нужно будет захватить власть в гнезде…

Что же, это всё во благо.

И драконов, и людей.

Комментарий к Глава 6

Дамы-господа, оставляйте отзывы! Я планирую заняться сейчас новой главой или переделкой одного своего фанфика, который планирую разморозить и дописать.

И только от вас, друзья, зависит за что именно я сяду в первую очередь)

========== Глава 7 ==========

С Кровавой Ночи прошло несколько недель, ставших для племени самыми странными за последние годы, и люди, как ни старались, не смогли найти причин этих странностей, только гадали и придумывали все новые и новые, уже совсем невероятные обстоятельства.

Драконы не спешили нападать снова.

И пусть все понимали, что окончившиеся неудачей поход к Проклятому Проливу был последним возможным в этом году, викинги не могли расслабиться и вздохнуть с облегчением – не прилетали и Хель с ними.

Готи была очень недовольна гибелью – а в этом никто не сомневался – наследника вождя.

Старейшина пророчила беду.

По её словам то, что смертные увидели Злобное Порождение Молнии и Самой Смерти было плохим предзнаменованием.

Ибо те, кто видел запретное, всегда или погибали, или становились великими, а чаще и то, и другое. И добиться славы получилось уже самим фактом убийства легендарной, терроризировавшей архипелаг годами Ночной Фурии, но это приносило пока только несчастья.

Однако благодаря записям и зарисовкам Иккинга удалось дополнить главу про Фурий в Книге Драконов.

Рыбьеног, охваченный жаждой знаний, усердно изучал записи предателя о его драконе. Он приходил в искренний восторг от наблюдательности юноши, сумевшего найти у своего «безобидного питомца» столько интересных деталей.

И все его заметки о слабостях драконов, которые помогали Иккингу побеждать на Арене, как все теперь прекрасно понимали, Ингерманом были с особой тщательностью рассмотрены.

И стали активно применяться на практике.

Никто и не думал, что записи предателя могут послужить таким хорошим источником информации о драконах.

О способах борьбы с ними.

И Астрид была больше всех рада тому, что парнишка оказался таким смышлёным, – записывал все свои открытия! Конечно, в его слабости была своя положительная сторона – он был образованным, а ведь большая часть взрослого населения острова не умела читать, про записи каких-то наблюдений и дневники речи тут и вовсе не шло.

Девушка мысленно пожелала ему жить счастливо, коли он жив, и счастливого пира с предками в Вальхалле, если он мёртв.

***

Тонкая фигурка стояла на берегу, издалека наблюдая за прибывшими издалека гостями – гербы на их парусах были довольно знакомыми, не раз уже виденными в детстве.

Девушка чуть удивленно охнула, заметив среди прибывших рослого мужчину в накидке вождя, с длинной рыжей бородой, заплетенной в косы, в котором узнала давнего друга своего отца.

Инга была девушкой из очень богатой и влиятельной семьи – её отец был вождём её родного острова, сытого и относительно мирного, не подвергающегося стольким нападениям драконов, как тот же Олух, вождь которого, судя по всему, почтил их своим визитом.

Пшеничного цвета прямые волосы, светлая кожа – никаких веснушек! —большие ярко-голубые глаза, фигура воительницы… Она была идеалом красоты на своём острове, кто-то даже льстиво называл её Валькирией.

Вот только почему-то красавица ещё ходила в девах, а обе её старшие сёстры и даже одна младшая вышли замуж и радовали своего отца внуками.

Девушка не понимала, почему так происходит. Точнее, понимала и совершенно не хотела принимать.

Она была воином, а не хозяйкой.

Она не любила сидеть дома и вышивать, прясть, готовить и шить! Боги, как она желала, чтобы все видели её сильной и способной за себя постоять, а не хрупкой и глупой девицей, которая будет смотреть на своего мужа, как на сошедшее с небес божество, которая будет его беспрекословно слушаться, с восторгом исполняя его любую прихоть.

Семья у неё была большая, и девушка в свои двадцать три прекрасно понимала, что прав на правление островом у неё не было никаких и она никогда бы ни при каких обстоятельствах не села бы в большое каменное кресло вождя.

Она – его дочь, ни старшая, ни младшая, а так, одна из тех, кто между ними.

Её отец, Вульф Одноглазый, был человеком очень строгих убеждений. Пусть он и позволил девушкам сражаться наравне с мужчинами, хоть и с великой неохотой, но ведь такова была цена выживания…

Однако он никогда бы не допустил женщину-вождя.

Пусть даже его единственный сын был слабым, болезненным, а все его дочери – здоровыми и сильными красавицами, способными за пару мгновений победить в сражении своего брата.

Да, Инга никогда не рассчитывала на титул вождя какого-нибудь даже самого маленького острова – о родном и речи не шло, впрочем, она и не надеялась.

Вот только она сама не заметила, как стала невестой вождя очень сильного и влиятельного племени.

Вот чем кончаются для дочерей знатных семей дипломатические визиты из соседних племён, даже если вожди – давние друзья.

***

Стоик отчётливо понимал, что, как ни горько это говорить, ему больше ничто не мешало жениться.

И дело тут вовсе не в том, что многое в своей жизни повидавшему воину захотелось любви и других глупостей, свойственных юности. Но у него были обязанности перед племенем, и наличие наследников, которым он когда-то передаст свое бремя власти – его долг.

Да и соплеменники на него смотрели с явным непониманием – почему вождь не женится?

Скорбь по давно погибшей Валке была слабым оправданием для остальных.

Вождь должен подавать пример остальным, он должен быть показателем силы и влиятельности племени.

И если раньше все можно было списать на наличие наследника, если раньше он мог оправдаться хотя бы перед самим собой, то теперь Стоик как никогда раньше понимал, что жениться надо.

Надо показать племени, что он не был слаб, не был беспомощен.

Нельзя показывать, как он потерян, как он скорбел по сыну.

Однако нельзя было просто взять и жениться на любой понравившейся женщине – не по статусу вождю приводить в свой дом простолюдинку. Поэтому пришлось отправиться в путешествие в соседние племена, и сделать пришлось это быстро.

А у его давнего союзника и старшего товарища, Вульфа Одноглазого, с которым он однажды даже отправлялся в поход на южные земли, была как раз дочь на выданье.

Стоик был умён и потому заключил выгодный договор с племенем Вульфа, подкрепляемый браком.

Самое обычное явление, если честно.

Поэтому оно, конечно, никого не удивило.

Вот только девица, так неожиданно для самой себя ставшая невестой, была явно не рада свалившемуся на свою голову «счастью». Строптивая, она сразу дала понять, что покладистой и мирной не будет, и свою свободу будет отстаивать до конца.

Естественно, до победного.

Стоика такая позиция позабавила бы, но он был слишком измучен заботами о племени, чтобы выслушивать капризы, по его мнению, избалованной девчонки.

Она не хотела покидать свой остров, отрываться от семьи, но кто ж её спрашивал?

Стоика же Инга откровенно побаивалась, ведь слухи о нём ходили весьма разнообразные. Вот только её жених оставался очень загадочной личностью для бедной девушки.

Свадьба вождя стала очень важным для Олуха событием – люди пировали неделю, эль и заморские вина лились рекой. Люди радовались, забывая в празднестве о недавней скорби.

Богам приносились многие жертвы – с десяток овец и даже один пленённый разведчик Изгоев, столь удачно подвернувшийся под руку счастливым людям.

Всё в порядке вещей.

Они привыкли.

Последняя радость перед суровой зимой.

Как и прогремевшая спустя месяц новость о том, что юная жена вождя ждала ребёнка.

***

Для Лохматых Хулиганов эта зима оказалась настоящим испытанием на прочность, словно желая заставить их страдать, раз драконы не прилетали разорять остров.

Зима забрала немало жизней у сильного племени – самых больных и слабых – но выкосить его, пошатнуть его желание выжить, погасить его злость и холодную ненависть ко всему не сумела.

Много людей просто заболело, одевшись недостаточно тепло прежде чем выйти на улицу, и умерло.

Некоторые уходили на охоту и не возвращались.

Но желание жить вопреки всему горело как никогда.

Вот только люди были бессильны перед природой.

Стихия ставила на место возгордившихся людишек, напоминая им, что такое отчаяние, безысходность и абсолютная беспомощность.

Готи, к удивлению всех, заявила, что эта зима – наказание Тора за то, что они посмели отобрать у него его любимца, возомнив себя вершителями судеб и забывшим о своём месте.

Убивая Ночную Фурию, никто не подумал о том, что это может сильно не понравится её покровителю.

А ведь все знали о том, что это Порождение Молнии и самой Смерти, будь оно трижды проклято, создано Тором во его гневе на провинившихся людей. Чем именно люди разозлили своё божество, легенды умалчивали – никто не знал, а догадки… Разве можно было им верить?

Бог лишился исполнителя собственной воли, вершителя суда над провинившимися людьми, и теперь решил проучить их них за это – всё чётко укладывалось в картину мира викингов.

Так, по крайней мере, считали олуховцы.

За необдуманные поступки всегда приходила расплата – это было неизбежно, и незнание законов не освобождало глупцов и нахалов от ответственности.

Это было естественно и понятно – викинги поняли и приняли свой промах.

Да, Зима стала страшным испытанием.

Но, видимо, судьба хранила Ингу и растущая под её сердцем новая жизнь была в безопасности.

***

Инга Хеддок, пыталась привыкнуть к новой, так резко переменившейся жизни, мало что сохранившей от прежней.

Ведь бытие замужней женщиной существенно отличалось от существования в роли свободной девы – у неё появился голос в Совете острова, как у жены Вождя, хоть, конечно, её мало кто слушал. На неё больше не смели заглядываться ни взрослые воины, ни молоденькие парнишки – можно было и вызов на дуэль получить. Впрочем, девушка сердцем чуяла, что супруг её никогда на такое не пойдет – не до того ему было.

Сам же Олух ей очень понравился.

И алые закаты, и золотые рассветы, и тишина прохладных лесов, и суровая красота голых прибрежных скал.

И люди.

Честные, искренние, пусть порою и немного грубоватые.

То, что люди смотрели на неё с благосклонностью, то, что они с восторгом приняли её желание показывать, что она в первую очередь воин, то, что она была так похожа и так не похожа на свою предшественницу…

Да, всё-таки не разница в возрасте, не те проклятые шестнадцать лет, а именно погибшая первая жена вождя стояла между ними.

Инга ведь честно изо всех сил старалась понять своего мужа, искренне пыталась полюбить его, принять его, смериться с сделанным её отцом за неё выбором… Но заставить сердце любить против его воли, а Стоик не спешил помогать ей в этом, откровенничать или хотя бы более ласково разговаривать и смотреть, хотя и окружил заботой о её здоровье.

Хотя нет.

О здоровье ещё не рождённого наследника.

Вождь был уверен, что под сердцем Инга носила сына. Ведь так сказала Готи, а она никогда не ошибалась.

И забота эта была холодной, словно бы из-под палки.

Единственное утешение девушка нашла только в лице – как неожиданно! —собственной тёти, младшей сестры своей матери, Хельги Хофферсон и её единственной дочери – Астрид.

И именно Астрид сумела помочь ей понять и замкнутость, и нелюдимость вождя.

Именно она рассказала и о Валке, первой и единственной любви Стоика.

И о его первом, совсем недавно погибшем сыне – долгожданном и оказавшемся столь хрупким плоде желанного, счастливого, но такого короткого брака.

Эти факты объяснили девушке если не, то точно многое.

Она поняла.

И приняла.

Дороги назад всё равно не было.

***

Харальд с великим удовольствием всматривался в очертания почти родного острова, который он специально посещал каждый раз, оказавшись на Варварском Архипелаге, даже если это шло ему в убыток – такую маленькую сентиментальность он мог себе позволить.

Родина его матери…

Тут и сейчас жило много его родни, с которой, впрочем, он был знаком слабо и сближаться с ними он едва ли намерен – лишние люди, которые стали бы требовать скидки, а то и в дар его товары были ему точно не нужны – это было не выгодно.

Олух вообще, на самом деле, был очень выгодным местом для торговли – местные, оторванные от большей части архипелага своей близостью к Проклятому Проливу, с большой охотой брали заморские товары, необычное оружие и просто побрякушки.

Особенно торговцу запомнился за все его визиты один конкретный викинг – сынишка местного вождя, Стоика Обширного.

Его вроде Иккинг звали.

Мальчишка всегда с большой охотой слушал рассказы Олафсона, просил обучить его языкам, каждый раз покупал книги, которые тот даже специально выкупал или выменивал у других племён, зная, что их точно он сумеет продать одному конкретному парнишке.

Тот был чуть ли не единственным, кто покупал их, ведь большинство предпочитали приобрести себе заморский лук или арбалет новой конструкции (а ведь те были запрещены за свою чрезмерную убойную силу).

О, как Харальд был удивлён, когда узнал что – воистину, произведения искусства, которые он продавал втридорога – олуховские мечи и секиры были по большей части творениями этого самого Иккинга!

Помощник кузнеца, пусть и совсем юный, был очень искусен, и зачастую за привезённые книги расплачивался собственноручно сделанными и украшенными кинжалами.

О, как Харальд на них нажился!

Да, из мальчишки, любознательного и трудолюбивого, точно выйдет толковый торговец!

Или путешественник.

Ну, или просто хороший человек!

Образованный и начитанный, много повидавший разных людей в своих странствия, Харальд научился мастерски разбираться в людях, ведь без этого невозможно было продать втридорога дешевую побрякушку – кто-то с охотой брал их, ещё и доплачивая сверху, а кто-то наоборот, морщился и, насмешливо глядя, отказывался.

Люди были разными.

Честными и хитрыми, добрыми и злыми, умными и глупыми.

Но лишь немногие были действительно симпатичны Харальду – почти все воспринимались лишь как клиенты, на которых можно было нажиться.

Но Иккинг… Он напоминал мужчине чем-то его самого в этом возрасте.

И потому он вёз сейчас для него несколько новых книг.

***

Олафсон грузно сошел по трапу на причал, улыбнувшись встречающей его толпе. Команде он дал выходной в три дня, пока они были тут.

Даже сейчас, летом, люди были невероятно рады торговцу – ценному источнику информации. Проще говоря, тому, кто мог принести в их дружное поселение иноземные сплетни, которые те будут мусолить до прибытия следующего иноземца, со следующей порцией вестей.

Потрепанные свалившимися на них наказаниями от Богов, викинги делали из любой мелочи праздник – им жизненно необходимо было уверить самих себя в том, что всё хорошо, что они сумеют пережить всё, что им приготовили Боги.

– Давно не было тебя у нас, Харальд, – раздался хорошо знакомый торговцу голос.

– Стоик! – повернулся к вождю мужчина. – Рад видеть тебя, старый друг! Чем порадуешь? Может, весть какую надо рассказать другим народам по пути моего странствия?

Харальд внимательно, пусть и почти незаметно, оглядывал толпу встречающих, пытаясь найти среди полузнакомых лиц Иккинга, с лёгким беспокойством заключая, что здесь его нет.

Может, опять в лес убежал искать какие-нибудь особые породы дерева для рукоятки?

Или ещё какая причина его отсутствия.

Посему беспокойство было задавлено, ещё не родившись.

– Ну, я женился недавно, – добродушно сказал Стоик. – И Инга принесла счастье в племя – родила мне сына и дочь, празднества до сих пор не прекращаются!

Да? Вроде же Иккинг был против того, чтобы отец его привёл в дом мачеху? Или это Дагур из Берсерков не хотел, чтобы его отец женился?

Ох, как много вождей с их сыновьями!

Всех и не упомнишь…

– Да? Поздравляю, Стоик!

– Ну, а что сам расскажешь? Удался ли твой поход на Большую Землю?

Харальд в ответ лукаво прищурился и ухмыльнулся. Да, поход удался и это ещё мало сказано! Столько историй Олафсон с собой принёс, столько иноземных вещей!

И столько знаний…

– Пойдём, – правильно понял торговца Стоик. – Торговцы у нас – всегда большой праздник. По случаю твоего прибытия устроят пир. Там и расскажешь о своих приключениях.

***

Большой Зал был переполнен.

Люди пили, люди веселились, некоторые, уже захмелевшие, устроили драку, но потом, так и не нанеся друг другу серьёзных травм, благополучно уснули прямо на полу, забавляя своих друзей своим храпом и совершенно не реагируя на ругань своих жён.

Жена вождя, Инга Хеддок, сидела по правую руку от своего супруга, однако весела она не была, улыбаясь явно через силу.

Девушка была печальна, ей, по всей видимости, хотелось поскорее покинуть шумное празднество, и, наверное, быстрее вернуться к своим новорождённым детишкам.

Как удалось узнать Харальду, с Мией и Магни, так назвал детей Стоик, часто нянчилась их тётя – Астрид Хофферсон.

Эту девицу Харальд прекрасно запомнил ещё по прошлым своим визитам на Олух.

Гордая, воинственная, сильная и, порою, совсем не по-женски грубая. Так можно было описать её.

И, как ни странно, она очень была похожа на Ингу, только та, видимо, в силу большего опыта, была всё-таки более дипломатичной при всей своей воинственности.

– Что-то не видно твоего сынишки, Стоик, – задумчиво пробормотал Олафсон.

И брата его двоюродного, главы семьи Йоргенсон, и ещё многих лиц, к которым он достаточно привык. Не было видно его тётки, не было троицы воинов, которые постоянно крутились рядом с ее дочуркой, его сестрой.

Видимо, тяжело пришлось племени, раз оно так поредело.

Да и весельчак-кузнец тоже был печален.

Он, ровесник Стоика, словно постарел лет на десять. Плевака не рассказывал смешные или страшные байки из своей юности, не балагурил, а молча напивался в сторонке ото всех.

Что же случилось?

– Иккинг погиб, – объяснил Плевака, после чего, пошатываясь, встал и поковылял по направлению к выходу из Большого Зала.

Видимо, для кузнеца смерть его подмастерья была больной темой. Впрочем, мальчишку отдали к нему ещё совсем сопляком, он ведь вырос на глазах Плеваки…

Он был ему почти сыном и предательство мальчика, его гибель, он воспринимал как собственную ошибку, только свой недочёт – недосмотрел, пропустил (а ведь мальчишка полностью доверял кузнецу, не раз изливал ему душу) – слишком близко к уже не молодому сердцу.

Глаза юной жены вождя стали совсем стеклянными.

Она словно задумалась о чём-то или что-то вспомнила…

Девушка нахмурилась, упрямо сжала губы и молча, плавно, как и подобало воительнице, встала, сказала мужу о том, что детей надолго оставлять ещё нельзя и что их покормить надо, тоже направилась к выходу.