Текст книги "Подземелье Иркаллы (СИ)"
Автор книги: Alexandra Catherine
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 32 страниц)
– Можешь дотронуться до меня. Я не исчезну.
Лицо Акме стало пунцовым.
– О фавнах я читала в сказках ребёнком, – прошептала девушка в своё оправдание. – Прости меня за то, что повела себя так невежливо, когда увидела тебя впервые. Прости, что столь бесцеремонно разглядываю тебя теперь.
– Тебе не за что просить прощения. Но запасись терпением, ибо, сдаётся мне, я – не первый фавн, которого ты видишь и которого тебе ещё предстоит увидеть.
– Почему ты так думаешь? – приглушённо воскликнула Акме, воззрившись на него во все глаза.
– Аштариат не фавн ли?..
– Кто такая Аштариат? – побледнев от изумления, спросила девушка, смастерив наивное неведение. Откуда же ему известно?
Цесперий лишь презрительно фыркнул на выпад девушки. Он возвёл глаза к небу и недовольно произнёс:
– Прекрати играться со мною! Ты не идёшь ни в какую Керберру для того, чтобы исцелять. И путь свой держишь не из Кибельмиды. Твой путь ведёт тебя в куда более погибельные края. Я не первый год во сне слышу голос, который принадлежит некой Аштариат. Аваларской Провидице, легенды о которой слышал и запомнил даже я, когда был ребёнком. Она говорит о том, что Архей меняется. И говорит мне о тебе, об Акме Рин, да о твоём брате, Лорене Рине. Я перерыл местную библиотеку и просил мирославцев приобрести для меня некоторые книги, когда они выезжали за пределы Зараколахона. Я не нашёл ничего, кроме редких упоминаний об «Аваларской Провидице Кеоса». За несколько лет таких снов я решил, что обезумел. Ныне же я узнаю, что мирославские прихвостни поймали девицу с именем, которое стало едва ли не моим проклятьем. А она, тем временем, испытывает моё терпение и не желает отвечать на мои вопросы. Кто же ты, Акме Рин? И для чего ты здесь?
– Для чего я здесь, мне тоже любопытно. А кто я – тебе лучше не знать, Цесперий.
– А где брат твой?
– Чего не знаю, того не знаю…
– Полагаю, Коцит разрушил все твои планы.
– Надеюсь, что только планы. И только мои.
Цесперий понимающе вздохнул и обронил:
– Тебе есть, что рассказать.
– Мне нечего рассказывать, – уклончиво буркнула Акме, отвернувшись.
– Тогда я не смогу тебе помочь.
– А с чего тебе помогать мне? – ощетинилась девушка, окинув фавна темным взглядом, дико, будто лишённый матери зверёныш.
Цесперий внимательно посмотрел на неё и, терпеливо улыбнувшись, произнёс:
– После стольких лет общения с Аштариат мне очень любопытно, кто ты, что с тобою случилось и каковы твои намерения.
Акме молчала.
Через несколько минут они посетили ещё одного захворавшего вернца, и, на этот раз, Акме сама осмотрела его, сама сменила ему повязку на ободранной кабаном во время охоты ноге, сделала успокаивающую настойку, порывшись в запасах Цесперия, который тем временем стоял над нею и внимательно наблюдал за её действиями. Перевязку делала она сноровисто, но с осторожностью, будто пеленала грудного ребёнка.
Раненый мужчина лет тридцати пяти, вокруг которого сгрудились пятеро маленьких детей, морщился, но покорно и даже с некоторым рвением терпел надрывную боль и с изумлением разглядывал бледную девушку с матовыми глазами, глубина которых заводила в невиданные бредни и хранила тайны безвестных печалей да горестей.
Когда супруга больного протянула ей несколько серебряных монет, Акме в ужасе отшатнулась, покрывшись негодующим румянцем. Девушка упорно отказывалась, но Цесперий резковато отдёрнул её, тихо произнеся:
– Здесь не принято отказываться от платы. Дай им отблагодарить тебя за работу твою и то целебное облегчение, что ты даёшь её мужу. Твой же путь здесь не заканчивается. Полагаю, рано или поздно тебе удастся покинуть Верну. Но далеко ли ты уйдёшь без денег?.. К тому же, ты целитель. Учись ценить труд свой и получать за него достойную плату.
После недолгих уговоров, Акме все же решилась принять деньги, но задумала откладывать их, чтобы перед уходом отдать накопленное Граде в качестве благодарности. И, если удастся, она бы заплатила ей за опекунство Августы, ибо в Кунабулу девочку брать не собиралась.
«В Кунабуле деньги не понадобятся», – думалось Акме.
– Ступай домой, ты ещё больна, – распорядился Цесперий, когда они покинули второй дом.
– Я бы смогла ещё…
– Нет, не смогла бы. Тебе нужно прочно встать на ноги. Сможешь ли отыскать путь к дому Грады?
– Смогу, – девушка не стала возражать: голова её гудела, тело охватила слабость, дыхание стало тяжёлым. – Цесперий, благодарю тебя за твою…
– Я загляну к тебе сегодня позже, – грубовато перебил её фавн. – Я не принимаю благодарностей от неблагодарных людей.
– На чем основаны твои обвинения? – Акме удивилась.
– Ты могла бы мне все рассказать за годы моих терзаний.
Она остыла, будто на голову ей вылили ведро с холодной водой, отступила от него на шаг, выпрямилась и холодно процедила:
– Нет, Цесперий. Я не науськивала Провидицу. Тебя она посещала по собственной прихоти. Я же не обязана что-либо рассказывать тебе.
– Так ты, все же, имеешь к ней отношение! – с триумфом в голосе воскликнул фавн.
– Боюсь, если ты попытаешься дотронуться до тайн моих, они откусят тебе руку, – последовал ответ.
– Я не боюсь твоих угроз. За моей спиною Мирослав. Что же за твоею?
Акме оскорблено взглянула на него, поняла, что говорил он это полушутя, но предпочла не замечать его взволнованного настроя и ответила:
– Когда-нибудь ты увидишь, что за нею. И если вовремя не отступишь, можешь лишиться жизни.
Фавн спокойно глядел на неё, не говоря ни слова. Акме же отвернулась и отправилась восвояси.
Путь был недолог, но Акме с головою успели накрыть калейдоскопы мыслей. Она думала о том, как объяснит Августе необходимость покинуть Зараколахон без неё; думала о рваной ране несчастного вернца, думала об Аваларе, который, в лесах затерянный, прятался под утёсами лихих скал далеко в неведомых землях, – отныне ей было что поведать Аштариат да Трену; но более всего мысли её занимал Лорен, Гаральд и те дни да расстояния, что отделяли её от брата и остальных.
У просторного дома Грады с нараспашку раскрытой входной дверью было тихо. Дети играли в отдалении, звеня чистыми колокольчиками своих задорных голосов. Огромный рыжий пёс на цепи рядом с домом ожесточённо залаял на Акме. Та улыбнулась ему, поднесла указательный палец к губам, протянула руку с раскрытой ладонью в сторону пса и плавно её опустила, будто смыв гнев сторожа. Пёс замахал хвостом, приподнял уши, повернул голову на бок и с интересом уставился на незнакомку.
– Не хотят, чтобы ты поправилась! – проворчала Града, выбежав Акме навстречу. – Погляди на себя, до чего ты бледна и слаба! Мы сели обедать. Пойдём, я накормлю тебя, а ты расскажешь, у кого вы были и чем занимались.
Августа встретила девушку радостным криком и лицом уткнулась в её живот. За большим дубовым столом посреди комнаты королевой восседала не прибранная после позднего пробуждения Каталина, простоволосая, развязная, и с выражением презрения на несвежем лице поедала ароматный суп.
Акме вымыла руки и села за стол напротив Каталины. Та не поприветствовала девушку ни словом, не справилась о её здоровье и лишь небрежно ей бросила:
– Тебе следует обучить девчонку хорошим манерам, – Августа при этом втянула голову в плечи, будто улитка, пытавшаяся скрыться в своём домике. – Иначе это сделаю я. Плёткой. Негоже кричать, как кошка перед случкой, и топать, словно табун ошалелых кобылиц.
Акме вспыхнула, но сдержанно ответила:
– Боюсь, от вас, сударыня, девочка научится лишь виртуозно ругаться да бегать упомянутой вами кошкой перед случкой.
Града, наливавшая в тарелку Акме супа в дальнем углу, за кашлем скрыла смешок, Каталина смерила девушку убийственным взглядом, побелела от злости и выдохнула:
– Да я могу вышвырнуть тебя из дому! Была бы лучше мне за заботу благодарна!
– Я благодарна, госпожа Каталина, и Граде, и вам, но я не желаю терпеть ваших оскорблений. Я бы ушла с радостью. Но, боюсь, ваш повелитель меня не отпустит. Без мирославского слова я и шагу ступить не могу. Или желаешь, чтобы я под его крыло перебралась?
– Моего места ты не займёшь! – процедила Каталина, негодующе прищурившись.
– Это мой дом, Акме, – тихо заметила Града, подавая на стол полную тарелку. – И тебя отсюда не погонят, пока я жива.
– А кто оплачивает твой дом? – на одной ноте произнесла Каталина, царственно выпрямившись.
– Пенсия моего покойного супруга, мои доходы со швейной мастерской и твоя разнузданность.
Каталина в негодовании отшвырнула ложку, подскочила и, шурша домашним платьем, скрылась в своей спальне.
– До чего вздорная девчонка! – буркнула Града. – Прости её, она не ведает, что говорит.
– Мне не за что её прощать, – улыбнулась Акме, гладя бросившуюся к ней Августу по волосам. – Вы поставили меня на ноги, у меня есть крыша над головою. Я лишь с нетерпением жду, когда смогу заплатить вам за это.
Града начала возмущённо ворчать по поводу того, что деньги ей не нужны, и ворчала до тех пор, пока Акме не помогла ей убрать со стола и не отправилась отдохнуть. Августа залезла к ней на кровать, распустила её косу и начала гребнем расчёсывать её рассыпавшиеся по исхудалым плечам волосы.
В дверь вежливо постучали.
– Войдите, – отозвалась Акме.
Слегка нагнувшись, Сатаро, на этот раз в белой рубахе, вошёл в комнату.
– Сатаро! – взвизгнула Августа, подбежала к нему и обняла его ноги.
– Я слышал, ты целительствовала вместе с Цесперием, – сказал он, поглаживая Августу по голове и усаживаясь рядом с её кроватью.
– А что делал ты?
– Фехтовал под присмотром Мирослава и все ждал, когда они отпустят меня навестить тебя.
– Фехтовал? – удивилась девушка.
– Он пожелал поглядеть на мои навыки, – Сатаро пожал плечами. – У них на редкость хорошие оружейники и бойцы. Все они вооружены до зубов. Даже его дочь, Реция. Девчурка сражается не хуже любого из зараколахонских мужчин. Но ей не достаёт хладнокровия и выдержки. Что вы в Архее делаете, когда просыпаетесь и отходите ко сну? Молитесь. У нас своя молитва – оружию. Мы упражняемся каждую свободную минуту. Могут ли похвастать подобным усердием воины тех армий, о которых ты рассказала?
– Воины наших армий – прежде всего, мирные жители, обученные обращаться с оружием. Битв было мало в последние десятки лет. Для зараколахонцев оружие – воздух.
– Мирослав строит планы на твой счёт. Надо было сказать ему, что я беру тебя в жёны.
– Едва ли это бы помогло, – возразила Акме.
Между тем девочка начала напевать тихим чистым голоском неведомую песню, затронувшую в душе Акме те струны, которые она спрятала глубоко-глубоко, чтобы они не причиняли ей боли.
Маленькие ручки её гладили волосы Акме столь ласково, что девушке стало неловко от привязанности подобной глубины и искренности. Этот несчастный, изуродованный, лишённый родителей ребёнок, проживший в окружении крови, зверств и страданий столько времени, сохранил наивное и доброе сердце, будто нетронутое невзгодами.
– Я буду за тобой ухаживать, как за маленькой, Сестрица, – прошептала Августа, накрывая Акме одеялом и ложась рядом, голову положив на её плечо. – А Сатаро будет охранять нас. Он самый сильный.
Акме взглянула на Сатаро. Мужчина внимательно глядел на девушку и ребёнка, глубоко задумавшись, хмурясь, своими опустошёнными глазами смотря будто внутрь своего сердца.
– Нравится ли тебе здесь, Августа? – тихо спросила Акме, невидящим взглядом разглядывая тусклый свет лучей Шамаша, проникавшего в тихую маленькую комнату.
– Здесь хорошо и спокойно, – отвечала девочка, зябко прижавшись к Акме. – Града очень добрая. Каталина тоже добрая, но она боится, что ты отнимешь у неё Мирослава.
Акме усмехнулась и пожурила девочку:
– Не по годам ты смышлёная, барышня! Не рановато ли тебе рассуждать о подобных вещах?
Августа нисколько не смутилась. Она лишь игриво захихикала и лицом зарылась в волосы Акме.
– Я бы хотела здесь жить, – проговорила девочка. – Мои друзья не боятся моих шрамов.
– У тебя уже появились друзья? – удивилась Акме.
– Я встретила их два дня назад. Мне нравится играть с ними. А осенью они пойдут… в здешнюю гимназию…
– Ты обучалась грамоте? – оживилась Акме.
– Я умею читать, писать, считать с четырёх лет, – сказала Августа. – Я любила читать сказки. Но за то время, что я пробыла в Куре… я много забыла.
Акме, уверенная, что не пробудет в Верне долго, все же произнесла:
– Наверстаем, Августа. А осенью ты пойдёшь в гимназию. Даже если она окажется платной. Я заработаю на целительстве.
– Я буду зарабатывать, – подал голос Сатаро. – Хорошим воинам здесь платят хорошее жалование.
– Они не воины. Они головорезы.
– Невелика разница.
Августа села на кровати и странно взглянула на Акме, внимательно, напряженно, совершенно по-взрослому.
– Неужто мы здесь останемся? – изумилась она. – Ты же хочешь найти братика.
Акме промолчала. У неё не хватило сил сообщить Августе, что её она желает оставить здесь.
Девушка лишь глубоко вздохнула, а девочка перестала расспрашивать, вновь замурлыкав свою приятную песенку.
– Твой брат – Лорен? – вдруг задумчиво, глухо спросил Сатаро.
Акме удивилась.
– Верно, Лорен. Откуда ты?..
– Ты часто зовёшь его, когда спишь, – последовал ответ. – Ты звала его, когда мы сбежали из Кура. Града сказала, ты зовёшь его каждую ночь.
Акме потеряно обратила глаза к окну, стараясь не отчаиваться: она должна была убедить Мирослава отпустить её.
– Если Лорен – твой брат, кто такой Гаральд? Его ты тоже зовёшь.
Акме густо покраснела и скорбно опустила глаза.
– Неужто тот счастливец, которому ты отдала своё сердце? – с довольно презрительной усмешкой осведомился Сатаро.
– Прости, Сатаро, я устала, – коротко бросила она, отвернувшись к стене, чтобы скрыть горестное выражение лица.
Через минуту непроницаемой тишины она услышала, как он поднялся и ушёл, мягко притворив за собою дверь.
Следующие четыре дня Акме спокойно выздоравливала и медленно приходила в себя после Кура, пребывания в Зараколахоне и знакомства с фавном. Вместе с Цесперием они посещали больных, выслушивали жалобы, внимательно их осматривали, меняли повязки, выписывали настойки да порошки. Вернцы доверяли фавну, и лица их тотчас озарялись радостью, едва порог дома их переступал Цесперий, уверено и мудро улыбающийся. Вернцы не любили чужаков, поэтому на Акме косились недоверчиво, с опаской, проверяя, не стоял ли рядом фавн, будто он был их спасителем от подозрительной чужеземки.
Акме отчётливо видела их враждебность. Она была любезна, заботлива, осторожна, порой строга. Девушка знала, что бледностью своею и мрачным расположением духа не несла света, знала, что улыбка у неё получалась неловкая, болезненная, будто неведомая сила стягивала её губы. Некоторых больных она успела обойти дважды, и они встречали её более приветливо, нежели раньше.
Сатаро навещал её каждый день. Казалось, болезнь более не тревожила его. Он фехтовал под присмотром Мирослава. Сатаро более не спрашивал о Лорене. Порой он долго говорил, порой сидел молча, смотря на то, как Акме напряженно думает о чем-то, глядя в светлое окно.
Маленькая Августа то копалась в огороде с заросшими грядками, то с Градой и молодой служанкой бегала за продуктами на рынок, то помогала готовить, то игралась с местными детьми на улице, которые на доброту её и ласку отзывались привязанностью. Перед сном девочка прибегала в комнату к усталой и ещё не окрепшей Акме и взахлёб рассказывала, как прошёл её день.
Акме улыбалась одними губами, лицо повернув к окну. Она думала о том, как бы ей вырваться из веренских оков и отправиться на поиски брата, но она смертельно боялась оставлять девочку, ибо, в случае её побега, с Августой могли сделать что угодно. Посему, Акме желала просить Мирослава о величайшей милости отпустить её. Кунабула ждала. Но что-то подсказывало ей, что она потерпит крах.
Бегая по больным, девушка украдкой оглядывала непробиваемые лесные стены, а порою пыталась уйти поглубже, чтобы осмотреть дебри. Но она не заходила слишком далеко, ибо была уверена, что за нею следили.
На пятый день Верна всколыхнулась от новости, что к ним прибыли шамширцы во главе с сыном повелителя Шамшира, Сакрумом. Шестнадцатилетним парнем, настолько жестоким и лютым, что его боялись даже взрослые мужчины. Акме видела этот отряд более чем в сотню человек издалека. Сакрум приехал к Мирославу на переговоры, и девушка надеялась, что они не закончатся резнёй. Она слышала, что Саарда долго шла к этому сближению.
«Против кого они объединяются? – думала девушка, пока перевязывала мальчику палец. – Против государств Архея или Кунабулы?..»
Акме хорошо помнила рассказы Гаральда о жестокости шамширцев. Особенно по отношению к карнеоласцам. Но она не боялась: Акме от всех скрывала, откуда и в каком отряде она держала свой путь.
А несколько часов спустя получила приглашение от самого Мирослава посетить его вечер под открытым небом.
Приглашалась и «барышня Августа». Каталина впала в приглушенное неистовство, когда узнала о приглашении для Акме, а Града предостерегла девушку, ибо «мирославские вечера» проходили в непринуждённой обстановке его приближенных и по обыкновению своему заканчивались шумными попойками, драками, а мирославские прихвостни хватали присутствующих девушек и силой тащили к себе домой развлекаться. Мирослав же величественно закрывал глаза на безобразия своих приближенных, а порою и сам принимал во всем этом участие.
Но отказываться от подобного мероприятия, по словам Грады, было никак нельзя, – это оскорбит Мирослава. Женщина лишь советовала уйти пораньше, сославшись на то, что ребёнка следовало уложить спать.
– Да кому нужна эта акидийская дикарка? – во все горло усмехалась Каталина, наряжаясь к вечеру. – Ей не доверяет вся Верна.
– Уж лучше так! – спокойно парировала Акме. – Я лучше помру старой девой, чем буду шляться по чужим постелям.
Рыча, Каталина вихрем понеслась к девушке, но, по пути наткнувшись на Августу, замахнулась на неё. Тогда Акме, отдёргивая ребёнка, вплотную подошла к Каталине и тихо процедила сквозь плотно сжатые губы:
– Тронешь её – я размозжу тебе голову.
Что-то дикое и глухое вспыхнуло в беспощадном взгляде мирославской пленницы, и Каталина, бесполезно ругнувшись, отступила.
– Берегись, Акме, – шептала ей Града. – Она может накликать на тебя беду.
– Едва ли она может запугать меня больше, чем коцитцы…
Вскоре за Акме и Августой пришли несколько солдат, чтобы отвести их на празднество. Для Августы ласковая Града приобрела светлое атласное платье с рукавами-буфами и короткими перчатками. На ножках её красовались бархатистые башмачки, волосы её были тщательно завиты, и маленькая девочка, покраснев, не могла наглядеться на себя в зеркало, танцуя и кружась.
Акме, облачённая в бархатистое темно-красное платье с длинными рукавами, перед выходом в зеркало на себя кинула лишь мимолётный взгляд. Под черным шёлковым поясом девушка спрятала маленькую заточку, стащенную с кухни, на случай, если Мирослав задумает к ней приставать. Или поручит это кому-либо из своих прихвостней.
Верна погрузилась в глубокую тьму. Беспросветная чернота холодом накрыла сердце Акме, но свет Августы, пробивающийся даже сквозь столь тёмную ночь, успокаивал её.
В домах горел свет. Из всего населения, казалось, мирославский двор ложился позже всех. Где-то слышались приглушенные расстоянием и деревьями звуки весёлой музыки, и Августа оживлённо подпрыгнула, предвкушая весёлый вечер.
«Зачем ему понадобился ребёнок?» – в тревоге думала Акме, крепче сжимая тёплую ручку девочки, готовясь защищать её из последних сил. Как волчица защищает своих волчат и медведица своих медвежат.
За морионовой завесой деревьев показались янтарные отблески. Вскоре взору их открылась большая беседка из белого камня с узкими колоннами. Беседка освещалась пятью факелами. Посреди стоял переполненный угощениями стол. Весёлому смеху гостей, которых собралось не менее пятидесяти, аккомпанировали лютни, тимпаны, флейты и тамбурины.
Был здесь и Сатаро, наряженный в тёмный колет, очень ему шедший. Он мрачно оглядывал гостей, а местные красавицы кидались в него сияющими взглядами.
Сам Мирослав сидел во главе стола, купаясь во всеобщем внимании, нарядный, в темно-аметистовом колете с золотой цепью да золотыми перстнями. По правую руку от него сидел темноволосый сероглазый высокий юноша. Настолько крупный, что Акме была уверена – он мог проломить череп врага кулаком. Юноша был одет в чёрный колет. Беседку окружали высокие вооружённые мрачные воины. Должно быть, шамширцы.
По левую руку от Мирослава сидел невозмутимый, тихий, спокойно улыбающийся Цере. Каталина, красивая, но растерявшая всю величавость свою при виде Акме, сидела от Мирослава дальше, чем, вероятно, ожидала. Цесперий в тёмно-голубой мантии, все ещё похожий на древнюю легенду, сидел рядом с Цере и вёл с ним тихую беседу. Оба дружелюбно улыбались и даже посмеивались. Неугомонная рыжеволосая Реция в темно-зелёном платье заняла место своё рядом с Цесперием, хохоча во все горло, жеманясь, подшучивая над собравшимися.
Шамширец Сакрум долго разглядывал яркую Рецию, а затем отвернулся, больше не обращая на неё внимание. Должно быть, её прочили ему в жёны. Но она явно не произвела на него никакого впечатления.
Мирослав громко поприветствовал новых гостей.
– А вот и наша целительница со своей подопечной! Акме Рин и барышня Августа.
Вернский господин указал гостьям на место поближе к себе. Шамширцы внимательно уставились на Акме. Сатаро напряженно глядел на неё с недовольно сложенными на груди руками. Его вид был угрожающ, и девушка кивнула ему, будто желая смягчить напряжение.
Цесперий одобрительно кивнул Акме, ласково улыбнулся Августе и с тех пор редко сводил со своей помощницы глаз, будто пытался найти ответ на свои многочисленные вопросы в её печальном бледном лице.
Акме старалась не нервничать. Но слишком грозными были шамширцы. Она бегло насчитала несколько десятков воинов с обеих сторон. И те, и другие вооружились до зубов. Сакрум внимательно разглядывал целительницу, и от взгляда этого шестнадцатилетнего парня, снискавшего славу одного из самых кровожадных убийц Зараколахона, ей становилось не по себе.
– Эта та девушка, которая вырвалась из Кура? – спросил он Мирослава.
– Та самая. Акме Рин.
Сакрум поймал взгляд Акме, махнул рукой, подзывая её к себе, и девушка пересела ближе к нему, покорно опустив глаза.
«Силы Небесные, – мысленно взмолилась она. – Помогите мне!»
– Приветствую вас, – тихо ответила Акме, на мгновение подняв на Сакрума чёрный взгляд и вновь опустив.
– Подними голову и посмотри на меня, – велел Сакрум, приблизился к ней и внимательно изучил её лицо, а после заключил: – Ты акидийка по крови, но не по воспитанию. У тебя нет акидийского акцента.
– Я приехала из Эрсавии, – ответила Акме, глядя в серые глаза Сакрума, оттенённые чёрными ресницами. Красивый юноша. Чем-то отдалённо напоминал Лорена. Держался шамширец величаво и гордо.
– Жаль, у нас с Мирославом теперь перемирие. Не могу забрать тебя в Шамшир. Ты – его пленница.
– Ты можешь попросить, – заметил Мирослав, хитро улыбаясь.
– Я не тот, кто будет просить тебя о чём-то, Мирослав, – юноша усмехался, но лицо его почернело.
– Зачем тебе эта девушка в Шамшире? – вздохнул правитель Саарды. – Отец не позволит тебе жениться на ней. Она чужеземка. Да и незнатного происхождения. А любовниц ты не держишь.
– Мой отец женился на чужеземке. И она родила ему меня.
Мирослав усмехнулся, пренебрежительно указав на Акме:
– Она красива. Да и только. Других талантов, достойных будущего правителя Шамшира, у неё нет.
– Тогда почему ты всё ещё держишь её своей пленницей и не отдал одному из своих воинов? Или всем воинам сразу? Я слышал, ты так делаешь, – спокойно спросил Сакрум, и шамширцы кровожадно осклабились.
– Потому что я не кобыла, которую можно просто так взять и продать, правитель, – ответила Акме, вскидывая на него свои непроницаемо чёрные глаза, и тотчас пожалела о словах своих.
Музыка затихла, гости замолчали. Сакрум медленно приблизился к ней и ледяным тоном произнёс:
– Ты – всего лишь женщина. Красивая. Но твоя красота не даёт тебе право распоряжаться своей судьбой. Твой хозяин – твой муж. Но ты не замужем. Посему Мирослав будет приказывать тебе. Или я. Если захочу тебя себе в подарок.
Акме нервно сглотнула, но продолжила открыто смотреть на него. Эти неживые пронзительно серые глаза завораживали. Хотелось сбежать и спрятаться.
– Сядь ближе ко мне, – приказал Сакрум, и девушка придвинулась вплотную к его креслу. Он скользнул заворожённым взглядом по её профилю, налил вина и отдал кубок ей. Акме сделал глоток, и вскоре дышать стало легче.
Акме принялась есть и пить, порой отвечала на вопросы Сакрума о своём прошлом, большая часть из которого была выдумкой. Рядом с нею успокаивающе щебетала Августа. Нарядность её и то дружелюбное внимание, что ей уделяли, кружили ей голову, и девочка становилась неосторожна в высказываниях, что заставляло Акме предостерегать ребёнка строгими взглядами. Сатаро сидел слишком далеко, чтобы участвовать в их беседах. Он мог лишь смотреть на неё, но беседами развлекать других дам. Акме была стиснута между правителем Саарды и сыном правителя Шамшира. Два главных зараколахонца, и девушка пила вино с ними за одним столом.
Вскоре крепкий напиток начал действовать на гостей самым опасным образом, и те пускались либо в пляс, либо завывали вместе с музыкантами, либо развязывали себе языки.
Акме прислушивалась к каждому шороху, особенно, если речь заходила о политике Архея. Мирославские «военачальники» в полголоса или во всеуслышание обсуждали добытые сведения об армиях Карнеоласа или Полнхольда. Акидия просила у Верны помощи, но получила решительный отказ за казнь нескольких пойманных вернцев на её территории.
– Отчего вы не желаете присоединиться к всеобщей борьбе против Кунабулы? – подала голос Акме своим наигранно невинным голоском.
– Кунабула – не наша забота, – отвечал Мирослав, опрокидывая в себя ещё полкубка вина.
– У нас есть горы, где мы можем укрыться, – заметил раскрасневшийся от вина Цере.
– Не лучше бы устранить беду, пока она дремлет? – парировала Акме, после быстро оборвала эту тему, рассмотрев в ней уйму опасностей.
– Да какое дело тебе до Кунабулы теперь, Акме Рин? – улыбалась Реция, играясь с Августой, от которой пришла в восторг. – Отныне ты здесь. Скоро Цесперий привыкнет и вовсе не сможет без тебя обойтись.
Фавн пробовал отшутиться, Мирослав строго взглянул на дочь.
– Разрешите пригласить вас на танец, сударыня Акме? – к ней подошёл высокий молодой мужчина со светлыми волосами; тон его был небрежен, глаза сверкающи и бесстыдны.
– Ягер, – властно проговорил Мирослав, поднявшись из-за стола. – Эта барышня уже занята. Изволь найти себе другую.
Под гром громогласного и беспардонного смеха Ягер изобразил поклон, за ним спрятав гнев, отразившийся в его глазах.
– Разрешите пригласить?.. – Мирослав с улыбкой протянул ей руку, Акме приняла его предложение и подумала, что если бы взглядом можно было убить, Каталина и Сатаро сделали бы это незамедлительно.
Мирослав вывел свою даму на тёмную, освещавшуюся несколькими кострами, площадку, присоединившись к танцующим. Акме решила, что в Верне едва ли были приняты чинные танцевальные фигуры, подобные фигурам при дворе Кеоса, и оказалась права: пары без замысловатых па кружились независимо друг от друга и беседовали.
Для Акме, родившейся будто в стихии танца, не составило труда грациозно влиться в ритм, воедино слиться с музыкой лютен и флейт. К тому же, сломанные ребра давали о себе знать при каждом резком движении.
Мирослав молчал первое время, будто наслаждаясь плавностью и очарованием своей загадочной партнёрши. Он не сводил с неё глаз, без надобности руку свою клал на её талию, плыл вместе с нею, вместе с нею летел и улыбался темной, хитрой улыбкой.
– Уж точно ты не простолюдинка, если умеешь так танцевать, – сказал Мирослав, наконец.
– Имеет ли значение моё происхождение? – пробормотала Акме.
– Здесь – нет. Здесь все равны.
– Все равны, владыка? Отдашь ли ты дочь свою тому, у кого нет ни положения, не денег?
– Я отдам её тому, кого она полюбит и кто полюбит её. Моего положения и моих денег достаточно. Я великодушный.
– Будь же великодушен и ко мне, повелитель, – тихо произнесла Акме, не сводя с него глаз.
– Проси, о чём желаешь.
– Неужто не отпустишь меня?
– Куда же ты поедешь? – Мирослав даже не пытался разыграть изумление. – В Архее бушует война, и ты на ногах не стоишь.
– Но как быть с моим долгом целительницы? Война уносит жизни тех, кого ещё можно спасти, – разыграв послушание, отвечала девушка.
– Долг свой ты можешь исполнить и здесь. Верне нужны целители. У Цесперия есть помощники, но они не учились в Орне.
«Чтоб тебя!»
– Не могу понять, как ты оказалась в Куре, – пробормотал Мирослав. – Пока мы путешествовали по землям Полнхольда, коцитцы напали на нас, да схватили нашего Элея. Но, пока мы добрались до Кура, он был уже мёртв. За ним пришли мы, привезли же вас. Сатаро мы и вовсе уже не надеялись увидеть снова.
«Он меня не отпустит. Я сгнию здесь заживо».
Танец вскоре закончился, и повелитель Верны вместе с эрсавийской целительницей вернулись на свои места.
На вопросы о Куре Акме отвечала крайне неохотно и, несмотря на разыгранное добродушие, в ход пускать начала неприкрытое раздражение. Августа погрустнела, и даже Реция более не могла развеселить девочку угощениями.
– Полагаю, на сегодня достаточно расспросов, – холодно заметил Цере, строгим взглядом хлестнув безмерно любопытных гостей. – Если вам столь любопытен Кур, предлагаю вам съездить туда и все увидеть своими глазами. Я видел однажды, и мне хватило.
– Если госпоже Акме Рин посчастливилось посетить его, отчего бы и с нами впечатлениями не поделиться? – усмехнулась Каталина, и была тотчас награждена строгими взглядами повелителя, Цере и Цесперия.
– Если Мирослав позволит, отвезу тебя туда завтра же, – заявил Сакрум, люто поглядев на Каталину, и та прикусила язык. – Боюсь, тебе там не понравится.
В душе Акме поднялась волна негодования, и она ядовита бросила любовнице Мирослава:
– Ты точно придёшься им по вкусу. А знаешь ли ты, как они любят развлекаться с такими смазливыми жертвами, как ты? Кто-нибудь из дикарей выберет тебя и насильно сделает своей женой. Если ты будешь сопротивляться, они оприходуют тебя целой группою. После, если не сможешь ты родить им сына, начнутся пытки: они переломают тебе кости, изуродуют кожу, при этом непременно начнут с лица. Постригут налысо и выжгут глаза. Позже, если, все же, завоюешь ты их милость, они перережут тебе горло на одном из сотен столбов Кура. Страшнее всего то, что я и земляки твои видели одну такую жертву. Полагаю, она так и осталась висеть на том столбе…
