Текст книги "Обитель любви"

Автор книги: Жаклин Брискин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 38 страниц)

– У кинозвезды сбываются все желания. Деньги, аэропланы, женщины. Можно добиться всего.

– И луну с неба достать?

– Я серьезно. Ты в душе человек очень сложный. Поэтому у тебя все получается. И именно поэтому ты не знаешь, чего хочешь. Впрочем, может, и знаешь, но даже не пытаешься взять. Каждый шаг в этой жизни ты делаешь, переступая через себя.

Той ночью он принял решение. Лайя права. Его злейший враг – он сам. Внешние и внутренние раны саднили невыносимо. Впервые в жизни он решил положить конец своему самоедству и поступить просто и без околичностей. Вознамерился взять то, чего ему больше всего хотелось. Той ночью он не заснул, думая о Тессе.

В конце сентября в студии отсняли последнюю сцену фильма. Кингдон послал за бочонком пива. Оператор Макс раздобыл бутылку виски. Все веселились, слышались шутки и тосты. Появились жены и подружки. Потом, взявшись за руки, все запели.

Было уже темно, когда Кингдон проводил Тессу к машине. Стояла безлунная ночь, сильно пахло цветущими апельсиновыми деревьями, росшими неподалеку. Их обнимала бархатная темнота, шум шагов гулко отдавался от сухой земли. С Тихого океана тянуло холодной сыростью.

– С «Летчиком» покончено, – произнес он.

Она вздохнула.

– Тебе жаль, что съемки позади? – спросил он.

– Да.

Они подошли к «мерсеру». Он взял ее за руку.

– Мне тоже. Помнишь, как мы познакомились на веранде отеля «Голливуд»? Я тогда был похож на ходячего мертвеца. Пребывал в каком-то оцепенении. Словно тело умерло, а мозг продолжал работать. Во мне не было ни чувств, ни мыслей. Стоило услышать шум аэроплана – и душа уходила в пятки. А теперь я сам выполняю трюки! Тесса, тебе известно, почему мне так жаль, что съемки закончились?

– Да.

Он положил руки ей на плечи. Видел ее лицо, но не мог различить его выражение. Ощущал тепло ее дыхания, аромат духов... сильный, таинственный...

– Потому что теперь мне нужно тебе кое-что сказать.

– Не говори ничего.

– А как же тогда ты узнаешь, о чем я думаю? – спросил он.

– Я люблю тебя.

– Ты мне уже говорила это.

– Когда?

– Ты все время думаешь об этом, – сказал он. – Когда стояла у окна и прижимала мою книгу к сердцу.

– Я... Кингдон... – Она сняла его руку со своего плеча и на мгновение легонько прижала к своей груди. Тесса сделала это как-то боязливо, робко, но это взволновало Кингдона гораздо сильнее, чем умелые ласки опытной Лайи.

Кингдон наклонился и приник к ее груди, скрытой под шелком платья. Она прижала его голову к себе, шепча его имя. Он провел руками по ее стройному телу, ощущая, что она вся дрожит от его прикосновений. У Кингдона появилось чувство неизбежности происходящего, ему почудилось, что это уже когда-то было.

– Кому принадлежит мое сердце, тому принадлежу и я, – прошептал он, прижав лицо к ее груди. – Я твой.

Подняв голову, он осыпал поцелуями ее лицо. Ее ресницы трепетали под его губами. Потом Кингдон обнял ее, крепко прижал к себе и поцеловал в губы. Ему почудилось, что этот поцелуй унес их за пределы пространства и времени, в небытие. В те мгновения ему не нужно было думать о последствиях. Ее губы разомкнулись под напором его губ, и язык Кингдона коснулся кончика языка Тессы. Чуть отстранившись, Кингдон шепнул:

– В воскресенье.

– Что?

– Я обещал сказать тебе, когда буду готов познакомиться с ними. – Он коснулся губами нежной мочки ее уха. – В воскресенье. Я приду к обеду. Самое удобное время для визита поклонника с честными намерениями.

– Мы будем на вилле, – тихо сказала она.

– Где это?

– В конце бульвара Сансет, почти на берегу. Туда ведет объездная дорога, где растет большой платан, а на нем вырезана наша фамилия.

– Ван Влит?

– Да.

– Значит, платан на дороге? Запомню. – Он снова поцеловал ее. – Но ты не настаиваешь на своем приглашении. Почему?

– Мой отец недолюбливает тебя.

– У него преимущество – он меня по крайней мере помнит. Я этим не могу похвастаться, но почему-то уверен, что и он мне не понравится.

– Кингдон...

– О, не беспокойся! Помня об уроках Дугласа Фэрбенкса, я смогу сыграть свою роль, любимая. Я покорю его.

Она потянулась губами к его губам. Поцеловав ее, он легонько провел руками по ее груди. Дрожь пробежала по его телу.

Но отрываясь от него, она прошептала:

– В машину?

Поначалу он даже не понял, но когда смысл ее приглашения дошел до него, Кингдон испытал еще более сильное чувство, чем то, что нахлынуло на него на крыльце Гринвуда. Он крепче прижал Тессу к себе.

Вдруг рядом послышались голоса. Из сарая Римини вышли люди. Они спустились с небес на землю.

– Нет, – шепнул он. – Лучше подождать, пока... Хоть я не хочу ждать ни минуты... Господи, неужели ты сама просишь меня об этом?

– Милый...

– Любимая, любимая! Заднее сиденье «мерсера». Вокруг целая орава киношников... Нет, я отнюдь не так представляю себе ту минуту, когда ты испытаешь неземное блаженство.

Он сгорал от желания, но тем не менее отстранился от нее.

5

От Голливуда до виллы Ван Влитов был час езды. Вилла стояла в каньоне, милях в двух от побережья. Из холла в спальни вел длинный переход, увитый виноградными лозами. У каждой спальни был свой вход, затянутый москитной сеткой. Все двери выходили на поле для игры в поло. Этот вид спорта не так захватывал Бада, как родео, в которых ему доводилось участвовать в молодости. Но банкиры и другие его деловые партнеры получали удовольствие от поло, и порой он даже позволял им обыгрывать себя. Эта маленькая жертва окупалась потом банковскими кредитами. Как правило, на субботу и воскресенье сюда приезжали Чо Ди Франко и его сыновья-двойняшки Тим и Джонатан, работавшие в юридическом отделе «Паловерде ойл», и все они принимали участие в игре. Но в ближайший уик-энд Бад и Амелия решили съездить в Вашингтон, поэтому никого не приглашали в гости. Впрочем, вздумай в их отсутствие кто-нибудь заглянуть на виллу, он спокойно мог бы здесь остаться, отведать жаркого.

Независимо от того, гостил ли у них кто-нибудь, каждое утро на заре Бад и Тесса седлали лошадей и совершали перед завтраком прогулку верхом. Одевались они при этом во все старое. В то утро на Баде были полинявшие джинсы и протертая на рукавах шерстяная рубашка. Тесса надела черную юбку с большим разрезом – специально для верховых прогулок – и белый свитер, который носила с шестнадцати лет. Они ехали по дну каньона. Грунтовые воды здесь почти выходили на поверхность и омывали корни дуба и сумаха. Птицы все еще распевали свои песни, приветствуя зарю.

Тесса с отсутствующим видом похлопывала лошадь по крепкой холке и задумчиво улыбалась. Она была погружена в свои мысли. Кингдон пробудил в ней чувства, о существовании которых она и не подозревала. В поцелуях Пола Шотта не было страсти, ибо молодой человек всегда помнил, что Бад его босс. Другие поклонники Тессы – а их, кроме Пола, было немного – робели не меньше ее самой и боялись даже прикоснуться к ней. Мать никогда не заговаривала с ней о чувственной стороне любви. А домашнее воспитание и природная сдержанность только усугубляли положение. О сексе она знала едва ли не намного больше, чем пятнадцатилетняя Амелия в те времена, когда начала встречаться с Бадом Ван Влитом на полуразрушенном древнем ранчо. Но после ласк Кингдона тело Тессы будто ожило, наполнилось ожиданием, едва ли не впервые она почувствовала в себе сокровенное нутро женщины.

– Что-то ты сегодня молчалива, – сказал Бад.

Тесса крепче ухватилась за поводья.

– Завтра приедет Кингдон, – вырвалось у нее.

Судорога пробежала по всему телу Бада. Его жеребец перешел на рысь. На самом дне усыпанного палой листвой оврага Бад остановился, поджидая Тессу.

– Мать сказала, что он заезжал в Гринвуд, когда ты болела.

– Значит, можно? – с надеждой в голосе спросила Тесса.

– Что можно?

– Можно, он позавтракает с нами? Ты же запретил ему показываться...

Бад пожал плечами.

– Мне-то все равно. Я еду в Вашингтон. У меня дела.

Надежда Тессы угасла. На ее лице отразилось отчаяние, но вместе с тем она упрямо сжала губы. Эти упрямо сжатые губы, по наблюдению Амелии, были общим свойством всех Ван Влитов.

– Для меня это очень важно, – тихо проговорила девушка.

– Я же показывал тебе газеты. Ты видела.

Переезжая через ручеек на дне оврага, они молчали. В тени поникшего виргинского дуба рос папоротник.

Бад вздохнул.

– Тесса, ты же знаешь, я буду рад любому другому человеку. Любому другому.

– Неужели твоя ненависть так сильна? – спросила она. Не в силах поднять глаза на отца, она проследила взглядом за потревоженной птичкой, вспорхнувшей с папоротника.

Лицо Бада было так же несчастно, как и ее лицо. И тут он вспомнил: Амелия предупреждала, что отказ только подтолкнет Тессу к двоюродному брату.

– Знаешь, – произнес он с напускным весельем, – если уж гора наконец-то решила прийти к Магомету на завтрак, думаю, Магомету придется потерпеть ее у себя пару часов.

Тесса никогда в жизни не ссорилась с отцом. Она не знала, что он никогда не проигрывает, поэтому одарила его счастливой улыбкой.

– Если хочешь знать, – сказал он, – мне даже любопытно поглядеть на своего племянничка.

– Спасибо, – прошептала Тесса.

– De nada, – ответил он.

Будь рядом Амелия, она поняла бы, что он задумал. И при других обстоятельствах остановила бы его. Но сейчас...

Они вернулись на виллу и вместе плотно позавтракали. Амелия не присоединилась к ним. Она всегда поднималась поздно и завтракала в постели. Покончив со второй чашкой кофе, Бад неожиданно объявил:

– Что-то я засиделся. Пора ехать в город. Забыл в офисе бумаги об аренде.

– Я поеду с тобой, папа.

– Нет. Не стоит. Перед встречей в Вашингтоне с ребятами из правительства я должен поговорить кое с кем, и неизвестно еще, сколько продлится наша беседа. Впрочем, за предложение спасибо. – Он улыбнулся и чмокнул ее в щеку.

6

Бад остановил свой «штутц» у начала тропинки, ведущей в невзрачный домишко. Щеки его горели. Он сам себя ненавидел за то, что собирался сделать. Жалел, что почти ничего не знает о Кингдоне.

В штате «Паловерде ойл» работали несколько детективов, наводивших справки о людях, которых Бад намеревался принять на работу. Кроме того, они проверяли законность документов об аренде нефтяных участков, прощупывали финансовые возможности клиентов. Бад вполне мог поручить им собрать досье на Чарли Кингдона. Нет ничего проще! Но он попросил узнать только его адрес. Не хотел, чтобы кто-то копался в подноготной друга его дочери и его собственного племянника. «С моей стороны это, конечно, сентиментальная глупость», – думал он, шагая по тропинке, обсаженной кустами гибискуса с трепетавшими на ветру большими цветами.

Оказавшись перед дверью квартиры Кингдона, Бад нажал на кнопку звонка и стал ждать. Потом позвонил еще раз. Наконец покачал головой и повернул обратно к машине.

– Сэр, – вдруг раздался у него за спиной мужской голос. – Миссис Коли сейчас нет, но если вы хотите оставить для нее записку... – Дверь, затянутая москитной сеткой, открылась, и на пороге появился молодой человек без галстука, с расстегнутым воротником рубашки. Рукава были закатаны до локтей и открывали его мускулистые руки. Он держал полотенце. – Простите, что не сразу услышал звонок. Я брился.

Бад видел его фотографию в газетах, но сейчас она ему была ни к чему. Глубоко посаженные карие глаза, овальное лицо, густые черные волосы, даже нос с горбинкой... Да.

Щурясь на солнце, он разглядывал своего племянника. Он был застигнут врасплох нахлынувшей волной противоречивых чувств. Не мог произнести ни слова. Ко всем членам своей семьи он всегда относился тепло, покровительственно. А членами своей семьи считал даже детей и внуков «маминых людей», что уж говорить о родном племяннике!.. Причем к молодому поколению он относился с особенным чувством. Но сейчас он вглядывался в это лицо, в лицо Три-Вэ, и в его сознании вновь оживала запретная тайна. Борясь с воспоминанием об утрате, невыносимой и невосполнимой, Бад смотрел в лицо одного из потомков Гарсия.

Кингдон прищурился.

– Вы пришли не к миссис Коди, – произнес он и добавил: – Дядя?

Бад прокашлялся.

– Да. Бад Ван Влит. А ты Чарли?

– Кингдон.

– Я хотел повидаться с тобой, Кингдон.

– Фальстарт, сэр. Разве Тесса не говорила, что я завтра собирался нанести вам визит?

Бад сделал шаг к нему навстречу.

– Лучше поговорить сегодня. Легче.

– Легче? – Кингдон взялся за ручку двери, словно желая захлопнуть ее. – Хотите отвадить меня от Тессы?

Бад глубоко вздохнул, пытаясь расслабиться и выйти из оцепенения.

– Мы... твоя тетушка и я... надеялись, что ты придешь. Ведь мы одна семья. Тессе ты приходишься двоюродным братом. Ваша дружба мне по душе.

– Забавно! А Тесса полагает, что вы меня недолюбливаете.

– Что ж мы через дверь-то разговариваем? – спохватился Бад. – Пойдем, Чарли. Чарли Кингдон. Выпьем чего-нибудь. Я приглашаю.

– Это в половине одиннадцатого?

– Мне казалось, что актеров всегда мучает жажда.

– Я летчик.

– Тогда как насчет чашечки кофе? – Бад улыбнулся.

Помедлив немного, Кингдон распахнул дверь шире.

– Лучше зайдите. Миссис Коди сейчас нет.

– Миссис... как?

– Я снимаю у нее комнату. Но она не будет возражать, если мы посидим в ее гостиной.

В комнате был беспорядок, валялось бесчисленное множество дешевых сувениров и фотографий ясного синего неба и темно-синих бухт. На атласных подушках были вышиты названия местных курортных отелей. Стояли разные гипсовые безделушки. «Господи, у него даже своего дома нет», – подумал Бад, и от этого юноша показался ему еще более беззащитным. Здесь он снова внимательно посмотрел на него. У Кингдона было меньше сходства с Три-Вэ, чем ему показалось вначале. В нем была какая-то внутренняя собранность, чего всегда недоставало Три-Вэ, крепкие мышцы, необузданность, какая Три-Вэ и не снилась... «Интересно, он уже переспал с ней?» – подумал Бад и поморщился, будто от удара плетью по лицу. Нахмурился.

– Насчет выпивки вы правы, сэр. Это нам не повредит. У меня есть немного виски. «Бурбон». Пойдет?

– Вполне.

Кингдон скрылся в маленьком коридорчике. Бад, проводив его взглядом, понял, что свободная походка дается племяннику не без труда. Тесса говорила, что у него постоянно болит нога. И душа... «Но он не вызывает жалости к себе», – подумал Бад и вдруг проникся к племяннику теплым чувством. Впрочем, предвзятость осталась, и о цели посещения он не забыл. Только сказал себе: «Ты помягче с пацаном».

Кингдон вернулся уже в полосатом галстуке, с двумя стаканчиками и пинтой «радости горца».

– Как там Три-Вэ, твой отец?

– Я не видел его почти восемь лет. Наверно, все такой же баклан.

– Баклан?

– Это такая морская птица. Китайцам удалось ее приручить. Птица-рыболов. Они перевязывают ей горло шелковой ниткой. А птица делает то, что определила ей природа. Она ныряет за рыбой, но нитка не дает ей проглотить добычу. Тогда баклан возвращается и изрыгает улов к ногам хозяина-китайца. Мой отец ищет месторождения нефти, но ему не по карману бурильное оборудование, поэтому свои нефтяные фонтаны он приносит в клюве к ногам «Юнион ойл». Он баклан и никем другим уже не станет. И знает об этом. Мать не дает ему забыть о том, что он неудачник. Вы это хотели узнать?

Бад покачал головой.

– Нет, такое не захочешь услышать даже о чужом человеке. Тем более о Три-Вэ. Говорят, со мной трудно спорить, но, насколько мне известно, Кингдон, никто никогда не упрекал меня в мстительности. Он мой младший брат, малыш... – Баду нелегко давались эти слова. – Кстати, именно так я называл его когда-то. Малыш.

Кингдон молча разлил виски. Он протянул стакан Баду, но тот поставил его на стол среди сувениров миссис Коди.

– Ну что, сэр, может быть, начнем? Я обещал Тессе, что заставлю вас отнестись ко мне с симпатией. Но пока что, похоже, не сумел втереться к вам в доверие, – сказал Кингдон.

При упоминании имени дочери Бад беспокойно заерзал. Теплое чувство к этому юноше росло в нем, несмотря на мысль: «Я не могу подпустить его к ней. Не могу!»

– Я хочу, чтобы мы были друзьями, – солгал он. – Говорят, в один прекрасный день аэропланы станут основными потребителями бензина. Я в это не верю, конечно. – Он рассмеялся. – Впрочем, когда мне говорили, что на смену экипажам и каретам придут двигатели внутреннего сгорания, я тоже не верил. В те времена бензин считали ненужной примесью. Мне нужен летчик, который введет меня в курс дела.

Кингдон не ответил. Он пристально смотрел на Бада, словно пытался научиться читать по губам, полагая, что вслух тот говорит одно, а его губы шепчут совершенно другое. Во дворе кто-то хлопнул дверью, закричал ребенок...

После долгой паузы Бад хрипло проговорил:

– Она мое единственное дитя, Кингдон. Я ее очень люблю. Хотя, кажется, совсем ее не знаю. Она не такая, как все. В ней нет жадности, зависти, гордыни... Она абсолютно лишена тщеславия. Как понять такого человека? Одним словом, я хочу сказать, что Тесса – сама невинность.

Кингдон выпил молча.

– Тогда как ты... Ты летчик, актер... Красивый молодой человек. А тут подвернулась хорошенькая девушка, открытая... Кто откажется? Только последний дурак или евнух. Но, насколько мне известно, сейчас у тебя уже есть одна.

У Кингдона нервно дернулась бровь, затем его лицо вновь окаменело.

Бад продолжал:

– Тесса была права. До сегодняшнего дня я недолюбливал тебя. Старался даже тебя возненавидеть... А теперь понимаю, что испытываю к тебе теплые чувства. Возможно, это, как раньше говорили, кровные узы. Сейчас так уже не говорят, да? Но я ощущаю эти узы, это родство. Тебе известно, что в нас есть индейская кровь? Впрочем, откуда тебе знать? Об этом до сих пор я рассказывал только жене. И вот теперь тебе. Амелия не придала этому никакого значения, но для меня... для всех коренных калифорнийцев всегда было очень важно считать себя стопроцентными испанцами. Впрочем, о чем это я? Ухожу от главного...

– А главное в том, что я должен сесть в кабину своего аэроплана, потребителя бензина, и упорхнуть на нем подальше?

– Тесса чиста, Кингдон. Сам не пойму, как она сумела до сих пор остаться невинной, но она такая. Я прошу тебя... Оставь ее. Вот так. Я открыл перед тобой свои карты.

– А я не шулер.

– Чем глубже она во всем этом увязнет, тем тяжелее ей придется.

– Так, так, продолжайте. Посмотрим, каким будет ваш следующий шаг, дядюшка. Может, вы еще попытаетесь дать мне отступного?

– Не надо корчить из себя циника и негодяя, ведь на самом деле ты не такой.

– А вы когда-нибудь допускали мысль о том, что я люблю ее?

– Это и есть мой главный козырь, – ответил Бад.

Кингдон допил остатки виски.

– Что-то я не пойму. Что же это за козырь?

– Ты католик, – сказал Бад. Теперь настала его очередь молча ждать и напряженно вглядываться в оппонента.

– Бывший, – поправил Кингдон.

– Значит, для тебя во всей этой истории нет никаких запретов?

– А с чего это я должен думать о них? – спросил Кингдон. – Религия ничем меня не связывает.

– Ничем?

– Ничем.

Повисла пауза. Затем Бад продолжил:

– Учти, я не собираюсь упоминать о разногласиях между мной и Три-Вэ. Не буду оскорблять предположением о твоем денежном интересе. Взываю только к вере. Пусть бывшей. Скажи мне, Кингдон: каково тебе будет взять в жены собственную сестру?

– Тесса не католичка.

– Это мне известно. К бракам между родственниками она относится спокойно.

– В таком случае, дядя, вы переоцениваете влияние, которое имеет на меня религия.

– Я знаю твою мать. Я знаю Юту. С раннего детства, с младенчества она вбивала в тебя чувство вины и представление о твоей греховной сущности. Это сидит в тебе, Кингдон, очень глубоко. Это как трясина: коготок увяз – всей птичке пропасть.

– Вы говорите, дядя, очень складно, но это еще не значит, что вы изрекаете истину.

– Я просто спрашиваю: честен ли ты по отношению к Тессе и к самому себе? – Бад выдержал паузу. – Нет. Я просто спрашиваю: справедлив ли ты по отношению к ней? Кингдон, она любит тебя, и ее любовь беспредельна. А что сказать о тебе? Способен ли ты открыть ей всю душу, как она того заслуживает? Или ты усиленно прячешь свои грехи и идешь напролом, потому что она тебе нужна?

Кингдон подошел к каминной полке, заставленной сувенирами миссис Коди. Рубашка натянулась у него на лопатках, мышцы свело судорогой, но потом он снова словно окаменел.

Бад чувствовал себя так, будто его вывернули наизнанку. Он бессильно опустился на стул. Ведь он заставил страдающего племянника заглянуть в собственную душу, что причинило ему большую боль, и вместе с тем он сам понял, что не способен ответить на простой вопрос: «Зачем я это делаю?»

– Если я в тебе ошибся, завтра в полдень приезжай к нам на виллу, – предложил он. – Тем самым ты ответишь на мой вопрос. Твой ответ меня удовлетворит.

Кингдон молчал.

Спустя минуту Бад сказал:

– Ладно, я, пожалуй, пойду.

– Всего хорошего, дядя, – сказал Кингдон, но руки на прощанье не подал.

Бад взял шляпу, вышел и осторожно прикрыл за собой дверь. Он проехал три квартала, потом остановился. Его лицо заливал пот. Во рту он чувствовал горечь. Бад положил руки на руль и уронил на них голову. По всему телу разлилась слабость поражения. Но почему? Ведь победа осталась за ним, не так ли?

7

На следующее утро после обычной прогулки верхом и завтрака с отцом Тесса приняла горячую ванну с лавандой. На вилле она никогда не делала прически, а лишь подвязывала волосы сзади малиновой лентой, которая удачно сочеталась с малиновыми розами на ее ситцевом платье. После ванны она прошла в гостиную и села с книгой на крыльце, защищенном сеткой от мошкары. Впрочем, она не читала, а наблюдала за тропинкой, ведущей от главной дороги, где конюхи выгуливали пони для поло.

В час дня Кингдона все еще не было. Наступило время ленча. На виллу заглянули Стюарты. Бад угощал их бифштексом почти до двух. Тесса ничего не ела. Когда Стюарты уехали на своем «роллс-ройсе», появилась Амелия с горничной Кэтрин. Они составляли список вещей, которые Амелия намеревалась взять с собой в Вашингтон. Бад устроился в библиотеке за большим столом, обложившись договорами об аренде нефтяных участков и картами. Тесса помогла матери составить список и вернулась на крыльцо. Села, обхватив колени руками. Теперь она уже не пыталась делать вид, что читает, а не отрываясь смотрела на дорогу.

Подняв облако пыли, появилась какая-то машина. Тесса привстала. Но это был всего лишь крытый грузовик, использовавшийся для хозяйственных целей. Бад вышел из дома, подошел к грузовику и поставил ногу на подножку. Шофер передал ему пачку газет. Бад раскрыл одну из них, а потом медленно подошел к крыльцу, где сидела дочь. Он молча подал Тессе номер «Ивнинг кларион». Она пробежала глазами заголовки.

КАПИТАН КИНГДОН ВЭНС СБЕЖАЛ ВМЕСТЕ С ЛАЙЕЙ БЭЛЛ. ГЕРОЙ ИЗ ЭСКАДРИЛЬИ «ЛАФАЙЕТ» УЛЕТЕЛ С АКТРИСОЙ В МЕКСИКУ, ЧТОБЫ ТАМ ОБВЕНЧАТЬСЯ.

Воздушный ас и его золотоволосая красавица-невеста познакомились на съемках «Летчика» («Римини продакшнз»).

– Я самый счастливый человек на земле! – объявил герой войны капитан Кингдон Вэнс сегодня утром в Тигуане (Мексика) после венчания.

Дальше Тесса не читала. Она аккуратно сложила газету и положила ее на стул. Потом перевела взгляд на поле для игры в поло. По нему уже ползли вечерние тени. Чернели борозды и ямки от лошадиных копыт.

– Тесса, милая, иди ко мне, – позвал Бад, открывая свои отцовские объятия. На его лице было несчастное выражение, и он не лукавил.

Однако Тесса будто окаменела. Она еще не осознала случившегося и, отвернувшись от Бада, зашагала по увитому виноградом переходу к себе в спальню.

В ту ночь Бад так и не смог заснуть. Накинув на плечи халат, он вышел покурить. Трещали цикады, ухала сова... И еще что-то... Какой-то странный, размеренный звук... Он медленно направился к комнате Тессы. В темноте мерцал только красный огонек его сигары.

И тут он понял, что это за странный звук. Это были приглушенные рыдания Тессы, безутешный горький плач. Бад поежился. На первый взгляд он поступил жестоко. Внутренний голос подсказывал ему, что он не имел никакого права вмешиваться. Да и сын Три-Вэ ему понравился... Зачем ему понадобилось копаться в раненой душе этого паренька, зачем было выводить Кингдона из равновесия? Какая ему, по большому счету, разница, родственники они или нет? Люди хорошие, это главное. «Что я натворил? Как я посмел так огорчить Тессу?» – спрашивал он сейчас себя.

Вместе с тем его сердце противилось самобичеванию. Прислушиваясь к плачу Тессы, он испытывал те же чувства, что и в ту далекую ночь, много лет назад, когда он вскрыл ей трахею, чтобы девочка могла свободно дышать. Он стоял сейчас у порога ее комнаты на подкашивающихся от слабости ногах, весь дрожа при мысли о содеянном и одновременно торжествуя. «Я спас мою Тессу».

Бад постучал в дверь.

– Тесса, – позвал он. – Открой, я помогу тебе.

Перестав плакать, она открыла дверь. На ней все еще было ситцевое платье, правда, измятое. Нос и глаза покраснели от слез, щеки же побледнели. Она взглянула на него и ушла в ванную, чтобы умыться. Бад прислушивался к шуму льющейся воды и понимал: в утешители он сейчас не годится. Иначе это будет похоже на затянувшийся поцелуй Иуды.

Когда дочь показалась из ванной, он сказал:

– Вчера утром я был у него.

Она взглянула на него припухшими от плача глазами.

– Зачем?

– Я напомнил ему, что вы родственники.

Тесса подошла к окну и выглянула наружу. Мутная луна освещала поле для поло. Тесса молчала.

– Тесса, между ними что-то было. Я имею в виду, между ним и Лайей Бэлл. Не вдруг же они обвенчались?

Она кивнула.

– Я уезжаю, – проговорила она.

– Куда?

– Во Францию.

– Нет.

– Я уезжаю, – твердо повторила она.

– Ты меня ненавидишь?

– Ты не имел права, – сказала она, вцепившись руками в подоконник. – Не имел никакого права!

И снова ему захотелось разрыдаться, но чувство благодарности к самому себе осталось. «Я спас ее», – снова подумал он.