Текст книги "Обитель любви"
Автор книги: Жаклин Брискин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 38 страниц)
И вот теперь она снова пришла к нему за помощью.
– Мне конец, – ныла она.
– Не будь меня, ты бы пошел? – тихо спросила его Тесса.
– Но ты же есть.
Лайя снова разрыдалась и принялась раскачиваться взад-вперед. Глядя, как сотрясается ее худенькое тельце, Кингдон понимал, что его шантажируют.
Тесса пристально смотрела на него.
Наконец он отодвинул стул.
– Где этот великий любовник прятал твои трусики? – поинтересовался он.
3
Кингдон выехал на бульвар Уилшир и повернул в сторону Лос-Анджелеса. Он вспомнил слова Лайи, что она всегда оставляла машину на аллее, ведущей к дому, и решил поступить так же.
Дом Дэвида был, казалось, пуст. Кингдон вышел из «шевроле» и отыскал в кармане ключ, которым его снабдила Лайя.
Он поднимался по деревянным ступенькам крыльца, когда дверь вдруг отворилась и на пороге возник полицейский в форме.
Кингдон опешил. Впрочем, полицейский, похоже, удивился не меньше.
– Что вам здесь нужно? – требовательно спросил он.
– Решил заглянуть к мистеру Фултону, – ответил Кингдон, выжимая из себя улыбку.
Вытянутое веснушчатое лицо полицейского на мгновение застыло, но тут он узнал Кингдона и расплылся в улыбке.
– Ба, да ведь вы никак капитан Кингдон Вэнс, не так ли?!
– Есть такой грех, – ответил Кингдон.
– Ваши картины – просто высший класс! Жена заставила меня посмотреть их все до единой!
– Благодарю, – проговорил Кингдон. – Тут что-то случилось?
– Заходите, капитан. Не сомневаюсь, лейтенанту захочется побеседовать с вами.
– Откуда вы знаете? Возможно, он не является моим поклонником.
Эта острота показалась фальшивой даже ему самому.
Веснушчатое лицо полицейского вновь приобрело выражение деловой озабоченности. Он открыл перед Кингдоном дверцу, затянутую москитной сеткой.
– Заходите, – повторил он свое приглашение.
Он оставил Кингдона ждать в кухне.
Кингдона тошнило, точно после хорошей пьянки. В голове роились вопросы. Знала ли Лайя, что я напорюсь на полицию? Если знала, зачем посылала? Переживания ее были искренними, но вот в чем их причина? Может быть, она сама убийца? Неужели Лайя убила Дэвида Манли Фултона? «Да нет, – подумал он, потирая занывшую ляжку. – Нет! Этот англичанин олицетворял для нее ключ к успеху. Но, может, он передумал дать ей роль в своем фильме о балете? Или подыскал себе в жены другую актрису?»
Зачем Лайя прислала его сюда? Действительно ли за своими вещами? Или подставила его полиции вместо себя? Он попытался восстановить в памяти ее искаженное страхом хорошенькое личико... Нет, у нее не было «двойного дна». У Лайи все было написано на лице.
«Она сказала правду, – решил он. – Приехала, увидела своего партнера-бисексуала мертвым, испугалась и бросилась ко мне, ведь прежде я всегда вытаскивал ее из переделок. Да, – подумал он. – На убийство она не способна. Скорее она возьмет верхнее до, нежели убьет Фултона».
Услышав приближающиеся голоса, он облокотился о край раковины и принял позу киноактера во время перекура.
В кухню вошел невысокий и очень стройный лейтенант с тонкими рыжеватыми усиками. Протянув руку, он произнес:
– Капитан Вэнс, я лейтенант Дюпре. Не могу выразить, как я люблю ваши фильмы! Я ведь помешан на авиации. Еще с 1910 года, после того, как присутствовал на авиа-шоу в Домингес-Хиллс. Наблюдая за вашими трюками, я просто цепенею! Вы их сами исполняете?
Своей улыбочкой лейтенант явно пытался втереться в доверие.
– Да. Что здесь произошло, лейтенант?
– Мистер Фултон был вашим близким другом?
– Голливуд – одна большая и веселая семья, – ответил Кингдон. – Если честно, я пришел сюда, чтобы договориться о роли. Да что, черт возьми, произошло?
Улыбка на усатом лице сменилась маской серьезности.
– Пройдемте со мной, капитан Вэнс, если вас не затруднит.
Он провел Кингдона через столовую и по коридору в спальню с черными шелковыми обоями. Приземистые кресла и круглые оттоманки тоже были обиты черным. На постели лежало черное бархатное покрывало. А на нем белел труп Фултона, резко контрастировавший с общим черным фоном.
Он лежал, вытянувшись во весь рост. На нем был белый атласный халат. На груди темнела кровавая полоска. Лицо было прикрыто белым полотенцем. Одна рука свесилась с кровати, на среднем пальце поблескивал перстень с сапфиром.
Какой-то шорох отвлек внимание Кингдона от покойника. Он обернулся и увидел полицейского, который, стоя у туалетного столика, перебирал пачку больших фотографий. Это были снимки ярко освещенных вспышкой обнаженных женщин, застывших в одной позе: женщины стояли на коленях на оттоманке, обитой черным шелком, повернув лицо так, чтобы смотреть прямо в объектив. Даже на расстоянии Кингдон узнал – точнее, ему показалось, что узнал, – несколько знакомых актрис. Неужели Лайя тоже среди них? Его затошнило сильнее. Наконец полицейский сунул пачку в плотный конверт.
– Капитан Вэнс, можете ли вы опознать труп? – спросил лейтенант Дюпре.
Кингдон потер глаза.
– Едва ли, – ответил он.
Лейтенант Дюпре убрал с лица Фултона полотенце.
На Кингдона глянуло умное клиновидное лицо англичанина. Оно уже застыло, нос заострился и походил на оставленный в пне большой топор. Во Франции Кингдон всякого навидался. Он помнил искалеченные, изуродованные, залитые кровью тела убитых солдат... Но труп Фултона, спокойно лежавший на черном бархатном покрывале, произвел на него гораздо более сильное впечатление. В комнате дурно пахло. Подлая штука смерть: расслабляются сдерживающие центры, и все дерьмо выливается наружу... Кингдон смотрел в пустые глаза и думал: «Улетай на небеса, христианская душа». Он не испытывал сейчас враждебного чувства к англичанину, который при жизни использовал свое положение как ширму для сокрытия своей сексуальной распущенности.
– Это Дэвид Манли Фултон? – спросил лейтенант Дюпре.
– Он самый, – отворачиваясь от кровати, ответил Кингдон. – Его застрелили?
– Двумя выстрелами в грудь. Ограбление как мотив отметается. – Он замолчал, словно ожидая, что заговорит Кингдон. Но Кингдон молчал, и тогда лейтенант добавил: – Перстень стоит недешево.
– Наверно.
– Зачем вы пришли?
Кингдон нахмурился. Вид трупа потряс его, и вопрос показался неуместным.
– Ваш визит был как-то связан с вашей женой?
– Я ведь сказал уже: пришел договориться о роли.
Лейтенант Дюпре позвал:
– Тед!
Полицейский, стоявший у туалетного столика, вышел из комнаты и прикрыл за собой дверь. Лейтенант сказал:
– Вы женаты на Лайе Бэлл.
Несмотря на то, что это прозвучало не как вопрос, Кингдон ответил:
– Да.
– В таком случае лучше я скажу. Ее имя написано на обороте одной скандальной фотографии.
Полицейский произнес это с сочувствием. Но сочувствие подобного рода опасно.
У Кингдона вдруг проснулись рефлексы. Кровь бросилась в голову. Как-то раз в детстве он услышал характерный металлический звяк и увидел гремучую змею с желтыми пятнами, свернувшуюся пружиной перед тем, как напасть. Говорят, человек цепенеет под взглядом змеи. Но Кингдон не оцепенел. Чисто инстинктивно он ухватил змею одной рукой за голову, другой за хвост и одним резким движением разодрал ее надвое. Это было жестоко, но честно.
«Не лги», – приказал он себе.
– Лайя часто гуляет на стороне. Такая уж у нее профессия, – произнес он, опускаясь в кресло. – Она надеялась, что мистер Фултон даст ей роль в будущем фильме. Надеюсь, вам известно, лейтенант, что некоторые сделки в Голливуде заключаются в постели? Словом, Лайя призналась, что была мне неверна, и сказала, что у мистера Фултона остались кое-какие ее вещи. Я пришел сюда, чтобы попытаться забрать их.
– Вы раньше здесь бывали?
– Нет. И убивать его у меня не было причин.
– Как это не было? Вы только что назвали мне одну причину, капитан Вэнс.
– Если неверность жены вы считаете поводом для убийства, то тогда пол-Голливуда должны перестрелять друг друга. – Кингдон сделал паузу. – Нельзя подходить к этому упрощенно. Она мирилась с моими загулами, я мирился с ее неверностью. Мы смирились с этим.
«Ничего я не смирился! – подумал он про себя. – Это ложь! Я всегда стремился к взаимному доверию!»
Лейтенант пощипывал свои жидкие усики.
– Мы полагаем, что мистер Фултон погиб между тремя и семью часами утра. Где вы были в это время?
«Спал, – подумал Кингдон. – Наблюдал за ланью и перепелами на заднем дворе, вставлял цветок гибискуса в черные волосы Тессы».
Он молчал. Отчасти потому, что всегда чувствовал себя защитником Тессы. Отчасти потому, что просто не хотел впутывать ее в историю с непристойными фотографиями.
– Меня здесь не было.
– Кто-нибудь может за вас поручиться?
Кингдон достал сигарету.
– Вам известно, где в это время была ваша жена?
Кингдон вцепился в золотой портсигар.
– Господи, да не убивала она его! Лайя весит всего девяносто фунтов!
– Капитан Вэнс, я мог бы показать вам матерей всего в девяносто фунтов, которые убивали своих сыновей весом в двести двадцать фунтов. Я мог бы показать вам хрупких миниатюрных женщин, которые топором приканчивали своих мускулистых муженьков. Если есть сильное желание убить, худоба – не помеха.
– Фултон собирался помочь моей жене в ее карьере. Уж кто-кто, а Лайя была кровно заинтересована в том, чтобы ни один волосок не упал с его головы!
– Прошлую ночь вы провели в одиночестве? – спросил лейтенант. После долгой паузы он сказал: – Так как?
– Я всего один раз встречался с Фултоном. На вечеринке в прошлом году у торговца автомобилями. С тех пор мы не виделись.
– Я буду с вами откровенен, капитан. То, что вы застали нас здесь, – чистая случайность. Слуга-филиппинец пришел сегодня рано утром и позвонил нам. Я уверен, что вы не имеете никакого отношения к... – Он оглянулся на труп. – Я отдал бы свое месячное жалованье, чтобы не встретить вас здесь сейчас. Но вы стоите передо мной. И я должен вас допросить. Я восхищаюсь вашими фильмами, капитан Вэнс. И в этом я неоригинален. Вы не просто кинозвезда, но еще и великий летчик, герой войны. А я... я не такой уж великий сыщик. И если не разберусь с этим делом, каждый плюнет мне вслед. Я с удовольствием отпустил бы вас. Но и вы мне помогите. Назовите имя человека, с которым вы были с трех часов ночи до семи утра. Это девушка? Я гарантирую вам конфиденциальность.
Кингдон смотрел на свои судорожно сжатые в кулаки руки, на которых от напряжения проступили вены.
В дверь постучали. Лейтенант открыл ее. Полицейский что-то шепнул ему на ухо, после чего Дюпре обернулся к Кингдону и сказал:
– Прошу прощения, я отлучусь на минутку.
Дверь за ним закрылась. Кингдон остался. Ему показалось, что комната отгорожена от внешнего мира, будто под шелковыми обоями есть ватная прослойка. Словно Дэвиду Манли Фултону хотелось темноты и покоя.
Он подумал было, что лейтенант Дюпре нарочно оставил его одного в этой воняющей мертвечиной комнате. Наедине с трупом. Чтобы Кингдон призадумался и чтобы потом из него легче было вытянуть признание... Но этот план был слишком надуман и никак не вязался с обликом низенького, потного и озабоченного полицейского.
Кингдон уставился на свисавшую с кровати костлявую руку Дэвида Манли Фултона, украшенную перстнем с сапфиром. Поблескивали ухоженные ногти. На большом пальце остались следы розовой пудры. Глупо. Ему сделали маникюр, постригли и отполировали ногти, которые скоро посинеют. Глядя на труп, Кингдон испытывал то же чувство, что и в небе во время пикирования, когда держишь руку на руле высоты и осознаешь, что смерть близка. Он поежился и закрыл лицо руками.
4
Дверь открылась, и лейтенант Дюпре объявил:
– Вы свободны, капитан Вэнс.
Кингдон поднял голову и недоуменно посмотрел на полицейского.
– Как? Вопросов больше не будет?
– Вопросы больше не нужны, – ответил лейтенант.
В коридоре толпилось несколько полицейских. Когда лейтенант пропустил Кингдона в холл, они замолчали.
В холле стояла Тесса. Ее глаза закрывали широкие поля фетровой шляпы. Она держала в руках шубу из соболей, которую Кингдон видел впервые в жизни. Глядя на женщину в такой шубе, сразу понимаешь, что перед тобой богатая наследница из очень влиятельной семьи.
– Мисс Ван Влит, – почтительно обратился к ней лейтенант Дюпре. – Мы вас больше не задерживаем. Позвольте капитану Вэнсу отвезти вас домой на его машине. А вашу отгонит мой человек.
Открывая дверцу малолитражного «шевроле», Кингдон кипел от ярости. Он был зол не потому, что она вызволила его, а потому, что была дочерью Бада Ван Влита. Он вспомнил, как Бад вмешался тогда в их жизнь, и готов был снова обвинить его, что он сует нос не в свое дело. Но он знал, что Бад и Амелия сейчас плывут по Средиземному морю на яхте их друга. Поэтому он ограничился язвительной репликой:
– Неужели мой дядюшка подкупил всю лос-анджелесскую полицию? Поэтому меня любезно освободили?
– Они хотели знать, с кем ты провел эту ночь. Я все рассказала.
Он слишком резко отпустил педаль сцепления, и машина рванулась с места.
– Я и сам мог бы рассказать им, – зло проговорил он.
– Мы родственники, – сказала она. – Я объяснила тому маленькому с усиками, что иногда ты оставался у меня на ночь, как брат у сестры.
Они обернулись на серый дом, откуда только что вышли. На лужайке перед домом уже собиралась толпа, а двое, в ком Кингдон признал репортеров, разговаривали с полицейским, стоявшим на крыльце.
– Смотри, – сказал ей Кингдон. – Стервятники!
– Что случилось?
– Слуга пришел раньше обычного. Меня уже поджидали.
– Я примерно так и подумала. Отвезла Лайю в Орлиное Гнездо, вернулась к себе и стала ждать. Но тебя все не было, и я начала волноваться... Даже усомнилась в том, что Лайя все честно рассказала. Ужасно, да?
– Я тоже засомневался. – Он коснулся ее руки, обтянутой перчаткой. – Просто не хотел, чтобы эти стервятники вились вокруг тебя, любимая.
Они молча поехали в Беверли-Хиллс, к Орлиному Гнезду.
Перед домом стоял лимузин. Шофер отдыхал, оперевшись о его крыло. Римини прохаживался по веранде. Кингдон затормозил. Римини сбежал вниз по ступенькам крыльца.
– Тесса, если хочешь иметь дело с «Римини продакшнз», купи себе что-нибудь посолиднее «шевроле», – грубовато пошутил он. Римини не видел ее четыре года. С тех самых пор, как снял «Летчика». Но теперь он уже знал – и эта новость поначалу немало смутила его, – что Тесса – единственная наследница «Паловерде ойл». А он еще заставлял ее отрабатывать жалкие гонорары! Предлагал ей купить себе новые бусы!
Он галантно открыл перед ней дверцу машины.
– Что ты здесь делаешь? – резко спросил его Кингдон.
– В департаменте полиции у меня есть приятель, – ответил Римини. – Полчаса назад он позвонил и сообщил, что Фултона застрелили, а тебя задержали у него в доме для допроса. – Он повернулся к Тессе. – А ты вызволила его, сказав, что он был у тебя? Он ведь твой брат?
– Да, – ответила Тесса. – Он действительно ночевал у меня.
Она судорожно сглотнула.
Римини нахмурился, не зная, верить ему или нет.
Кингдон протянул ему руку.
– Знакомьтесь: Чарли Кингдон Ван Влит, – представился он. – Тесса, я попрошу Майка отвезти тебя домой.
Римини взял Тессу под руку.
– Лучше уж я. Почту за честь. Мне только нужно кое-что сказать. Это займет всего несколько минут.
С этими словами он повел Тессу к дверной арке в готическом стиле.
Лайя привела себя в порядок после утренней истерики и лежала в гостиной на диване в атласном халате персикового цвета. Проникавший в окно солнечный луч мягко освещал ее светлые волосы. Она встретила их виноватой улыбкой. Страх уже прошел, словно под воздействием волшебного снадобья. Или дозы наркотиков?
Римини опустился в дубовое кресло, которое стояло сбоку от огромного камина.
– Хочу перейти к делу, – сказал он. – А дело касается тебя, Кингдон.
– Меня? С меня же сняли подозрения.
Римини пропустил эти слова мимо ушей.
– Речь идет не о кино. Ты сам всегда говорил, что кинематограф для тебя не так уж и важен. Лично я не знаю человека, который не хотел бы стать кинозвездой, но, допустим, я верю, что ты не лукавишь. Кингдон не похож на других! Допустим! Тебе плевать на кинематограф. Но не плевать на авиацию. Что скажешь?
– Летаю я неплохо, но, кроме этого, ничего больше не умею, – спокойно сказал Кингдон.
– Летаешь ты превосходно, – согласился Римини. – Я набираю в свою команду самых лучших. Но как ты живешь? Деньги текут у тебя сквозь пальцы, как вода сквозь решето. Значит, тебе не нужны деньги, чтобы хорошо летать?
– Не нужны, – ответил Кингдон.
– Я тоже транжирка, – заметила Лайя.
– Нас никак не назовешь скопидомами, – сказал Кингдон.
– Вы тратите все, что зарабатываете? – поинтересовался Римини.
– Очень много, – ответил Кингдон. – Пожалуй, да.
– В таком случае у тебя нет выбора. Если хочешь остаться в кино – или если хочешь остаться летчиком, что для тебя одно и то же, – поддерживай доверие к себе. Доверие, – со значением повторил он. – Кто захочет связываться с летчиком, которому никто не доверяет? Если тебе не доверяют, кому нужны твои воздушные трюки? Тебя никто не возьмет на работу. Впрочем, теперь я узнал, что у тебя богатые родственники.
Кингдон вскочил.
– Садись, садись. Я не собираюсь оскорблять тебя в лучших чувствах. Я так скажу: ты можешь вляпаться в скандальную историю. – Он тут же предупредительно поднял руку. – Не пойми меня превратно. Я отлично знаю, что за тип этот Фултон и вообще вся эта порода. К тебе впрямую это мало относится. Это задевает Лайю. – Он обернулся к женщине, с которой в свое время в студии-конюшне несколько раз наспех занимался любовью. – Лайя рассказывала о своих отношениях с Дэвидом Манли Фултоном. Пробелы в ее откровениях я восполнил с помощью своего воображения. Лайя, ты крепко влипла. Теперь спасение в одном: Кингдон должен находиться там, где ему положено быть по закону. То есть у твоей юбки.
После некоторого колебания Кингдон согласился:
– Хорошо.
– Это ты сейчас так легко обещаешь, – сказал Римини.
– Я сдержу обещание.
Римини поднялся. Он снова был в высоких сапогах – по давнишней привычке, оставшейся с тех дней, когда ему приходилось снимать кино на склонах кишащих змеями холмов. Ныне он редко покидал свою новую, обнесенную высокими стенами киностудию на Говер-стрит, что на восточной окраине Голливуда.
– Хорошо, – продолжал он, расхаживая по комнате. – Хорошо. Лайя не связана с нами контрактом, но она была с «Римини продакшнз» с самого начала. Участвовала в рекламных компаниях...
– Как же, как же! – с горечью произнес Кингдон. – «Небесная парочка»!
– Этот имидж вам обоим еще очень пригодится. А тебе он просто необходим. История с Оливией Томас подобна гибели «Титаника». Молодая актриса, бедняжка, угробила себя, и это поставило на уши все феминистские клубы и церковь. Они теперь следят за Голливудом налившимися кровью глазами, готовясь накинуться при первой же возможности. И вот вам пожалуйста! Дэвид Манли Фултон!
– Я виделся с ним лишь однажды, да и то минут пять, не больше, – заметил Кингдон.
– Какая разница?! Мой приятель из департамента полиции сообщил, что они в его доме нашли столько «клубнички», что хватит на творческие поминки по сотне актеров! Лайя позировала для пикантных снимков вместе с Мейбл Леонард, Лилиан Уайт...
– По крайней мере она в хорошей компании, – прервал его Кингдон, не глядя на Тессу.
– Может, я не все знаю? – спросил Римини.
– Она оставила дома у Дэвида свой дневник и кое-что из нижнего белья, украшенного ее эмблемой – вышитыми лилиями.
Римини оглянулся на Лайю. Та кивнула.
Широкое лицо режиссера помрачнело.
– Что ж, в таком случае она на самом краю пропасти. И ты тоже. Журналисты теперь будут подстерегать каждый ваш шаг. У тебя больше нет личной жизни.
– Личной жизни? – переспросил Кингдон. – Я уже давно поставил на ней крест.
– Ты еще плохо знаешь журналистов. Отныне они будут дежурить у твоей постели, сторожа твой сон. Будут следовать за тобой повсюду, даже в туалет. И не дай тебе Бог на чем-нибудь споткнуться! Выпивка, к примеру. Или девочки. Все это на следующий же день появится в заголовках всех бульварных газет! Читатели быстро позабудут, что ты герой войны, летчик-ас. Они будут знать про тебя только одно: ты покинул жену в трудную для нее минуту. Люди все еще ценят крепкую семью. Кингдон, ты не имеешь права чем-либо запачкаться. Не дай тебе Бог нарушить 18-ю поправку! И никаких девочек! Ничего, кроме извиняющейся скромной улыбки.
– И этим я спасу «Римини продакшнз»?
– Этим ты спасешь самого себя. – Римини вновь сел и уставился на носки своих сапог. – Ребята из юридического отдела вообще посоветовали мне отпустить тебя с миром, – сказал он. – Они сказали: «Плюнь на прибыль, которую принесет фильм, что ты снимаешь с ним сейчас. Плюнь на Кингдона Вэнса. Порви контракт и не приближайся до тех пор, пока все не образуется». А я им ответил, что мы вместе начинали. Я сказал, что ты по-прежнему работаешь на «Римини продакшнз». Так что отнесись к моим советам, как к советам не просто старого друга, но и твоего босса.
– Виноват, – проговорил Кингдон негромко.
– Кингдон, если не будешь соблюдать осторожность, тебе крышка. А Лайю... – Он выдержал умелую паузу. – Ее камнями до смерти забросают.
Римини достаточно хорошо знал Кингдона, чтобы понять, что последнее подействует на него сильнее.
– Моя первая «земная» роль, – потирая больную ногу, съязвил Кингдон. – Великодушный рогоносец!
Лайя улыбнулась ему.
– Спасибо, милый. Я тебя загримирую.
Римини глянул на свои часы.
– Через пять минут здесь будет Эдди Стоун. – Эдди Стоун заведовал на «Римини продакшнз» рекламой. – Бог знает, когда репортерам вздумается начать осаду. – Он повернулся к Тессе. – Когда-нибудь приходилось ездить на лимузине с шофером, девочка? Через минуту узнаешь, что это такое.
Шутка была грубовата, но в тоне Римини сквозило почтение.
– Я всегда догадывался, что он никакой не Вэнс, – сказал он, обращаясь к Тессе, и откинулся на мягкую плюшевую спинку заднего сиденья лимузина. – Если честно, в начале нашего знакомства фамилия Ван Влит мне ни о чем не говорила.
Тесса выглянула в окно.
– Наши с Кингдоном отцы – родные братья.
– Дело не только в этом. Я заметил, как ты смотрела на него и как он смотрел на тебя.
– Вы хотите повторить мне все то, что сказали Кингдону?
– Ты всегда была паинькой. Милой, невинной девочкой. И совсем не изменилась. Да, я хотел сказать тебе то же, что и Кингдону.
На ее лице отразилась крайняя усталость.
– Приказывать тебе, разумеется, я не могу. Кто я такой, чтобы учить жизни наследницу «Паловерде ойл»? Но пойми, Тесса, если его будут видеть в обществе молодой и красивой кузины, это ему повредит. Впрочем, Кингдон имеет полное право изредка навещать своего богатого дядюшку. Может, ты переедешь к отцу?
– Это... необходимо?
– Кингдон, этот дикий викинг, – мой друг. Продолжать видеться с тобой... для него это смерти подобно. Газеты устроят на него форменную охоту, будут преследовать его месяцами, начнут по-всякому обзывать, лицемером и прочее. Для них брак – дело святое. Особенно когда это чужой брак, а не их собственный. Кингдону пока придется остаться со своей сучкой. Иначе ему крышка. – Он замолчал, испытующе глядя на нее. – Одним словом, да, это необходимо.
– Спасибо... – еле слышно прошептала она.
Они приехали. Шофер открыл перед Тессой дверцу. Римини наблюдал за ней, пока она медленно шла по аллее к дому.
5
Тесса прошла через сад, примыкавший к восточной стене дома. Она остановилась, подняв голову, словно пыталась согреться на солнце, и замерла на месте. Только ветер трепал подол ее платья. Блестящая черная ворона, прилетевшая с соседнего поля, приземлилась на газон. Она заковыляла навстречу Тессе, но в последний момент тяжело взмыла в воздух и каркнула, будто предупреждая о смерти. Тесса следила за птицей, пока та не исчезла из виду. Легкий туман окутывал окрестные холмы, небо было нежно-голубое. Как и предсказывал Кингдон, тучи, появившиеся рано утром, рассеялись. Постель, на которой они провели ночь, еще хранившая их тепло, казалось, перенеслась сюда из другого измерения. «Мы словно спали на ней в другой стране, на другом материке», – подумала она.
Она вспомнила недавнюю сцену, когда Римини объяснял, как нужно Кингдону себя вести. Вспомнила выражение лица Кингдона в те минуты. Она, казалось, видела его до предела натянутые нервы, будто кожа у него стала прозрачной. Предостережения Римини насчет грозящей катастрофы его не поколебали. «Он обещал помочь Лайе, – решила Тесса, – так как очень порядочен. Внешне он пытается это скрыть под язвительными шуточками, но всегда поступает как человек чести. Внутреннее равновесие он поддерживает критическим отношением к себе. Он полон сарказма и, однако, каждый раз делает правильный выбор. Он останется с ней».
Тесса не ревновала.
Ее неуверенность, распространявшаяся на многое в жизни, не затрагивала любовь. Она была уверена, что он ее любит. И потом, ведь Кингдон даже не пытался скрывать свои чувства. Другое дело, что он боролся со своей любовью. Но никогда не скрывал ее, как не скрывал и того, что она, Тесса, ему необходима.
С полотна Южно-Тихоокеанской железной дороги донесся печальный свисток локомотива. Ветер зашуршал в саду и тронул ее соболий воротник.
«Как же я смогу бросить его?.. Уехать во Францию?»
«Для него это будет невозможно...» – вспомнились ей слова Римини. – И в то же время я не могу здесь оставаться».
Она запахнула воротник, дрожь пробежала по ее телу. Она подумала о черноволосом младенце, о своем малыше как о чем-то реальном. Она представила, как он бежит по саду, неуклюжий, как все маленькие дети. Неуемный, счастливый тем, что живет...
Тесса сделала шаг вперед, словно устремившись за ребенком. Тонкие каблуки ее туфель глубоко утонули в мокрой траве.
«Кингдон!» – пронеслось у нее в голове.
Лицо Тессы исказилось. Она быстро вошла в дом и сразу же направилась в свой кабинет. Выдвинув ящик стола, она достала листок бумаги, на котором угловатым почерком Кингдона был написан адрес...
6
Повесив трубку телефона, она сразу же собрала вещи. Взяла несколько ночных рубашек и туалетные принадлежности. Надев все ту же фетровую шляпку и шубку с меховым воротником, села в машину и проехала пятнадцать миль к востоку, нарочно держась подальше от центра. Миновав богатую Пасадену, она въехала под синюю сень старинной испанской католической миссии Сан-Габриэль.
«Ничего, переживешь, ничего, переживешь», – повторяла она про себя как заведенная.
Клиника доктора Грина когда-то была зимней дачей какого-то медного барона. В обнесенном высокими стенами саду прогуливались пациенты и вели разговоры о кино. Клиника обслуживала Голливуд: сюда поступали актеры и актрисы с расшатанными нервами, страдающие алкоголизмом, пристрастием к морфину, замужние и незамужние женщины, желающие избавиться от беременности. Аборты были «коньком» доктора Грина. Вдоль стен его кабинета, бывшей библиотеки, тянулись стеллажи, заставленные темными фолиантами трудов по медицине. Над его рабочим столом висели в рамках какие-то дипломы и лицензии. Доктор Грин поднялся из-за стола, улыбка играла на его круглом лице.
– Ну что ж, мисс Ван Влит, – произнес он, – какое счастье, что вы не одна из Смитов, а то эта семейка меня уже замучила.
Он явно пытался снять ее напряжение. Она в ответ вымученно улыбнулась.
– Вы пробудете у нас трое суток. Пациентам разрешено принимать посетителей, – сказал он.
Даже если бы ее родители и не путешествовали сейчас по Средиземноморью, она все равно ни за что не рассказала бы им об аборте. Что же до Кингдона, то после страстной речи Римини она не сможет позвать его.
– Ко мне никто не придет.
Лицо доктора Грина выразило сочувствие. Он взял карандаш и заполнил ее медицинскую карточку. Медсестра провела ее по коридору в белую палату, где ее должны были осмотреть. Внимание Тессы привлек металлический судок для стерилизации инструментов. Она надела прохладный накрахмаленный белый халат. Вошел доктор Грин. Он вымыл руки, натянул перчатки и осмотрел ее. Потом медсестра перетянула ее предплечье резиновым жгутом. Тесса смотрела, как ее кровь заполняет полость шприца, и тут же вспомнила детство. Доктора тогда часто брали у нее кровь, тщетно пытаясь отыскать причину ее периодических недомоганий.
Она спросила:
– Зачем вы это делаете?
За сестру ответил сам доктор Грин:
– Таков теперь порядок. Необходимая процедура перед любой хирургической операцией. Вы слышали что-нибудь о группах крови? Именно для определения группы вашей крови мы и берем ее на анализ. Эта процедура появилась относительно недавно. Определение группы крови меня очень занимает. Видите ли, я обучался в Венском университете, и моим учителем был профессор Карл Ландштейнер. Вам это имя, наверно, ничего не говорит, но именно он открыл, что вся человеческая кровь подразделяется на четыре группы. – Доктор Грин говорил мягко, все еще стараясь успокоить ее. – Если пациенту требуется переливание, то его организм сможет принять лишь кровь его собственной группы. В противном случае кровь свернется и закупорит сосуды. Теперь, если вдруг возникает необходимость переливания, мы обеспечиваем пациента нужной кровью.
Медсестра сняла резиновый жгут.
– Вот и все, – сказала она, помогая Тессе сесть на краешек обитого кожей стола.
– Нам предстоит очень несложная операция, – сказал доктор Грин. – Вряд ли понадобится делать переливание, но мы на всякий случай подстраховались. Видите, у нас все абсолютно безопасно.
На лице врача вновь появилась бодрая улыбка.
Тело Тессы под накрахмаленным халатом словно оледенело. «Хватит трястись, – приказывала она себе мысленно. – Ничего, переживешь, ничего, переживешь...»
На следующее утро в семь часов она лежала на высоком столе в ярко освещенной операционной. Над ней склонился доктор Грин в круглой шапочке. Лицо его было закрыто маской.
– Ничего не бойтесь, – сказал он.
Операционная сестра закрыло лицо Тессы эфирной маской. Она не сразу впала в беспамятство. Сначала ее атаковали странные вопросы. «Почему мама уезжала рожать в Окленд? Что это за четыре группы крови? Кто написал:
Уходи же, о, дитя!
В этом мире жить нельзя.
Фея добрая придет,
Тебя за руку возьмет.
Лучше в море утони,
Лучше в дебрях пропади.
Чем жить здесь,
Где будешь плакать
От зари и до зари.
Почему мама уезжала... Группа крови...»
Она очнулась в той самой большой угловой палате, где провела ночь перед операцией. Тесса услышала какой-то странно знакомый звук. Повернув голову, она увидела седовласую медсестру, которая что-то вязала. Во всем теле Тесса чувствовала тяжесть. Вместе с тем ей казалось, что из нее выпили всю кровь. Автора стихов она вспомнила. Это был Уильям Батлер Йетс, его «Похищенный ребенок». «Стихи из книги, которую мне подарил Кингдон. Я выучила их наизусть».
