Текст книги "Обитель любви"
Автор книги: Жаклин Брискин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 38 страниц)
Глава двадцать вторая
1
Пасмурным июньским днем Три-Вэ сидел на громоздкой каменной пирамиде на вершине Сигнал-хилл. Внизу лежала гавань, серая, словно слоновья шкура. На него поглядывали квадратные глаза окон дорогих домов, построенных в местах с красивым видом на окрестности. Но сегодня эти глаза слезились, точно пораженные катарактой. Все утро лил дождь. Недавно он прекратился, но, похоже, ненадолго, так как кучевые облака вновь затянули все небо.
С вершины холма Три-Вэ был виден участок Шелла, где бурили скважину. Паровой котел изрыгал пар, на вышке трудились пятеро здоровяков в шлемах и рабочих робах. Один из них поднял бутылку и вопросительно взглянул на Три-Вэ. Тот отрицательно покачал головой. Нефтяники из бригады Шелла были его друзьями.
Он приходил сюда почти ежедневно и наблюдал за их работой. Надежда не оставляла его. Он знал, что, если Шелл наткнется на нефть, земля здесь будет стоить целое состояние. Но не только это заставляло его постоянно торчать здесь. Ему просто трудно было усидеть в темно-красной кирпичной коробке Орлиного Гнезда. Невестка Лайя напоминала ему маленькую, с остренькой мордочкой лисичку, запертую в клетку. Расследование дела об убийстве Дэвида Манли Фултона не сегодня завтра должно было закончиться. Предстоял суд присяжных. Газеты обрушивали на головы читателей нескончаемый поток скандальных публикаций, посвященных связям Фултона как с мужчинами, так и с женщинами. Каждый день полиция получала с десяток добровольных признаний, но все они после проверки оказывались ложными. Лайя могла бесконечно обсуждать каждую новую публикацию. Слушая ее пронзительный голос, ее несусветную болтовню, Три-Вэ чувствовал, что это боль отчаяния. Он несколько раз видел, как натаскивает ее Падрейк Хорти, и поэтому был склонен согласиться с Кингдоном: Лайя, при всей ее неуравновешенности, не способна на убийство. Он жалел, хотя и недолюбливал ее.
Лайя всегда встречалась с адвокатами и детективами в присутствии Кингдона. Он сопровождал ее на приемы и премьеры. Брал на себя зевак, посещая с ней танцевальные вечера в отеле «Александрия».
Но спали они по-прежнему в разных комнатах.
Над этим Три-Вэ тоже ломал голову. Кингдон путался с девчонками с четырнадцати лет, еще будучи хулиганистым подростком в Бейкерсфилде, и, если верить намекам Римини и других, не прекратил любовных подвигов и после женитьбы. Но теперь Три-Вэ не замечал, чтобы сына тянуло к женщинам. «Если он не спит с Лайей, – думал он, – может быть... в ее дневнике все правда?»
Внешне Кингдон был неизменно весел и беспечен, но иногда, украдкой поглядывая на сына, Три-Вэ замечал отрешенное выражение на его худом красивом лице. Однажды перед рассветом он услыхал из комнаты сына какие-то приглушенные звуки. Три-Вэ решил, что Кингдон плачет. Он подошел к двери и справился о причине его бессонницы. Кингдон рассмеялся и ответил:
– Я храплю, папа. Но это не для печати. Или мне уже и храпеть нельзя?
Из всей их семьи только Юта была счастлива. Ее приводило в восторг, что в Орлином Гнезде так много прислуги. Она теряла голову от своих новых платьев, большой бриллиантовой броши в виде самолета, которую ей подарил Кингдон на день рождения. Шофер возил ее к мессе в церковь Св. Екатерины. Они с Лайей приглашали в дом отца Макаду.
– Отец Макаду держится со мной так уважительно! – порой объявляла Юта.
Двое нефтяников на участке Шелла поднимали кожух – стальной цилиндр, похожий на гигантскую печную трубу. Вдруг они прервали работу и повернулись в одну сторону. На их лицах расцвели улыбки. Несмотря на грохот цепей и привода, Три-Вэ расслышал, как один из них восхищенно присвистнул.
По раскисшей от дождя тропинке на холм поднималась Тесса. Чувствуя обращенные на нее взгляды, она ускорила шаг. Подойдя к рабочим поближе, она робко помахала им рукой в перчатке в знак приветствия.
Три-Вэ так и не выполнил обещания позвонить ей.
Дважды ему передавали, что она разыскивает его по телефону. Но он не звонил ей. Три-Вэ очень хотелось снова повидать Тессу, но он с грустью осознал, что дружба между ними, пусть даже самая невинная, чревата только неприятностями. Три-Вэ был уверен, что ни Бад, ни Амелия не хотят, чтобы он разыгрывал роль доброго дядюшки. Что же до Юты... М-да, Юта...
Юта сказала, что Тесса кичится своим богатством, что она заносчива и чванлива, как все толстосумы. К тому же она старая дева, холодная как лед и высокомерная. Поначалу Три-Вэ и сам так думал о девушке, и он не мог упрекнуть Юту за эти ее замечания. Но он понимал, что злость жены направлена не столько против Тессы, сколько против него самого. Своего рода предупреждение: держись от нее подальше!
Лайя никогда не вспоминала о бывшей подруге. Кингдон тоже отмалчивался. Он вообще никогда не распространялся о своих посещениях Гринвуда.
Тесса медленно поднималась на холм.
Три-Вэ встал ей навстречу.
– Тесса! – сказал он. – Рад тебя видеть.
– Я подумала, может быть... Надеялась, что вы не будете возражать, чтобы я... пришла.
Она запиналась. Природная робость опять давала себя знать.
– Мне хотелось тебя увидеть, – сказал он.
Она серьезно посмотрела на него.
– Правда, только... – Путаясь в словах, он оглянулся в сторону бурильной платформы. Один из рабочих поднял руку и восхищенно прищелкнул пальцами. – Сама видишь... Это не место, куда прилично приглашать красивую девушку. Но я рад, что ты здесь. Садись, Тесса. Садись...
Он расстелил свой носовой платок. Она села, поставив ногу в заляпанной грязью туфельке на соседний камень. Они сидели и наблюдали за работой буровиков.
– Они еще не успели перепачкаться нефтью, – сказала Тесса. – Наверно, только что приступили к работе.
Она знала, что такое рабочая смена!..
– Верно.
– И пока еще не нашли хорошего места, – продолжала она. – Как только наткнутся на нефтеносный пласт, придется отложить роторный бур и перейти на канатное бурение.
– Ты говоришь как заправский нефтяник! – с улыбкой сказал Три-Вэ.
– Просто хотелось вам показать, что я и вправду не дилетантка. Дядя, отец говорил мне, что вы знаете о нефти больше любого геолога с высшим образованием...
– Бад так сказал?
– Да. Он говорит, что вы не только наделены знанием, но и своеобразным чутьем, шестым чувством, какое бывает у художников, например. Вы нюхом чувствуете, что там, под землей.
– Странные слова для Бада! Он не верит в сверхъестественное.
– Обычно он не говорит о таинственном, но подозревает, что нечто подобное существует, – сказала она. – Где ваш участок, дядя?
– Вон там. – Он указал на пустующую землю между участком Шелла и роскошным особняком миссии Воскресения Христова.
– Почему вы решили здесь бурить?
– Я установил, что Сигнал-хилл был частью огромной нефтеносной геологической складки, антиклинали, обращенной выпуклостью вверх. Это означает, что когда-то, очень давно, большая часть местной нефти скопилась здесь.
– Значит, ваша земля стоит огромных денег.
– Теперь уверенности в том, что здесь есть нефть, у меня поубавилось.
Она посмотрела на бурильную установку на участке Шелла.
– А они с вами не согласны.
– Почему? Я все еще верю, что она есть. Они верят. Бад, «Юнион ойл», вот теперь Шелл. Но до сих пор не забил ни один фонтан. Эта скважина тоже может оказаться непродуктивной.
– Но вы будете продолжать?
– Мы живем только на доходы от меблированных комнат. Деньгами, слава Богу, заведует у нас Юта.
– Но вы будете продолжать поиски?
Он грустно улыбнулся.
– Можешь назвать меня упрямым ослом. Да, я буду продолжать.
Она взволнованно вздохнула.
– Вчера я получила аванс за свой роман.
Его бородатое лицо озарила улыбка.
– Тесса! Это замечательно! Я горжусь тобой! Должно быть, это прекрасная книга!
– Она еще не закончена... но мне уже прислали чек. Деньги не такие уж большие... – Она судорожно вцепилась в свою черную сумку из крокодиловой кожи. – Сумма невелика...
– Да при чем здесь это?! Главное – то, что твою книгу опубликуют!
– Скажите, дядя... хватит ли полутора тысяч долларов... – Она запнулась, но потом выпалила: – Чтобы продолжать бурение?
Он не ожидал такого поворота и растерянно заморгал.
– Ты хочешь дать мне денег? – Тесса кивнула. – Зачем? Тесса, зачем? Ты меня совсем не знаешь. Я был нелюбезен с тобой...
– Дядя, – прошептала она, – ужасно, когда у тебя есть призвание, но ты не можешь его воплотить в жизнь.
Она говорила с таким гневом и печалью в голосе, что он все понял. Ее лишили чего-то очень дорогого в жизни. И теперь она хотела помочь ближнему, как узник, выпускающий птицу из клетки.
Не в силах произнести ни слова, он только горячо сжал ее руку.
– Дядя!
Ее грустное лицо заставило Три-Вэ вспомнить о странных звуках, которые донеслись однажды ночью из комнаты Кингдона. О его «храпе».
Он сильнее сжал руку девушки.
– Я так тронут, милая, так тронут... Никто еще не делал мне такого подарка...
– Значит, этого хватит?
Полторы тысячи долларов – маловато, но для начала достаточно.
– Тесса, я приму твой дар при одном условии, – сказал он. – Кингдону нужны деньги...
– Кингдону?.. – эхом отозвалась она.
– Ты удивлена? Кинозвезда с протянутой рукой? Ему нужны деньги. Он не умеет экономить, как и Лайя, а судебное разбирательство по делу Фултона – дорогое удовольствие. Он залез в долг к Римини. Я возьму твой чек и сделаю еще одну попытку. Если ты не возражаешь, чтобы я взял его к себе компаньоном.
Она наклонилась и поцеловала его в бороду.
– Дядя, вы замечательный человек!
– Да нет, куда там! – ответил он. – Вот ты, милая, и вправду самый замечательный человек на свете!
На каменной пирамиде лежала сухая веточка. Она счистила ею грязь с туфель.
– Но примет ли Кингдон помощь? Пусть даже из ваших рук? – покраснев, спросила она.
«Она неравнодушна к нему», – подумал Три-Вэ.
Вся страна была влюблена в Кингдона, толпы женщин гонялись за его туманной тенью на экране. И то, что Тесса не отличалась в этом от остальных, несколько принизило ее в глазах Три-Вэ. «Что ж, по крайней мере она лично знакома с лихим летчиком. Значит, имеет право им увлечься». Удивительно, но несмотря на всю свою проницательность, Три-Вэ никогда не предполагал, что между Тессой и Кингдоном может что-то быть. Он считал, что они слишком разные.
– Я как-нибудь сумею уговорить его, – сказал он.
Тесса раскрыла сумочку и достала оттуда сложенный вдвое чек.
– Следует что-то написать на обороте? Или на лицевой стороне?
Он рассмеялся, вспомнив, как однажды, много лет назад, обратился в банк за займом. Бад о таких вещах знал все досконально. А Тесса не умела даже чек подписать.
– На обороте. Поставь свою подпись, а чуть ниже напиши: «Выплатить предъявителю сего Винсенту Ван Влиту», – сказал он.
Она достала золотую авторучку и подписала чек. Ее глаза светились радостью.
– Вот теперь, – сказала она, – вы непременно найдете нефть.
Вечером за ужином Три-Вэ рассказал Юте, Лайе и Кингдону, что один друг решил помочь ему. Шея Юты пошла красными пятнами. Это был знак опасности. Три-Вэ заметил, что намерен заплатить Кингдону за проживание в его доме. А когда Кингдон на это ничего не ответил, Три-Вэ произнес:
– В таком случае ты станешь моим компаньоном.
– Ничего не понимаю! – воскликнула Юта. – Платить за жилье в доме собственного сына... Это ж надо такое сморозить?! Это что тебе, наши меблирашки в Бейкерсфилде?
– Спасибо, папа, – тихо сказал Кингдон. Он поднял стакан с виски. – Удачи тебе!
На деньги Тессы Три-Вэ купил леса для своей вышки и взял кредит в компании «Херрон» на Лос-Анджелес-стрит, чтобы заказать необходимое буровое оборудование.
2
Когда Кингдон решил жениться на Тессе, то просто выразил свое давнее намерение. Он уже понял, что их близкое родство гораздо менее важно для него, чем желание быть с ней, и ничто не могло помешать его решению. Теперь, думая об этом, он испытывал противоречивые чувства в связи с тайной помолвкой. С одной стороны, напряжение исчезло, и он испытывал облегчение. С другой стороны, чувствовал, что цена, которую придется ему за это заплатить, будет высокой.
И цена эта – Лайя.
С каждым днем она все больше нуждалась в нем. Постоянно спрашивала его мнения по поводу той или иной публикации в газете. Советовалась с ним, что надеть на допрос в полиции, как вести себя с адвокатом Джулиусом Редпатом.
Лайя с головой ушла в религию. Она всегда предпочитала внешние, поверхностные формы проявления веры. Исповедь. Причастие. Теперь ей вдруг почему-то взбрело в голову, что ей удастся смыть темное пятно на ее настоящей жизни ревностным отношением к вере и церкви. Они с Ютой не пропускали ни одной мессы и часами беседовали, осуждая падшие души, грех ограничения рождаемости, дарвинизм и светское образование. Причем, разговаривая об этом, обе ожесточенно жестикулировали: Юта агрессивно, а Лайя драматически. Только сейчас Кингдон обратил внимание на то, что раньше его не удивляло: Лайя оставалась католичкой. Нет, в отчаяние она не впала. Она любила театральность, а церковные ритуалы и догмы помогали ей преодолеть острую тоску по сцене.
Он давно уже стал бы хлопотать о разводе, если бы Лайя не пообещала вознаградить его за то, что в трудную минуту он ее не бросил. А какая еще может быть награда, как не ее согласие на развод?
Однажды вечером, когда его родители уже легли спать, они с Лайей сидели в библиотеке, курили и знакомились с очередными сенсационными разоблачениями в газетах о пристрастии Дэвида Манли Фултона к наркотикам.
– Когда все это в конце концов закончится, – небрежно сказал Кингдон, – ты оставишь Орлиное Гнездо себе?
Она оторвалась от статьи в «Экзаминере» и настороженно посмотрела на него.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Ты останешься здесь жить?
– Вспомни, во сколько он нам обошелся! Бассейн! Резные панели испанской работы! Итальянский мрамор! Мебель! Я считаю, что это наш дом.
– Только не мой!
– Если тебе здесь не нравится, дорогой, я подыщу нам другое жилье!
– Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю! Наш брак меня не устраивает.
И снова Лайя сделала вид, что не понимает.
– Господи, ты хочешь переехать? Давай переедем. – Она улыбнулась. – В любое время.
– Ты обещала мне развод!
– Никогда! – ответила она. – Как же я могу развестись с тобой, дорогой? Мы венчались в церкви.
– Наш брак оказался неудачным. Вспомни, что ты именно так говорила, когда хотела сниматься в «Умирающем лебеде»! Да, именно так!
– И как я только позволила бедняге Дэвиду уговорить себя? – вздохнула она. – Вот теперь приходится за все расплачиваться.
Вскочив с кресла, Кингдон крикнул:
– Ты расплачиваешься?! А обо мне подумала?! Сижу здесь, как в клетке!
– Кингдон, почему ты кричишь?
– Я не кричу! – заорал он.
– Тише, тише. Ты разбудишь родителей. Что ты несешь? Развод? Зачем? Я ведь тебе не мешаю постоянно встречаться с твоей сестричкой?
– Еще один намек, и я тебя убью!!! – крикнул он.
На шее у него вздулись жилы.
Он выбежал из библиотеки, хлопнув дверью. Перед глазами все плыло. Он бросился вверх по лестнице и остановился только на площадке.
– Сука, сука! – цедил он вполголоса. – Я должен добиться развода!
«Да, я должен! Доказательств измены Лайи достаточно. Я получу развод! Хотя бы для этого понадобилось пригласить в свидетели полсотни женщин, которые опровергнут то, что написала в дневнике Лайя!.. Я уже вижу газетные заголовки: КАПИТАН ВЭНС, ОКАЗЫВАЕТСЯ, ВОВСЕ НЕ ИМПОТЕНТ, КАК УТВЕРЖДАЮТ МНОГИЕ КИНОАКТРИСЫ.
Если я добьюсь развода, – думал он, – Лайя непременно приплетет к этому Тессу. Тессу... в эту грязь?! Хватит ли денег дяди Бада, чтобы имя его дочери не попало в газеты? РОМАН В СЕМЕЙСТВЕ ВАН-ВЛИТОВ! ЕВНУХ УХАЖИВАЕТ ЗА БОГАТОЙ НАСЛЕДНИЦЕЙ!
Сколько еще нам предстоит выстрадать? Какие чувства мы будем испытывать друг к другу, когда все закончится? Как она будет относиться ко мне?»
Он зашел в свою спальню и налил себе выпить. Подойдя к окну, Кингдон взглянул на небо. Только там он был самим собой. Он вспомнил пять суток, полных нежности, любви и покоя, которые они провели в маленьком домике в Беверли-Хиллс. Пять дней! «Повторится ли еще когда-нибудь такое счастье?»
Холодные, безучастные звезды с высоты равнодушно взирали на несчастного.
3
Для избрания состава Большого жюри [35]35
Большое жюри – двадцать присяжных, решающих вопрос о подсудности данного дела.
[Закрыть]собрались все местные судьи. Каждый написал на листке бумаги имя предлагаемого кандидата в присяжные, потом тянули жребий. Всего надо было избрать двадцать человек. Быть присяжным считалось большой честью. Поэтому неудивительно, что среди избранных оказалось немало приятелей Бада Ван Влита. В этом году членом суда присяжных стал его самый давний и близкий друг Чо Ди Франко.
Суд собрался на предварительные слушания по делу об убийстве Дэвида Манли Фултона, в тощую грудь которого было выпущено две пули 38-го калибра. Как и полагалось по закону, каждый свидетель обязан был давать показания без присутствия в суде адвоката.
– Одна?! В суде! – ошарашенно повторяла Лайя. – Я и рта раскрыть там не смогу!
– Что? И это после уроков Падрейка Хорти? – воскликнул Кингдон. – Не волнуйся, Лайя, справишься.
– Нет, нет, нет... – дрожа всем телом, тараторила она.
Отгородившись от шофера стеклянной перегородкой, они ехали по Лос-Анджелесу в белом «роллс-ройсе», направляясь во Дворец правосудия. Ярость Кингдона трехдневной давности уже улеглась. Разве можно злиться на эту жалкую, дрожащую женщину?
На Лайе была модная черная шляпка-колокол, спускавшаяся до подведенных карандашом бровей. Черный вязаный воротник доходил ей до подбородка. Простенькое платье должно было произвести впечатление на окружающих и подчеркнуть тревогу, написанную на бледненьком личике.
– Я тоже даю показания, – сказал Кингдон. – Ну и что такого? Мы ответим на несколько вопросов, на которые отвечали уже сто раз. Только теперь не будет репортеров и фотовспышек. Это же еще не суд. Присяжным требуется проанализировать факты.
– Ты не понимаешь, – ныла она. – Они мои враги! Я останусь один на один со своими врагами!
– Твои друзья будут ждать в коридоре. Я, Джулиус Редпат, Римини, Эдди Стоун и его ребята из рекламного отдела. Мой дядя.
– Нет, я не могу!
– А ты представь, что это твой единственный шанс. Ты играешь роль страдающей красавицы южанки! Подведи глаза посильнее!
– Там их будет двадцать человек!
– Поверь мне, после толпы, которая околачивалась возле нашего дома, они покажутся тебе приятной тесной компанией!
Он улыбался, пытаясь прогнать дикий страх из ее глаз, но внутренне сам был взволнован. Он тоже боялся допроса, предчувствуя, что на него обрушатся инсинуации, намеки, что кто-то разбередит его рану, попытается унизить его мужское достоинство...
– Ты пойдешь со мной?
– Ты же знаешь, что я не могу. – Помолчав, он добавил: – Это ведь как исповедь.
Они доехали до бульвара Уилшир, где начинался бурый от грязи овал гоночной трассы. Шофер резко повернул, и машину занесло. Лайя вскрикнула. Кингдон взял ее за руку, и она до боли крепко вцепилась в него так, что он поморщился.
Страх Лайи расстраивал его планы. Конечно, назойливое внимание толпы и газетные публикации действовали ей на нервы. Она волновалась, не в силах остановиться, без конца что-то говорила. Но не теряла контроля над собой с того самого утра, когда пришла в дом Тессы. Временами казалось, что наконец-то осуществилась ее жажда звездной карьеры. В полиции и перед прессой она устраивала настоящие представления.
– Ты не бросишь меня?
– Господи, Лайя, а кто тебя всюду поддерживает, обнадеживает и преданно улыбается тебе? Но ты тоже помоги мне. Я провожу тебя до самой двери суда. Но пойми: они не впустят меня вместе с тобой! Это будет нарушением закона! – Он произнес эти слова раздельно, подчеркивая каждый слог. – Чего ты боишься? Ну хорошо, ты спала с Фултоном и записывала свои ощущения в дневнике. Ну и что? Знаешь, сколько в Голливуде таких, как ты? У многих есть все основания ненавидеть этого костлявого мерзавца. С какой стати вдруг присяжным придет в голову именно тебя объявить его убийцей?
При слове «убийца» Лайя нервно посмотрела на стеклянную перегородку, которая отделяла их от шофера. Кажется, его звали Кальвином, и он служил у них только три дня. Слуги – находка для репортеров. Порой язык у них развязывается так, что не остановить. Кингдон даже представил себе газетный заголовок: ГОВОРИТ ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ВСЕГДА НАХОДИТСЯ РЯДОМ С ЛАЙЕЙ БЭЛЛ!
Вдруг Лайя часто и прерывисто задышала и произнесла:
– Это сделала я.
Кингдон пораженно уставился на нее. Ее накрашенные губы скривились.
– Что-что?
Она молчала.
У него заныла нога. Вдруг стало зябко.
– Я правильно тебя понял? – спросил он. – Я сказал, что у присяжных нет причин предъявлять тебе обвинение, а ты сказала: «Это сделала я». Верно?
Она молчала.
Кингдон стал растирать занывшую ляжку. Он ни разу серьезно не задумывался над тем, что Лайя могла убить Дэвида Манли Фултона. Зачем? Она не любила его и не испытывала к нему ненависти. Ну и что? Ненависть и любовь – не единственные причины для убийства. «Она кривляется перед камерой, – подумал он. – Страсти переполняют ее. Будь она мужчиной, я сразу решил бы, что она его убила. Мужчины убивают из честолюбия. Цезарь был честолюбив, и Лайя Бэлл такая же. Какой же я дурак! Идиот! Такого другого идиота, как я, в мире больше не найти!»
– Ты убила этого извращенца, – хрипло проговорил он, – а потом послала меня в его дом забрать твои трусики и лживый дневник?
Она и бровью не повела, словно не слышала его слов. Однажды во время войны аэроплан «Спадж» стал планировать над аэродромом, на котором он базировался. «Спадж» прост в управлении, и даже раненый летчик вполне способен посадить его. Но когда «Спадж» приземлился, из него никто не вышел. Кингдон бросился к самолету. Оба летчика были мертвы... Аэроплан сел на землю, никем не управляемый...
Глядя сейчас на Лайю, Кингдон испытал то же чувство, что овладело им тогда при виде двух мертвых летчиков, пристегнутых ремнями к сиденьям. «Она мертва, – подумал он. – По инерции продолжает двигаться, но внутри умерла».
Его злость уменьшилась.
– Как это случилось? – спросил он.
– Ты же знаешь, – каким-то бесцветным голосом ответила она. – Его застрелили.
– Ты никогда не держала в руках оружия! У тебя его отродясь не было!
– Мы с мистером Хорти отрабатывали сцены убийства. А Дэвид хранил в спальне пистолет с перламутровой рукояткой.
– Он же был твоей главной надеждой!
– Когда я пришла к нему в то утро, он сказал, что его секретарь передумал и решил не устраивать скандала. Поэтому, как он выразился, во мне отпала необходимость. Я спросила о фильме про Павлову, а он рассмеялся. Дэвид рассмеялся! Он сказал, что я похожа не на умирающего лебедя, а скорее на курицу. Сказал, что если вдруг начнет снимать комедию «Умирающая курица», то пригласит меня на роль. Он был так жесток, так жесток... Лежал на кровати и смеялся. Я не помню, как схватила пистолет и выстрелила. Помню только, как стояла над ним. Рядом висело облачко дыма. Это удивило меня. И пахло серой. Когда я позвонила тебе, облачко еще не рассеялось.
– Полиция не нашла пистолета.
– По дороге к Тессе я выбросила его в лужу нефтяной смолы.
«Орудие убийства валяется среди останков мамонтов и доисторических волков! – подумал он. – Это же надо!»
– Кингдон, помоги мне. Ты должен помочь!
– А что от меня требуется? Чудо воскрешения?
– Я буду там совсем одна. Ни одного дружеского лица! Если кто-нибудь из них на меня хоть чуть-чуть надавит, я знаю, что произойдет. Из меня все выплеснется...
На какое-то мгновение Кингдону показалось, что это наилучший выход: отделаться от Лайи с помощью электрического стула будет легче, чем получить развод. Но он тут же вздохнул, устыдившись своих мыслей. Он понял, чего боится Лайя. Вспомнил собственное состояние, которое испытывал, обходя «Дженни» перед полетом: безотчетная дрожь во всем теле, тиски неосознанного ужаса. Не будь там Тессы и не смотри она на него с такой любовью, он ни за что не сел бы в самолет. Страх поглотил бы, уничтожил его.
– Твой дядя... он всех знает. Он мог бы устроить...
– Нет, Лайя, вот как раз «это» он устроить не сможет. Он не может отвести от человека обвинения в убийстве!
– В суде присяжных заседают лишь важные шишки. Он наверняка многих из них знает лично. Мог бы попросить их не давить на меня.
– Подкуп членов суда – вот как это называется!
– Я исчезну! Разведусь с тобой, сделаю все, что ты ни попросишь!
Ярко накрашенные губы дрожали мелкой дрожью на бледном личике Лайи.
– Успокойся, – сказал он. – Мы не на съемочной площадке.
– Если твой дядя поговорит хотя бы с кем-нибудь из них... Если я увижу там хоть одно дружеское лицо, это будет уже большая поддержка.
– Лайя, ты же меня знаешь. Я не люблю ни у кого просить об одолжении. И не умею. Ты серьезно думаешь, что мне удастся уговорить Хендрика Ван Влита Младшего подкупить...
– Не подкупить! Только попросить кого-нибудь из своих друзей удержать других присяжных от предвзятого отношения ко мне, Кингдон! Милый, я так боюсь!
Кингдон отвернулся и посмотрел в окно.
– И тогда я тихо, без шума дам тебе развод, – сказала Лайя. – Даю тебе слово!
Кингдон глянул на нее.
– Ну, хорошо, – бесцветным голосом произнес он. – Поедем, а там видно будет.
4
Просторный величественный подъезд десятиэтажного здания суда был забит народом. Как мужчины, так и женщины толкались и работали локтями, чтобы пробиться в первые ряды зрителей. Это были поклонники Кингдона. Когда к крыльцу подъехал белый автомобиль, полицейские окружили его со всех сторон и, оттеснив толпу, образовали на ступенях «коридор безопасности».
Бад стоял у окна коридора на пятом этаже и с высоты смотрел на суматоху у входа. Он решил, что все это смахивает на короткометражку. «Впрочем, так оно и есть», – решил он, заметив операторов, крутивших ручки кинокамер. Толпа напирала на полицейское ограждение. Кингдона и Лайю Бад узнал по их шляпам.
Он перевел взгляд на пересечение Мэйн и Спринг-стрит, вспомнил старенькое кирпичное здание суда, которое давно снесли. Жители Лос-Анджелеса приходили к тому невзрачному дому поглазеть на высокую красивую вдову-француженку и ее миниатюрную, полную чувства собственного достоинства дочь. «На мою Амелию», – подумал Бад, барабаня пальцами по пыльному подоконнику. В те времена не было ни кинематографа, ни автомобилей, ни аэропланов, ни нефти. Лос-Анджелес был маленьким городишкой. «Тогда зевак было меньше, – подумал он. – Не то что сейчас. Вот где прогресс очевиден».
Кто-то из толпы попытался сорвать с Кингдона шляпу.
Бад нахмурился. Когда он думал о племяннике, в нем боролись два противоречивых чувства. С одной стороны, он явно симпатизировал Кингдону, восхищался его мужеством. «Не бросил жену в такой ситуации, не подвел ее, – думал Бад. – Молодец». С другой стороны, дружба Кингдона с Тессой бесила Бада. В последнее время Тесса отказывалась от всех приглашений. Из дому выходила только с родителями. Если какой-нибудь молодой человек выражал желание проводить ее, она под разными предлогами неизменно отказывалась.
– Мне надо закончить главу...
Бад говорил ей, что Кингдон женат, а она, покраснев до ушей, отвечала, что не на Луне живет и знает об этом. Отвечала с сарказмом, что было ей раньше не свойственно. Бад не мог заговорить о мужской несостоятельности Кингдона. Эта тема представлялась ему слишком деликатной. Со стороны это могло показаться старомодным, но он не понимал нынешнюю молодежь, которая откровенно обсуждала вопросы секса. Только с Амелией, – да и то лишь после долгих лет брака, – Бад мог говорить на эту тему без смущения. Вот и теперь он попросил Амелию объяснить дочери смысл ущербности Кингдона. Амелия смертельно побледнела, и он не стал настаивать.
Кингдон и Лайя наконец вошли в холл с мраморным полом, где их уже поджидала пресса. Полицейские охраняли лестницы и лифты, не допуская репортеров и любителей приключений наверх. Отойдя от окна, Бад подошел к решетчатой дверце лифта и поздоровался с лифтером в униформе.
– Сегодня большой день, мистер Ван Влит.
– Это верно, – ответил Бад.
– Я большой поклонник капитана Вэнса. Подумать только! Хороша жена, которая разбалтывает всему свету, что она вытворяет в постели!
Двери лифта открылись. Показались Кингдон и Лайя, а следом за ними Римини, Джулиус Редпат и два его помощника.
Римини встал рядом с Кингдоном, державшим Лайю за руку, как ребенка. На Джулиусе Редпате был поношенный бостоновый костюм. Вид у него был весьма значительный. Увидев Бада, Редпат подошел к нему и почтительно поздоровался.
Кингдон сказал:
– Лайя, первым делом отправляйся в дамскую комнату. Приведи себя в порядок, подкрасься и поправь шляпку.
Она молча умоляюще посмотрела на него.
– А потом мы поговорим с дядей Бадом, – сказал Кингдон, оглядываясь на дядю. – Наедине, сэр?
– Разумеется, Кингдон, – ответил Бад, испытывая в те минуты к племяннику только теплые чувства.
5
В зале суда было чисто, но почему-то сильно пахло пылью. Вокруг длинного стола из мореного дуба были расставлены крепкие жесткие стулья. Лайя привела себя в порядок, поправила шляпку. Она сидела на самом конце стола, нервно вцепившись в сумочку.
Бад и Кингдон стояли рядом. Беззаботное выражение на лице Кингдона было наигранным. То, что дядя пришел сюда, вызовет повышенный интерес к этому и без того шумному скандалу – но с его стороны это исключительно великодушно. Сознавая это, Кингдон долго не мог собраться с духом, чтобы попросить еще об одном одолжении.
– Лайя в смятении, – начал он напряженно. – Ее еще никогда не допрашивали в отсутствие адвоката.
– Ничего страшного, – сказал Бад, улыбнувшись Лайе. – От тебя потребуется только повторить все то, что ты уже говорила в полиции.
– Лайя все никак не может поверить, что Большое жюри – всего лишь собрание добропорядочных граждан, которые попытаются выяснить, что же, черт возьми, произошло, – объяснил Кингдон. – Они такие же люди, как и мы с вами.
– Двое членов суда по выходным играют со мной в поло, – сказал Бад, не подозревая о том, что этими словами загоняет себя в ловушку. – Чо... то есть Чонси Ди Франко, дорогая Лайя, мой давний друг. Как говорится в таких случаях, «на одном горшке сидели». О, если я начну рассказывать обо всех наших проделках в молодости!.. Впрочем, он давно перебесился. Как и я. Но остался при этом вот таким парнем! – Бад оперся обеими руками о стол и наклонился к Лайе. – Тебе не о чем волноваться, девочка. Присяжные отнюдь не в восторге от тех помоев, я извиняюсь, которые газеты выставили на всеобщее обозрение. У этих ребят есть голова на плечах. Мы с Чо появились на свет вон там, – Бад кивнул через окно в сторону Мэйн-стрит. – Так что не бойся. Они вытянут тебя из этой трясины.
Лайя нервно облизнула пересохшие накрашенные губки.
