Текст книги "Обитель любви"
Автор книги: Жаклин Брискин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 38 страниц)
Он почти не слушал. Он только видел перед собой ее лицо, и вдруг на него накатила жажда насилия, которая до сих пор была просто немыслима в Три-Вэ. Издав какой-то нечленораздельный звук, он стал целовать ее в губы, держа лицо обеими руками. Она не сопротивлялась и не отвечала на поцелуи. Она сидела неподвижно, словно окаменела, будто рассчитывала этим защититься, спастись. Опустившись на одно колено, он потянул ее к себе. Она оказалась именно такой хрупкой и изящной, как он и ожидал, но ее кожа была еще более шелковистой, чем он думал, тело более чувственным. Перед глазами у него поплыли темные круги. Он осыпал поцелуями ее лицо и шею. Его объятия становились все более хаотичными и непредсказуемыми, будто метания зверька, попавшего во враждебное окружение. Собственные действия приводили его в ужас, но он не мог остановиться. Одной рукой он полез под ее кружевной корсаж.
Все ее тело содрогнулось, и она ожила, принялась бить его кулачками по плечам и по лицу. Он перевалился на ее сиденье, и пружины скрипнули под тяжестью их упавших тел. Он оказался сверху, она снизу. Она рыдала, отбивалась руками и ногами. А он сосредоточился только на том неизбежном, что должен был сделать.
Он задрал ее юбки. Она забилась под ним сильнее. Что-то кричала, но он не слышал, колотила его кулачками, но что она могла сделать, такая маленькая и хрупкая?
А он был крепким мужчиной с мускулами, затвердевшими от работы киркой и лопатой. К тому же он был пьян. И наконец, ослеплен вожделением, которое должно было перенести их в мир, где ничто не будет их разделять, где нет таких понятий, как успех и неудача, где их тела и души соединятся, где прошлое, настоящее и будущее сольются... И он будет властелином всего.
Ее сопротивление ослабело. А он грабил сокровища земли.
4
Из ландо доносилось только его шумное дыхание.
Опьянение мгновенно испарилось. Туман перед глазами рассеялся. Он смотрел на нее сверху вниз при бледном свете луны. Глаза ее были закрыты. Изо рта тонкой струйкой текла кровь.
Он смотрел на нее и не верил своим глазам. Ему не верилось в то, что он только что сделал. Три-Вэ вытер пальцем кровь в уголке ее рта, но она продолжала лежать с закрытыми глазами. Отодвинувшись от нее, он увидел ее оголенные стройные ноги. Она не шевелилась, не пыталась прикрыть свою наготу. Вытащив платок, он вытер ее межножье и опустил юбки. Она все еще не открывала глаз. От страха у него выступил холодный пот, и он подумал, что сейчас ему станет дурно.
– Амелия, ты как? В порядке?
Он затаил дыхание. Она медленно отрицательно качнула головой.
– Я люблю тебя. Я не хотел... этого, не хотел.
– Бад отказался от собственного детства, чтобы поддержать тебя, – проговорила она, не открывая глаз. Голос у нее был бесцветный, свинцовый. – Он защищал тебя! Никогда у тебя ничего не брал. За что?
– Бад здесь ни при чем. Я всегда любил тебя.
– Ты захотел меня только потому, что тогда увидел нас с Бадом.
Он откинул с ее лба прядку. Взял ее за руку. Рука была ледяной и безжизненной, словно Амелия была без сознания.
– Амелия, милая, как мне исправить...
– Не называй меня так, – тупо отозвалась она.
– Но должен же быть выход!
– Позже тебе захочется во всем признаться. Баду будет очень больно. Он любит тебя.
– Я не скажу ему, – проговорил Три-Вэ, тут же осознав, что это самое легкомысленное обещание из всех, что ему приходилось давать в жизни.
Амелия медленно приводила себя в порядок. Ее движения были какие-то скованные. Выходя из ландо, она вынуждена была опереться на его руку, но, спустившись, тут же отошла от него. Подойдя к дому, он распахнул массивную дверь. Свет, голоса, музыка обрушились на него как удары молота. Он остался в тени. Она пересекла внутренний двор торопливым шагом, который выглядел жалкой пародией на ее обычную быструю грациозную походку.
Никто не заметил ни их отсутствия, ни возвращения. Никто. Кроме Марии. На темном лице старухи была затаенная печаль, когда она увидела входившую Амелию.
Амелия прошла в спальню, где спал Чарли, и закрыла за собой дверь.
5
Танец только что кончился. Бад провожал Мэри Ди Франко Таунсенд до ее места. Они смеялись, как в старые времена, когда между ними был флирт. Миловидная и полногрудая блондинка, Мэри превратилась в пышную матрону. Она попросила о чем-то, Бад согласно кивнул и направился к накрытому скатертью столу с закусками.
«Бад отказался от собственного детства, чтобы поддержать тебя, – сказала Амелия. – Он любит тебя».
Руки Три-Вэ сжались в кулаки. Он подошел к Баду.
– Я вот думаю по поводу твоего предложения, – тихо сказал он. – Оно еще в силе?
Бад взял из рук Хуана стакан лимонада, поблагодарил старика и только после этого обернулся к Три-Вэ.
– Разумеется!
– Пойдем куда-нибудь поговорим, а?
– Сейчас фанданго. Веселись. А в понедельник утром приходи ко мне в офис. – Он обнял Три-Вэ за плечи и с улыбкой произнес: – Я рад, что мы будем компаньонами.
6
В половине восьмого утра в понедельник Три-Вэ сидел напротив Бада и читал текст, напечатанный перед этим на машинке. Дальнозоркий Три-Вэ вынужден был держать листок на расстоянии вытянутой руки.
«Название компании – «Паловерде ойл [23]23
Ойл – здесь: нефть (англ.).
[Закрыть]...» Характер бизнеса – разработка недр Южной Калифорнии на предмет открытия месторождений нефти. Владельцы – Винсент Ван Влит и Хендрик Ван Влит Младший... Каждому из компаньонов принадлежит доля в пятьдесят процентов (50%)».
Что по этому поводу говорила Юта? Не больше десяти процентов. Смешно. Пятьдесят процентов достаточно для выгодного помещения капитала, но все равно несправедливо. Впрочем, это давало Баду, которого Три-Вэ рассматривал как пассивного партнера, возможность равного контроля над предприятием. Три-Вэ смотрел на отпечатанный лист и чувствовал, как переполняет его чувство вины: настолько несостоятельны были его попытки этими рассуждениями искупить грех содеянного. Он взял ручку и погрузил кончик пера в вязкие чернила.
Бад быстро поставил свою подпись под контрактом и, широко улыбаясь, протянул Три-Вэ руку.
– Компаньон! – проговорил он.
Они обменялись рукопожатиям, и он разлил по стаканам виски.
– Как тебе название, а? «Паловерде ойл»?
Три-Вэ машинально кивнул. По слишком многочисленным причинам он сам никогда бы не назвал так компанию.
7
Бад, Три-Вэ и плечистый Ксавьер стояли на бурильной платформе и, надрываясь, поворачивали главный шкив привода.
Колесо было выше Три-Вэ, железной осью оно соединялось с другим шкивом. Они поднатужились, и пеньковый канат стал наматываться на ворот. Канат был перекинут через верхнюю перекладину в сорока футах над их головами и исчезал в скважине, где огромным крючком наподобие рыболовного крепился к буру, который они сейчас и тащили вверх. Когда бур завис под верхней перекладиной, Бад и Ксавьер, сын одного из «маминых людей», отошли, а Три-Вэ стал затягивать уравнительный винт, чтобы бур находился как раз над дырой колодца. Потом он отпустил зажим. С шумным шелестом железный бур рухнул вниз, увлекая за собой канат. Они стояли, прислушиваясь. На глубине в сто футов под землей раздался хорошо слышимый удар. Три-Вэ облегченно выдохнул, радуясь тому, что не услышал характерного звука, который возвещал бы о том, что бур сломался или погнулся. Этот был уже четвертый по счету, а буры – удовольствие дорогое.
И снова все трое навалились, чтобы повернуть главный шкив. Черный от смолы канат понемногу поднимался из скважины.
На этот раз Три-Вэ продолжал держать зажим. Вместо этого Ксавьер опустил в скважину черпак, чтобы захватить немного земли, а Три-Вэ и Бад, вытирая пот со лба, сели на доски: Три-Вэ, бородатый неудачник, ищущий нефть там, где, как считалось, ее не было, и Бад, его компаньон, поверивший в него старший брат с закатанными на сильных руках накрахмаленными рукавами белой рубашки. Он открыл портсигар.
– Как вы управляетесь с Ксавьером, когда меня нет?
– Больше потеем и только, – ответил Три-Вэ.
– Почему бы тебе не купить паровую машину?
– Хватит тратить деньги. Подождем, когда появится нефть.
Бад зажег спичку о ноготь большого пальца руки.
– Странно, но никогда не думал, что ты будешь рабочим.
– А что ты обо мне думал?
– Ты мне представлялся серьезным мальчиком, которого время от времени нужно было оттаскивать от книг.
Они рассмеялись. Три-Вэ откинулся назад, вдыхая исходившие от Бада запахи – помады, лавровишневого лосьона для волос и пота. Он почти физически ощущал его беззаботную, ничем не прикрытую силу.
То, что он сотворил шесть недель назад с телом Амелии, странным образом отразилось на их взаимоотношениях с братом. С раннего детства Три-Вэ сопротивлялся каждой мягкой и беспечной попытке Бада встать над ним. Сопротивлялся с тупым упрямством. Но теперь зло, которое он совершил, заставило его примириться с братом. И простая мужская близость, которая возникла между ними после этого, неожиданно очень пришлась по душе Три-Вэ.
Но других поводов для радости у него не было.
Во-первых, Амелия. Всегда Амелия. После фанданго она десять дней болела. Бад, как и Юта, и вообще все в городе, объясняли это тем, что она надорвалась, готовя ту вечеринку, на которой в общество Лос-Анджелеса была принята Юта. Поправившись, Амелия возобновила дружбу с Ютой и летом сопровождала невестку на все приемы. На людях она и с Три-Вэ всегда была веселой и милой. Но делала все для того, чтобы они больше не оставались наедине. А ему отчаянно хотелось поговорить с ней! Спросить: возненавидела ли она его, а если нет, то как это возможно? Болит ли у нее что-нибудь? Он хотел рассказать ей о власянице вины, в которую он облачился после того вечера... Ему хотелось еще раз попросить у нее прощения.
Во-вторых, Юта. После фанданго вся их жизнь складывалась из постоянных мелких ссор. Юта очень беспокоилась за свое еще непрочное положение в обществе и каждый раз, когда он поздно приходил домой после работы, настаивала на том, чтобы он пошел вместе с ней на какой-нибудь прием. Она стала обращать больше внимания на мнение своих новых знакомых и поэтому выговаривала Три-Вэ за въевшуюся в кожу его рук смолу. Еще она настойчиво требовала, чтобы они наняли прислугу, хотя в глубине души со страхом думала об этом. Ее радовала только зарплата, которую Бад положил Три-Вэ. Но она не знала, что Три-Вэ и его брату принадлежат равные доли в компании.
В-третьих, «Паловерде ойл». Радоваться было нечему. Только ежедневные приезды Бада взбадривали Три-Вэ. Он заблуждался относительно глубины насосов. Вот уже несколько дней они бурили скальные породы, твердые как сталь. Три-Вэ понимал, что, несмотря на всю его осторожность, буры будут ломаться и впредь. Больше того. Он утратил интуитивное предчувствие подземного моря нефти, которое у него было вначале, и порой уже начинал верить в то, что прав не он, а все остальные: никакой нефти там нет и в помине. Над ним – а теперь еще и над Бадом – все посмеивались. По воскресеньям после возвращения доньи Эсперанцы и Юты от утренней мессы в церкви на Плаза вся семья Ван Влитов собиралась на обед под красной крышей родительского дома на Бродвее. Хендрик метал взгляды-молнии на сыновей, которые, занявшись нефтью, превратились в его глазах в отщепенцев. Донья Эсперанца обеспокоенно поглядывала на Три-Вэ.
Лязг черпака прекратился. Канат дернулся. Этим Ксавьер давал понять, что он готов. Бад встал и потянулся.
– Ладно, еще разок – и придется возвращаться в магазин.
Он аккуратно затушил окурок сигареты носком ботинка.
Из дневника Три-Вэ:
На глубине 176 футов хлынула грунтовая вода и затопила колодец. Мы заключили его в трубу и качали трое суток. В день выкачивали много воды и два барреля неочищенной нефти. Вытащили трубу и снова принялись копать. Просела стенка колодца.
Порвался канат. Пытались выловить бур, но не смогли и через три дня сдались. В Лос-Анджелесе нет буров. Пришлось отправиться на поезде в Санта-Паулу на склад «Юнион ойл» за буром. Канат порвался 1 июля.
Из «Лос-Анджелес таймс» за 3 июля 1892 года:
Вчера видели, как Три-Вэ Ван Влит покупал пеньку. Значит ли это, что братьям не хватило длины прежних канатов?
Прочитав заметку, Бад расхохотался и купил еще несколько номеров за этот день. Три-Вэ был мечтателем, но у него недоставало чувства юмора, поэтому он был взбешен.
Каждый вечер Юта терла ему спину. Эти минуты никогда не омрачались склокой. Под ее крепкими руками, натиравшими до пены его плечи, вся неуверенность и все сомнения Три-Вэ рассеивались. Однажды он поцеловал ее намыленную красную руку.
– А это еще за что? – спросила она.
– За то, что ты надо мной не смеешься.
– А что в тебе смешного-то! – с чувством проговорила она.
Глава одиннадцатая
1
Амелия пила после завтрака кофе с молоком, а рядом, обслуживая Бада, суетился Лию с намасленной косичкой и в свободном белом балахоне. На первое он принес ему овсянку с густыми сливками, потом бифштекс с яйцом и голландской жареной картошкой. Бад еще подкрепился сдобным румяным печеньем и вазочкой лимонного мармелада и желе из гуавы по рецепту доньи Эсперанцы.
Когда часы пробили семь, Бад поднял глаза от газеты.
– О чем ты задумалась, дорогая? – спросил он. – Считаешь, что...
– Что «что»? – недоуменно спросила Амелия. После сна на щеках у нее еще играл румянец. Она задумчиво смотрела в окно и ничего в нем не видела. Для нее завтрак был продолжением супружеской ночи, и поэтому она настаивала на том, чтобы Бад садился за столом рядом с ней, бок о бок.
– Я ведь тебе уже как-то описывал признаки, – сказал он.
Она отставила чашку и посмотрела на него. До сих пор она никак не могла привыкнуть к его утренней бодрости и аппетиту, исключая сексуальный.
– Помнишь? После того, как ты заманила меня в Паловерде во второй раз, мне пришлось объяснять тебе, что за удовольствие порой приходится расплачиваться большими последствиями.
– А сколько времени у меня не было месячных?
– Это ты меня спрашиваешь, Амелия? Интересный вопрос, который женщина задает мужчине! Забавный!
«Не такой уж и забавный», – подумала она. За все годы супружеской жизни они ни разу не предохранялись, и каждый месяц Амелия пребывала в безутешном трауре. Речь шла не о смерти, но о крушении очередных надежд на жизнь. С началом каждого месячного цикла она уединялась и плакала. Но около двух лет назад поняла, что слезами горю не поможешь, и просто попыталась не замечать этого, не задумываться над тем, чего природа ее лишила. Она перестала следить за календарем, хотя все еще страстно хотела родить.
Когда Амелия думала о Баде, смириться со своим бесплодием ей было еще тяжелее. Любовь не препятствовала ей трезво оценивать мужа. Несмотря на его веселость, нарочито щегольские костюмы и чувство юмора, Бад оставался человеком патриархальных взглядов. Он должен был развиваться вместе с этой солнечной страной, он нуждался в детях. Его жизненным долгом было создание династии. Амелия, происходящая по матери из феодальной семьи, уважала взгляды мужа.
– В прошлом месяце у тебя их не было, – сказал он. – И в этом запаздывают на десять дней.
Он положил руку на ее впалый живот, провел пальцами по белому шелку платья. Она наклонилась к нему и поцеловала в губы, но отстранилась, потому что вошел Лию и принес еще горячего печенья.
– Так что же? – спросил он, когда слуга-китаец ушел.
– Мм... В последнее время у твоих завтраков более резкий запах.
– Дальше?
– Я теперь днем ложусь отдохнуть, а ты знаешь, что прежде я никогда этого не делала.
– Еще что?
– Мне надо проконсультироваться со специалистом.
– С кем? – спросил он. – С доктором Видни?
– С тобой.
– Со мной?
– А кто другой сможет лучше объяснить мне значение всех признаков и предзнаменований?
– М-да...
– Как ты заметил? – спросила она. – Бад, как?
– А никак! Амелия Ван Влит, девочка с красивыми волосами! – Он замолчал, сглотнул и спросил другим тоном: – Ты в самом деле думаешь, что...
Она утвердительно кивнула.
Они улыбнулись друг другу, и в этой улыбке была огромная разделенная радость.
На крыльце они, как всегда, поцеловались, но сегодня поцелуй длился больше обычного. А потом, как тоже было заведено, Амелия прошла через оклеенный бело-синими обоями коридор, открыла застекленные двери и вышла на широкую веранду. Она глубоко вдохнула. Легкая дурнота прошла от запаха влажной от росы зелени, росшей по склону Банкер-хилл.
Коттедж в стиле королевы Анны, принадлежавший Ван Влитам, был меньше большинства новых домов, венчавших собой вершину Банкер-хилл, но красивее. Главным украшением дома согласно замыслу архитектора была веранда, которая тянулась вокруг всего коттеджа. Для осуществления этой идеи из Вены был выписан плотник.
Амелия облокотилась о перила веранды, украшенные искусной резьбой. Внизу, на Гранд-авеню, показался Бад, который спускался по крутому склону своей энергичной, но легкой походкой. Он обернулся, как обычно, и приветственно приподнял шляпу. Она помахала ему рукой. Ни с того ни с сего он вдруг стал отплясывать джигу. Это было спонтанное проявление радости. Она присела в реверансе. Он поклонился, затем водворил своей котелок на место, вновь превратился в озабоченного бизнесмена и зашагал в простиравшийся внизу город.
Улыбка Амелии тут же погасла. Она взялась руками за живот и согнулась.
– О Боже, – прошептала она, вернулась в дом, прошла в библиотеку и закрыла за собой дверь. Камин, горевший вечером, еще не чистили: среди пепла лежали обгоревшие головешки. Она села за письменный стол.
У нее не оставалось никаких сомнений, что она беременна.
Фанданго они устроили 7 мая, а сейчас на дворе стояло 13 июля.
Кровь отхлынула от ее лица.
«Три-Вэ, – подумала она. – Три-Вэ». От страха ее лицо и все тело покрылось испариной. Ей всегда становилось страшно, когда она вспоминала про фанданго. Она была сама себе неприятна в таком состоянии. Ей казалось, что этот ее страх – вершина ее унижения. Три-Вэ, застенчивый неловкий паренек, который когда-то смотрел на нее горящими от восторга карими глазами и беседовал с ней о писателях и композиторах, поэтах... Он превратился на фанданго даже не в животное, ибо животное все-таки как-то уступило бы в ответ на ее крики и сопротивление, а в безликую жестокую силу.
На ягодицах у нее были большие синяки, на левом бедре растянута какая-то мышца. Синяки от времени стали зеленовато-желтого цвета. После фанданго она слегла, и через неделю они перестали болеть. Но страх остался. А когда она осознала, что беременна, этот страх накрыл ее с головой.
«Три-Вэ? – думала она. – Три-Вэ? Три-Вэ?»
Закрыв лицо руками, она раскачивалась из стороны в сторону.
Раздался телефонный звонок. Через секунду в дверь постучался Лию.
– Да? – проговорила она тихо.
Он вошел.
– Миссис Юта на линии. – У Лию, уроженца Лос-Анджелеса, было чисто американское произношение, которое никак не сочеталось с его внешностью: белым балахоном и косичкой.
Амелия устремила на него пустой взгляд.
Ей никогда не казалась странной ее дружба с Ютой. И хотя она обычно презирала выскочек, страстное желание Юты стать «кем-нибудь» тронуло ее. Будучи не способной к зависти, она и предполагать не могла, что дружеское расположение к ней Юты подернуто налетом этого порока.
– Миссис Ван Влит?
– Да. Я скажу, что вы сейчас не можете подойти.
Он ушел, закрыв за собой дверь, а Амелия даже не шелохнулась. Она сидела, выпрямив спину и обхватив руками свой ежедневник в переплете с серебряными уголками.
Поначалу ее рассуждения были ясными. «Я не уверена, что ребенок от Три-Вэ, – думала она, – но я также не уверена в обратном. Я просто не уверена. И все же есть подозрение, очень сильное подозрение, которое невозможно не принимать в расчет. Как я смогу делать вид, что этот ребенок от Бада, если я не уверена? Можно пойти на хитрость. В этом вопросе женщина всегда может обмануть мужчину».
Но ее представления о чести не позволяли ей даже на мгновение допустить, что она это сделает.
«Он мой муж, – подумала она. – И даже если бы я его не любила так сильно, я все же была бы обязана хранить ему верность.
Я не могу родить этого ребенка.
Как устроить, чтобы этого не произошло?»
Амелия всегда избегала подобных разговоров. Когда женщины шептались по этому поводу, вокруг них сгущалась какая-то ядовитая атмосфера. И тем не менее ей вспомнились сейчас упоминания о спицах для вышивания, крючках, стаканах с касторовым маслом. Но разве Бад не рассказывал ей однажды о той девушке? О Розе? Да, так ее звали. Роза истекла кровью во время аборта. Бад даже тогда уже хотел ребенка, но он благороден и ни разу, ни словом, ни взглядом, не упрекнул Амелию в ее бесплодии.
Амелия глубоко, прерывисто вздохнула.
Кто способен на подобную операцию? Разумеется, не доктор Видни. Он никогда этого не сделает. Доктора не убийцы.
Убийцы?..
Она закрыла глаза руками, ей очень хотелось заплакать, но слез не было. Ей пришла в голову мысль о том, что неважно, кто отец этого ребенка. Ребенок лежит в ее чреве, он часть ее самой, полностью от нее зависит. Бад или Три-Вэ? Семь лет или несколько секунд? Плод любви или насилия?
«Как же я смогу убить собственного ребенка?!»
Где-то неподалеку вверх по холму, скрипя, поднимался зеленной фургон, и она услышала крики:
– Свежие овощи, свежие овощи!
Хлопнула дверь кухни. Лию приветствовал продавца по-китайски. Они говорили на этом певучем языке, в котором Амелия понимала сейчас не больше, чем в своих мыслях.
«Что же делать?»
Вновь зазвонил телефон. Три коротких звонка. Это был их сигнал. Лию все еще торговался на улице. Хуанита, жирная, бесформенная жена Лию, боялась телефона и никогда до него не дотрагивалась. Бриджит, нахальная ирландская девчонка с вьющимися волосами, не придет до десяти. Амелия сама подошла к аппарату, установленному в закутке у входной двери. Стены были оклеены обоями в цветочек, на маленьком столике лежали блокнот и карандаш. Деревянная коробка телефона была прикреплена к стене.
– Дом Ван Влитов, – сказала она в трубку.
– И еще, – без предисловий произнес Бад на том конце провода. – Если будет девочка, мы никогда не разрешим ей ездить верхом одной.
– Бад...
– Даже не пытайся спорить со мной.
– Я...
– Только в сопровождении гувернантки! Только! – Голос его стал ласковым: – Амелия, дорогая, я уж и не надеялся... Повидаешься с доктором Видни и приходи в магазин.
– Бад...
На другом конце провода послышались гудки.
Она наконец-то разрыдалась. Выхода не было. Она не сможет убить ребенка, кто бы ни был его отцом. И не сможет признаться Баду, что с ней сотворил Три-Вэ. Братья были очень близки. В случае разоблачения схватка между ними была бы неизбежна. Бад будет беспощаден. В лучшем случае он больше не захочет видеть Три-Вэ. Но он способен и на убийство.
«Нет, я не могу рисковать».
Рыдания сотрясали ее тело. Их причина находилась где-то в подсознании. Там таилась печаль, огромное горе, которое приведет к краху. Наконец ей удалось справиться со слезами, она поднялась со стула, безвольно опустив руки и неровно дыша. Окончательно успокоившись, она стала крутить металлическую ручку аппарата и попросила телефонистку – ею была Нетта – соединить ее с 50-9. Это был телефон доктора Видни.
2
В полдень 25 июля на Спринг-стрит состоялся очередной парад в честь открытия нового городского района. Процессия медленно продвигалась по улице. Играл духовой оркестр, тяжелой поступью вышагивали три слона и грязный верблюд, ехала клетка с лежавшей в ней львицей, дурачились клоуны, а двое мужчин на ходулях несли транспарант:
«РАЙСКАЯ ДОЛИНА!
РАСПРОДАЖА ОТЛИЧНЫХ УЧАСТКОВ С АУКЦИОНА!»
Зеваки толпились на тротуарах. Амелия, отправившаяся за покупками, решила переждать столпотворение в офисе Хендрика. На столе были разложены проекты расширения магазина. Хендрик и Бад стояли над ними и разгоряченно спорили: Бад шутливо, а отец раздраженно и напористо.
Он говорил:
– Где это видано, чтобы в скобяной лавке торговали мебелью, Бад?! – Как и всегда в минуту гнева, голландский акцент в речи Хендрика становился заметнее.
– Посуду в скобяных лавках тоже не продавали. До тех пор, пока мы первые не начали.
– Это абсурд!
– Вовсе нет, – хохотнул Бад. – Не абсурд, а прямая выгода.
Хендрик хлопнул здоровой рукой по бумагам на столе.
– Впрочем, что мне еще от тебя ожидать? Твоя голова слишком забита всем этим нефтяным бредом, чтобы руководствоваться разумом!
Глаза Амелии весело блестели, когда она смотрела на отца и сына. Доктор Видни подтвердил беременность. Бад был опьянен радостью. Рядом с мужем Амелия тоже радовалась. Наедине же с собой она рыдала.
Подняв глаза на дверь, она увидела, что кто-то вошел с улицы. Это был Три-Вэ. Все его лицо было покрыто какими-то шутовскими разводами. Такая же черная грязь пропитала его голову, бороду, всю его одежду. Он шел вперед по проходу, спотыкаясь, словно человек, спасающийся от стихийного бедствия. Покупатели расступались перед ним.
Амелия инстинктивно сжала ручку своего сложенного зонтика. «Случилось что-то ужасное, – подумала она. – Юта? Чарли? Донья Эсперанца?»
Ей хотелось крикнуть, привлечь внимание Хендрика и Бада, которые продолжали препираться между собой, но язык не повиновался ей.
Три-Вэ распахнул стеклянную дверь офиса, оперся обеими черными от грязи руками о косяк и широко расставил ноги. С улицы доносились звуки духовой музыки. Три-Вэ уставился на Амелию, беззвучно шевеля губами.
– Три-Вэ!.. – прошептала она.
– Что такое? – спросил Хендрик.
– Что случилось? – проговорил Бад требовательно. – Несчастный случай?
– Чарли? – встревоженно воскликнул Хендрик.
Три-Вэ продолжал во все глаза смотреть на Амелию.
– Нефть пошла, – наконец сказал он.
На какое-то мгновение Бад весь как-то напрягся. Затем, издав вопль ликования, он бросился на своего младшего, но крепкого брата и стиснул его в объятиях.
– О Иисус! Три-Вэ! У тебя получилось, получилось!!! Все говорили, что нефти нет во всем округе Лос-Анджелес! Ни капли! А ты, ты нашел ее, хитрый негодяй! Ну и башка у тебя, а!
Три-Вэ не отвечал на объятия брата. Он продолжал смотреть на Амелию.
– Прошу тебя! – сказал он. – Прошу тебя!
Бад недоуменно обернулся на жену.
Хендрик только сейчас проговорил:
– Нефть? – При этом голос у него был почти раздраженный.
Амелия подошла к братьям, одной рукой обняв за талию Бада, другой – Три-Вэ.
– Значит, все в порядке? – спросил Три-Вэ.
– Да, – сказала она так, словно это слово вытянули из нее клещами. – Да!
И тогда все трое обнялись. Пропитанная нефтью борода Три-Вэ смешалась с красивыми волосами цвета топаза, Бад колотил кулаком по спине Три-Вэ. Когда они наконец отошли друг от друга, белая английская блузка Амелии была вся измазана черным.
Нефть оставила отметины и на летнем костюме Бада из шерсти альпаки.
Хендрик, пытаясь сохранить чувство собственного достоинства, пожал руку Три-Вэ, затем Баду.
– Это великий день для Лос-Анджелеса, – объявил он дрожащим голосом. Его неприятие нефти и всего того, что было с ней связано, боролось сейчас с чувством отцовской гордости. Второе взяло верх.
Он прошел мимо своих сыновей и невестки. Возвысив голос, он обратился ко всем присутствовавшим в ту минуту в большом магазине:
– Мой сын, Винсент Ван Влит только что обнаружил в пределах нашего города нефть! Он и другой мой сын, Хендрик Ван Влит Младший, только что открыли первый в Лос-Анджелесе нефтяной колодец! Сегодня не простой день, это великая веха в истории нашего города! В честь этого события я делаю всем вам небольшой подарок, или, как говорили в старые времена – pilon. А после мы с вашего разрешения прервем на сегодня работу.
Разукрашенные клоуны делали пируэты и кувыркались на Спринг-стрит. Дети и несколько дам в шляпках наблюдали за этим. Остальные же столпились вокруг тех, кто выходил из магазина Ван Влитов.
Нефть...
3
Бад и Три-Вэ быстрым шагом устремились через весь город в конец Колтон-стрит. За ними следовало много народу. То и дело из толпы выходил кто-то, догонял Три-Вэ, от души пожимал его черную руку и поздравлял. Три-Вэ, настрадавшийся, когда над ним смеялись, теперь не радовался своему отмщению. Когда впереди показалась их буровая установка, Бад сорвался на бег, оставив брата позади.
Заключенная в трубу нефть с шумом извергалась наружу. Очередной бур Три-Вэ пробил дыру в древней скале, и кровь земли брызнула оттуда. Мощь струи создавалась давлением природного газа. За час до этого буровая установка задрожала, ворот стал дико поворачиваться, и канат выбросило из шахты на бурильную платформу. Три-Вэ и Ксавьер отскочили. Но Три-Вэ не убежал. Он стоял на месте, подставляя себя под струю неочищенной нефти. В ту минуту по его телу прокатилась волна ликования. Столь же сильная, как и то неудержимое вожделение, которое он испытывал тогда в ландо, когда был с Амелией.
Теперь он возвращался к бьющему фонтану почти неохотно. Он уже отчетливо сознавал, что он за человек. Для него мечта была гораздо важнее ее осуществления. Достижение цели было шагом к смерти. «По крайней мере она меня простила», – думал он, медленно продираясь сквозь толпу, окружившую буровую вышку.
Здесь уже была Юта с Чарли на руках. От волнения она позабыла снять фартук и опустить рукава блузки. Ее круглые щеки горели. Этот нефтяной фонтан стал чем-то вроде осенившего ее божественного перста. Она уже представляла себе красные атласные платья, шляпы со страусиными перьями, собольи мантильи, мебель, экипажи и ливрейных кучеров, нитки жемчуга, бриллиантовые диадемы, дом в пять – нет, в десять раз больше, чем у Амелии.
Она топтала ногами почерневшие от нефти сорняки и кричала:
– У тебя получилось, Три-Вэ, получилось! – Но взгляд мужа был настолько унылым, что она переложила Чарли на другую руку и потрогала лоб мужа. – Ты в порядке? – встревоженно спросила она. – На тебя балка упала, что ли?
– Все нормально.
– Тогда хотя бы улыбнись. Ведь ты теперь герой. Открыл нефть! Ты теперь первый нефтяник во всем городе!
– Через несколько месяцев в Лос-Анджелесе будет уже тысяча колодцев.
– Что ты хочешь этим сказать? Кто-то украдет твою нефть?
– Здесь целое месторождение. Любой, кто купит права на разработку этой земли, сможет запросто пробурить свой колодец.
Счастливое выражение исчезло с ее лица. Губы сжались.
– Надо что-то делать уже сейчас, чего время терять? – сказала она.
– Рано еще. К завтрашнему дню, думаю, давление снизится настолько, что мы сможем перекрыть дыру.
Юта справедливо считала Три-Вэ профаном в финансовых вопросах. Но за технические познания она его уважала.
– Тогда иди домой и переоденься, – приказала она. Чарли Кингдон стал вырываться у нее из рук. Хлопнув малыша по попке, она сказала: – Мы придем через несколько минут.
Бад словно загипнотизированный смотрел на фонтан. Потом он сделал несколько шагов вперед и позволил струе облить себя, костюм и панаму. Острый запах нефти ударил в нос, грохот потока оглушил. Бад ликовал.
