Текст книги "Обитель любви"

Автор книги: Жаклин Брискин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 38 страниц)

Несколько раз Тесса порывалась обратиться к дяде или тете. Но Три-Вэ старательно смотрел в сторону. А Юта настороженно следила за Тессой, и всякий раз, когда девушка пыталась заговорить, Юта, опережая ее, спрашивала что-то своим резким голосом у Бетти или Мэри Лю.

Наконец, когда подали жаркое, Юта повернулась к Тессе.

– Пока мы ехали к вам, я все прикидывала... Тебе ведь уже почти тридцать?

– Двадцать восемь, – ответил за Тессу Бад. Юта, в качестве почетной гостьи, сидела от него по правую руку.

– Бетти двадцать два, а Мэри Лю двадцать. Понимаешь? – продолжала Юта. – По-моему, хватит привередничать, а то ведь так и старой девой немудрено остаться.

Она вся подалась к Тессе.

– Это я виноват, – весело вмешался Бад. Но глаза его были холодны. – На каждого молодого человека, который появляется вблизи нашего дома, я приказываю спустить собак. Верно, Тесса?

Тесса выдавила из себя улыбку. Голова у нее раскалывалась. Не от болезни. И не оттого, что она не понравилась родителям Кингдона. Просто во время обеда ей в голову пришла мысль, – в которой она очень быстро утвердилась, – что с Кингдоном случилось нечто ужасное. «Может быть, его даже арестовали», – подумала она. Тесса прижала ледяные руки к коленям, пытаясь не выдать себя перед присутствующими.

Принесли десерт – пирамиду из слоеного теста с кремом, обсыпанную искрящейся карамелью, – и пока Синклер разрезал этот огромный торт, в холле раздался звонок.

Это был Кингдон.

Он извинился перед Амелией за опоздание, проходя вдоль стола, задержался, чтобы поцеловать мать в щеку, обменялся рукопожатиями с мужчинами, улыбнулся женщинам. Когда он приблизился к Тессе, улыбка на его лице на мгновение померкла. Он приехал сюда из Орлиного Гнезда, где переоделся в вечерний костюм. Но причесаться не успел. Несмотря на его усталый вид, его появление словно внесло живую струю. Кингдон потешался над фотографами и толпой. Все молча слушали. Кингдону не хотелось ничего говорить, но он пересиливал себя. А когда ему приходилось перебарывать себя, на него было жалко смотреть. Мимолетное чувство облегчения, возникшее у Тессы при его появлении, тут же пропало. «Почему он так старается казаться веселым? – думала она недоуменно. – Что-то случилось?»

Голова у нее по-прежнему раскалывалась.

Она не сразу поняла, что к ней обратилась мать.

– Что, мама?

– Бетти спрашивает, вступила ли ты в Молодежную лигу?

Тесса тихо подтвердила это и опять замолчала. Она не принимала оживленного участия в застольной беседе. И на Кингдона даже взглянуть не могла, потому что за ней зорко следила Юта.

Вскоре Амелия поднялась из-за стола и предложила:

– Юта, Бетти, Мэри Лю, Тесса! Пойдемте в гостиную пить кофе.

3

Когда за женщинами закрылась дверь, Бад попросил слуг покинуть столовую. Пятеро Ван Влитов собрались у края стола, вокруг графинов со спиртным. Бад, открыв коробку, предложил гостям сигары.

– Что там у тебя случилось? – спросил он Кингдона.

– Все как обычно, – ответил тот. – Нас облили дерьмом с ног до головы и отпустили отмываться.

При слове «дерьмо», произнесенном вслух старшим братом, веснушчатые лица Тома и Ле Роя залились краской. Когда они смущались, то становились похожи, как близнецы. Они совсем недавно стали жителями Лос-Анджелеса и разделяли мнение городских обывателей, что Голливуд – это злокачественная опухоль, а киношники либо половые извращенцы, либо отбросы общества, либо шарлатаны. Под какую статью подвести Кингдона, они пока что не решили. Дома в Бейкерсфилде они держались подальше от старшего брата, сторонясь его диких выходок. Теперь они желали только, чтобы дело Дэвида Манли Фултона, не дай Бог, краем не задело их. Они не говорили об этом вслух – даже между собой, – но были благодарны Кингдону за то, что он взял псевдоним. Тем не менее, несмотря ни на что, они были вполне порядочными молодыми людьми и готовы были по мере сил помочь старшему брату.

Три-Вэ взял сигару.

– Что ты хочешь этим сказать, Кингдон? – спросил он.

– Лайя вела что-то вроде дневника. Полиция наткнулась на него в доме Фултона. Я, в общем-то, мало что слышал о нем, так как эти ребята предпочитают молчать о с трудом добытых уликах, но того, что слышал, вполне достаточно, чтобы представить мою супругу к Пулитцеровской премии по «беллетристике». Когда женщина уверяет своего любовника, что он великолепен в постели, это, по-моему, очень древняя уловка. Представляю, какая дрожь пробегала по телу этого извращенца, читавшего ее галиматью, где его называли «Хозяином вдохновенных ночей»! К сожалению, Лайя не ограничивалась только описанием телесных удовольствий. Масштабы ее откровений были более грандиозными. Она писала, что не переживет разлуки со своим властелином. А последняя запись, сделанная 2 мая, насколько помнится, такова: «Не допускаю даже мысли о том, что Дэвид может изменить наши планы. Дэвид, милый, любимый! Я так сильно его люблю! Моя жизнь потеряет без него всякий смысл! Лучше бы нам обоим переступить ту черту, откуда нет возврата!» – Голос Кингдона поднялся до исступленного фальцета. Помолчав, он продолжил своим обычным тоном: – Проклятье! Писательница из нее неважная, а вот дура – первостатейная! Она вела этот дневник только для Фултона. Он был предназначен только для его глаз. Но полиция полагает, что каждая строчка в нем – святая истина, написанная кровью.

Бад отставил рюмку с бренди.

– Ее привлекут к суду?

– Адвокаты полагают, что из-за этого дневника она вполне может попасть на скамью подсудимых.

Том, недавно закончивший курс юриспруденции, кивком подтвердил правоту этого утверждения.

– Дела ее, и верно, выглядят неважно, – сказал он.

– Жаль, – произнес Три-Вэ, беспомощно разведя руками.

Бад вновь наполнил рюмку Кингдона.

– Кто ее адвокат? Вы можете нанять Дарроу?

– Мы уговорили Джулиуса Редпата.

– Редпат. Мм... Такого же класса, что и Дарроу. Впрочем, не такой пламенный оратор.

– Не такой пламенный? – переспросил Кингдон. – По-моему, пламенности в этом деле и без него хватает.

– Как у тебя с деньгами? – спросил Бад.

– Дядя, не забывайте, что ваш племянник – знаменитая...

– Ладно, не придирайся, Чарли, – перебил его Бад. – Просто я знаю, какие гонорары у Редпата.

– Мне не нужна помощь, дядя, – сказал Кингдон. – Извините. Римини ссужает меня всем необходимым.

– Редпат еще ни разу не проигрывал дела, – сказал Бад. – И потом, здесь серьезно замешаны и другие. Он не преминет заострить на этом внимание, чтобы обелить Лайю.

– А это она убила его? – вдруг спросил Три-Вэ.

Его брат и сыновья одновременно обернулись к нему. Их лица выражали недоумение и удивление. Вопрос виновности или невиновности отнюдь не являлся предметом выяснения в этом разговоре.

Бад осклабился.

– А ты все такой же, малыш. Какая разница? Мы в любом случае вытянем ее из трясины.

А Кингдон добавил:

– Она не убивала. Отец, ты же ее знаешь. Она не способна на такое.

– Каждый способен, – тихо возразил Три-Вэ. Он вопросительно взглянул на Бада. – Где туалет?

– Вторая дверь слева, – ответил тот.

4

Выходя из уборной, Три-Вэ увидел Тессу, поднимавшуюся по лестнице. Услышав его, девушка обернулась и вздернула подбородок. После некоторого колебания, стуча каблучками шелковых туфелек, она спустилась вниз. Три-Вэ жадно смотрел на нее.

Еще до приезда в Гринвуд он был сильно взволнован. Дом Бада потряс его. Роскошный сад тонул в ночном мраке, но электрический фонарь освещал знакомое плато между холмами.

– Паловерде, – вслух прошептал Три-Вэ. – Паловерде...

Бад скопировал белые глинобитные стены, красную черепичную крышу. Второй этаж выглядел, правда, совсем по-иному. Появились и окна с внешней стороны здания. Но эти окна с узкими балкончиками и висевшими в горшках цветами, несомненно, очень украшали дом.

Потом он увидел Бада, и в его сердце вновь вспыхнуло полузабытое чувство любви к брату. И еще Амелия... Когда он обменивался с ней рукопожатием, у него захватило дух. Яркие грезы, длившиеся многие годы, превратились в ничто при виде настоящей, реальной Амелии. Он все еще любил ее.

Дело Фултона и то, что в него впутали Кингдона, было еще одним ударом для Три-Вэ. Три-Вэ взял отпуск на работе – он по-прежнему вел геологоразведку для «Юнион ойл», – чтобы больше времени уделить старшему сыну и его жене, поддержать их. И что из этого вышло? Ничего. «Все как всегда», – думал он. Бад опять взял все в свои руки. Дельные советы и предложения исходили именно от него. Он даже деньги предложил.

Но самое большое потрясение испытал Три-Вэ при виде этой холодной и красивой молодой женщины, даже и не пытавшейся скрыть, что бедные родственники наводят на нее скуку. «Моя дочь», – подумал он сейчас. Все эти годы он даже мысли не допускал, что ребенок Амелии мог быть не от него.

Он почему-то ожидал встретить очень живую и миниатюрную девушку, похожую на Амелию. Но на него смотрела не француженка, а представительница древнего рода Гарсия. И это глубоко потрясло Три-Вэ. Весь вечер он украдкой следил за Тессой. Украдкой, потому что не хотел будить в Юте ревнивого зверя.

Тесса спустилась по лестнице и подошла к нему. Он впервые смог открыто рассмотреть ее. Коротко, по моде подстриженные блестящие черные волосы, уверенное выражение овального лица, длинные, стройные ноги под карминным шелком вечернего платья. Под его изучающим взглядом она замедлила шаг, непроизвольно коснулась рукой своего жемчужного колье. Поняв, что на мгновение смутил эту высокомерную молодую женщину, Три-Вэ испытал чувство удовлетворения.

Тесса остановилась перед ним, положив тонкую руку на перила лестницы.

– Дядя! – тихо произнесла она.

– Ты, кажется, хотела сбежать, Тесса? – сказал он, изобразив дружелюбную улыбку. – Я помешал?

– Сбежать?

– Ты под каким-то предлогом захотела уйти с вечеринки, не так ли?

– Я просто собиралась подняться наверх и принять аспирин.

– От бедных родственников уже разболелась голова? – спросил он, пытаясь шутить.

Она как-то отчужденно посмотрела на него.

– Что ж, не буду тебя задерживать, – сказал он.

Она не двинулась с места.

Помолчав, он продолжил:

– Тебе, наверно, уже говорили, что ты похожа на свою бабку по отцу?

– Да. Дедушка Хендрик говорил мне... часто... – Ее голос перешел на грудной шепот. «Наверно, это модно сейчас у девушек из богатых семей», – подумал Три-Вэ.

После некоторой заминки Тесса заметила:

– Вы тоже на нее похожи... У меня есть фотографии...

– Мы Пошли в Гарсия.

Она кивнула. У нее были синие глаза, как у Бада. Но у Бада глаза были либо злые, либо веселые, а глаза Тессы, как показалось Три-Вэ, таили в себе что-то магическое, бездонное. Впрочем, решил он, это, наверно, обман зрения.

Из одного угла внутреннего дворика раздался приглушенный женский смех, из другого доносились мужские голоса. Три-Вэ скрестил руки на груди. Он чувствовал себя последним дураком, не зная, о чем говорить с этой элегантной незнакомкой, своей дочерью.

Тесса сказала:

– Что случилось, дядя?

– Где?

– В городе. – Голос у нее дрогнул, но он отнес это за счет ее любопытства.

– Очередной скандал в семье Вэнсов, – ответил он.

Хотя Кингдон с юмором описывал идиотское положение, в котором оказался, Три-Вэ не одобрял этого юмора. Он полагал, что в таких серьезных вещах шутки неуместны.

– Скандал?

– Лайя вела дневник. Полиция обнаружила его в доме Дэвида Манли Фултона.

Ее глаза сверкнули. Она подошла к стулу и взялась за его спинку. После некоторого колебания она села.

– Тесса, ты в порядке?

– Голова болит... Жар. Я болела дифтерией, и теперь у меня часто вдруг поднимается температура. Но этот приступ что-то затянулся.

Она говорила, глядя в сторону.

Он сел рядом.

Только сейчас Три-Вэ начал понимать, что вся ее неуверенность, запинки и опущенные глаза следствие ее застенчивости. Она, как и он, была интровертом. Встречи с незнакомыми людьми давались ей так же нелегко, как и ему. Возможно, даже труднее. Она рассказала ему о своей болезни. А Три-Вэ сейчас казалось, что он был с ней безжалостен – хотя в действительно этого не было, – и этим чуть было не довел ее до слез. Ему стало невыносимо стыдно, захотелось попросить прощения у своей тайной дочери, обнять, утешить ее. И в то же время он предпочел бы, чтобы их сходство было не таким очевидным. «Окажись она именно такой, какой я себе ее представлял, похожей на Амелию, может быть, мне было бы легче? Или на Ван Влитов? Светловолосая, уверенная в себе, напористая, со знаменитым носом Хендрика Старшего...»

После некоторой заминки он мягко произнес:

– Кингдон кое-что о тебе рассказывал. Например, что ты пишешь роман. О чем?

– О Франции... – Она прерывисто вздохнула, почти всхлипнула. – Не знаю только, кому это нужно.

– Но тебе это нужно?

Она кивнула.

– О Франции? О семье твоей матери?

Она отрицательно качнула головой.

– О сиротском приюте в Руане, где я работала.

– Долго работала?

– Три года...

– Во время войны?

– Да. И потом. – Помолчав, она продолжала: – Мне трудно рассказывать об этом, дядя.

– Извини, я прицепился...

– Да нет, не в этом дело. Просто я плохая рассказчица. Поэтому и взялась писать.

«Я хочу узнать о ней побольше», – подумал Три-Вэ.

Но каким образом? Стоит ему проявить к ней хоть каплю интереса, Юта такое устроит!

До них доносился ровный плеск воды в фонтане.

– Хочешь как-нибудь побывать в Сан-Педро? – спросил Три-Вэ.

Она вопросительно взглянула на него.

– Если приедешь, поможешь мне сразу убить двух зайцев. Во-первых, хочется познакомиться с тобой поближе. И во-вторых, там, на Сигнал-хилл, есть кусок земли, который принадлежит мне. Ты когда-нибудь бывала в тех местах?

Она кивнула.

– Да. С одной стороны там открывается вид на гавань и океан, а с другой – на долину реки, которая тянется до самых гор. Кажется, что стоишь на островке. – Тесса, судя по всему, успокоилась. Сцепив длинные тонкие пальцы, она подалась к нему, все еще немного робея.

– Папа там бурил нефть. Правда, очень давно. Я была маленькая, а «Паловерде ойл» еще не разрослась, как сейчас. Папа, бывало, брал меня на участки. – Она пожала плечами. – Неперспективные скважины. На Сигнал-хилл только неперспективные скважины. Он продал участки.

– Бад умен. Я начал там бурить еще до него. Не забил ни один нефтяной фонтан. Но я не продавал свою землю, потому что на ней есть пирамида из камней – геодезический знак, – на которой я люблю сиживать.

– Я взбиралась на нее.

– Когда я сижу там, мне кажется, что оживает древняя легенда о том, что Калифорния – остров, лежащий справа от Индии.

– И там живут храбрые сильные амазонки, приручившие белоголовых грифов.

– Да! Совсем близко от земного рая, – сказал он, и на его губах мелькнула робкая юношеская улыбка, спрятавшаяся в бороде. – Теперь, Тесса, ты поняла, почему Бад богач, а я неудачник.

Она изумленно взглянула на него. Он уже понял, что девушка не привыкла мыслить категориями процветания и нищеты. Три-Вэ догадался, почему у него поначалу сложилось о ней неверное впечатление. Тесса была исключительно добрым человеком. А истинная доброта встречается гораздо реже красоты, таланта или необыкновенного интеллекта. Она так редка, что обычно ее принимают за нечто иное: за глупость, слабость, браваду, отчужденность.

– Я позвоню тебе, когда выберусь туда, – сказал он. – У тебя неважный вид, милая. Может, пойдешь приляжешь?

Она отрицательно покачала головой и коснулась рукой его рукава.

– Дядя, я рада, что мы подружились, – сказала она.

Она медленно поднималась по лестнице. Дойдя до верха, обернулась и помахала ему рукой, а затем скрылась в коридоре. Три-Вэ смотрел вверх до тех пор, пока не услышал звук закрываемой двери. Душевного смятения как не бывало, и он подумал: «Общение с ней подобно отдыху в спокойной гавани».

Улыбнувшись про себя этой возвышенно-поэтической мысли, он вернулся в столовую, где все еще шел разговор о дневнике Лайи.

5

НЕУЖЕЛИ ЛАЙЯ УБИЛА ДЭВИДА?

Под давлением улик, собранных по делу об убийстве Дэвида Манли Фултона, мы, сотрудники «Геральд америкэн», убеждены, что происходит массовое сокрытие улик по этому делу. Наша газета служит общественности, а общественности отказано в праве узнать правду. К делу причастны многие «шишки» из мира кино, и лос-анджелесский департамент полиции попросту боится правды. Эту правду, как пресловутую картофелинуиз костра, каждый стремится перекинуть в другие руки. Нарушается 1-я поправка к Конституции Соединенных Штатов!

Мы, сотрудники «Геральд америкэн», обещаем восстановить попранную свободу печати! Выполняя данные обещания, мы начинаем публиковать дневник Лайи Бэлл, жены героя эскадрильи «Лафайет» капитана Кингдона Вэнса. Дневник мисс Бэлл был обнаружен полицией в доме убитого английского кинорежиссера Дэвида Манли Фултона.

«... О, как меняется всякий раз Дэвид, как только снимает очки! О, что он за +++! Как радостно и волнующе приходить в его постель. О, как я люблю +++ на протяжении всей вдохновенной ночи! Как он быстро восстанавливает каждый раз свои силы! Просто невероятно! Раньше я и представить себе не могла, что бывают такие мужчины, как Дэвид.

Бедняжка Кингдон! Я ни в чем не виню его.

Да и как иначе? Я обвиняю войну, которая беспощадно обманула нас. Из-за войны наш брак стал похож на пустую раковину. О, как жестоко она провела нас! Проблемы Кингдона с +++ не его вина. Я все равно люблю его как брата.

Горькая ирония судьбы заключается в том, что людям Дэвид кажется вполне заурядным, а Кингдон более мужественным, чем любой другой мужчина, настоящим +++!»

После этого отрывка была приписка от редакции, гласившая:

Все материалы по делу Дэвида Манли Фултона, включая другие записи из дневника мисс Бэлл, будут напечатаны без оглядки на кого бы то ни было.

«Геральд америкэн» так и не объяснила, как к ней попали обнаруженные полицией материалы. Просто, начиная с этого дня, целый месяц в каждом номере газеты печатался с продолжениями дневник Лайи Бэлл. Тираж газеты компании «Геральд америкэн» удвоился. Вечерние выпуски пользовались бешеным спросом.

6

На следующий день после публикации в газетах первого отрывка из дневника Лайи в «Римини продакшнз» поднялась суматоха. Пришлось даже привлечь к разбору почты несколько статистов, чтобы не утонуть в хлынувшем потоке писем. Кингдону в основном сочувствовали. И сочувствовали в большинстве женщины. Ему писали молоденькие девушки, средних лет матроны, старушки, богобоязненные почитательницы его таланта, равно как и независимо мыслящие горожанки и селянки. Ему объяснялись в святой любви и предлагали добиться излечения путем внебрачной связи. Как правило, с самими подательницами писем. Ему высылали рецепты специальных блюд, посылочки с пузырьками или пилюлями. Но почти все корреспондентки просто старались подбодрить его, восхищались его ролями. Просили выслать им фотокарточки с автографом. Секретари без устали подписывали тысячи открыток, на которых Кингдон был снят в темных очках и летном шлеме, стоящим у крыла своей «Дженни».

Репортеры постоянно караулили у «Римини продакшнз», где как раз шли съемки картины «Над облаками». Кингдон выходил к ним в перекуры между дублями. Римини и адвокат Лайи Джулиус Редпат заклинали его не комментировать записи в лживом дневнике. Джулиус говорил, что Лайя ходит по краю пропасти, и если выяснится, что она обманщица, ничто не спасет ее. Римини же повторял: публика, которая ходит на его фильмы, свято верит, что муж не должен бросать жену. Что бы ни произошло.

Но Кингдон молчал вовсе не из-за босса и дорогого адвоката жены. Причины молчания были серьезнее. Лайя как-то узнала о первых месяцах его жизни после ранения. Когда он боялся женщин и замкнулся в себе. Из этого она и состряпала свой «дневник». Ей так хотелось стать кинозвездой! Она сама ему призналась в этом, сказав, что заслуживает провалиться в яму, которую вырыла для него. Кингдон молчал из сочувствия к жене.

С сардонической улыбкой он парировал вопросы журналистов о характере полученного им ранения. А потом возвращался в гримерную и прикладывался к бутылке, купленной у бутлегера.

7

В первую пятницу памятного воссоединения семьи Ван Влитов Кингдон отказался завтракать на студии. Он сообщил режиссеру – злому, нервному и талантливому новичку, – что хочет прогуляться. Потом, укрывшись одеялом, он выехал с территории студии на машине Текса Эрджила незаметно для журналистов. Текс отвез его в Гринвуд.

Бад сидел в офисе «Паловерде ойл» на Спринг-стрит, Амелия была на концерте в лос-анджелесской филармонии, которую помогла основать за два года до этого. Тесса была дома и работала, когда к ней вошла хихикающая от волнения горничная и доложила о приезде капитана Вэнса. Вслед за ней на второй этаж поднялся и сам Кингдон. Он поблагодарил горничную, вошел в кабинет и закрыл за собой дверь.

Они посмотрели друг на друга так, словно единственные остались в живых после ужасной катастрофы. Они не занимались любовью с того самого дня, когда в их домишке в Беверли-Хиллс появилась заплаканная Лайя с просьбой о помощи. С тех пор многое произошло: аборт и болезнь Тессы, его публичное унижение...

– Нелегко, да? – спросил он. – Может быть, потому, что мы давно уже не проводили вместе вдохновенной... – Он трижды ткнул пальцем в пустое пространство, как бы обозначая непечатное слово.

– А зачем? – проговорила она.

– Как? Ты что же, поверила всему, что прочитала обо мне в газетах?

– О Кингдон...

– А тебе известно, как я приехал сюда? На полу машины с наброшенным на голову одеялом. – Он жестами изобразил, как ему пришлось прятаться от журналистов.

– Я вот думаю, – протянула она. – Домик никто еще не снял. Я могу снова туда переехать...

– Хочешь принять участие в шоу?

– Там было бы легче нам видеться...

Он наугад выбрал листок бумаги из тех, что лежали на ее столе, и прочитал вслух:

– «Анна тянула время». Что это значит? Каким образом можно тянуть время?

– Кингдон, я хочу жить отдельно.

– Почему? – спросил он. – У меня и так уже достаточно причин себя ненавидеть. Хочешь предоставить еще одну?

Глаза у него сверкали, рассерженное лицо нервно подергивалось.

Тесса подошла к нему и, взяв за руку, отвела в свою спальню, заперла дверь, ведущую в коридор, и вернулась к нему.

– Здесь никого нет, кроме нас, – сказала она.

– Как тебе это удалось устроить?

– Мы можем делать все что угодно. А сейчас мне хочется вот этого!

С этими словами она поцеловала его.

Они легли...

…Он смотрел на нее с улыбкой, а она задумчиво щурилась на солнце, заглядывавшее в окно.

– Тесса?

– Мм?..

– Посмотри на меня.

Она повернулась.

– Все было нормально? – спросил он.

У нее опустились ресницы.

– Прекрасно.

– Мне показалось, что сегодня все было иначе, – сказал он, целуя мочку ее уха. – Для тебя.

– Мм...

– Так как?

Она коснулась рукой его лица.

– Тесса, ответь.

– Меня смущает...

– Что?

– То, что... ты знал, что раньше у меня этого никогда не было.

– Любимая, я всегда был благодарен тебе за то, что ты не притворялась.

– А я просто не знала, как нужно притворяться.

Он рассмеялся.

– А стала бы?

– Нет. Мне всегда нравилось то, чем мы занимались. Давай не будем об этом говорить... пожалуйста.

– Тесса, я знаю, что мы здесь одни и нам никто не помешает, и все такое. И поэтому говорю тебе: я всегда считал, что ты в постели просто настоящая... – Он снова три раза ткнул пальцем в воздух.

Они рассмеялись. Лучи солнца уже переползли через кровать, когда они встали.

Они сидели на задней веранде дома, пили коктейль и молчали. Ворковали голуби, в кустах камелии гудели пчелы. Они рассеянно наблюдали за долговязым человеком в соломенной шляпе. Он взбирался по лужайке, раскинувшейся на склоне холма, то показываясь из тени огромных платанов, то снова скрываясь.

– Кто это? – спросил Кингдон.

– Не знаю, – ответила она, щурясь на солнце. – Может, кто-нибудь из садовников.

Долговязый все приближался.

– Нет, это не садовник, – сказала Тесса. – Садовник не стал бы...

– Вот именно! – перебил ее Кингдон. Теперь он хорошо рассмотрел долговязого, и хотя видел его впервые, понял, что это за человек.

Репортер!

Репортер подошел к ним, снял шляпу и, поставив ногу на нижнюю ступеньку веранды, произнес:

– Ба, капитан Вэнс!

Кингдон поднялся.

– Какого черта вам здесь нужно?

– Тобби Меллон, «Геральд америкэн», – представился долговязый, обращаясь к Тессе. – Мисс Ван Влит?

Его утробный голос исходил, казалось, из самой глубины тощего живота.

Тесса утвердительно кивнула.

– Давно дружите с капитаном Вэнсом?

Кингдон загородил собой Тессу. Его руки сжались в кулаки.

– Она к этому не имеет никакого отношения, – сказал он. – Так что проваливай отсюда!

– Мисс Ван Влит, что вы думаете о ранении капитана Вэнса? Нашим читательницам будет интересно узнать мнение женщи...

Кингдону были известны правила игры. Грубость по отношению к представителям прессы квалифицировалась как уголовное преступление. Он знал, что избиение журналиста грозит ему по меньшей мере провалом карьеры. Но Кингдон все равно заехал долговязому кулаком в живот. Тот оступился, отшатнулся и замахал руками, пытаясь удержать равновесие. Но не смог и шлепнулся прямо на спину. Соломенная шляпа слетела с его головы и укатилась к цветочной клумбе. Тесса попыталась удержать Кингдона, но он вырвался из ее рук.

– Что здесь происходит? – вдруг раздался голос Бада, который появился на пороге веранды.

Кингдон и Тесса от неожиданности вздрогнули. Они и не подозревали, что он дома.

Репортер отыскал свою шляпу и спросил:

– А вы, как я полагаю, X. Ван Влит?

– Друзья не называют меня «X», – улыбаясь, ответил Бад. – А поскольку в Гринвуде бывают лишь мои друзья, советую вам называть меня Бадом, как и все остальные. – Он спустился с веранды и протянул репортеру руку, помогая ему подняться. – А вы кто?

– Тоби Меллон из «Геральд америкэн».

Кингдон вполголоса выругался.

– Чарли! – с мягким укором произнес Бад и удивленно приподнял брови.

– Вы уже давно дружите с капитаном Вэнсом? – спросил Тоби Меллон. – Собственно, вообще дружите ли вы, сэр... э-э... Бад?

– Я уже сказал. Здесь бывают только мои друзья. – Бад обнажил зубы в своей знаменитой ослепительной улыбке. – Впрочем, Чарли... я так и не привык называть его Кингдоном... Так вот Чарли, пожалуй, не совсем друг мне.

– Значит, он друг мисс Ван Влит?

– Не знаю, как ты, Тоби, – протянул Бад, – но лично я родился в Лос-Анджелесе, а здесь живут дружелюбные, гостеприимные люди... – Тут Бад пустился в подробные разъяснения обычаев местного гостеприимства, не давая Тоби прервать себя.

Кингдон наконец сел. Увидев это, Бад продолжал:

– Так вот, по поводу вопроса, который ты задал до того, как захотел узнать о наших старых калифорнийских обычаях. По поводу Чарли. То есть Кингдона. Э-э... Народ здесь всегда рад доброму другу. Но друг гостит, а член семьи живет.

– Член семьи?

Бад изобразил на лице искреннее удивление.

– Тоби, по-моему, ты сказал, что работаешь в газете.

– Да, но...

– А мне казалось, что вашему брату все известно. Да, член семьи! Именно! Кингдон – мой племянник.

– Это новость!

– Новость?! Не знаю, Тоби, для кого это новость, но всем моим друзьям известно, что Чарли – сын моего младшего брата Три-Вэ. Ладно, дорогой. Ты лучше скажи: хочешь нарушить «сухой» закон? Тогда присоединяйся к семейству Ван Влитов, мы как раз собираемся пропустить по стаканчику.

Кингдон наблюдал за этой сценой. Бад так умело поставил в разговоре точку, что только последний дурак стал бы задавать новые вопросы.

Кингдон выпил виски, внутренне негодуя на Бада и мечтая, чтобы намерение Тессы вернуться в ее бунгало в Беверли-Хиллс осуществилось. Она так нужна ему. Но он не в силах защитить Тессу. Такое по плечу лишь доброму дяде Баду. «Плевать, что там напишут в газете люди Меллона! Я не трус, – думал он. – Так почему же я сижу здесь как оплеванный? Ведь и она никогда не скрывала, что нуждается во мне не меньше, чем я в ней».

Тесса сосредоточенно слушала разговор между отцом и репортером. Кингдон смотрел на ее затылок, пока она не обернулась.

Он беззвучно зашевелил губами.

«Выходи за меня замуж».

«Мы же родственники».

«Плевать!»

«Ты уверен?»

«Господь лично благословил меня».

«А твой комплекс вины?»

«Это отговорки. Да или нет?»

«Да. Когда?»

– Как только это закончится, – еле слышно сказал он. – Я задолжал Римини. Но это ерунда. Не будем ждать, пока я расплачусь.

Тоби Меллон повернулся к ним.

– Что? О чем это вы? – быстро спросил он.

– Я просто рассказал один старый калифорнийский анекдот, – ответил Кингдон.

В тот вечер Тоби Меллон настрочил свою лучшую корреспонденцию, озаглавив ее: «В Гринвуде в обществе капитана Кингдона Вэнса и его дядюшки, нефтяного магната X. (Бада) Ван Влита». Тоби рассчитывал попасть на первую полосу утреннего номера.

Материал вообще не опубликовали.

Бад сделал только один телефонный звонок. В Гринвуде собрались журналисты, которым подали кофе, а секретарша Амелии развлекала их. Если бы Бад был лично знаком с владельцем газеты, где работал Тоби, он поступил бы проще. Но он не был знаком с ним. Поэтому было решено, что вице-президент «Паловерде ойл» заключит с газетой договор о дополнительной рекламе, а в разговоре намекнет, что, мол, мистеру Ван Влиту очень не понравится упоминание в печати о его жене или дочери.