Текст книги "Еврейское остроумие"

Автор книги: Зальция Ландман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 34 страниц)

Кахал
(религиозная община, кагал)

В Восточной Европе, наряду с высокообразованными раввинами, были магиды, странствующие проповедники, по большей части люди малообразованные, которые упражнялись в красноречии главным образом перед женщинами и простыми людьми.

Во время проповеди магида один из слушателей душераздирающе рыдает. Закончив, проповедник подходит к нему:

– На вас такое сильное впечатление произвела моя речь?

– О нет, – продолжает рыдать слушатель. – Просто у меня есть сын, который во что бы то ни стало хочет стать магидом… И я, глядя на вас, ясно вижу, чем все это кончится.

Магид рыдающему слушателю:

– Вас так тронула моя проповедь?

– Нет, не проповедь. Просто вы заставили меня вспомнить один печальный случай. Позавчера у меня умерла коза; когда бедняга трясла головой, борода у нее моталась точь-в-точь как у вас.

После проповеди магид подходит к одному из присутствующих и с укором говорит ему:

– Вы так громко храпели, что мне едва удавалось вас перекричать. Не могли бы вы в следующий раз, чтобы не заснуть, брать с собой немного нюхательного табака?

Слушатель:

– Вам тоже не мешало бы добавить в вашу проповедь немного нюхательного табака!

Магид – шамесу:

– Там кто-то храпит. Разбудите же его!

Шамес:

– Это несправедливо. Вы его усыпили, вы и будите!

Слушатель – магиду, с упреком:

– После вашей проповеди я всю ночь не спал!

– Такое сильное впечатление она на вас произвела?

– Где там! Просто я заснул на вашей проповеди. А если мне случается поспать днем, ночью я ворочаюсь без сна.

Магид читал свою проповедь так долго и нудно, что все слушатели потихоньку разошлись. Остался только шамес. Он подходит к проповеднику и почтительным шепотом говорит:

– Я тоже ухожу. Вот ключ от синагоги. Когда закончите, закройте, пожалуйста, дверь, а ключ бросьте в почтовый ящик.

Из проповеди: «Скотина – и та куда набожней, чем вы! Коза не читала Библии, а все же не бреет себе бороду! Петух не знает Шулхан Орух, а все же не причесывается в шабес!» (При строгом подходе к правилам даже причесывание может считаться работой.)

Из проповеди: "Есть лошади, которым достаточно лишь тихо сказать «Поехали» – и они тянут телегу. Это – прекрасные лошади. Есть лошади, которых надо сначала хлестнуть кнутом, чтобы они тянули телегу. Это тоже вполне хорошие лошади. Но есть лошади, которым не помогают ни понукания, ни кнут, – согласитесь: это уже вообще не лошади!

Так и с вами, евреи. Некоторых достаточно лишь позвать, и они до рассвета встают на молитву: это – прекрасные лошади. Есть евреи, которых шамес или жена должны долго расталкивать, прежде чем они встанут и пойдут в синагогу; это тоже вполне приличные лошади. Но есть такие, которых ничто на свете не может притащить в синагогу; согласитесь: это уже вообще не лошади!"

Из другой проповеди: "Жил когда-то великий грешник. Когда он умер, его понесли хоронить – но земля исторгла его! Его решили сжечь, но огонь тоже его не принял. В конце концов его бросили собакам, но даже собаки брезговали к нему притронуться!

Берегитесь, чтобы с вами не случилось то же, что с ним! Будьте благочестивы, и тогда вы будете лежать в земле ( выражение это в идише значит также: жить в большой нужде), и огонь вас поглотит, и собаки сожрут!"

Некий магид яростно обличал в своей проповеди тех, кто оскверняет шабес, открывая в этот день лавку. После проповеди он собирал пожертвования. Самый известный грешник, осквернитель шабеса, вручил ему самую большую сумму.

– На вас такое большое впечатление произвела моя проповедь? – спросил магид.

– На меня нет, – возразил торговец, – а на других – да. Вы оказали мне большую услугу: теперь уж никто не осмелится открывать лавку в шабес. С сегодняшнего дня у меня в шабес не будет конкурентов!

Магид произносит страстную речь о помощи бедным. На следующий день к нему приходят двое уважаемых жителей города. Он думает, что они хотят что-нибудь пожертвовать на бедных, но они качают головами:

– Рабби, нас так взяла за живое ваша проповедь, что мы решили идти собирать милостыню!

Известный магид из Вильны приехал в одно местечко на шабес, чтобы читать проповеди. Там он, к своему изумлению, узнал, что в городе уже находится некто, выдающий себя за «виленского магида». Настоящий магид не сказал ни слова. В шабес он пошел в синагогу и сел среди слушателей. Вначале лже-магид говорил умные вещи, которые он позаимствовал у настоящего. Но потом понес свое, и смысла в отсебятине этой было очень мало.

Тут настоящий магид поднялся на возвышение, сообщил, кто он такой, и сказал:

– Люди, вас, может быть, удивляет, что я не прервал его в самом начале. Но я испытывал нечто похожее на то, что испытывал хозяин дома в истории, которую я сейчас расскажу.

Нищего пригласили на свадьбу. Изголодавшийся, он набросился на еду, и ему стало плохо. Хозяин заботливо вывел его во двор. Там несчастный стал выдавать наружу одно за другим едва прожеванные блюда. Под конец из него пошли черный хлеб и редька. Тут хозяин оставил его одного, сказав: "Это уже не мое, за это я ответственности не несу!"

Так и здесь: пока этот человек повторял мои мысли, я молчал. Но прикрывать своим именем его собственные глупости не могу.

Проповедник произнес великолепную речь. Когда он закончил, один из слушателей принес из иешивы, что была рядом, книгу, открыл ее и сказал проповеднику:

– Всю проповедь вы украли отсюда, слово в слово!

– Что значит украл? Все слова – вон они, все на месте стоят!

Среди еврейских молитв, как и среди молитв христиан, есть много псалмов.

Магид произнес речь, которая звучала высоконаучно. Но кто-то обнаружил, что вся речь, от первого до последнего слова, списана из сборника проповедей! В городе – шумный скандал. Общину созывают на собрание. Все бранят магида, лишь один старый еврей молчит.

– Реб Янкель, а вы почему ничего не скажете?

– А что я должен сказать? То, что сделал магид, не так уж скверно. Если подобное мог позволить себе царь Давид, почему не может позволить себе он?

– Что значит: мог позволить себе царь Давид?

– А вы почитайте сами! Он ведь самые красивые молитвы украл и потихоньку вставил их в свои псалмы!

В одной маленькой бедной общине, которая могла содержать раввина лишь на очень скромных условиях, принято было каждую отдельную услугу оплачивать особо.

Еврей заказал раввину траурную речь над гробом своего отца. Раввин предлагает ему выбор:

– У меня есть одна очень хорошая речь, она стоит восемьдесят гульденов. Есть еще одна, тоже неплохая, за пятьдесят. И есть за двадцать гульденов; но, честно говоря, ее я и сам не хочу вам предлагать!

Наглядное обучение.

В эрев шабес (канун субботы, т. е. в пятницу)приходит заезжий еврей к раввину маленького польского местечка, просит взять у него деньги и положить их куда-нибудь на время шабеса. Раввин деньги взять готов, но только в присутствии двух уважаемых граждан, которые будут свидетелями.

В воскресенье еврей приходит за своими деньгами. И тут раввин вдруг заявляет, что ни о каких деньгах понятия не имеет! Еврей, ошеломленный, просит позвать свидетелей. Но когда те услышали слова раввина, они тоже стали утверждать, что этого еврея в глаза не видели…

Еврей в отчаянии. А раввин, когда свидетели ушли, вынул деньги, отдал их еврею и сказал:

– Я только хотел показать вам, в каком кахале мне приходится быть раввином.

Вариант.

Богатый еврей в синагоге вступает в разговор с приезжим бедным торговцем. Дело происходит в пятницу вечером; еврей приглашает приезжего к себе домой, провести шабес. А так как оказалось, что они хорошо понимают друг друга, оставил его у себя на всю неделю. Наконец торговец собрался уезжать – и тут хозяин предъявляет ему счет на двадцать рублей! Бедный торговец ошарашен: эта сумма куда больше, чем ему пришлось бы заплатить в гостинице! Кроме того, он ведь остался только потому, что хозяин так любезно его приглашал…

Они вдвоем направляются к раввину. Тот взвешивает: что ему этот бедный торговец, который все равно уедет из города? А другой – член общины, к тому же богатый. И он выносит решение: счет должен быть оплачен.

Приезжий платит и уходит, душа у него полна горечи. Тут новый друг догоняет его и возвращает ему деньги.

– Неужели вы думаете, что я возьму с вас плату? – объясняет он. – Я только хотел показать вам, что за человек наш раввин…

Ортодоксальный раввин служит в общине, довольно равнодушной к религии. Однажды, на еврейском благотворительном вечере, к раввину подходит еврей и спрашивает:

– Могу я пригласить вашу супругу на танец?

– Наконец-то! – радостно восклицает раввин. – Первая шайле (ритуальный вопрос)за двадцать лет!

Вариант.

Раввин расторгает договор с общиной. Весь город сбегается к нему; все спрашивают: почему он собрался уйти?

– Потому что это первый вопрос, который мне задали в этом городе, – отвечает он.

Раввин из Сорок расторг договор с общиной и уезжает из городка, где служил до сих пор. Все евреи провожают его далеко за околицу. Тут раввин оборачивается еще раз и говорит грустно:

– Что за чудесный город!

– Рабби, до сих пор вы все время ругали наш город. А теперь, когда вы уезжаете, он вдруг вам понравился?

– Ну да: теперь, когда никого из вас в нем нет!

Раввин просит повысить ему жалованье.

– Как может набожный и интеллигентный человек быть таким жадным до денег! – укоризненно говорит ему глава общины.

– А по вашему мнению, светские удовольствия существуют исключительно для идиотов-атеистов? – отвечает ему раввин.

Некий раввин одновременно занимался торговлей и постоянно разъезжал по делам. Знакомый, встретив его в поезде, спрашивает:

– Твоей общине никогда не приходила в голову мысль прогнать тебя – за то, что ты пренебрегаешь своими основными обязанностями?

– Еще как приходила! – отвечает раввин. – Они не раз пытались это сделать. Но ничего у них не получилось. Каждый раз, когда делегация являлась ко мне домой, чтобы уведомить об отставке, я был в отъезде.

Некая община хотела прогнать своего раввина. Он, однако, отказался уходить, заявив:

– Согласно духу Дин-Торы ( судебного разбирательства по законам Торы), яне имею права покидать это место. Ведь мнение большинства имеет решающее значение, а все общины мира, за исключением одной-единственной, моей, считают, что мне лучше остаться здесь.

Раввин из Слонима хотел бы стать раввином в Вильне; но виленцы и не думают звать его к себе.

Раввин рассуждает:

– Почему меня называют слонимским раввином, а не виленским? Конечно, в Вильне меня не хотят, это так – но я-то хочу в Вильну! Напротив, здесь, в Слониме, я не хочу быть так же сильно, как слонимцы не хотят, чтобы я был у них!

Отношения между раввинами ортодоксальными, соблюдающими дух и букву традиций, и раввинами-реформаторами бывают иногда очень напряженными.

Когда в Германии умер раввин-реформатор Гольдгейм, приверженцы захотели похоронить его на почетном месте, между могилами стародавних раввинов, известных своим благочестием. Приверженцы тамошнего ортодоксального раввина собрались было протестовать.

– Только не надо никаких раздоров! – унимал их раввин. – Пускай хоронят, где хотят, – лишь бы похоронили!

Раввин едет в поезде; напротив него – скототорговец.

– Я имею дело с беэймес (скотом), – вздыхает торговец, – и дела у меня, к сожалению, идут неважно.

– Я тоже имею дело с беэймес (скот в значении: тупоумное стадо, сброд), —говорит раввин, – но дела у меня, слава Богу, идут очень хорошо.

В городе проводятся ярмарки скота, и некоторые раввины ездят туда, чтобы за плату отвечать на вопросы деревенских евреев. Жил поблизости и один хасидский цадик. Ученик спросил его:

– А вы не поедете на ярмарку?

– Зачем? – ответил раввин. – Беэймес сами ко мне приходят.

– Какое жалованье ты получаешь? – спрашивает раввина маленькой общины его приятель.

– Три гульдена в неделю. Это значит: три гульдена в ту неделю, когда я вообще что-то получаю.

Община хочет пригласить нового хазана (певец в синагоге).Ребе беседует с кандидатом и перечисляет требования к нему:

– Пункт первый: не пить. Пункт второй: не играть в карты. Пункт третий: не бегать за женщинами…

– У меня только один пункт, – говорит кандидат, – пункт (на идише – точно, как раз)наоборот!

Хазан собирается на три дня покинуть общину; как нарочно, эти три дня приходятся на большие праздники. Люди возмущены. Поэтому они отправляют к хазану делегацию из трех человек: все-таки он мог бы и остаться на эти три дня!

– Будь в общине десять таких, как вы, – грустно говорит хазан, – я бы остался.

– Мы наверняка найдем десять таких, как мы! – заявляют делегаты.

– Если бы! – отвечает хазан. – Таких, как вы, тут не меньше пяти сотен. А этого я просто не могу выдержать.

Кантор выдает замуж дочь и, чтобы собрать ей приданое, просит у общины авансом три годовых жалованья. Община считает такой шаг рискованным: а вдруг кантор умрет раньше!

– Доверьте это судьбе, – просит кантор. – Может, вамповезет и я проживу дольше. А если я умру раньше – значит, повезет мне.

Община уволила кантора синагоги. В качестве выходного пособия тот просит триста рублей. Община находит сумму чрезмерной и спрашивает у раввина, действительно ли необходимо платить столько?

– Что вы спрашиваете меня? – отвечает раввин. – Хазану лучше знать, как дорого ему обойдется то, что вы от него избавляетесь.

Богатая еврейская община Нью-Йорка по случаю праздников организовала сбор денег в поддержку знаменитого кантора иновроцлавской синагоги Моше Хальбгевакса и собрала ему шесть тысяч долларов.

Накануне своего выступления Моше приходит к раввину и просит авансом выдать ему три тысячи.

– Моше! Завтра ведь у тебя будут шесть тысяч! Ты что, так сильно потратился? Или не очень нам доверяешь?

– Я вам доверяю, но, согласитесь: с деньгами в кармане поется куда лучше!

Некий ничем не выдающийся хазан по случаю больших праздников получил приглашение в отдаленную маленькую общину – и вернулся оттуда с двумястами пятьюдесятью рублями в кармане! Его более талантливые коллеги, которые оставались в городе и заработали куда меньше, удивлены его удачей:

– Как это возможно? Ты же поешь, как больная ворона!

– Пятьдесят рублей, – гордо объясняет хазан, – я получил по договору. А еще двести – как компенсацию: тамошние евреи за мое пение меня поколотили.

Евреи соблюдают множество очень сложных запретов, не допытываясь особенно, в чем их смысл.

Хазан в синагоге должен петь так четко, чтобы верующие, у которых нет собственных молитвенников, могли повторять за ним каждое слово и таким образом выполнять свой долг.

Но хазан уже стар, да и вставная челюсть у него сидит плохо. Один из молящихся обращается к соседу:

– Понять тут ничего уже нельзя! Остается верить…

Община ищет нового кантора. У претендента множество прекрасных качеств – вот только голоса нет. Мудрый раввин высказывает свое мнение:

– Кантор, сказано в книгах, должен быть женатым, знать Талмуд, быть богобоязненным, иметь хорошую репутацию и хороший голос. Четырем первым требованиям он отвечает, голоса же у него нет. Но можно ли найти в канторы безупречного человека?

В маленькой общине освободилось место хазана. Объявились два кандидата; но у обоих имеется по серьезному недостатку: один – любитель выпить, второй – любитель женского пола. Спросили совета у раввина. Он долго думал, потом принял решение:

– Берите бабника.

– Рабби, – с негодованием возражает ему почтенный член общины, – пристрастие к вину – это всего лишь недостаток. А то, что делает второй, уже порок!

– Это так, – соглашается раввин. – Но пьющий с возрастом будет пить все больше. А тот, кто любит женщин, в один прекрасный день наверняка оставит это занятие.

Раввин вынужден уволить шойхета (резник; нередко является еще и учителем Священного Писания): о нем ходят нехорошие слухи.

– Рабби, – с упреком говорит шойхет, – как вы можете верить всякой болтовне? Люди вон и о вашей дочери злословят!

– А что, разве я назначаю ее шойхетом?

Ицик молится. Подходит Кон и шепчет ему на ухо:

– Реб Ицик! Пейсах на пороге. Вы уже запаслись мацой?

– Оставьте меня в покое! Вы же видите, я молюсь!

– Реб Ицик, у меня есть для вас маца наивысшего качества!

– Вы дадите мне наконец спокойно помолиться?

– Но, реб Ицик, такая маца по такой цене бывает только раз в жизни!

Ицик, вне себя от ярости:

– Да наср… мне на вашу мацу!

Случайно это слышит шамес – и бежит к ребе:

– Вы себе представляете, Ицик сказал про мацу, что ему наср…

Ребе, удивленно:

– Надо же! А меня она крепит.

Леви – Шлезингеру, своему поверенному:

– Я ухожу в синагогу. Позаботьтесь, чтобы мне не мешали ни при каких обстоятельствах!

Едва Леви за дверь, звонят с биржи: акции "Шкоды" поднялись до четырехсот десяти пунктов. Шлезингер начинает нервничать.

Проходит еще четверть часа: акции "Шкоды" достигли четырехсот тридцати пунктов. Шлезингер едва держит себя в руках.

После третьего звонка – акции "Шкоды" стоят четыреста пятьдесят – Шлезингер мчится в синагогу, сообщить Леви новость.

Леви, сердито:

– Вы допустили три серьезных ошибки, Шлезингер. Во-первых, потревожили меня во время молитвы. Во-вторых, потревожили во время молитвы моих собратьев по вере. В-третьих, здесьакции «Шкоды» котируются уже по четыреста восемьдесят пять.

Многие берлинские евреи посещали синагогу только по самым большим праздникам. Конечно, в такие дни места были в большом дефиците, и еврейским общинам по таким редким случаям приходилось снимать дополнительные помещения.

Однажды служба состоялась в ресторане, который в другое время служил берлинскому полусвету местом для танцевальных вечеринок. Раввин, который об этом понятия не имел, убежденно наставлял слушателей:

– Того, что вы пришли сюда сегодня, недостаточно. Надо, чтобы вы приходили сюда в течение всего года!

Раввин Гирш Левин называл Берлин городом «моле йира» (полным благочестия):«Ибо каждый, кто приезжает туда благочестивым, уезжает еретиком. Значит, его благочестие остается там».

По одному старинному обычаю, только бен-Тора ( знаток Торы)должен, читая молитву, накидывать на голову талес (молитвенное покрывало).Необразованный человек, ам аарец, не имеет на это права.

Когда в синагоге, во время молитвы, ам аарец накрыл голову талесом, один из молящихся подошел к нему и сказал почтительно:

– Вы, значит, бен-Тора. Почему же тогда вы не знаете, что ам аарец не имеет права это делать?

Представители похоронной фирмы обратились к состоятельному еврею с просьбой о денежном пожертвовании: они хотели отремонтировать обвалившуюся ограду кладбища. Богач ответил:

– На такое дело мне и пфеннига жалко. Зачем на кладбище ограда? Мертвые оттуда выйти не могут, а живые туда войти не хотят.

Богатый горожанин пожертвовал раввину на нужды общины сто рублей.

Уже на следующий день к раввину является делегация похоронной фирмы и просит сто рублей на ремонт кладбищенской ограды: она кое-где разрушилась, и на кладбище забредают собаки и свиньи.

– Хорошо, – говорит раввин. – Одного лишь не понимаю: как это собаки и свиньи так быстро узнали про сто рублей?

У простых евреев есть обычай, хороня единоверца, класть в могилу поручения с просьбами, которые он на том свете должен будет передать по назначению.

Во время большой засухи умирает шамес. В могилу ему кладут молитву о дожде.

Тут подходит городской сумасшедший и принимается читать собственную молитву:

– Всевышний, поторопись выполнить просьбу, которую передаст Тебе шамес, а то без всякой жалости пошлем на Твою голову всех предстоятелей нашей общины!

Вариант.

Плачущие еврейки кладут свои поручения в могилу умершему ребенку; какой-то энергичный еврей укоризненно говорит им:

– Как вы можете полагаться на такого малыша? Важные поручения лучше выполнять самим!

В некоторых местностях Восточной Европы простые евреи для прощания с покойником приглашали платных плакальщиц, совсем как в античные времена.

У мер отец Абрамовича, и тот посылает служанку к самой лучшей плакальщице местечка. Служанка возвращается с ответом:

– Она говорит, что сегодня плакать не сможет: этой ночью умер ее собственный муж.

В некоторых местностях покойника нельзя было погребать, пока кто-нибудь не скажет о нем что-то хорошее.

В одном таком местечке умер доносчик, очень скверный человек. Никто не может сказать о нем ничего хорошего, и труп уже третий день лежит в ожидании погребения. Тут одному еврею приходит в голову мысль:

– Я знаю о нем хорошее: он оставил после себя сыновей – так по сравнению с ними он чистое золото!

Варианты.

1

Еврей подходит к гробу и, глядя на покойника, произносит растроганно:

– Он так любил лапшу с маком!

2

Умерший ни разу в жизни не зашел в синагогу. Один горожанин, к счастью, вспомнил сейчас об этом – и так похвалил покойника:

– Кое-что хорошее я таки могу о нем сказать. Покойник сроду не был в синагоге и ни одной службы не испортил пустой болтовней!

3

Некий еврей, закоренелый преступник, был приговорен к смертной казни через повешение. Никто не может вспомнить о мертвеце ничего хорошего. Тут к виселице осторожно подходят два еврея, и один говорит другому:

– Ой, как красиво висит!

Умер богатый, но очень наглый и грубый еврей. В течение всей жизни он пренебрегал религиозными запретами. Но посмотрите, что делается: в надгробной речи раввин его хвалит. Покойный, оказывается, в шабес никогда не курил и ничего не писал (то и другое запрещено).

– Ребе, – с упреком говорит один из пришедших на похороны, – как вы можете ради какого-то гонорара кривить душой?

– Я сказал чистую правду, – стоит на своем раввин. – Этот человек был неграмотным и некурящим.

У мер богатый, но невоспитанный и грубый еврей. Семья хотела бы купить ему место рядом с могилой почтенного раввина, который умер задолго до этого. Часть общины согласна, часть протестует, на кладбище шумный скандал, и в конце концов роют сразу две могилы…

Старый еврей молча слушает перебранку, потом говорит своему другу:

– Нет, я тебя спрашиваю: стоит в таких условиях умирать?

Еврей посещает очень маленькую еврейскую общину, где только что начали строить синагоги и сооружать кладбище. Приезжий удивляется:

– Не может быть, чтобы вам нужно было то и другое сразу. Пока вы живы, зачем вам кладбище? А если один из вас умрет, то десяти мужчин, чтобы отслужить заупокойную службу, все равно не наберется – тогда зачем синагога?

На это местный еврей отвечает:

– Нам нужно и то и другое. Синагога – для нас, кладбище – для приезжих.

Было принято, чтобы синагогальные служки на похоронах обходили присутствующих с кружками для пожертвований.

Умер богатый скряга; его сын без слез сидит у гроба. Но когда гроб с телом отца подняли и шамес с гремящей кружкой пошел вдоль процессии, молодой человек вдруг разрыдался.

– Что это с тобой? – спрашивают люди.

– Как только загремела кружка, – говорит сын, – а папа не вскочил и не убежал подальше, до меня дошло, что он в самом деле умер!

Еврейка читает на надгробии: «Здесь лежит Йосель Кон. Кантор. Набожный человек. Образцовый семьянин».

– Ой вэй (горе мне)! – кричит еврейка. – Три еврея под одним камнем!

Раввин огорчен, что налоги на нужды общины поступают еле-еле, и гневно клеймит в проповеди скупцов:

– Платить налоги, конечно, вы не хотите. А лежать на еврейском кладбище вам нравится!

Еврей не хочет платить налоги, которые идут на религиозные нужды.

– Будьте же благоразумны! – уговаривают его посланцы общины. – Вы тоже зависите от нас, не только мы от вас. Если порвете с нами отношения, после вашей смерти не найдется никого, кто захочет вас похоронить.

Еврей:

– Думаю, меня выручит запах.

В маленьком городке жил ученый-талмудист, мудрец, человек богатый, добрый, добродетельный и скромный. Однажды он заболел и стал быстро слабеть. Самые уважаемые люди городка, собравшись у его постели, дружно хвалили его: «Это редкий человек, это умный человек, благодетель для бедных, гостеприимный, добрый. Это просто ангел!»

Он же, собрав последние силы, прошептал едва слышно:

– А моя скромность? Вы не должны забывать о моей скромности!

1939 – й год. В одном французском городке евреи-эмигранты организовали маленькую общину, но пока что решили обойтись без собственного кладбища: слишком дорого. Старик Бирнбаум очень огорчен этим:

– Мне лучше умереть, чем быть похороненным между христианами!

Еврей приехал на похороны во Львов. Встретив на вокзале единоверца, он спрашивает его:

– Далеко ли до еврейского кладбища?

Тот отвечает:

– С Божьей помощью – сто двадцать лет!

Шамес приходит к раввину:

– Вы знаете, парочка, которую вы сегодня утром венчали, все еще в синагоге, а с ней все гости. Люди пьют, шумят. Как мне от них избавиться?

– Кричи: пожар! Тогда все выбегут.

– Уже кричал: никакого впечатления.

– Тогда остается последнее средство: возьми кружку и объяви сбор пожертвований.

Не хватает одного человека до десяти, чтобы начать молитву. Старая привратница синагоги выходит на улицу и обращается к прохожему, похожему на еврея:

– Пойдемте со мной! Вы будете десятым!

Тот смотрит на нее и говорит:

– Ни за что, даже если буду первым!

Многие еврейские общины были очень бедны и не получали никакой поддержки. Поэтому кое-где попасть в синагогу на большие праздники можно было, только купив входной билет.

Служба уже началась. К синагоге подбегает запыхавшийся еврей и хочет войти. Шамес останавливает его:

– Стоп! Где ваш входной билет?

Еврей:

– Оставьте меня в покое! Мне просто нужен мой зять: он тут молится, а мне надо срочно ему кое-что сообщить!

Шамес хитро подмигивает и говорит:

– Ах ты, ганев ( мошенник, плут),ты просто хочешь помолиться задаром!