Текст книги "Подземелье Иркаллы (СИ)"
Автор книги: Alexandra Catherine
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 32 страниц)
«Странный наряд для такого путешествия, мягко говоря…» – подумала целительница.
Почему здесь присутствовал Цесперий, – для Акме оставалось загадкой. Он молча и загадочно улыбался из тени капюшона. Полы его длинного плаща не слишком удачно скрывали его удивительные ноги, а из-под плаща выглядывала светлая туника. Восседал он на самом мощном из когда-либо виденных Акме коней.
– Поторопись же, – бросил ей Мирослав, опасливо обернувшись на толпу вернцев, которая начала собираться за их спинами.
– Ну, Мирослав! – грозно произнесла Града, обнимая Акме, затем Гаральда. – Не обижай девчонку, советуйся с нею, помогай ей. И верни живой и невредимой!
– Это пусть она нас живыми да здоровыми вернет! – фыркнул Ягер, покачивая страшным топором.
Акме опустилась перед Августой на колени и прошептала, взяв лицо девочки в руки:
– Августа, слушайся Граду, не перечь ей, во всём помогай. Она не обидит тебя.
– Ты ведь вернёшься, Сестрица? – мужественно сдерживая слёзы, прошептала Августа, на солнце светясь изумительным золотом. – Не прощайся со мной! – воскликнула она, разрыдавшись.
Акме крепко обняла ребенка, так ничего и не ответив. Обещать она ей ничего не могла, как не могла и врать, ибо чувствовала, что с девочкой прощается навсегда, а тусклый свет Кунабулы будет последним дневным светом, что она увидит. «Пусть встретится тебе, Августа, тот человек, который полюбит тебя так, что не сможет жить без тебя и который никогда не оставит тебя во имя своего неведомого проклятого долга».
– Благодарю тебя за все, Града, – дрожащим голосом проговорила Акме, целуя женщину в щёки, желая заткнуть уши, чтобы не слышать всхлипов Августы.
Града кивнула, взяла рыдающую девочку за руку и отошла к крыльцу.
– Эй, мессия! – несколько развязно окликнула целительницу Каталина со сложенными на груди руками; взгляд её оставался холоден и высокомерен. – Не будь о себе слишком высокого мнения и скорее возвращайся, иначе слёзы этой плаксы сведут меня в могилу!.. Удачной тебе охоты.
Каталина улыбнулась. Акме, улыбнувшись в ответ, благодарно ей кивнула, взлетела на Одалис и, больше не оборачиваясь, в сопровождении Гаральда мирославцев поскакала вон из Верны на юго-запад.
Глава 13. Живой камень
Путь их лежал через дремучие леса. Мирославцы, знавшие Зараколахон вдоль и поперёк, ловко обходили крутые склоны, обрывы, скалы. Акме с удовольствием вдыхала чистый аромат горных лесов, которые отгоняли натиск дневного зноя. Пушистые кроны со всей резвостью пронзал прохладный ветер, будто бежавший под откос с высокогорья вдогонку путникам. Вместе с ветром под таинственно безмолвную сень леса проникали ровные, будто прутья позолоченных резных калиток, лучи солнца. Едва птица или всадник ныряли в эту стройную полоску света, округа на мгновение взрывалась нестерпимым сиянием, которое неуловимыми частицами оставалось на плащах, сбруях, волосах.
Первый день пути они провели, не вступая ни с Акме, ни с Гаральдом в беседы. Даже Сатаро молчал. Путники лишь с интересом, чаще – с опаской поглядывали на неё, будто старались держаться подальше. Лишь Катайр, большой, грозный, но добродушный ехал рядом с ней, а за ним, будто собачонка, с низко опущенной головой и надвинутым на голову капюшоном, плелся незнакомый саардец, лица которого Акме ещё не видела.
Успокоенная тем, что Августа оставалась под заботливым крылом Грады, все мысли свои Акме закинула далеко вперёд, мысленно осматривая предгорья Кереев, скользя к югу по устью Арниха, сворачивая к Мернхольду, шаря по окрестностям Керберры, по устью среброногой Аштери, позволяя мыслям о брате полностью завладеть ею.
Когда до кунабульских земель оставалось недолго, когда путники ещё брели в горах, Акме поднялась на холм и, заворожённая красотой заката, взглянула вниз. Безбрежно сияющее золото плавилось над лесом и проливало на него рубиновые реки. Родонит заката обнимал кроны и стволы. Вершины гор, словно объятые пожаром, обращали головы свои к солнцу. Опаловый туман пушистым одеялом накрывал низины и в своей серебристости, будто в зеркале, отражал чароиты небес.
На ночь обосновавшись, будто на зло, в особливо сыром и холодном овраге, мирославцы ворчали на капитана Цере, который запретил костры.
– Ах ты, гад! – воскликнул Ягер, об землю ударив топором, и оружие вонзилось в настил с тяжёлым гробовым стуком, отчего у многих по спине пробежался ручей ледяных мурашек. – Для чего, скажи мне, мы с Катайром настреляли жирных уток по пути? Пропадать им всем теперь, что ли?
– Не ори, черт бы тебя побрал! – страшно прошипел обычно сдержанный и величественный Цере, скрипнув зубами. – К востоку отсюда везде следы демонов и шамширцев. Ни тем, ни другим, не надо знать про наше маленькое путешествие в Кунабулу. Жрать изволишь, отъезжай подальше отседова и жри. А утром я гляну на твой сгнивший труп.
– Да чтоб тебя! – рыкнул Ягер, и во тьме бездушно зазвенела тяжёлая цепь его маленького кистеня. – Собачья твоя душа!
Акме, в сумерках леса видевшая лишь их силуэты, покрылась испариной, но молодой Ягер, нраву дикого, бесстрашного и довольно низковатого, отошёл в сторону, бесполезно ругаясь.
– Бочка пороховая, – неодобрительно прошептал Катайр, и голос его напомнил рычание демона.
Ночью снилось ей, что на неё несётся высокая черная волна демонов. Она стояла одна посреди каменистой пустоши с разведёнными в разные стороны руками, будто готовилась обнять эту смертоносную волну и слиться с нею воедино. Под ногами дрожала земля, демоны оглушительно шипели, давя друг друга, чтобы первыми отведать плоти рианорского отпрыска. Акме видела, что кисти рук были обуглены, будто их жгли на медленном огне. Искривлённые пальцы не двигались, а к локтям узорами подбирались черные нити яда. После буря эта вихрем налетела на неё и наполнила собою доверху, отравив и не оставив ни места свободного. Акме запоздало взмахнула руками, высекая из себя слабые всполохи лазурного пламени, и тотчас увидела, что пламя это жжёт не демонов, а Лорена, Гаральда, Арнила, Плио и всех остальных, кто вышел с нею в путь из Кеоса. Акме пронзительно кричала, пыталась усмирить свою же силу.
Мирославские воины
Так она стояла посреди каменистой пустоши, доверху наполненная всякой мразью, наблюдая, как её же сила, призванная защищать людей Архея, убивала всех тех, кого она любила.
Она не сразу осознала, что происходит, когда страшные картины исчезли, а перед глазами появилось бледное и нахмуренное лицо Гаральда. Занимался рассвет, и лес наполнился промозглым серебряным светом. Шамаш медленно отодвигал занавес ночи и выжидающе выглядывал из-за бархатистого темно-серого покрова.
Акме ещё тяжело дышала и плакала, когда сознание к ней вернулось.
– Страшный сон? – пробормотал мужчина, внимательно её осматривая.
– Прошу меня простить… – выдохнула Акме, обращаясь к спутникам, дрожащей рукою стирая слезы с лица; её била крупная дрожь. – Я более не побеспокою ваш сон.
– До чего девка неуёмная… – проворчал Лако, маленький и юркий разведчик, и вскоре весь отряд вновь погрузился в сон.
Гаральд принёс ей воды и прошептал:
– Что ты видела?
– То, что хотела бы забыть… – последовал дрожащий ответ, прерывающийся всхлипываниями. – Видеть такое во сне невыносимо, а уж наяву!..
Гаральд взял её за руку, обеспокоено всматриваясь в лицо невесты.
«Нет-нет, сила моя на подобное не способна, – начала успокаивать она себя, тяжело дыша, в ужасе распахнув глаза. – Разве могу я причинить им вред? Нет-нет… Может, сейчас кто-то причиняет им вред?.. Нет-нет… Они живы и здоровы, все у них хорошо. Благослови, Господь, путь их! Не оставь их! Я, может статься, – душа пропащая, мне одна дорога, безвозвратная. Но они-то!..»
Светлоликая заря окутывала лес перламутровой шалью, отражаясь от капель росы колдовским сиянием. Лес был тих, рисовал радугу мерцающими красками, нежно переливаясь россыпью утренних бриллиантов, которые будто перешёптывались меж собою, обсуждали пробравшихся в их обитель чужаков.
Утро было холодным, и, умывшись ледяной водой из горного ручья, путники стремительно свернули лагерь, вскочили на коней, а перекусили по дороге.
– Ну, вот и все, – сказал Мирослав, когда днём отряд остановился на границе леса и Кунабулы. – Мы вылезаем на ладонь этой треклятой земли. Спустимся с холма и на юг до самых Врат!
Гром от конских копыт волной разливался по округе, а когда достиг кунабульской земли, та заволновалась. Едва всадники выпрыгнули на неё из-за зараколахонских деревьев, Кунабула поприветствовала их приглушенным землетрясением.
– Вот те на! – растерянно воскликнул кто-то из мирославцев, и отряд остановился, пока земля не перестала чудить.
– Никак с нами здоровается? – предположил Цере.
– Много чести! – фыркнул Ягер.
– Не с ней ли? – тихонько проговорил Цесперий, кивнув в сторону безмолвной и хмурой, будто кунабульское небо, Акме.
– Сказано же, ведьма! – прошептал Лако.
– Да вы тут все сдурели, – оглядев всех презрительным взглядом, воскликнула Акме.
Задерживаться не стали и поскакали по каменистой пустоши на юг, недоверчиво косясь на безбрежный океан кривых и страшных гор Кунабулы, что сторожевой стеной нагромоздились справа вдалеке. Ветер тучами клубился над ними и оседал на сизых вершинах, чернотой накрывая небо.
В громе топота лошадей Акме услышала неясный шёпот. Он кружился вокруг неразличимыми словами, множеством неразборчивых голосов, струившихся единым потоком. Голоса проникали в уши, будто мёд, вязкий, липкий и густой. Акме внимательно оглядела всех спутников, не оглядывались ли они растерянно в поисках источника шёпота, не напуганы ли они были услышанным. Но лица всех были сосредоточены на дороге, глаза напряженно вглядывались вдаль.
К вечеру отряд подъехал к подножию гор, что вершинами своими подпирали беззакатные небеса цвета черной шпинели. Отыскав подобие пещеры – неглубокую, но сухую выбоину, сокрытую от посторонних глаз большими камнями и их обломками, путники осели здесь на ночь. Бедный мул, нагруженный провизией, ещё нёс несколько вязанок с хворостом, которые путники успели набрать прошлым вечером.
– Надолго ли его хватит?.. – вздохнул Катайр, разжигая костёр.
– Пожрать горячего-то надо, – буркнул Ягер, и в памяти Акме живо всплыл Хельс со своей страстью к еде.
Усмехнувшись, девушка отпила воды и начала располагаться на ночлег.
– К югу отсюда есть небольшая заводь, – сообщил Цере, вернувшись в пещеру. – Ледяная. Коней напоить – сгодится. Да и самим пыль с себя смыть.
– Поздно уже, – возразил Цесперий. – По утру можно.
Услышав о заводи, Акме обрадовалась и решила, что постарается проснуться раньше всех, чтобы опробовать её. Она мечтала о горячей ванне, с которой распрощалась на много дней, а может, навсегда. И жалела об отсутствии второй женщины в отряде. Тогда с нею была Плио, ныне же некому было разделить с нею всех тягот, которые возлагали на неё надобность гигиены и особенности женского здоровья.
Его Высочество кронпринц Нодрима Густаво Акра приходил в себя медленно и тяжело. Сквозь забытьё он ощущал промозглый холод, который не давал покоя. Боль, сковывающая, пронзительная, поднимала в теле его волну слабости при каждом движении, а несусветная вонь и вовсе убивала. Он слышал грубые низкие голоса и не мог разобрать ни слова. Ему казалось, что он угодил в глубокую яму с нечистотами, а над ним сгрудились тысячи злодеев и насмехались над ним, толкали его обратно, когда тот пытался выбраться. В него швыряли камни и комки грязи, оглушая его, отрезая путь к спасению.
Наконец, через некоторое время, которое показалось ему вечностью, все чувства его обострились, но глаз он не открыл. Густаво начал вспоминать всё, что с ним случилось. Он помнил тяжёлую страшную битву, помнил людей, за которыми погнался и которыми вскоре был пленён. Кронпринц сохранил ясность рассудка, пока они уносили его в сторону Кунабулы. Голову его накрыли темным мешком, но хорошо помнились дикие, от свирепости перекошенные грубые лица, тёмные волосы, огромные, бешенством сверкающие глаза, коренастые крепкие тела, покрытые замысловатыми рисунками да письменами. Он никогда не видел коцитцев, но слышал о них множество раз и видел одну из жертв этих извергов, которая вернулась домой после многомесячного заточения и свела счёты с жизнью через неделю после возвращения. Мог ли он ожидать, что к дикарям, изгрызшим столько людей, убившим сестру эрсавийского целителя, рианорского потомка, Лорена Рина, попадёт и он сам?
Все эти мысли оглушили его тогда и вновь зажужжали теперь. Последнее, что он помнил – он начал усиленно сопротивляться, и мощный удар по голове сокрушил лишил сознания.
Голова болела нестерпимо, сухость резала горло. В битве мужчина был сильно ранен в плечо, и боль поначалу оглушала все его мысли. Руки и ноги его были связаны, кистей он не чувствовал, хотя шевелил ими. Густаво безуспешно гадал, чем закончилась страшная битва, и ужас от воспоминания об этом накрывал его.
Грубые голоса гудели совсем рядом и отражались от стен многократным эхо, и Густаво смог определить, что коцитцев было немного.
Наконец, он медленно приоткрыл глаза. Трое дикарей спокойно сидели неподалёку. Вокруг было темно. Одинокий факел, прикреплённый к стене, едва ли разгонял окружавшую кронпринца тьму, но Густаво смог тщательно осмотреть помещение. Он и коцитцы, вооружённые мечами, самодельными луками и небольшими топорами, находились в маленькой пещерке. В проходе виднелся широкий тёмный коридор. Он не мог определить, что находилось за его спиною, ибо не желал тревожить дикарей лишними движениями, но оттуда тянуло холодом.
«Умереть не на поле битвы, а в их гнусных руках, – думалось ему. – До чего нелепо!.. – но он старался подбодрить себя: – Зато не придётся лечить прогнившие на этом ледяном ветру почки…»
Он не представлял, сколько прошло времени со дня битвы, но если его привезли в Иркаллу, он был без сознания уже несколько дней. Не так давно государь Трен показывал ему и отцу письмо от Авдия Верреса, сопровождавшего Лорена Рина в Кунабулу. И в нем говорилось, что путники добрались до гор Эрешкигаль.
«Добрались ли они до Иркаллы? Или их тоже схватили коцитцы?»
Через некоторое время к голосам трех коцитцев добавилось множество других голосов, стук копыт. Тюремщики кронпринца засуетились, и вскоре, перекрывая весь этот оглушительный шум, заговорил особливо густой и грубый голос, неуклюже выговаривая малопонятные слова. Осведомившись о чем-то, он помолчал, после коротко что-то бросил, и несколько коцитцев подбежали к венценосному пленнику, срезали верёвки с его рук, грубо растолкали, взяли под руки и, волоча связанные ноги его по полу, потащили к выходу из пещерки.
Раненое плечо вспыхнуло ярче ночного костра, и Густаво взвыл, плотно сжав зубы, пытаясь заглушить стон, но боль оказалась нестерпимой. Когда коцитцы остановились, кронпринц с трудом поднял голову и столкнулся со свирепым взглядом невысокого, но коренастого и мускулистого коцитца со множеством рисунков и глубоких шрамов на теле, ожерельем с десятками клыков и когтей разной длины, с длинными темными волосами, собранными в высокий хвост, изорванными и пыльными. Широкие плечи его покрывала грубая шкура неведомого зверя. В руках его высилось копье, острие которого было темно от крови сотен несчастных жертв.
Коцитец, презрительно разглядывавший пленника, что-то тихо говорил, а Густаво тем временем размышлял, догадывался ли дикарь, кто перед ним? Если догадывался, то жить ему оставалось недолго.
Коцитец перевёл бездушный взгляд на рану пленника. Лицо его исказилось от ухмылки, и копьём своим он начал ковыряться в воспалённом плече кронпринца. У Густаво потемнело в глазах. Его задушили собственные крики, он начал вырываться, чтобы уйти дальше от этого копья, но делал только хуже.
Коцитцы, наблюдавшие сцену, загоготали всей своей бесчисленной толпой. Главарь, что терзал и без того источенное плечо Густаво, усмехнулся, схватил его за золотистые акровские кудри, поднял голову его и вытер окровавленное острие копье о его мужественное, испариной покрывшееся лицо. После главарь развернулся и направился прочь.
– Будь проклята подлая душа твоя! – тяжело выдохнул кронпринц, но никто не внял словам его.
Густаво потащили вслед за ним.
Коцитцы прошли по коридору несколько минут, после вышли к большой площадке с высоким потолком, покрытым острыми и тяжёлыми сталактитами. Площадка была усыпана коцитцами, их конями, были здесь тележки с неизвестным содержимым, мало-помалу здесь начинали разжигать костры.
– Откуда вы все взялись? – недоумевал Густаво. – Авдий Веррес же писал, что все вы были уничтожены к их приходу.
Кронпринца цепями приковали к каменному столбу со старыми полусгнившими кольцами так, чтобы руки его находились выше уровня плеч, а рана не затихала ни на минуту. Быть может, непримиримое, упрямое выражение лица молодого мужчины не понравилось коцитцам, ибо Густаво ударили в солнечное сплетение, и тот, задыхаясь, повис на руках, будучи не в силах опереться на связанные ноги. Приглушенный стон пленника позабавил дикарей, и те зло захохотали.
В ушах кронпринца зашумело, он закашлялся, а когда боль затихла до того, что дала ему продохнуть, он приготовился к новым мукам.
Кто-то из коцитцев к пересохшим и окровавленным губам Густаво прижал деревянную пиалу с водой, и тот, от неожиданности и ослепившей его жажды, половину пролил на себя. Когда вода в пиале кончилась, коцитец поднёс к губам пленника вторую, доверху наполненную водой, пиалу, но другой коцитец накинулся на него, вышиб из рук его посудину и прогнал. Драгоценная вода пролилась на мёртвые камни, а одуревший от боли кронпринц попытался унять острое отчаяние, которое усугубляло его состояние.
«Вот и всё, – думалось ему в каком-то вязком неразрывном тумане. Не увижу больше любимую жену. Любимая Элизет, береги нашего сына, Теро. Будь при нем регентшей, как я и наказывал тебе, если с отцом моим приключится беда. Господи, тебя молю, не дай ей духом упасть от горя. Пусть соберётся она с силами и возглавит государство наше, пусть эпоха правления сына моего…»
К удару по лицу железным кулаком, а после троекратному удару в бок он готов не был. Мир перевернулся с ног на голову, кронпринцу на макушку посыпался каскад громогласных звуков, забарабанил по перепонкам, отовсюду полилась кровь, и он начал тонуть в этом рубиновом болоте.
Вновь начали ковырять его несчастное плечо, на лице своём он почувствовал что-то холодное и острое, и почувствовал, что лицо начали резать.
От боли кронпринц зарычал, а после прошипел, распахнув свои пронзительные лазуритовые глаза:
– Режьте меня, жгите, рубите мне голову – все едино! Недолго вам лютовать осталось. Сюда идут объединённые войска. Уж они вас не пощадят!
Резать его перестали, но ударили по лицу, и кронпринц провалился в тяжёлое забытьё.
Очнулся кронпринц, когда в него плеснули водой и грубо потрясли. Коцитец, что разбудил его, что-то пробурчал и присоединился к своим соплеменникам. Чтобы не испытывать слишком резкую боль, Густаво удобно и прочно встал на ноги и смог оглядеться.
Коцитцев было много – больше двух сотен разбросалось по помещению и сгрудилось небольшими группами вокруг нескольких костров. Решив, что шансов у него не было никаких, Густаво все силы свои направил на то, чтобы собраться с духом и встретить любые мучения, для него приготовленные, как подобает воину Нодрима. Он вновь начал молиться за жену свою, за маленького златовласого сына с кудряшками, за своё государство, которое он так и не успел возглавить. Но затаённые взгляды коцитцев, которые те кидали на него время от времени, прервали Густаво, и он подозрительно прищурился.
Дикари гадливо похихикивали и выжидающе косились на своего длинноволосого главаря, пока тот не кивнул величественно головою, и к кронпринцу не подошло пятеро коцитцев.
Подобием железных ухватов несли они большие раскалённые камни, и у кронпринца потемнело в глазах – в юности своей он редко расставался с богатой дворцовой библиотекой и неустанно изучал исторические очерки и исследования путешественников. Ярче всего запомнилась ему книга со всевозможными древними пытками, которые сейчас в Архее были настрого запрещены межгосударственным трибуналом Беллона. Среди них была пытка под названием «кузница». Раскалённые камни раскалёнными цепями приколачивали к местам сгибов на руках или ногах, на животе или на груди и для остроты ощущений начинали поколачивать по коленям или локтям, пока камни и цепи насквозь не пережгут все сухожилия и те места, к которым они были прикреплены. В большинстве своём люди погибали от боли очень скоро.
Коцитцы начали медленно собираться, чтобы насладиться зрелищем, а Густаво Акра все ещё не мог поверить в увиденное.
Решив позабавиться, коцитцы начали на несколько мгновений прижимать раскалённые камни к ногам пленника. Вопль боли, переходящий то в пронзительный крик, то в рычание, развеселил негодяев до колик.
Густаво даже не заметил, когда коцитцы вдруг начали суетиться. Они что-то нечленораздельно заголосили, похватались за оружие, кинулись занимать позиции, но не успели – помещение на несколько мгновений затопил ослепительный белый свет, а после громыхнул взрыв такой силы, что некоторые сталактиты, будто переспелая смородина, посыпались на вопящих от ужаса коцитцев.
Очнувшись не до конца, Густаво попытался поднять голову, но не смог, голова его упала, и перед глазами вновь стало темно. Загудело и зарычало что-то неведомое, по пещере разлился звон стали и крики боли. Сквозь забытьё он почувствовал, как его освобождают от цепей, и он падает. Рухнуть на камни он не успел – его подхватили, взвалили на чью-то широкую спину и понесли.
Густаво находился в сознании, но очередной звук оглушил его, и кронпринц, не в силах пошевелиться, начал покорно ждать, когда к нему придут силы, чтобы попытаться вырваться и скрыться.
* * *
Акме Рин очнулась, когда занимался тусклый кунабульский рассвет. Жуткий кошмар не позволял ей поспать ещё немного, и она взяла полотенце, чистое белье, опасливо оглядевшись, убедилась, что все саардцы на месте, что Гаральд спит рядом, и бесшумно выскользнула из пещеры.
Ей снился Коцит. Все те, с кем она начала свой путь в Кунабулу, с кем вышла из Кеоса, подобно несчастной Фае, были привязаны к высоким деревянным столбам и подвергались страшным пыткам. Сама она сидела на ступенях алтаря Эрешкигаль, а за руку держал её черный дух, принявший форму человека. Нергал.
Лорена, Плио, Гаральда, Арнила, Хельса и остальных резали, насквозь протыкали тонкими штыками, жгли им руки или ноги, вырезали на коже их дьявольские знаки. Но никто из них не кричал. Они лишь покорно ожидали смерти и все, как один, взирали на Акме усталым мученическим взором.
Целительница окинула пустошь тяжёлым взглядом и со вздохом подумала о том, что земля эта была безграничной. Вскоре она услышала слабый всплеск впереди и, оживившись, поторопилась туда.
Озеро было большим и тёмным. Омывая подножия скал, оно мягко серебрилось в утренней тиши лёгкими звуками, будто чудесные ореады спускались с заоблачных вершин, чтобы поплескаться в кристально-чистой воде и поиграть на кифаре неслыханные по красоте мелодии. Вдали, на востоке, сквозь тучи пробивались стрелы бледных лучей. Шамаш из последних сил слал Акме свой тёплый привет.
«Какая здесь, должно быть, ледяная вода», – лишь подумала Акме и поёжилась.
Но в следующую минуту она позабыла о холоде.
В воду с приглушенным охом кто-то вошёл и поплыл на глубину. Девушка покраснела и собралась уйти незамеченной, решив, что кто-то из отряда её опередил, но во вздохе чётко прослеживалось звучание женского голоса.
Акме осторожно подкралась поближе и притаилась за одним из больших камней. В весьма укромном каменистом уголке прямо на берегу аккуратно лежала сложенная одежда. В следующее мгновение девушка увидела огненно рыжие волосы, ослепительно-белый в сумраке раннего утра стан и приглушённо воскликнула:
– Реция?!
Дочь Мирослава вскрикнула и хорошенько нахлебалась воды, прежде чем подплыть к берегу.
– Ах ты!.. проклятая ведьма!.. черт бы тебя… – ругалась рыжая бестия, кашляя, отплёвываясь.
– Попридержи язык, – процедила Акме, приближаясь к ней. – Какого дьявола ты здесь делаешь?
– Видишь же, не слепая, – огрызнулась та, кашляя и шмыгая носом, на мелководье встав на четвереньки. – Отмываюсь от грязи и пыли.
– Как умудрилась ты переодеться, чтобы родной отец тебя не узнал?
– Никто не может провести моего отца так, как я, – усмехнулась Реция. – Дай полотенце!
– Сама возьмёшь, – ответила целительница, положила на камни неподалёку аккуратно сложенный плащ и, опасливо оглядываясь, стянула с себя тунику.
– Гадина! – рыкнула зараколахонка, вышла из воды и, покрывшись мурашками от холода, пытаясь удержать равновесие на острых камнях, подбежала к полотенцу и прижалась к нему.
Акме разделась и вошла в воду по щиколотку.
«Не так уж и холодно», – с напряженной улыбкою подумалось ей.
– Хорошо же тебя… в Коците… – потрясённо прошептала Реция, указав на несколько небольших, но глубоких шрамов на ноге Акме и спине.
– Последила бы лучше, не идёт ли кто.
Молодая женщина осторожно вошла в воду по пояс, намочила крепкие исхудавшие плечи, загорелые руки с ещё яркими следами верёвок на запястьях, намочила свои агатовые волосы, вспенила мыло и начала отмываться.
– Ты расскажешь все моему отцу? – хмуро спросила Реция с берега, шурша одеждой, полотенцем суша свои рыжие волосы.
– Делать мне более нечего! – презрительно отозвалась Акме. – Если желаешь поскорее сдохнуть – моё ли это дело? С Мирославом разбирайся сама.
– Я делала так не один раз, – призналась Реция. – Всякий раз отец разоблачал меня, но отправлять одну домой было опасно. В этот раз он запер меня в моей комнате и приставил стражу, но она оказалась крайне глупа, посему мне удалось выбраться тогда, когда отец уже отъезжал к Граде. Не без помощи Ягера, надо отдать ему должное.
– Как мог Ягер позволить тебе ехать? – изумилась Акме.
– У него старый должок имеется…
– Полагаю, ты можешь уже открыться отцу, – предположила Акме. – Мы далеко ушли. Он не отправит тебя назад.
– Отправит! – горячо возразила Реция. – Вот если он обнаружит обман в Иркалле, отослать меня он уже не сможет.
– Зачем же ты отправилась с нами? – спросила Акме, оглянувшись на уже одетую спутницу.
– Если бы знала ты, Акме Рин, как я завидую тебе! – задумчиво вымолвила Реция, возясь с длинными волосами, печально разглядывая светлеющие воды горной заводи. – Ты прошла уже едва ли не весь Архей. До чего опасные и захватывающие приключения повстречались тебе на пути!
– Поверь мне, я обошлась бы и без них! – вскликнула Акме, смывая мыло. – Я бы с радостью и вечной благодарностью вернулась домой и заняла бы место своё подле дядиного очага, помогая ему по хозяйству, пока он и брат будут работать в больнице. Я не жалею о том, что герцог Атийский выудил нас из дома, а государь Трен отправил в столь тяжёлый путь. Но с меня довольно.
– Признайся, неужто устраивала тебя та тихая, размеренная жизнь, которой ты жила до встречи с герцогом Атии? Ты – дочь и племянница богатых людей, жизнь твоя была размерена и благополучна, а что могу я увидеть в этой деревеньке на краю света? Постоянные угрозы со стороны шамширцев? Попойки отца, его страсть к женщинам, которые вешаются ему на шею, которых он берет едва ли не сразу, на пиру? Мне остаётся жить от путешествия до путешествия. Я уже была в Керберре, Сиппате, Зааште, Мернхольде. Мы продавали, покупали и грабили, продавали, покупали и грабили, – уже разнообразие. А теперь я побываю в самой Иркалле!
– Полагаю, во всех тех городах, что ты назвала, куда интереснее, нежели в Иркалле. Даже власти этих поселений не столь опасны, как кунабульцы. Ты можешь оставить здесь свою жизнь.
– Пусть так! – фыркнула Реция. – Но в свою дыру мне тошно возвращаться. Там даже замуж выйти не за кого!
– В Саарде нет достойных молодых людей? – недоверчиво осведомилась Акме.
– Был один, – буркнула та, раздражённо сверкнув своими светло-серыми глазами. – Сын одного из казнённых за убийство. Отец не разрешил мне выйти за него замуж, выслал меня с дипломатической миссией в Заашту вместе с Цере, а когда я вернулась, он был уже женат на толстой глупой вернке, которая была старше него на несколько лет… Он всё равно меня не понимал… Отец хотел, чтобы я вышла замуж за Сакрума. Но о нём ходят такие слухи, что даже у наших волосы дыбом встают! А парню всего шестнадцать. Да в Шамшире не гнушаются многожёнством. Такое я терпеть не намерена.
Акме отвернулась, чтобы спрятать снисходительную улыбку, но спросила:
– Так он тебе не понравился или ты ему?
– Не в курсе, – фыркнула Реция. – А вот ты как раз его заинтересовала! Ещё пару деньков, и Сакрум забрал бы тебя в Шамшир. А твоего женишка высушил бы. Разделал и оставил висеть на ветке какого-нибудь дерева в Верне.
По телу Акме прокатились болезненные мурашки.
– Как там твой красавчик, кстати? – промурлыкала Реция. – Он дворянин?
– Да, дворянин, – ответила та.
– Должно быть. В столицах Архея много таких привлекательных мужчин, как твой.
– Возможно, я не считала.
Рыжая бестия же хитро засмеялась и воскликнула:
– У Сатаро нет шансов.
Акме не ответила, вылезла на берег, торопливо вытерлась, оделась, завернула волосы свои в полотенце.
– Что ж, нам нужно вернуться в лагерь по отдельности, иначе кто-нибудь что-нибудь да заподозрит. А Ягер до скончания веков будет мучить тебя своими пошлыми шутками.
– Смею надеяться на то, что наши с Ягером пути разойдутся до столь печального срока.
Реция усмехнулась, весело отвесила своей спутнице поклон, нахлобучила на голову капюшон и была такова.
Когда Акме вернулась в пещеру, все уже сворачивали лагерь.
– Погляди-ка, ранняя пташка! – воскликнул Ягер. – Она же и искупаться успела.
– Ты не сказала мне, куда идёшь, – пробормотал Гаральд.
– Ты спал, любимый. Не хотела тебя будить.
– В следующий раз предупреждай, пожалуйста, чтобы я знал, где тебя найти, – спокойно попросил мужчина, и Акме с улыбкой кивнула.
Отряд быстро покончил с незамысловатым завтраком, привёл себя в порядок, запасся водой и покинул уютную пещеру. Путь свой держал он на юг, вдоль непреодолимых стен Иркаллы, грозно нависших над маленькими людьми.
Акме не переставала слышать зловещий шёпот. Ей казалось, что духи древности, обернувшись ветром, трогали её за волосы и за одежду, смыкали ледяные руки свои на её шее и посмеивались над ней. Целительница собирала все свои силы, по жилам начинал разливаться знакомый жар, заставляя кровь бежать быстрее, и шёпот медленно исчезал, а ветер, притягиваемый силой Акме, усиливался и вихрем носился вокруг отряда, пугая путешественников, не ведающих, что ветром нехотя управляет их спутница.
