Текст книги "Еврейское остроумие"

Автор книги: Зальция Ландман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 34 страниц)

– Что такое?! – кричит он.

– Я вам хотел сообщить, – отвечает хозяин гостиницы, – что с вокзала доставили ваши чемоданы.

– Оставьте меня в покое с чемоданами! До утра еще много времени! Дайте мне поспать! – кричит Ицик.

Спустя некоторое время его снова будят.

– Ну что там опять? – стонет он.

– Мы только хотели вам сказать, – кричит из-за двери хозяин, – что произошла ошибка: это вовсе не ваши чемоданы.

Гостиница переполнена. Ицика поселяют в номер, где уже есть постоялец.

– Я могу занять вторую кровать? – спрашивает Ицик соседа.

– Пожалуйста. Но я должен вас предупредить, что я очень сильно храплю.

– Это ничего. А я – лунатик…

Сосед, утром:

– Вы всю ночь спокойно спали.

– Никакой я не лунатик, – отвечает Ицик. – Но я знал, что если я вам скажу, что я лунатик, вы всю ночь будете наблюдать за мной, а значит, не будете храпеть.

Океанский корабль получил пробоину; через полчаса он пойдет ко дну. Катастрофа неотвратима.

На борту находится фокусник. Капитан велит его найти, объясняет ему положение и говорит:

– Мы ничего сделать не в состоянии. Но может быть, вы хотя бы сумеете предотвратить панику?

Фокусник обещает сделать все, что в его силах. Он входит в зал, где собрались пассажиры, и объявляет:

– Господа, через полчаса я заставлю наш корабль взлететь.

Он делает пассы и время от времени говорит: "Еще десять минут… Еще пять минут…" – и точно в назначенный момент раздается мощный взрыв.

Еврей в лапсердаке успевает ухватиться за какую-то доску и теперь плывет по волнам. Вдруг невдалеке, на гребне волны, он видит фокусника, которому тоже удалось найти доску.

– Ну ты, мешуге! – кричит ему еврей. – Ты не мог придумать фокуса получше?

Мейер, измученный морской болезнью, приплывает в Нью-Йорк. Шатаясь, он спускается по трапу. И вдруг видит водолаза, который в полном снаряжении поднимается из воды.

– Ой, – говорит Мейер, – если бы я знал, что сюда можно прийти пешком…

Восьмилетний ребенок падает за борт. Его отец в отчаянии; он обещает тому, кто спасет его дитя, десять тысяч долларов. Пока все, оцепенев от растерянности, стоят у поручней, Залман уже в воде. С ребенком в руках он хватается за спасательный круг, и их поднимают на борт. Счастливый отец зовет спасителя в свою каюту, чтобы выписать чек.

– О деле поговорим после, – останавливает его Залман. – Сначала я хотел бы выяснить, кто мне дал под зад пинок, от которого я очутился за бортом.

Корабль тонет. Еврей жалобно кричит и плачет. К нему подходит другой еврей и говорит:

– Ты чего орешь? Это что, твойкорабль?

Старый Шмуль плывет в двухместной каюте вместе с другим пассажиром. Ночью Шмуль принимается во весь голос причитать:

– Ой, мне хочется пить! Ой, мне хочется пить!

И нет этому конца. Наконец сосед, проклиная все на свете, одевается и приносит для Шмуля бутылку сельтерской. На некоторое время становится тихо. Потом Шмуль начинает причитать снова:

– Ой, как мне хотелось пить!

Корабль вот-вот пойдет ко дну. Пассажиры молятся. Гольдберг тоже молится вслух, просит Бога спасти их. Еврей, который его знает, трясет Гольдберга за плечо и шепчет:

– Замолчи, пожалуйста. Если Бог узнает, что ты плывешь на этом пароходе, мы все пропали!

Чем он будет говорить?

– Представь, Янкель отморозил себе обе руки!

– Боже милостивый, чем же он будет теперь говорить?

Зима в Польше. Два еврея, засунув руки глубоко в карманы, молча бредут по снегу.

– Что с тобой? Ты почему молчишь? Заболел?

– Вот еще! Просто не хочу руки отморозить!

Перельмуттер возвращается домой после долгой поездки. Семья бурно приветствует его.

– Ну, рассказывай же! – просят все.

– Как мне рассказывать, если вы держите меня за руки?

– Мойше, что такое пантомима?

– Очень просто: это когда люди разговаривают, хотя ничего не говорят.

– Он говорит, и говорит, и говорит. Но чтоон говорит, он не говорит!

– Ты думаешь, я молчу? Я просто ничего не говорю!

Про уличного торговца, который спускается по лестнице, перешагивая через три ступеньки:

– Какой темпераментный человек! Он говорит даже ногами!

На маленькой железнодорожной станции в США. Два еврея, оживленно жестикулируя, прогуливаются по платформе. К ним подходит дежурный по станции и просит:

– Господа, беседуйте, пожалуйста, за туалетом. Иначе машинист скорого поезда подумает, что вы подаете сигнал экстренной остановки.

Библиотека в Нью-Йорке. В углу, где стоят еврейские книги, вместо «Quiet please» (" Просим соблюдать тишину") написано – «Ша!».

– Ты даже не спрашиваешь, как у меня дела.

– Ну и как у тебя дела?

– Ой, не спрашивай!

В чем разница между Гранд-отелем и кошерным рестораном?

В первом слышно, как люди разговаривают, и видно, как они едят.

Во втором видно, как люди разговаривают, и слышно, как они едят.

Шмуль впервые видит телефон. Почтовая барышня объясняет ему:

– Левой рукой вы снимаете трубку, правой вращаете диск.

– Очень интересно, – отвечает Шмуль. – А чем я тогда буду говорить?

Вариант.

Инструкция в израильской телефонной будке:

"Опустите монету.

Затем, левой рукой, снимите трубку.

Потом, правой,говорите".

Финкелыптейн, впервые приехав в Вену из местечка в Галиции, стоит на Опернкрейцунг и наблюдает за регулировщиком, который непрерывно делает жесты руками. Через полчаса Финкелыптейн вдруг начинает беспокоиться, потом подходит к регулировщику и говорит:

– Прошу прощения, господин полицейский, последнюю фразу я не понял. Будьте любезны, повторите ее.

Вариант.

– Вы здесь стоите совсем один, господин полицейский. С кем вы, собственно, разговариваете?

Первая мировая война. Еврей приезжает в отпуск домой. Друзья, с любопытством:

– Ну, как там, в окопах?

– Ужасно! Слова не услышишь, руками только стреляют!

– Ах, как здорово, что я тебя встретил! Как дела?

– … бэ…

– А жена?

– … эх…

– А что делают дорогие деточки?

– … хм…

– А как бизнес?

– … фу…

– Ну, мне надо бежать! Но как приятно было немного поболтать!

Недалеко от берега пошел ко дну пароход. Почти все пассажиры утонули. Только два еврея, оба не умеющие плавать, выбрались на сушу.

– Как это может быть? – удивляются все.

– Когда пароход стал тонуть, – объяснили евреи, – мы как раз разговаривали, а потом просто продолжали разговор, пока не оказались на берегу.

– Ицик, почему ты носишь кольцо бриллиантом внутрь?

– Глупый вопрос! Как я с людьми разговариваю? Так – или (соответствующий жест)так?

В израильском автобусе висит табличка: «Разговаривать с шофером строго запрещено. Руки ему нужны, чтобы держать руль!»

На пляже:

– Фрау Шварц, ваш супруг тоже здесь?

– Нет, герр Вайс, мой муж уехал.

– Фрау Шварц, в таком случае мог бы я пригласить вас пообедать?

– Об этом можно поговорить, герр Вайс.

– А как насчет небольшого тет-а-тет после этого?

– Об этом тоже можно поговорить, герр Вайс. Только знаете что? Пойдемте в воду: незачем людям видеть,о чем мы разговариваем!

На бирже.

– Папа, – спрашивает маленький Мориц, – почему эти два господина так машут руками?

– Понимаешь ли, они все время пересчитывают пальцы: не украли ли их другие?

Экономический кризис. Грюн и Блау молча идут по улице. Грюн глубоко вздыхает. Блау:

– Еще одно слово о делах, и я разобью тебе морду!

Вариант.

Грюн глубоко вздыхает. Блау:

– И вы еще будете мне рассказывать!

Хаим в музее искусства Востока. Перед статуей шестирукого Будды он стоит особенно долго:

– Шесть рук! Вот кому, наверное, легко разговаривать!

Шмуль пришел к барону Ротшильду просить денег. Оказавшись лицом к лицу с великим человеком, он от потрясения наделал в штаны. Чтобы избавиться от вони, барон поскорее дал ему банкноту. Внизу Шмуль встретил другого попрошайку, показал ему банкноту и сказал гордо:

– С такими людьми надо уметь разговаривать!

Еврей, взволнованно, другому еврею:

– Слушай, ты знаешь?

– Знаю, знаю!

– Ничего ты не знаешь!

Не смешите меня

Два еврея, оживленно беседуя, идут по улице. Вдруг один падает в открытый люк. Другой, не заметив этого, идет дальше, продолжая говорить. Обнаружив наконец, что собеседника рядом нет, он возвращается и видит, что тот застрял в люке.

– Ты что, упал туда?

– Не смеши меня! Я там жить собираюсь…

– Знаешь, я прохожу курс лечения гормонами.

– Конечно, чтобы угодить своей кошечке?

– Не смеши меня! Я что, буду делать это ради своей старухи?

Шмулю в больнице ставят клизму. Он охает, дергается.

– Что, слишком горячо?

– Ой, не смешите меня! Слишком сладко!

Шмуль примчался на вокзал, но увидел только хвост уходящего поезда.

– Опоздали на поезд? – сочувственно спрашивает его начальник станции.

– Не смешите меня! Я его спугнул!

Шмуль спрыгнул с трамвая и приземлился на задницу.

– Упали? – сочувственно спрашивает его прохожий.

– Ох, не смешите меня: я так из трамвая всегда выхожу!

В сквере играет прелестный белокурый малыш. Какой-то мужчина спрашивает его участливо:

– Тебя как зовут, крошка?

– Мориц Подачек.

Взрослый, медовым голосом:

– А когда ты слушаешься мамочку, она, конечно, зовет тебя Мойшеле?

– Ой, не смешите меня. Она мне говорит: Полачек!

В аптеке:

– Дайте мне на десять пфеннигов слабительных таблеток.

– Вам упаковать?

– Не смешите меня! Я их так домой покачу.

– Вы мне вчера продали мех, – говорит старьевщик. – Так вот: там вши водятся!

– Не смешите меня! За эти деньги я вам райских птичек туда поселю!

Приезжий, в гостинице:

– А клопов в постели нет?

– Не смешите меня! – отвечает хозяин. – Они живут в вазе с цветами.

– Послушайте, хозяин! В моей постели – клопы!

– Ой, не смешите меня! За эту цену вы хотите в постели Грету Гарбо?

Шмуль в гостях у дяди Ицика. Вдруг он кричит в ужасе:

– Дядя, на стене клоп!

– Не смеши меня! А что я, по-твоему, должен иметь на стене: Рембрандта?

Ицик ночует у своего двоюродного брата Шмуля. Утром он жалуется:

– Ой, я совсем не мог спать! У тебя блохи везде так и скачут!

– Не смеши меня! Может, ты думал, для тебя тут кордебалет будет скакать?

На Фридрихштрассе в Берлине (в свое время улица пользовалась не слишком хорошей репутацией). Баба кричит вслед еврею в лапсердаке:

– Эй, еврей!

– Ой, не смеши меня! Кто же еще – хонте ( проститутка), что ли?

Мандельбаум не знает французского. В Ницце он собирается нанять фиакр. Найдя в путеводителе подходящую фразу, он обращается к бородатому кучеру, произнося слова, как они пишутся: «Es tu libre, cocher?» («Ты свободен, кучер?» В фонетическом прочтении звучит на идише примерно как: «Ты предпочитаешь кошерное?»)

Кучер, "южный француз", обиженно:

– Ой, не смеши меня! Нет, я предпочитаю трефное.

Гость в ресторане:

– Телячью грудинку.

– В соусе? – спрашивает официант.

– Не смешите меня! В бюстгальтере!

Благочестивый житель местечка добровольно берет на себя роль хазана в синагоге. Поет он отвратительно. Но ни у кого не хватает смелости сказать ему об этом. Наконец за дело взялся старик Гершкович. Он приходит к хазану с парой драных башмаков и просит:

– Поставь мне новые подметки!

– Я вам что, сапожник? – презрительно отвечает тот.

– Не смеши меня! Нет, ты хазан!

Двое пассажиров сидят в купе. Поезд трогается.

– Мне кажется, мы уже тронулись.

– Ой, не смешите! Это дома вокруг поехали!

Шлойме покупает колючую проволоку.

– Это вам для ограды?

– Не смешите меня: нет, хочу связать себе майку-сеточку!

Зильберман сидит в купе; напротив него дама. Вдруг, о ужас, у него вырывается известный звук.

– Боже, какой мужик! – вскрикивает шокированная дама.

– Не смешите меня: раньше вы думали, перед вами барышня?

– Официант! Принесите мне жаркое из зайчатины. Но я бы не хотел сломать себе зуб. Вы можете гарантировать, что заяц не был застрелен дробью?

– Ой, не смешите меня! Он вскрыл себе вены.

Деловой эмигрант-еврей в Лондоне прыгает в такси и бросает водителю:

– Ватерлоо!

– Станция метро? – переспрашивает водитель.

– Не смешите меня! Нет, конечно, поле боя!

Кон в аптеке:

– Мне крысиного яду.

– Вам завернуть?

– Не смешите меня: я крыс сюда пригоню.

Лейзер приближается, нагруженный пакетами, сумками, сетками, полными туалетной бумаги. Мориц, широко раскрыв глаза:

– Великий Боже! Ты что, всю туалетную бумагу скупил?

– Не смеши меня! Я ее несу из химчистки!

В бывшей ЧССР в обязанности работника отдела кадров входило наблюдение за сотрудниками и составление на них характеристик.

Прага. Кон ходит по кладбищу и не может найти могилы своих родителей. Заметив бородатого еврея, он спрашивает его:

– Вы здешний шамес?

– Не смешите меня: я кадровик!

Армия и вокруг нее

Царская Россия. Два еврея стоят на вокзале, где идет посадка солдат в вагоны. Один еврей говорит другому:

– Видишь солдат в обмотках? Это пехота. Их привезли из Петербурга в Варшаву. А там, видишь, солдаты в шароварах? Это казаки, их повезут из Варшавы в Петербург.

– Сколько пустых затрат! – отвечает второй еврей. – Можно было бы просто поменять им штаны. Возить форму намного дешевле, чем возить солдат!

– Ну и как ты себе это представляешь – царь каждому солдату подарит по две пары штанов? А если нет, то им, пока привезут смену, стоять в подштанниках, что ли?

В царской России служба в армии продолжалась много лет и практически означала загубленную жизнь. Правда, неразбериха и взяточничество, процветавшие в государственных ведомствах, давали возможность уклониться от военной службы.

Хаймович, озабоченно:

– Не знаю, что и делать. Надо решиться и зарегистрировать-таки сына. Но что получается: если я запишу его старше, чем он есть, и ему, упаси Бог, не удастся откупиться от службы в армии, то ему придется служить, когда он будет еще хрупким и слабым. А если записать моложе, чем он на самом деле, тогда, чего доброго, его заберут в солдаты, когда у него уже будут жена и дети!

– Может, зарегистрировать его точно в соответствии с возрастом?

– Отличная мысль! Мне это и в голову не приходило!

В местечке ждут приезда призывной комиссии. Парни евреи попрятались. Спрятался и один пожилой еврей. Какой-то парень спрашивает у него с удивлением:

– А ты чего боишься? Тебя и так в солдаты не возьмут.

– А генералы, думаешь, им не нужны?

В какие-то периоды в царской России можно было получить освобождение от военной службы, женившись до призыва. Так как еврейских мальчиков могли забрить в принудительном порядке, то евреи женили своих детей уже в нежном возрасте – пускай это и была пустая формальность.

Малыш Мойше в одной рубашонке возится в уличной грязи. Знакомый, подойдя, спрашивает строго:

– Ты почему не в хедере?

– Какой хедер? Я уже женат!

– А если ты женатый, то почему не стыдишься ходить без штанов?

– Потому что надеть нечего. Сегодня мой младший братишка женится, штаны ему для свадьбы нужны.

Царь спрашивает солдата Ивана:

– Если тебе офицер прикажет стрелять в меня, ты будешь стрелять?

– Так точно, царь батюшка!

– В меня, твоего царя?

– Приказ есть приказ, – отвечает Иван.

Царь спрашивает других солдат: все ссылаются на дисциплину. Наконец он задает свой вопрос солдату-еврею.

– Нет, ваше величество, не буду! – отвечает тот, не колеблясь.

Царь, обрадованно:

– И почему не будешь?

Солдат-еврей, мрачно:

– Потому что в этом бардаке нам опять забыли оружие выдать.

Вариант.

Стоящий на правом фланге еврей-барабанщик удивленно смотрит на царя и отвечает:

– Чем? Барабаном?

Царь спрашивает у солдата:

– Ты почему служишь в армии?

– Потому что люблю царя!

– А ты?

– Потому что люблю отечество!

– А ты? – спрашивает царь третьего солдата.

– Потому что, – мрачно отвечает Мойше, – какая-то сволочь донесла на меня рекрутской комиссии!

Еврей отличился в царской армии. Ему полагается награда: Георгиевский крест или сто рублей. Выбор за ним.

– А сколько стоит Георгиевский крест? – интересуется еврей.

– Вопрос не имеет смысла, – отвечает офицер. – Сам крест стоит, может быть, всего один рубль. Речь идет о чести.

– Ага, понимаю… – размышляет еврей. – Тогда знаете что: дайте мне девяносто девять рублей и крест.

1915 год. В варшавском трамвае сидит супружеская пара, еврей с еврейкой. Входит немецкий солдат, рука у него забинтована. Бросив на него участливый взгляд, еврейка открывает свой потертый кошелек, протягивает солдату пятьдесят копеек и говорит:

– Пан солдат, купите себе сигар!

Входит второй, тоже раненый, немецкий солдат.

– Вы такой же, как тот, вон там? – спрашивает еврейка.

– Нет, – отвечает солдат. – Тот – рядовой, а я – ефрейтор.

– Ах так, – говорит еврейка и протягивает ему целый рубль. – Вот, возьмите на сигары!

– Слушай сюда! – сердито говорит ей муж. – Если сейчас войдет генерал, я разорен!

Первая мировая война, Украина. Два еврея разговаривают о самолетах. Один задумчиво спрашивает:

– Как вообще с земли узнать, русский это самолет или немецкий?

– Очень просто, – говорит второй. – Если самолет в самом деле летает, то он немецкий.

Еврей ищет способ избавиться от военной службы в царской России.

– У меня чахотка, – пытается убедить он врача.

– Ну и что? У генерала А. тоже чахотка. Он же не увиливает от службы.

– Я на один глаз не вижу.

– Генерал Иванов тоже кривой – и все же прекрасный солдат.

– И еще я слабоумный.

– А это и подавно не повод, чтобы получить освобождение от армии. Царь вот наш – он ведь тоже состоит на военной службе!

Пленный немецкий солдат в России заводит разговор с часовым-евреем:

– Наш кайзер Вильгельм – очень хороший полководец. Он каждую неделю выезжает на фронт!

– Наш Николай еще лучше, – отвечает еврей. – Ему и ездить никуда не надо: с каждой неделей фронт к нему все ближе и ближе.

Галицийский фронт. Тщедушный еврей, солдат царской армии, каждый день, уходя в разведку, приводит по девять пленных. Все вокруг только диву даются.

В конце концов он объясняет, в чем дело:

– Я подползаю к австрийским окопам и шепотом говорю: "Нужен миньян (не менее десяти мужчин)для поминального дня". И каждый раз из окопов вылезают ко мне девять человек.

Вариант.

Из разведки возвращается венгерский еврей и приводит с собой шестерых солдат, русских евреев.

– Как это тебе удалось? – спрашивает командир роты.

– Я просто крикнул: "У нас готовят кошерное!"

Во время Первой мировой войны в Вене было много евреев, беженцев из Галиции, которая была занята царской армией, в том числе казацкими частями.

Стоят два еврея перед витриной, в которой висят портреты Гинденбурга и начальника австрийского генштаба Хетцендорфа, а под ними написано: "Наши полководцы". Мойше спрашивает у Янкеля:

– Скажи, что значит "наши полководцы"?

– Чего тут не понять, Мойше? Это они привели в Вену целый полк евреев.

Приехав с инспекцией в один из полков, царь спрашивает солдат, довольны ли они жизнью. Все отвечают: жалоб нет. И лишь молодой еврей, собравшись с духом, говорит:

– Ваше величество, я в России очень несчастлив. Мне не позволено жить, а иной раз даже переночевать там, где я хочу. Я не могу учиться в университете… Погромы… Семья голодает…

Царь, тяжело вздыхая:

– Дорогой Янкель, а мне, ты думаешь, легко? Мои министры лгут и обворовывают меня. В меня бросают бомбы. Я тоже очень несчастлив…

– Знаете что, ваше величество? – предлагает Янкель. – Давайте уедем вместе в Америку!

В странах, где евреи были лишены гражданских прав, они испытывали отвращение к военной службе.

Маленький Давид не хочет идти в школу. Отец силой тащит ревущего мальчика к школе по улицам города. Им навстречу под гром военного оркестра шагает полк солдат; впереди – офицер верхом на коне, в парадной форме и с пристегнутой саблей.

Отец показывает пальцем на офицера и говорит:

– Если не будешь учиться, ты кончишь так же!

Из проповеди некоего ребе во время Первой мировой войны: «Мы живем, к сожалению, в великое время!»

На курорте императору Францу-Иосифу был представлен один раввин.

– У вас есть сыновья? – приветливо спросил император.

– Слава Богу, да, ваше величество, – ответил раввин.

– А они служили в армии?

– Слава Богу, нет, ваше величество!

Шмуль вызван на призывную комиссию. Он спрашивает у друга Мойше: не посоветует ли тот что-нибудь, чтобы комиссия признала его негодным?

Мойше дает совет: пойти к зубному врачу, пускай тот вырвет ему все зубы.

Несколько дней спустя Мойше встречает злого, мрачного Шмуля.

– Хороший же совет ты мне дал! – говорит Мойше.

– А чем ты недоволен? Тебя же признали негодным!

– Да. Но из-за плоскостопия.

Еврей проходит медицинское освидетельствование и ужасно нервничает.

– Господин доктор, очень вас прошу, не приписывайте меня к артиллерии! Я стрельбу слышать не могу.

– Да вы не бойтесь: они стреляют так громко, что вы не сможете ее не слышать!

Мойше стоит перед врачом призывной комиссии. Он утверждает, что очень болен.

– А что с вами такое? – спрашивает врач.

– У меня очень плохое сердце. Я не могу подниматься по лестнице!

– Это пустяки, – успокаивает его врач. – Вы пойдете в пехоту. Они воюют в партере.

Во время Первой мировой войны в Галиции был военный врач, известный тем, что за взятку в сто крон объявлял негодным к военной службе любого. Происходило это следующим образом. Вызванный на медицинское освидетельствование говорил: «Господин доктор, у меня геморрой!» Врач осматривал призывника, вытаскивал спрятанную у того между ягодицами сотенную купюру и говорил: «Негоден!»

У одного бедного еврея было всего двадцать крон. Он надеялся, что врач удовлетворится и этим. Врач нашел купюру, посмотрел на нее и сказал: "Годен!"

– Господин доктор, – взмолился еврей, – у меня же геморрой!

– Да, – буркнул врач, – но слишком мелкий…

Первая мировая война. Двум австрийским евреям удалось избежать отправки на фронт. Оба служат в тылу. Но так как оба – мужчины молодые и здоровые, позиция у них довольно шаткая. Однажды, получив отпуск для поездки домой, они встречаются и расспрашивают друг друга о житье-бытье.

– У меня хорошее место в тылу, в Южном Тироле, – говорит один.

– А я – писарь в Министерстве обороны, – говорит другой.

– Кстати, а как поживает твой друг Мойше?

– Он хорошо устроился, трус несчастный! Сидит себе в окопах на передовой!

– Для чего солдату дана винтовка? – спрашивает фельдфебель.

– Чтобы, не дай Бог, стрелять! – отвечает новобранец Лембергер.

Упражнения с оружием. Фельдфебель:

– Не так нежно, Кон! Вы ведь винтовку берете на караул, а не вексель к оплате предъявляете!

Учебные стрельбы. Фельдфебель:

– Кон, сколько вы еще собираетесь ждать, прежде чем нажмете на спусковой крючок? Это ведь винтовка, а не вексель. Здесь нету трех месяцев срока!

Раздраженный фельдфебель говорит новобранцу Кону, из которого никакими силами не удается сделать дисциплинированного солдата:

– Знаете что, Кон? Купите себе пушку и стреляйте из нее сами!

Во дворе казармы идет строевая подготовка. Солдаты маршируют по направлению к стене. Почти перед самой стеной фельдфебель командует:

– Стой!

– А если бы вы, герр фельдфебель, не скомандовали, – спрашивает рядовой Кац, – я бы, по-вашему, вошел в стену?

Фельдфебель обучает новобранцев:

– Считаю до трех, и вы бежите. Раз… два… Эй, вы там, Розенблюм! Я же еще не сказал "три"!

– Ах, герр фельдфебель, они тут все – ослы! А я-то знал, что вы вот-вот скажете "три"!

Фельдфебель ставит возле орудия часового-еврея. Через некоторое время, обходя посты, фельдфебель обнаруживает, что часовой исчез. Он обнаруживает его в казарме: еврей сладко спит. Фельдфебель орет на него.

– Уверяю вас, – оправдывается еврей, – я поступил вовсе не безответственно. Когда вы ушли, я попробовал сдвинуть орудие, но оно даже не шелохнулось, для одного человека оно слишком тяжелое. Значит, сказал я себе, один человек орудие не утащит. А если придет много людей, то с ними я один все равно не справлюсь. Потому я и пошел себе спать.

Фельдфебель:

– Кайзер всегда говорит: "У меня нет времени, чтобы быть усталым". Мойше, что всегда говорит кайзер?

– Он всегда говорит: "У меня нет времени. Я усталый".

Филактерии, коробочки со священными текстами, надеваемые во время молитвы, всегда черного цвета.

Йозеф Нахтлихт, гренадер королевских прусских частей, читает в казарме утреннюю молитву. Капитан застает его как раз в тот момент, когда Нахтлихт надевает на себя филактерии.

– Что это у вас там? – спрашивает капитан.

– Тексты молитв. Наша религия велит нам делать это.

– Похвально, друг мой. Благочестие украшает человека. Но с сегодняшнего дня пускай эти кожаные штуковины у вас будут белыми, как подобает гренадеру!

Вариант.

Фельдфебель смотрит, как солдат-еврей в окопе закрепляет на руке филактерии, и кричит негодующе:

– Мы тут воюем, а он давление себе меряет!

Кац, солдат первого года службы:

– Прошу дать мне отпуск, герр фельдфебель!

– Причина?

– Имматрикуляция (внесение в списки, например, студентов).

Фельдфебель:

– Вечно эти проклятые еврейские праздники!

Перед Первой мировой войной. Фельдфебель старой школы очень зол на евреев-новобранцев. Однажды его спросили, кого он считает самым выдающимся королем в истории. Он, недолго думая, ответил:

– Ирода. Потому что он велел истребить всех евреев первого года службы.

Два солдата-еврея в окопах. Поблизости разрывается мина, на них сыплется земля, град каменной крошки. Когда им удается кое-как выбраться из-под завала, Мойше спрашивает:

– Слушай, кровь – желтого цвета? Тогда я ранен.

В воинской части идут классные занятия. Солдата Вера спрашивают:

– Что вы будете делать, если услышите команду: "Добровольцы, вперед"?

– Сделаю шаг в сторону, чтобы добровольцы могли выйти вперед.

Армейская часть окапывается. Кон тоже роет себе стрелковую ячейку, глубина ее уже два метра. Подходит генерал и говорит:

– Кон, зачем так глубоко? Ты же не увидишь неприятеля!

– А вы думаете, – отвечает Кон, – мне так интересно на него смотреть?

Год 1917, высочайший визит в военном госпитале. Императрица Зита подходит к первой койке: «Как вас зовут? Где были ранены? Какую веру исповедуете?» Услышав ответ: «Я – католик», – императрица кладет на тумбочку пять сигарет.

Подходит ко второй койке. Этот раненый – протестант. Императрица кладет ему четыре сигареты.

Со следующей койки поднимает голову некто, сплошь в бинтах, и говорит:

– Мне таки сразу давайте три!

Кайзер Германии посещает лазарет. До конца войны остается немного. С некоторыми из раненых солдат кайзер вступает в разговор, обсуждает шансы на победу.

Католик считает:

– Я в победе уверен, ибо уповаю на Божью помощь и на силу наших молитв!

Протестант:

– Благодаря мужеству наших солдат и таланту наших генералов мы обязательно победим!

Еврей:

– Ваше величество, я не сомневаюсь, что победа будет за нами. Но послушайтесь моего совета, на всякий случай перепишите маркграфство Бранденбургское на имя жены.

В госпиталь с инспекцией приходит генерал и спрашивает больного солдата ^-.

– Что с вами?

– Честь имею доложить, у меня чирей.

– И как вас лечат?

– Честь имею доложить, смазывают йодом.

– И помогает?

– Честь имею доложить, да.

– Есть какие-нибудь пожелания?

– Честь имею доложить, нет.

Генерал подходит ко второму солдату. У того оказывается геморрой. Его тоже смазывают йодом. Лечение помогает? Да, помогает. Никаких пожеланий нет.

Генерал подходит к солдату Фейерштейну:

– Что у вас?

– Честь имею доложить, миндалины воспалились. Смазывают йодом. Помогает.

– Есть пожелания?

– Честь имею доложить, да: не могли бы они смазывать меня первым?

На фронте в Австро-Венгрии. Солдат-еврей бежит в полевой лазарет с криком: «Шрап… шрап…»

– Он ранен шрапнелью, – говорит врач. – Быстро готовьте операционный стол!

– Доктор-лебен, – просит солдат, – дайте же досказать! Мне на ногу упала шрапмашинка ( пишущая машинка – Schreibmaschin – с галицийским еврейским акцентом).

Молодые кавалеристы должны продиктовать фельдфебелю свои имена, а затем имена своих лошадей.

Молодые люди диктуют:

– Фон Бредов – Юнона.

– Фон Итценплиц – Гроза.

Третий, рассеянно:

– Митридат – Кон.

– Да, это вам бы подошло! – говорит фельдфебель.

Католический священник в лазарете подходит к раненому солдату. Чтобы удостовериться, что тот в сознании, он подносит к его лицу распятие и спрашивает:

– Сын мой, ты знаешь, что это такое?

Солдат – случайно это еврей – с трудом открывает глаза и говорит со стоном:

– У меня в животе пуля, а он мне ребусы задает!

– Кон, у вас же только одна шпора!

Кавалерист Кон:

– Уверяю вас, герр ротмистр, больше и не нужно: когда я пришпориваю ее в левый бок, она все равно бежит вправо.

Норовистая лошадь сбросила сидящего на ней офицера. Еврей, наблюдавший это, с презрением говорит:

– Со мной бы такого никогда не произошло!

Офицер, с уважением:

– Вы такой хороший наездник?

– Где там! Просто я никогда бы не сел на такую лошадь!

Двор казармы. Фельдфебель:

– Кон, как стоите?

– Ну, как могу, так и стою.

– У вас пуговицы на кителе не хватает!

– А что я могу сделать?

– Пришить, свинья!

– Китель же не мой, а казенный.

– Пока вы несете службу, он ваш!

– А если он мой, то какое вам дело, есть на нем пуговица или нет?

Фельдфебель записывает сведения о новобранцах.

– Глаза, – бормочет он, бросая взгляд на стоящего перед ним парня, и пишет, – голубые. Нос, – бормочет он, поднимает взгляд и записывает, – прямой. Вероисповедание? – спрашивает он затем.

– Иудей, – отвечает молодой человек.

Фельдфебель зачеркивает уже написанное слово «прямой» и вписывает над ним: «горбатый».

– Герр фельдфебель, но ведь нос у меня прямой!

– Если вы иудей, то нос должен быть горбатым. Иначе я выволочку получу от капитана.

Во время Первой, относительно еще безобидной, мировой войны Кон бежит с передовой в тыл. Бежит, ничего не видя и не слыша. Вдруг раздается окрик офицера: «Стой!»

Кон останавливается и, заикаясь, принимается объяснять:

– Герр обер-лейтенант, имею честь доложить…

– Вы что, ослепли? Какой обер-лейтенант? Я – генерал!

Кон, удивленно:

– Неужели я так далеко убежал?

В воинской части ждут генерала с инспекцией. Испуганный лейтенант выставил в дозор солдата-еврея, который должен вовремя сообщить ему о прибытии генерала. Лейтенант, не находя себе покоя, то и дело сам выбегает к дозорному: не видно ли еще генерала?

Наконец, тот прибыл. Часовой подходит к нему и шепчет на ухо:

– Ой, и скандал же вас ждет, господин генерал: господин лейтенант уже три раза про вас спрашивал!

Рота солдат купается в реке. Янкель смотрит на них и не может оторваться.

– Ты чего глаза пялишь? – спрашивает Элиас. – Никогда голых парней не видел?

– Смотри, – восхищенно говорит Янкель, – сто человек, по меньшей мере, и ни у одного нет подштанников!

Фельдфебель:

– Почему солдату нельзя с горящей сигаретой идти через казарменный двор?

Новобранец Фельдман:

– Ой, как вы правы, герр фельдфебель: почему нельзя?

Лейтенант проводит с солдатами занятия по теоретической подготовке. На следующий день он проводит опрос:

– Новобранец Кац, почему солдат должен всегда быть готов отдать жизнь за кайзера и за родину?

– Да, в самом деле, господин лейтенант, почему?