Текст книги "Ушли клоуны, пришли слезы…"

Автор книги: Йоханнес Марио Зиммель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 36 страниц)

9

Обалдеть можно. В жизни такого не было! Никогда! Что этому мерзавцу взбрендило? Свихнулся, что ли? Нет, вовсе не свихнулся, возразила она сама себе, свернув на Бармбекерштрассе в сторону центра и явно превышая скорость. Ничего он не свихнулся, история с инфекционным отделением тому доказательство. Конечно, он был там. В инфекционном отделении. Я не ослышалась, я прекрасно поняла фрау Ванис. Она сказала «инфекционное отделение». Пока я сидела в приемной, он был там. Зачем надо делать из этого тайну? Почему никому нельзя знать об этом? Почему он с такой яростью это отрицает? Она долго сигналила, сгорая от нетерпения, пока не обогнала коричневый «кадиллак». Не умеешь ездить на такой машине, спускайся в метро, кретин! Выходит, в инфекционном отделении кто-то лежит, но распространяться об этом запрещено. Может, там лежат даже несколько человек. Что это за инфекция такая? И где они заразились? Отчего при одном упоминании о ней Барски запаниковал? Паника – да, вот самое подходящее слово. Он просто впал в панику, иначе не скажешь. Обе женщины тоже разнервничались.

По Винтерхудервег она промчалась как ветер. Водитель встречной машины посигналил ей. Благодарю, молодой человек. У меня на спидометре сто десять! А ну-ка, сбавим газ! С чего это Барски на меня накинулся? Он просто-напросто вышвырнул меня из Центра. За то лишь, что я упомянула об инфекционном отделении. Вот где собака зарыта. Не то он поговорил бы со мной вполне нормально, наврал бы с три короба. Что наврал бы, двух мнений быть не может. Он и вообще-то согласился встретиться со мной только для того, чтобы наплести всякой чепухи, отвлечь меня от того, что здесь действительно происходит, успокоить, отвести глаза. Таков был его план. Наверняка. Сейчас она ехала, наконец, с разрешенной скоростью. Не хочу я из-за этого гада получить прокол в карточке. «С этой минуты фрау Десмонд запрещено появляться на территории клиники!» Здесь явно пахнет паленым, подумала она. Не просто пахнет, а вонь стоит. Я попала в точку. Радуйтесь, радуйтесь, господин Барски, смотрите только, чтобы плакать не пришлось!

Она свернула с Мундсбургердамма направо, на Уленхорстервег и остановилась. Да, это здесь. Большая зеркальная витрина.

ПОХОРОННАЯ КОНТОРА ОЙГЕНА ГЕССА

ПОГРЕБЕНИЕ И КРЕМАЦИЯ

ДОСТАВКА УРН И ГРОБОВ В ЛЮБУЮ СТРАНУ МИРА

ОТКРЫТО КРУГЛОСУТОЧНО БЕЗ ВЫХОДНЫХ

Норма вышла из «гольфа». В кожаной сумке через плечо лежали, как обычно, фотоаппарат, портативный магнитофон, пленка, кассеты и ручки. Солнцезащитные очки она так и не сняла. В помещении конторы довольно прохладно. Сам зал был убран в траурных тонах. На небольшом возвышении – роскошный гроб из черного дерева с серебряной обшивкой. Справа и слева от него – массивные серебряные канделябры с толстыми высокими свечами. Из невидимых динамиков доносится тихая музыка: Шопен. Появляется пожилой господин в черном костюме, белой рубашке и черном галстуке, он движется бесшумно, словно не касаясь пола.

Кланяется. В его глазах столько же сочувствия, сколько в мягком проникновенном голосе.

– Разрешите выразить мои искренние соболезнования, сударыня.

– Благодарю, – ответила Норма, смутившись.

– «Смерть каждому свой срок назначит, будь император ты иль низкий человек», – процитировал кого-то господин в черном. – Чем мы можем споспешествовать вам в сей трудный час, сударыня? – он потирал холеные белые руки.

– Вы господин Гесс?

– К вашим услугам, сударыня. Не желаете ли пройти в мой кабинет, там мы все и обсудим? Вам необходимо сесть. Боже мой, вы едва держитесь на ногах.

– Выслушайте меня, господин Гесс. Я – Норма Десмонд, журналистка.

– О-о, так вы не из-за кончины близких здесь? И горестная утрата вас не постигла?

– Нет.

Черт меня побери, подумала она.

– О-о, поверьте, я от всего сердца рад за вас! Извините меня. Я ведь служитель смерти. Помните: «Человек, рожденный от женщины, недолги и беспокойны дни твои, ты увянешь и умрешь подобно цветку. Ты отлетишь…

– Господин Гесс!..

– … подобно тени в небытие. И станешь пылью ты, и ветер…

– Господин Гесс!

– … не вспомнит места твоего успокоения». Да, сударыня?

– Я прошу вас помочь мне. Я веду расследование.

– Можете во всем на меня положиться.

– Благодарю. Вы получили заказ от господина доктора Барски из микробиологического института Вирховского центра на организацию похорон профессора Гельхорна и членов его семьи.

– На кладбище в Ольсдорфе, совершенно верно. Какая ужасная трагедия! Двое маленьких детей. Страшно! Куда нас несет? Да, так что же?

– Вы обеспечили необходимое: цветы, венки, транспорт. Ваши люди несли гробы к могильному склепу.

– Мы старались сделать все, что в наших силах, чтобы достойно проводить в последний путь столь знаменитого человека. Да и обстановка обязывала – столько гостей из-за рубежа прибыло! – Он то и дело кланялся и потирал руки.

– Я наблюдала за траурной процессией по телевизору, – сказала Норма.

– Вам понравилось? Пардон! Я хотел спросить: мы были на международном уровне?

– Вполне, господин Гесс. Очень сильное впечатление.

– Благодарю вас, сударыня. Наше заведение – одно из самых старых в городе. Традиции обязывают…

– Служители в гамбургских костюмах, которые несли гробы, – тоже незабываемое зрелище.

– Все костюмы от портного, все от портного, все делалось на заказ.

– Сразу видно. Сколько служителей вы послали на кладбище?

– Это я могу сказать вам точно: двенадцать. Детские гробы легче. В таких случаях не нужно… извините меня.

– А эти служители?.. Они у вас на постоянной службе?

– О, разумеется. У нас очень большое, солидное предприятие. Часто несколько траурных церемоний проходят одновременно в разных местах. Большинство работников служат у нас уже много лет.

– Меня особенно интересует один из них.

– Особенно? Один из них?

– Да.

– По какой причине? То есть я хочу спросить: были жалобы? В его поведении было заметно неуважение к горю скорбящих? Или он…

– Нет, его поведение можно назвать образцовым, как и всех остальных, впрочем. Я ищу его по другой причине. Мой шеф поручил мне с ним побеседовать.

– Нет ничего проще. Как его фамилия?

– Не знаю.

– Вы… не знаете?

Шопен, снова и снова Шопен.

– Нет, не знаю.

– Да, но в таком случае…

– Я могу описать вам его, господин Гесс. Он среднего роста, примерно метр семьдесят, удивительно бледен и носит очки без оправы.

– О-о, – господин Гесс опустил голову.

– Вы знаете, кого я имею в виду?

– Да, сударыня. – Господин Гесс несомненно расстроился.

– Как его зовут?

– Лангфрост. Хорст Лангфрост, сударыня. Он, правда, у нас совсем недавно. Отличный работник. За все время – ни одного замечания. У него – как бы выразиться поточнее? – был особый дар сострадания. Да, именно сострадания, – подтвердил свои слова кивком господин Гесс.

– Так я смогу поговорить с ним?

– Боюсь, нет.

– Но почему?

Господин Гесс вздохнул.

– Он исчез.

Ничего себе, подумала Норма.

– Что значит «исчез»?

– А то и значит. Пардон! Нет его, и все тут. Растворился, дематериализовался, – господин Гесс всплеснул руками. – Представляете, какие у меня из-за этого неприятности? А я, конечно, должен делать вид, будто ничего не случилось. Все, кто его знал, переполошились! Мы ищем господина Лангфроста повсюду. Полицию мы оповестили. Иначе нельзя, вы со мной согласны?

– И когда же он исчез?

– Вчера. Не вернулся домой после похорон.

– А все остальные живы-здоровы?

– Именно так. Все служители и четыре шофера. Одного господина Лангфроста нет. Говорят, он прямо с кладбища мог поехать домой.

– В таком костюме? Принято у вас это?

– Отнюдь, сударыня, отнюдь. Однако… случиться всякое может, верно? Итак, господин Лангфрост ушел с кладбища в форменном костюме. Но домой не попал. Со вчерашнего утра он не появлялся у себя дома.

– Откуда вам это известно?

– Мне позвонила фрау Майзенберг. Господин Лангфрост снимает у нее комнату.

– Вы мне не дадите ее адрес, господин Гесс?

– Разумеется. Эфойвег, сто двадцать шесть. Это в Альстердорфе. Рядом со станцией метро «Латтенкамп».

– Огромное вам спасибо, господин Гесс. Вы мне очень помогли.

– Я был рад познакомиться с вами, фрау Десмонд. Всегда к вашим услугам… О-о, как это бестактно с моей стороны, сударыня.

10

– Пес поганый, – возмущалась фрау Майзенберг, – грязный пес! Чтоб он сдох! Окочурился! Пусть никто и пальцем не пошевелит, чтобы ему помочь!

Фрау Майзенберг на вид лет под пятьдесят, она очень высокая, худая, волосы выкрашены в ярко-рыжий цвет. На лице толстый слой грима. Густо намазанный рот напоминает зияющую рану. Зубы у фрау Майзенберг отвратительные. На ней цветастый халат, шелковые чулки в складках, на ногах шлепанцы. Во всей своей утренней красе сидит она напротив Нормы в тесной прихожей своего пансиона, который находится на втором этаже восстановленного в послевоенные годы дома. Это сразу заметно по отличной слышимости: стены, что называется, картонные. За одной из этих тонких стенок находится, вероятно, ванная комната. Там бреется мужчина. Ровное гудение электробритвы ни с чем не спутаешь. Пансион оставляет впечатление Запущенности и неопрятности. Как и весь обветшалый дом, впрочем…

– Жил задаром, – продолжает фрау Майзенберг. – Ни гроша не платил. А я ему верила. Пожрать он был горазд. До отвала! Кофе ему приготовь – только высшего сорта! Мясо – филей! Овощи – отборные. А теперь, после всей этой болтовни насчет облучения, совсем чокнулся. Каждую травинку достань из морозильника! Он своего не упустит, сукин сын! И непременно подай ему на десерт шоколадный мусс. Господин какой выискался!

– Как вы сказали? – Норма заморгала.

В прихожей остро пахло мастикой и несвежим бельем.

– Никогда не слышали о шоколадном муссе?

– Почему же. Но…

– Хотите сказать, что им только богатые старушки лакомятся? Да, а он за эту гадость мать родную продал бы. Обжирался им как сумасшедший. Сколько ни положи, все мало. Разве я ему не говорила. «Хорсти, знай меру! Не жадничай! Не забывай о своей печени!» Бог свидетель, деньги тут ни при чем, здоровье дороже. Сколько ни уговаривай, что об стенку горох. Шоколадный мусс на десерт через день, на меньшее этот господин не согласен. Представляете, во что он мне обходился… Чтоб он сдох, свинья такая!

– Может, он еще вернется, – сказала Норма.

– Он? Никогда! Я все время чувствовала, что он вот-вот отвалит.

– Почему это?

– Есть у нас, женщин, чутье, сами знаете, фрау Десмонд. Ну, и вообще… я насчет этого ученая. Другие, до него, тоже сматывались. И я всякий раз заранее знала когда… Свиньи они, мужики. Все свиньи, все до одного! – закричала она с ненавистью.

Мужчина в ванной почистил зубы и теперь полоскал рот. Чистюля какой, подумала Норма.

– Давно он у вас живет?

– Два года. Не-ет, побольше. Вы только представьте себе, дорогая: обещал жениться на мне. Стоит ему получить новую должность – и мы поженимся.

– Новую должность?

– Ну да, ему надоела служба в похоронном бюро. У него ведь диплом бухгалтера. И наклевывалась подходящая работа. Так он мне, по крайней мере, говорил. Заливал, наверное. У него профессий, что пальцев на руках.

– Какие, например?

– Да мало ли! Ночным сторожем работал. На важнейшем объекте! Секретном, конечно, где, не говорил – не имел права. А еще журналистом. Все время в разных газетах. И опять же никогда не рассказывал в каких. Я ему верила, потому что любила его как дура. Втрескалась в него по уши. А как же – мужчина на всю жизнь. Когда влюбишься, в самое дерьмо и вляпаешься. Разве не так, а? Еще он был киномехаником. Это точно, да. В «Старе». Я там раз заглянула в кабину киномеханика, он стоял у аппаратов. А потом он писал книгу. Целый год, здесь, дома. И конечно, толку никакого. Вроде бы работал еще где-то курьером, черт его разберет. Говорит, развозил секретные документы! Я, дура, верила ему…

– Куда развозил?

– В Цюрих. В Париж. В Милан. Откуда мне знать, куда точно. Ни одному его слову верить было нельзя… И с другими любовь крутил… все это время… А меня оставил на бобах! И что мне теперь делать? В моем возрасте! Когда вокруг столько шлюх, которые сразу лезут мужику в ширинку? Сигарету?

– Нет, спасибо.

Мужчина в ванной прокашлялся.

– Не позволите заглянуть в его комнату, фрау Майзенберг?

– Запросто. Только ничего вы не найдете. Пойдемте, дамочка! Смотрите сколько хотите! Можете все ящики открыть. Ни карандаша там не найдете, ни листочка бумаги. Все документы, все удостоверения забрал с собой. Я даже не знаю, Лангфрост его фамилия или нет. О Боже мой! – Она встала и открыла одну из дверей. Маленькая комната с окном, выходящим на брандмауэр – глухую стену дома напротив. Шкаф, кровать, стол, стул.

– Он ведь все время проводил в моей комнате, – объяснила фрау Майзенберг. – Вот, посмотрите, что в шкафу. Это все я ему покупала: туфли, рубашки, кальсоны, носки, костюмы. Галстуки – самые красивые. Разве нет? А какие дорогие! На мои кровные. Он же ко мне нищим пришел. В рванье каком-то. И дырявых туфлях. Я его и одевала, и кормила, и поила. Любила потому что. И ничего своего не оставил – я тут уже все перерыла!

Да, пусто, мысленно согласилась с ней Норма несколько минут спустя. Вернувшись в прихожую, попыталась как-то утешить.

– Не утешайте меня, – сказала фрау Майзенберг, открывая входную дверь. – Поделом мне, дуре. Всегда была дурой. Всю жизнь! Ну, всего вам, фрау Десмонд, будьте здоровы!

– Спасибо, – сказала Норма.

В ванной зашумела вода.

11

«…в ответ на заявление президента Рейгана о том, что он не намерен впредь следовать статьям договора ОСВ-II, советский партийный официоз – „Правда“ – угрожает установкой ракет новейшего типа. Договор ОСВ-II, который, правда, никогда не был ратифицирован, оставался одним из немногих существующих соглашений о разоружении. В кругах НАТО и в столицах европейских союзников Америки критически оценили последнее несогласованное выступление американского президента и выразили недовольство по этому поводу. Лейпциг: после осмотра ярморочных павильонов премьер-министр Бельгии…»

Норма встала и как бы внутренне отключилась от голоса комментатора, доносившегося из телемониторов, установленных в вестибюле редакции «Мир в кадре». Многоэтажное здание телестудии находилось в маленьком прибрежном городке Бендешторф, рядом с гостиничным комплексом «У змеиного дерева» и кинопавильонами, построенными здесь после войны. Все информационные сюжеты первой программы монтировались в Бендешторфе и уже отсюда передавались на телесеть страны. Норме пришлось выехать довольно далеко за пределы Гамбурга: сначала по мосту через Эльбу, потом по автостраде по направлению к Ганноверу, до поворота на Раммельсло и дальше в сторону пустоши. А сейчас она шла по вестибюлю навстречу мужчине, который только что спустился на лифте. На нем была голубая рубашка с короткими рукавами, легкие летние брюки.

– Норма! – Он с нежностью обнял ее.

Редактор теленовостей Йенс Кандер, ее сверстник, еще восемь лет назад был журналистом, репортером. Они встречались часто и Бог весть где. Сейчас Кандер выглядел неважно.

– Мы с женой написали тебе вчера письмо, – сказал он. – От всей души сочувствуем твоему горю, поверь!

– Я знаю, что ты это искренне, – сказала Норма, приглаживая коротко остриженные волосы. – Но, прошу тебя, не будем об этом! Я позвонила тебе, потому что мне необходимо кое-что уточнить. Уверена, ты поможешь.

– Всем, чем сумею. – Он обнял ее за плечи и повел к лифту. – Рассказывай…

В своем кабинете Кандер указал ей на черный кожаный диванчик, а сам сел за письменный стол, снял трубку и набрал номер.

– Биргит? Это Йенс. Выручай! Мне нужен тот выпуск «Мира в кадре», что давали вчера в восемь вечера… Там был репортаж о похоронах профессора Гельхорна и его семьи… его повторили еще в одиннадцать вечера… Знаю, что последних выпусков у нас нет… поэтому и прошу просмотреть главный!.. Можно прокрутить на моем мониторе?.. Конечно, не ты… Кто-нибудь из отдела хроники… Идет! Кланяюсь тебе… – Наберись терпения на пару минут, – сказал он Норме, положив трубку. – Так что там с этим служителем?

Она рассказала ему о причинах своего визита в самых общих чертах.

– Пока не знаю. Пытаюсь выяснить. Можно сделать его фотографию?

– Посмотрим. Мы работаем только с электронной телеаппаратурой! Так что снимок придется делать с экрана.

– Думаешь, плохо выйдет?

– Нет, почему. У ребят из отдела хроники и из архива полно всяких трюков. Получится как в ателье… ну, не на все сто, но почти…

– Ты меня очень обяжешь, Йенс, – она взглянула на него повнимательнее. – Слушай, что с тобой? Неприятности?

– М-да…

– С женой поругался?

В кабинет всунула голову молоденькая длинноволосая блондинка:

– «Бомбу в ирландском автомобиле» ты делаешь?

– Не-ет. По-моему, Генри.

– О’кей. – И дверь захлопнулась.

– Да нет, жена тут ни при чем, – сказал Йенс. – Я сам точно не знаю, в чем причина. Мне муторно уже несколько месяцев. Паршиво мне, и точка. Паскудно. Все время. С коллегами отношения хорошие. Работа классная, если считать, что рассказывать каждый день о близящемся конце света – обычное дело. Но мы все привыкли. На Ингу мне жаловаться нечего. Дети живы-здоровы. Во мне дело, во мне! Я сам себе осточертел, противно глядеть на себя в зеркало. Странно: с Ингой я еще ни разу об этом не говорил, а с тобой – с ходу.

– Потому что мы видимся раз в сто лет. Иной раз легче откровенничать с барменом в кафе, чем с близкими людьми, – сказала она. – Но почему ты себе осточертел?

– Не знаю, зачем я живу. В прямом смысле. В чем идея моей жизни? В самопознании? Или в чем другом? Как это назвать? Кто я и зачем я – вот на чем я споткнулся.

– Скажи пожалуйста!

– Нет, ты ответь: откуда мне знать, кто я такой? Жизнь катится и катится. Все, что я делаю, я делаю всякий раз единожды. Я не знаю, когда и в какой ситуации я принял правильное решение, а когда ошибся. Но исправить допущенную ошибку мне не дано. Если бы события могли повториться в точности, как при просмотре вчерашнего материала, – да, тут был бы шанс! Извини, это идиотское сравнение. Кадры можно повторить, события же – никогда. Ни одно не повторится! Будь это иначе, я имел бы возможность многое сделать по-другому, умнее. Может, тогда я нашел бы себя. А так? Кто я? Зачем я? И что такое человек вообще? Ты, я, Инга, все? События не повторяются. Как же во всем разобраться? Сам себе жить правильно не прикажешь или приказа не услышишь… Выходит, все получается так, как должно получаться? Какой во всем этом смысл?

– Не знаю, Йенс.

– Ты тоже не знаешь, кто ты такая?

– Представления не имею, – ответила она устало.

– Да, но мы должны быть кем-то! Мы… – он оборвал себя на полуслове. – Дерьмо! Как говорится, тебе бы да мои заботы… Извини, Норма! Ты спросила, что со мной? А ведь если кому действительно паршиво, то это тебе. Тебе…

– Прекрати! – громко сказала она. И сразу понизила голос: – На кладбище вы снимали несколькими электронными камерами. Значит, у вас там была передвижная телестудия.

– Да. В автобусе сидел наш Вальтер Грютер, редактор. Перед мониторной стенкой. Потом он здесь уже смонтировал материал. Написал дикторский текст и наговорил его на диктофон. Ну, а вечером ребята из отдела хроники вставили его в программу «Мир в кадре».

– Вы до сих пор храните все выпуски «Мира в кадре»?

– Двадцатичасовой главный выпуск мы целиком переписываем на видео. Каждый день. Хочешь посмотреть «Мир в кадре» от четвертого сентября десятилетней давности – милости просим.

– И где эти кассеты хранятся?

– Есть специальное хранилище в подвальном помещении. Скоро там уже места не будет. Между прочим, Норма, есть полным-полно людей, которые твердят, будто прекрасно знают, зачем родились на белый свет и кто они такие.

– Не верю. А если и впрямь знают, какой им в этом прок?

– Не скажи, – протянул Кандер. – Если бы я, например, знал, я бы…

Резко зазвонил телефон. Он снял трубку, назвал себя.

– Да, Биргит? – И несколько секунд слушал. – Что значит «нет»? Должен быть! Проверьте еще раз! Значит, проверьте в четвертый… Извини, я нервничаю… Не могла же эта штуковина исчезнуть…

Норма откинулась на спинку диванчика.

– Что значит: «пропала»? У нас никогда ничего не пропадало! Позвони в «Хронику». Может, вы оставили кассету у них… Уже звонила… В «Хронике» нет… Черт бы его побрал! Нет, что за дела… Подожди, я сейчас спущусь…

Он положил трубку и встал.

– Немыслимо! Якобы пропала кассета с записью вчерашней вечерней передачи… Я… – Быстро подошел к Норме. – Боже мой, что ты?.. Что с тобой?.. – Он непонимающе смотрел на нее. – Ты вся в слезах. Даже ворот платья мокрый… Норма! Норма, умоляю тебя!

Она вытерла лицо платком. Тихо проговорила:

– Я правда ничего не заметила. Йенс. Я… нет, я сейчас не о Пьере думала…

– А о чем же?

– Об этом выпуске «Мир в кадре»… о том, что на свете ничто не повторяется, как ты сказал… и что ни у кого нет шанса изменить, поправить что-либо… Ладно, все, я уже в порядке. Иди, не волнуйся за меня.

– Оставить тебя одну? Сейчас?

– Да, конечно. Знаешь, эта жара… А я с утра за рулем…

– Приляг! Хочешь выпить? Водки? Виски? Коньяка? Воды со льдом?

– Нет, ничего не надо. – Она легла с ногами на диванчик. – Да иди же, Йенс.

Когда Кандер ушел, она закрыла глаза. И некоторое время спустя начала беззвучно взывать к Богу. Тебя нет, шевелились ее губы. Но если Ты действительно существуешь – ведь Пьер верил в Тебя даже в Бейруте, – если Ты действительно существуешь, сделай так, чтобы мой мальчик был избавлен от страха и мучений, молю Тебя! Чтобы он парил в неземном умиротворении. Чтобы он испытал это. Пожалуйста, сделай так, если Ты существуешь. Если Тебя нет, все мои надежды, конечно, тщетны. Но, если… Всем сердцем своим, всеми своими добрыми помыслами я с тобой, мой мальчик. С тобой и с твоим отцом. Оставайтесь, пожалуйста, со мной и помогите мне жить достойно… Ах, дьявольщина, подумала она, ведь что-то очень похожее говорил мне Пьер той самой ночью в отеле «Коммодор» в Западном Бейруте, а я сказала: «Ты сам в это не веришь. Признайся, а?», и он ответил: «О’кей, я тоже не верю. Но Боже мой, как бы мне хотелось в это верить, mon petit chou». Тогда было ужасно жарко и душно в Бейруте, на улице трещали пулеметы, снова прилетел бомбардировщик и дал ракетный залп, и весь наш отель содрогнулся. Все было так, как бывало в Бейруте каждой ночью, и я никогда не смогу забыть ни тебя, Пьер, ни тебя, мой маленький Пьер… От этого с ума сойти можно, я сейчас разревусь! Нельзя, ни в коем случае…

Она села, открыла свою репортерскую сумку, достала зеркальце. Почему вы смогли умереть, а я должна жить, думала она. Это несправедливо. Конечно, Бога нет… Она привела лицо в порядок, а потом долго сидела, стараясь ни о чем не думать.

Наконец вернулся Йенс Кандер и взволнованно сообщил, что видеозапись вчерашнего выпуска «Мир в кадре» с репортажем о похоронах и впрямь исчезла, в редакции переполох.

– Эту штуковину украли, – сказал Кандер. – Если ты знаком с устройством архива и у тебя есть ключи от него – нет ничего проще. Значит, это кто-то из наших. Ты о чем думаешь?

– О второй программе, – ответила Норма. – Они наверняка повторили репортаж в выпуске «Двадцать четыре часа» – ведь это практически повтор «Мира в кадре».

– Повторили, а как же. Да, и вот еще что: федеральное криминальное ведомство дало разрешение на съемки на кладбище всего двум студиям – обе немецкие.

– Знаю, – кивнула Норма. – У тебя друзья в Штарнберге найдутся?

– Спрашиваешь! Полно. Мы часто работаем вместе, и всегда друг другу помогаем. Моего хорошего приятеля зовут Роттер. Он там у них главный.

– Прошу тебя, позвони и спроси, на месте ли его репортаж о похоронах или тоже исчез. Нет! Узнай только, можно ли получить кассету.

– О’кей! О’кей! – Йенс Кандер сел за стол и попросил секретаршу соединить его с Куртом Роттером из главной редакции теленовостей второй программы в Штарнберге.

Связь дали сразу и поговорили быстро. Прикрыв трубку ладонью, он повернулся к Норме:

– Видеозапись у них, сама понимаешь, осталась. Он запросил архив… – Через несколько секунд он снова говорил с Роттером. – Что?.. Запись на месте? Ну, конечно… Нет, нет, у нас тоже найдется, просто кто-то куда-то сунул…

– Спроси, может ли он переписать ее, – прошептала Норма.

– Понимаешь, мы хотим кое-что перепроверить, Курт. Смог бы ты переписать эту пленку?.. Отлично!.. Да, прямо сразу, если не трудно… Да, звони!.. Спасибо, Курт, с меня причитается… Привет! – Он повесил трубку. – Со Штарнбергом проблем не бывает. Погоди-ка! – И снова взялся за телефон. Потом сказал: – Это займет еще минут пятнадцать. А потом прокрутим кассету у меня. Ее принесут.

– Прекрасно, Йенс.

Норма принялась листать лежавшие на столике ежедневные газеты. Почти все они дали фотоинформацию с похорон. Норма разглядывала снимки родственников убитых, сотрудников и знаменитых зарубежных коллег Гельхорна, съехавшихся отовсюду. Вот подпись под групповым снимком: Михаил Соболев, профессор генной химии Московского университета имени Ломоносова; Альберт Робертсон, президент американского концерна «Америген»; Том Стаффорд, профессор института генной технологии Кембриджского университета; профессор Робер Кайоль, президент директорского совета компании «Евроген», Париж. Норме все время попадались снимки этих людей, друзей покойного и его ближайших сотрудников. На некоторых видны и лица служителей похоронной конторы. Но ни на одном не было человека со смертельно бледным лицом.

В дверь постучали. Девушка в джинсах принесла видеокассету.

– Приветик, Йенс. Это тебе. Нам только что передали из Штарнберга.

– Спасибо, Моника – И когда та вышла, поднялся. – Что ж, посмотрим. – Кандер вложил кассету в видеомагнитофон, стоявший рядом с телевизором. Задернул занавески и зажег маленькую настольную лампу. Включил «видик» и телевизор.

На черном фоне со свистом пролетели цифры 5, 4, 3, 2 и 1, после чего сразу начался репортаж о похоронах в том виде, как его передавали по второй программе. Норма записывала кадр за кадром. Репортаж и по тональности, и по содержанию почти буквально повторял выпуск первой программы. Правда, из-за того, что оператор стоял в другом месте, планы отличались – но это вполне понятно и объяснимо. Снова скорбящие родственники, коллеги Гельхорна, его сотрудники, полицейские машины, солдаты, вертолеты пограничной охраны и, наконец, вынос гробов.

Норма вся подалась вперед.

Вот они, в традиционных гамбургских траурных костюмах, проносят первый гроб. Второй. Третий и четвертый, маленькие, в них дочери Гельхорна. Но служители сняты с другой стороны. И на сей раз Норма не увидела того, бледного, в очках без оправы. Нет, в репортаж, снятый для второй программы, он не попал. Поэтому его и не украли, подумала Норма. Не горячись. Утверждать ты не можешь. Но и исключить этого нельзя. Все, репортаж кончился.

– Ну? – спросил Йенс Кандер, выключив телевизор и отодвинув занавески.

– Что «ну»?

– Ну, нашла ты его?

– Нет, – ответила Норма.

Кандер почесал за ухом.

– Выходит, на нашей пленке он был, а на пленке второй программы его нет.

– Да.

– И нашу пленку украли, а эту оставили.

– Да.

– Ничего себе историю ты начала раскапывать!

– Не говори, – кивнула Норма.