Текст книги "Подземелье Иркаллы (СИ)"
Автор книги: Alexandra Catherine
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 32 страниц)
– Он всё помнит, милочка. У него память лучше, чем у нас всех вместе взятых.
Гаральд поцеловал её губы на прощание и исчез следом за саардцем. Он не возвращался уже более часа. Тогда Акме забрала Августу и направилась в дом к Граде, чтобы оставить девочку у женщины и пойти к Мирославу.
– О, явилась! – недовольно протянула неприбранная Каталина, расхаживающая по дому. – Чего прибежала? Мужик у тебя такой красивый. Я таких тут еще не видела. Надоел уже?
– А ну перестань, бесстыжая! – строго воскликнула Града племяннице.
– Мирослав забрал Анара, – встревоженно проговорила Акме. – Я оставлю Августу здесь и пойду к нему.
– Пошпыняет и отпустит, – усмехнулась Каталина. – Он очень нежен к твоему Анару. Обычно головы чужаков уже на следующий день красуются на заборах.
– Иди и приведи себя в порядок! – бросила Града. – Вдруг Мирослав придет…
Акме не обратила внимания на ее слова. Она металась из угла в угол, в ужасе осознавая, что с Гаральдом они могли сделать что угодно.
Вдруг она услышала удивлённые возгласы женщин и подошла к ним с немым вопросом на лице. У дома послышалась возня, крики солдат, вопли, и Каталина, подошедшая к двери, изумлённо изрекла:
– Никак начался конец света! – Града всплеснула руками.
– Сестрица! Сестрица! – донеслись из комнаты Акме испуганные вопли Августы. – Это они! Они нашли тебя!
– Что же это? – выдохнула Каталина, подоспевшая к Августе резвее всех.
Акме выглянула в окно, из которого хорошо была видна улица с соседними домами, и позеленела.
По улице в великой панике бегали люди, пытаясь найти укрытие. Тот тут, то там мелькали солдаты, взмахивающие своими загнутыми мечами и исполинскими алебардами, а вокруг них с невероятной быстротой мелькали огромные черные тени разных размеров и очертаний.
Демоны Кунабулы.
Одним прыжком они преодолевали расстояние в несколько метров. Низко пригибаясь к земле, они рыли землю крепкими, будто кремень, когтями. Они вселяли умопомрачительный ужас в растерянных людей. Они, будто голодные медведи, бродили по улицам, лениво отмахиваясь от солдат и тотчас подоспевшей мирославской конницы.
Саардцы, никогда не видевшие демонов и никогда не верившие в Бога, вдруг начали осенять себя крестным знаменем. Демоны, бесхвостые и с хвостами, одноглавые и двуглавые, маленькие и огромные, рычали и убивали лишь тогда, когда люди сами лезли к ним. Они, к верху задрав свои черные златоглазые головы, обнюхивали воздух и скулили, подобно волкам, подобно заблудшим душам.
Где-то мелькнул Мирослав со своим немногочисленным войском. Цере вгрызся в врагов неугомонным смертоносным вихрем, играючи крутя алебардою, с шутливой легкостью отделяя кунабульцам головы. Гаральда не было видно.
«Рано иль поздно демоны перебьют всех, – в ужасе подумала Акме. – Если не выйду я… Мирослав – моя помеха на пути к свободе. Цере и Цесперий спасли мне жизнь, несмотря на то, что они служат этому вздорному убийце. Но остальные… Что сделали мне женщины и дети? Чем заслужили они подобный конец?»
В толпе мирославского войска мелькнул Сатаро. Лицо его перекосилось от гнева, зубы были крепко стиснуты. Он сноровисто орудовал длинным мечом с широким клинком, вгонял его во врага по самую рукоять и без труда вынимал. Несмотря на свой огромный рост и широту плеч, он был ловок и брал одной своей недюжинной силою.
Акме уже бежала к входной двери.
– Что ты хочешь сделать? – возопила Каталина. – Пригласить их на обед?!
– Нет-нет… – запротестовала маленькая Августа. – Госпожа, она спасёт всех вас.
– Как же? – презрительно фыркнула та. – Она испугает их так же, как испугала Мирослава? Мирослав трус, эти же вообще не вынашивают страхов!.. Они же не люди!..
– Каталина, отойди, – рыкнула Акме.
Рядом с Мирославом мелькнул Гаральд, вгоняющий в монстров меч.
Акме вышла из дома, глубоко вздохнула, закрыла глаза и наполнилась негодованием. Крики испуганных и умирающих рвали ее душу, и разрушительная волна начала затапливать ее.
«Аштариат, – беззвучно шептала она, шевеля губами. – Не оставь в беде этих людей. Помоги же мне».
Огонь пульсирующей волной накрыл Акме. Безудержные потоки хлынули ей в голову, ей почудилось, как жжёт горло.
«Аштариат! Аштариат! Аштариат!»
Взрыв. Будто лазуритовая сила моря и ослепительно белый огонь сплелись воедино и с гулом вырвались из рук Акме. Не слыша ошеломлённых возгласов женщин, ни тонких вскриков Августы, Акме понеслась на поле боя, шагая твёрдо, бесстрашно, безрассудно, прислушиваясь к крикам, высматривая жертву.
– Вернись в дом, полоумная! – услышала она глубокий голос Цесперия в стороне.
– Акме! – закричал Сатаро.
Гаральд, Цере, Мирослав, прокладывая себе дорогу, рванулись к ней, но она, увидев демона, скачущего к ней на всех порах, отвела руку назад, призвала к себе силу ветра, неудержимо вспыхнула всей своей мощью, резко повернулась на месте и сделала молниеносный выпад.
Ослепительный свет белокрылой птицей накинулся на врага, слился с ним воедино и тотчас сжег.
– Первый готов, – с нечеловеческой усмешкой выдохнула она, не видя людей, видя только демонов.
Единственным взмахом руки своей она не позволила никому из мирославского приближения подойти к ней.
– Не путайтесь под ногами! – сожжённым рокочущим голосом прокричала она и неторопливо направилась дальше, сжимая кулаки.
Вновь взмахнув рукою, она ударила землю своим светящимся молотом, и огонь, содрав травяной покров, сжёг второго.
«Ты способна на большее», – пронёся в голове её знакомый голос, и Акме, разведя руками, будто из недр существа своего, в бой отправила светящуюся стену, настигшую пятерых неумолимой волной.
Не осталось ни усталости, ни былой боли. Она выплёскивала всю злобу и ненависть, и чувствовала, что сил становилось больше. А запах горелой плоти подстёгивал.
Вновь она хлестнула землю плетью своего огня, и он стаей волков накинулся на демонов. Поймав пламя за хвост, девушка покрутила им, будто кистенём, развернулась, будто в боевом танце, и одним резким выпадом разлила его вокруг себя неумолимой стеной.
Кружась в вихрях древнего огня, Акме Рин сжигала любого врага на пути. Мирославцы лишь растерянно и зачарованно наблюдали со стороны за свершавшимся чудом, а Акме самозабвенно совершала свой суд.
– Дьяволица… – доносился до Мирослава шёпот приближенных.
– Вот это оружие…
– Да она ведьма!
– Сжечь её, повелитель, к чертям! Она и нас всех может переубивать подобным образом!..
«Но меня же она не убила и даже не покалечила», – подумалось ему, ошеломлённо и восхищённо наблюдавшему за девушкой, красивое лицо которой изуродовало звериное выражение ненависти и жажды уничтожения.
Мирослав поглядел на Гаральда. Он стоял, тяжело дыша, заворожено глядя на свою невесту. В его глазах не было ужаса, лишь напряжение – он готовился помочь ей в любую минуту. В его глазах не было восхищения. Лишь жажда уберечь её от любой беды. Он не впервые видит этот огонь, он всё про неё знает.
Акме сгорбленно застыла, высматривая новую жертву, когда сама жертва подкралась к ней со спины. Распущенные черные волосы её были всклокочены, пальцы судорожно скрючены, глаза, когда-то черные, сияли мёртвым всепоглощающим огнём небесной лазури.
– Сзади! – воскликнул Цесперий.
Акме обернулась и щитом выкинула бледную руку вперёд. Она не послала к демону ни искорки, но тот остановился.
Чёрный, с взъерошенной, смоченной в янтарной жидкости, шерстью, больше медведя, рогатый демон застыл перед хрупкой рукой, будто наткнулся на непробиваемую стену. Жёлтые глаза его потемнели, из пасти ручьём полился приглушенный стон, словно о помощи и милосердии молящий. Человеческий стон, запертый в нечестивой дьявольской плоти.
Внезапно демон согнул массивные лапы свои, будто поклонился ей, да и застыл в столь покорном положении.
Акме, охваченная своей стихийной агонией, выдохнула, чувствуя, как горло покрывается волдырями от сухости и жажды:
– Милости просишь, проклятая ты тварь?
Демон не поднимал головы. Он скулил, а из янтарных глаз его с вертикальными зрачками полилась прозрачная жидкость, похожая на слёзы. И он заскулил, трогательно, жалобно, с мучительным отчаянием, будто побитый щенок.
Мирославцы и люди, начавшие настороженно покидать свои дома, изумлённо зашептались, наблюдая, как демон преклоняется перед невысокой хрупкой девушкой с вытянутой вперёд рукой, в которой сосредоточились всё спасение и вся смерть.
Демон скулил все жалобнее и громче, будто молил о пощаде. Наконец, он согнул все свои лапы и заёрзал по земле своим отравленным животом.
Акме улыбнулась. И улыбка эта покоробила тех, кто увидел её. В ней не осталось ничего человеческого. То была ненависть воплоти.
И свет сжёг демона за несколько секунд.
Заметив троих, подбирающихся к ней с разных сторон, Акме волной ударила землю, и огонь, оставив в почве глубокую ложбину, охватил одного, а потом и двоих оставшихся.
Кунабульцев более не было видно.
На Верну опустилась тишина. Мирославцы ждали от Акме всего на свете, посему и страшились приближаться к ней.
Постояв несколько минут с низко опущенной головой, восстановив дыхание, подавив оглушительные хрипы, но, не избавившись от бело-голубого сияния глаз, Акме повернулась к Мирославу, все дрогнули, наставив на неё оружие.
– Так благодарите вы людей за помощь? – громко усмехнулась она, низкой глубиной голоса пугая солдат. – Неудивительно, что никакое государство Архея не водит с вами дружбу.
– Чего ты хочешь? – спросил Мирослав, к ней не приближаясь.
Акме почувствовала, что голова её кружится, и она, зажмурившись, покачнулась. С трудом удержавшись на ногах, она спрятала пылающее лицо в ладонях, потёрла глаза, которые медленно приобрели былой черный цвет. Гаральд, близко подойдя к ней, взял её за руку. Вернув облику своему человечность, Акме внимательно взглянула на Мирослава и холодно произнесла:
– Я предупреждала тебя, Мирослав. Я говорила тебе, что за мной придут. Я просила отпустить меня идти своей дорогой, ибо так будет лучше для твоего народа. Ты не поверил. Ты предпочёл рискнуть своими людьми во имя своего упрямства. Ныне я предоставляю тебе подсчитывать потери. Но учти, Мирослав, за мной будут приходить другие. Их будет всё больше и больше. И так будет продолжаться до тех пор, пока ты не отпустишь меня, чтобы я могла положить этому конец. Но настанет день, когда их будет столько, что сил моих не хватит. И некому будет спасти народ твой. И все они погибнут.
Акме стояла, выпрямившись, впившись неумолимым взглядом в потрясённое лицо Мирослава. Он молчал.
– И куда же ты держишь путь, Акме Рин? – спросила рыжеволосая Реция, появляясь из-за деревьев, в руках своих держа покрытый жёлтой слизью меч. – Вовсе не в Керберру, полагаю?
– В Кунабулу.
Среди собравшихся послышался ропот.
– Что же ты найдёшь там, кроме чертей этих и погибели? – зажигая глаза свои, оживлённо воскликнул Катайр.
– Лорена Рианора, – с медленно разжигаемой улыбкой проговорил Цесперий, и Акме согласно улыбнулась ему в ответ.
Глава 10. Львёнок Карнеоласа
Затих скрежет оружия, смолкли звериные вопли врагов, но не опустилось на карнеоласско-нодримский лагерь тишины и покоя: страшно кричали раненые и умирающие воины. Целителей да лекарей не хватало, и они носились из палатки в палатку, стрелой пролетали мимо окровавленных рядов, на ходу отдавая распоряжения. Но в этом бою раненых было куда меньше, нежели убитых.
Выжившие без устали хоронили погибших товарищей, забирая именные железные медальоны, с мелко выбитым гербом государства кушаки, что заботливо сшили им их матери, жены или невесты.
Войско Кунабулы, нападение которого несколько часов отражали карнеолассцы и нодримцы, было уничтожено. Ядовитые трупы чудовищ были свалены в несколько огромных ям и сожжены, пеплом очернив родную землю.
У шатра Его Величества государя Трена Вальдеборга собралась огромная толпа карнеолассцев и часть нодримцев. Все желали быть осведомлены о здравии повелителя Карнеоласа. Воины старались не шуметь и, усталые, измученные потерями, кровью и свирепостью врага, терпеливо ожидали вердикта королевских лекарей.
Шатер был глубок и огромен и напоминал кочан капусты: в нем наспех соорудили множество тонких перегородок, государя оградили множеством светлых занавесей. Дубовую кровать его поставили рядом с подобием окошка, чтобы государь видел свет Божий.
Главный королевский целитель, древний и суровый миларец Скипий, лишь кронпринцу Дарону и верному пажу Аситу позволил остаться, остальных – неуязвимого генерала Капуи, герцога Атийского, множество послов и даже государя Весхельма бесцеремонно выставил на улицу, сославшись на то, что государь нуждается в покое.
Бедный Весхельм сник и будто высох за несколько часов – о пропавшем кронпринце Густаво не было вестей. На подмогу Личной Гвардии наспех снарядили отряд в двести всадников. Весхельм хотел выступить непременно всей нодримской армией, но его воеводы отговорили государя: коцитцы были немногочисленны, нодримцам же требовалось отдохнуть несколько дней и залатать раны. К тому же, государь Карнеоласа был серьезно ранен, обязанности его должен был взять «серый и тихий» кронпринц Дарон.
Ослабленный, потерявший много крови, Трен часто проваливался в глубокое забытье, возраст его, многолетние труды, заботы, горести лишь усугубляли раны его, и, спустя несколько часов, у него открылась лихорадка.
Но в те минуты, что приходил он в себя, он требовал общества сына, своих ближайших соратников, и подолгу держал рядом с собой, пока вновь не забывался и не тонул в пламени боли и слабости.
Несмотря на рану, голова его еще оставалась ясной. Даже с закрытыми от страданий глазами он говорил разумные вещи, и это дарило всем надежду на его выздоровление.
Трен сам верил в силу своего здоровья, но, не привыкший строить иллюзий, он, оставляя рядом с собой лишь верного слугу своего и сына, судорожно, боясь что-то забыть или упустить, закидывал сына советами, рассказывал то, что боялся рассказать ранее, рассказывал обо всем, рассказывал много и постоянно осведомлялся, не прибыл ли от Авдия его сокол. Дарон отвечал, что не прибыл, и Трен, задумчиво затихнув на минуту, вновь продолжал говорить, а после упрашивал Скипия, чтобы тот не прогонял сына.
Дарону Вальдеборгу предстояло встать во главе армии, а после – во главе государства, если государь Трен еще не встанет на ноги или не выдержит тяжести ранений.
В шатер вошел герцог Атийский, верный, будто пес, с болью взиравший на тяжело дремлющего хозяина. Дарон осознал, что Аберфойл Алистер пришел за ним, чтобы показать его подданным, карнеоласской армии, множеству прибывших послов. Кронпринц бесшумно вздохнул, поцеловал отцовскую руку, поклонился своему государю и направился к выходу.
Бледные пажи Трена, суетившиеся лекари шатра, завидев Его Высочество Дарона, почтительно расступались, кланялись ему, будущему своему хозяину, одобряюще сверкая глазами. От страха и волнения у кронпринца трепетало сердце.
В Кунабуле морионовой бездонной пастью зияла глубокая ночь. Множество рубиновых костров да факелов с трудом разгоняли густой, будто ощутимый мрак, на лагерь опустилась долгожданная тишина – воины устали, праздновать не было сил.
Когда из шатра вышел кронпринц Дарон, сотни воинов приветствовали его превосходной выправкой, на верность присягая своему будущему повелителю. Молодой кронпринц вздрогнул от неожиданности, ибо полагал, что армии отдыхали. Мгновенно взяв себя в руки, он приветствовал карнеоласскую армию и распустил всех спать. Сам он был весь в пыли и грязи с самой битвы, в поту и в ссадинах.
Герцог предложил ему ванную для начала, после – отдых, утром – встречу с послами, но тот, узнав, что ни нодримское руководство, ни прибывшие послы еще не спали, пожелал тотчас навестить их в главном шатре обоих войск.
– Помилуйте, Ваше Высочество! – плачущим голосом воскликнул один из пажей государя Трена, приставленный нынче к его сыну. – В таком виде! Перед представителями Архея! Да с вас же даже кровь не смыта!
– Они все спать разлягутся, пока я мыться изволю.
Аберфойл Алистер одним взглядом своим пресек дальнейшие возражения наглого пажа, отправил его готовить Его Высочеству ванную и невозмутимо пошёл следом за Дароном.
Стража вздрогнула, подтянулась, тотчас убрала огромные алебарды и расступилась.
В большом шатре было людно, шумно и тревожно.
Завидев Его Высочество наследника карнеоласского престола, все до одного, кроме Весхельма Акры, приветствовали его почтительной тишью и поклонами. Весхельм же, бледный, сгорбленный, пожал Дарону руку, хлопнул его по плечу и кратко осведомился:
– Трен?
– Почивать изволит. Раны серьезные, но оснований для тревог нет.
Врать Дарон научился еще у своего младшего брата, а позже и Трен не препятствовал его начинаниям, если ложь была разумной и оправдывала цель. Тревог у Дарона и у всего Карнеоласа было предостаточно, но пока он не желал говорить об этом.
– Отчего же вы не отдохнули, Ваше Высочество? – осведомился посол Беллона, окинув кронпринца придирчивым взглядом. – К тому же, вы ранены. Карнеолас не может позволить себе еще одно несчастье подобного масштаба, как…
«Что ж, – подумал уставший, расстроенный и раздраженный Дарон. – Пока возложивший на меня свои полномочия отец приходит в себя, я буду вести свою политику… Он уже отца моего похоронил, мерзавец!»
– Что может, а чего не может позволить себе Карнеолас, отныне решать буду я, уважаемый посол, – был ответ Дарон Вальдеборга. – Пока государь Карнеоласа не поправится и вновь не встанет во главу своего государства.
Некоронованный кронпринц, столь грубо перебивший иноземного посла, стегнул толпу послов, и те, осознав, что когда-то тихий и почти незаметный мальчишка намерен быть столь же груб, как и отец, решили не спорить с новым руководством. Первое время.
«Уж лучше его брат – этот златокудрый гуляка, – подумалось многим. – Ничего, до Треновской высоты мы его не допустим. Да он нас, должно быть, и вовсе не уважает! Явиться к послам в подобном виде!»
В шатре заседали недолго, ибо на горизонте стало светать, а никто из руководства обеих войск еще не видывал кроватей своих после битвы. Весхельм, Дарон, карнеоласские и нодримские военачальники рассказывали послам о ходе битвы, поведали о многочисленных потерях и порешили вызвать из Керберры сильванцев. Решение это одобрили все, кроме сильванских послов, тотчас начавших делать все, даже умалять достоинства войска своего, чтобы оставить сильванцев у Керберры. Но не зря весь Архей боялся союзничества вздорного Нодрима и грубого Карнеоласа – Весхельм и Дарон, бок о бок сражавшиеся в столь страшной битве, поплыли на одной волне. Весхельм не дал послам надавить на еще неопытного Дарона, и столь клыкастому союзу никто не стал возражать.
Сильванские послы, из последних сил хватаясь за соломинку, напомнили королю и кронпринцу, что Эреслав вызвал из Полнхольда дополнительный полк. И прогадали: владыки рассердились.
– Только лишь полнхольдской крови литься? – возмущались послы Полнхольда. – Пусть сильванцы тоже отведают вражеской крови!
Весхельм погрозил сильванцам, и тем пришлось послать за войсками своих соотечественников.
Едва представители Полнхольда, Карнеоласа и Нодрима покинули шатер, зашептались беллонские, сильванские, эреславские представители. Были здесь и акидийские послы, вылезшие из дипломатической изоляции, будто дождевые черви.
– Стало быть, Карнеолас отныне будет нодримским?
– Скорее Атийским. У Весхельма сейчас иная забота, а герцог Алистер через мальчишку встанет во главе Карнеоласа.
– Имеется ли у герцога сын?
– Имеется. Гаральду Алистеру двадцать пять лет. Воспитывался во дворце Нелея вместе с принцем Арнилом.
– Беллон уж выведал все, – усмехались послы других государств, мысленно покусывая губы.
– Гаральд – весьма темная лошадка. О нем мало что известно, но он разъезжает по всему Архею по поручению короля. Полагаю, он служил Трену под руководством своего отца.
– Вы думаете, он здесь, среди карнеоласцев?
– Быть может. Под видом одного из королевских пажей. Или в Личной Гвардии герцога.
– Прошел слух, будто Гаральд Алистер в Кунабуле с принцем и Ринами.
– С одним из Ринов – одна-то в Коците померла.
– Полагаю, вскоре помрет и второй, и Густаво Акра за ними…
– Сын герцога Атийского в Кунабуле? Чушь!
– Может статься и чушь. Алистеры весьма ловкие люди. Сына во главу герцогства, сам – за спинку трона.
– У Дарона пока молочные зубы. Вскоре прорежутся коренные, и тогда никакой Нодрим или Атия не будут ему помехой. Паршивец с характером.
– Он лишь желает таковым казаться. Весь характер его – тень отца, но и отец вскоре нас покинет, а тень растворится, как растворится и Весхельм, ибо Густаво Акра сгинет в Кунабуле, как сгинет и Плио Акра.
– Сами виноваты. Что Трен, что Весхельм. Наследников своих на войну потащили!
– Остаётся Арнил Вальдеборг.
Шатер наполнил елейный смех множества голосов.
– Я не единожды видел его. Слышал в Миларе. Он неплох, – всем возразил один из послов.
– Полагаю, за те дни, что в Нелее гостили иноземные государи, он соблазнил не одну служанку и не одну фрейлину. Посему, Арнил Вальдеборг скорее помрет от сифилиса, нежели станет королем Карнеоласа.
Дарон Вальдеборг спал недолго. Его будил шум лагеря, вой кунабульского ветра, и, промучившись тяжелой дремой и неясными сновидениями, он никак не мог проснуться окончательно. С кровати за несколько мгновений подняло его известие о том, что в лагерь несколько минут назад прибыла Ее Величество королева Акидии и тотчас пожелала навестить Его Величество Трена. Дарон взлетел, будто ужаленный. С обнаженным торсом вылетев к слугам, он крайне взволновано потребовал вызвать к нему герцога Атийского.
Аберфойл Алистер прибыл к нему спустя две минуты, полностью одетый, вооруженный своей именной саблею, бледный, осунувшийся, с лихорадочно сверкающими изумрудными глазами.
– Ваша Светлость! – приглушенно воскликнул Дарон, бросившись к нему, будто к спасению. – В лагерь прибыла Аккаста! Сейчас она направилась к Трену. Бегите туда и ни на минуту не оставляйте их одних! Я приду через несколько минут!
Не задавая вопросов, герцог Атийский покинул шатер Его Высочества и быстро, не переходя на бег, чтобы не привлечь лишнего внимания, устремился к Его Величеству.
У шатра с раненым уже собралась Личная Гвардия акидийской королевы. Зеваками стояли некоторые воины Нодрима и Карнеоласа, недоверчиво косясь на знамена Акидии и наблюдая за тем, как у входа приглушенно, чтобы не потревожить раненого, ругались капитан Личной Гвардии Аккасты с капитаном Личной Гвардии Трена, Огилием Верресом.
Герцог Атии налетел на них, будто армия изжелта чароитовых туч.
– Что здесь происходит? – в бешенстве прошипел Аберфойл Алистер столь тихо, чтобы никто кроме них троих этого не услышал, но достаточно угрожающе, чтобы усмирить обоих.
Капитаны начали докладывать, перебивая друг друга, но герцог, не дослушав, влетел внутрь. Осторожно заглянув за занавеску, чтобы никто из венценосцев не увидел его, герцог увидел Аккасту, тихую и бледную, в неверии разглядывавшую Трена, беседовавшего с болезненно желтым Весхельмом, сидевшим рядом с Аккастой.
Скипий, увидев герцога Атийского, растерянно и раздраженно всплеснул руками. Аберфойл Алистер отвел целителя в сторону и прошептал:
– Как Его Величество?
– Тяжело. Но держится. И ему нужен покой.
– Пока Аккаста в лагере, с Трена нельзя спускать глаз.
– Полагаете, государя могут отравить? – встревожено осведомился старый целитель.
– Таков приказ Его Высочества, – был уклончивый ответ. – Пока нет меня, вы сидите с ним рядом. Даже если Аккаста начнет вас выгонять, даже если Его Величество не позволит вам долее с ним находиться!
Скипий понятливо кивнул и вместе с герцогом пришел к Трену. Государь встретил герцога успокоенной улыбкой, а когда в шатер ворвался его сын, тот и вовсе оживился. Дарон поклонился сначала отцу, после остальным владыкам.
– Что ж отца-то не уберег? – поприветствовала наследника карнеоласского престола акидийка.
– Аккаста, – тихо, с укоризной проговорил Трен и утомленно закрыл глаза.
Дарон сжал руку отца и сказал, обращаясь к Весхельму, Аккасте, герцогу:
– Отцу нужен отдых.
– Полагаю, нам лучше уйти, – со вздохом произнес Весхельм. – Поскорее вставай на ноги, Трен. Мы все молимся за тебя. А я еще зайду вечером.
Государь Карнеоласа кивнул, они пожали друг другу руки, и государь Нодрима вышел на улицу.
– Я останусь, – будто ни в чем не бывало заявила Аккаста, с места не двигаясь.
В шатре воцарилась тишина. Дарон и Аберфойл Алистер хмуро переглянулись, Скипий лишь развел руками, а Трен спокойно, устало взглянул на королеву и тихо вымолвил:
– Иди, Аккаста. Сейчас я буду спать.
– А я буду охранять твой сон, – прошептала та, и Дарон мысленно обрадовался тому, что Весхельм не слышал этого.
– Я отпускаю тебя, Аккаста, – строже, холоднее произнес Трен и тяжело вздохнул. – Желаешь ли ты, чтобы я помер от натуги, тебя уговаривая?
Королева молча улыбнулась, поцеловала руку Трена, его губы и, что-то прошептав ему, вышла из шатра.
Скипий молча скрылся за занавесью, Дарон и герцог Атийский глядели на государя, будто громом пораженные.
– Ну что вы глядите на меня? – тяжко проворчал Трен, буравя сердитым взором сына и герцога. – Да что вы встали истуканами? Аберфойл, прикажи следить за каждым ее шагом!
Переглянувшись с Дароном, герцог поклонился и исчез.
– А ты займись делами Карнеоласа! – воскликнул Трен, не глядя на сына. – Не позволяешь мне, так сам делай!
Кронпринц растеряно кивнул и, пробормотав «Отдыхай, отец», отправился к своему шатру.
«Да что она себе позволяет? – озлоблено думал тот. – Я переломаю хребет этому государству, я загоню его обратно в яму, кем бы не была тетка Альварии!»
О невесте своей он вспоминал не чаще одного раза в день и то на несколько мгновений. Вспоминал как о деле, неотвратимо приближавшемся, неприятном, которое постоянно откладывают напоследок, но с которым необходимо было разобраться. Она часто писала ему письма, как и было положено верной невесте. Писала много и проникновенно, подробно рассказывала о своей жизни при дворе. Развлечения были отменены, все придворные с нетерпением ожидали новостей с поля боя и не переставали молиться Господу за победу. Она просила жениха поскорее вернуться к ней, чтобы они могли сыграть свадьбу. Дарон отвечал ей вежливо, но никогда не удосуживался внести в свое письмо сколько-нибудь тепла и радушия. Письма его были холодны и равнодушны. Он не любил Акидии, не любил Аккасты и всего, что с нею связано. Альвария же казалась ему ребенком, насильно оторванным от отцовской штанины да маминой юбки.
Войдя в прохладную тишь своего шатра, он зажег несколько свечей и занялся корреспонденцией, внимательно изучая каждое письмо, особенно от Лирна Карна. По обыкновению своему государь Трен государственными делами занимался в обществе либо Аберфойла Алистера, либо Жозела Капуи и других ближайших советников, Дарон же, никого не оповещая, углубился в работу в одиночестве.
– Ваше Высочество! – через некоторое время в шатер вошел стражник. – Ее Величество королева Аккаста желает видеть вас…
Дарон спрятал важнейшие документы и кивнул.
– Более свирепой Личной Гвардии я не видывала никогда, даже у государя Трена, – спокойно промолвила Аккаста, вплывая внутрь с необычайно прямой спиною, высоко держа голову. – Они не желали пускать меня, королеву…
– Прошу простить их, Ваше Величество, – любезно отвечал Дарон, поднявшись, поклонившись и указав ей на стул рядом с его столом. – Они преданы, посему тотчас звереют, едва ко мне приближается кто угодно, кроме отца. Чем обязан, Ваше Величество? Не разделите ли со мною трапезу?..
– Благодарю, Ваше Высочество, – улыбнулась та, без обиняков сев на указанный им стул, – я не задержу вас. Полагаю, у вас много дел. Я лишь пришла посоветовать вам или просить вас, как угодно, вернуть отца вашего Карнеоласу. Там он будет подвергаться меньшей опасности, там может он выздороветь. Там, в одной из своих загородных резиденций, в тишине и покое, будет он набираться сил. Воздух Кунабулы может обернуться для всех нас трагедией.
Дарон вежливо выслушал королеву, внимательно глядя в ее погасшие агатовые глаза, после тихо справился:
– Благодарю вас, Ваше Величество, за заботу, но какова ваша в этом заинтересованность?
– Я люблю вашего отца, Ваше Высочество.
Дарон сделал вид, что удивился, но не смог скрыть недоверия и куда более яркого отвращения, сверкнувшего на его выразительном лице. Он ощутил, как яростно кровь бросилась ему в лицо, как набатом застучали его виски.
«Уж лучше я женюсь на ней сам и при этом тотчас откажусь от трона, нежели государь Карнеоласа возьмет в жены главную змею Акидии».
– Я тронут вашим признанием, Ваше Величество, но отец велит меня казнить, если я отправлю его в Карнеолас, – отвечал Дарон.
– Я попрошу его не делать этого, – бледно усмехнулась Аккаста.
– Ваше влияние на него уже столь велико? Не желаете ли вы сказать, что и он любит вас?
– Что означает ваше недоверие, Ваше Высочество? – с достоинством осведомилась королева.
– Если я еще раз услышу о том, что вы желаете женить на себе моего отца, я разорву помолвку с вашей племянницей.
Аккаста застыла. Выражение лица ее нисколько не изменилось, но она оторопело смотрела на него, долго не говоря ни слова.
– Что ж, – усмехнулась королева. – Эти своенравные новички всегда непредсказуемы!
Кронпринц промолчал.
– Дарон, – тихо произнесла Аккаста, погасив ядовитый огонь своих хитрых улыбок, серьезно взглянув на него; тон ее был таким, каким уговаривают неразумное дитя пообедать, – нам надлежит быть союзниками в столь страшное время. От нашей вражды нашим друзьям и всем нам станет лишь хуже. Нас может настигнуть беда. Отчего бы не забыть нам о старой вражде наших государств и протянуть друг другу руку взаимопомощи? Что за пережитки? Смеем ли мы воевать друг с другом сейчас, когда нам угрожает противник, который куда более опасен?
– Ваше Величество, вам безразлична наша дружба, – высказался Дарон, слегка к ней склонившись с презрительной ухмылкою. – Вам нужна защита карнеоласских войск, защита моего раненого отца. Карнеолас может защитить Акидию от кунабульцев, но не от других народов Архея.
– Тебе следует еще многому научиться, – холодно процедила та, ожесточив свой взгляд. – Но помни, что король пока не ты. К счастью, последнее слово за ним останется. Он понимает, сколь важна дружба Карнеоласа с Акидией.
«Еще он понимает, сколь важна дружба с остальными государствами», – подумал Дарон, но решил промолчать.
– Предлагаю вам, Ваше Величество, оседлать вашего коня и, забрав с собою вашу Личную Гвардию, отбыть обратно в Керберру или до самой Заашты, чтобы не смущать акидийскую армию и акидийский народ своим отсутствием, – твердо произнес кронпринц Дарон, дерзко приподняв голову. – К отцу я вас более не пропущу.
