Текст книги "Весенние заморозки (СИ)"

Автор книги: Admin

Соавторы: Александр Хомяков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 71 страниц)

Они встали с земли; она отряхнулась от лесного сора и отряхнула его. Потом, миновав башню, они спустились к морю. Он знал здесь одну рощицу вековых сосен, приклеившуюся между скалами на утесе, под которым бурлил океан; она знала ее даже лучше, так как выросла в замке. Он сел прямо на подстилку из чуть влажноватой бурой хвои, посадил ее себе на колени.

–Ты – моя судьба, – сказал он.

–А ты – моя судьба, – отозвалась она. И они, в отличие от многих других, во все времена произносивших похожие слова, знали, что говорили. И больше не добавили ничего, ведь слова эти были началом и концом, а в середине было лишь счастье, чувство друг друга и полной завершенности.

Когда у него затекли ноги, он встал и ее поднял тоже. Отстегнул меч и положил его на хвою, на край утеса. Взял ее за руку.

Ледяная вода вцепилась в них своими когтями, затягивая в глубину. Но несколько уверенных гребков вытолкали их на поверхность. Холод не давал остановиться, пока они не вышли на маленький каменистый пляж, а там ветер с океана обжег их сквозь промокшую одежду. Они бегом бросились наверх, обратно в рощу. Он с трудом развел костер; развесив одежду на ветках над костром, они грелись, искоса поглядывая друг на друга сквозь синеватый дым и вспоминая этот безумный прыжок через меч и с утеса в океан. Последнее они добавили сами к этому самому древнему и неизменному в веках свадебному ритуалу своего народа. Ледяная вода, холод и дрожь были нужны им, чтобы почувствовать перемену в своей жизни кожей, чтобы в сжигавшую их страсть добавилось нечто большее, более долговечное.

–Ты же с дороги! – вдруг ужаснулся он, подчиняясь этому новому, долговечному, в чем была и забота, и страсть, и много других чувств, единому, что поглощало его почти целиком, то, чему он поклялся полтора года назад никогда не быть судьей и предателем. – Наверное, голодна, как волк?

–Голодна, – она коварно подмигнула ему над костром, дым над которым служил ей единственной одеждой. – но есть не хочу.

И больше до вечера он не задавал ей никаких вопросов.

А потом, когда усталость взяла над ними верх, и она уснула, беззвучная битва перевалила за свой пик. Давно отбросили воины фаланги свои окровавленные копья, отбросили и изрубленные щиты. Каждый сам врубался в бесконечные ряды врагов, вращая мечом-бастардом и принимая удары на обернутую серым плащом левую руку, пожиная жатву войны и в конце концов сам становясь жатвой. Все больше воинов в кожаных доспехах оканчивало свой путь сквозь отряды врагов. Рубился с пятью рыцарями в алом полководец в бронзовом панцире, далеко впереди своего войска. А на флангах подходили уже отряды пеших с булавами, и рогатые всадники в медвежьих шкурах настигали в холмах легковооруженных лучников и проламывали им черепа своими короткими секирами.

Только нет ни шума, ни смрада битвы. Не раз еще и не два увидит он сечу лютую. Но никогда звук иль запах не коснутся его. Возьмет он в руки меч, и не ослабнут руки, но будет тот меч крушить лишь утварь домашнюю в минуту ярости. Не ранит его вражеская стрела. Не встанет он во главе гордой, могучей фаланги, и лишь в мечтах будет он отдавать войскам приказания. Не будет ему силы и славы, не вернется на достойное место его древний род. И забыть он может о лесах Эридара и руинах Кайгиста средь зелени болот, а все подвиги его будут свершаться лишь у очага домашнего да в постели супружеской. И все грезы его, все мечты с самого детства, все, зачем он прожил на свете больше века – зря.

Она уже проснулась. Ее голова лежала на его плече, он чувствовал беспокойство в ее взгляде.

Он оторвал свой взгляд от сумеречного неба и посмотрел в глаза.

–Знаешь, Эрви, – произнес Эрик. – а ведь я тебя ненавижу.

Уивер ЭахТислари. Рубежи народа.

Его взору, не потускневшему с годами, открывается морская битва. Около трех десятков одинаковых почти во всем северных драккаров, лишь цвет парусов отличает противников. Большинство парусов синеют древним императорским индиго, как бы в насмешку над еще сопротивляющимися тремя изящными кораблями арденов с ослепительно белыми парусами. Да, в насмешку – индиго был цветом императоров Ровендии. Эсгурии, пасынки ровендийцев, идут войной на последних арденов в этом мире. И готовы победить.

Уворачиваются белопарусные драккары, в северных водах прозванные 'снежными'. Не дают взять себя на абордаж, но и нападать не рискуют. Слишком уж их мало. Только стрелами огрызаются.

Вот, кажется, чудо: залп горящих стрел из больших корабельных арбалетов поджег особо напористый драккар эсгуриев. Но недолго ликование. И уже кренится протараненный снежный драккар, и падают белые паруса на втором, подрубленные абордажными саблями. Остается один, гордый флагман. Взмахи весел уводят его в сторону от вражеского флота, но ветер с востока не дает продвинуться далеко. Синие паруса разворачиваются дугой, не пуская флагман к берегу, в защищенную гавань. Сокращается расстояние. Затягивается петля.

–Верховный прорицатель, мой господин! – слышит он мальчишеский голос за своей спиной. – Спаси моего отца, молю тебя!

Прорицатель оборачивается. Мелгер, носитель имени, некогда проклятого. Еще совсем мальчик, пусть по возрасту и подросток.

–Я прорицатель, Мелгер, – отвечает он. – Чем я могу помочь твоему отцу? Я не властен над судьбой, не могу изменить и долю Рагона ЭахНодера.

Мальчик смотрит ему в глаза, не мигая. Прорицатель замечает, что одет тот в одежду воина, сшитую на него по возрасту и размеру, и кожаный панцирь на нем. Только вместо полуторного меча – короткий, больше похожий на большой массивный кинжал. И недетская уверенность в голубых глазах, не поколебленная словами прорицателя.

–Ты владеешь магией, мой господин. Предай огню флот князя Эридарского.

Князя Эридарского? Флотоводец-эсгурий владеет той землей, где когда-то правили предки Эрика. Но магия? Ему так много надо сделать в эти дни, везде успеть, все увидеть. Одни перемещения, минующие пространство, отнимают уйму сил. Сожжение же целого флота на неделю уложит его в постель. Меж тем требовалось что-то решать: расстояние между снежным драккаром и ближайшим преследователем сократилось до двух длин судна, и корабельные арбалеты флагмана барона Нодерского бьют по преследователям почти в упор.

И он решается. Сжимает в руках бордовый камень-скаранит. Прислоняется к зубцу стены замка, чтобы не упасть, когда магия обессилит его. В груди его, пусть старческой, но далеко еще не немощной, загорается огонек ярости, и прорицатель раздувает его. Ярость – лучший помощник в разрушительной магии, и дураки те, кто считает, что для этого нужна ясная, чистая от эмоций голова. Ярость охватывает его, сжигая тело и душу и рвясь наружу. Он доводит ее до точки, когда сам себе начинает казаться сгустком алого пламени, факелом в ночи, погребальным костром, вулканом перед извержением. Перед его взором мечутся образы, и он с трудом удерживает над ними контроль, вычленяя лишь необходимые сейчас, в эту минуту. Это тяжело – ярость бушует, требуя выхода, – но он доводит дело до конца, очищая ужасающей силы чувство от слабости оттенков, и только тогда подносит к глазам скаранит и вбрасывает в него исполненный гнева взгляд.

С треском, слышным даже сквозь шум океана, разрывается снопом искр первый из преследователей снежного драккара. Ярость бьет потоком в скаранит, создавая волну разрушения, и вскипает на миг океан, пока взгляд его находит второй корабль. Полоса пламени прожигает его насквозь, оседает мачта, кричат моряки. Третий, весело пляшущий огоньками от носа до кормы. Четвертый. Пятый...

Он резко выдыхает воздух. Делает глубокий вдох, и крик его рвет мир на части. Замирают на стенах замка часовые. Застывают чайки в полете. Даже волны на миг прекращают свой бег, пока он беснуется, и пена идет изо рта, и руки резко отрывают камень от глаз. Он орет в диком экстазе, и мальчик, до того стоявший рядом, испуганно пятится назад, рискуя свалиться со стены вниз, на камни внутреннего двора замка. Тело прорицателя пронизывает дрожь, и подкашиваются наконец ноги, мягко опуская его на камень, серый нодерский камень, и последнее, что он видит – пурпурные точки на горизонте.

–Воды... – просит он Мелгера, превозмогшего свою робость и подошедшего к нему, когда прекратился его крик. Пожар ярости утихает, но прорицатель иссушен, как южная пустыня. – Холодной воды, из источника. Быстрее же!

Сначала он почувствовал тепло. Надо же – кто-то в замке Нодер знал, как любит Верховный прорицатель тепло, столь редкое на его родных островах Осенни. В комнате, где он лежал на большой старинной кровати, на перине из лебяжьего пуха, ласкающей его стареющее тело, под двумя толстыми пледами – жарко было, не то что тепло. Жарко и немного душновато. Огонь в камине давал достаточно света, чтобы разогнать полумрак – тоже как он любил.

Каменные стены были завешены гобеленами. Не такая уж редкость в замке Нодер, славном в былые времена своими гобеленами на всю империю. Но он достаточно хорошо разбирался в них, чтобы понять: здесь собраны лучшие. В Регаде за любой из них можно было купить надел земли не меньший, чем все, что есть в собственности барона Нодерского, и не скалы и горы будут в том наделе – лишь земля пахотная, богатая на урожаи. Да, он в личной спальне барона, теперь прорицатель в этом не сомневался.

Изображение на гобеленах составляло две цельные композиции: справа и слева от камина. По давно уже забытой в большинстве родов традиции аристократов Риммарави, правая отражала события исторические, левая же – легендарные. Тот, кто повесил здесь эти гобелены, отнесся к этой традиции очень серьезно: обе композиции относились к одному и тому же периоду истории, с разницей в несколько лет.

Справа изображалось возведение замка Нодер. Картина во многом была простой и даже бытовой, но в деталях, редко доступных человеку-творцу, выткан был рельеф гор и скал, волны в море, растущие серые стены и строители на лесах, подводы с материалами и корабли в еще не укрепленной гавани, и сам первый барон Нодерский, следящий за строительством, одетый с той простотой и изяществом, что на рассвете империи была лишь аристократам доступна. Теперь-то ее все ардены переняли. Детальность гобеленов позволила прорицателю рассмотреть флаг, реющий на ветру над только что законченным донжоном. На белом фоне был прорисован каплевидный щит с рисунком. Полукружие верха залито изумрудной зеленью – знак баронства. Фон нижнего большого треугольника был алым, на нем парил черный дракон. А по краю шла серебряная кайма, венок из еловых веток, в которых попадались и шишки. Кайма означала, что обладатель герба является вассалом князя Риммора. Еще одна деталь была в гербе: на голове дракона блестела золотая корона. Барон Нодерский участвовал в бунте против императора в 527-м году, остановленном Риммором, тогда еще не князем, а просто младшим братом императора Мелгера Второго. По совету Риммора в тот же год был основан Круг прорицателей, забравший себе часть власти императора. Из-за этого исторического обстоятельства Уивер ЭахТислари часто чувствовал себя в обществе нынешнего барона Нодерского соучастником бунта.

Риммор стал князем Риммарави позже, в 601-м, но еще до основания замков и поселений на севере острова Арденави. Об этом говорила левая композиция. Уступ меж двумя горами, одна из которых была Звездным пиком, и двое на нем. Справа, вполоборота – Риммор ЭахРовенд. Прорицатель и раньше видел в библиотеке замка Скассл гравюры с его изображением, но нигде оно не было столь детальным. Гобелен передавал его именно таким, каким живописали легенды, и Уивер ЭахТислари, изучивший множество исторических трудов, знал достоверно, что в данном конкретном случае легенды не лгали. Энергичный и деятельный, бесстрашный в бою и мягкий в семье, добрый и одновременно честолюбивый. Лишь любовь и уважение к брату своему не дали ему возглавить бунт и занять престол. Вместо этого он направил свою энергию в другое русло, стал руками императора и делами его. И расцвела торговля, укрепились границы, ослабли враги империи, стравленные друг с другом искусной дипломатией. Заурядное поначалу и порой чрезмерное в ошибках правление Мелгера Второго превратилось в эру бурного рассвета империи. Был наконец достигнут мир с эйториями, и этот мир два с половиной века спустя обратился в Великий союз, спасший империю от теров. По сей день дивились ардены, как род Риммора смог породить в более поздние века узурпатора Сигаиха и Мелгера Убийцу. Вторым в композиции, лицом и слева, бог Синрик в белых одеждах. Вестник богов, друг людей, сын Лайты Несущей свет – единственный из богов, с кем могут говорить люди, пусть лишь избранные. Не разреши он тогда Риммору основать княжество в землях, по поверью принадлежащих богам, уже не было бы сейчас на свете ни одного ардена. Об этом разрешении и говорила композиция, где бог и человек выглядели равными, как оно изредка бывает. Боги тоже смертны.

Вошел наследник барона Мелгер, прервав мысли прорицателя. Мальчик медленно приблизился к кровати и положил ладонь ему на лоб.

–Тебе лучше, господин мой Верховный прорицатель?

Лучше? Похоже, что да. Прорицатель помнил, что ему было очень плохо, но урывками, как вроде он и в самом деле был тяжело болен.

–Сколько я пробыл в забытьи? – спросил он.

–Два дня, господин мой. Лекарь говорит, что вам еще неделю следует полежать.

Неделю, как же. Знает он этих лекарей. Что они могут понимать в слабости после того заряда магии, который он выпустил из себя? Он не может позволить себе и дня в бездействии. Он провел здесь недопустимо много времени, и оно потеряно безвозвратно. Вовремя он, однако, остановился. Уничтожь он весь флот эсгуриев, мог и умереть на месте.

–Мой отец, барон Нодерский, – вновь прервал молчание мальчик. – просит разрешения войти к тебе, мой господин.

Насколько прорицатель знал Рагона ЭахНодера, не в обычае у того было просить чьего-либо разрешения.

–Пусть войдет, – разрешил он, гадая, что случилось с непомерно раздутой гордыней барона.

Мелгер вышел за дверь, и почти сразу же вошел его отец. Левая рука ЭахНодера была на перевязи, щетина на лице давно не видела бритвы, в золотых волосах блестело не по возрасту много серебра. Не успел прорицатель остановить его, как барон подошел к изголовью кровати, опустился на колени и склонил голову.

–Мой господин Верховный прорицатель, – начал он, и в голосе его прорицатель не слышал обычной резкости. – ты спас мою жизнь, жизни моих людей, мой последний корабль и мой замок, сразил моих врагов. Я знаю, что лишь один ответ может быть на такой поступок. Прошу тебя, прими мою клятву вассала.

Прорицатель сдержал улыбку. Жизнь научила его осторожнее судить о незаурядных людях, к каковым он всегда относил ЭахНодера. Рагон ЭахНодер, сколько прорицатель его помнил, вел себя как склочный провинциальный барон, но Уивер ЭахТислари всегда видел за ним большее.

–Негоже барону становиться вассалом отпрыска иного баронского рода. Лишь князь, герцог или император могут быть твоим сеньором. Не сочти, что я отвергаю твою службу. Ты служишь народу, этого мне достаточно. Я не обременял тебя просьбами до сих пор и не обременю впредь. Ты на своем месте и в свое время, и ты достаточно лучше многих других в этом месте и времени, Рагон ЭахНодер.

Он видел, как барон анализирует его ответ, слово за словом – скупая игра чувств на суровом лице ЭахНодера позволяла прорицателю об этом догадываться. Наконец, очевидно, он не нашел ничего, противоречащего его странному и, на взгляд прорицателя, немного архаичному кодексу чести. И улыбка прорезала жесткое лицо.

–Мы им всем еще покажем, – весело прорычал он. Кивнул, стер улыбку с лица и поднялся с колен.

–Лекарь говорит, тебе следует отдыхать, Верховный прорицатель. – из речи барона тут же исчезло 'мой господин'. – Не буду обременять тебя своим присутствием.

–Нет, нет! – остановил его прорицатель, подняв руку. – Постой. Я хочу знать, что произошло после того, как сознание покинуло меня.

–Я расскажу тебе, – но ЭахНодер не стал садиться, и прорицатель понял, что рассказ будет коротким. – Когда запылали корабли эсгуриев, уцелевшие повернули вспять, и я беспрепятственно вернулся в гавань. А потом показались другие корабли, и то был флот Мигронта. Но вместо того, чтобы атаковать замок, они поглотили в короткой схватке корабли князя Эридарского, не оставив от них и щепки.

–Мигронт? – значит, не померещились прорицателю лиловые точки на горизонте. – Эйтории пришли нам на помощь, или они мстят эсгуриям по каким-то своим соображениям?

–Первое, Верховный прорицатель. Я оказал этим неожиданным союзникам гостеприимство, часть кораблей эйториев разместились в гавани, остальные дрейфуют ввиду берега. Предводитель эйториев ждал, пока ты придешь в себя. Он просил о встрече, Верховный прорицатель, узнав, что ты здесь. Позвать его?

–Зови.

Высокий и широкоплечий, он был похож и одновременно непохож на тех эйториев, которых до сих пор встречал прорицатель. Те были бродягами, и такими была большая часть Старших запада. Бродячий народ нес свою культуру, исконную, более древнюю, чем у оседлого меньшинства в Мигронте и Синдрии, двух небольших союзных государствах, чьи названия редко произносились отдельно.

–Ригалис, – представился вошедший эйторий. – Ты и есть Уивер ЭахТислари, Верховный прорицатель арденов?

Прорицатель кивнул, разглядывая его. Имя конунга Мигронта было ему известно, но не более того. Во внешности его не было ничего, отличного от типичного эйтория – рыжие с каштановым отливом волосы, серо-стальные глаза, аристократические черты лица и, конечно, очень высокий рост. Отличия были в одежде и в оружии, которое носил конунг. Серый плащ на нем был простой, без искры, штаны, сапоги и рубаха имели покрой и оттенок, напоминавший о военной форме. Секира не висела за плечами, как у бродяг, а крепилась к поясу, и была не классическим двулезвийным лабросом, но однолезвийным его вариантом, укороченным и облегченным. С другой стороны на поясе висел короткий меч. Застежка плаща была не простой медной бляхой, а бронзовой с выгравированным на ней орлом Мигронта. В волосах был серебяный обруч с зубцами – корона конунгов.

Говорили, что оседлый эйторий становится младше. Так же, как говорили об арденах, отколовшихся от народа. Сказки Младших, но когда-то все случалось именно так. Потом Старшие научились хранить свою культуру, свое яркое пламя, где бы не носила их судьба, и старшинство в известной мере стала определять кровь.

А потом их вообще осталось очень мало.

–Не спрашивай – я знаю, о чем ты спросишь, Верховный прорицатель арденов. И я объясню тебе причины, приведшие флот Мигронта в воды близь Арденави. А ты уж делай выводы.

Наши провидцы пророчат события, перед которыми меркнет Война Богов. Великие силы пришли в движение, и пять народов вторглись на север Арденави. Их скоро станет больше, но пять сил в целом видят провидцы. Под угрозой само существование арденов и северных миакрингов.

Ты спросишь, какое дело эйториям до арденов? Отвечу тебе. Только два из четырех племен Старших уцелело в наши дни. Мы связаны нашим старшинством, и связаны наши судьбы. В последний раз, и до этого неоднократно, мы были врагами. С самого начала мы оказались в разных лагерях, поддерживали разных богов. Но судьба тяготела над нами, и в какой-то день мы подчинились ей и стали союзниками, и тем спасли друг друга. Сейчас есть причины, чтобы мы поступили так же.

–Ты предлагаешь новый Великий союз? – удивился прорицатель.

–Нет, – ответил конунг. – Великий союз был только один раз. Многие в нашем народе не хотят помогать вам – так, отказался конунг Синдрии Аледас. Но есть те, кто согласен с волей судьбы, и я привел флот из сотни кораблей, с двадцатью тысячами воинов. Также и многие бродячие эйтории стекаются в Арденави.

Я не могу говорить за всех, как можешь ты. Но в моих силах предложить следующее: мы не будем союзниками, но будем сражаться в одном строю этой весной, защищая то, что будут стремиться захватить или уничтожить наши общие враги.

–Нужен ли нам договор? – спросил прорицатель, радуясь неожиданной маленькой удаче. Немногочисленные эйтории были каплей в море начинающейся войны, но важнее был факт какого-никакого мира меж Старшими народами.

–Нет, – ответил эйторий. – в наше время лучше верить на слово друг другу. Что солгут уста, то с легкостью повторит бумага.

Он покинул прорицателя, пояснив, что уходит с флотом к устью Арриса, и сверкнул в свете пламени хрустальный шарик, свисавший на цепочке с его запястья. И прорицатель уснул, в полудреме увидев и осознав, что эйтории не спасут арденов в этот раз, но сопротивление их теперь станет еще более жестоким, и может быть, в конце им все же улыбнется судьба.

Прорицателю даже не пришлось идти на сделку с совестью, отправляясь в родной замок. Рагон ЭахНодер обстоятельно говорил с конунгом Мигронта, и новости его добавили тревог Уиверу ЭахТислари. Флотилии эсгурийских князей из княжеств Уэсгур и Лагеттия, раньше осаждавшие вместе с князем Эридарским замок Нодер, теперь направлялись на острова Осенни. Туда же, по словам конунга, шел флот Лиртодии, и на взгляд прорицателя, всех их было более чем достаточно, чтобы по камушку разобрать замок Тислари. Его долгом было увидеть все своими глазами и подбодрить своим визитом защитников замка.

Флот баронов Осеннийских и в лучшие времена не мог похвастаться более чем десятком кораблей. Когда-то на его мачты, весла и арбалеты пала нелегкая задача защищать острова Филласта и замок Асиранд в Эридаре от атак кассорийцев. Со смертью Аори ЭахРиммора замок и острова были потеряны – те самые острова, где когда-то словом творенья Катаар создал арденов. Еще век спустя окончательно оформились как Младший народ эсгурии, потомки кассорийцев и немногих из арденов, не успевших или не пожелавших покинуть Ровендию. От того времени начались и вскоре стали непрерывными нападения на корабли ЭахТислари и на сами острова Осенни, не дававшие нарасти мясу на костях армии и флота. После Завоевания бароны Осеннийские и вовсе ушли в глухую оборону, и только сами завоеватели, освоив Арденское и Северное моря, несколько умерили аппетиты эсгуриев. Достаточно сказать, что кровавый миакоранский пират Мар Валендинг ходил в лучших друзьях у барона Осеннийского, хоть и претила Верховному прорицателю такая дружба его кузена.

Место, куда он собирался переместиться, прорицатель представил с особой тщательностью. Он старался делать так почаще – перемещения наудачу были небезопасны и для него, и для тех, кто мог оказаться в месте его появления. Дважды за свою жизнь он становился причиной случайной гибели людей, и давно научился без нужды не рисковать. Отправляясь в замок Тислари, он не стал представлять себе кузена – так легко оказаться вмурованым в стену или, появившись в воздухе перед бортом корабля, успеть заметить удивленный взгляд барона Осеннийского и ухнуть вниз, в холодную воду.

Он появился на середине стола в трапезном зале. Последний раз, когда он так сделал, его правая нога оказалась в супнице; но на этот раз обошлось.

Требовалась недюжинная сила воли, чтобы заставить свой взгляд не задерживаться на родных до слез предметах обстановки, но он обладал этой силой. А вот сил физических, подорванных ворожбой против кораблей эсгуриев, не было. Он опустился на стол, и смог лишь слабо хлопнуть три раза в ладоши.

Явившийся на зов слуга не был удивлен его появлением, хотя последний раз Верховного прорицателя видели в родном замке полтора года назад – в связи с тем злосчастным судом трона.

–Найди барона, – устало распорядился прорицатель. – и принеси мне горячего вина со специями.

В ожидании он закрыл глаза и попытался расслабиться телом, не теряя при этом контроля над разумом. В такие моменты видения с утроенной силой одолевали его. Нет, он был рад своему дару предвидения, но не сейчас. Пусть ему многое еще неясно. Но прорицатель уже видел тщету всех тех усилий, что были предприняты им в Нодере, что он предпримет здесь, все, что сделает еще до конца недели в иных местах. Бездействие приведет к еще худшим последствиям – он знал это, отчаянно борясь с судьбой, пытаясь спасти свой народ. Но почти ничего не мог он изменить. Зная, что увиденное непременно осуществится, он хотел видеть в эти дни поменьше, и радость своему пророческому дару обращалась в ненависть.

Одно видение все же успело явить ему на мгновенье лик свой, прежде чем прорицатель отогнал его. Мелькнула темная громада укрепления – он прикусил губу, узнавая замок Риммор. Но виденное игнорировать не стал – что-то очень важное происходило в той древней твердыне, более важное, чем в Нодере или здесь, на островах. Это понимание пришло к нему с видением, неясное чувство значимости.

–Уивер! Пусть в наши дни тебя считают предвестником несчастий, я рад тебя видеть!

Бан, как всегда, одет был просто и практично, разговаривал соответственно, и с виду оставлял смешанное впечатление: как вроде в Старшего вселилась душа Младшего. Другие считали его простаком, особенно аристократы вроде Эрика. Но не прорицатель. Эта отдающая варварством простота смущала его как родича барона, и коробила как ардена и Верховного прорицателя. Но, будучи простым во внешности и общении, простаком Бантор ЭахТислари не был. Жизнь на островах Осенни была жестокой и часто короткой, она не терпела простаков.

Коротко, лаконично прорицатель обрисовал кузену грозящее ему нашествие.

–Проси помощи у Мара Валендинга, – предложил он, желая поскорее отправиться дальше. Прорицатель уже проклинал свою слабость, заставившую его поддаться на просьбы Мелгера-подростка в Нодере. Он потерял много времени, а сколь многое следовало успеть. Считая дни, он знал, как мало у него в запасе.

Барон был удивлен его предложением.

–Любая помощь в наши дни хороша, – остановил прорицатель возражения кузена. – и даже та, что исходит от завоевателей. Гонцы уже оповестили всю Риммарави, что мы будем сражаться в союзе с завоевателями. Я это видел, я вынужден следовать увиденному.

–Ты же не любишь барона Валендинга, Уивер, – вставил-таки Бан, присев на стул напротив него.

Они были одни в трапезном зале, их голоса, проносясь над столом, звеня эхом в куполе потолка и проникая в самые дальние закоулки помещения, звучали со значением, которое постороннее ухо могло воспринять как историческое. Прорицатель уловил этот оттенок в беседе, как улавливал многое, на первый взгляд незначительное: подергивание уголка рта собеседника, легкий запах в весеннем воздухе, особенно сильно взметнувшийся язык пламени в камине, чесотку в пятке. Не обладая значением сами по себе, эти вещи были пылью в ветре судьбы – а для судьбы и пыль не бывает слишком малой. Они порождали видения, в такие моменты прорицатель понимал, что мир вокруг един и взаимосвязан, как тело человеческое, и кровь бежит по его жилам.

Потеряв слишком много крови, мир может погибнуть. Или из него уйдет что-то очень важное.

–А за что его любить? – прорицатель отвлек себя от опасных видениями мыслей. – Его далекий предок получил замок Риммор с окрестностями, по приказу своего предводителя предав казни Эргана Второго. С тех пор за полвека на Римморском побережье нога ардена ступала лишь раз, и ты не хуже меня знаешь, что это была лапа Серого волка. Нет среди миакрингов другого рода, стоившего арденам столько усилий в попытке очеловечить их – и столько жизней. Нынешний барон есть типичный их представитель. Но ради будущего нашего народа надо смирить гордыню, как мы однажды уже смирили ее.

Барон выдохнул с явным облегчением.

–Хорошо, что ты сказал это, Уивер. Мара Валендинга нет среди живых, корабли его – на дне морском, а замок Риммор осажден нерберийцами. Обороняться я буду своими силами.

Совсем непрост был кузен прорицателя.

Вдвоем они вышли во двор замка. Воины и простые люди, что оказались здесь по своим делам – среди них были и жители городка, приютившегося на берегу под стенами замка, и народ из окрестных рыбацких деревень, и даже некоторые с других островов – приветствовали Верховного прорицателя радостными криками. Слеза скатилась по его щеке, непрошеная и потому искренняя. Здесь был его дом, а кричавшие люди были его семьей, маленьким суровым народцем осеннийских арденов. Многих он не видел с молодости и успел забыть, но они помнили его и любили, и простили бы ему, даже разрыдайся он сейчас в полный голос.

Еще одно место, которое прорицатель не хотел покидать. В Нодере его тело требовало отдыха, здесь того же желала его душа.

Только говорило что-то, что он сюда еще вернется. Видение самого себя сидящим у камина в трапезной зале мелькнуло и исчезло, ему на смену явился хоровод других, напоминая, кем он был на самом деле.

Верховным прорицателем. Слугой и повелителем арденов, всех до единого, безраздельным властелином и рабом до смерти. Правление его было службой, так было и до него, но только сами Верховные прорицатели знали и понимали это. Они должны были знать будущее и готовить к нему свой народ.

Только настроив себя таким образом, накрутив до предела осознание важности своих действий, прорицатель смог покинуть замок Тислари.

В Окбери его ждала еще одна встреча и еще один разговор. На этот раз прорицатель, обычно сам дававший советы, совета искал. В этом городке бревенчатых домиков, редкий из которых имел два этажа, построенном прямо среди многовековых сосен еще при Римморе, да так и оставшимся городом в лесу, над песчаным обрывом на берегу пенистого моря, жила Аэлевит, прорицательница из Круга. Она единственная в Круге, кроме него, видела видения постоянно и могла поведать ему то, чего он не знал сам. Кроме того, Аэлевит была умна и мыслила шире, чем обычно человек в ее возрасте – а ей еще не было и сорока. Молодость, по арденским меркам.

Они встретились тепло, но по-деловому. Аэлевит нравилась прорицателю в том числе и как женщина, хотя была полной противоположностью его жене. Он для нее был слишком стар и слишком женат, и они оба понимали это. И хорошо, так думал он, они вдвоем очень нужны арденам в эти времена, и не могут позволить себе вольности с судьбой в поисках личного счастья. Впрочем, Аэлевит была счастлива и так – бытие членом Круга, и не из последних, тешило ее самолюбие, уважение окберийцев грело ее, а более она пока ни в чем не нуждалась. Чувства же ее к прорицателю проявлялись скорее как чувства дочери – уже взрослой дочери. Если и было в ее душе что-то еще, она ни разу не позволила этому вырваться наружу.

А может, прорицателю всего лишь хотелось, чтобы было что-то еще в душе золотоволосой арденки, жившей в бревенчатом доме на берегу всегда неспокойного моря. Он никогда не стремился узнать, прав ли он, или желания его уже смешались с видениями, и не может он различить, что реально из них, а что нет.