Текст книги "Жить вопреки (СИ)"

Автор книги: Angelochek_MooN

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 44 страниц)

Но чтобы его, величайшего из Стражей последнего тысячелетия, сама Видящая назвала Монстром? Что же он натворил?

– Если моё отсутствие заставило его стать таким, то я просто не имею права его оставить, – заметила Сатин.

Мирослава, молча наблюдавшая за размышлениями своей собеседницы, не решавшаяся их прервать, была похожа на тень, обретшую почему-то человеческое лицо.

– Ты ведь не хуже меня, Сатин, знаешь – он уже был таким. Всегда был. Просто твоя глупость помогла Монстру до конца стряхнуть с себя сон.

Завуалированное обвинение больно кольнуло, попав в самую цель, – ей в сердце.

Её вина.

Очаровательно.

– Какая разница? – покачала головой Сатин. – Я ещё не всё закончила там. Не всё сказала.

Вдруг с лица Мирославы словно маска слетела – она широко и очень тепло, по-сестрински, или даже по-матерински улыбнулась, вызывая желание точно так же улыбнуться в ответ – просто так, чтобы у неё тоже разлилось по душе тепло.

– Я рада, что не смогла сбить тебя с пути, – призналась Видящая.

– А могла?

– Это моя обязанность, – послышался тяжелый вздох.

– Сбивать с пути? – уже Сатин внимательно посмотрела на Мирославу, чуть прищурившись.

Откровения Видящей были занимательными, но обдумать их стоило чуть позже, когда появится возможность.

– Давать выбор, – поправила девушку Видящая.

– Но кто ты?

– Минувшая Буря знаменовала, как оказалось, рождение одного из моих братьев или сестёр, – сказала Мирослава вместо ответа.

– Что?!

***

Руни чувствовал приближение чего-то… странного.

Не страшного, не опасного и не, наоборот, радостного, а – именно странного, непривычного, необычного, чего-то выходящего за рамки ставшей привычной для него жизни.

Причём, коснётся его это «странное» только косвенно.

А к кому это относилось напрямую?

Руни попытался сосредоточиться на своих ощущениях и предчувствиях, но ничего, что могло бы подсказать ему разгадку, не находилось, кроме того, что нечто подобное испытывал, если верить словам друга, и Магни – о чём тот не преминул поделиться.

Магни и Руни.

Иккинг и Беззубик…

Что их связывало, кроме того, что они – названные братья?

Хотя…

Стоп!

Руни и Магни – Ученики и братья, названные и даже частично кровные, Арана, который и был Братом Фурии, который постоянно влипал в какие-то неприятности по собственной и чужой вине.

Аран.

Во что он опять ввязался?

***

Аран был практически в бешенстве от того, что его подчинённые оказались такими бездарями, что допустили проникновение чужаков на его территорию и разорение малых Гнёзд его стаи.

Если до этого он был спокоен, занятый только поддержанием жизни в Сатин, то сейчас стало известно – больше ждать нельзя.

Просто преступно.

Какая Бездна дёрнула Валку сбежать с Драконьего Края, Аран не знал, но знал, что сделает с теми безглазыми и криволапыми идиотами, допустившими побег безумной, не отвечавшей за свои поступки женщины, в компании точно так же потерявшего разум от гибели дочери Штормореза, с острова и встречу Валки с отрядом драконоборцев из Лохматых Хулиганов.

Да, приказ отдал не он – Тагуш.

Но в отсутствие Арана и Алора именно Тагуш был главным для всего Драконьего Края, а в сложившейся ситуации все местечковые Вожаки должны были слушаться желтоглазого Сына Ночи как своего Короля, ведь именно такой приказ отдал он.

А посягательство на власть Тагуша Аран воспринимал как направленное именно на него оскорбление.

Которое достигло его сердца.

Посягательство на его власть было не только прямым неуважением Королю и, вообще-то, приравнивалось к измене своему Гнезду, да и было ей, по сути, но и самым что ни на есть прямым свидетельством разложения дисциплины, которую он прививал своим Стаям.

Свидетельством поломки, неисправности в созданном им великом механизме.

Это обижало.

Это оскорбляло.

Это заставляло искать пути решения, выходы из сложившейся ситуации, но пока, действуя на одной только холодной, как вдыхаемый им морозный воздух последних недель зимы, ярости, он думал лишь о наказании мятежных Вожаков и командиров Патрульных Отрядов.

Даже тех, кто не виновен.

В назидание.

Но так было нельзя – не для того он затевал всю эту чехарду с собственным Гнездом, чтобы из мирного пацифиста лишний раз стать Монстром, который лишь подтверждал своё звание Кровавого Владыки.

С другой стороны – иначе было никак.

Конечно, Арану докладывали о попытках людей проникнуть на чисто драконьи территории, откуда уже давно выжили жители Края всех Охотников и им подобных личностей, оставив лишь Кальдеру Кей, до которой он ещё доберётся, но – после.

Не раз и не два викинги пытались отыграться за своё поражение.

И снова и снова терпели в этом крах.

Однако, как понял Аран, всё же мало в эти месяцы вникавший в проблемы Драконьего Края, с головой уйдя в личные, к коим отнёс и состояние Сатин, и обучение своих братьев и сестры, потери были не в пример больше, по сравнению с теми боями, когда драконами руководил непосредственно их Король.

Ведомые яростью и жаждой мести, они забывали об осторожности.

Забывали и о том, что, в первую очередь, их целью было не убивать, а отогнать чужаков, прикрывая спины своим товарищам, которых те в горячке сражения просто не замечали, упиваясь собственной силой, а потом захлебываясь своей кровью.

Видеть в них себя было неприятно.

Понимать – тем более.

Но…

Что такое девятьсот семьдесят два дракона по сравнению с оставшимися двадцатью девятью тысячами?

Капля в море.

Особенно учитывая плодовитость драконов, и то, что за каждые три года примерно такое количество взрослых особей прибавляется, да и при том, что общая численность любого, абсолютно любого Гнезда никогда не учитывала птенцов – не принято было.

Но взять ту же цифру и рамках полугода – становилось страшно.

Просто страшно.

Но не бунта боялся Аран, его возможность была настолько ничтожна, что задумываться о ней не приходилось, а паники в рядах драконьих – а неминуемо последовавшей за ней ярости и жажды мести, новой и новой жестокости.

Начала войны на уничтожение.

В случае её начала Аран, как бы то ни было, в собственной победе не сомневался, но то, какой ценой могла бы даться ему это победа…

Это того не стоило.

Столько жизней – в угоду своим амбициям положить он всё ещё не способен.

И вряд ли когда-нибудь будет.

Но всё же одно сообщение сумело выдернуть Арана от Берсерков – когда ему рассказали об уничтожении двух островов, на которых находились Малые Гнезда.

И теперь, идя между укрытых одеялом из крупных хлопьев снега, уже который день валившего с тяжёлого, хмурого неба, растерзанных драконьих и людских тел, Аран, стараясь не показывать Алору своих красных от слёз глаз, желал всем им Мира, счастья и лёгкого пути.

Но в душе его всё оборвалось, когда он увидел самые крохотные трупы.

Как раз в это время стали появляться детёныши, как раз в это время все самки были наиболее агрессивны, что, конечно же, вызывало ответную и вполне аналогичную реакцию со стороны людей…

Десятки…

Сотни…

Почти тысяча маленьких птенцов, которые так и не увидят мир, не отправятся в свое Великое Странствие, не научится летать, не сумеют найти свою пару, никогда не найдут себя в этой жизни.

Потому что этой жизни у них больше не было.

Нет.

Такое не прощают.

И Аран не простит.

Будь ты проклята, Валка!

***

Сатин устало глянула в ничуть не изменившуюся за время её пути даль – всё так же её окружало бескрайнее чёрное пространство, усеянное мириадами огоньков-звезд.

Тропа тоже не менялась.

После того, как Мирослава, внезапно оказавшаяся намного сложнее, чем была на первый взгляд, указала наконец ей на тот путь, по которому она сумела бы вернуться назад, домой, в свой мир, прошло уже неопределённое большое количество времени, а ни конец её дороги, ни даже развилка не предвиделись.

Только прямой и бесконечный Путь – что вперед, что назад.

Монотонность окружавшей её картины сначала просто раздражала, потом приводила в настоящее бешенство, вплоть до попыток разбить «стеклянную» Тропу, по которой она всё это время шла, чтобы создать хоть какое-то изменение.

Не получилось.

Потом пришла какая-то меланхолия напополам с необоснованной печалью.

Потом – лютая тоска по дому и нормальной жизни.

По небу, такому разному в разные времена суток и года, когда-то практически артериально-алое, когда-то – вот такое же чёрное, когда-то кристально-прозрачное, голубое; по солнцу, напекавшему ей макушку, по морскому ветру, свежему и влажному, по тенистым лесам, по ощущению полёта и бездны под крыльями верной подруги.

Потом пришло равнодушие.

А путь всё не кончался.

А кончится ли?

Комментарий к Глава 7

Ну как-то так.

Аран и Сатин:

https://vk.com/wall-147969315_61

Мирослава в Звёздном Круге:

https://vk.com/wall-147969315_60

========== Глава 8 ==========

Уже полгода, с самого поражения в битве с Драконьим Покорителем, он искал вернейших своих последователей, которых много лет назад собрал по всему миру в своих странствиях, и которых с легким сердцем отпустил, позволив им самостоятельно воплощать его великую задумку.

Гриммель с гордостью мог назвать этих людей своими учениками.

И называл.

Закончив свою амбициозную и, как ему тогда казалось, весьма успешную Охоту на Фурий, мужчина решил не впадать в меланхолию от безделья и просто нашёл себе занятие – поиск Одарённых детей.

И талантливых взрослых, конечно же.

Их он находил, и даже иногда мог с ними поговорить, но, зачастую, эти люди были слишком далеки от всех этих высоких материй и отрываться от своих повседневных дел не желали.

За свои скитания Гриммель нашёл двадцать три Одарённых, из которых за ним пошли только четверо.

Удручающая статистика.

Уже теперь, разложив по полочкам у себя в голове события последних десяти лет, мужчина с удивлением осознавал, что ему до жути… обидно и досадно, что в ту судьбоносную встречу ничего не предпринял.

Ведь тогда ещё можно было попытаться переманить на свою сторону потенциально невероятной силы Стража и сильнейшую за последние века Видящую.

Успокаивало только то, что по отношению к ним, к этим Видящим, ни в коем случае нельзя было применять силу – мироздание не отблагодарило бы его за страдания ценнейших из Одарённых, и потому, по правде говоря, у него не было шансов сманить ту Провидицу.

И Стража, судя по обстоятельствам, – тоже.

Но простая человеческая жадность!

Они должны были стать его учениками, они должны были идти у него за спиной, воплощать его великую Идею – вернуть всю силу Одарённых роду людскому, дабы уже посланники воли Небесных Странников вершили человеческие судьбы, создавая с каждым поколением все более и более совершенный мир.

А стали врагами.

Что же – на всё Воля Древних.

И теперь Гриммель найдет всех тех, кто преклонил пред ним колено, клянясь в верности его учению.

Найдёт и поведёт вперед.

К победе.

Этого врага придётся уничтожать особенным способом.

Отобрать у него всё, что было ценным, таким дорогим его всё ещё человеческому, стало быть, всё ещё жалостливому сердцу.

Заставить осознать себя монстром.

Монстром, которым Аран и являлся.

***

Дагур и сам не понял, как так произошло – то ли дурной, но до крайности показательный пример Арана оказал на него такое влияние, то ли Мирослава мозги на место сумела-таки вправить, но всю эту компанию по завоеванию новых территорий он полностью остановил.

Наверное, всё же Провидица.

Пусть в её поддержку выступал тяжёлый взгляд Драконьего Владыки.

«У тебя людей меньше, чем земель, которые надо осваивать!»

Что правда, то правда – в своей жадности Дагур оказался чересчур неосторожен, не боясь тратить человеческие ресурсы там, где можно было бы их и сэкономить, даже если это просто наёмники, а не его Берсерки.

И это аукнулось тем, что земли у него было и правда слишком много по меркам Варварского Архипелага, а вот укрепиться на ней, построить там деревни он… забыл.

И Мирослава не напомнила.

«Люди забыли вкус хлеба! Они питаются мясом и рыбой!»

Какие зерновые культуры? Какие овощи и фрукты? Какой домашний скот, когда они пропадали в бесконечных походах?

Слишком гордые.

Слишком глупые…

«Хочешь воевать? Иди и наведи порядок в своём собственном народе!»

О нравах, что со временем стали царить в рядах его армии, Дагур слышал – и совершенно не был этим доволен – действительно, нужно было наводить порядок.

«Хочешь славы? Стань для Берсерков тем правителем, на имя которого будут все дети твоих детей, и их дети тоже. Стань великим, подними на вершину свой народ сделай его независимым. Выращивайте всё сами. Разводите скот сами».

А тут и говорить нечего.

Куда не ткни – Мирослава была бесконечно права, попадая в самое больное лаконичными своими фразами, или иногда, в моменты хорошего настроения, озаряя народ своим красноречием.

И если первые несколько лет Мирослава, по всей видимости, только обживалась, стараясь по мере сил не наглеть, то теперь она, жена одного из его ближайших сподвижников, его Советница, взяла своего Вождя в оборот, не стесняясь указывать Дагуру на его ошибки и просчёты.

И ведь не боялась!

И правильно.

Аран подробно растолковал Дагуру, почему все Видящие были неприкосновенны, и даже в самых страшных битвах, даже уничтожая целые народы, их не трогали – оказаться в Бездне никто не хотел.

И Дагур тоже не хотел.

Но почему же было так тревожно ему, когда Аран вдруг, сразу после прилёта очередного своего посланца-Фурии, к которым тут уже все давно привыкли, сорвался с места и, прихватив Алора, скрылся в неизвестном направлении.

– Я пыталась… – послышался вдруг голос Мирославы, как всегда неожиданно появившейся за спиной.

– Что на этот раз? – нахмурился Дагур.

– Я пыталась изменить Вероятности, но все они сводились к этому, – отчаянно и устало покачала девушка головой. – То, что я видела ещё в детстве, оказалось неизбежным. Уже десять лет всё к тому идёт.

– И что же будет?

– Может быть, конец. А может – новое начало.

***

Как бы то ни было, Сморкала его узнал – по взгляду ли, бесконечно упрямому, горящему странным пламенем, по манере ли держать себя, в которой были еще отголоски, блеклые тени знакомой манеры, по голосу ли, ставшему ниже, глубже как-то, но всё ещё знакомому – или просто по овалу лица, по всем тем характерным для этого рода чертам.

Не узнать того, над кем издевался десять лет назад, было бы проблематично.

Пусть и за несколько месяцев до Кровавой Ночи он изменил своё отношение к резко ставшему популярным и успешным в нелёгком деле драконоборства Наследнику Вождя.

А ведь Астрид делала какие-то невнятные намёки на то, что самый старший сын Стоика не погиб в ту ночь, долго рассуждала с Йоргенсоном на эту тему за кружкой хорошего эля – благо хоть Забияка не ревновала, прекрасная зная о позиции Хофферсон.

Относиться к девушке, которая когда-то была его возлюбленной, как к другу и надёжному боевому товарищу оказалось неожиданно просто.

И потому не заметить, как изменилась условно сочтённая погибшей Астрид, вернувшись на Олух живой и относительно невредимой, сообщая о том, что сумела найти для Лохматых Хулиганов неожиданного союзника в стане врага.

Союзника, который хотел возвыситься за счёт падения своего Покровителя.

Омерзительно это, на самом деле.

Да и сама Хофферсон считала точно так же – не укладывалось в сознании честного и всегда прямолинейного воина такая лёгкость, такая непринуждённость, с которой некто Королева Мала, правительница Кальдеры Кей, пошла на предательство человека, под чьей защитой находился её народ.

Одно дело – ударить в спину врагу.

Другое – союзнику.

После того, как Астрид доложила о своих приключениях Стоику, она, неожиданно эмоциональная, выловила в одной из улочек их деревни Сморкалу, и впервые, потом, спустя длинный, полный невнятных откровений разговор и несколько больших кружек чего-то крепкого и заморского, он увидел, чтобы Хофферсон была до такой степени пьяна.

Она ему поведала, что не только странную королеву ей довелось встретить – а лицом к лицу столкнуться с самим Покорителем Драконов.

Аран.

Так его звали.

Вполне себе человеческое имя для того, кого было принято считать воплощением жестокости и зла, отродьем мрачного Хельхейма, порождением мировой Бездны и так далее по весьма длинному списку, испещрённому и менее литературными выражениями и пестрящего бранью.

Тогда, за три дня до начала злополучного похода, закончившегося катастрофой и их полнейшим разгромом, и хорошо хоть Лохматые Хулиганы были там лишь наблюдателями, и это был не его, Сморкалы, проигрыш, Астрид пыталась что-то рассказать ему, пыталась о чём-то предупредить, пыталась уберечь от чего-то, в конце концов.

И это удивляло.

Такая странная забота, само её наличие, со стороны Астрид – есть нечто поразительное и, казалось, вовсе несуществующее.

Впрочем, если смотреть на всю эту ситуацию теперь, то многое становилось простым и понятным – и печальный взгляд грозной воительницы, и надломленность, и отчаяние, и даже обреченность, мелькавшие даже не на лице – в жестах, в каждом шаге, во взгляде.

И почему она молчала.

О таком – не говорят.

И видели это, и понять это могли только они, выросшие ребятишки, что когда-то были компанией друзей, неразлучной и до крайности разрушительной пятёркой.

Но Забияка – не у дел.

Не воевала она теперь – хозяйством управляла, следила за качеством работы, слуг. До чего они дожили! Ведь нельзя было несколько лет назад и помыслить о том, чтобы возродить эту славную традицию использовать труд пленных людей! А теперь то – сплошь и рядом.

Задирака почти не отходил от сестры, прерываясь только на то, чтобы понянчиться с племянником. И пусть формально он тоже являлся воином и представлял некую угрозу для их врага – он не покидал Олух.

Рыбьеног…

А кто теперь знал, куда занесла судьба мнимо трусливого, но на деле очень храброго и умного парнишку?

Жив ли он?

Неизвестно…

Вот и получается, что остались только они: Сморкала и Астрид, из всей пятёрки юных Драконоборцев с Олуха, и только они продолжали применять полученные знания на практике.

И именно теперь стало ясно – они наиболее защищены и наиболее уязвимы.

Не трудно догадаться – под ударом могла оказаться в первую очередь именно Астрид, ведь именно она привела вождя и солдат к Иккингу и его Ночной Фурии, и именно её во всем случившемся должен был винить Аран.

По крайней мере, делая поправки на характер Иккинга, Йоргенсон мог с уверенностью сказать – сам он решил бы и поступил именно так.

Но вопрос, почему Аран отпустил Сморкалу, позволил ему и остаткам немногочисленных присутствовавших в той бойне Лохматых Хулиганов уйти целыми и невредимыми, вернуться, пусть и без победы в руках, но вернуться домой, к своим семьям, оставался открытым.

Как и вопрос, как вообще так оказалось, что Аран и, казалось бы, давно и безвозвратно погибший Иккинг являлись одним лицом.

Надо признать, как бы это ни было невероятно и вообще невозможно, его троюродный братец добился явно много больше, чем мог достичь среди людей – и среди злобных крылатых тварей он казался своим – таким естественным, вписывавшимся в ту картину.

И драконы – подчинялись ему.

Слушались каждого слова.

И Фурии…

Много Ночных Фурий!

Все они – и злобные, а может, и не совсем, порождения Молнии и самой Смерти, и непонятные твари, чья чешуя словно была выкована из лучшей стали, сверкавшей и отточенной, подобно острейшим из клинков, чьи шипы из хвостов легко непринуждённо перерубали мачты их драккаров, и привычные, едва ли не родные Чудовища, Громмели и Змеевики с Престиголовами, и вовсе непонятные, но весьма устрашавшего вида создания, – все они подчинялись Арану беспрекословно.

Страшно это было, на самом деле.

Страшно и завораживающе.

Сморкала не обманывался – про Иккинга он говорил только в прошедшем времени, как о когда-то жившем с ним в одной деревне парнишке, прекрасно осознавая, что сейчас уже никакого Иккинга не было – был только Аран, Покоритель Драконов, в силе которого уже не раз доводилось им убедиться.

В силе и… милосердии, как ни странно.

Ведь мог Аран приказать всех добить, всех свидетелей уничтожить, ещё тогда – три с половиной года назад, в день, громко названный Битвой за Олух.

Да кому нужен их клочок голых скал, окружённых холодным морем, где ни ячмень, ни большая часть овощей не росли, где нельзя вырастить хлеб, где только выносливые яки, да растущие быстро курицы с утками способны были найти себе пропитание и выжить?!

Одна прелесть – леса красивые, места рыбные и закаты просто сказочные.

Аран вместо того, чтобы уничтожить всех своих обидчиков, вместо того, чтобы отомстить, насладиться их страданиями… спас их.

Просто и незатейливо спас.

От Драконьей Королевы, которая тиранила и людей, и своё собственное Гнездо (иначе зачем её было убивать?), которую убили явно Ночные Фурии, которые находились в подчинении Покорителя Драконов и слушались его приказов.

Пусть в тот раз он мог преследовать собственные цели.

От того морского монстра, который сумел подчинить себе всех драконов, и которым управлял явно бывший безумным Драго Блудвист, жаждавший непонятно чего, но поскорее и побольше.

От ненадолго потерявшей свою волю и оказавшейся во власти того морского чудовища собственной Ученицы…

Думать о Сатин было особенно больно – как бы то ни было, но эта девушка ничего не сделала плохого конкретно ему, наоборот – помогла ему создать, построить личное счастье, подтолкнув к самому важному и самому правильному решению в его жизни.

И так все закончилось…

Так печально.

Смерть того идиота, стрелка-арбалетчика, оказавшегося себе на беду, слишком удачливым, слишком метким, была меньшим, чем мог отплатить Арану Сморкала.

Одно радовало – после их возвращения выяснилось, что так просто не прошла их прошлая встреча с женой, и Забияка снова ждала ребёнка. На фоне этого Стоик, по одним богам известным причинам, смягчился и позволил Сморкале находиться рядом с женой до тех пор, пока их второму ребёнку не исполнится четыре луны.

Год, то есть.

Может причиной благосклонности Вождя стало то, что Готти пророчила Йоргенсонам второго сына. И это на фоне того, что у многих теперь рождались дочери – прямо проклятье какое-то.

В общем, всё налаживалось.

И было время обдумать всё.

Пока было.

***

Что же – себе она могла признаться, что первая жена Стоика была женщиной весьма приятной, пусть время и не пощадило её рассудка.

Когда из похода вернулись очередные воины мужа, Инга только повздыхала и пошла выполнять обязанности жены Вождя – замещать его, тогда тот отсутствовал, то есть.

А раз бойцы в очередной раз вернулись с победой, и даже раньше, чем рассчитывали на то они сами, пусть получилось это благодаря невероятно, просто аномально тёплой зиме, и тому, что в должной степени лёд так не стал на море, а потому судоходство продолжалось столь же активно, что и осенью, стоило организовать пир.

А это опять – пьяная молодёжь, которая где-нибудь, да набедокурит, это новые расходы, которых вполне можно было бы избежать, это драки захмелевших воинов, не поделивших какой-нибудь особо приглянувшийся им кусок.

Морока одна, словом.

Но всё пошло не по плану в этот раз, не по привычной и давно уже выстроенной, много раз проверенной на практике схеме – по трапу сошла женщина, портреты которой Инге уже доводилось видеть.

Валка.

Первая и единственная любовь Стоика Обширного.

Инга не хотела и не собиралась думать о том, как всё это получилось, о том, как это произошло и каким именно образом у первой жены вождя получилось выжить и даже добраться до Олуха – её терзала смутная, такая робкая и блёклая надежда на то, что её наконец-то оставят в покое.

Она наконец-то сможет потребовать развод, заберёт сына и уйдёт.

Оставит Олух и его Лохматых Хулиганов за спиной.

Как страшный сон.

Сон, длиною в десять лет.

Инга радушно приняла Валку, рассказала ей подробно обо всех изменениях в племени, произошедших за последние двадцать пять лет, пустила под крышу своего дома, как самую долгожданную и званую гостью.

Как гостью.

Не как хозяйку.

Пока – не как.

Они много гуляли по запутанным лесным тропам, много разговаривали на самые разнообразные темы – о жизни своей, обо всём происходящем, о прекрасных олуховских закатах, о Мии и Магни, которых, как оказалось, Валке довелось воспитывать все эти три с лишним года.

Воспитывать – громко сказано на самом деле, это Инга видела прекрасно.

Характер своих старших детей она помнила, всю их строптивость и независимость, весь их невероятный, несвойственный простым детям ум и их способность едва ли не читать мысли друг друга и дичайшую схожесть со своим старшим братом, который, по словам почти абсолютно всех, был на одно лицо со своей матерью, Инга, с удивлением могла подтвердить это теперь.

Действительно – похожи.

Не роди она близнецов сама, и не поверила, что матери у Магни и Иккинга – разные.

Тот факт, что Аран называл себя старшим братом близнецов был до крайности показательным, да и чуяло сердце Инги, что не просто так дети её при любом удобном случае исчезали в сторону леса, и даже конкретнее – того самого ставшего для всего племени запретным оврага.

Она ни разу не стала следить за близнецами – низко это было, да и подло.

Её дети сами знали, на что шли.

Весть о том, что находились они теперь у Берсерков, пока их целительница лечила Ученицу Арана, и удивила, и поразительно успокоила Ингу – Дагуру она доверяла, и совершенно не боялась за своих детей, если они у него под присмотром.

Особенно, вспоминая, как дружили Дагур и Магни.

Время, когда Валка находилась не с Ингой, она проводила в разговорах, а скорее просто в пустой болтовне с Плевакой, кузнецом Олуха.

Он с самой Битвы за Олух отказался заниматься военными делами, оставив себе только дела кузнеца да натаскивание своих подмастерий до нужного, одному ему известного уровня.

Погасло что-то в Плеваке с пропажей близнецов.

То же, что едва устояло со смертью Иккинга.

Не было больше в уже немолодом кузнеце жажды битв и побед, такой свойственной сейчас всем молодым, особенно после того, как они сумели ощутить вкус триумфа.

Да и ученики Плеваке попадались, по его признанию, совсем никудышные.

Никто не был способен не то что превзойти или даже встать вровень, а хотя бы приблизиться к уровню Иккинга – пусть ему могло в иных моментах банально не хватать сил, но он нивелировал это своей изобретательностью, по рассказам кузнеца.

Своими изобретениями.

Для него ковка была не просто полезным ремеслом – искусством.

И никто не был способен это понять.

Потому и горевал Плевака – не было талантов, не было кого-то, хоть бы в сотую часть столь искусного, как его самый лучший подмастерье.

Который создавал удивительные по своей хитрости и сложности механизмы, благодаря которым можно было убивать драконов – стоило их только чуть-чуть доработать мастеру.

Да…

Самый лучший ученик, которой стал водиться с драконами.

И погиб за них.

Или нет?

То, что все эти годы Валка и Стоик находились по разные стороны противостояния, не было удивительно, но было до крайности иронично – ведь её супруг примет свою возлюбленную такой, какая она есть, но заставит отказаться от всех своих убеждений.

Уже потом Инга безмерно поражена была тем, что Валка не рассказала Стоику и половину того, что поведала ей.

Не рассказала ему о том, что Дагур уже полгода как заключил союз с Араном, Покорителем Драконов, ни о том, кем был когда-то этот самый Аран, ни о том, как и где жили три этих года близнецы, ни о них самих, ни о том, где она вообще была все эти годы.

Ничего практически не рассказала она.

А Стоик и не спрашивал.

Он по-настоящему обезумел от счастья, пусть и великолепно скрывал это, но Инга-то десять лет с ним под одной крышей прожила, в разы больше, чем даже сама Валка, и потому своего супруга сумела хорошо изучить.

Без этого никак.

Его безграничная радость выдавала себя через его ставшими менее порывистыми, более плавными жесты, в его внимательности к каждому слову Валки, в затаившихся в глазах искорках, в разладившихся морщинках, в гордой осанке и переставших быть вечно нахмуренными бровях.

На эти несколько дней Стоик совершенно забыл и о Викаре, не отлипавшем теперь от матери, и о самой Инге, которая сумела вздохнуть спокойно и позволить себе мирно гулять по лесу вместе с сыном или молодой Йоргенсон, беседовать с Плевакой, тоже словно чуть-чуть помолодевшим оттого, что хоть кто-то из погибших его друзей оказался неожиданно живым, или даже тренироваться на арене вместе с Астрид, давать советы Забияке, как облегчить ей своё интересное положение.

И Инга была счастлива.

Правда.

Неожиданно свалившаяся на голову Валка, которую по юности своей она когда-то проклинала за холодность их мужа, оказалась виновницей этого счастья.

Сердце подсказывало женщине – осталось совсем чуть-чуть.

Совсем немного.

И она будет свободна!

***

Хеттир с облегчением поняла, что совсем недолго ей осталось до конечного пункта её путешествия – Драконьего Края.

Оказавшись на территории Варварского Архипелага, уже совсем немолодая Фурия с радостью поняла, что не надо ей больше скрываться от всевидящих очей Адэˈн, которая не имела здесь власти.

А сдаться на волю Драконьего Владыки не было страшно – он был справедлив.

О том неустанно твердили все.

Но вдруг Хеттир ощутила знакомый След, причём – очень свежий, и его подновляли явно регулярно, что было само по себе удивительно.

Любопытство взяло верх над опытом, и Фурия отправилась по этому Следу.

– Наставница?

Чужое присутствие оказалось неожиданным.

Неужто стареет?

– Венту?

***

Однообразность явно не собиралась меняться, но и к ней Сатин относилась теперь равнодушно – это явно было испытанием её терпения, ведь, как рассказала Мирослава, стоило только шагнуть с Тропы, как Душа её окажется вновь в Кругу, но оттуда выйти сможет лишь для того, чтобы продолжить Великий Путь.

Чтобы вернуться домой, надо было до него именно дойти.

Благо её хоть не мучали голод и жажда – их словно не существовало в этой полной звёзд Бездне тишины.

А тропа иногда проходила совсем рядом со странными, словно хрустальными мостами, созданными столь искусно, столь совершенно, что сердце замирало, при одном только взгляде на их величие.

И пустоту.

Если Боги и существовали когда-то, то они просто сбежали.

Бросили их.

Или, быть может, умерли.

Попадались Сатин и замершие в смертельном безмолвии громадные и такие одинокие пирамиды, сквозь которые струился и странно преломлялся свет звёзд, делая его совершенно нереальным, завораживающе холодным, отстранённым и спокойным.

Всё здесь лучилось спокойствием.

Божества, которым неизвестной цивилизацией были построены эти Храмы прямо в этом безграничном пространстве, уже давно не заглядывали в свои обители – быть может, уже тысячи и тысячи лет.