Текст книги "Еврейское остроумие"

Автор книги: Зальция Ландман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 34 страниц)

Перед боем приходит в часть офицер и торжественно говорит:

– Воины! Сейчас начнется битва: армия против армии, солдат против солдата!

Пехотинец Рубин:

– Вы, случайно, не можете показать мне моего солдата? Может, я с ним договорюсь по-хорошему.

Рота готова к атаке. Звучит сигнал, все устремляются вперед. Один только Леви бежит назад.

Его перехватывает капитан:

– Неприятель – там, впереди!

Леви:

– Но должен же я сделать разбег?

Первая мировая война. Офицер в небольшом галицийском местечке осматривает знаменитую синагогу; дело происходит в субботу. После осмотра он говорит шамесу:

– Я бы с радостью дал тебе денег – но ведь сегодня у тебя шабес!

Шамес на это отвечает:

– Ах, лейгенанг-лебен, Всевышний будет толькодоволен, если на войне люди ничего не будут делать худшего, чем дотрагиваться в шабес до денег!

Лейб Хальбгевакс после Первой мировой войны возвращается домой и объявляет, что он собирается написать книгу, которую купит каждый.

– Ты что, совсем мешуге ( сумасшедший)? Кто твою книгу купит? Как она будет называться-то?

– "Четыре года среди гоев. Их нравы и обычаи". Разве не пойдет нарасхват?

Еврей только что попал на передовую. Как раз в это время перед окопами появляется вражеский патруль. Начинается ожесточенная стрельба. Еврей кричит в ужасе:

– Перестаньте стрелять! Вы что, не видите: там же люди!

Наполеон после битвы при Аустерлице награждает солдат и говорит:

– Я хотел бы выполнить по одному вашему желанию.

Первый из награжденных – поляк.

– Я мечтаю о свободной Польше! – говорит он.

– Ты ее получишь, – отвечает Наполеон.

Второй – немец. У него сгорела пивная.

– Пивную тебе построят, – обещает Наполеон.

Третий – еврей. Он просит маринованной селедки.

Поляк и немец смеются над ним.

– Свободную Польшу и пивоварню вы все равно не получите, – говорит еврей, – а вот селедку, может быть,я получу.

Солдат возвращается в свой городок инвалидом: у него одна нога. Женщины, плача, утешают его.

Тут подходит энергичный старый еврей, расталкивает женщин и говорит:

– Не слушайте глупых баб! Поверьте лучше мне: вы так и останетесь калекой на всю жизнь!

Генерал приходит к ребе и просит совета: как ему выиграть войну?

– Есть две возможности: хитрость и чудо, – говорит ребе.

– А вы на что предпочли бы надеяться?

– На чудо.

– Может, лучше положиться на хитрость?

– Если выпобедите с помощью хитрости, разве это будет не чудо?

Офицер и еврей едут в одном купе и задают друг другу загадки. Офицер:

– Что это такое: первый бежит, второй бежит, а вместе – одно из сражений Семилетней войны?

Еврей не может отгадать, и офицер сам дает ответ:

– Очень просто: Росбах (по-немецки Roß – конь, Bach – ручей; сражение при Росбахе произошло в 1757 г.)!

Очередь за евреем. Он долго думает, потом говорит:

– Что это такое: первый бегает, второй бегает, третий пока не бегает?

Офицер ничего не может придумать.

– Очень просто, – объясняет еврей, – это трое детишек моего свояка Элиаса!

Двое пассажиров в купе представляются друг другу:

– Фон Бредов, лейтенант запаса.

– Лилиенталь, пожизненно негоден.

В купе сидят друг против друга офицер и еврей. Офицер вдруг замечает на себе блоху. Он подозревает, что она перескочила к нему от соседа, и щелчком отправляет ее к еврею, приговаривая: «Дезертир!»

Еврей щелчком отправляет ее обратно со словами:

– Возвращайся в свою армию!

Морицл бегает по комнате, надев бумажный шлем и размахивая картонной шпагой. Мать, с гордостью глядя на него, говорит мужу:

– Мне кажется, Морицл станет военным!

– Почему бы и нет? Наполеон тоже оставил неплохое состояние!

Новобранец Залмансон жалуется командиру отделения: у него из тумбочки украли кусок сала. Командир выстраивает отделение и спрашивает:

– Кто из вас украл у еврея сало? – И тут хлопает себя по лбу: – Но послушайте, евреи же не едят сало!

– Оно у меня не для еды, герр унтер-офицер. Оно у меня на те случаи, когда мы делаем марш-бросок и я мозоли натираю. Я тогда смазываю эти места салом.

Тут выходит вперед дневальный и докладывает:

– Герр унтер-офицер, рядового Майера рвет!

В отличие от германских евреев, евреи Восточной Европы относились к битвам народов скептически и рады были, если им удавалось остаться в стороне.

Первая мировая война. Немецкий солдат-пехотинец стучится во врата Царства Небесного. К его удивлению, открывает ему еврей.

– Ты кто такой? – спрашивает солдат.

– А как ты думаешь? Я Моисей!

– Вот как? Мне бы к Всевышнему.

– Ничего не выйдет.

– Почему же?

– Всевышний служит главнокомандующим.

– Тогда к Господу нашему Иисусу Христу.

– Исключено!

– Это почему еще?

– Командует взводом, сидит в окопах на Западном фронте.

– Ладно, тогда к святому Петру.

– В ополчении, стоит на карауле в Магдебурге.

– А как же ты, Моисей?

– Мне на фронт нельзя, у меня бронь.

В конце XIX века Шмуль и Милан вместе служили в одной венской фирме, потом много лет не виделись и, наконец, встретились в родном городке как Шмуль Фейгенвурц из Перемышля, Оптовая торговля углем, и Милан Кац, Торговля спиртным оптом и в розницу.

– Вижу, дела у тебя идут блестяще, – сказал Шмуль. – Я слышал, твой сын Генрих стал лейтенантом! В тылу! Тебе, должно быть, пришлось раскошелиться, чтобы он получил это звание?

– Чистый ты мешуге! – ответил Милан. – Я, отец лейтенанта королевских баварских войск, – и раскошелиться! За кого ты меня принимаешь? Я что тебе, галичанин? Это мне совсем ничего не стоило, я всего-то написал две открытки – и он стал лейтенантом!

– Брось! Лучше сознайся: сколько?

– Ладно, Шмуль, я тебе все расскажу. Потому что, во-первых, у тебя нет детей, а во-вторых, ты австриец. Слушай сюда: Генрих стал унтер-офицером, и тогда я написал первую открытку: "Поздравляю с унтер-офицерским званием! Уверен, тебе пришлось очень постараться, чтобы его достичь. В знак моей благодарности и моей радости посылаю в вашу столовую для унтер-офицерского состава десять бутылок вина и десять бутылок коньяка. Удвой свои старания! Если станешь вице-вахмистром, я удвою свою посылку. Привет. Твой отец". После этого он стал вице-вахмистром и кандидатом в офицеры. Тогда я написал вторую открытку: "Поздравляю с очередным званием! Ты в самом деле хорошо постарался. Ящик с двадцатью бутылками вина и двадцатью коньяка для твоих товарищей уходит сегодня. Я свое слово держу. И если ты снова удвоишь свои усилия, я тоже отзовусь двойной посылкой для твоих новых товарищей по офицерскому казино плюс двадцатью бутылками шампанского специально для празднования. Привет. Твой отец". Что тебе сказать, Шмуль? Через три месяца он стал лейтенантом.

– Но ведь раскошелиться тебе все-таки пришлось. Если посчитать: десять плюс двадцать плюс сорок…

– Ты, может, что-то понимаешь в торговле углем, но в торговле спиртным совсем не разбираешься… Столовая части уже трижды заказывала у меня вино, а офицерское казино получает на этой неделе вторую партию спиртного…

В добрые старые времена, когда в почете была кавалерия, считалось очень важным, чтобы лошадь стояла «под выстрелом», то есть не пугалась, не вставала на дыбы и не уносилась прочь…

Родовитый офицер за большие деньги купил у торговца Блюменталя прекрасную верховую лошадь; купил с условием, что та будет "стоять под выстрелом". Однако при первом же выстреле лошадь понесла и самым позорным образом сбросила всадника. Офицер предъявил еврею иск.

– Господин судья, – сказал Блюменталь на суде, – вы несправедливы ко мне. Герр офицер получил у меня эту прекрасную лошадь, которая стоит подвыстрелом. А что она делает послевыстрела, об этом речи не было!

Два еврея в годы Первой мировой войны были армейскими поставщиками. Шлоймо жалуется своему конкуренту Мойше:

– Я продал армии партию противогазов – только Бог да я знали, что они пропускают газ! И что, по-твоему, придумал военный министр? Заставил меня надеть один из моих противогазов и засунул меня в газовую камеру – он, видите ли, решил проверить качество противогаза. Я уже прочитал заупокойную молитву – но ты представляешь: со мной ничего не случилось! Мойше, это было настоящее чудо!

– Это не было чудо, – отвечает Мойше. – Ведь газ-то поставлял я!

Первая мировая война. В купе первого класса встречаются два еврея. Выясняется, что оба они – генеральные поставщики: один поставляет пушки, второй – боеприпасы.

Один спрашивает другого:

– Как ты думаешь, что раньше взорвется: мои пушки или твои снаряды?

Местечко, 1919 год.

– Почему вы с меня берете за фунт свечей на два гроша больше?

– После войны все стало дороже.

– Вы мне хотите сказать, что вы при свечах воевали?

1942 год. Рота евреев отбывает трудовую повинность в Южной Венгрии. Один из евреев подходит к пожилому фельдфебелю-венгру, который в гражданской жизни был каменщиком, и обращается к нему с просьбой:

– Позвольте сегодня Айзиковичу не рыть окопы. У него angina pectoris (стенокардия по-латыни).

– Ну и что? – отвечает фельдфебель. – Вон у Штейнфельда аж Signum Laudis ( Почетный знак, награда времен Первой мировой войны),а он ничего, роет.

Восточная Европа, с царем и без

Царская Россия. Из цирка сбежал медведь. Полиция объявляет: любой, кто встретит опасного зверя, может его застрелить. Берл принимается торопливо укладывать чемоданы.

– Ты что, уезжать, что ли, собрался? С какой стати? – спрашивают его.

– Они, чего доброго, меня застрелят. Потом иди доказывай, что ты не медведь! (Бер на идише – медведь.)

К Йоселю приходит полицейский и требует у него один рубль подушного налога в царскую казну. Удивленный Йосель, встретив меламеда, учителя в хедере, который как-никак человек образованный, спрашивает у него:

– Откуда царь меня знает?

– Все очень просто: в прошлом году он был здесь на маневрах и, должно быть, услышал, как я кричал тебе через улицу, вот и запомнил твое имя.

– Понимаю. А что, разве он, самый богатый человек в России, не может обойтись без моего рубля?

– Конечно, может. Просто он будет рад ему, как Бог рад молитве и всякому, даже самому маленькому пожертвованию.

– Ага! А не дорого ли из-за одного рубля посылать сюда, в Ковно, полицейского из Петербурга?

– Я думаю, он его сюда и не посылал. Просто полицейский родом из Ковно, а служил в Петербурге. Когда он собрался ехать домой, царь и дал ему заодно это маленькое поручение.

Получить паспорт для российского еврея было непростым делом.

Рабинович едет за границу с фальшивыми документами. Пограничник забирает все его бумаги, потом, возвращая их, спрашивает:

– Как ваше имя?

Рабинович ни жив ни мертв: он забыл, на какое имя выписан его фальшивый паспорт.

– В чем я точно уверен, – торжественно говорит он, – так это в том, что я не Рабинович!

В царской России евреи имели право проживать только в так называемой черте оседлости. Но представители некоторых профессий могли получить разрешение на жительство ив других городах России.

Два еврея идут по улице. Вдали показался жандарм.

– Слушай, – говорит один еврей второму, – у тебя же при себе разрешение на жительство. Давай ты кинешься бежать, жандарм погонится за тобой, а я тем временем спрячусь.

Так они и поступили. Жандарм бросается в погоню и хватает еврея. Тот показывает свои бумаги, они в полном порядке.

– Так… – удивляется жандарм, – а почему ж ты пытался удрать?

– Я не пытался удрать, – объясняет еврей. – Просто доктор прописал мне минеральную воду и велел побольше бегать. Вот я и бегаю.

– Но ты же все время на меня оглядывался. Почему не остановился?

– Ой, я подумал, доктор и вам прописал минеральную воду.

Бедный еврей задержан без паспорта за пределами черты оседлости.

– По какому такому праву ты живешь здесь без разрешения? – спрашивают его в полиции.

– Я живу? Ваше высокоблагородие, и вы называете это жизнью?

Царская Россия. Два еврея гуляют по московским улицам. Чтобы в них не узнали евреев, они беседуют, как могут, по-русски. Тут к ним подходит третий еврей и говорит:

– Ваш русский звучит как идиш. Говорите лучше на лошен кодеш (священный язык, иврит),тогда, я ручаюсь, все будут думать, что вы – гоим (множественное число от «гой», нееврей).

Полиция задержала еврея без документов.

– Я – ремесленник, – оправдывается он.

– И каково же твое ремесло?

– Я делаю виноградное вино: смешиваю изюм с водой.

– Чушь! – говорит полицейский. – Я тоже могу это делать.

– Чудесно! – отвечает еврей. – Значит, вы тоже имеете право здесь жить.

Во многих местах есть обычай платить что-то бедным евреям, чтобы они всегда были готовы составить миньян, когда для молитвы собирается меньше десяти мужчин.

В одном российском городе, где евреи проживать не имели права, полиция задержала старого еврея.

– Твоя профессия? – спрашивает полицейский.

– Составляю миньян, – отвечает еврей.

– Что это такое? – удивляется полицейский.

– Ну, видите ли, – объясняет еврей, – если вы имеете девять человек, прихожу я, и получается десять человек.

– Чушь какая-то. Если у тебя девять человек и приду я, то ведь тоже будет десять!

Еврей, обрадованно:

– Шолом алейхем а ид! (Мир вам, еврей – так приветствуют друг друга незнакомые евреи.)

Чтобы получить вид на жительство в Петербурге, еврейский поэт Семен Фруг был зарегистрирован как слуга в доме еврея, купца первой гильдии (евреи, получившие такой титул, могли жить везде).Фруг говорил: «Петербург – самый высокообразованный город в мире: здесь даже лакеи – поэты!»

В местечке прошел слух: скоро ожидается погром. Так как казаки не только убивали евреев, но и насиловали еврейских женщин, то молодые девушки-еврейки попрятались, кто где мог.

В одно из таких тайных убежищ протискивается старая еврейка. Девушки удивляются:

– Бабушка, вы-то чего испугались?

Старуха, обиженно:

– А что, разве нет старых казаков?

Русский антисемит: «Все газеты за границей делают евреи!»

Российский еврей: "Несомненно. Поэтому они все к нам приходят обрезанными".

Царь верхом на коне выезжает на площадь.

– Ура! – хрипит старая больная еврейка. – Пусть у него будет столько же сил жить, сколько у меня – кричать "ура!".

Живший в Англии еврей-филантроп сэр Мозес Монтефиоре приехал в Россию, чтобы лично выразить царю Николаю I протест в связи с новыми антиеврейскими законами. Но, побеседовав несколько раз с премьер-министром, он понял, что поездка его была напрасной. Один российский еврей спросил его:

– Во что обошлось ваше путешествие?

– В пять тысяч рублей.

– Обидно! Лучше бы вы остались дома, а пять тысяч послали нашему премьер-министру как взятку: тогда, глядишь, чего-нибудь и добились бы.

Гродненский губернатор был отъявленным антисемитом. Когда его отозвали с повышением в Петербург, гродненские евреи поздравляли его особенно горячо.

– Нечего притворяться, – сказал губернатор. – Я же знаю, вы меня терпеть не можете.

– Мы желаем вам счастья совершенно искренне! – запротестовал делегат от евреев. – Вы даже не представляете, ваше высокопревосходительство, как мы рады, что вы уезжаете в Петербург!

В городе ожидается погром. Группа молодых евреев вооружается, как может. Один юноша, узнав, что у еврея-домовладельца есть револьвер, просит отдать оружие им. Домовладелец, однако, считает, что в случае погрома оружие пригодится ему самому.

– Ладно, – говорит молодой человек. – А если полиция найдет у вас револьвер?

– Ха, найдет! – с триумфальным видом отвечает домовладелец. – Он закопан в земле, на глубине двух метров!

У евреев Восточной Европы, как и у славян, считается доброй приметой встретить человека с полными ведрами. И наоборот, пустые ведра – примета дурная.

Во время русского похода Наполеона деревенский еврей пошел к колодцу, но вернулся с пустыми ведрами. Жене он объяснил дело так:

– Наполеоновские солдаты шли по главной улице, а я не хотел, чтобы полные ведра принесли нашим врагам счастье. Потому и вылил воду обратно в колодец.

– Шлойме, – строго сказала ему жена, – кто ты такой, чтобы вмешиваться в спор императоров?

Когда Польша была частью Российской империи, евреям – если они были одеты в свои костюмы ( лапсердак и штраймл, бархатная шапка с меховой опушкой) – вход в городской парк Варшавы был запрещен.

Варшавские евреи объясняли это так: "Адам был еврей, иначе его не выгнали бы из Эдемского сада. И это неправда, что он носил фиговый листок. Он носил лапсердак и штраймл, иначе его не приняли бы за еврея".

Ицик продал офицеру царской армии коня и сказал:

– Ваше благородие, его зовут Султан.

– Султан? Лучше я буду звать его Ицик!

– И будете не правы, ваше благородие. Как Ицик ваш конь не сможет даже переночевать в Петербурге. А как Султан он, глядишь, может стать офицером.

Первая мировая война, Россия. В офицерской компании заходит речь о том, как можно было бы наказать германских министров после победы.

– Бетмана Хольвега мы сошлем на необитаемый остров! – предлагает один.

Второй считает, что его надо казнить.

– Это все пустяки! – говорит третий. – Дадим ему паспорт еврея, и пусть живет в России.

Русская баллада с участием двух евреев.

– Как дела? Мы так давно не виделись!

– Ни плохо, ни хорошо. Средне.

– Что это значит?

– Ну, граф расторг со мной договор об аренде земли.

– Это плохо.

– Не так уж и плохо! Теперь я пивовар.

– Это хорошо.

– Не так уж и хорошо. Напротив моей пивоварни живет молодой офицер. Он завел шашни с моей женой.

– Это плохо.

– Не так уж и плохо. Жена офицера, такая красавица, утешается со мной.

– Это хорошо.

– Не так уж и хорошо. Представь, что из этого выйдет. Я сделаю его жене сына, и тот, несмотря на папу еврея, будет принят при царском дворе. А офицер сделает сына моей жене, и тот, несмотря на папашу дворянина, не сможет даже переночевать в Петербурге!

– Это мне не нравится!

– Ну вот, я же тебе говорю, что дела ни плохо, ни хорошо. Средне.

Незадолго до революции. Еврей стоит перед судом: его обвиняют в том, что он назвал царя ослом.

– Но я же говорил о немецком кайзере! – оправдывается еврей.

– Ну уж нет, – говорит судья, – меня не проведешь. Если уж ты назвал кого-то ослом, то мог иметь в виду только нашего Николая.

Бывало, что границы черты оседлости внезапно сужались, и евреев выселяли с насиженных мест.

Евреи получают приказ покинуть город, оставив все предметы культа на месте. Происходит это незадолго до наступления Рош а-Шона, Нового года, когда принято трубить в шофар, бараний рог.

– Шофар я возьму с собой, – заявляет ребе.

– Но вас же отправят в Сибирь!

– Ничего не бойтесь, – успокаивает евреев ребе.

Ребе сидит в вагоне, рядом с ним, ничем не прикрытый, лежит шофар.

– Предметы культа при вас есть? – спрашивают его солдаты на границе.

Ребе молчит.

– Везете с собой предметы культа?! – кричит офицер.

Ребе молчит.

– Отвечай немедленно! – орет офицер вне себя от ярости.

Тут ребе, подняв шофар к уху, спрашивает:

– Вы что-то сказали? Я, к сожалению, глухой…

Еврей упал в Неву; плавать он не умел и стал звать на помощь. Поблизости оказались два полицейских, но они безучастно прошли мимо. Тут еврею пришла в голову спасительная мысль.

– Долой царя! – заорал он изо всех сил.

В ту же секунду оба полицейских прыгнули в воду и вытащили еврея, чтобы отвести его в участок.

Советская Россия.

– Что бы ты сделал, – спросил комиссар еврея, – если бы партия потребовала у тебя отдать ей последний рубль?

– Я бы отдал его не раздумывая.

– Молодец. А если бы партия потребовала отдать ей последнюю рубашку?

– Я бы орал, отбивался и ни за что бы ее не отдал.

– Где же здесь логика?

– Рубля у меня все равно нет. А рубашка, хоть и одна, есть!

– Где ты был и что делал во время Октябрьской революции? – спрашивает революционный трибунал у еврея. Тот объясняет, как может, потом, в свою очередь, задает вопрос:

А где вы все были в 1894 году?

– А что случилось в 1894 году? – интересуется один из членов ревтрибунала.

Еврей, вздыхая:

– Большая эпидемия холеры.

– Я с советской властью, – задумчиво говорит еврей, – живу точь-в-точь как со своей женой: деться от нее никуда не денешься, но все время мечтаешь о другой…

Многие российские евреи надеялись, что революция принесет им настоящую свободу.

Вскоре после революции разговаривают двое русских.

– Если в городе сто человек большевиков, то как ты считаешь, сколько среди них евреев?

– Ну, положим, шестьдесят.

– А остальные?

– Остальные? Остальные – еврейки.

Умер еврей, который до революции был богатым торговцем, а после революции стал нищим. На небесах он бросает свою пустую суму под ноги Карлу Марксу и говорит:

– Вот вам проценты с вашего капитала!

Партийное руководство в очередной раз дает массам новое разъяснение революционной теории.

Янкель в глубокой задумчивости спрашивает у ребе:

– Ребе, в чем разница между историческим и диалектическим материализмом?

– Разницы никакой! Беги за границу!

Годовщина смерти Ленина отмечается с невероятной помпезностью.

– Какое расточительство! – сокрушается еврей. – На эти деньги можно было бы всю партию похоронить!

Два еврея стоят перед саркофагом Ленина и дискутируют о ленинском наследии.

– Кого бы ты хотел видеть на месте Ленина? – спрашивает один.

Мойше, бросив взгляд на гроб:

– Всех большевиков.

Вначале коммунистический режим честно старался покончить с антисемитизмом.

Унтер-офицер, служивший в армии еще при царе, обращается к еврею-новобранцу, который стоит кое-как:

– Товарищ еврей, бывшая жидовская морда! А ну, стоять смирно!

Еврейская социалистическая рабочая партия (Бунд) бескомпромиссно боролась с религией.

Решается вопрос о забастовке. Слово просит бундовский лидер:

– Завтра нам бастовать нельзя, завтра – Пейсах. А в Пейсах мы не можем идти по улицам и кричать: "Хлеба! Хлеба!" Кричать же "Мацы! Мацы!" нам и подавно нельзя – мы же бундовцы!

Дело происходит после революции. Еврей хочет нанять подводу с лошадью и спрашивает мужика:

– Ты хозяин этой кобылы?

– Хозяев у нас больше нету! Теперь есть только товарищи, – строго отвечает мужик.

– Прекрасно! И кто этой кобыле товарищ?

– Я, – гордо отвечает мужик.

«Кол нидрей» («Все обеты») – начальные слова молитвы, которая произносится в первый вечер Йом Кипура, Судного дня. «Кол хамира» («Все квасное») – первые слова формулы, которую произносят перед Пейсахом, избавляясь от остатков хлеба, чтобы в дни пасхальной недели в доме не оставалось ничего квасного.

Евреи в Советском Союзе говорили: "Читаешь "Кол нидрей" – и потом не ешь хлеба целый день. Произносишь "Кол хамира" – и потом не ешь хлеба целую неделю… Говоришь: "Кол хоз" – и потом не ешь хлеба целый год".

К Абрамовичу приходят два партработника, чтобы уговорить его подписаться на внутренний государственный заем. Абрамович в восторге:

– Это замечательно! Даю двадцать тысяч рублей!

– Что ты мелешь? – строго говорит один партработник. – Ведь ты за целый год даже половины не зарабатываешь.

– Хорошо, но меньше чем на девять тысяч рублей я не согласен.

– Не валяй дурака! Если подпишешься на пятьсот рублей, то при твоих доходах и этого достаточно.

– Нет, все равно слишком много, – сомневается второй.

– Ну ладно, – сдается Абрамович, – тогда я подписываюсь на десять рублей. Только не уговаривайте меня идти еще ниже!

Советский министр образования пригласил к себе нескольких раввинов, которые еще оставались в Москве, и дал им такое распоряжение:

– В Америке ходят слухи, будто евреи у нас подвергаются притеснениям. Вы выступите с коллективным заявлением, в котором докажете, что никаких притеснений нет.

Раввины перепугались и написали огромную хвалебную песнь о том, как прекрасно обращаются с евреями в СССР. Министр был очень доволен.

– Раз уж вы так здорово это сделали, в награду разрешаю вам добавить к тексту какие-нибудь пожелания, которые могли бы выполнить ваши американские коллеги.

Раввины пишут: "Пришлите свечей и сахара!"

Долго бились американские раввины над смыслом этой приписки. Наконец они послали за старым талмудистом из Бруклина: может, он разгадает, что это значит? И тот объяснил:

– Все просто: у них нет сахара и свечей. Значит, их жизнь горька и темна.

Советская Россия. Самуил Бирнбаум провел несколько лет в сибирских лагерях. Один знакомый сочувственно говорит ему:

– Должно быть, это было ужасно!

Бирнбаум качает головой:

– Отчего же? Все было не так уж плохо. Будили нас в семь часов. На завтрак давали чай с булочкой. Ну да, чай мог бы быть чуточку погорячее. Потом нас на машине везли на консервный завод, я там приклеивал этикетки. В половине первого опять приезжала машина, и мы ехали обедать. После еды – ну да, там немного экономили с солью, а вообще обед был вполне сносный, – так вот, после еды было время вздремнуть до полдника; тут нам давали кофе с бутербродом. Потом мы перекидывались в картишки – чтобы скоротать время до ужина. Ну хорошо, меню ужина было не кремлевским, но что ты хочешь! После еды раздавали сигареты на следующий день. Потом мы немножко болтали, слушали радио, а в десять, в половине одиннадцатого ложились спать.

– Интересные вещи ты говоришь… Кому же мне верить? Вот старик Айзенштадт рассказывал мне про лагерь совсем другие истории.

– В том-то и дело! И где теперь твой Айзенштадт? Снова там!..

Вскоре после Второй мировой войны в правительстве Польши было много евреев (со временем ситуация в корне изменилась).

В те времена в Польше ходили такие разговоры:

– Что такое директор департамента в Польше?

– Это еврей, который печалится оттого, что он еще не министр.

– Давид, ты слышал? Принято решение, чтобы мы, польская делегация в ООН, ходили в краковских народных костюмах.

– Это зачем же?

– Чтобы отличить польскую делегацию от израильской.

В чем разница между Министерствами иностранных дел Польши и Палестины?

В палестинском МИДе есть еще и арабы.

В 1949 г. католический институт «Каритас» в Польше был национализирован. Вместо людей, присланных епископатом, туда пришли государственные чиновники, в том числе и евреи.

Ицик приходит из бюро "Каритас" домой.

– Я не знаю, Сара, в чем дело, но я, должно быть, похож на Иисуса.

– С чего ты взял?

– Когда кто-нибудь входит в мой кабинет, он кричит: "Господи Иисусе!" – и убегает прочь.

В коммунистической Польше.

– Как разговаривает сегодня умный польский еврей с глупым?

– Из Нью-Йорка по телефону.

На небесах хотят получить какие-нибудь сведения о том, что происходит в коммунистической Польше. Сначала посылают польского народного героя Костюшко. Он уходит – и с концами. Окольными путями удается узнать, что его арестовала служба безопасности. Следующим посылают Адама Мицкевича, которого и сами коммунисты считают величайшим польским поэтом. Он тоже оказывается за решеткой. В конце концов для этой цели выбирают человека известного, но не поляка: это Моисей, предводитель самого пронырливого народа…

Через две недели на небеса приходит депеша:

"Я теперь начальник красный,

Дела идут прекрасно.

Ваш Мечислав".

Вариант.

Действие происходит в России. Бог посылает сначала архангела Гавриила, потом архангела Михаила. Оба получают срок с конфискацией огня и меча и оказываются в Сибири.

Тогда Бог посылает патриарха Иакова. Через короткое время приходит телеграмма: "Гавриил и Михаил отпущены зпт огонь и меч возвращены тчк комиссар Яковлев".

Коммунистическая Польша, время вскоре после Второй мировой войны. Учитель рассказывает, как в течение миллионов лет создавался мир. На следующем уроке он спрашивает:

– Янек, как возник мир?

– Его создал Бог, пан учитель.

– Чушь! Мечислав, ты скажи.

– Мир создан Богом, пан учитель.

– Что за ерунда! Мойше, скажи им ты!

– Мир в самом деле создан Богом, пан учитель.

– Но ты же знаешь, что Бога нет!

– Да, пан учитель, но тогда он еще был.

Учитель-еврей в Советском Союзе читает ученикам басни Крылова. Доходит дело до слов: «Вороне где-то Бог послал кусочек сыра».

Ученики, с угрозой:

– Бога же нет!

Учитель перепуган. Но он берет себя в руки и говорит:

– Ну а сыр? Разве сыр – есть? Вы же видите: и Бог, и сыр – это всего лишь символические образы.

Учительница в советской школе:

– Дети, кто из вас знает, что такое трагедия?

– Вчера у меня сестренка разбила себе нос, – говорит Ваня. – Тут мама как закричит: "Какая трагедия!"

– Неправильно. Это не трагедия, а бытовая травма.

– У моей бабушки украли домашние туфли, – говорит Коля. – Она тоже кричала: "Ах, какая трагедия!"

– Это просто невезение, но не трагедия.

– Вчера одну женщину на улице сшибла машина, – говорит Алеша. – И дядя один охал: "Ох, какая трагедия!"

– Это на трагедия, это несчастный случай.

Маленький Мойше:

– Смерть Сталина. Вот трагедия.

– Правильно! Как ты догадался?

– Просто вычислил. Это же не бытовая травма, это не невезение, это совсем не несчастный случай. Тогда что это, если не трагедия?

Хрущеву не по себе, когда он думает о том, что бренные останки Сталина находятся в СССР. Он предлагает де Голлю поместить их в Пантеоне. Де Голль вежливо отказывается. Хрущев обращается в Вашингтон. Там тоже не хотят, чтобы Сталин лежал на Арлингтонском кладбище. Хрущев пишет Макмиллану; но и в Вестминстерском аббатстве для Сталина не нашлось места.

Наконец Хрущев спрашивает Бен-Гуриона, израильского премьер-министра. На сей раз ему везет: Бен-Гурион согласен. Он, однако, обращает внимание Хрущева на то, что, по внушающим доверие данным, на Святой земле самое высокое в мире число воскресений из мертвых…

Так Сталин остался в России.

Кон эмигрировал в Китайскую Народную Республику, вступил там в компартию и достиг весьма высоких постов.

Но, оставаясь ортодоксальным евреем, он продолжал носить пейсы.

Однажды приходит к нему высокий китайский функционер и говорит:

– Товарищ Кон, вашей работой мы очень довольны. Но нам не нравится, что вы, коммунист, а значит, атеист, продолжаете, как прежде, носить волосы в соответствии с обычаями верующих евреев.

– Я ношу пейсы, – отвечает Кон, – не из религиозных убеждений, а по привычке и по традиции.

– В полном согласии с курсом партии, мы в корне отвергаем традиции. Смотрите: мы в течение тысячелетий носили косы, а теперь их отрезали.

Кон надолго задумывается, потом говорит:

– Очень может быть, но ведь коса – это совсем не так красиво!

В Венгрии между двумя мировыми войнами проводился жесткий антисемитский курс. Однажды представитель венгерской, резко антиеврейской, Аграрной партии выступал в одной деревне с речью:

– Мы конфискуем имущество евреев и раздадим его крестьянам. Ты, Сабо, получишь землю Ицковича, ты, Борош, землю Фейерштейна, ты, Дарабош, землю Кона…

– А чью землю получит мой сын? – перебивает его Сабо.

– Он получит землю Кона.

– Но ведь земля Кона уже у Дарабоша!

– Действительно… Ну ничего, пока твой сын вырастет, у Кона снова будет земля.

В коммунистической Венгрии. Ицик прибегает к Мойше:

– Мойше, ты слышал? Русские полетели на Луну!

– Что ты говоришь?! Все?

Семинар по политике партии в Будапеште. Ведущий призывает начать дискуссию. Выступать никто не хочет. Наконец поднимает руку Шапиро: