Текст книги "Весенние заморозки (СИ)"

Автор книги: Admin

Соавторы: Александр Хомяков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 71 страниц)

–Мы... – он запнулся, почувствовав на себе взгляды всех собравшихся. – Если мы противостоим не просто людям, но ведущему их богу, нам надо совсем иначе вести эту войну. У меня есть идея, как мы можем противодействовать Элбису и победить.

Он излагал долго и местами путано. Мысль, которая посетила его впервые на руинах Кайгиста, еще не успела выкристаллизоваться окончательно, обрести форму и завершенность. Да прорицатель и не чувствовал себя вправе додумывать ее самому. Он уже знал, что ему это и не придется делать самостоятельно. Воплощение идеи требовало личного участия почти всех прорицателей Круга, всем им будет грозить опасность смерти – причем смерти, скорее всего, не из легких. Если они добьются успеха, испытания будут ждать их на каждом шагу, каждый день и каждый миг. Каждый из них будет один. Никто не придет ему на помощь.

И многим суждено умереть.

–Он же все знает, Уивер, – недовольно сказала Аэлевит. Она все еще злилась на прорицателя за его несвоевременное колдовство. – Элбис – бог речи, считается, что ничто сказанное не минует его ушей. На что ты рассчитываешь?

–На то, что ему совершенно нет времени слушать весь треп, который издает людское племя по всему миру. Боги не всемогущи, Аэлевит, просто очень сильны.

–Лично я, – прогудел старый, как мир, Марген ЭахДариг из замка Хигорт в Сатлонде. – согласен с Аэлевит и хочу обратить ваше внимание на тот факт, что мы собираемся сражаться с Элбисом на том поле боя, где ему нет равных. Неужели, Уивер ЭахТислари, ты рассчитываешь переубедить тех, кого перед этим убеждал бог изреченного слова?

Марген ЭахДариг был старейшим из прорицателей Круга. В свои триста с небольшим он, как многие из Старших, сохранял ясность ума, и если не так быстро уже воспринимал новые идеи, то это с лихвой компенсировалось его трехвековым опытом. Огромный, как медведь, прорицатель из лесного замка внушал уважение одним своим видом и глубоким, сильным голосом.

–Нет. Не рассчитываю. Но согласись, ЭахДариг, что сказанное легко забывается. Элбис вряд ли напутствует Младших каждый день – он ведь добился, чтобы они отправились воевать, и этого ему должно быть достаточно. Кроме того, не думаешь же ты, что наши слова будут противоречить сказанному богом? Младшие не настолько глупы, поверь.

Он встал, собираясь зажечь свечи, и в глазах его потемнело. Он ухватился за Эриака ЭахТиха, чтобы не упасть, и тощий веггарский прорицатель с трудом удержал Уивера ЭахТислари.

–Что с тобой, Уивер? – Аэлевит уже была рядом, проверяла пульс и совершенно забыла о том, что только что еще злилась на прорицателя. Длинные пряди мокрых волос коснулись на миг его лица, и это неожиданно привело его в чувство.

–Уже нормально, Аэлевит. – он наклонился над столом, уставившись в узор жилок и пытаясь поймать внутреннее равновесие. – Магия. Это все магия. Я сегодня немного перестарался, пока перемещал вас всех сюда. Зажгите кто-нибудь свечи.

Принудительное перемещение без участия заклинателя скаранита – куда более быстрый способ магического путешествия, чем тот, которым прорицатель пользовался обычно. Но и внутренних сил от заклинателя требует значительно больше.

Эрд из Скейра быстро поднялся, подхватил своей огромной рукой лучину на полке у камина, провел над огнем. Лучина вспыхнула, подмастерье ювелира прошел по всему залу, зажигая восковые свечи. Свет обычного пламени казался непривычным здесь, где уже многие годы Круг собирался при бордовом огне скаранита Верховного прорицателя.

В голове Уивера ЭахТислари наконец стало проясняться. Он осторожно выпрямился. Глаза его по-прежнему смотрели в никуда.

–Я сказал, вы слышали. Для того, чтобы осмыслить сказанное мной, требуется время. Идите и думайте. Вечером соберемся вновь.

Сопровождаемый Аэлевит, он спустился на первый этаж. В дверях башни он расстался с прорицательницей.

–Найди Эрви на третьем этаже, Аэлевит, – сказал прорицатель, глядя, как она зябко кутается в плащ. – Она подберет тебе платье.

–Я хочу обратно в ванну, – проворчала Аэлевит, но в ее взгляде на него было одно лишь беспокойство за него. Уходя к берегу океана, он чувствовал, как она провожает его встревоженным взглядом.

Он спустился тропинкой на уступ, где теперь было на одну сосну меньше. Прорицатель знал, чьих это рук дело. Прошел мимо, спустился на каменистый пляж, где шуршали о гальку волны.

Филласт уже был здесь. Нельзя сказать, чтобы прорицатель был этому не рад.

–Это ты и называешь 'пофантазировать'?

–А ты откуда знаешь? – попробовал возмутиться прорицатель. – Подслушивал?

–Я записал это в летопись, Уивер.

Прорицатель опустился на камень возле самой воды. Камень был холодный и жесткий.

Волны накатывались на берег, отступали и возвращались опять. Колыхали гальку у берега, катали туда-сюда. Шум волн успокаивал, навевал сон, покой.

Нет. Спать нельзя. Ему некогда быть стариком.

–У меня появилась надежда, Филласт. Я не хочу ее терять.

Филласт за все время разговора так и не пошевелился.

–Больше не пользуйся сегодня скаранитом, Уивер, – сказал Прежний. Голос его был ровным, бесцветным, и только тот, кто всю жизнь общался с этим эльфом, мог уловить в этой фразе одновременно и просьбу, и предостережение.

–Да знаю, знаю, – буркнул прорицатель. Ему не нравилось, что все вокруг сначала заботятся о его здоровье, а потом уже слушают, что он им говорит. Невыносимое проклятье старости.

Аэлевит ждала его в трапезном зале, по-прежнему мокрая и в плаще.

–Эрви уже отправилась в путь, – сообщила она прорицателю.

–Куда? – не понял он. Голова его была занята другими мыслями.

–Следом за своей судьбой.

Рука его сама потянулась к скараниту.

Перемещение было долгим, тяжелым. Он еще стоял в трапезной зале, еще чувствовал напряженную тишину, взгляды Аэлевит и повара, а чувства его уже летели над лесом Эггора в поисках Эрика. Внешность, какая она была в памяти прорицателя, никак не откликалась на зов скаранита; такое бывало, когда искомый, к примеру, пару дней не брился. В таких случаях требовались дополнительные усилия, лучше всего получалось перемещение в знакомое место, а не к человеку. Но прорицатель понятия не имел, где находится Эрик.

Он чувствовал, что тело его уже не принадлежит тому месту, где он стоял. Он уже перемещался, был в пути, но еще не видел, куда лежит его путь. Какими опасностями были чреваты такие путешествия без цели, ему рассказывал Филласт. Прорицатель уже готов был представить себе любое знакомое место и отправиться туда, когда сквозь покров леса его чувства услышали отклик. Судьба Эрика отозвалась на его зов, он слышал и видел ее, и устремился навстречу.

Здесь было очень холодно. Магия замка Скассл порой оказывала дурную услугу своим обитателям, привыкшим к вечному апрелю. Отправляясь в очередное путешествие, прорицатель редко задумывался о том, какое сейчас время года и что следует на себя надеть. Оттого часто мерз, иногда жарился под ярким летним солнцем или мок под дождем.

В Эггоре выпал снег. Для настоящего конца апреля такая погода была совсем непривычной.

Он стоял на покрытой снегом тропе, где уже успели лечь следы местных жителей. Вспоминая свое перемещение, он вспомнил и местность, где оказался: южнее замка Скассл, на пути к южным хребтам Эггора. Эрика нигде не было видно, но прорицатель безошибочно чувствовал его близкое присутствие.

Пройдя несколько шагов по тропе, он подошел к краю оврага. На дне журчал ручей, переливался водопадом в чашу в камне, и вода в этой чаше была темно-зеленой. Камень определенно был обработан, природа не могла бы сама достичь совершенной формы эллипса, ровных краев, не сумела бы выровнять столь изящно струи падающей воды. Прорицатель понял, что не знает, кому и когда могло прийти в голову создать такого рода произведение искусства.

Над ручьем было перекинуто бревно, стесанное на верхнюю треть толщины и снабженное веревками-перилами для удобства ходьбы. Он ступил на мостик, дошел до середины.

Эрик был где-то близко, очень близко. Прорицатель чувствовал, как его начинает колотить, как ломятся в сознание непрошеные видения.

–Эриох, ты выбрал странный путь, – он надеялся, что Эрик его услышит. – Не рассчитывай, что ты выйдешь из гор, где обитают боги, прежним собой.

Он понятия не имел, откуда приходили слова. Таков дар прорицания: слова рождаются сами, без помощи разума, облекают в доступную форму смутные ощущения или яркие видения, которые иначе оставались бы достоянием единственно прорицателя. Оттого все видящие умели говорить – облекать в слова то, что внутри, и лучше других людей владели речью, этим даром Элбиса сотворенным существам.

–Не пытайся свернуть, уже поздно что-то менять. Ты пройдешь этот путь, Эриох. Оставляю тебя наедине с твоей судьбой и ухожу.

Оказавшись в замке Скассл, он едва успел схватиться за стену, чтобы не упасть. Это были, к счастью, его личные апартаменты, и он оказался избавлен от чужой помощи и сочувствия, от тревоги и заботы, от попыток его задержать. Прорицатель чувствовал себя очень плохо, опять сбоило сердце и заходились кашлем легкие. Но одновременно он ощущал внутренний подъем, необходимость действовать, необходимость спешить. Пришла уверенность в том, что его замысел сработает. Сами собой достраивались детали, но он уже не переживал, что берет на себя роль, предназначенную им остальным прорицателям. Ведь это они достроили эти детали – точнее, вот-вот достроят. Осталось убедить из это сделать, но он уже был уверен, что убедит. И чем крепче была его уверенность, тем четче перед глазами становилась картина убеждения, все еще оставаясь фантазией, но уже прорываясь в реальность.

Пришли видения, следуя по пятам за его мыслями. Он еще только успевал подумать о чем-то, а представлять себе это уже не было необходимости – грядущее проявлялось само, ярче любого воображения. Это был чистой воды акт творенья судьбы, действие свободной воли, сила смертного, способная повергать богов.

Он сбежал по лестнице вниз, надеясь, что не все прорицатели успели разойтись.

Да, не меньше половины из них были здесь, за круглым столом. Между ними шла оживленная дискуссия, прорицатели делились новостями и обсуждали план Уивера ЭахТислари. Он влетел в зал, открыл рот, собираясь требовать их внимания... и тут услышал, о чем они говорят.

Они говорили о том, о чем он недавно или только что думал. О том, что он видел. О том, чего не могли знать. Впрочем, они тоже были прорицателями. У каждого из них был свой дар, о чем Уивер ЭахТислари постоянно норовил забыть. У них была хрустальная сфера, был свет свечей и было время. Они могли видеть по крайней мере часть того, что видел он.

Да, он был лучшим. Он знал больше, чем все они, вместе взятые. Но в его плане эти люди потеряли бы как исполнители всякую ценность, не будь они прорицателями, видящими будущее.

Он понял и то, чего не хватало его замыслу. Пожалуй, самое важное.

–Собирайте всех. – велел он. – Я расскажу вам, что будет.

Двое из прорицателей помоложе – Эалит и Мирниэх, – покинули зал, чтобы найти и привести недостающих. Остальные вместе с Уивером ЭахТислари остались ждать.

Он сел, но не к столу, а в кресло у камина. Прорицатель только теперь понял, как сильно он замерз в заснеженном лесу. Тепло вползло под его одежду, растирая кожу, пробуждая жизнь в мышцах и костях, и боль, неизменную спутницу жизни. Ему стало очень больно, хотелось закричать, но не было сил. Он замер в кресле и ждал, пока боль его отпустит.

Прорицатель почувствовал, как к его ногам что-то прикоснулось. Это было похоже на шершавый язычок щенка, прибежавшего вылизать хозяину ноги, и одновременно на целительную мазь, накладываемую на раны. Он наклонился вперед и ничего не увидел, и тогда вспомнил, как ощущал такое же холодное влажное прикосновение в день, когда было произнесено пророчество о пятерых. Тогда он чуть не умер, и Филласт прибег к сильной магии, чтобы спасти прорицателя. Сейчас Прежний делал то же самое.

'Нет, – мысленно попросил он. – не сейчас. Позже, Филласт'.

Постепенно подходили остальные. Пришел ЭахТих, в своей одежде не то воина, не то бродяги, с уверенным взглядом и веселой сумасшедшинкой в глазах, один из которых пересекал шрам. Подошел Эрд, пряча в большом кулаке что-то, от чего чуть позже украдкой откусил кусочек, быстро прожевал и съел. Последней явилась Аэлевит, в миакоранском платье и с полотенцем, которым на ходу вытирала волосы.

Такими они прорицателю нравились больше всего. Свободными. Не закомплексованными, не пытающимися что-то из себя корчить. Уверенными в себе. Настоящими Старшими, а не нудными нытиками, как Эрик... или как сам Уивер ЭахТислари. Впрочем, в этот день и он, и Эрик нашли в себе силы пойти наперекор судьбе.

Он встал, чтобы говорить, и собрал в кулак всю свою волю, чтобы не упасть. Он уже не задумывался над странностью происходящего, не разделял видения и реальность, видения и магию, свои слова и ответы прорицателей, сказанное вслух и мысли.

Его взгляд остановился на хрустальной сфере, но он не позволил ей втянуть себя целиком в мир пророчеств, остановил впервые в жизни то, что считалось неподвластным воле прорицателя. Остановил той властью, которую давала ему уверенность в собственных силах, в правильности выбора пути. Ему не требовалось подтверждение. Он говорил.

А прорицатели слушали. Их подхватил тот же порыв, та целеустремленность, что владела Верховным прорицателем, они стали частью замысла и, следуя определенными для них путями, исчезали один за другим, ведомые волей прорицателя и магией скаранита. Уходили творить судьбу либо следовать ей, но теперь прорицатель не видел разницы между первым и вторым. Он чувствовал, что их действия неподвластны разумному объяснению, но одновременно знал, что они верны.

Сколько это продолжалось, никто не ведал. Никто не считал летящих в ветре времени мгновений. Когда все кончилось, был вечер. Были сгоревшие свечи и потускневшая без их света хрустальная сфера. Был угасающий камин, остатки пламени и тепла. Был прорицатель, лежащий на полу без движения и без сил, но еще в сознании. Была склонившаяся над ним Аэлевит. Больше не было никого и ничего.

Нет. Было еще незаконченное дело, перед тем как он сделает свой последний шаг навстречу судьбе.

–Помоги мне сесть, – попросил он. Удивился, как слабо звучит его голос.

Она подтащила к нему кресло, помогла подняться и сесть.

–Ты приведешь наш народ на поле последнего боя, Аэлевит. Ты уничтожишь тех из врагов, кто останется жив. Я должен познакомить тебя с тем, кто будет сражаться рядом с тобой.

–Не надо, Уивер! – взмолилась она. – Остановись. Завтра, не надо сейчас. Всему же есть предел, и твоим силам – тоже.

–Я избрал себе другой предел, Аэлевит. Камень магии... он остался на полу. Дай мне его, пожалуйста.

Камин снова горел, ярко и ровно. У камина сидели трое: бледный старик с горящими глазами, серьезная женщина в простом домотканом миакоранском платье и высокий мужчина с короткими темными волосами, тяжелым взглядом и суровым лицом, в роскошном вессейской работы домашнем халате и тапочках на босу ногу.

–Ты должен послать гонцов, которые остановят сопротивление на тех пределах, что еще не пали перед врагом. Все завоеватели пойдут тем путем, который определен для них судьбой, и незачем нам терять людей, пытаясь их остановить. Верни людей в центр Сиккарты и встречай врагов там. И тебе, Аэлевит, пора выступать туда же, к Скейру.

–Ты ни о ком не забыл?

–Да, ты верно подметила. Я сегодня ни слова не сказал о регадцах.

–Регад? – удивился мужчина в халате. – Мне ничего об этом не известно.

–Тебе следует знать. Империя Регад не осталась без внимания Элбиса, там тоже слышали чарующий голос бога устной речи. Темнокожие южане снарядили флот, подобного которому еще не бороздило просторы северных вод. Войско, погрузившееся на корабли, неисчислимо в том счете, что принят у Младшего народа Регада. Алые корабли до недавнего времени стояли против Агрота в Латонсе. Сейчас они выдвинулись на север, к Римморскому побережью. Сегодня армада Регада будет проходить мимо замка Хигорт в Сатлонде.

–Их так много?

–Около двенадцати тем. Больше, чем всех остальных завоевателей. Будь они даже одни, мы все должны были бы помышлять не о сопротивлении, но единственно о выживании. На севере и на западе нет такой силы, что была бы способна остановить подобное войско, разве что все бы объединились.

–Что же нам делать?

Трещали дрова в камине. Пошевелилось, словно пытаясь что-то сказать, пламя. Вспыхнуло чуть ярче, чем до этого.

–Уничтожить их. Я беру это на себя, на то волшебство, которое доступно мне с помощью скаранита.

–Я просила и опять прошу тебя подождать до завтра. Я помню, как ты рассказывал об уничтожении трех драккаров эсгуриев. Я так понимаю, что в случае с армадой Регада речь идет о куда большем числе кораблей?

–Значительно. Но завтра будет поздно. Сегодня они все встанут на якоря напротив замка Хигорт, чтобы не рисковать ночью в незнакомых водах, а заодно и высадить часть войска для захвата замка. Корабли будут неподвижны, лучшего времени я не найду.

–Ты убьешь себя.

–Да. Но моя смерть спасет мой народ.

–Смерть не способна спасти. И никогда не была ценой. Смерть – сама по себе, она приходит невовремя и забирает не тех, кого надо. Она никогда не сможет привести к счастью. Вспомни, даже Амунус не был убит Кастаем.

–Но Кастай как раз уплатил цену своей смертью, чтобы лишить силы Амунуса.

–Нет. Даже в этом случае ты неправ. Вспомни книгу Лайоха ЭахВеррела, его мемуары о войнах своего отца, Ровенда Великого. Он писал в основном об осадном деле, но там есть эпизод, посвященный битве на Лиртодийской равнине. Лорд Кастай не платил цены своей смертью. То была случайность. Поверженный Амунус, падая, зацепил его своим мечом. А уже после Катаар, создавая скалу Кастая как место, где будет лежать до пробуждения его поверженный брат, вернул душу Кастая в мир и поставил стражем сна Амунуса – ибо Кастай уже один раз доказал, что способен справиться с богом. Не было цены, о которой ты говоришь. Не было платы.

Сумерки за окнами сгустились в ночь. День закончился, пришла пора заканчивать и споры.

–Все, что ты сказала, не имеет значения. Я не ищу смерти как таковой, поверь. Но я должен это сделать.

–Я бы не хотела...

–У тебя есть своя задача. У вас обоих. И вы сейчас отправитесь туда, откуда я вас призвал, и будете делать свое дело.

–Но, Уивер!...

Со вспышкой пламени мужчина в халате и женщина в миакоранском платье исчезли. Остался только старик с широко открытыми глазами, в которых угас яркий огонь. По мере того, как все слабее светился его взор, сильнее начинал разгораться камин. И рисунок огня стал неуловимо меняться, обретать форму.

Он даже не пытался шевелиться. Само пришло знание, запоздалое знание правоты Аэлевит. Всему есть предел. И предел пришел раньше, чем он надеялся. Прорицатель не пытался прислушиваться к стуку своего сердца, не пытался, как раньше, понять, что с ним не так. На этот раз все это было неважно. Он уходил.

Тускнел мир. Сквозь боль, на которую уже не оставалось сил обращать внимание, он чувствовал, как покидает его ощущение мира. Как медленно угасает свет, как блекнут краски. Лишь перед внутренним взором оставалась ясность, не покинувшая его и на пороге мира живых. Подернулся пеленой этот мир, но в пелене проступало видение.

Камень чернее ночи без звезд. Уже виденный камень, огромная фигура, лежащая на каменной плите, с мечом по своему чудовищному росту, двое над этой фигурой, так похожие на людей.

–Давно уж люди убеждены, что боги ни во что не ставят человеческую жизнь. Убеждены люди и в неблагодарности богов. Тому примером – судьба Прежних и Старших, особенно же – арденов.

Все это было им уже видено и слышано. Только тогда, в первый раз, он испугался. Теперь же ему нечего было бояться. И взгляды из темноты, взгляды тех двоих, осуждающие ничтожного человека за то, что посмел видеть больше, чем ему положено, не способны были его испугать или оскорбить.

Сквозь видение проступило яркое пламя камина. Взгляды... видение. Какая-то сила словно схватила его за шиворот и остановила, удержала на краю могилы. Прояснила легким движением взор.

Из камина смотрели те же глаза. Одна пара глаз. В языках пламени сплеталось мужское лицо с крючковатым носом, и он безошибочно узнал обладателя огненного лика.

Лицо усмехнулось.

–Кто ты, уходящий? – послышался голос, равного которому прорицатель еще не слышал. Этот голос мог повелевать, и ему беспрекословно подчинялись. Он мог реветь, и рушились бы скалы. Он мог уговаривать, и не нашлось бы того, кто смог бы ему сопротивляться.

Но сейчас в этом жутком голосе слышалось только издевательство. И еще торжество.

Прорицатель знал, что не сможет не ответить.

–Уивер ЭахТислари.

Пылающий лик расплылся в довольной улыбке.

–Кто должен узнать о твоей смерти, Верховный прорицатель?

–Никто, – прошептал он в ответ, в эту наглую божественную морду. – У меня есть близкие родичи, но им незачем знать о моей смерти.

Лик перестал улыбаться. Пламя взметнулось, вырвалось из камина, приблизилось к лицу прорицателя. Его запугивали.

–Почему ты не спросишь, кто провожает тебя, беспомощное орудие Лайты? Или ты думаешь, что знаешь, кто я? – лик скривился в презрительной усмешке. – Она хотела задурить мне голову. Но вот я вижу перед собой одного из пяти избранных Лайтой, и он уже ничего не может. Ступай прочь, Верховный прорицатель. Уходи. Я оставляю тебя умирать в муках отчаяния.

Пламя рассыпалось, опало, съежилось на углях. Прорицатель почувствовал, как отпустила его невидимая рука, и опять померк мир, стал стремительно таять, оставаться позади. И оставалась там, в мире, незаконченное дело.

Рука его сжала скаранит. Один маленький рывок. Одно усилие, и Филласт сможет его спасти. Ему надо совсем чуть-чуть, всего лишь переместиться этажом ниже, где ничего не подозревающий эльф читает стихи Кариоха из Лагеттии. Наверняка что-то неладно с магическими чувствами Филласта, если он до сих не пришел на помощь. Но прорицатель сможет и сам...

Он не мог. Силы закончились. Дело оставалось не сделанным. И прорицатель уходил, уходил путем трусов и неудачников, и все усилия сегодняшнего дня, все его надежды обращались в прах. Ибо не встанет никто, чтобы остановить армаду с юга, и все усилия пропадут втуне, а ними пропадет и народ арденов, со всем своим прошлым и будущим.

–Ненавижу твое бессилие, Уивер ЭахТислари! – зашипел в ярости прорицатель. – Ненавижу...

Он сжал скаранит чуть сильнее, напряг в последнем усилии руку и отшвырнул его прочь.

–Убирайся, беспомощный камень! Убирайся, откуда взялся!

Почти полностью потухший взор уловил какой-то слабый блик света. И в этот блик прорицатель излил всю ненависть своего последнего взгляда.

Блика не было. Ничего не было. Обрывались последние нити, связывающие его с жизнью. Но глаза почему-то все еще видели перед собой скаранит, видели так ясно, как не смогли бы видеть даже в пламени камина. Скаранит лежал на камне, напоминавшем по форме наковальню. Позади камня вздымались горы.

И тут он увидел руку. Человеческую руку.

Рука потянулась вперед, пальцы нерешительно сомкнулись на скараните.

Рука с непривычно тонкими, слишком длинными для человека пальцами обмакнула перо в чернильницу. Замерла над страницей, исписанной до половины. Затем перо, словно решившись, коснулось бумаги и побежало, оставляя за собой чистые и ровные следы строк.

'...так ушел Уивер ЭахТислари, последний Верховный прорицатель арденов, самый сильный прорицатель Времени людей и лучший из сыновей своего народа. Также он остался в памяти историков и летописцев как коварнейший из государственных деятелей, беспринципный и беспощадный к врагам, чьи действия повлекли за собой страшное кровопролитие во время второй Войны богов и на долгие века внушили Младшим страх перед арденами...'

Филласт закрыл второй том летописи, встал из-за стола и поставил его на полку. Медленно прошел по паркету с неуловимым рисунком, среди узких диванов и книжных полок, к потухшей лампе на столе. Протянул к ней руку с тонкими длинными пальцами. Закрыл глаза. Некоторое время ничего не происходило.

Пламя в камине, пылавшее жарким огнем, внезапно опало. И одновременно между пальцами Филласта и лампой проскочила искра. На кончике фитиля появился огонек, стал ярче, затем свет лампы залил комнату, разгоняя мрак.

А перед лампой лежала раскрытая на двадцать седьмой странице книга.

Дороги равнодушие хранят

В потоке лет: спокойно и устало.

А на деревьях снова тот наряд -

Из времени, когда меня не стало.

Лорбаэн. Люди и безлюдье.

–А зачем вы, истонцы, пошли в этот поход? Тоже ненавидите арденов, как алагоры?

–Зачем такие глупости про нас говоришь, ралдэн? Мы – воины, ардены – тоже воины и наши предки. Они славно бьются, я видел это теперь своими глазами. За что их ненавидеть?

Первую часть вопроса Броганек не то не услышал, не то успел забыть. Лорбаэн, шедшая за истонцем след в след по топкой низинке, повторила ее. Вода хлюпала под ее ногами.

–Как – зачем? Добыча. Слава. Воин не должен долго сидеть дома, иначе его никто уважать не будет. Дож города Кагониса, в котором ты жила, послал весть кланам Равнины, что готовится великий поход на север. Такая большая война бывает раз в жизни. Из людей Эктуден никто не захотел остаться дома.

Под 'людьми' Броганек подразумевал, очевидно, взрослых воинов.

–Да? Что-то я не видела еще этого самого дожа.

–А он и не пошел. Военачальника городского послал с малыми силами. Трус! – вынес краткий приговор Броганек.

Заросли в низинке становились все более непроходимыми. Через некоторое время Броганек остановился, повертел головой и недовольно фыркнул:

–Здесь опять нет дороги. Проклятые кусты! Идем обратно, ралдэн.

Броганек ругался постоянно, колоритно и насыщенно, но вполголоса. С момента столкновения с эйториями, в котором его отряд был разбит наголову, истонец старался передвигаться очень осторожно. Остальных уцелевших воинов из отряда они не встретили, оставшись вдвоем, и первая встреча с противником могла стать для них и последней. Бородатый варвар с равнин Истона прекрасно понимал, когда можно геройствовать, а когда лучше подобру-поздорову убраться из опасных мест. Особенно если у тебя на шее беззащитная девчонка. Потому они и крались, как лесные звери, непроходимыми зарослями, старательно избегая открытых мест.

–И что, все кланы Истона вышли в этот поход?

–Не все, но многие. Были такие, что не поверили дожу.

–Правильно сделали, Броганек. Обманул он вас.

Она помнила, как в Кагонисе относились к истонцам. Дикие и воинственные племена постоянно тревожили покой феодалов и землепашцев долины Сакара, не однажды сакарцы и латонсийцы сходились с ними в бою. В перерывах между набегами устанавливался неспокойный мир, когда обе стороны считали, что сейчас выгоднее торговать. Такое положение всегда было неустойчивым: понятие о честности было у варваров своеобразным, а постоянные конфликты между разными кланами часто приводили к тому, что вчерашние союзники и торговые партнеры Кагониса из клана Эк-как-то-там вдруг оказывались в другом, враждебном лагере. Соседями они были, в любом случае, неуютными, чужой власти над собой не терпели, и искренне полагали, что хороший удар секирой по голове способен решить многие проблемы быстрее и надежнее, чем любые переговоры.

–Почему это – обманул? Пока все честно: и война, и добыча.

–Избавился он от вас, Броганек. Услал в чужие земли, теперь кланы перестали ему угрожать.

Истонец хитро прищурился.

–Это он ошибается, ралдэн. Мы вернемся.

Возможно из-за чрезмерной осторожности, или же из-за неумения Броганека ориентироваться в зарослях, но они уже третий день не могли выйти к лагерю. Небо было постоянно затянуто тучами, а на второй день пути пошел самый настоящий снег; впрочем, он быстро сменился холодным ливнем, от которого одежда незадачливых разведчиков моментально промокла. Пришлось спешно искать укрытие и пережидать непогоду.

Останься у них хоть одна лошадь, Броганек и Лорбаэн были бы уже, наверное, в лагере графа Гисса. Но лошади сбежали, и им пришлось месить грязь на своих двоих. Броганеку это не нравилось, Лорбаэн, напротив, радовалась тому, что возвращение в лагерь откладывается. Здесь, в холмах Эверин, ей было хорошо. Даже тогда, под дождем, когда они презрели осторожность и развели костер, чтобы хоть немного обсохнуть, она была более счастлива, чем когда-либо за последние полтора года.

–Улыбаешься, – ворчал тогда Броганек. – Чему тут радоваться? Мокро все, противно. Кусты эти, болота, мошки... надоело все. Я не рыба, чтобы тут плавать.

Девочка рассмеялась.

–А кто же ты, Броганек? – поддела она его.

Варвар возмущенно нахохлился.

–Я – истинный сын Дессала. Мне не место в этом болоте. Пусть здесь лесные дикари живут.

–Кто-кто? Сын Дессала? Дессал – это миф, выдумка.

–Сама ты выдумка. Не знаешь – не говори. Лучше послушай, как оно было.

Броганек, в отличие от графа Гисса, не был склонен трепать языком попусту, но не отказывался рассказать какую-нибудь байку, особенно если Лорбаэн проявляла к ней любопытство.

–Знай же, умная ралдэн из Кагониса, которую учили глупые люди, что когда-то в земли, что зовутся сейчас Агиллой, пришли князья арденов, Алагар и Дессал...

Эту часть легенды она как раз знала. Летописи как Ровендии, так и Нерберии сходились в том, что часть несогласных с Ровендом Великим арденов перед самой Войной богов переселилась на юг Арденави, в те времена еще никем не обжитый. Бывший князь Мигронта Элагрэах был инициатором и предводителем этого переселения, а впоследствии стал первым герцогом Аглайля. Дессал был скорее фигурой мифической, хотя ему тоже приписывали принадлежность к князьям арденов.

–...и жили они в Аглайле несколько лет под властью Алагара, но гордый Дессал не мог быть чьим-то вассалом. Они поссорились с Алагаром, и Дессал увел часть арденов на восток, в долину Сакара, где в те времена основал торговое поселение эйторий по имени Кагонис, младший брат Сиагиса.

Лорбаэн улыбнулась, вспоминая, шепелявого профессора истории в школе, где учились они с Равом. Он любил повторять при каждом удобном случае, что 'легенды о братьях-эйториях, Кагонише и Шиагише, ешть дошужий вымышел, так как Штаршие жапада никогда в Арденави не шелилишь'.

Броганек запнулся, недоверчиво посмотрел на счастливую мордашку девочки, ожидая очередной колкости, на которые был богат язычок этого непонятного ему ребенка.

–Смеешься надо мной? Если бы ты была мужчиной, ралдэн, я бы тебя стукнул.

–Ну что ты, Обладатель заговоренного доспеха! Как я могу себе позволить смеяться над великим воином?