Текст книги "Обитель любви"

Автор книги: Жаклин Брискин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 38 страниц)

К тому времени Бад был уже уверен в том, что она умерла. Ее последние слова, обращенные к нему – «Бад, всегда помни: я люблю тебя!», – не покидали его. Горе он пытался глушить в суматохе дел и в тяжелой работе, но эти слова не выходили у него из головы. Он считал, что, кроме смерти, нет другой причины, которая бы разлучила их. И тем не менее продолжал оплачивать нанятых детективов на двух континентах. Почему? Он и сам не знал. Но по той же необъяснимой причине он так долго откладывал продажу этого дома.

Финансовое положение Бада было таково, что невозможно было определить, банкротство это или богатство. «Паловерде ойл» стоила очень больших денег. Но у него совершенно не было наличных. Каждый доллар прибыли он вкладывал в разведку месторождений или в буровое оборудование. Ему постоянно не хватало денег. Он был слишком мужествен, слишком энергичен, в нем было слишком много слепого честолюбия, чтобы позволить какой-то сентиментальности встать у него на дороге. Завтра этот дом и вся обстановка уйдут с молотка. И все же...

Кивнув на кипу белья, он обратился к аукционеру:

– Отложите эти вещи. Они не продаются.

Он уже выходил из гостиной, перешагивая через коробки с книгами, как вдруг увидел валявшийся рулон бумаги с какими-то чертежами. Во взгляде у него вспыхнуло любопытство. Что это? Он поднял рулон и развернул. Это были чертежи Три-Вэ. Вот уже несколько месяцев как брат уехал из Лос-Анджелеса, и его отсутствие несколько приглушило ненависть Бада. Теперь он уже нашел в себе силы взглянуть на эти бумаги. Это был набросок устройства локомотива, работающего на нефти. Он нахмурился. В этой комнате, где все напоминало об Амелии, он не мог сосредоточиться.

– Не забудьте, – сказал он. – Белье и фарфор не продаются!

Главный аукционер тяжело спустился вниз по лестнице.

– Но вы сначала говорили только о белье...

– Белье и фарфор и... если уж на то пошло, то и пианино.

Все эти вещи пришли в дом вместе с Амелией после свадьбы.

– Но это «Бехштейн». За него много дадут, – сказал аукционер, которому причиталось двадцать процентов от сделки.

– Я же сказал! – рявкнул Бад.

Вновь скрутив чертежи в рулон и зажав его в кулаке, Бад вышел из дома и стал спускаться с холма в направлении «Надо».

Шлюха, с которой он жил на этой неделе, нежилась в его постели. Он крикнул из гостиной:

– Тебе пора, милая.

– Ладно, Бад, я остаюсь. Ты мне можешь больше не платить.

– Дорогая, деньги тут ни при чем. Просто я готов сорвать новый цветок.

Девушка – блондинка с роскошными формами – поднялась с кровати, оголив свои прелести. Бад сел за письменный стол у окна, включил лампу и развернул бумаги. Она подошла к окну и на виду у всей Спринг-стрит обняла его за шею и прижала его голову к своей полной груди. Он сунул ей пятидолларовую банкноту.

– Я занят, так что проваливай, – сказал он и добавил: – Малышка.

Обиженно поджав губы, она ушла.

В чертежах Три-Вэ было больше воображения, нежели трезвого расчета. Однако Бад успел достаточно поработать с братом, чтобы уловить суть его идеи. Форсунка будет впрыскивать нефть и пар в топку. «Пар, на мой взгляд, важная составляющая», – подписал Три-Вэ под одним из набросков. Бад насупился. В нем вызвали раздражение эти слова: «на мой взгляд». Горечь, с которой он всегда думал о Три-Вэ, не уходила.

Он внимательно принялся изучать чертежи. Время от времени добавлял какие-то детали, исправлял линии. В этом проявлялось внутреннее различие между двумя братьями. Три-Вэ был творцом идеи, но терял интерес к ней задолго до ее осуществления, Бад мыслил категориями полезности. Он не мог создать нового, но, с идеей в руках, был способен заставить ее работать.

«Да, – думал он, наливая виски. – Вот он, рынок, в котором нуждается наша калифорнийская нефть». Он выпил и вновь вернулся к чертежам. Работал всю ночь, вымарывая явно нереальные наброски. Так и не прилег. Просидел над чертежами и весь следующий день, а когда на город опустились сумерки, растянулся на незаправленной постели, которая еще хранила запах шлюхи и ее дешевого фиалкового одеколона. «Кровать, на которой я спал с Амелией, уже продана, – думал он. – Почему я не отдал им фарфор, белье и пианино? Все равно я больше не смогу смотреть на них без боли».

Он встал и вернулся к столу, уставился в чертежи. «Есть только один способ узнать, работает это или нет, – подумал он, – найти локомотив».

6

Ранним утром спустя неделю Бад ехал по булыжной мостовой Маркет-стрит в Сан-Франциско. Июльский дождь барабанил по крыше кеба. Рядом на сиденье лежал портфель из свиной кожи. В нем были свежий воротничок и светокопии чертежей. Несколько последних дней Бад провел у профессора О'Дея, который раньше работал в лаборатории «Юнион ойл», а теперь был прикреплен к «Паловерде ойл». То прикладываясь к бутылке виски, то отстраняя ее от себя, Бад смотрел через узкое профессорское плечо на появляющиеся тщательно выверенные светокопии.

Колеса скрипели и хлюпали по грязной мостовой. Кеб завернул за угол и остановился. С портфелем в руке Бад вошел в холл «Палас отеля». Швейцар взял его чемодан. Бад что-то спросил у него шепотом, тот так же шепотом ответил и получил за это щедрые чаевые. Бад пересек просторный и роскошный вестибюль и зарегистрировался. Он сам отнес портфель в свой номер. В парикмахерской он подставил лицо под горячие полотенца, мыльную пену и сверкающую бритву. Волосы ему спрыснули лавровишневым одеколоном. Вернувшись в номер, он пристегнул свежий воротничок и еще раз повторил про себя аргументы, с помощью которых надеялся пробиться сквозь заслон из многочисленных слуг, секретарей и прочих. Потом он вышел из номера и быстро зашагал по длинному, устланному ковром коридору к номеру 407. Он постучал.

Дверь открылась. Перед Бадом стоял старик, знакомый по фотографиям и злым карикатурам и известный на всю Калифорнию. Это был Коллис П. Хантингтон, президент Центрально-Тихоокеанской и Южно-Тихоокеанской железных дорог, человек, разоривший многих, в том числе Хендрика Ван Влита и полковника Тадеуша Дина. Массивные плечи Хантингтона были опущены, его аккуратно подстриженные бородка и усы были совершенно седые. На нем был обычный сюртук и круглая шапочка, прикрывавшая его куполовидную лысину. Несмотря на свои годы, он производил впечатление могущественного и авторитетного человека.

Бад заглянул в холодные, все понимающие глаза. Он удивился, что старик сам открыл дверь. У него было такое чувство, будто он бросил вызов целой армии, а теперь оробел перед огнем всего лишь одного отделения. «Я не могу проиграть, – подумал он. – Только не сейчас. От этого разговора зависит судьба «Паловерде ойл». Зависит мое будущее».

– Меня зовут Бад Ван Влит, – сказал он. – В этом портфеле лежат чертежи, которые помогут вам ежегодно экономить миллионы долларов.

– Молодой человек, а вам известно, который сейчас час? – спросил Хантингтон с упреком.

– Рабочий день еще не начался, сэр. Но лично я работаю больше и напряженнее других. И о вас я слышал то же самое.

– Так вы, выходит, прокрались ко мне чуть свет, чтобы облагодетельствовать?

– Я стараюсь прежде всего для себя, сэр. А потом уже для вас.

Хантингтон хмыкнул, что можно было расценить как веселый смешок. Он кивнул, как бы приглашая Бада войти. Они пересекли обставленную резной мебелью приемную. Старик открыл обитую бархатом дверь.

Его личный кабинет резко отличался от остальных комнат. Самая обычная медная лампа над длинным дощатым столом освещала кипу писем и контрактов. Один край стола был освобожден для работы. Обойдя стол, Коллис П. Хантингтон опустил массивный зад на простой деревянный стул. Он повернул к себе циферблатом маленькие металлические часы.

– У вас есть только пятнадцать минут, – предупредил он.

– Я из Лос-Анджелеса. Владею компанией «Паловерде ойл».

– Слышал. Маленькое, не очень прибыльное предприятие. У вас, как и у всех в Лос-Анджелесе, скоро появятся серьезные затруднения с продажей нефти. Сейчас цена уже упала до десяти центов за баррель, верно?

– Ну, это вы слишком.

– Значит, вот-вот упадет до десяти центов. И как вы собираетесь выжить вместе с вашей «Паловерде ойл»?

– Нет проблем, сэр. С моим планом нет проблем.

– И этот план, насколько я понял, имеет какое-то отношение к моим железным дорогам?

Бад глубоко вдохнул.

– У меня на руках проект локомотива, работающего на нефти.

– Да ну? – небрежно проговорил Хантингтон. – И что же он, этот ваш локомотив? Работает?

– По крайней мере других проектов еще нет.

Старик снова хмыкнул.

– Пока на моем столе других проектов, и верно, не было, но будут, будут. Вы не дурак, молодой человек. Мне это нравится. Дайте взглянуть.

Бад открыл портфель и достал четыре светокопии. Он развернул их и прижал к поверхности стола часами, медной чернильницей и пресс-папье. Хантингтон принялся изучать их одну за другой. Наблюдая за ним, Бад рассеянно прислушивался к стуку телег, трамваев и экипажей, проезжавших по улице за окном.

– А это что за трубка? – спросил Хантингтон.

– Она соединяется с форсункой, которая впрыскивает нефть в топку.

Старик кивнул. Наконец он вздохнул и сказал:

– В этом что-то есть.

– Идея заработает, вот увидите.

– Возможно, – сказал Хантингтон.

– Значит, вы разрешите «Паловерде ойл» установить нефтевпрыскиватель... за наш счет, разумеется... на одном из ваших локомотивов?

– Не разрешу.

На Маркет-стрит как раз повернул громыхающий трамвай, и Бад решил, что ослышался.

– Прошу прощения?

– Вы меня правильно поняли. Я сказал: нет.

– А почему, сэр, можно узнать?

Коллис П. Хантингтон откинулся на жесткую неудобную спинку своего дешевого стула.

– Вы не дурак, мистер Ван Влит. Но еще молоды. Природа власти вам еще неведома. Я имею в виду ту силу, которой может наделить лишь Господь, ту силу, которая позволяет человеку править другими людьми. Если этот дар дан кому, то он должен посвятить себя ему до конца. И в конце концов выходит, что не человек облечен властью, а власть управляет человеком.

– Я так и не закончил школу, сэр, так что в философии не шибко разбираюсь. Но зато я всегда был силен в арифметике. На западе нефть дешевле, намного дешевле угля. Даже для вас. Прикиньте это в долларах и центах. Как вы можете отказываться от моего предложения?

Старик смотрел на светокопии с такой жадностью, что Бад облегченно вздохнул, вспомнив о том, что не пожалел времени вместе со своим адвокатом на оформление патента.

– Я ведь уже объяснил, – проговорил Хантингтон, вытягивая свои длинные костистые пальцы. – Когда я был молод, Цетрально-Тихоокеанская и Южно-Тихоокеанская железные дороги открыли Запад, Калифорнию. Ныне же слабые и ничтожные людишки говорят, что я их ограбил. Но без меня – и без моих компаньонов, разумеется, – эта земля была бы совершенно бесполезной. Я давал, а не брал. Ибо никому из тех слабых и ничтожных людишек было не под силу построить свою железную дорогу.

– Да, сэр. И мое изобретение увеличит ваше могущество!

– Нет, мистер Ван Влит. Вот она, молодость! Придет день, и Сан-Франциско уступил пальму первенства вашему пыльному городишке, потому что у вас есть нефть. Нефть действительно станет топливом для локомотивов. Она станет горючим и для судов, вообще для всех транспортных средств. И люди, которым принадлежит нефть, приберут к рукам все наземные виды транспорта. Я подчеркиваю: нефтепромышленники, а не такие железнодорожники, как я. Они, а не я, будут править миром.

«Старик жаден, – подумал Бад. – Но с понятием». Более того, Хантингтон был способен, понимая ситуацию, действовать в соответствии с этой ситуацией. В тот момент Баду открылась простая истина: человечество идет вперед отнюдь не усилиями благородных, творческих и великодушных натур, а благодаря таким, как Кол-лис П. Хантингтон.

Выцветшие прищуренные глаза моргнули.

– Когда смотришь на человека, обладающего властью, – продолжал Хантингтон, – невольно думаешь о наезднике, который никогда не должен добровольно бросать поводья. Понимаете? Вы должны цепляться за них изо всех сил, во что бы то ни стало! Вот поэтому, мистер Ван Влит, я отказываю вам.

– Давайте предположим, что локомотивом, работающим на нефти, обзаведется и будет его успешно использовать, например, железная дорога Санта-Фе. Что вы предпримете, сэр?

– В этом случае я, разумеется, буду вынужден выпустить поводья из рук и уступить свое место в седле. – Старик на какое-то мгновение поник на своем стуле, но тут же выпрямился. – Видите ли, у меня есть кое-какие обязательства перед властью. Железные дороги все равно перейдут на нефть, но я не стану торопить этот процесс. Почему Амелия ушла от вас?

С годами во время деловых переговоров Бад научился владеть собой. Но вопрос Хантингтона прозвучал так неожиданно, так поразил его, что он не нашелся, что ответить. Услышал только собственное судорожное дыхание.

– Ладно, ладно, чему вы удивляетесь? Мне прекрасно известно, мистер Ван Влит, кто вы такой и что собой представляете. Или вы думаете, что я приму любого вторгшегося ко мне свежевыбритого и стройного молодого человека? В соседней комнате двое слуг и мой секретарь. Прислуга подбиралась по признаку физической силы. Если бы я вас не знал, то позвал бы их. Я в курсе всего. Это еще одно обязательство перед властью, мистер Ван Влит, которое вам необходимо усвоить. Вы не знаете, где она?

Бад словно лишился дара речи. Но тон, каким старик задал вопрос, указывал на то, что она жива. «Она жива! – пронеслось у Бада в голове. – Жива!» Он испытал чувство невероятного облегчения.

– В обмен на сведения о ее местонахождении, – холодно произнес Хантингтон, – вы сделаете все, о чем я вас ни попрошу, не так ли?

Бад взглянул в жадные выцветшие глаза этого человека и вспомнил о том, перед кем сидит.

– Вы могли бы поторговаться, – проговорил он, откашлявшись. – Но не станете этого делать.

– Почему же?

– Потому что мы похожи, – ответил Бад. – Мы оба владеем даром властвовать. И вы предпочли, чтобы я был на вашей стороне. Вы хотите прибрать меня к рукам. Когда мое изобретение заработает, вы захотите, чтобы я принес его вам, а не какой-нибудь другой железной дороге.

– В детстве она была просто очаровательна. Бедный Тадеуш! Он так любил ее. Скажите, почему вы так уверены в себе?

– Потому что я прав, – ответил Бад.

Хантингтон глянул на часы.

– Ваше время вышло, мистер Ван Влит. – Он поднялся из-за стола, глядя, как Бад скатывает копии чертежей. – У меня есть то, чего хотите вы, а у вас есть то, чего хочу я, – проговорил он, проводив Бада через приемную к двери. – Это обычная деловая сделка.

Бад молчал. Он изо всех сил сдерживался, чтобы не начать униженно просить, умолять. Но ему были уже известны условия сделки.

В дверях Коллис П. Хантингтон протянул свою длинную, с выпуклыми венами руку и указал на портфель с чертежами.

– Когда вы добьетесь успеха, я получу это?

– Да, – тихо ответил Бад.

– Ее зовут теперь миссис де Реми, она живет в Окленде.

Дверь закрылась. Бад выронил портфель, привалился к стене и, согнувшись пополам, схватился руками за живот. И задышал судорожно и мучительно.

Глава четырнадцатая

1

Сразу после полудня дождь прекратился. Бад быстро шел по улице Окленда, которая тянулась параллельно полотну Южно-Тихоокеанской железной дороги. Несколько женщин в шалях месили башмаками грязь. Детишки, жавшиеся к матерям, были не такие загорелые, как дети в Южной Калифорнии. Адрес он получил, расспросив нескольких оклендских бакалейщиков. Это был серый, лишенный всякой привлекательности дом, который внешне напоминал деревянный ящик, обвязанный веревкой и разделенный на четыре равные части: две квартиры наверху и две внизу.

Бад свернул во двор. Он зарос сорняками и был устлан мокрой опавшей листвой. Левое крыльцо загораживала детская коляска на высоких рессорах, обитая розовым плюшем и с розовым шелковым зонтиком от солнца. В этом неприглядном дворе она смотрелась так же неуместно, как паланкин какого-нибудь индийского раджи. «Значит, ребенок жив, – подумал Бад. – Все розовое. Значит, у Амелии родилась дочь».

Он ни разу не думал об этом ребенке как о своем. Не думал и сейчас. Губы его сжались. Дорожку, ведшую к дому, давно не подметали. Он прошел по ней, обогнул коляску и надавил на кнопку потрескавшегося фарфорового звонка. Снял шляпу и принялся ждать. За спиной прогромыхал товарняк.

Дверь открылась. Перед ним возникло лицо его жены. Губы у нее тут же побелели.

За время долгой разлуки ее образ заметно поблек в памяти Бада, и ему приходилось искать фотографии, чтобы представить, как она выглядит. Но на фотографиях она выходила плохо. Очарование Амелии шло прежде всего от живости ее лица, оно заключалось в светящейся коже, искорках в глазах и в цвете ее волос. Вначале ему показалось, что лицо у нее стало более ухоженным, что она похорошела и выглядела еще более беззащитной. Она поменяла прическу. Он решил, что она причесана по-французски. На ней были блузка и юбка отличного покроя, и она выглядела элегантно. Про себя Бад вновь отметил ее французский стиль. «Она теперь окончательно утратила связь со всем калифорнийским», – подумал он.

В ее глазах он тоже изменился. Похудел лицом, и нос, доставшийся Баду от отца, выдавался еще сильнее. Голубые глаза выделялись на фоне загара, приобретенного за время работы на буровой платформе. Новые морщины избороздили лоб Бада, и мешки под глазами стали заметнее. В перламутрово-сером летнем костюме и туфлях с узкими носками он был похож на удачливого хищника. Но было заметно, что эти полтора года дались ему нелегко.

– Бад! – прошептала она.

Он заготовил речь, но от смущения позабыл ее.

– Здравствуй, – сказал он.

– Как ты меня нашел?

– Я нанял детективов в Париже и Нью-Йорке. – Сказав это, он понял, что ссылка на детективов неуместна. – Коллис П. Хантингтон сказал мне.

– Мистер Хантингтон? А он откуда узнал?

– Он знает почти все на этом свете, – ответил Бад. – Амелия, почему ты пряталась от меня?

– Бад... Это действительно ты! – проговорила она, словно хотела удостовериться в этом.

В отдалении вновь проехал поезд, а потом послышался сонный тоненький голосок:

– Мама!

Нежность, которую излучало лицо Бада, исчезла. Амелия выпрямилась.

– Уходи, – сказала она.

– Когда я смогу вернуться?

– Никогда.

– Боже, Амелия!

– Если ты уйдешь сейчас, мы найдем в себе силы забыть все. Так будет легче.

– Мне легче не будет.

– Да... Бад, ты знаешь, почему я пряталась от тебя. Прошу тебя, уходи.

– Мама!

Они взглянули друг на друга и замерли, словно время остановилось. Между ними завязалась молчаливая борьба, в которой проигрывает тот, у кого сдают нервы, кто робеет, колеблется или просто дает волю своей доброте. Бад ощущал исходивший от нее цветочный аромат, до него доносились голоса птиц с эвкалипта, скрип далекой телеги... Тепло ее тела взволновало его, и он почувствовал проснувшееся желание. Бад не отводил взгляда от ее карих глаз.

– Я совсем забыла, – проговорила Амелия. – Тебе же всегда нужно побеждать.

– Не всегда, Амелия.

– Мама! – опять позвал ребенок.

– Она спала, – сказала Амелия. – Подожди вон там, в гостиной. – С этими словами она убежала – так легко, будто улетела – по узкому темному коридору и исчезла за какой-то дверью.

Он вошел в дом и осмотрелся. Маленькая спальня с комодом из крашеного дерева, книжный шкаф, забитый потрепанными томиками. «Наверно, купила на распродаже». Дешевая железная кровать, накрытая ажурной шалью. Он исподтишка изучал ее нищету и ничего не мог с собой поделать. Ему хотелось знать о ней абсолютно все. До него донеслись приглушенные голоса из детской. В ванной на полу лежала кучка нижнего белья, и он вспомнил, что Амелия хоть и была привередлива, но иногда допускала легкий беспорядок. Они часто занимались любовью днем. Он складывал свою одежду на стул, а она просто все сбрасывала на пол. На кухне лежал недоеденный кусочек хлеба и кругляш сыра. «У нее нет прислуги». Это, на взгляд Бада, было самым убедительным и окончательным доказательством ее нищеты. Даже в те времена, когда Ван Влиты были на грани банкротства, донья Эсперанца никогда не занималась домашней работой. Бад не знал ни одной «приличной» женщины, у которой не было бы по крайней мере одной служанки.

Комнаты дальше по коридору все выходили окнами на север и оттого имели мрачный вид. И только незашторенные окна задней гостиной смотрели на северо-запад. В ней было повеселее: яркие акварели, некоторые в рамках, а некоторые и без, окрашенная в белое плетеная мебель из ротанга с разноцветными подушками. Книжный шкаф, такой же, как и виденный Бадом в первой комнате. В нем лежали поломанные игрушки. В комнате, несмотря на ее простоту, чувствовался вкус Амелии. Ей никогда не нравилась резная мебель и темные, писанные маслом картины, развешанные по обшитым деревом стенам.

Он перешагнул через тряпичную куклу и присел на накрытый шалью диван. Он слышал ее смех и детский голос. Когда они появились в комнате, его прошиб пот. Амелия была миниатюрной, и оттого девочка, которую она держала на руках, казалась большой. Баду тут же бросились в глаза черные кудряшки, розовые щечки, свисавшие пухленькие ножки в чулочках. У него сжалось горло, и он отвернулся.

Амелия, от которой не укрылась его реакция, чуть повернулась, словно заслоняя собой ребенка.

– Это Тесса, – сказала она.

– Тесса?

Малышка, услышав свое имя, вытянула шею и взглянула на него. У нее были темные глаза и овальное личико с пухлым подбородком. Глядя на девочку, Бад видел перед собой лицо младшего брата. «Враг», – промелькнуло у него в голове. И это относилось уже не к Три-Вэ, а к этой малышке.

Девочка завозилась на руках у матери, и Амелия неохотно спустила ее на пол, застланный линолеумом. Тесса замерла, расставив ножки, и принялась разглядывать Бада. Только тут он увидел, что глаза у нее вовсе не темные. Просто они затенялись густыми ресничками. Глаза у нее были голубые, как у него.

– Привет, малыш, – сказал он, чуть подаваясь к ребенку. – Меня зовут Бад.

– Ба...

– Бад, – поправила ее Амелия.

– Ба! – На этот раз девочка выговорила свою версию его имени с упрямой решительностью. Или «ба», или ничего.

«Дядя Ба?» – пришло ему в голову. Губы у него сжались, и он вновь откинулся на спинку дивана. Повернувшись к Амелии, он спросил:

– Как ты жила все это время?

Ему сейчас меньше всего хотелось говорить об этом, но он чувствовал, что не готов к общению с ребенком и к разговору с ним.

– Я ведь взяла бриллиантовый гарнитур. Ну... продала. Даю уроки игры на фортепьяно.

В ее голосе звенели гордые нотки. Эта гордость в неуютной комнате со спартанской обстановкой казалась особенно беззащитной. Но от Бада не укрылось, что ее блузка и юбка, несмотря на их простоту, стоили отнюдь не дешево. За годы брака он научился в этом разбираться. Одними уроками музыки на такую одежду не заработаешь...

– А ты? – спросила она. – Ты хорошо живешь? Я читала о «Паловерде ойл» в газетах.

– Я продаю акции, и это создает видимость богатства, – сказал он и усмехнулся. – На самом деле я по уши в долгах. Но это строго между нами.

– Поэтому ты и виделся с мистером Хантингтоном? Хотел взять у него взаймы?

– Нет. Я пытался заинтересовать его идеей локомотива, работающего на нефти, – сказал Бад и тут же умолк. Каким-то образом присутствие ребенка напомнило ему о том, что это изобретение тоже принадлежит не ему. Как и Тесса, оно также творение Три-Вэ.

Девочка протягивала ему тряпичную куклу. «Черт возьми, почему она не смеется?! – подумал Бад. – Три-Вэ всегда был угрюмым пареньком».

– Очень мила, – машинально сказал он и вновь повернулся к Амелии. – Похоже, мистер Хантингтон высокого мнения о ней...

– Додо, – сказал ребенок.

– Куклу зовут Додо, – объяснила Амелия.

Тесса все еще протягивала ему куклу без одной руки, со смятой бесформенной головой.

– Поиграешь с Додо? – спросила она.

– Додо – твоя кукла, малыш, – сказал он.

– Ладно, Тесса, – сказала Амелия. – Пойдем. Я отнесу ее к соседям, – холодно добавила она.

– К соседям? Зачем?

– Когда я ухожу давать уроки, Тесса сидит у миссис Фарнеси.

Малышка вновь протянула ему куклу, и на этот раз он ее взял.

– Спасибо, малыш.

Амелия уже стояла в дверях.

– Пойдем, Тесса. Пора идти к миссис Фарнеси.

– Мама, я играю с Ба.

– Ты поиграешь у миссис Фарнеси. Там съешь печенье.

– А Ба?

– Миссис Фарнеси хочет попробовать твоего печенья.

После этого девочка убежала на кухню, и Амелия последовала за ней. И снова Бад услышал детский голос и смех Амелии. Ревность сдавила ему грудь. Когда они вернулись, на Тессе уже были ботиночки и свободное красное пальтишко. В каждой руке у нее было по печенью.

– Пока, – застенчиво проговорила она, – Ба.

Амелия забрала у нее тряпичную куклу и унесла ребенка в коридор. Он услыхал, как открылась входная дверь и зашумели опавшие листья на крыльце. Голоса. Амелия вернулась одна.

– Я опаздываю, Бад, – крикнула она из спальни. Он прошел по коридору и, остановившись в дверях, увидел, как она прикалывает к волосам маленькую шляпку из итальянской соломки. Он вспомнил, как она распускала волосы, грациозно вытянувшись и изящным движением подняв руки к голове.

– Я пойду с тобой, – сказал он. – Провожу.

– Бад...

– Ради Бога, не заставляй меня умолять об этом!

– Я не хотела... Хорошо, – вздохнула она.

Они молча вышли из дома и пошли по улице, которая тянулась перпендикулярно полотну железной дороги и вела к бухте. По обеим сторонам улицы, среди сорной травы, стояли убогие домишки, вдали виднелась мрачная серая крыша, окруженная холмами Сан-Франциско.

Наконец она повернулась к нему.

– Невозможно, Бад, – сказала она.

– Что?

– Ты хочешь продолжать видеться со мной.

– А что тут такого?

– Не заставляй меня разрываться на части. Ничего другого ты не добьешься.

– О чем ты говоришь?

– Все время ты думал о... о том, кем мы однажды были друг для друга.

– Да, верно. Я хочу, чтобы ты вернулась.

– Я не могу разорваться надвое.

– Амелия, объясни, я что-то никак не пойму.

– Ты на нее даже смотреть не можешь, – тихо и горько сказала Амелия. – Тебе больно даже взглянуть на нее...

– Я просто не знаю, как нужно вести себя с маленькими. Я привыкну, дай срок. Только и всего.

– Ты никогда не лгал мне. Тесса так похожа на... Три-Вэ. И на донью Эсперанцу. – Она подняла свою тонкую руку в перчатке, словно намереваясь коснуться его плеча, но не сделала этого. – Бад, я прочла в газетах о твоей маме. Мне очень жаль.

– Для нее так лучше. Она много страдала, – хмуро произнес он.

Они еще с минуту шли молча, а потом Амелия сказала:

– Тесса похожа на Три-Вэ, но у нее также очень много от тебя. Например, глаза. И потом, она бесстрашная и щедрая, как ты... Впрочем, что это я? Критически рассматриваю ее в поисках... Раньше я этого никогда не делала. Только когда ты появился. Она – тайна, загадка. Впрочем, это неважно. Тесса – это Тесса. И я люблю ее. – Она закончила почти яростно.

– Ты все еще не можешь забыть, что я тебе тогда наговорил. Милая, ты же помнишь, как мне было больно. На самом деле я ничего такого не думал.

– По тому, как ты повел себя с Тессой, я поняла, что все как раз наоборот! Каждое слово было сказано тобой всерьез!

Он тоже разозлился.

– Я человек! Я больше года возился в грязи на нефтяных разработках! Ты уж извини! Не умею я играть с малышами! Не знаю, как с ними обращаться и как держать тряпичную куклу! – Он перевел дыхание. – Милая, мне было так худо!

– Мне... тоже.

– Значит, все еще любишь?

На них едва не наскочил мальчишка на велосипеде. Из-под колес, большого и маленького, плеснуло грязью. Амелия прижалась ближе к обочине в буйных зарослях дикого овса.

– А иначе зачем мне было скрываться от тебя, Бад?! Я боялась, что окажусь слабой. А теперь, когда я увидела тебя с ней, я не боюсь. Все стало ясно. Я не допущу, чтобы она жила с тобой под одной крышей!

– Мы и десяти минут не провели вместе! – возразил Бад. – Ну хорошо, верно, она напоминает мне Три-Вэ. А почему бы и нет? Он ведь ее дядя.

– Ты в это не веришь, – сказала Амелия неумолимо.

– Я пытаюсь вызвать в себе симпатию к ней.

– Тесса не щенок! – надменно воскликнула Амелия. – Ей не требуется завоевывать твое расположение!

– Не придирайся к словам. Я неверно выразился. Дай мне срок. Я привыкну к ней.

– Как?

Он уже хотел предложить, чтобы она с ребенком вернулась к нему в Лос-Анджелес, но вместо этого осторожно сказал:

– Я пока улаживаю здесь финансовые дела в связи с тем локомотивом. Всякий раз, как только выпадет свободная минутка, я буду переправляться сюда на пароме. Может, со временем я смогу оставаться с ребенком, пока ты бегаешь по своим урокам. Ну, как тебе это?

– Ты очень-очень умный и хитрый.

Он почувствовал закипающее в нем раздражение, которое могла пробудить в нем только Амелия.

– Да и ты не глупа! Прятаться в трущобах, каково?! Или ты думаешь, что бедность полезна для духовного воспитания девочки?

– Когда я увидела, как ты на нее посмотрел, я поняла, что для Тессы любая трущоба будет лучше, чем жить с тобой. Ты даже ни разу не назвал ее по имени!

Они уже шли по новому району города. Дома здесь были высокие и узкие, с одинаковыми крылечками. Она свернула к одному из них. Тонкая шея напряжена, подбородок гордо вздернут. На лице надменное выражение, что было верным признаком близких слез. Гнев Бада растаял. Он удержал ее за руку.

– То, какие чувства я испытываю по отношению к Тессе... Тут ты не права. Не было дня, чтобы я не думал об этом, не было дня, чтобы мысль об этом меня не мучила, не вызывала дурноту. И вместе с тем я не переставал искать тебя. Меня преследовали кошмары. Я видел тебя в гробу... О Господи, милая, когда я говорил, что мне пришлось тяжело, я не лгал тебе!

– Я вижу это по твоему лицу, – сказала она. Голос у нее дрожал. – Но Тесса такая славная, такая открытая. Может, это оттого, что она редко общается с людьми, а может, от рождения. Она вся нараспашку. Я не могу допустить, чтобы ее обидели. Рано или поздно это произойдет, но не по моей вине.

– Я не стану ее обижать. Ты же меня знаешь, Амелия.

– Придешь вечером на ужин? – предложила она после долгой паузы. – Или, может, лучше завтра?

– Завтра само собой, – ответил он, просто позабыв, что соврал насчет своей занятости.

– Тогда сегодня в пять, – сказала Амелия. И снова В голосе ее была дрожь. Она рисковала самым дорогим, что у нее было, – дочерью.

– Спасибо, – ответил он. Он поднес ее руку к своему лицу, расстегнул перчатку и провел большим пальцем по тонкому ручейку вены у нее на запястье. Ветер всколыхнул ее волосы цвета топаза. Он посмотрел ей в глаза. Губы у него дрожали. Ее губы разомкнулись, а глаза увлажнились.

Она оттолкнула его и побежала по тропинке к дому.