Текст книги "Ушли клоуны, пришли слезы…"
Автор книги: Йоханнес Марио Зиммель
Жанр:
Шпионские детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 36 страниц)
8
Когда они подошли к стойке контроля, раздался голос диктора, который по-французски и по-немецки произнес:
– Доктор Ян Барски, направляющийся рейсом Люфтганзы номер восемьсот семьдесят шесть в Гамбург, подойдите, пожалуйста, к стойке вашей авиакомпании. Вас просят срочно позвонить по телефону. Пожалуйста, доктор Барски!
– Я сейчас вернусь, – сказал он.
Вернулся он действительно через несколько минут – бледный, как в воду опущенный.
– Что опять? – спросила она.
Пассажиры, стоявшие вокруг, нервничали, дети хныкали, какой-то младенец громко плакал, а диктор сообщал о посадке очередных самолетов.
– Том, – сказал Барски, глядя мимо Нормы. – Томас Штайнбах. Они звонили в отель, но мы уже уехали.
– Что с Томом? – спросила она.
– Телефонистка связалась с портье, и тот посоветовал позвонить в аэропорт – вдруг мы еще здесь.
– Что с Томом?
– Вы помните? Ну, Том, бедолага, который заразился… Он и его жена Петра… Те, что в инфекционном отделении, помните?
– Да, да, да. Что с Томом?
– Они хотят, чтобы я немедленно вернулся. Они беспокоились… а вдруг я полечу куда-нибудь еще?
– Доктор! – прикрикнула на него Норма. – Что с Томом?
– Вчера вечером состояние было вполне удовлетворительным. А ночью… Том умирает… – сказал Барски.
Грудной ребенок опять заплакал.
9
Серебристо-серый «вольво» Барски мчался вдоль большого городского парка, мимо летнего бассейна, мимо озера и планетария и остановился вплотную перед шлагбаумом у главного входа в больницу имени Вирхова. В Гамбурге половина второго пополудни и по-прежнему очень жарко. Жара в Ницце переносится легче, она не такая, как здесь. Там все не так, как здесь, подумала Норма, сидевшая рядом с Барски. За ними притормозил «мерседес» с двумя пассажирами. Люди Сондерсена постоянно сменяли друг друга.
Поляк нетерпеливо посигналил. По дороге из аэропорта в больницу Норму не оставляла тревога: как бы он на такой скорости не наделал бед. Из будки за шлагбаумом вышел толстяк вахтер, которого Норма помнила со дня своего первого визита к Барски.
– Ну что вы мешкаете, господин Лутц? – крикнул Барски. – Не узнали меня?
– Как не узнать… – вахтер был весь в поту, как и несколько дней назад.
– Почему же вы не подняли сразу шлагбаум?
– Дама… – пробормотал Лутц. – Дама, которая с вами, господин доктор…
– И что?..
– Ей запрещено появляться на нашей территории.
– Как?
– Вы сами отдали распоряжение, – сказала Норма. – Припоминаете? Когда вы вышвырнули меня отсюда.
– Распоряжение отменяется! Дама получит пропуск. Ей будет разрешено находиться на территории круглосуточно!
– Было бы неплохо, если бы нам давали такие распоряжения в письменном виде, – не без раздражения проговорил Лутц и поднял шлагбаум.
Барски выжал педаль газа. Машина так и полетела в сторону трех высотных башен. Свернув за последнюю из них, он снизил скорость и притормозил перед двухэтажным зданием, огороженным высоким густым кустарником. Резко открыл дверцу и буквально выпрыгнул из машины. Норма тоже вышла. Барски уже стоял перед контрольным телемонитором, установленном на тумбе. Из динамика послышался мужской голос.
– Добрый день, господин доктор.
– Привет.
– А дама?
– Со мной.
– О’кэй.
С тихим жужжаньем отворилась калитка. Норма поспешила вслед за Барски к высокой металлической двери в инфекционное отделение. Три дня назад на этом самом месте я была готова дать ему пощечину, подумала Норма. Сколько же всего произошло за каких-то три дня! Тяжелая дверь открылась, издав странный чмокающий звук. Барски распахнул ее пошире, придержал и пропустил Норму вперед. Таким я его еще не видела, подумала Норма. Он совершенно не владеет собой. Быстро пошла рядом с ним по длинному коридору без окон. Остановились перед очередной металлической дверью. Здесь горел неоновый свет. Барски достал из кармана брюк связку ключей и открыл дверь. В небольшой комнате, служившей, очевидно, «предбанником», стоял мужчина с пачкой журналов в руках. Среднего роста, коренастый, с залысинами.
– Наконец-то! – воскликнул он.
– Раньше никак не мог, – объяснил Барски. – Задержались в Дюссельдорфе часа на два, пришлось пересаживаться в другой самолет. И в Фульсбюттеле вечная история, черт знает сколько ждали выдачи багажа. Что с Томом?
– Том умер, – проговорил лысоватый крепыш. – Через полчаса после того, как мы тебе позвонили. В семь сорок семь утра.
Барски вдруг оставили силы, и он медленно опустился на стул.
– Бедный парень, – прошептал он, уставившись в стену.
– Моя фамилия Хольстен, – проговорил крепыш, успевший надеть белый халат.
– Доктор Харальд Хольстен – фрау Десмонд, – представил их друг другу Барски.
Хольстен учтиво поклонился. Нерв, подумала она, опять у него дергается нерв! Когда она впервые увидела по телевизору Хольстена во время похорон семейства Гельхорна, у него постоянно подергивалось нижнее веко. Что это – дурная привычка или нервное расстройство?
Хольстен сказал Барски:
– Тебе известно, как себя Том в последнее время чувствовал. С каждым днем все паршивее… При других обстоятельствах он с воспалением легких справился бы без труда. А так…
– При фрау Десмонд можешь говорить открытым текстом. – Барски посмотрел на Норму и сказал: – Я, по-моему, рассказывал вам и господину Вестену, что Том всегда работал как одержимый, а с момента вынужденного заточения – особенно. Это было что-то вроде «делириума трудолюбия». В работу он вкладывал все свои силы до последней капли. И воспаление легких явилось для него непосильной ношей – энергия была исчерпана. – Голос его задрожал, опять появился польский акцент. – Понимаю, смерть стала для Тома избавлением. Он знал, что ему никогда не выйти из этого здания, никогда. Но все равно… если человека знаешь долгие годы, если дружишь с ним… с ним и его женой… – Барски почувствовал, что самое время встряхнуться. Вздохнув, повернулся к Хольстену. – Как ты распорядился, Харальд?
– Первым делом позвонил его родителям. Они отдыхают в Марбелле. О том, как обстоят дела у Тома, не догадывались. Тем более, что он умирает. Мы не решались сообщить им об этом. Зачем, думали мы, им и без того тяжело. Они, конечно, убиты горем… Когда прилетают? Сегодня вечером, в девятнадцать тридцать, самолетом Суиссэр. Мы их встретим. О смерти Тома… то есть о ее обстоятельствах… они никому не расскажут. Это люди старой закалки. Рассудительные. Умудренные жизнью… Я объяснил им по телефону, что обязательно потребуется вскрытие. Они ни слова не возразили. Тогда я соединил их с дирекцией, чтобы те, со своей стороны, попытались получить согласие родителей на кремацию. Справку о смерти выдал Якобсен, наш главный терапевт. Бумажки, да, но тоже нужно, сами понимаете… Мало ли для чего они потребуются… Мне помогал Эли Каплан. Когда вопрос с документами был улажен, тело Тома перевезли в патологический институт. Там оно сейчас и находится.
– Вскрытие будет, конечно, тщательным? – сказал Барски. – Особенно вскрытие черепа.
– Разумеется. Мы обнаружили в выделениях Тома и его жены вирус. Тот самый вирус, который так изменил их, от которого они заболели. И нам, конечно, необходимо убедиться, изменились ли клетки головного мозга Тома. А если да, то какие и в какой степени. Патологоанатомы дадут нам пробы волокон мозга… Извините за некоторый профессиональный цинизм…
Норма понимающе развела руками. Какая удивительная тишина стояла в ресторане аэропорта, подумала она. Удивительная. Чудотворная тишина, и море удивительное. Всего несколько часов назад… Другое время, другая страна…
– Как себя чувствует Петра? – услышала она голос Барски.
– Ах, Петра, – вздохнул Хольстен. – Пошли, сам увидишь, – его нижнее веко снова задергалось.
10
– О-о, привет, Ян! – обрадовалась Петра. – Рада тебя видеть. Я как раз доказываю Дорис, что я была права на все сто.
– О чем ты, Петра?
– Что в этом году фурор произведут костюмы! И мини, и по колено, и миди – какие угодно. В клетку или однотонные, облегающие или свободные, приталенные или болеро – все равно это будет высший шик! Вот, взгляни-ка! – Она протянула ему модный журнал. – Шерстяной костюм в шотландском стиле, зеленый пиджак и черная юбка – от Ива Сен-Лорана. А вот другой…
Худо, подумала Норма. Она вместе с Барски и Хольстеном прошла сюда через шлюз, очень похожий на уже знакомый ей, и, как и все, за исключением Петры, была в зеленом защитном костюме. Сейчас они находились посреди широкого коридора в инфекционном отделении. Петра, маленькая хрупкая блондинка, живая как ртуть, переговаривалась с ними через высокое, до потолка, стекло. Сквозное переговорное устройство позволяло общение безо всяких затруднений. Когда они вошли, у стеклянной разделительной стенки стояла молодая, очень красивая женщина. Она плакала.
– Это Дорис Лайзер, – сказал Барски, – подруга фрау Штайнбах.
Дорис кивнула вошедшим. Ее зеленые глаза застилали слезы.
– Ах, это вы, фрау Десмонд! – воскликнула Петра с радостной улыбкой. – Какая честь для меня! Я читала много ваших статей! Знаете, вам стоит написать о модах! Вот видите, у меня последние номера «Харперс баазар». Костюмы этой осени! Например, вот эти… – перелистав один из номеров, остановилась на полосной фотографии. – Вечерний костюм из шерстяного габардина в черно-белых тонах от Диора. С легкой черной опушкой. Мини-юбка, а тут два врезных кармана. Шикарно, правда? Да перестань ты выть, Дорис! Вы извините ее, фрау Десмонд! Для Дорис поплакать – одно удовольствие. Плачет из-за каждой мелочи. Умер мой муж. Она давай выть! Или вот – от Химпелдейла. Шелк и кашемир, с очень широким воротом и манжетами из сибирской норки. И блузка со стоячим воротничком.
Дорис громко всхлипнула.
– Ну разве не кошмар? И так с самого моего прихода. Смерть Тома ее словно и не касается.
– Да нет же, нет, нет! – раздраженно проговорила Петра. – Почему? Касается. Я знаю, что Том умер. А как же? Мне сам доктор Хольстен сказал. Он был очень болен, Том, бедный мой. А очень больные люди умирают, это всем известно. Разве нет? Все умирают. Никто не вечен под луной. – И она продолжала листать журнал.
Норма оглядела через стекло комнату Петры, переоборудованную из ординаторской. Повсюду стопки журналов мод. На большом столе у окна – листы ватмана и цветные фломастеры. Норма сумела разглядеть несколько эскизов. Некоторые свалились на пол. Беспорядок в комнате редкостный. Сама Петра предстала перед ними в несвежем халате. Вид у нее жалкий. Кожа на лице дряблая, под потухшими глазами черные круги. Голос хриплый…
– А вот – последний писк! Черный пиджак «пепита» из шотландской шерсти, черная шелковая блузка и грубошерстная юбка по колено. От Ги Лароша. Невольно вспомнишь Одри Хэпберн, «Завтрак у Тиффани», вы согласны со мной, фрау Десмонд? Фрау Десмонд!
Норма испуганно вздрогнула.
– Да, совершенно верно, Одри Хэпберн, – сказала она.
Барски уже некоторое время переговаривался о чем-то с Дорис, обняв ее за плечи. Хольстен старался держаться в тени. Жуть какая-то, подумала Норма. Зазеркалье…
Она слышала, как Барски уговаривал Дорис:
– Прошу тебя, не надо, не надо плакать, Дорис! Это бессмысленно, понимаешь… Она даже не осознала, что Том умер…
– Или этот серый фланелевый костюм! Чистейшая крученая шерсть. Длинная юбка. Шелковая блузка…
– И она никогда не поправится? Никогда?
– Нет, Дорис.
– А вот это черный деловой костюм от Ланвэна. Блеск! Вы даже представить себе не можете, фрау Десмонд, сколько у меня заказов! Хлопочу целый день! Эскизы, эскизы! А мой антиквариат в Дюссельдорфе? Управляющий торопит, подгоняет…
Твой антиквариат в Дюссельдорфе больше не существует, подумала Норма. А твой управляющий сидит за решеткой.
– Изменить ты ничего не в силах, – говорил Барски Дорис. – Плохо, плохо, хуже некуда. Но мы бессильны…
– Да, костюмы! Костюмы! В любом варианте! Как я и предсказывала…
– Держись, Дорис! Будь умницей, не плачь. Жизнь продолжается.
Но Дорис не переставала всхлипывать, Петра – на все лады расхваливать костюмы, а неоновые трубки – отбрасывать на всех свой мертвенный свет.
11
Полчаса спустя Норма сидела напротив Барски за большим письменным столом. Обе секретарши, фрау Ванис и фрау Воронеш, сначала очень удивились и успокоились лишь после того, как Барски объяснил, что недоразумение улажено и фрау Десмонд не только получила право доступа во все кабинеты и лаборатории, но в целях личной безопасности будет некоторое время ночевать в институте.
– Бедная Петра, – только и сказал Барски, откинувшись в кресле. Вид у него был усталый. – Вы видели сами, до какой степени этот вирус способен изменить личность. Я уже объяснял вам, что он абсолютно снимает агрессивность и способность к критическому восприятию событий. Прибавьте вопиющий эгоизм и сужение всех жизненных интересов до одной-единственной сферы деятельности. У Тома это были опыты с генами, у Петры – моды. Интерес к этой единственной сфере деятельности захлестывает настолько, что вызывает полное истощение сил, настоящее обескровливание организма. Как в случае с Томом. Остается уповать только на то…
– … что Бог сжалится над Петрой и приберет ее, хотели вы сказать? – закончила за него Норма.
Барски кивнул.
– Бедная Дорис! Ведь Петра – ее лучшая подруга…
Резко зазвонил телефон. Барски снял трубку.
– Да, Александра? – Выслушав несколько первых фраз, вскочил, как ужаленный. – Что?.. Не может этого быть… Как так… Но кто… Ведь это… Оставайтесь на месте… Не имеет значения… Иду! Иду!
Барски положил трубку. Пораженный услышанным, он даже пошатнулся.
– Звонила моя коллега Александра Гордон. Каплан и Хольстен отправили тело Тома на вскрытие в анатомичку…
– И что же?
– Человек, который лежит на столе, – не Том! Александра оказалась там буквально в последний момент… Патологоанатом хотел было приступить уже к операции… Это другой покойник… А кто – неизвестно…
– Я с вами.
Барски с сомнением посмотрел на Норму.
– Лучше бы вам остаться здесь.
– Нет, я должна это видеть, – отрезала Норма.
12
Отвратительно пахло дезинфекцией.
Стены огромного подвального помещения выложены кафельной плиткой. В длинной стене множество железных дверей. Норма знала, что за ними – трупы в продолговатых металлических ящиках. Ей несколько раз приходилось уже бывать в подобных залах, но и сейчас у нее перехватило дыхание от этой жуткой атмосферы. К горлу подступила тошнота. Здесь же стоял десяток наклонных стальных столов с желобами по бокам. И вдобавок ко всему – неоновые светильники под потолком.
Норма вместе с Александрой Гордон и Барски стояла перед одним из столов. На нем лежал труп мужчины лет тридцати. Кожа у него голубовато-белая. По другую сторону стояли патологоанатом и его ассистент. Оба в пластиковых накидках поверх халатов и в длинных резиновых перчатках. Рядом с ассистентом на высокой подставке лежали пилы для костей, скальпели и острые ножи. Все не сводили глаз с мертвеца. Из неплотно закрытого крана капала вода. Этот звук казался назойливо-громким в царившей здесь тишине.
Наконец Александра Гордон сказала:
– Господин Клуге позвонил мне и сказал, что готов к вскрытию. Харальд просил начинать как можно скорее. Вот я и спустилась сюда. И, конечно, сразу увидела, что это не Том.
Англичанка была высокой и худой, густые каштановые волосы зачесаны назад и перехвачены на затылке ленточкой.
В Бейруте мы с Пьером были в анатомичке Американского госпиталя, подумала Норма. Нас вызвали для опознания погибшего корреспондента Си-би-эс Томми Коэна. Мы с ним дружили. Томми попал в голову осколок снаряда, и все лицо разворотило. Его труп подобрали французы из частей ООН. Мы знали, что на левой ноге у Томми не хватает трех пальцев, в том числе и большого. Он однажды наступил на мину – ему еще повезло. В теле застряло множество мелких осколков. Но такие раны могли оказаться и у другого человека. Пьер однажды подарил Томми перстень из слоновой кости с маленькой звездой из нефрита. Как талисман. Многие из нас были суеверны, а многие стали суеверными в Бейруте. Я сама подарила Пьеру цепочку с листиком клевера. Сейчас ее ношу я. Не принесла она Пьеру счастье, не уберегла. Кольцо тоже не уберегло Томми. Но по нему мы Томми опознали. Вот и все, на что годятся дареные талисманы – по ним можно опознать покойника.
– Я ни при чем, – сказал Клуге, – на бирке написано «Доктор Томас Штайнбах», его данные и время смерти.
Он приподнял картонный квадрат, привязанный шнурком к большому пальцу правой ноги умершего. Барски наклонился, прочел и выругался по-польски.
В Бейруте, подумала Норма, патологи работали за несколькими столами одновременно. Вскрывая женщину, один из них курил. А его ассистент пил молоко. Прямо из бутылки. В бейрутской жаре молоко быстро скисает. Поэтому многие врачи держали его в холодных анатомичках.
Но здесь не Бейрут, тут иная ситуация. И отнюдь не менее страшная по-своему… Она услышала голос Барски:
– Каким образом он сюда попал?
– Обычным путем, – ответил Клуге, напоминавший борца классического стиля. – Два санитара привезли его на металлической каталке.
– Их фамилии?
– Откуда мне знать. Здесь их хватает!..
– И откуда, вы говорите, они привезли труп?
– Понятия не имею. Вы же знаете эту братию, слова из них не выжмешь. Сунули мне бумагу с указанием о вскрытии, а я подписал другую, что труп принят.
– Где эта бумага?
– Вон там.
Барски подошел к соседнему стальному столу и взял лежавший на нем формуляр.
– «Доктор Томас Штайнбах», – прочел он. – Все совпадает.
– Конечно, совпадает, а вы как думали?
Распахнулась дверь, и в зале, задыхаясь от быстрой ходьбы, появился Харальд Хольстен.
– Александра! Зачем вы меня искали?
И сразу заметил зачем. Занятно, подумала Норма. Сейчас его веко не подергивается.
– Что за чертовщина?!
– Я очень надеюсь услышать это от тебя, – сказала Александра Гордон с нескрываемой злостью.
Если так пойдет дальше, они все, чего доброго, передерутся, подумала Норма. Неужели кто-то этого только и добивается? Но кто?
– Что значит – от меня? – повысил голос Хольстен.
– Не кричи! – сказал Барски.
– Пусть Александра сама не разговаривает со мной на повышенных тонах, – ответил Хольстен. – Все знают, что она терпеть меня не может. Но мы как-никак работаем в одной группе. И я требую…
– Да, да, да, – махнул рукой Барски. – Ясно. Понятно. Как Тома увозили из инфекционного отделения?
– В пластиковой накидке, в жестяной «ванне», через инфекционный шлюз – как всегда у нас увозят покойников. За ним пришли два санитара. В защитных костюмах, конечно.
Норма прислонилась спиной к кафельной стене. Она едва держалась на ногах. Глаза ее то и дело закрывались. Этого ты не вынесешь, сказала она себе. Нет, черт побери, ты должна вынести! Ты должна разобраться в том, что здесь творится. Они убили твоего сына. Ты вызвалась найти убийц. Значит, должна вынести все. И точка.
– Ты их знал, санитаров?
– Я? Откуда? И вообще, за перевозку отвечал Эли, я тебе объяснял! Что вы на меня пялитесь, будь оно проклято!
– Никто на тебя не пялится, Харальд. Не ломай комедию! Но бирку-то, по крайней мере, писал ты? Или нет?
– Я! А то кто же! И к большому пальцу привязал!
– Вот эту самую бирку?
Хольстен нагнулся и внимательно рассмотрел ее. Сейчас веко опять задергалось, подумала Норма.
– Да, бирка та самая. И почерк мой. Что теперь обо мне подумают?
Норме вспомнилось все, что Киоси Сасаки из Ниццы говорил о сильных мира сего и о предательстве. Во что бы то ни стало нужно немедленно связаться с Алвином, подумала она.
– Ну, что будем делать? – спросил доктор Клуге, человек с бычьей шеей и квадратным черепом. – Вскрываем или нет? Знаете, сколько у меня работы? – И он указал на железные двери в стене. – Почти все ниши заняты. А сколько их еще привезут сегодня! Трое из наших в отпуске. Кроме меня, работает только один патологоанатом. Летом вечно одна и та же канитель. Ну так как?
– А никак, – ответил Барски. – Это не наш труп. Мы даже представления не имеем, откуда он взялся. Разве вы, коллега, не видите, что произошла подмена? Может быть, этого вскрывать нельзя. Положите его на лед. Пока не выяснится, кто он и откуда.
– Нечего на мне срывать зло, – рявкнул Хольстен.
– Да кто срывает на тебе зло, дружище? – спросил Барски. – Успокойся! Откуда можно позвонить?
– По коридору направо, последняя дверь с табличкой «Вход воспрещен», – сказал Клуге и без всякого перехода выпалил: – Давайте этого на лед! Возьмемся для начала за рак матки? Где она?
Барски так торопился, что Норма едва за ним поспевала. За ее спиной о чем-то переругивались Хольстен и англичанка. Перед умывальником в кабинете стояла девушка в джинсах и рубашке навыпуск, прикрытых спереди резиновым фартуком. Она мыла колбы и пробирки для патологоанатомов. Косметики она не пожалела, светлые патлы свисали во все стороны и почти закрывали лицо. На голове – наушники магнитофона. Тело ее подрагивало в ритме неслышной для остальных музыки. Девушка мыла стекло, пританцовывала и подпевала певцу, которого слышала в комнате она одна:
– «I’m in league with satan. I’m the Master’s own…»
– Послушайте, вы! – рявкнул Барски.
– «…I drink the juice of women as they lie alone…»[22]22
«Я в союзе с сатаной. Я Создателя дитя. Я алкаю женских чар, пока те томятся в одиночестве» (англ.).
[Закрыть]
Девушка заметила вошедших. С недовольным видом сняла наушники.
– Можно от вас позвонить? – спросил Барски.
– У меня обеденный перерыв, – не слишком дружелюбно ответила она. – Вы, вообще-то, кто такой?
– Барски. – Он уже начал набирать номер.
В комнату без окон вошли Хольстен и Гордон.
– Что это вам вздумалось? – возмутилась девушка. – Здесь вам не зал ожидания! В кои-то веки передают классный концерт – и надо же!
– А ну тихо! – прикрикнул на нее Барски, которого как раз соединили. – Секретариат?.. Говорит Барски. Мне необходимо знать, кто умер в наших клиниках после полуночи… Получили пока не все свидетельства о смерти?.. Тогда обзвоните все отделения! Немедленно! Я подожду… Да, срочно… Похоже, один труп исчез… Ладно, ладно, делайте, что я сказал!
– Труп исчез? – удивилась патлатая девица. – Я смотрю, у нас контора что надо!
– Не суйтесь куда не просят! – грубо ответил Барски.
Девушка пожала плечами, надела наушники и снова задергалась.
– Когда кто-то умирает, – объяснял Барски Норме, – лечащий врач обязан подписать свидетельство о смерти. Оригинал передают родственникам, копия остается в больнице. С этим документом родственники идут в похоронное бюро. Все остальное берут на себя сотрудники этого заведения. Документ на Тома вы видели. Должен найтись и документ на нашего незнакомца…
Запах дезинфекции в комнате смешался с запахом дешевых духов. Патлатая блондинка явно переборщила.
Какое-то время все молчали.
Минут через пять раздался звонок из секретариата.
– Один момент, – сказал Барски, доставая блокнот и шариковую ручку. – Да… да… Постойте! У вас есть документы на доктора Томаса Штайнбаха?.. И?.. Умер сегодня утром в семь сорок семь… Да, все совпадает…
Хольстен и Гордон подошли поближе. Сейчас веко опять не дергается, подумала Норма.
– Кто подписал свидетельство о смерти? Доктор Якобсен, да… А направление на вскрытие кто?.. Профессор Калльбах…
– Я ходил к нему, – быстро вставил Хольстен. – Без его подписи направление недействительно.
– У вас все документы, из всех отделений? И на вскрытие больше никого не направляли? Это точно?.. Нет, нет, конечно я вам верю. Значит, после полуночи шесть мужчин и три женщины… в моргах, да… Попрошу их имена… гм… Доктора Штайнбаха среди них нет? Вы не ошибаетесь?.. Понимаю… На машине… Ага… А какое похоронное бюро?.. Что?.. Ойгена Гесса? Уленхорстервег?.. Та самая фирма, что организовала похороны Гельхорна? Нет… Да, конечно… Боже ты мой, да потому, что здесь лежит человек, которого собирались вскрыть, – но это не Томас Штайнбах… Еще бы, мы вместе работали! Тот, что в морге, не он… Не знаю!.. Я тороплюсь, извините! Большое спасибо за помощь! Да, немедленно проверить, как это могло произойти… Патологоанатом утверждает, будто его привезли сегодня утром… На большом пальце?… Бирка с именем Томаса Штайнбаха… Да, все совпадает. И время смерти, и копия документа из инфекционного отделения, и направление на вскрытие. Но это другой человек! Это не Томас Штайнбах… Подписал?.. Подписал мой коллега доктор Хольстен… Да… Как только что-нибудь выясните, позвоните в мой секретариат… Еще раз большое спасибо! – И Барски положил трубку.
– Ойген Гесс, – проговорила Норма. – Уленхорстервег. Мне приходилось бывать там.
– Значит, нанесете очередной визит, – сказал Барски.
Он быстро пошел к двери. Норма – за ним. А патлатая блондинка вновь начала ритмично покачиваться и напевать:
