Текст книги "Еврейское остроумие"

Автор книги: Зальция Ландман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 34 страниц)

– Да, я.

– А эта вилла принадлежит тебе?

– Да, мне.

– А "кадиллак"? И шофер?

– И это все мое.

– Какой же ты счастливчик!

Бреслауэр глубоко вздыхает:

– Разве британец может быть счастлив после потери Индии?

Для чего еврею ноги? На обрезание его приносят, к хупе (под венец)привозят, к шиксе ( любовнице-нееврейке)он приползает, на кладбище его несут на руках. Итак: для чего еврею ноги?

Чтобы в случае чего было что взять в руки.

А для чего гою голова? Тфилин (коробочки с текстом молитвы, надеваемые на голову)он не надевает, пейсы не носит, мозгов у него тоже нет – ну для чего гою голова?

Вариант.

– Как это так – для чего? У меня же шляпный магазин! Кому бы я продавал мои шляпы, если бы у гоев не было головы?

Негритянка в США купила себе каракулевую шубу. Подружки восхищаются, но сама она в сомнении:

– А я в ней не слишком похожа на еврейку?

Америка. Еврейская бабушка рассказывает детям сказку:

– Вот так, дорогие дети, наша принцесса вышла замуж за симпатичного еврейского боя, и они жили долго и счастливо.

Три еврейские дамы в Америке разговаривают о том, сколько зарабатывают их сыновья.

– У моего сына текстильная фабрика, и он зарабатывает сто тысяч долларов в год.

– У моего сына магазин с двадцатью филиалами, и он зарабатывает двести тысяч долларов в год.

Третья дама скромно говорит:

– А мой сын зарабатывает только пять тысяч долларов в год.

– А чем он занимается?

– Он раввин.

Две дамы восклицают в один голос:

– Разве это профессия для еврейского мальчика?

Многие музыканты-виртуозы с мировым именем – это русские евреи, и бедные еврейские эмигранты из России нередко считают, что, приложив некоторые усилия, их дети могли бы добиться мировой славы.

«Карнеги-холл» – крупнейший концертный зал Нью-Йорка.

Бедная еврейка, судя по всему, недавно иммигрировавшая из Восточной Европы, идет по улице Нью-Йорка с мальчиком, в руках у которого старая, сильно потрепанная скрипка. Прохожий обращается к ней:

– Прошу прощения, не скажете ли, как пройти в "Карнеги-холл"?

– В "Карнеги-холл"? – переспрашивает она. – Нужно много упражняться, мистер, очень много упражняться!

Вариант.

Еврейка идет с маленьким мальчиком в "Карнеги-холл" и спрашивает у кассира:

– Сколько стоит билет на концерт Яши Хейфеца?

– От пяти долларов и выше, – отвечает кассир.

– Вот видишь! – кричит она мальчику. – Так ты будешь упражняться или нет?

– С Янкелем я больше не хочу иметь никаких дел. Говорят, его дочь водит шашни с каким-то шейгецом (парнем-неевреем).

– Ну что ты мелешь? У Янкеля вообще нет дочери!

– А это так важно? Хватит и того, что про Янкеля вполне можно подумать – будь у него дочь, она вполне могла бы гулять с таким шейгецом.

– Ребе, я никак не могу взять в толк: почему когда ты приходишь к бедняку – он приветлив, поможет, чем может, а приходишь к богатому – он на тебя даже не глядит?

– Сейчас объясню. Подойди к окну: что ты видишь?

– Вижу женщину с ребенком, она ведет его за руку. Еще я вижу машину, она едет на рынок.

– Хорошо. А теперь подойди к зеркалу. Что ты видишь?

– Ну, ребе, что я могу тут увидеть? Только самого себя.

– Вот видишь, как получается. Окно сделано из стекла, и зеркало тоже из стекла. Но положи немного серебра на поверхность – и ты уже видишь только самого себя.

Еврей приходит к другу и видит на его письменном столе толстую рукопись.

– Что это такое? – спрашивает он.

– Моя новая книга.

– Такая большая?

– Разве это большая? Тут только первый том, а всего их будет шесть.

– Боже правый! И как же она будет называться?

– Я назвал ее "Вое иден зенен имштанд (на что способны евреи)".

Еврей и его юмор

В Талмуде написано: "Эйзе ху гибор (кто есть герой)?" – "Хаковеш эт йицро (тот, кто подавляет свои страсти)".

Восточноевропейские евреи видоизменили этот ответ: "Хаковеш а глайхвертл (тот, кто подавляет желание рассказать анекдот – смесь иврита и идиша)".

Мойше сидит в вагоне и то и дело отмахивается, словно отгоняет от лица муху.

– Что это вы делаете? – удивленно спрашивает его попутчик.

– Я рассказываю себе анекдоты, – объясняет Мойше, – и как вспомню, что этот анекдот я уже слышал, делаю себе отмашку.

– Мойше, с чего ты так смеешься?

– Горништ (да так, пустяки)! Я рассказал себе анекдот.

Евреи-коммивояжеры сидят в вагоне. Они уже рассказали все анекдоты, которые знали. Стоит одному открыть рот, как все хором кричат: «Уже слышали!»

Вдруг им приходит в голову идея: записать и пронумеровать все известные им анекдоты. Так они и делают. Теперь время от времени кто-нибудь называет номер – и все смеются.

Варианты.

1

В купе входит новый пассажир. Он долго слушает их цифровые упражнения и наконец просит объяснить ему суть игры. Идея ему нравится, он просматривает список анекдотов и весело выкрикивает:

– Двадцать семь!

Никто не смеется.

– Это же хороший анекдот! – говорит новенький.

– Хороший-то он хороший, – признают остальные, – но надо уметь его рассказывать.

2

После того как новенький называет номер, наступает гробовая тишина.

– В чем дело? – удивляется новенький.

После долгой паузы один из пассажиров произносит укоризненно:

– Как же вы посмели рассказывать такой неприличный анекдот при даме?

3

Новенький говорит:

– Хотелось бы знать, почему после номера двадцать вы хохотали особенно громко?

Один из компании:

– Это был совсем новый анекдот, мы его еще не слышали.

Об известном собирателе анекдотов Друянове рассказывают такую историю.

Однажды Друянов встречает в переулке Бялика и говорит ему:

– У меня есть для тебя хороший анекдот, только я его забыл!

Бялик отвечает ему:

– Если он из тех анекдотов, что можно забыть, то у меня есть получше.

Еврей рассказывает в вагоне еврейские анекдоты. Сидящий там же христианин просит:

– Расскажите хоть раз нееврейский анекдот.

– Хорошо, – говорит еврей и, немного подумав, начинает: – У Северного полюса эскимос встречает очаровательную молодую эскимосочку и говорит: "Сарочка, по дороге в бейс-мидраш…"

Вариант.

– Тогда про китайцев, – говорит еврей. – Значит, так: идут два китайца по Пекину, и один говорит другому: "Слушай, Хаим…"

Еврей рассказывает в вагоне бесконечные еврейские анекдоты. Вот он опять начинает: «Идет Кон…»

Сосед по купе просит:

– Пожалуйста, хоть разок не о Коне!

– Хорошо. Жена Кона рожает…

– Но я же просил – не о Коне!

– А вы не перебивайте: ребенок же не от Кона!

Старый еврей:

– Я рассказал вам отборный анекдот, а вы сидите с таким серьезным видом…

– Это правда. Но еще в хедере (школе для малышей)меламед (учитель)внушил мне, что, когда старшие говорят, нужно почтительно слушать.

Глава еврейской общины рассказывает анекдот. Все смеются, только шамес (служка)остается серьезным.

– Вы уже знаете этот анекдот? – спрашивают у него.

– Нет, – отвечает шамес, – но я уже увольняюсь.

Шмуль, бедный разъездной торговец рассказывает другу:

– Представь себе, я приехал сюда в четырехместной графской коляске! Тащусь я пешком по жаре и пыли со своим грузом, гляжу – мимо катит сам граф. Увидев меня, он остановил карету и сказал: "Шмуль, я подвезу тебя в карете, но с одним условием: ты будешь беспрерывно рассказывать анекдоты! Не то высажу". И вот что я ему рассказал.

"Дело было зимой, стоял лютый мороз. Большая птица с длинным клювом и длинным хвостом стояла посреди озера, покрытого толстым слоем льда. Птица дергалась всем телом, вперед и назад, влево и вправо, и, напрягшись изо всех сил, проткнула наконец клювом лед. Она снова стала дергаться взад и вперед, влево и вправо и, напрягшись изо всех сил, вытащила наконец клюв из льда. Но хвост тем временем вмерз в лед. Тогда она опять стала дергаться взад и вперед, влево и вправо, вытащила хвост, но в лед воткнулся клюв… Тогда она…"

– Ради Бога замолчи! И этой тягомотиной ты всю дорогу развлекал графа?

– А почему бы и нет? А хилик а гой («хилик», на иврите «хилук» – разница. Смысл фразы примерно такой: нееврею все равно, что ему рассказывают, все равно не поймет).

– Почему Каин убил Авеля?

– Потому что Авель рассказывал ему старые еврейские анекдоты.

В чем сходство между правоверным евреем и старым анекдотом?

У обоих длинные бороды.

Еврею рассказывают анекдот за анекдотом. Он выслушивает их с каменным лицом, а правой рукой делает одно и то же движение: опустив руку вниз, поворачивает ладонь сначала к полу, а потом вверх.

– Почему вы не смеетесь и что означает ваш странный жест? – спрашивают его.

– Когда я был вот такой маленький, – объясняет еврей и поворачивает ладонь к полу, – у этого анекдота была вот такая, – поворачивает ладонь вверх, – вот такая борода.

Они не виделись тридцать лет, Эфраим Кон и его друг-полукровка Карл Шустер. После первых приветствий Кон начинает:

– Слушай, я знаю пару хороших еврейских анекдотов!

– Не приставай ко мне с еврейскими анекдотами! – отвечает Карл. – Во-первых, для разговоров мне не хватает правой руки, я потерял ее в России. А во-вторых, самая соль доходит до меня лишь наполовину.

Восточноевропейские евреи так говорили о слушателях анекдотов.

Когда рассказываешь анекдот крестьянину, он смеется три раза: первый раз, когда слушает, второй раз, когда ему объясняют, и в третий раз, когда он анекдот поймет.

Помещик смеется дважды: первый раз, когда анекдот слушает, во второй – когда ему его объясняют. Понять анекдот он никогда не сможет.

Офицер смеется лишь один раз – когда слушает. Объяснять себе он никому не позволит, а понять все равно никогда не поймет.

А если рассказать анекдот еврею, то он скажет: "Да отстаньте вы от меня с этими старыми хохмами!" И тут же расскажет что-нибудь получше.

Эссеист и собиратель анекдотов Александр Московский писал: «Еврейский анекдот с еврейским акцентом – это то, что нееврей не поймет, а еврей уже слышал».

Послесловие

Семитские языковые элементы в еврейском анекдоте

В предисловии уже говорилось, что шутки и анекдоты в этой книге далеко не однородны с точки зрения языка и стиля. Это связано с тем, что взяты они из различных источников и частично воспроизведены точно, а частично пересказаны. Более того, внимательный читатель, наверное, заметил, что различаться может не только смысл выражений – сами семитские слова в анекдотах выглядят неодинаково ^{5} . Это требует объяснения, которое основано исключительно на культурно-историческом прошлом еврейского народа.

В изгнании, длившемся тысячелетия, евреи зачастую перенимали язык своего окружения. Но, пока они жили в собственном замкнутом традиционном мире, они пропитывали принятый язык своей культурой, приспосабливали его к ней. Выражалось это в том, что, во-первых, они обильно насыщали чужие языки арамейскими и еврейскими словами и понятиями из области религии и права. Во-вторых, у них часто появлялось (в особенности, когда им приходилось жить в культурной изоляции от окружающих народов) особое произношение, которое отчетливо показывало, что евреи и лингвистически в той или иной степени всегда оставались семитами. Все семитические языки базируются на прочном, застывшем каркасе из согласных, в то время как гласные воспринимаются как нечто второстепенное и легко изменяются. Тексты в этих языках обходятся чисто консонантной стенограммой, без обозначения гласных.

Когда евреи принесли с собой на Восток Европы, в Польшу и Россию, свой средневековый, пронизанный семитскими религиозными и правовыми понятиями "Judenteutsch", то есть еврейский немецкий, они оставили нетронутым консонантный каркас немецкого языка и видоизменили только гласные. Кстати, частично они сделали это еще в немецком гетто, находясь в немецкоговорящем окружении.

Наконец, в-третьих, евреи, оставаясь глубоко верующим народом, всегда передавали языки изгнания только своим собственным способом написания, то есть справа налево и – повторим сказанное выше, – сохраняя на письме лишь согласные. Для арабского и арамейского это было целесообразно, но евреи проделали то же применительно к индоевропейским языкам, совершенно иначе устроенны в звуковом отношении. Тексты на идише тоже записываются еврейскими буквами: такова дань уважения к языку религии. Подобное встречается и у других народов. Например, когда турки и персы приняли ислам, они использовали для турецкого языка тюркскую, а для индогерманского персидского – семитскую, а именно, арабскую письменность. Только ослабление религиозных ограничений позволило туркам перейти на более удобный латинский алфавит.

Такому объединению стилистически совершенно чуждых друг другу элементов всегда присущи недостатки, но идишу оно принесло некоторую пользу. Давно уже ставший архаичным "Judenteutsch" распался на диалекты, которые сильно различались по употреблению гласных. Если бы этот немецкий язык с примесью еврейского был зафиксирован в латинском алфавите, то неизбежно появилось бы несколько новых, локально ограниченных способов письма на идише. В таком случае единый язык, необходимая предпосылка для единой литературы и культуры, вряд ли смог бы вообще возникнуть. Кто знает, произошел бы тогда расцвет классической еврейской литературы на идише, как это случилось в Восточной Европе?

Но семитическое письмо при переходе на идиш не осталось совершенно неизменным. В нем появилось несколько знаков, обозначающих гласные, звучание которых, к счастью, осталось неопределенным – их можно было произносить по-разному в зависимости от местных особенностей.

Так возник надрегиональный, единый письменный язык, на котором могли (по крайней мере, на бумаге) общаться евреи от Восточной Франции до России, а позже – и до Америки. Различалось лишь произношение. Причем различалось оно не только в словах, пришедших из немецкого языка, но и в исконно еврейских словах и выражениях отдельных групп евреев Центральной Европы. И лишь в Испании, где евреи долго-жили вместе с арабами, тоже семитским народом, они сохранили в неизменности древнее семитское произношение. А вот в Центральной и Восточной Европе евреи, которые "семитизировали" в некоторой степени немецкое произношение, в то же время частично "десемитизировали" произношение языка Библии. Ударение, которое в еврейских словах обычно падает на последний слог, переместилось на второй и даже на третий слог от конца. Следствием стала некоторая "стертость" гласного в последнем слоге – так же, как в немецком. А ударные гласные стали долгими и приобрели немного иное звучание – как и в немецких словах из "Judenteutsch".

Из этого следует, что единое написание семитских элементов в сборнике еврейских анекдотов, собранных со всего мира, попросту невозможно. К тому же некоторые слова из идиша давно перешли в другие языки с определенным произношением, которое далеко не всегда совпадает. На северном идише говорят "мешуге", на южном – "мешиге"…

А в каком произношении надо передавать пассажи на еврейском – взять за основу какой-то Вариант идиша из Восточной Европы или же возродившийся в Израиле иврит? Какое произношение выбрать для рассеянных по тексту выражениям на идише? Много десятилетий среди живых еще восточных евреев существовало мнение, что для общего понимания надо выработать единый идиш. Но язык, искусственно созданный из разных диалектов, не имеет шансов стать родным языком, даже если будет найден удачный Вариант – по той причине, что на нем никто не говорит.

К этому надо добавить, что многие анекдоты, собранные в книге, изначально рассказывались не на "чистом" идише Восточной Европы, а в промежуточной зоне, дальше к Западу, где из сугубо немецких элементов и элементов идиша возник своеобразный жаргон, также бытовавший в разных Вариантах. Вот почему вы не найдете здесь единой языковой формы для всех включенных в книгу материалов.

А чтобы читатель мог составить впечатление о написании и звучании классической еврейской шутки на идише, приведем для примера один анекдот в трех видах – в исходном еврейском, в русской транскрипции и в переводе на русский.

Ан артист фун дер баримтер «Винер Трупе» хот зих амол фарн режисер Довид Херман антшулдикт, аз лигндиг кранк ойф грипе кон эр ништ зайн ойф дер овнт-репетицье.

Дем зелбен ойфдернахт багегнт Херман ин парк дем клоймершт кранкн, вое шпацирт георемт мит а шейн мейдл.

Дер режисер руфт им цу ун ройнт им арайн ин ойер:

– Юнгерман, их зе, аз ир хот а швере грипе. Нор мит аза грипе дарф мен лиги ин бет.

Артист знаменитой «Венской труппы» послал однажды извинения режиссеру Давиду Херману за то, что он лежит с гриппом и не сможет быть на вечерней репетиции.

Этим же вечером Херман встретил в парке так называемого больного, который прогуливался под руку с очаровательной девушкой.

Режиссер окликнул его и прокричал прямо в ухо:

– Молодой человеке, я вижу, что у вас и в самом деле тяжелый грипп. Но с таким гриппом надо все же лежать в постели.

Десятилетия напролет под еврейские анекдотом подразумевалось нечто вполне убого-советское, про Абрама и Сару, с картавинкой, в которой, надо полагать, и таился главный юмор. Мы были невыездные не только в Париж, это бы полбеды, мы были невыездные в собственную историю и культуру. Нас ждут открытия…

Виктор Шендерович