Текст книги "Весенние заморозки (СИ)"

Автор книги: Admin

Соавторы: Александр Хомяков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 64 (всего у книги 71 страниц)

–Пока нет, но он отправил патрули во все стороны. Реку алагоры пересечь не могли. Для Последнего рубежа никакой угрозы отряд графа Гисса не представляет...

–Позволь мне судить, для кого и для чего представляет угрозу граф Гисс! – она повышает голос, и Таивис смотрит на нее удивленно. Она запоздало соображает, что новый магистр не знает того, что знал Таланос. – Таивис, в междуречье Катасты и Арриса сейчас находятся несколько людей, чья жизнь очень важна для нашей победы. Кто они и чем важны, я расскажу тебе позже. Сейчас просто поверь, что даже такая мелочь, как двести всадников из Гиссаны, там крайне нежелательны.

–Я понял, моя госпожа. Виластис-с-молотом и его рыцари получат приказ искать алагоров.

Восточные ворота раскрываются перед кортежем герцогини. Ее сопровождают полсотни эйторийских рыцарей, а вдоль тракта патрулируют равнину и болота отряды арденской легкой конницы. Регадцы, как и кассорийцы до них, с востока Скейр блокировать не стали, путь свободен.

Ветер задувает слева, развевая плащи всадников и белое знамя с головой волка. В ветре арденка чувствует ледяное дыханье зимы. Вестники с севера уже сообщали о внезапных холодах в верховьях Катасты. Последний рубеж обледенел, Галдор ЭахКоллар спешно гонит в крепость последние обозы с дровами. Скоро всякое снабжение крепости прекратится – регадские отряды подходят все ближе.

Половина южного войска ушла к горам. Под столицей осталось около шести тем, включая моряков на галерах. Это преодолимо, с этим можно биться. Справятся ли защитники Последнего рубежа с еще шестьюдесятью тысячами темнокожих воинов? Военачальники на совете были уверены, что шансы на удачу и провал защиты примерно равны. Крепость на севере отнюдь не так неприступна, как стены Скейра, но на каждые два фута ее стен приходится по пять защитников. Атакующих вчетверо больше, но все военные теории твердят о том, что для успешной атаки нужно минимум троекратное превосходство. При четырехкратном – повышаются требования к выучке защитников и таланту полководца, защищающего крепость.

Командование при обороне Последнего рубежа примет герцог Илдинг. Галдор не намерен лезть не в свое дело, у прорицателя и без того забот полон рот.

Арденка прикладывает руку к глазам, заслоняя их от солнца и ветра, смотрит вперед. На берегу Катасты темнеет полоса леса. Тракт поднялся на насыпь, слева и справа от мощеной дороги тянутся мокрые низины, поросшие осокой, камышом и осиновыми рощами.

–Таларик наверняка понял, зачем я отсрочила переговоры, – говорит она Таивису.

–Не сомневаюсь в этом, госпожа Аэлевит, – соглашается рыцарь. – Но ты же видишь, что спешить на выручку кассорийцам он не стал.

–Это большой плюс, Таивис. Таларик твердо решил не продолжать войну, пока есть шанс договориться миром. Но он вряд ли ожидает услышать от меня те условия, которые я собираюсь предложить.

Добравшись до моста, арденка и Таивис спешиваются на заставе. Возле рогаток ожидает ее прибытия бородатый истонский воин в черной медвежьей шкуре и стальной кирасе, с короткой секирой на поясе. Он удивленно смотрит на маленькую женщину в кольчуге, не понимая, зачем она направляется к нему.

–Я – Аэлевит, – сообщает ему арденка властным голосом. Она говорит на северном миакоранском диалекте, надеясь, что истонец его знает. – Сообщи темнику Таларику, что я жду его здесь.

–Атранек Экмарен передаст Таларику твои слова, женщина, – несколько удивленно говорит воин равнин. В его миакоранском слышен жесткий акцент и произношение, более характерное для южных миакрингов, но все слова ей понятны.

Вскочив на коня, истонец мчится в сторону лагеря южан, раскинувшегося на берегу. Стан Таларика кажется нарочито незащищенным, но арденка замечает и отряд конницы дальше по тракту, и мелькающие среди деревьев слева от дороги красные сюрко алагорских пехотинцев. Миром закончатся переговоры или войной, но Таларик не даст застать себя врасплох.

Солдаты на заставе приглашают ее подождать у костра. Ветер дует все сильнее, ватник под кольчугой и легкий плащ не спасают от холода. Арденка соглашается, солдаты освобождают ей и Таивису место. Отказавшись от дассигской яблочной водки, принимает кружку с чаем и пьет маленькими глотками, ловя на себе любопытные взгляды и арденов, и миакрингов. Многие из воинов на заставе видели ее раньше лишь издали.

От костра ей видно тракт, и арденка заранее замечает, как от лагеря отъезжает небольшой отряд верховых. Когда те приближаются к рогаткам, она возвращает воинам кружку, поднимается и идет навстречу самому талантливому из своих врагов.

Арденка легко выделяет темника из группы южан. Она много слышала о Таларике, разведчики приводили ей и описания его внешности. Из всех военачальников, сопровождающих его, Таларик едва ли не самый молодой. Лицо обтянуто кожей, скулы и подбородок выступают так, словно темника голодом морили. Глаза внимательные, смотрят изучающе и пытаются заглянуть в душу. К счастью, Младшие пророческим даром редко обладают, иначе Аэлевит почуяла бы неладное.

Обмен приветствиями короток. Таларик тоже не любит расшаркивания, по происхождению он простолюдин, по роду занятий – воин.

–Я готов услышать цену мира, Аэлевит.

А повадка у него властная. Алагорский самородок, еще месяц назад ходивший в тысячниках, быстро привык командовать армией.

–Мира не будет, Таларик.

Отметив, что и мускул не дрогнул на его лице, арденка делает шаг вперед, сжав руками колья разделяющих их рогаток.

–Мне не нужен нейтралитет, Таларик. Мне не нужна твоя армия ни на южном берегу Арриса, ни в Веггаре, ни в Гиссане, ни в междуречье.

Она внимательно смотрит на молодого темника. Он насторожен, он удивлен, он напрягся, готовый бежать, сражаться или что еще потребуется, когда стоящая перед ним женщина доведет свою мысль до него полностью. Не готов Таларик только к тому, что ему предстоит услышать.

–А нужна она мне под стенами Скейра, Таларик. Бейся со мной против моих врагов, и ты получишь не мир, а союз с Риммарави.

Стоящий на костылях слева от Таларика алагор с седой бородкой не сдерживает удивленного восклицания.

–Это... неожиданное предложение, Аэлевит, – наконец прерывает молчанье Таларик. – Я должен над ним подумать.

–Сутки! – взмывает ввысь ее голос. И уже тише арденка добавляет: – Если будешь готов дать мне ответ раньше, отправь гонца сюда, на заставу. Но не жди от меня простого мира и дозволения уйти невозбранно.

В открытом кафе к вечеру сидеть холодно, но служанка говорит, что внутри тоже есть столики. Повелительница арденов в сопровождении Таивиса заходит в открытые девушкой двери, обнаруживает небольшой зал, разделенный стойкой на две части. Столик у окна уже накрыт, словно ее ждали. Не исключено, что так и есть, она часто и завтракает тут, и ужинает тоже. Скинув шерстяной плащ, она расправляет свободную рубаху на бедрах и садится за столик. Снимает колпак с плошки с салатом, невольно улыбается. За окнами настоящая метель, а здесь – свежие овощи. Что считать большим чудом – зиму среди весны или огурцы среди зимы?

Таивису приносят эля, ей – яблочный сок. Даже в худшие свои дни повелительница Старших не позволяла себе напиваться в этом заведении. Она ценила здешний уют и отношение слуг к постоянной клиентке, но больше всего ценила воспоминания о тех днях, когда ей случалось здесь завтракать не одной, а...

Задержав дыхание, она считает до десяти. Этот способ всегда помогал ей сосредоточиться после пророческого транса. Сейчас она едва удержалась на грани вторжения в будущее, которой ей видеть нельзя, нельзя, нельзя... Удержалась. Таивис, заказав жаркое, посматривает на нее поверх бокала с элем. Наверняка чувствует ее состояние, и ей не по себе от внимательного взгляда серых глаз эйтория. И все равно она старается не оставаться одна до самого позднего вечера, до того, как ее свалит с ног усталость, следом за которой быстро придет сон без сновидений. Ей страшно оставаться одной и днем, и ночью. Та, кто повелевает в эти дни всем народом арденов, не имеет власти лишь над собой. Она нужна им всем, а они все нужны ей.

Таивис и Ригалис чаще оказываются ее спутниками, чем арденские военачальники. С эйториями ей проще, от них не надо прятать ни волнение, ни слезы. Перед своим народом повелительница старается не давать себе воли. И так уже один раз не сдержалась, ушла в запой, как моряк какой-нибудь. Один раз ей это простили. Она не уверена, что простят снова.

–Ты считаешь, что Таларик согласится на твои условия? – спрашивает наконец Таивис.

–А куда он денется? – отвечает она с набитым ртом. – Регадцам он не нужен, на западе и на севере ему делать, следовательно, нечего. На юг мы его не пускаем. Остается только отступать по Веггарскому тракту до Дассига, а дальше через болота выбираться к замку Дубр и искать переправу в верховьях Арриса. Зеленокожие ушли к берегам океана, но Таларик об этом не знает и, скорее всего, считает восточное направление рискованным. Сидя же без дела в междуречье, он просто дождется, пока освободятся либо наши войска, либо регадские, и зададут ему трепку.

–Таларик сидеть не будет.

–Не уверена, Таивис, – она отодвигает пустую плошку в сторону, и служанка ставит перед ней тарелку с оладьями, залитыми ежевичным вареньем. Заинтересовавшись, Таивис просит себе того же, служанка улыбается.

Даже в эти трудные дни здесь исхитряются добывать откуда-то продукты и вкусно готовить. Повелительница арденов старается никому не рассказывать об этом кафе, справедливо полагая, что излишняя популярность ему на пользу не пойдет.

–Не уверена, – повторяет она. – но сюрпризы от Таларика нам тоже не нужны. Он нужен нам целиком, весь. Я предложила ему союз. После окончания войны здесь он получит мою поддержку в Гиссане.

–Далеко же ты заглядываешь! – восклицает Таивис. – Наши провидцы все глаза проглядели, но ничего дальше чем на полчаса рассмотреть не могут. Да и то не всегда.

–А это и не пророчество, Таивис. Это мои планы.

–Вот как? Неожиданно.

–Я отказалась от своего дара предвидения. Ни к чему хорошему он привести не может. Пользуйся я им, мы бы проиграли еще в первом сражении с графом Гиссом.

–Ты хочешь сказать...

–Да, Таивис. Мы были обречены!

Она воскликнула так громко, что служанка с горшком жаркого на подносе застыла, не дойдя до столика.

–Уивер, наш Верховный прорицатель, чуть не обрек весь мой народ на гибель своим пророческим даром. Мне горько это говорить, Таивис, я его очень любила и верила в него. Но Уивер не верил в себя сам, ненавидел себя за бессилие, которое сам себе придумал. Ему казалось, что он не справится с бурей, и он не справлялся, раз за разом бросая людей в бой и заранее предвидя их поражение и гибель. Он пытался строить свои планы на отчаянии и едва не выстроил их до конца, заперев нас в своей ненависти к себе, в своей беспомощности и безысходности.

Девушка с жарким подошла на цыпочках, не осмеливаясь прерывать повелительницу арденов, вещающую чудовищные откровения. Девушка была арденкой, и звучавшие в маленьком кафе слова она понимала отлично. И она знала, кто эта раскрасневшаяся от волнения женщина, и знала, что ее слова – не пустой звук. Посмотрев служанке в глаза и увидев, что они расширились от ужаса, повелительница Старшего народа пришла в себя.

–Я вижу, тебе внове эта мысль, Таивис. Не судьба определяет нашу жизнь, но мы ее создаем. Прорицатель видит лишь то, что неизменно случится – а значит, случившееся уже предопределено в мыслях и поступках того, чье будущее видится прорицателю – ведомо то самому человеку либо неведомо. Сами носители судеб сужают для себя многовариантность будущего до одного-единственного выбора – чаще всего простого и понятного, в ущерб сложным и неоднозначным.

Эйторий поперхнулся пивом.

–Сама придумала?

–Да, сама. И доказательств моей теории больше, чем достаточно.

–Например?

–Например, все тот же Уивер ЭахТислари. Когда он понял то, о чем я рассказываю, то сумел, переломив себя и свое отчаяние, сотворить будущее таким, каким оно досталось нам сегодня. Ты наверняка слышал о гибели эсгуриев в замках Нодер и Скассл, о семи тысячах кассорийцев, растаявших в лесах Эггора, о том, как завел в ловушку южан Эрадэах ЭахМираэх, и как перессорил нерберийцев Марген ЭахДариг. О Безумном прорицателе слышал наверняка.

–Кое-что я, конечно, слышал, госпожа Аэлевит.

–Так вот, Таивис. Все эти события были тщательно распланированы нами, Кругом прорицателей Эггора, незадолго до смерти Уивера ЭахТислари. Большая часть операций придумана им лично. Заведя нас в обреченность, он сделал все, чтобы вывести нас обратно.

–Допустим, так и есть, госпожа Аэлевит, – Таивис поднял крышку с горшочка, с наслаждением принюхался и посмотрел на служанку, что замерла в двух шагах от столика.

–Можно, я послушаю? – попросила девушка, глядя на эйтория. В сторону своей повелительницы она посмотреть не решалась.

–Можно, конечно. Госпожа Аэлевит не будет возражать, – он подмигнул своей спутнице над куском мяса, нацепленным на вилку, она согласно кивнула. – Но как с твоим объяснением вяжется случай с Безумным прорицателем? Таланос говорил, что он выступил против вашего народа и чуть не загубил все ваши планы на востоке.

–Таланос ошибался. Эриак ЭахТих не пошел против нас. Он просто решил внести свои коррективы в будущее, по причинам, которые я сама до конца не понимаю.

–А может, он просто не смог преодолеть судьбу? Всегда считалось, что с уже определенным будущим справиться невозможно.

–А это будущее не было определено до конца, насколько мне известно. Никто не знал исхода битвы на востоке заранее. Уивер говорил однажды, что мы проиграем все битвы, которые планируем, однако этого сражения тогда в планах еще не было.

Таивис не спешил с ответом, отдавая должное жаркому, и она занялась оладьями. Служанка, присев за соседний столик, опустила глаза и смотрела на свою руку, лежащую на коленях. Ногти ее пальцев впились в ладонь, и уже выступили из-под них маленькие капельки крови.

– Обреченность создаем мы сами, Таивис. Мы обречены думать и решать так, как у нас заведено. И пророчества лишь подтверждают нашу привычку, порождая все новые и новые поколения обреченных. Надо... надо расширить кругозор. Надо сделать выбор невозможного – возможным, и только с этой точки зрения оценивать все варианты. Сделать так, чтобы могло случится все, что угодно. Принять как реальность, как мир. Тогда пророки умолкнут, а народ обретет будущее.

–За тобой записывать надо, госпожа Аэлевит.

–У меня все записано. Я долго над всем этим думала.

Женщина с золотыми волосами, подтянув под себя ноги в кресле, в очередной раз перечитывает письмо. Слезы в три ручья бегут по ее щекам, она не может и не хочет их сдерживать. Только трет остервенело платком глаза, не позволяя влаге затуманить ее взор.

Дрова трещат в камине, гудит труба. За окном снег скрыл все огни ночного города. Из рассохшегося окна тянет легкий сквозняк, но ей плевать, на все плевать, ей плохо – так плохо, что впору наложить на себя руки, но нельзя, у нее еще есть маленькая надежда, что все кончится хорошо, да и знает она, что суждено ей остаться в живых.

Ее дыхание сбивается на всхлипывания. Отставив руку с письмом в сторону, она смотрит перед собой, не видя ничего. Глаза покраснели, в глазах плещется горе.

Она пытается успокоиться, но спокойствия ей не видать. Взгляд начинает метаться по маленькой спальне, останавливаясь на немногочисленных предметах обстановки, но каждый из них напоминает о нем. Здесь он лежал, закинув руки за голову, здесь стоял, глядя на нее прищурившись и улыбаясь той улыбкой, которую она всю жизнь видела во сне, и вот наконец узрела наяву, ненадолго, чтобы самой оттолкнуть его, отбросить как можно дальше от себя, прямо в кровожадные лапы судьбы.

Когда взгляд золотоволосой женщины останавливается на картине, с которой сползла прикрывающая ее материя, она понимает, что дальше так не выдержит. Она сама рисовала эту картину, и человек, из руки которого сыплются на камень скалы листки бумаги, слишком на него похож, слишком...

Натянув сапоги, накинув плащ и схватив бутыль с вином, она выскакивает за дверь. Сбегает по широкой мраморной лестнице вниз, проносится мимо скучающего у дверей стражника.

–Госпожа Аэлевит! – кричит он ей вслед, но захлопнувшаяся дверь заглушает его слова. Снег бьет ей в лицо, тяжелые хлопья остужают его, пока она стоит у фонтана, глядя на танцующие статуи. Сегодня они не стесняются взглядов и пляшут, актеры кланяются, а танцовщицы взмывают вверх, приседают в реверансах, кружатся, вздымая юбки, и кружится снег, падая на сверкающую в свете фонарей воду и тая. Она глубоко дышит, пытаясь прийти в себя.

Теплый шерстяной плащ хорошо греет. На улицах Скейра ни ветерка, снежные хлопья падают вниз и оседают на камнях мостовой. Отвернувшись от фонтана, она идет вниз по улице, мимо освещенных окон, мимо залепленных снегом фонарей, мимо темных подворотен и клумб с цветами, постепенно скрывающимися под белым покрывалом. Ее рука нащупывает пробку бутыли, она останавливается и делает первый глоток. Кровь оживает в жилах, женщина в плаще с капюшоном, из-под которого выбиваются золотые локоны, идет дальше, не утруждая себя поднимать ноги повыше, а снега уже намело по щиколотку, и чем дальше, чем труднее идти.

Она идет по заснеженным дорожкам, на которые сегодня не падает свет – фонарщик не стал зажигать в парке фонари, полагая, что вряд ли в такую погоду они там кому понадобятся. Смахнув снег со скамейки, она садится и смотрит на прогнувшиеся почти до самой земли тяжелые ветви деревьев. Стоит в ажурной деревянной беседке, откинув на плечи капюшон и прикрыв глаза. Она видит каждый их шаг, но только тогда было тепло и весна, а сейчас тут все белым-бело, и только темнеет пруд среди камышей.

Выйдя из парка, она отбрасывает пустую бутыль в сугроб. В глазах у нее уже мутится.

–Обреченность создаем мы сами, – повторяет она в такт своим шагам. – Мы сами. Мы сами...

Упершись лбом в шершавые брусья ворот, женщина с золотыми волосами колотит в них кулаками; повязка успела сползти с ее темени, и стражники уже столпились вокруг нее, увещевая и упрашивая, а она повторяет раз за разом:

–Пустите же меня! Пустите! Я нужна ему! Ну откройте ворота, ну что вам стоит... сволочи вы бездушные, выпустите же меня...

Палуба драккара едва шевелится на спокойной речной воде, но ей достаточно и такой малости, чтобы то и дело кидаться к фальшборту и склоняться над темной речной водой. Ригалис рядом, на палубе корабля он становится проворным, как кот, и успевает схватить ее за шиворот, чтобы она случайно не выпала за борт. Рука конунга надежно держит ее, пока ее тело содрогается от позывов рвоты. Обессилев, она шевелит рукой, и тогда конунг поднимает ее, ставит вертикально, вытирает губы.

–Я думал, Аэлевит, тебя уже отпустило. Зачем надо было опять напиваться? Легче стало?

Она еле-еле качает головой. В глазах темнеет, но конунг держит ее, не давая упасть.

–Ну а зачем тогда? Прекращай, ты не маленькая девчонка, Аэлевит.

–А кто я?.. – чуть слышно бормочет она.

Конунг ухмыляется.

–Ты красивая женщина. Гордая женщина. Ты – герцогиня Риммарави, единственная надежда своего народа. Ты Аэлевит из Окбери, прорицательница Круга. Ты глупая курица, которая пытается утопить в алкоголе чувства, вину неподвластные.

–Кто все эти люди, Ригалис? – она находит в себе силы улыбнуться.

–Посмотри в зеркало, и ты увидишь... впрочем, сейчас я тебе зеркало не дам. Позже. Пока просто поверь старому морскому волку, что в твоих силах выдержать больше, чем тебе кажется. Сегодня от тебя вообще многого не потребуется.

Она знает. Ей всего лишь надо выглядеть прилично перед Талариком, когда тот будет давать ответ на ее вчерашнее предложение. Она и так знает, что скажет темник, хотя и не видела ничего своим пророческим зрением. Таларик обречен согласиться на союз, она сама создала для него эту обреченность, а воли темника не хватает, чтобы из нее вырваться.

В руках прорицателей – великая сила, они способны творить будущее, но для этого им надо сдерживать в себе желание увидеть завтрашний день заранее, до того, как предприняты все усилия. Прорицание грядущего – для ленивых, и как же глупо было полагать, что завтра и солнце взойдет само по себе, и цветы распустятся, и птички будут петь, и трупы врагов поплывут вниз по реке без посторонней помощи. Поколения и поколения предков взирали на воду, а враги все не спешили умирать. Они что, дураки все были, глупцы беспомощные? Не могли понять, что не течет вода под лежачий камень?

–Что, опять? – спрашивает Ригалис, заметив странное выражение на ее лице.

–Нет, вроде попустило. У тебя чай есть?

–Идем, заварю.

Над лагерями регадцев поднимаются струйки дыма. Возле частоколов чернеют влажной землей свежевырытые ямы. Темнокожие войны южной империи, кутаясь в тряпье и смешно подпрыгивая в своих сандалиях на непривычном им холодном снегу, сносят к ямам тела умерших этой ночью от обморожения. Тел много, их сбрасывают в ямы и закапывают.

–Как нарочно эта зима, – Таларик цокает языком. – Может, боги на нашей стороне, Аэлевит?

–Боги тут не при чем, Таларик.

Темник таращит на нее глаза, но Аэлевит не спешит с объяснениями. Уивер хотел, чтобы Младшие уважали арденов, и Эрик желал того же. Они будут уважать Старший народ, научатся со временем. Пройдут века, и арденов таки будет, за что уважать. А сейчас пусть боятся, пусть считают прорицателей магами и чародеями, пусть с воем лезут на деревья, услышав о приближении фаланги. А если заключили союзы с ними, то пусть трижды подумают, прежде чем их нарушить.

Она вызовет лавину. Протянув руку, она сделает несколько движений кистью, и мазки на холсте сложатся в картину. Не увидит, нет – сначала придумает, потом будет рисовать. Наоборот она однажды поступила, и кто знает, чем обернется для нее висящая на стене ее спальни картина, где сморит на море призрак с каштановыми волосами?

Снег укрыл всю равнину. Сегодня небо ясное, но за ночь его наметет еще больше. Вокруг Звездного пика собираются тучи, и остроглазый Телиох говорит, что различает сверканье синих молний ближе к подножью горы. Галдор разошелся и колдует по-крупному, готовя снежную бурю в подарок теплолюбивым южанам.

–Завтра утром мы идем в бой, господа воеводы, – наконец озвучивает Аэлевит свое решение. – За ночь нам придется подготовиться к сражению. Конница не пройдет по глубокому снегу. Я предлагаю ночью утоптать участок равнины вдоль восточной стены. Воинов выматывать без нужды не стоит, но есть горожане, которые, я уверена, охотно нам в этом помогут. Верно, бургомистр?

–Все верно, ваша светлость. Скейр поможет всем, что в силах простых людей.

–Фаланга на рассвете выйдет из города и встанет строем с запада на восток. Как только регадцы двинутся на нее, строй должен отступить к самому тракту и там уже встать насмерть.

Невысокой полноватый арден в кирасе из заговоренной бронзы молча бьет себя кулаком в грудь.

–Таларик, твои воины укроются в болотах вдоль берега Катасты. Займи позицию ночью, позаботься, чтобы люди были тепло одеты. Если теплых вещей не хватает, скажешь – я велю бургомистру обеспечить тебя всем необходимым. Костры жечь я запрещаю. В болотах есть где укрыться и от снега, и от посторонних глаз. В бой вступишь по моему приказу.

–Будет сделано, Аэлевит. Ты хорошо придумала.

–Это не касается конницы Истона. Атранек Экмарен, ты объединишь свои силы с конницей арденов. Ваша позиция – у западных ворот. По сигналу вы выйдете в поле и будете действовать дальше автономно. Ваша задача – беспокоить регадцев с тыла и не давать им сосредоточить большие силы на одном направлении.

–Я понял тебя, женщина.

–Я выполню приказ, моя госпожа.

–Ригалис, ты сможешь подняться по Катасте?

–Несколько легких драккаров, может, и способны пройти милю-другую, но не более того. Что ты хочешь, Аэлевит, чтобы я сделал?

–Мне нужно как можно больше воинов на северо-восточном направлении. Ударив сразу после того, как фаланга вступит в бой, они оттянут на себя часть сил регадцев и заставят их растянуться по всей равнине. Чем дальше вы зайдете, тем лучше. Но часть сил, конечно, надо оставить на реке.

–Десяти тысяч на реку хватит. Все остальные воины Мигронта, сатлондские лучники, мечники южной Сиккарты встанут там, где ты скажешь. Как их туда доставить – моя забота.

–Верю, что ты справишься, Ригалис. Во-он та группа деревьев в отдалении пусть служит для тебя ориентиром.

–Вижу. Утром мои воины будут там, Аэлевит.

–Телиох, твои лучники займут позицию на стенах – оттуда зона обстрела будет больше. Позаботься о запасных тетивах, погода будет сырая.

–Госпожа Аэлевит, мои люди без запасной тетивы на бой не выходят.

–Таивис. Тебе в подкрепление пойдут конные дружинники герцога Илдинга. Встанешь у восточных ворот, внутри городских стен. Я буду с фалангой и дам тебе знать, когда пора будет открыть ворота и ударить во фланг регадцам.

Аэлевит обвела взглядом военачальников.

–Таким образом мы возьмем завоевателей в полное окружение. Вступая в бой один за другим, вы усугубите панику среди врага, который будет вынужден метаться. Буря и снегопад станут нашими союзниками, холод убавит регадцам сообразительности. Против нас – всего шестьдесят тысяч, из них не меньше десяти останутся при галерах. Итого пятьдесят в поле. У нас преимущество в числе войск, преимущество в вооружении, преимущество в том, что наши воины более привычны к холоду. Я уверена в победе.

Ступайте же к своим войскам и займитесь подготовкой. Завтра мы окончательно выгоним завоевателей из Риммарави.

Военачальники давно разошлись. Аэлевит стоит, опершись локтями о каменный зубец, и смотрит на север. Там, под Звездным пиком, уже падает сплошной стеной снег...

Немногие знают, что будущее Риммарави решится не здесь. Мало кто понимает, что решается не судьба арденов и миакрингов, а судьба всего мира. Деревянная крепость на севере построена по ее приказу. Все, что она может еще сделать, чтобы помочь избранникам Лайты, будет сделано завтра под стенами Скейра. Четверым же надо выдержать натиск второй половины регадского войска. Аэлевит отдала Последнему рубежу столько воинов, сколько могла себе позволить. Волей случая туда же отступили остатки армии герцога Илдинга, и теперь их там полторы тьмы.

Полторы против шести. Пятнадцать тысяч против шестидесяти. И мороз со снегом.

Она до сих пор не знает, что предназначено сделать четверым избранным. Аэлевит склоняется к мысли, что никто и не узнает этого до того момента, когда они сделают свой выбор. Каждый – свой. Они сами выбирают свое будущее, и ни один прорицатель на свете над ним не властен.

Какое будущее выберет ее любимый? Какой выбор встанет перед ним? Почему, в конце концов, именно его избрала Лайта для своих целей? Что, других не нашлось? Мало людей в мире, что ли?

Завывает ветер над белой равниной. Она не слышит ответа на свои вопросы в вое ветра.

Левую руку она простерла навстречу завоевателям, чтобы остановить их. Но есть еще правая, она свободна. Грядущее же близко, выбери, протяни руку – и ты слепишь из снега то будущее, которое тебе больше по душе. Если очень хочется, то можно постараться слепить его одной рукой, но снежок, скорее всего, получится кривым. Чтобы быть уверенным в результате своих действий, нужны обе руки.

Две руки, чтобы слепить снежок. Две руки, чтобы схватить и держать. Две руки, чтобы драться. Две руки, чтобы протянуть их навстречу тому единственному будущему, которое для нее как последний глоток воздуха.

Аэлевит протягивает руку на север, пальцы замирают в холодном воздухе. Губы шевелятся, не решаясь произнести имя...

В предрассветных сумерках она едет впереди колонны щитоносцев по улицам Скейра. Горожане прижимаются к стенам, пропуская воинов, смотрят из окон, машут руками. Аэлевит замечает, что за последние дни в моду у горожанок вошли красно-белые платки, перехватывающие волосы от темени и завязанные у основания затылка под распущенными волосами.

Подняв руку, Аэлевит протягивает ее вперед в жесте, так много значащем для нее, но вряд ли понятным тем, кто на нее смотрит. И все же горожане истолковывают его по-своему и кричат, приветствуя свою герцогиню, и вторят им воины за ее спиной.

Лорбаэн. Падающего толкни.

Везде, где прежде доводилось жить Лорбаэн, зимы были холодными, и к морозу она привыкла. Медвежья шкура грела, как печка, и если бы не голые ноги, обутые в одни хлипкие сандалии, так и брела бы она, не видя перед собой дороги, не ведая, куда, погрузившись целиком в себя и собственные мысли. Но мороз щипал за икры, не позволяя ей заблудиться окончательно. В какой-то момент она посмотрела наконец вокруг и обнаружила, что стоит буквально на околице какой-то деревни.

Ничего не оставалось, как постучаться в первый же дом. На стук долго никто не отзывался. Девочка спустилась с крыльца во двор, обошла дом по кругу. Пустая собачья будка навела ее на мысль, что жилье брошено хозяевами, а заглянув в хлев, Лорбаэн убедилась в этом окончательно. Здесь еще пахло коровами, но скотины не было.

Вернувшись к двери, толкнула ее без особой надежды, но та неожиданно отворилась. В сенях девочка разулась и босиком вошла в дом, где печь еще не успела окончательно остыть. Хозяева ушли совсем недавно, забрав с собой лишь самое необходимое из вещей.

Она особо не колебалась, закопавшись в короб, в котором нашла ворох одежды. Одни из шерстяных штанов пришлись ей впору, в сенях же Лорбаэн заприметила валенки. Задерживаться в доме ей не хотелось. Одно дело – запустить руку в чужие вещи, и другое – попасться на горячем. Поди объясни потом, что чуть не замерзла до смерти. Валенки оказались для ее ног великоваты, но выбирать не приходилось – других не было. Так и вышла на порог, стараясь не думать, как она выглядит в обносках со всего света. Да и не до того ей было, чтобы беспокоиться о собственной внешности.

Падал снег, и деревня замерла среди заснеженных полей. Ни звука не доносилось до девочки, а ведь человеческие поселения так на них богаты. Кроме нее, тут, похоже, никого не было. Жители куда-то сбежали. Удивления это у нее не вызвало. Когда приближается враг, деревенские часто хоронятся в лесах. А в Сиккарте все же война.

Берег реки был близок, но к реке она выходить опасалась. И не потому, что могла там кого-то встретить. Ее больше пугала вода, из глубины которой к ней раз за разом обращалась незнакомая девушка Старшего народа. Раньше она не особо тревожилась по поводу этих видений – мало ли что почудиться может. Но после происшедшего сегодня утром больше не хотела слышать этот голос.