Текст книги "Весенние заморозки (СИ)"

Автор книги: Admin

Соавторы: Александр Хомяков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 71 страниц)

–Я свое мнение высказал. Сколько у нас времени до прихода герцога Эретви?

–Предположительно, завтра он будет ввиду города. Ночью мы его потревожим с реки, чтобы не засиживался особо – все равно нерберийцы уже видели мой флот, прятать его нет смысла.

Я еще раз окинул взглядом равнину. Если не считать зарослей у берега и каких-то перелесков далеко на севере, она была совершенно безлесой. Кое-где виднелись участки распаханной земли и загоны для скота, в остальном же равнина была словно создана для конного войска – никаких препятствий, достаточно места и для разгона, и для маневров. Пехота, даже имея численное превосходство, окажется здесь в проигрышном положении.

И не принимать бой нельзя. Стикрейцы встанут лагерем, и пока они будут решать, что и как им делать, подойдут кассорийцы. Почему-то я был уверен, что наши враги найдут общий язык между собой. Все наши надежды на успех были связаны с возможностью разгромить их по частям, и медлить было нельзя.

–Кажется, я поняла, что надо делать, – произнесла Аэлевит, до этого слушавшая наш разговор с конунгом.

–Что же? – спросил Ригалис.

–Надо еще обдумать, идея-то сырая. Мне потребуется твоя помощь, Ригалис, ты должен понимать в этом больше меня. Жду тебя в ратуше на совете.

–Хорошо, Аэлевит, я приду, – конунг развернулся и ушел, оставив нас одних.

Ее рука поднялась, удерживая меня.

–Позже.

Я не стал спорить. Она спросила, как мы устроились, я рассказал.

–Отлично. Опять покину тебя, сейчас придется озадачить бургомистра и ратманов подготовкой поля боя. Они будут возмущаться, спорить. Подождешь меня на ратушной площади, хорошо?

Мы спустились вниз, к воротам. Поток беженцев не иссякал, в воротах то и дело норовил образоваться затор. В основном то были миакринги, изредка среди них попадались арденские женщины в простых платьях. Воины в воротах и дальше по улице направляли поток крестьян дальше в город.

Свита, сопровождавшая предводительницу арденов, ждала нас у выхода из башни. Ей подвели коня. Поцеловав меня на прощанье, Аэлевит вскочила в седло и умчалась прочь, сопровождаемая посыльными. Проводив ее взглядом, я побрел в сторону центра города, ощущая себя в охватившей кварталы возле западных ворот суматохе совершенно лишним.

День клонился к вечеру, когда Аэлевит наконец вышла из зала собраний скейрской ратуши. Я успел еще раз побывать в казармах, где мой гарнизон успел освоиться и войти в ритм караульной службы. Часть солдат несла стражу на стенах, остальные в меру сил скучали. Здесь не было эйториев, богатых на всякие байки, а арденские лучники в лучших традициях своего народа помалкивали с серьезным и мрачным видом. Я понял наконец, что отличало Аэлевит от ее сородичей и потому заставляло меня думать, что ей не подходит роль предводительницы. Аэлевит была живой. Она улыбалась, она грустила, она плакала и смеялась. Она не была каменной статуей, какими мне казались большинство Старших севера. Она умела жить – и хотела жить. Большинство же арденов, что встречались мне до сих пор, были мрачно торжественны, будто участвовали в какой-то бесконечной церемонии, где каждый знает свою роль и вне этой роли не мыслит своей жизни. Словно проклял их всех кто-то добрый и заботливый.

Предупредив, чтобы до утра меня не ждали (кивок от Гарини и задумчивый взгляд вслед – от Арвариха), я успел побродить по центру города, где уцелело больше всего домов арденской архитектуры. Выпил в кафе, куда меня утром водила Аэлевит, кружку эля, и теперь сидел у фонтана с танцующими статуями.

Если смотреть на них пристально, то статуи, конечно же, стоят неподвижно. Фигуры танцовщиц и актеров вырезаны из незнакомого мне желтоватого камня, который частично пропускает свет. Статуи переливаются под лучами предзакатного солнца и в бликах, отраженных струями воды, но при этом остаются лишь каменными фигурами. Однако стоит отвести взгляд чуть в сторону, и они оживают в танце, медленно двигаясь вокруг фонтана. В этот момент сложно удержаться и не посмотреть на них. Стоит, однако, вновь перевести на них взгляд, как волшебство рассеивается. Замирает танцовщица в прыжке, стоит, склонившись в изящном поклоне, актер в маске, и только блики скользят по каменным рукам, да приплясывают тени под ногами, в нетерпении ожидая, когда зритель отведет глаза в сторону и позволит им продолжить свой хоровод вокруг чаши фонтана. Умом я понимал, что фонтан – арденская работа, сердцем – нет. Это чудо сотворили люди, которые не стеснялись своих эмоций. Были ли ардены такими прежде?

Аэлевит по-прежнему была в кольчуге, кожаных поножах и сером походном плаще. Впрочем, мне это не помешало подхватить ее на руки и поднять. Она рассмеялась, положив руки мне на плечи и откинув голову назад, и ее золотые волосы рассыпались по плечам..

–Мне осталось еще одно дело, – сказала Аэлевит. Улыбка исчезла с ее лица. – неприятное. Подожди меня здесь, я быстро.

Она пересекла площадь, остановившись посреди улицы, которая вела к северным воротам. Некоторое время ничего не происходило, потом я услышал быстрый стук копыт. Кто-то спешил.

Арден, соскочивший с вороного жеребца, был мне незнаком. Широкоплечий, с горделивой осанкой, он был довольно неброско одет даже для Старшего севера. Брони на нем не было, только меч за плечами. Увидев Аэлевит, остановил коня, спрыгнул на мостовую, подбежал к ней, схватил за плечи, встряхнул. Я чуть было не рванулся к ним, но что-то удержало меня, и я остался возле фонтана, ожидая, как будут развиваться события.

Я не расслышал, о чем они говорили. Большую часть времени говорила Аэлевит, ее собеседник стоял, словно статуя, и даже отсюда я мог видеть, как исказилось от горя его лицо. Наконец, слегка коснувшись рукой его плеча, она отступила назад, повернулась и пошла обратно. Арден же так и остался стоять недвижим.

–Что ты ему сказала? – спросил я.

–Сообщила о смерти его жены.

–Он не знал?

–Нет. Ехал за лекарствами или чем-то еще. Она осталась на востоке, в лагере герцога Илдинга.

Аэлевит старалась не смотреть мне в глаза, ей, похоже, было очень сильно не по себе.

–Что теперь с ним будет?

–Не знаю. Знает Галдор – прорицатель, который все это затеял. Мне он сообщил только то, что надо было сказать Эрику. Утром я нашла письмо от Галдора на столике. Не знаю, как оно туда попало...

Я обернулся. Арден, которого Аэлевит назвала Эриком, все так же стоял посреди улицы, словно окаменел.

–Не хотел бы я оказаться на его месте.

Аэлевит усмехнулась горькой усмешкой.

–То ли еще будет с ним, когда он узнает, что с его женой ничего не случилось.

–Ты обманула его?! – поразился я. – Зачем?

Аэлевит приблизилась ко мне, взяла за руку. Мы подошли к фонтану, сели на бортик. У наших ног плясали тени.

–Смотри, – ее рука показала на камни под нашими ногами, где вели свой хоровод тени статуй. Я пригляделся, сначала ничего не понимая.

А потом вдруг заметил, что одна из теней, чуть в стороне от прочих, остается неподвижной. И в том месте, где должна находиться фигура, что ее отбрасывает, нет ничего.

–Ее зовут Эрви, – с грустью сказала Аэлевит. – Она хорошая девочка, но у нее не хватит сил, чтобы удержать Эрика на его пути. Поэтому она будет следовать за ним незримо и неслышимо некоторое время. Им обоим еще придется как следует хлебнуть горя.

–Она невидима? Никогда ни о чем подобном не слышал.

–Магия, – ответила Аэлевит. – настоящая магия, не ярмарочные фокусы.

–Но зачем?

На этот раз Аэлевит молчала долго. Не то подбирала слова, не то искала ответ – не то с этим ответом пыталась смириться.

–Эрик – избранный Лайтой. Как и ты. Подобно твоему пути, путь Эрика не устлан цветами.

–Это же не повод подбрасывать туда колючек!

–Лучше знать, что происходит. Зная часть будущего, мы, прорицатели, можем заполнять недостающие пробелы по нашему выбору. Эрику суждено испытать отчаяние – так пусть же для этого Эрви не придется умереть по-настоящему!

Свет фонарей в городском парке слегка озарял дорожки, но деревья, кусты, заросли камыша – все это погрузилось в темноту. В просветах между деревьями мерцали звезды, изредка слышались соловьиные трели, да устроили настоящий концерт лягушки на берегу пруда.

–Днем тут очень красиво, – сказала Аэлевит.

–Тут и ночью красиво.

Мы прошли мимо пруда, поднялись по лесенке к небольшому водопаду, посмотрели, как бежит по камням вода, рассыпаясь брызгами и поднимаясь маленьким облаком водяной пыли снизу, от поросших мхом валунов.

На Аэлевит было простое платье с вышивкой по краю, с длинными рукавами, расширяющимися к запястьям, и узким узорчатым пояском на бедрах. В Стикре и Кайле дамы побогаче носили наряды схожего фасона, но пахи на рукавах были длиннее, чуть ли не до самой земли. Я тут же представил Аэлевит в платье из темно-вишневого бархата, бывшего в моде при дворе герцога Эретви. Она рассмеялась, когда я сказал ей об этом.

–В наши дни ардены не носят богатых нарядов, – объяснила она.

–Тебе и не надо. Настоящее золото не нуждается в украшениях.

–Ты мне льстишь.

–Я люблю тебя.

Она замерла, услышав эти слова. Я тоже остановился, еле удержавшись на ногах – когда понял, что сказал. А ведь и в самом деле люблю.

–А я любила тебя всю жизнь, – тихо ответила она. – с самого детства.

Вокруг нас возился, устраиваясь на ночлег, старый парк, а мы стояли, обнявшись, как воплощение самой вечности. В голове у меня теснились всякие глупости, просясь на уста и замирая, едва я пытался подобрать слова. Время то останавливалось, то обращалось вскачь, и я чувствовал себя так, словно перебрал стикрейского бренди и потерял всякое представление о происходящем вокруг. Мы то куда-то шли по освещенным редкими фонарями дорожкам, то сидели на скамейке, то целовались в ажурной деревянной беседке. Впоследствии я не смог бы восстановить наш путь, да это было и не нужно. В памяти остался румянец на ее щеках, который не могла спрятать и ночная темень, ее глаза, в которых отражались фонари, ее густые ресницы, едва различимый шрам на левой скуле, вьющиеся пряди волос, постоянно норовившие упасть на лицо.

Тень былого Мальтори взирала на меня из дальнего уголка моего сознания с ироничной усмешкой, но благоразумно помалкивала.

–Мне было лет десять, когда я впервые увидела во сне мальчика с каштановыми волосами, в тунике до колен и босыми ногами. Он жил в большом доме на берегу моря, с небольшой террасой, увитой виноградом, с которой хорошо видно море внизу.

Я вздрогнул. Ее слова о том, что она любила меня с детства, сначала показались мне метафорой. Я забыл, что Аэлевит открыто грядущее.

–Он снился мне раз в месяц, иногда чаще. Он взрослел, посещал гимнасий, дрался с соседскими мальчишками, часто бегал на агору, где проходили заседания городского суда, а иногда – к казармам, где тренировались на палестре наемники из городской стражи. Отец бранил его, когда заставал возле казарм, и мне было его жалко. А когда он с приятелями в первый раз пошел к гетерам, я потом плакала всю ночь.

Я не решался перебивать ее, но рассказ Аэлевит меня ужасал. Это было невероятно, это было невозможно для мировосприятия Младшего – и все же это была история моей жизни.

–Я не рассказывала родителям о тех моих снах, в которых присутствовал ты. У меня было много других видений, и мне еще не исполнилось семнадцати, когда меня приняли в Круг прорицателей. Потом сны о тебе стали реже, но все же время от времени среди всех видений прошлого и будущего являлся ты. Я искала тебя везде. Я стояла у трапов нерберийских кораблей, заходивших в Окбери, встречая сходивших на берег чужеземцев. Я часто приезжала в Скейр и бродила по его улицам, высматривая тебя в толпе. В свете звезд ночью, в пламени огня в печи долгими зимними вечерами, в строках романов и в каждом мужчине, побывавшем в моей постели, я пыталась найти тебя – а тебя все не было.

Я вспомнил, как Аэлевит лишилась чувств, увидев меня в трактире в первый раз, и поверил всему, что она рассказала, сразу и окончательно. И то, во что я поверил, было страшнее всего, что я слышал в этой жизни.

–Ты уже нашла меня, – я чувствовал, как в ее голосе звенит с трудом сдерживаемое напряжение. Может, мне стоило дать ей выговориться, разрыдаться и отпустить на волю все накопившиеся в ней чувства. Прежний Мальтори, оставшийся в моих и ее воспоминаниях, так бы и сделал, мудро рассудив, что от него не убудет от женской истерики.

Но я, нынешний Мальтори, не мог позволить ей страдать.

–Ты уже нашла меня, Аэлевит. Успокойся, все уже позади.

Она разрыдалась у меня на груди, я сжал ее в объятьях, пытаясь себе представить весь ужас ее жизни, в которой любимый человек является только во снах – и не мог. Какой там столбик, что вы говорите? Столбик против пережитого Аэлевит – ерунда.

–Мы не одни, – в какой-то момент сказал я. Она кивнула, отстраняясь и вытирая рукавом слезы.

Человек, что прятался в тени деревьев чуть дальше по дорожке, понял, что его заметили, и приблизился. Я узнал того ардена, которого видел не так давно на ратушной площади – Эрика.

Он начал что-то говорить на Старшей речи, Аэлевит прервала его:

–Говори на миакоранском, Эрик.

Он едва заметно сморщился, но кивнул.

–Тебе надо быть осторожной, Аэлевит. Ты же помнишь суд трона полтора года назад, ты была там.

Она гордо вскинула голову, глядя на Эрика.

–Ты собрался осудить меня, князь Эриох?

Эрик вскинулся, как от пощечины.

–Нет, Аэлевит. Я хочу лишь защитить тебя.

–Как, Эрик? – она засмеялась, и смех ее отдавал горечью полыни. – Как ты собираешься это сделать?

–Защитить? – вмешался я. – От чего?

Эрик посмотрел на меня пронзительным взглядом, в котором я не сумел различить никаких чувств. Так часто смотрел покойный старик Вальд, но в его прищуре все же порой мелькала усмешка. Взгляд Эрика был тяжелым, как топор палача.

–Наш народ не мешает кровь с Младшими. Наказание за это – смерть.

Я поморщился. Звучало дико, но от Старших можно было ожидать еще и не такого.

–Я помогу вам, – продолжал Эрик. – Аэлевит принесет мне присягу вассала, и любые обвинения, которые ей могут попытаться предъявить, я смогу взять на себя, как сеньор.

Он был в отчаянии, этот серьезный арден, и готов был идти на любые глупости. Сегодня горе держало его слишком цепко, чтобы ему хотелось жить. Эрик искал подходящего удара от судьбы, и сейчас ему казалось, что он его нашел.

Пройдет несколько дней, и ему станет легче. Время лечит все. Если, конечно, несущая свет богиня, в недобрый час обратившая на него свой взор, не придумала для Эрика иных пакостей.

Рассуждая так, я старался не думать о том, что уготовила та же самая богиня для меня. В одном сегодняшний Мальтори был единодушен с Мальтори прежним – жить надо сегодняшним днем. Завтра может быть поздно.

–Эрик, я не могу принести тебе присягу вассала, – наконец ответила застывшему в ожидании ардену Аэлевит. – Но не беспокойся за меня. Никто меня не осудит.

–Ты видела?

–Нет, но знаю. Круга нет больше. Те из прорицателей Круга, кто уцелеет этой весной, никогда не соберутся за столом в замке Скассл, чтобы, глядя в хрустальный шар, вершить судьбы арденов. Не будет больше и Верховных прорицателей.

–Есть суд трона, – возразил Эрик.

–Есть, – согласилась Аэлевит. – Есть еще маленький сын Рагона ЭахНодера, есть сын Бантора ЭахТислари, есть ты. Но не в вашей власти судить меня.

–Потому что ты – прорицательница Круга?

–Нет, – ответила она. – Потому что я – Аэлевит ЭахРиммор.

Глаза Эрика округлились.

–Но как же... мне же говорили, что я – последний в роду...

–Эрик, тебе никто не говорил, что ты станешь последним потомком Ровенда Великого. Тебе говорили, что ты узнаешь, что стал его последним потомком. И его наследником. А это не одно и то же, согласись.

Эрик колебался лишь мгновенье. Опустившись перед Аэлевит на одно колено, он быстро проговорил что-то на языке арденов. И она, возложив обе руки на голову Эрика, ответила ему так же кратко. Он поднялся, выпрямился, ударил себя кулаком в грудь и ушел.

–Я не понял последней сцены, – нарушил я затянувшееся после ухода Эрика молчание.

–Это вассальная присяга. Эрик – законный наследник императоров Ровендии. Он присягнул мне и тем самым отдал все права на верховную власть, если она когда-нибудь будет восстановлена у нашего народа.

–Так ты что, происходишь от всех этих древних императоров и герцогов?

–Нет, что ты, – ее явно развеселило мое предположение. – Мой род правил в Эггоре после того, как старшая ветвь ЭахРимморов села на престол Ровендии. То есть, конечно, среди моих очень дальних предков есть и императоры, но за последние шесть веков самым выдающимся человеком в нашей семье был библиотекарь. При этом – да, по происхождению я выше Эрика, вот только у арденов женщины не правят. Точнее, не правили до сих пор.

Я почесал в затылке.

–При случае обязательно куплю шляпу.

–Зачем тебе шляпа?

–Буду снимать всякий раз при виде вашей светлости.

–Ах ты!... – она накинулась на меня в притворном гневе, но сияющее улыбкой лицо выдавало ее с головой. Подхватив Аэлевит на руки, я закружил ее. Появление Эрика оставило после себя тягостное чувство обреченности. Я хотел, чтобы оно исчезло. Аэлевит хотела того же. И у нас все получилось.

–Рав, а как случилось, что ты полукровка?

Тирвали взвалил на себя интендантские обязанности, и на мальчишку у него времени не находилось. Взрослые же воины скучали за костями или за элем, и на Рава внимания вовсе не обращали. Я застал его сидящим на стуле в углу большой трапезной на первом этаже казармы, откуда он волком поглядывал в сторону таких же молчаливых арденов.

–Не знаю я, – буркнул он. – Мать и отец любили друг друга. Потом моего отца убили ардены.

–Суд трона? – наугад бросил я. Он поднял на меня глаза, в которых промелькнуло удивление.

–Тебе-то откуда знать?

Я не ответил, погрузившись в свои мысли. Расставшись утром с Аэлевит в полюбившемся ей кафе, я смог наконец разобраться в пережитом вчера. Сегодня слова Эрика меня встревожили куда больше, чем накануне. Стоило его разыскать и расспросить подробнее. Уверенности Аэлевит в ее неподвластности суду сородичей я не разделял – отчасти потому, что непостижимая логика арденов вызывала у меня опасения, но в большей части из-за того, чему я был свидетелем под стенами замка Риммор. Ардены достигли своей цели, обратив против нерберийцев их же оружие – фанатизм. Готовность идти на смерть ради призрачной цели, которая не укладывается в обычные человеческие ценности. Готовность умереть по слову прорицателя, который узрел что-то там в будущем и убежден, что знает верный путь. А знает ли?

Арденам было, за что умирать – с этим я был готов согласиться. Старший народ зажали в угол, обложив со всех сторон, и они шли на смерть, сражаясь за своих родных и близких, за свои дома, за счастье своих детей. Сегодня. А вчера? Этот народ похоронил себя заживо не год и не два назад. Три сотни лет прослужили они завоевателям – а ведь могли с легкостью скинуть это ярмо. Вчера ночью, по пути в ратушу, Аэлевит рассказала мне о пророчестве Дегарта Эах... никогда не смогу выговорить большую часть арденских имен. Пророчество Дегарта остановило партизанскую войну, которую вел ее дальний родич по прозвищу Серый волк. Этого самого волка миакринги до сих пор боялись, хотя его уже не было в живых. После пророчества же ардены склонили свои белокурые головы и пошли в услужение к варварам, которых перед тем чуть не заставили собственной тени бояться. И служили им исправно три века, ожидая чего-то. Чего ожидали? А никто не знает. Прорицателям виднее.

Даже после того, как я отрекся от своих сородичей, какими я видел их от позорного столба, поставить себя рядом с арденами я не мог. Мне было за что сражаться – люди, что шли сейчас к Скейру с оружием в руках, осудили меня на смерть. Мне было за что биться и после того, как будут побеждены нерберийцы – здесь была моя любовь, ради которой я не колеблясь предал бы всех, кто мне сколько-нибудь дорог. Ардены, казалось бы, дрались за то же самое. Но только они готовы были за то же самое и умереть, все вместе – если скажет прорицатель. Если скажет Аэлевит.

Пожалуй, им всем в этот раз крупно повезло. Аэлевит не отправит свой народ ни в очередное рабство, ни на смерть.

Сегодня мне предстояло провести день без нее – накануне битвы она своим временем не распоряжалась. Я решил остаться в казарме с солдатами, разобраться наконец с помощью Тирвали в состоянии нашего бродячего гарнизона, да и вообще продемонстрировать воинам, что их комендант покамест не совсем затерялся в облаках. После того, как Арварих, встретив меня утром у входа в казарму, аккуратно снял с моего плаща пару длинных золотых волос и только после этого позволил войти внутрь, я понятия не имел, что солдаты болтали про мои еженощные отлучки. Впрочем, что бы не болтали – мне без разницы.

Среди отряда бродили всякие слухи о предстоящей битве. Кто-то из солдат слышал, что баарисская пехота встала лагерем в прямой видимости от города, другой рассказывал, что с юга уже подошли стикрейцы. Свободные от стражи воины выбирались в город, и если встречавшиеся им ардены не отличались многословием, то эйтории, напротив, за словом в карман не лезли. Единственное что далеко не все из бродячего народа владели даже и южным миакоранским наречьем, иногда приходилось объясняться с ними сразу на всех известных языках, чтобы выяснить хоть что-то. Рыцари, с которыми мы делили трактир на Торговой набережной, были куда более образованным народом в части, касавшейся языков, чем обычные бродяги.

После полудня появился сапожник, выложил передо мной пару высоких сапог на шнуровке из мягкой серой кожи и пожелал, чтобы я их немедленно примерил – мало ли, вдруг жмут. Я влез в обновку, затянул шнурки, встал, прошелся. Мои беспалые ступни погрузились во что-то мягкое, а упор пришелся на подошву и верхнюю часть стопы.

–Поднимись на цыпочки, – сказал мне сапожник. Я, вдохновленный удобством сапог, попробовал выполнить требуемое – получилось! Подошва прогнулась, обручи в носках сапог приняли на себя вес моего тела, переданный жесткими вставками внутри обуви, которые я чувствовал, но не мог понять, каким образом они способны выдержать такие нагрузки.

–Маг и волшебник, – сказал я сапожнику. Он в ответ склонил голову и удалился.

Гарини предложил мне сплясать, я отказался. Тем не менее, к новым сапогам следовало привыкать, да и в бумагах Тирвали царил полный порядок и благополучие, и я предложил вместо танцев устроить тренировочный турнир.

В замке Риммор мы использовали в таких случаях секиры из дуба. Получить такой штукой в лоб было не слишком-то приятно, но до такого доходило редко – шлемы на тренировочный бой надевались боевые и защищали от удара деревяшкой неплохо. Но здесь такого снаряжения не было, пришлось придумывать замену. В итоге стараниями двух изобретательных нерберийцев в нашем распоряжении оказались несколько напоминавших деревянные молотки штуковин, по весу и размеру приближавшихся к боевым секирам, и несколько подобий тренировочных мечей. Расчистив место посреди трапезной, солдаты очертили на полу круг. Жребий решили не бросать, вместо этого остановившись на турнире 'на выбывание'.

Некоторое время я смотрел за тем, как мои бойцы увлеченно дубасят друг дружку деревяшками. Четыре поединка подряд в круге продержался внушительной комплекции регадец, для которого склепали что-то наподобие того широкого меча, какие использовала в замке Риммор сотня Кухута Пухандера. Потом против регадца вышел Арварих с деревянным мечом покороче и треугольным щитом. Некоторое время он лишь блокировал удары темнокожего воина, стараясь держать дистанцию, и среди зрителей слышались смешки. Затем регадец где-то допустил ошибку, и Арварих тут же кинулся вперед с прытью, которой я от него не ожидал. Меч дружинника взвился в воздух, короткий рубящий удар пришелся на плечо регадца – тот ничего не успел сделать и поднял руки, признавая поражение.

Следующий противник тоже не справился с Арварихом – миакринг оказался хитер и внимателен, и бил только наверняка.

Я заметил, что даже ардены подтянулись к нам, наблюдая за поединками. Пора было развлечь публику как следует, однако прежде, чем я успел протолкаться вперед, из толпы солдат выбралась короткая фигурка с деревянной палкой.

–Я не буду с тобой драться, – отмахнулся от Рава Арварих. – Маловат ты еще.

–Завоеватель, ты трусишь! – заявил мальчишка, вызвав у зрителей взрыв хохота. Арварих побагровел, но сдержался. Поклонившись Раву, он взял наизготовку меч и закрылся щитом, ожидая, что будет делать наглый сопляк.

Сопляк, перехватив свою палку обеими руками, двинулся по кругу, мягко переступая босыми ногами по каменному полу. Глаза Арвариха следили за ним из-под нахмуренных бровей, но он лишь поворачивался, не пытаясь что-либо предпринимать.

В какой-то момент Рав оказался от Арвариха слишком близко, и тот, не мешкая, бросился вперед, раскрываясь и занеся меч для удара. Однако то ли миакринг переосторожничал, опасаясь повредить Рава, то ли малец оказался чрезмерно вертким для дружинника. Отскочив в сторону, он молниеносно метнулся за спину Арвариха и прежде, чем тот успел обернуться, прыгнул вперед и ткнул его своей палкой в спину. Арварих не удержал равновесия и растянулся на полу. Столпившиеся вокруг воины шумно приветствовали победу мальчугана.

Надо отдать должное ворчливому дружиннику – он сохранил самообладание и сейчас. Поклонившись своему малолетнему противнику, он покинул круг и, заметив, что я машу ему рукой, подошел. Я видел, что у него готов повалить пар из ушей.

–Экий прыткий щенок, – возмущенно выдохнул он. – Задницу бы ему надрать.

–Сейчас я выйду против этого нахала, – сказал я Арвариху. – и пусть он меня поколотит. Уважение к военному вождю превыше всего, не так ли? Я калека, и его победу не сочтут честной. А о твоем поражении забудут.

Дружинник серьезно посмотрел на меня.

–Никто не считает тебя калекой, комендант. Никто из наших.

Рав тем временем высоким мальчишеским голосом выяснял, кто осмелится бросить ему вызов. Солдаты отшучивались, но после случившегося с Арварихом желающих почему-то не находилось. Я обратил внимание, что ардены стараются не смотреть на Рава, как вроде само его присутствие их стесняло. Точно так же вели себя ардены на улице, когда я поймал мальчишку на попытке обчистить мой кошелек. Неужели все они знают, кто он? Не может того быть, и все же – видно, что знают. Знают и смущаются тем, что малолетний полукровка вообще есть на свете. Что за народ – с ума сойти можно.

Шум в дверях привлек мое внимание. Воины расступились, пропуская Аэлевит и следовавшего за ним Эрика. Она подошла ко мне, обняла и прильнула к моим губам, совершенно не стесняясь окружавших нас солдат. Мои бойцы приветствовали это событие громкими восторженными криками.

–Всё! – выдохнула она мне на ухо. – Я сделала всё, что смогла. Если конунг Ригалис сможет сделать больше, я удивлюсь. Он остался следить за подготовкой к завтрашнему бою. Завтра мне придется встать до рассвета, но весь остаток времени – наш с тобой.

Я встретился взглядом с Эриком, терпеливо ожидавшим свою госпожу в стороне. Он выдержал мой взгляд. Интересно, сказал ли ему кто-нибудь, что он тоже избран Лайтой для спасения этого сошедшего с ума мира? Я смотрел на него и не понимал, чем мы с ним такие особенные, что именно на нас пал выбор богини. Вокруг ведь множество других людей, и кто-то наверняка многократно несчастнее Эрика, а кто-то, возможно, счастливее меня, и есть люди опытнее, с большим грузом переживаний, да и вообще – лучше нас с ним. Но тем не менее – вот стоят двое, о которых Аэлевит сказала, что они избраны, и я не вижу оснований ей не верить.

Аэлевит повернулась к Эрику.

–Утром встретишь меня на ратушной площади, – в интонации ее голоса был приказ.

Он кивнул, повернулся, чтобы уйти.

–Ты! – палец Рава указывал на Эрика. Лицо мальчика перекосило от ненависти. – Я тебя вспомнил! Ты убил моего отца!

Эрик замер. Я не видел его лица, но все разговоры вокруг стихли. Даже арденские лучники не отрываясь смотрели на Эрика, ожидая, как будут разворачиваться события.

–Пойдем отсюда, – Аэлевит потянула меня за руку в обход круга, где стояли друг против друга мальчик и воин. – Не стоит становиться на пути судьбы Эрика, даже если твоя судьба не менее значима. Они разберутся между собой, к добру или не к добру.

Мы вышли на улицу, и я обнаружил, что уже вечер. День пролетел незаметно.

–Ты так сильно веришь в то, что и я, и Эрик избраны для каких-то великих свершений?

Она вздохнула и отвернулась.

–Если бы я могла верить, любовь моя. Если бы я только могла верить... но нет. Все, что я, Аэлевит из Окбери, могу – знать или не знать. И я, как ни жаль, знаю.

Ее волосы разметались по подушке. Дыхание было ровным, Аэлевит спала. Ко мне же сон не шел – на душе было тревожно.

Тревогу эту не смогла погасить даже ее безумная страсть. Она словно чувствовала, что меня что-то гложет, и всеми силами пыталась заставить меня забыть обо всем. А может, не только меня. Она была ненасытна, жара ее любви хватило бы, чтобы выгорели дотла все мысли и все воспоминания – и в какие-то моменты я забывал, что в мире существует что-то кроме ее тела, ее горячего дыхания, ее впившихся в мои плечи ногтей, ее жадных губ, ищущих любви. Я тонул и проваливался куда-то, распадался на части и растворялся, теряя в охватившем нас безумии самого себя, но где-то на руинах того, что когда-то было мной, шевелился в своей норке беспокойный червячок смутной тревоги, не позволявший мне расслабиться до конца.

Слушая, как шипят дрова в камине, я тщетно пытался откопать этого червя, чтобы допросить с пристрастием. Тревога за Аэлевит, которой завтра предстоял бой, во мне тоже была – но что-то мне подсказывало, что с ней ничего не случится. Нет, тут явно было что-то иное. Я впервые в своей жизни пожалел, что у меня нет дара предвидения. Раньше мне всегда хватало сегодняшнего дня. Сейчас его вдруг оказалось мало.

Мой взгляд бесцельно бродил по стенам и потолку, останавливаясь на завитках старинной лепки и пытаясь найти в их переплетении ответ на вопрос, которого я и сформулировать-то толком не мог. Предчувствие? Чушь, у Младших не бывает дара предвидения. Корни тревоги надо искать в настоящем. Какое-то событие, на которое я не обратил внимания, слова, смысл которых я не понял до конца. Или не захотел понять. Или не был готов их понять. Или... или смысл этих слов был в тот момент для меня совершенно иным.

Взгляд мой остановился на картине, прикрытой куском материи. Я осторожно убрал руку Аэлевит, выбрался из-под одеяла. На цыпочках подошел к картине и снял завесу. Моим глазам предстала призрачная фигура, сидящая на черном камне над морем и вглядывающаяся вдаль. Из рук призрака сыпались исписанные листки бумаги. Письмена были неразборчивы, но не они привлекли мое внимание. Я смотрел на призрака, пытаясь понять, что мне кажется в нем таким знакомым. А потом меня вдруг осенило.