Текст книги "Обитель любви"
Автор книги: Жаклин Брискин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 34 (всего у книги 38 страниц)
– Это невозможно! – прошептала Амелия.
– Но вы должны были догадаться... как мы друг к другу относимся, что чувствуем... – неуверенно произнесла Тесса. – Браки между родственниками разрешаются...
Кингдон крепче прижал к себе Тессу и обратился к Юте:
– Лайя говорила с отцом Макаду о нашем с ней браке. Священник сказал, что он не был настоящим. Да, Тесса – моя кузина... Но, мама, разве ты не слышала, что церковь может разрешить венчание с двоюродной сестрой?
– То, что вы сделали, необходимо расторгнуть! – сказал Три-Вэ.
Амелия перевела потрясенный взгляд с Тессы на Кингдона. В ее темных глазах застыл ужас.
Том взял ее руку.
– Присядьте, тетя Амелия.
С этими словами он отвел ее к дивану. Она не сопротивлялась.
– Грех, грех... – хрипло повторяла Юта.
Кингдон посмотрел на мать и с горечью сказал:
– Я рад, что все вы так счастливы за нас!
– Тесса, – сказал Бад, избегая смотреть дочери в глаза, – неужели ты не понимаешь? Это противоестественно.
Кингдон поймал на себе взгляд отца.
– О Господи, папа, и ты туда же?! Чего вы все хотите?!
– Ты уже давно любовник Тессы, – подала голос с дивана Амелия. Выражение ее лица все еще было тревожным, но со своим голосом она уже справилась.
– М-да... – проговорила Бетти. – Такого крутого сюжета, Кингдон, пожалуй, еще не было ни в одном твоем фильме!
На Бетти никто не обратил внимания.
– Я догадывалась и не мешала вам... – сказала Амелия, обращаясь к Кингдону. – Это непростительно. Разрешение церкви на брак между двоюродными родственниками?.. Об этом даже не думай! Ваше венчание необходимо расторгнуть! Для этого есть причина!
При этих словах лицо Бада пожелтело. Он подошел к дивану, где сидела Амелия, оперся о подлокотник руками и наклонился к жене.
– Дорогая, я тут подумал... Мы хорошо знаем нашего племянника и любим его. Тесса тоже его любит. Словом... я не возражаю.
Амелия увидела, что он смертельно бледен.
– Бад, ты в своем уме?
– Прошу тебя. Да, они двоюродные брат и сестра, но в этом нет ничего ужасного! – На мгновение в его глазах загорелся огонек. Губы его сжались и побелели от внутренней боли. Потом огонь в глазах погас. – К чему весь этот шум?
Полено в камине с хрустом разломилось надвое. Три-Вэ, казалось, ждал этого звука. Он вскочил и воскликнул:
– Бад, ты это серьезно?!
– Я сказал, что не возражаю! А ты кто такой, чтобы возражать?! – рявкнул Бад.
И в эту секунду до Три-Вэ дошло, что его старший брат каким-то невероятным усилием воли полностью изгнал из своей памяти ужасное воспоминание. Он посмотрел на Амелию.
Она беззвучно шевелила губами. Три-Вэ догадался, что она шепчет: «Я все объясню им позже».
Юта ничего не замечала. Казалось, она раздувается изнутри, превращаясь в бесформенную, обвешанную драгоценностями тушу. Нахлынувшие на нее чувства были слишком бурными, чтобы их можно было определить. Ярость. Гнев. Вспыхнувшая с новой силой женская ревность. Уже много лет Юта и Три-Вэ не поддерживали супружеских отношений, но ревность к Амелии осталась... Юта по-прежнему страдала от комплекса неполноценности. «Для них я по-прежнему никто», – решила она. В следующее мгновение она возненавидела Тессу. Она поняла, что проиграла. Все ее усилия пошли прахом. Она часто наказывала Чарли Кингдона в детстве и все впустую! Его тяга к запретному плоду, которая, по ее мнению была следствием зачатия во грехе, наконец победила.
Юта взмокла от пота.
– Никакие вы не двоюродные! – рявкнула Юта.
Бад стоял, поникнув плечами.
Амелия поднялась с дивана и взяла мужа за руку.
– Юта, – холодно произнесла она, – обрати свой яд на меня, а не на них.
Три-Вэ подошел к жене.
– Ради всего святого, Юта... Детям и так уже досталось. Пусть они узнают обо всем в нормальной обстановке. Потом.
Багровое лицо Юты пылало.
– В нормальной обстановке?! Поздно!
Бад тяжело опустился на диван. Рукой он потирал грудь.
Тесса подошла к нему.
– Папа! – произнесла она своим низким тихим голосом.
– Да что с вами со всеми? – воскликнул Кингдон. – Наконец-то я женился на девушке, которую люблю, которая любит меня, а у вас всех такие лица, будто по Лос-Анджелесу маршируют войска кайзера Вильгельма! Неужели среди вас не найдется ни одного человека, который поздравил бы нас?! – Он повернулся к Юте. – Мама, мы получим благословение. Я обещаю тебе. Я вернусь в лоно церкви, и мы получим разрешение. Тогда ты не будешь возражать?
Последние слова его ухнули в сознание Юты, словно тяжелый камень в воду. Все, только что сказанное этим молодым человеком со смуглым и измученным лицом, возвращало ее к когда-то содеянному греху.
– Не смей мне задавать вопросов! – взвизгнула она. – Лучше поговори со своей ненаглядной тетушкой! Спроси ее, почему это муж вышвырнул ее из города, когда она собралась произвести на свет свою принцессу. И спроси своего папочку, почему это родной брат ненавидит его. А меня не спрашивай!
– Кажется, у меня расстройство желудка, – в тишине произнес Бад.
Эта реплика, такая неуместная, рассмешила Бетти и Мэри Лю. Они захихикали. Мужья метнули на них негодующие взгляды, и они вновь притихли.
Бад, сунув руку под пиджак, продолжал растирать грудь. На лице его застыло недоумение.
– Что случилось? – воскликнула Тесса. – Папа, тебе больно?!
– С твоим папочкой все в полном порядке! – взвизгнула Юта. – Только ты почему-то говоришь не с ним! А со своим дядей! Твой настоящий отец – Три-Вэ!
Амелия встала между мужем и Ютой, словно желая защитить Бада от этих страшных злых слов.
– Есть ли в ваших душах хоть капля страха перед Господом?! – кричала Юта, с лица которой ручьем лил пот. – Или вы уже так высоко вознеслись, стали так могущественны, что и слово Божье вам не указ?!
– Бессердечие Бог тоже не поощряет, – со вздохом сказал Три-Вэ. – Неужели ты не можешь подождать?
– Амелия! – подал голос Бад. – Мне трудно дышать. Нам лучше вернуться домой.
– Сэр, – обратился к нему Кингдон. – Прилягте, отдохните.
– Врача... – проговорила Амелия.
– Нет! – рявкнул Бад. – Дома мне станет лучше.
Его грудь напряглась, когда он попытался поглубже вздохнуть.
Амелия бросила выразительный взгляд на Кингдона. Тот выбежал в холл и приказал подогнать машину Ван Влитов к крыльцу. Тем временем Бад поднялся с дивана и на негнущихся ногах, словно встал впервые после долгой болезни, пошел к двери. Амелия поддерживала его под локоть обеими руками. Тесса шла с другой стороны. Они медленно пересекли комнату.
У самого выхода в прихожую Юта ухватила Тессу за плечо и повернула к себе лицом.
– Им, может быть, наплевать на грех! Тебе, должно быть, тоже! Но только не Чарли Кингдону! Я воспитала его достойным человеком! Богобоязненным! Поэтому ваш брак недействителен! Это не брак, а богохульство!
Тесса вырвалась и последовала за родителями. Кингдон помог тете надеть меховую накидку. Он протянул Баду его шляпу и накинул ему на плечи пальто. Тесса взяла свой плащ.
«Даймлер» подкатил ко входу. Когда они вышли, Бад несколько раз вдохнул влажный туманный воздух и сказал:
– Мне лучше.
Кингдон спросил:
– Тесса, мне поехать с вами или в своей машине?
– Со мной, – ответила она.
– Мне лучше, – повторил Бад, сделав очередной глубокий вдох. – Я не хочу, чтобы мой больной желудок испортил Три-Вэ его праздник.
– Не перекладывайте вину на себя, – возразил Кингдон. – Это я все испортил.
– Поезжайте вдвоем на вашей машине, – почти беззаботно сказал Бад. – Потом вернетесь.
2
Когда первая машина отъехала от дома, Три-Вэ повернулся к жене и сказал:
– Ты просто исчадие ада! Отвратительное дьявольское отродье!
Юта едва слышала его, так как уже была в полуобморочном состоянии. Дурнота всегда овладевала ею после того, как она выходила из себя. Она тупо перевела взгляд с бутылок из-под шампанского на осколки хрустального бокала, рассыпанные по паркету. Младшие сыновья и их жены старались не встречаться с ней глазами. Душа Юты была так опустошена, что она всхлипнула. «Почему, почему я так себя ненавижу? – думала она. – Почему не они? Не те, кто согрешил?..»
В холле появился слуга.
– Мадам, обед подан, – объявил он.
Юта изумленно уставилась на него.
3
Бад стоял в ванной на первом этаже Гринвуда. Облегчение, которое он испытал было на свежем воздухе, прошло. Грудь опять изнутри что-то распирало. Он запретил Амелии вызывать доктора Уоллвью. Она протестовала, но он послал ее на кухню за содой и теплой водой.
В отличие от его сверстников у Бада было прекрасное здоровье. Единственной проблемой было частое несварение желудка. Он считал, что и сейчас с ним случилось то же самое. Расстегнув тесные брюки, он почувствовал некоторое облегчение. Во рту он все еще чувствовал вкус соленого миндаля, который съел у Кингдона.
И вдруг перед его глазами возник отчетливый образ Юты... Она вся раздулась, словно жаба в пустыне во время дождя. Он услышал ее занудливый голос. Бад не мог точно вспомнить сказанных ею слов, только чувствовал, что они попали прямо ему в сердце. Вся его удачливая жизнь, «Паловерде ойл», богатство, благотворительность, этот дом, выстроенный на месте родового гнезда, уважение, любовь... Все это ничего не значило. Почему? Что же такое ему наговорила Юта?
На зубах у Бада до сих пор скрипела словно песок соль от миндаля. Им овладело раздражение. «Где, черт возьми, Амелия? Где ее носит? Ведь она отлично знает, что у меня снова расстройство?» Он оперся руками о край розового мраморного умывальника и только сейчас заметил, что руки совершенно мокрые. От пота размяк и его накрахмаленный воротничок. «Ничего, – подумал он. – Вот выпью соды и станет лучше».
Юта кричала что-то по поводу его давней ссоры с Амелией, после которой она уехала в Окленд. «Из-за чего же мы поссорились? Нет, мне ни за что не вспомнить! Она... Она тогда стояла в гостиной у окна. Выглядела не очень здоровой, но стояла, гордо выпрямившись... Господи, и как у меня хватило ума поссориться с ней, когда она была на последнем месяце беременности? – Он еще крепче ухватился мокрыми руками за край мраморного умывальника. – Ребенок... Да, это было как-то связано с ребенком. О Боже! Тесса!»
И в ту же секунду что-то ударило его между лопатками.
Пронизавшая его боль была такой сильной и невыносимой, что заслонила от него весь мир. Но Бад не потерял сознания. Он увидел свои руки, вцепившиеся в умывальник. Вены вздулись на них синими червяками. Он вдыхал запах собственного одеколона, чувствовал на языке привкус этого чертова миндаля. Боль согнула его пополам. Он почувствовал, что сползает вниз. Казалось, его мышцы растаяли, как лед на солнце. Кости стали жидкими, как вода. Да, он снова, как когда-то, почувствовал себя побежденным. «Тесса!» – опять пронеслось у него в голове, и он рухнул на плиточный пол бесформенной массой.
Баду показалось, что он падал целую вечность. И затылком ударился об пол не сразу, а постепенно. У него не помутилось сознание. Он лежал на спине, глядя на умывальник снизу вверх. Трубы уходили в стену. Он попытался крикнуть, но не смог произнести ни звука. Боль, будто клещами, охватила все его тело от лопаток до паха. Она была почти осязаема.
– Бад! – откуда-то издалека донесся голос Амелии. – Бад?!
Он попытался ответить. Какой-то булькающий звук вырвался из его горла. Амелия куда-то убежала.
До него донесся другой звук. Скрип автомобильных покрышек по гравию у дома. Хлопнула дверца, открылась и закрылась входная дверь. Он услышал дробный стук женских каблучков и мужские шаги. Шаги приближались и оборвались совсем близко от него.
– О Господи! – прошептал мужской голос.
– Папа... – чуть слышно проговорила женщина. Она нагнулась. Белый овал лица обрамляли черные волосы.
«Как она похожа на маму, – подумал Бад. – Да, это мама. Она уймет боль! Она хорошо лечит людей».
Он попытался объяснить характер своей боли, но опять не смог произнести ни звука. Впрочем, похоже, женщина все поняла. Развязала ему галстук, расстегнула воротник, ослабила пояс брюк.
Мужчина куда-то исчез.
– Амелия! Амелия! – кричал он.
Вскоре над ним склонилась другая женщина. У нее были чуть раскосые глаза цвета лесного ореха. Он сразу узнал ее. Соседская девчонка. Дочь полковника Дина. Но что она здесь делает?
Только тут он начал осознавать, что в голове у него туман.
– Бад! – повторяла соседка, прижимаясь к нему щекой.
Сквозь боль до него донесся аромат цветов, и он понял, что хочет ее. «Нет, нельзя, – тут же удержал себя Бад. – Ей всего пятнадцать. Она еще маленькая. Настырная. Но вместе с тем в ней столько нежности... чего нет у других».
– Бад, Бад, милый!.. Ты меня слышишь? Не уходи! Ты не можешь покинуть меня!
Покинуть ее? С чего это он вдруг захотел бы покинуть ее? Эта странная чужая девчонка касалась его лица с любовью и нежностью. Боль стала легче...
– Амелия Дин, – услышал он собственный хриплый, измученный шепот. – У тебя очень красивые волосы.
В следующее мгновение его вырвало.
4
Спустя час Кингдон и Тесса сидели в ее кабинете. Дверь была открыта. Коридор ярко освещен. В дальнем конце им была видна закрытая дверь родительской спальни. Там сейчас колдовали над Бадом три врача и две медсестры. Амелия бегала между спальней и гардеробной. Кингдон держал Тессу за руку. Его большой палец давил на платиновое колечко, которое он надел ей на руку сегодня утром в Юме. Он чувствовал, что надо как-то утешить ее. Возможно, в эту самую минуту дядя уже при смерти или даже умер. Но он не чувствовал сожаления, несмотря на всю свою любовь к Тессе. «Три-Вэ – твой настоящий отец!» Эти слова все еще звучали у него в голове, и он не мог сосредоточиться ни на чем другом. Внутренний голос убеждал его в том, что мать солгала, солгала из ненависти, но Кингдон вспомнил реакцию Бада, Амелии и отца при этих словах и понимал, что мать была близка к истине.
Из родительской спальни донесся какой-то звук, словно там двигали мебель. Тесса поднялась. Он не выпустил ее руки. Звуки прекратились. Он вновь заставил Тессу сесть на кожаный диван. Ему было стыдно, что он не может сейчас разделить ее тревогу. Но как можно думать о чем-то другом после слов матери?! «Три-Вэ – твой настоящий отец!» Прямо классика! Древнегреческая трагедия!
Дверь спальни открылась. Он весь напрягся. Спальня была залита ярким светом. Ему стало страшно. Во Франции, в госпитале, у его постели поставили темную ширму, которую убрали только тогда, когда кризис миновал. «Когда включают полный свет и видишь пустую постель – значит, кто-то скончался». Он бессознательно крепко сжал руку Тессы.
Амелия вышла из спальни, прикрыла за собой дверь и через коридор вошла в кабинет дочери. На ней был белый шелковый халат. Из-под черепаховых гребней выбивалось несколько прядей. Никогда еще Амелия не казалась Кингдону такой хрупкой и беззащитной. Она бессильно опустилась на диван, словно ее гордый прямой позвоночник рассыпался в прах.
В то мгновение Кингдон уверился в том, что дядя умер.
Тесса всем телом подалась к матери.
– Мама!
– Они дают ему кислород, – сказала Амелия.
– А боль?
– Несмотря на все старания врачей, она так сильна, что даже представить себе невозможно.
– Но он жив! – твердо и уверенно произнесла Тесса.
– Доктор Левин, добрый человек, подтвердил это, но больших надежд не питает.
– Главное, что он жив, – сказала Тесса.
Она обняла мать. В глазах у нее блеснули слезы. На какую-то минуту Амелия расслабилась, позволяя Тессе утешить себя, но потом оттолкнула ее руки. В отличие от дочери глаза у Амелии были совершенно сухими.
Тесса позвонила и попросила служанку принести что-нибудь поесть. Плачущая девушка в купальном халате внесла поднос с чаем и тонкими кусочками лимонного торта. Тесса разлила чай.
Они пили чай в гробовом молчании.
Наконец Амелия отставила свою чашку и сказала:
– Пора! Я должна вам все рассказать.
Кингдон признавал, что в Амелии бездна обаяния, но она все равно никогда ему не нравилась. С самого его рождения мать постаралась передать ему свою ненависть к ней. Впрочем, и без этого тетя казалась слишком холодной. Но в эту минуту его антипатию побороло искреннее восхищение ею. «Многие ли женщины решаются приоткрыть завесу тайны, когда вокруг витает смерть?»
– Мама! – сказала Тесса. – Не надо ничего рассказывать. Не сегодня!
– До сих пор я постоянно боролась с угрызениями совести. Потому что боялась, что с Бадом случится это... Я все откладывала. Молчание слишком затянулось.
«Три-Вэ – твой настоящий отец!»
Втроем они сидели на кожаном диване и смотрели через весь коридор на закрытую дверь спальни. Тесса устроилась между матерью и Кингдоном. Кингдон наклонился вперед, положив локти на колени, и приготовился слушать, чтобы Амелия, не смущаясь, могла рассказать то, чего он не хотел знать.
– Лос-Анджелес... – начала Амелия. – Вы должны понять главное: вся история закрутилась вокруг Лос-Анджелеса. Это была пыльная деревушка на краю света. Когда шел дождь, свиньи рылись в грязи на Мэйн-стрит. А я шесть месяцев в году жила в Париже. Я была наполовину парижанкой, выросшей в культурной среде. Можете себе представить, каково мне было жить здесь. – Она говорила ровно, безучастно. Рассказала о своей близости к отцу, о трениях между полковником и его бывшим другом Коллисом П. Хантингтоном, о Южно-Тихоокеанской железной дороге. – Тем летом мне было четырнадцать. А Три-Вэ семнадцать. О, Кингдон, он был такой наивный милый мальчик!.. Ему, такому чуткому и талантливому, выпало родиться в этом заброшенном городишке Дикого Запада. Конечно, он был очень одинок. – Она рассказала о самоубийстве полковника и решении мадам Дин судиться с Южно-Тихоокеанской железной дорогой. – Это означало то, что мы останемся здесь. – Она рассказала о скандале и о нараставшей в ней потребности отомстить за отца. – Мне казалось, что я – Электра. Я хотела оставить о нем добрую память. Как это было сделать? Тогда мне показалось, что лучший способ – опорочить правление железной дороги, ведь они обливали грязью моего отца. У меня были письма...
– «Письма Дина»? – спросил Кингдон.
– Да, – ответила Амелия.
– Странно. Никогда прежде я не связывал эти письма с вами.
– Они были написаны мистером Хантингтоном в разное время и адресованы моему отцу. Для того, чтобы привести мой план в исполнение, нужен был помощник. Мужчина. Три-Вэ учился в Гарварде. И потом, в любом случае он был мальчишка. А на похоронах моего отца Бад, единственный из всех, подошел к нам и выразил свои соболезнования. Да, Бад был мужчиной. Я уговорила его помочь мне. – Она прерывисто вобрала в себя воздух. – Мы начали встречаться здесь. В Паловерде.
– И ты влюбилась, – сказала Тесса.
Амелия отрицательно покачала головой.
– Не сразу. Бад был непохож на Три-Вэ. В Лос-Анджелесе он чувствовал себя как дома. Как же я могла влюбиться в туземца, уроженца этого отвратительного пустынного края? И в то же время у него многое было достойно восхищения. Сильный. Великодушный. Немного жесткий. Как мой отец. К тому же он был очень красив. – Она пожала плечами, глянув на запертую дверь спальни. – Я обещала выйти за него замуж, потому что была уверена, что отказать ему будет нечестно. Я не подозревала, что люблю его, до тех пор, пока мама не услала меня во Францию.
– Мама, ты можешь не...
– Нет, я должна, – сказала Амелия. – Он сдержал слово и обнародовал письма на суде. Тогда я вернулась в Лос-Анджелес, чтобы выйти за него. Она поежилась. – Три-Вэ не было на нашей свадьбе. Он убежал из дома. Никто не понял тогда почему. Мы с Бадом были мужем и женой уже семь лет, когда он вернулся. С Ютой. Паловерде тогда было нашим загородным домом, и мы решили устроить там вечеринку в честь возвращения Три-Вэ. Три-Вэ выпил лишнего и ушел от всех во двор. Я видела, как он несчастен. Поэтому пошла следом, чтобы утешить его. Она выпрямилась и продолжала: – Он был настолько пьян, что признался мне в любви. Сказал, что всегда любил меня. Сказал, что увидел меня и Бада... ну, вместе... в Паловерде и поэтому убежал из дома. – Она сцепила руки у себя на коленях. – А то, что произошло потом, было так неожиданно, что я поначалу просто не поверила своим глазам... Он был пьян, несчастен... Я испугалась, но потом начала бороться. Впрочем, за одну минуту все было кончено. – Она повернулась лицом к Тессе. – А вскоре я поняла, что беременна. – Она вздохнула. – Один миг, один-единственный миг... Как несправедливо!
– Мир несправедлив, – произнес Кингдон, пытаясь под сарказмом скрыть душевную муку. Он постарался пробудить в себе прежнюю привязанность к отцу, но обнаружил только ненависть.
– Он заплатил за содеянное чувством вины, которое будет сопровождать его до конца жизни, – сказала Амелия.
– Цена невелика, – жестко ответил Кингдон.
Амелия не обратила внимания на его тон.
– Они родные братья, – сказала она. – Невозможно определить, на кого из них Тесса похожа больше.
– У вас были другие беременности? – спросил Кингдон.
– Мы консультировались с докторами. Здесь, в Нью-Йорке, Лондоне, Париже. И все в один голос утверждали, что нам ничто не мешает завести еще детей. Но, увы, я больше так и не забеременела.
– А дяде Баду удавалось раньше зачать ребенка?
– Однажды. Он был очень молод. Девушку звали Роза. Он хотел на ней жениться, но она не собиралась рожать, и он дал ей денег на аборт. У него потом было чувство, что он заплатил за убийство собственного ребенка. – Амелия смотрела на Кингдона и поэтому не заметила, что лицо Тессы исказилось гримасой боли. – Во время операции Роза умерла. Он страшно переживал.
– Почему вы уехали из Лос-Анджелеса накануне родов? – Кингдон ненавидел себя за этот инквизиторский тон, но молчать не мог.
– Когда я была уже на восьмом месяце, Бад узнал про случившееся. Ему всегда очень хотелось иметь ребенка. Но, узнав о том вечере в Паловерде, он решил, что его снова предали. Он не поверил, что меня принудили силой. Он сказал... – Тесса, милая, прости меня! – что никогда не признает моего ребенка! Моего ребенка!
Вокруг глаз и губ Амелии легли синие тени.
– И тогда я ушла. Я очень хотела родить тебя, и поэтому ушла и не сказала Баду куда. Через полтора года он нашел нас. Ты заболела, и он спас тебе жизнь. – Она говорила очень быстро. – С тех пор его любовь к тебе была безграничной. Он никогда не вспоминал о прошлом. Поначалу я думала, что это просто тактичность с его стороны. Но позже поняла, что он похоронил в себе прошлое, оно сидело в нем, словно мина на ничейной земле. – Кулачки ее сжались, костяшки пальцев побелели. – Готовая взорваться и убить его.
– Отец любил рассказывать про Паловерде, – сказал Кингдон, – Про вотчину наших общих предков. Но об «этом» мы никогда от него не слышали.
Его лицо выражало хмурую задумчивость, знакомую поклонникам капитана Вэнса по кадрам из фильмов с его участием.
– Я хотела рассказать вам обо всем еще в тот день, когда мы вернулись из Европы. Тогда я уже знала, что вы любите друг друга. Молчать было просто нечестно. Но я надеялась, что отношения между вами не продлятся долго. Ведь ты, Кингдон, в конце концов был женат. Бад нашел в себе силы забыть о прошлом. Я боялась, что, если я вновь буду его ворошить, прошлое убьет его.
Голос у нее дрожал.
Тесса накрыла руки матери своими ладонями.
– Не говори так, мама.
– Теперь вы знаете, почему ваш брак невозможен.
Первым ответил Кингдон:
– Нет. Я не согласен.
– Как?.. Я ослышалась?
– Нет.
– Тетя Амелия, – он прерывисто вздохнул, – я в себе совсем не уверен. Во мне нет вашего врожденного кодекса чести, нет маминой уверенности в том, что все ее мысли от Бога. Я не упрямец, каковыми славится род Ван Влитов. Каждый вопрос я подвергаю тысяче сомнений. Но в этом деле я не хочу сомневаться. Я не могу себе позволить задавать вопросы. Я люблю свою кузину. Я женат на своей кузине. И да будет так до конца жизни. Тесса!
Он обернулся к ней, но в ту же секунду открылась наконец дверь спальни. К кабинету шел седовласый грузный мужчина. Амелия, Тесса и Кингдон поднялись ему навстречу. Они молча поджидали его, но когда он переступил порог, Амелия не своим голосом произнесла:
– Его больше нет...
– Нет, миссис Ван Влит. Он все еще жив, – возразил доктор, хотя его голос не был обнадеживающим. Он кивнул Тессе и Кингдону. – Я доктор Левин, – представился он и продолжал: – Иногда кислородная палатка пугает пациента. Нам кажется, что ваше присутствие, миссис Ван Влит, успокоит мистера Ван Влита. Он в сознании.
– Ему... очень... больно? – спросила Тесса.
– Боюсь, что да.
Амелия сделала шаг к двери.
– Вам нужно будет только показать ему, что вы рядом. Это займет всего минуту, – сказал доктор и осторожно добавил: – Не больше.
– Мама! – просительно произнесла Тесса.
– Конечно, – ответила Амелия. – Пойдем со мной.
Доктор Левин в дверях обратился к Амелии.
– Миссис Ван Влит, может быть, вы не совсем понимаете... Возможно, это его последние мгновения, прожитые в сознании... А у вас всего одна минута...
– Мы разделим ее с дочерью пополам, – тоном, не допускающим возражений, ответила Амелия.
Доктор посторонился.
Кингдон провожал их глазами. Широкий белый шелковый халат Амелии, словно плывущее по небу облако, обволакивал ее стройное тело. Он был потрясен широтой души Амелии. Она знала, что, возможно, простится с любимым человеком навсегда. Времени для прощания было немного. Но и его она пожелала разделить поровну с дочерью. Когда женщины скрылись в спальне, он оперся о дверной косяк кабинета.
– А вы никак Кингдон Вэнс? – раздался за спиной голос доктора Левина.
– Ван Влит, – ответил Кингдон.
5
В комнате были зажжены все лампы. Разноцветные тени от витражных окон падали на двух врачей, изучающих карту болезни. Они шепотом переговаривались между собой. Медсестра сидела у постели больного.
Изголовье кровати закрывала кислородная палатка. От введенного морфина мышцы лица Бада расслабились, но страдальческое выражение осталось. Сверху в палатке имелось слюдяное окошко, в которое можно было увидеть лицо Бада. Губы его безостановочно шевелились.
Когда Амелия наклонилась над мужем, его глаза открылись. Он узнал ее и в знак этого закрыл глаза.
– Я люблю тебя, милый, – сказала Амелия.
Он моргнул еще раз. Кончиками пальцев она коснулась своих губ и приложила пальцы к слюдяному окошку. Потом отошла.
К постели подошла Тесса.
– Папа...
Его губы шевельнулись.
В спальню вошел доктор Левин и выразительно взглянул на женщин. Они покинули комнату и перешли в гостиную. Амелия закрыла дверь, прислонилась к стене и зарыдала. Тесса дала матери выплакаться. Потом Амелия успокоилась, вытащила из кармана халата носовой платок и вытерла мокрое лицо. Тесса обняла ее за плечи, отвела к диванчику. Они сели, и Тесса обняла мать, прижав ее голову к своей груди.
– О Боже! – простонала Амелия. – Он такой сильный человек. Невыносимо видеть его в таком состоянии! Как я ненавижу эту женщину! Как она могла довести его до этого!..
– Он не умрет, мама. Спасибо, что ты меня взяла с собой. Как ты думаешь, мое присутствие... огорчило его?
– Конечно, нет!
– Я тоже так думаю. Он что-то произнес... Что?
– Он сказал: «Мама». Он спутал тебя с доньей Эсперанцей. – Амелия всхлипнула. – Кингдон очень расстроен. Иди к нему.
– Я не могу оставить тебя одну.
– Дорогая, помочь мне сейчас может только Бад.
Тесса коснулась ее маленькой ледяной руки.
– Раньше ты всегда называла его при мне «отцом». А сейчас нет. Почему?
Амелия выпрямилась. Было видно, что она борется с новым приступом слез.
– Мама, просто дядя Три-Вэ в тот вечер был очень несчастен, – сказала Тесса. – Только и всего.
– Я никогда не лгала самой себе.
– Я тоже. Просто знаю, что папа – мой настоящий отец.
– Не говори глупостей, Тесса. Откуда ты можешь это знать?
– Инстинкт. Я всегда полагаюсь на свои инстинкты.
Амелия только вздохнула.
– Я знаю, что ты думаешь, – сказала Тесса. – Что я нарочно говорю так, как заинтересованное лицо.
– Надо было обо всем рассказать тебе раньше. А так... Получается, что я принесла тебя в жертву.
– Ты уехала, чтобы родить меня... Мама, с твоей стороны это был очень смелый поступок. Я... Я не смогла бы так...
Амелия бросила на дочь пристальный взгляд своих покрасневших от слез глаз.
– Тесса, когда мы вернулись домой из круиза, ты себя плохо чувствовала и не встретила нас... Почему? Ты делала аборт?
Тесса горестно опустила голову.
– Для того чтобы родить ребенка, мне пришлось бы жить вдали от Кингдона много месяцев. Я так хотела иметь ребенка... Но как раз тогда начался скандал с Лайей. Я должна была быть рядом с Кингдоном.
– Значит, ты была беременна?! О Боже, почему я молчала столько лет?!.
– Не обвиняй себя ни в чем!
– Тесса, ты даже представить себе не можешь...
– Ламбали женились на кузинах, мама. Почему же...
Тесса не договорила, так как из спальни послышались голоса. Она подняла голову. Амелия подошла к двери, пытаясь понять, о чем говорят.
– Иди к Кингдону, – со вздохом сказала она. – Я не могу с тобой сегодня спорить об этических вопросах. Иди к нему.
6
Пиджак от вечернего костюма и черный галстук Кингдона лежали на разобранной постели, а сам он умывался в ванной. Когда пришла Тесса, он поднял на нее мокрое лицо и спросил:
– Как он?
– Я знаю, что с ним все будет хорошо.
– Возможно, – сказал Кингдон, снимая с вешалки полотенце. – Я, наверно, единственный из всех Ван Влитов, кто не цепляется за жизнь, как бульдог. Когда меня хватит удар, я сразу отдам концы.
Тесса открыла шкаф, достала халат и бросила его на спинку стула. Потом стала расстегивать на спине пуговицы своего вечернего платья. «Как только сниму платье, – подумала она, – этот вечер закончится».
Тесса не лукавила перед матерью. Она действительно была уверена в том, что именно Бад ее отец. У матери не было такой уверенности, а у Тессы была. И проистекала она из чистой интуиции, на которую Тесса полагалась всегда. Интуиция досталась ей от предков, которые много лет назад впервые увидели эти поросшие дикой горчицей просторы. Живя в своем мире, Тесса не знала сомнений. Они появлялись лишь тогда, когда она оказывалась лицом к лицу с цивилизацией, с реальной жизнью. Она была умна, но в своих решениях не руководствовалась разумом, а доверяла инстинктам.
Кингдон бросил полотенце и вышел из ванной.
– Почему из всех женщин в мире мой старик решил изнасиловать именно твою мать?
– Она же сказала, что он всегда любил ее.
– Интересный способ доказательства своих теплых чувств! Отец никогда не казался мне способным на такую дикость. Впрочем, что я, евнух, могу знать об этом?
«Ему больно, – подумала она. – Но я не могу помочь ему. Не сегодня». Ей вспомнились искаженные болью губы Бада, его белое неживое лицо. Она продолжала расстегивать на себе крепдешиновое вечернее платье.
– Итак, загадка вражды в семейке Ван Влитов перестала быть тайной, – проговорил Кингдон. – Гнев дяди Бада справедлив. Что ему было делать, когда он обо всем узнал? Бросить вызов моему папаше, достать из коробки испанские дуэльные пистолеты и стреляться с пятидесяти шагов? Или ты думаешь, что они попытались решить спор на кулаках? Отец крупнее, но дядя Бад был одержим праведным гневом и потому дрался бы за десятерых. И потом, он выглядит крепче.
