Текст книги "Ушли клоуны, пришли слезы…"

Автор книги: Йоханнес Марио Зиммель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 36 страниц)

29

– Как же я испугалась! – проговорила Еля хриплым изменившимся голосом. – Ужас какой-то… А теперь я больше не боюсь… правда – потому что вы со мной… Вы ведь не уйдете, да?

– Да, – сказал Барски.

– А Норма?

– Я тоже, – ответила та.

После перестрелки в церкви прошел примерно час. Монахине удалось скрыться – на том самом «порше», который стоял перед церковью. На нем была антенна радиотелефона. Позднее полицейские признались, что приняли этот «порше» за машину криминальной полиции, а водителя – за одного из сотрудников Сондерсена. При проверке документов на стоянке он предъявил удостоверение и жетон висбаденского федерального криминального ведомства. Номер у машины тоже был висбаденский. Проверявшие документы смогли описать внешность подставного сотрудника ФКВ и даже вспомнили фамилию на удостоверении: Вильбранд.

Как только монахиня оказалась в «порше», Вильбранд рванул вверх по Курфюрстендамму в сторону Холензе. Две машины уголовной полиции и две патрульные гнались за «порше», но в районе Нойкельна окончательно потеряли его из виду.

Спустя несколько минут после стрельбы к церкви подъехали санитарные машины, технички и патрульные «опели» со множеством полицейских. Слава Богу, ни раненых, ни убитых не было. Много детей и несколько взрослых были в состоянии сильнейшего шока. Четверых мужчин, двух женщин и двенадцать детей доставили в больницу, остальным врачи оказали первую помощь прямо в церкви. Еле тоже сделали успокоительный угол. Она плакала, а Барски ласково обнимал ее.

Криминалисты из группы обер-комиссара Олафа Томкина начали опрос свидетелей, а также фиксацию следов, оставленных в церкви монахиней. Маловразумительные как будто меры? Отнюдь. Обер-комиссар Томкин, конечно, прав: если у монахини были пособники, они – за исключением водителя «порше» – и сейчас в церкви. Что и следовало доказать.

Полицейские, выделенные для охраны Вестена, Нормы и Барски, старались добиться, чтобы тех поскорее отпустили. Дошли до Томкина. Объяснили, что именно их заботит: в любой момент покушение может повториться. Церковь переполнена людьми, и откуда ждать новых выстрелов – неизвестно…

– Где вы остановились? – спросил обер-комиссар у Вестена.

Он, разумеется, знал, с кем имеет дело и почему к этим троим приставлена охрана.

– В «Кемпински», – сказал Вестен.

Он отряхнул пиджак и брюки и выглядел сейчас элегантным и представительным, как всегда.

– Я только что говорил по телефону с Сондерсеном, – сказал Томкин. – Он немедленно вылетает в Берлин. Но на ближайший самолет уже не успевает, придется ждать следующего рейса. А спецрейсы над территорией ГДР запрещены. Даже в случаях, подобных нашему. О’кей, наши люди проводят вас до «Кемпински». Но без разрешения Сондерсена ни в коем случае не покидайте отель.

В тесном кольце охранников и других полицейских Норма, Вестен и Барски с Елей вышли вместе с Томкином из церкви, от которой то отъезжали санитарные машины, то подъезжали новые патрульные: им приходилось пробиваться сквозь толпу любопытствующих. Вдруг вспыхнула перепалка – офицеры полиции из двойного кордона вокруг церкви не давали пройти в нее двум господам.

– Господин министр! – крикнул один из них, очень высокий и крепкого сложения. Рядом с ним стоял стройный человек с медицинским кейсом в руках.

– Да ведь это администратор из «Кемпински»! – удивился Томкин.

– Верно, это господин Руоф, – подтвердил Вестен.

– А другой – доктор Тума, – сказала Норма. – Мы с ним знакомы.

– Что вы хотите? – громко спросил Томкин.

– Забрать отсюда господина министра и его друзей! – так же громко ответил Руоф. – Я привез с собой врача. Заехал за ним сразу, как только узнал о случившемся.

– Этот доктор Тума пользовал меня однажды в «Кемпински», когда у меня были почечные колики, – сказала Норма. – Превосходный врач!

– Так что будем делать? – грубовато спросил один из сотрудников ФКВ, недобро взглянув на Томкина. – Торчать здесь у всех на виду, пока не начнут стрелять из дома напротив?

Томкин сдался, и старший портье с доктором прошли кордон. Сейчас Барски держал Елю на руках. Доктор Тума осмотрел ее и успокоил их:

– У нее все в порядке. Но надо поскорее уезжать отсюда!

– При известном вам условии: никто не должен покидать «Кемпински» без разрешения…

– Да, да, да! – начал нервничать сотрудник ФКВ. – Поехали, живо! У нас есть бронированные машины. А господа Руоф и Тума поедут с одним из моих коллег.

И вскоре маленькая группа машин, включив сирены, помчалась по Курфюрстендамму в сторону «Кемпински». У отеля первыми из машин выпрыгнули вооруженные автоматами полицейские. Другие бросились ко входу в отель. Теперь девочку нес на руках старший портье: через холл к лифту, потом по коридору до самого номера, где и уложил Елю на постель. Сюда же зашли и все остальные, кроме Вестена, которого телохранители проводили в его номер. У дверей встали два полицейских.

– Я, конечно, останусь в отеле, – сказал Руоф.

– Глупости, – возразил Тума. – В два вы заканчиваете. А я-то на что? Отправляйтесь домой и не беспокойтесь.

– Ни при какой погоде, – сказал Руоф, упрямый, как все баварцы.

Норма знала его уже много лет. Он всегда был вежливым и предупредительным, готовым оказать любую услугу, что доказывал на деле не раз и не два. Она отвела его в сторону и, понизив голос, проговорила:

– Пожалуйста, у меня есть две пленки, которые нужно немедленно передать в Гамбург. Я сняла их в церкви. Когда ближайший рейс?

Руоф взглянул на часы.

– В тринадцать пятьдесят «Пан Америкен». Сейчас без десяти час. Давайте пленку, фрау Десмонд. – И он незаметно сунул ее в карман. – Я немедленно пошлю в аэропорт моего администратора, можете на меня положиться.

– Как всегда, я знаю. Благодарю, господин Руоф! Когда самолет приземлится в Фульсбюттеле, там обязательно будет кто-нибудь из нашей редакции.

Норма села за телефон и набрала редакционный номер. Доктор Тума и Барски по-прежнему не отходили от Ели. Когда в редакции ответили, Норма назвалась и попросила соединить ее с главным редактором Понтером Ханске. Коротко сообщила о происшествии в церкви. И закончила:

– …никаких фотографов там не было, Понтер. Я сняла целых две пленки. Передаю их с человеком на самолете «Пан Америкен» рейсом в тринадцать пятьдесят. Пошли людей.

– О’кей. А как насчет телевидения?

– Одна группа там снимала все время. Перестрелку и так далее! Это, конечно, передадут в «Мире в кадре». Но мы будем единственными, кто выйдет завтра с фотографиями.

– Что с текстом?

– Знаешь, здесь в любую минуту может случиться что-нибудь еще. Ну, погоня за монахиней… Она ведь ранена. Вот-вот появится Сондерсен. Я не знаю, что́ он разрешит напечатать сразу, а что нет. Все определит его отношение к покушению в церкви. Показания свидетелей я продиктую! Пусть кто-нибудь отредактирует. В случае чего я немедленно созвонюсь с тобой.

– Хорошо.

– У меня сегодня еще назначена встреча, которую организовал Вестен, помнишь? С одной важной шишкой. Перенести или отказаться – немыслимо!

– Понимаю, понимаю.

– Пришли сюда Джо, Франциску и Джимми! Пусть найдут меня в «Кемпински».

– Пошлю немедленно.

– Если меня не будет в отеле, я оставлю для них записку. Или позвоню им через портье. Мы с Сондерсеном договорились о десятичасовом рейсе, помнишь? Но в любом случае мы будем первыми. А теперь переключи меня на секретариат, пожалуйста…

Почти без запинки продиктовав отчет о покушении, она поблагодарила стенографистку, положила трубку и вернулась к остальным.

Еля говорила сейчас очень тихо: сказывалось действие успокоительного укола.

– Мои туфли… где мои туфли?

– Здесь, Еля, – сказал Барски, склонившийся над ней.

– Поставь их на стул, папочка! Хочу, чтобы они были рядом со мной. Ты знаешь почему…

Барски выполнил ее просьбу и пододвинул стул поближе к постели. Потом подошел к телефону и набрал свой гамбургский номер. Старушка Мила сняла почти сразу. Он рассказал ей, что случилось.

Мила разволновалась не на шутку:

– Святые Мария и Иосиф! Вас, господин доктор, и мою ласточку не задело?

– Нет, Мила, нет. Никого не задело, слава Богу! Но у нас здесь хлопот по горло. А от Ели отходить нельзя. Прошу вас, возьмите билет на ближайший самолет на Берлин. Мы в отеле «Кемпински».

– Пресвятая Богородица, вот беда-то! Только вы не тревожьтесь, господин доктор, я мигом, самолетов-то полно! Разве я оставлю мою ласточку, Господи Боже мой!

– Хорошо, Мила. До встречи! – И Барски положил трубку.

За это время доктор Тума успел переброситься несколькими фразами с Нормой.

– Как вы считаете, что это было? Покушение на господина министра?

– Возможно.

– Но почему?

Норма ничего не ответила.

– Вы не хотите мне ответить. Или не имеете права, – понял врач. – Худо дело, правда?

– Да, – сказала Норма.

– Худо дело… – тихонько повторила Еля, когда к ней подошел отец.

Доктор погладил ее по головке.

– А теперь поспи. И ничего не бойся. Все будет хорошо. – Он встал. – Вам не о чем беспокоиться, господин Барски, – и протянул ему визитную карточку. – В случае чего немедленно звоните – я живу в двух шагах. И не стесняйтесь – в любое время дня и ночи! Если я уеду с визитом, передайте жене, она найдет меня по радиотелефону. Повторяю, не волнуйтесь, для этого нет никаких оснований!

– Благодарю, господин доктор, благодарю вас!

– Какие могут быть разговоры, – сказал доктор Тума, судя по выговору такой же чистокровный баварец, как и Вилли Руоф.

Он попрощался с Елей и Нормой, сидевшей сейчас у постели девочки, и Барски проводил его до лифта.

– Какая ужасная подлость, – сказала девочка уже в полусне.

– О чем ты, Еля?

– Что они стреляли. Я столько хотела еще сказать. О том, что надо, по-моему, сделать, чтобы никогда не было больше войны… – и ее головка упала набок.

Вернулся Барски и сел на стул по другую сторону кровати.

– Чудовища! – сказал он. – Там было столько детей. Они могли попасть в детей…

– В некоторых детей попали.

– Боже мой… простите меня.

– Я вот о чем хотела вам сказать: мы имеем дело с самыми безжалостными убийцами! А я – законченная идиотка. Столько людей в таком тесном помещении! Для покушения – место просто идеальное! Как я раньше не догадалась.

– Теперь у наших номеров будут постоянно дежурить полицейские. Один из них сказал, что сменяться они будут через три часа. Да, а если вдуматься, вы правы: на сей раз нам просто чертовски повезло!

– Да, чертовски повезло, – сказала Норма.

Во всяком случае, ему и Еле. И всем остальным родителям. А мне? Не надо так думать, одернула она себя. С тобой как-никак Алвин. И через несколько часов ты будешь знать больше об этом деле, чем знала до сих пор. Ты услышишь нечто необычайно важное, и это поможет тебе найти убийц маленького Пьера.

Они молча сидели по обе стороны кровати Ели, в номере было очень тихо, лишь время от времени слышался гул от пролетавших над отелем самолетов.

Неожиданно для самой себя Норма медленно вытянула из выреза блузки тонкую золотую цепочку с подвешенным на ней талисманом, который когда-то подарила Пьеру в Бейруте и который она столько лет. Она подержала на ладони клевер, заключенный между двумя круглыми стеклышками от очков в золотой оправе. Над головой Ели протянула его Барски.

– Вот, возьмите! – сказала она.

– Как я могу… Это же ваш талисман… Ваш талисман!

– Я дарю его вам, – сказала она и посмотрела на Барски, а он на нее, и ее глаза показались ему вдруг огромными и бездонными, и даже черное пигментное пятнышко выросло. – Возьмите, говорю вам! Всегда нужно брать то, что может – или способно – принести счастье. Я вам его от души желаю. Вам и Еле. Возьмите его и для Ели тоже.

Он застегнул цепочку на шее и опустил талисман в вырез своего блейзера, не сводя глаз с Нормы.

– Как это великодушно с вашей стороны, Норма, – сказал он.

– Худо дело… – проговорила во сне Еля.

Норма отвела взгляд от Барски. Почему я это сделала? – подумала она. Почему, скажите на милость? Как бы там ни было, я сделала это, и я довольна, что поступила так.

– Если бы люди хотя бы… – прошептала Еля.

Барски положил свою руку на руку Нормы. Но та убрала ее. Больше они ни о чем не говорили и взглядами не обменивались.

Примерно в половине четвертого в дверь постучали, Барски открыл. На пороге стояла Мила – в своем лучшем платье и старомодной шляпке; она шмыгнула мимо Барски в комнату, засеменила к постели, наклонилась над ребенком и, задыхаясь от нежности, зашептала:

– Сердечко мое! Твоя Мила здесь! В самолете она только и делала, что молилась за свою ласточку! Чтобы с ней ничего не случилось… И с господином доктором тоже… И с госпожой… Напасти-то какие! Но все обошлось, солнышко, и Мила с тобой! А этих негодяев проклятущих – Господь Бог их накажет, да, да, накажет!

30

Сондерсен говорил:

– Один из наших людей ранил монахиню в правое бедро. На коротком пути от церкви до машины она потеряла много крови. Наверняка потеряла потом еще больше. Оповещены все больницы и врачи Берлина, все переходы в секторах, станция метро «Зоо», пограничная с Восточным Берлином, аэропорты. Но для особ, подобных ей, найдутся врачи, которые сделают ей операцию и переливание крови, никого об этом не оповещая. Из Берлина она на первых порах не уедет. Поостережется. Хитрости ей наверняка не занимать. Останется здесь и затаится. – Он сидел в холле номера Вестена, а бывший министр, Барски и Норма – напротив него. На столике рядом с Сондерсеном – включенный полицейский переговорный аппарат. Из него то и дело доносились приглушенные голоса. Они вызывали друг друга, сообщали, где в данный момент находятся. Поиски преступницы продолжались.

– Ума не приложу – как мне быть с вами? – Сондерсен переводил взгляд с одного на другого.

– Если вы оставите нам эту охрану – нам хватит, – сказал Алвин Вестен.

Он успел переодеться. На улице жара, будто в разгар лета. А в номере прохладно.

– Нет, не хватит, – возразил Сондерсен. – Вы же хотите выйти?

– Да. Нам необходимо встретиться с одним нашим другом. В шесть вечера.

– Бросьте вы! – вспылил вдруг Сондерсен. – Неужели мне неизвестно, кто этот ваш друг, где живет и чем занимается?!

– Откуда известно? Ко мне приставили боннских телохранителей, а не ваших. И они не проболтаются.

– Вы попали в точку, – сказал Сондерсен. – И поэтому я внедрил к ним своего человека. Нет, не из-за недоверия! Мне просто необходимо знать как можно больше. Вашего друга зовут Ларс Беллман, ему сорок два года, он швед, по профессии конфликтолог. У него свой институт в Стокгольме. У нас – больше года. Пишет научный труд. Живет в доме одного из сотрудников шведского генерального консульства в Берлине. Адрес: Далем, Им-Дол, двести тридцать четыре. Сопровождал вас во время частных визитов в Вашингтон и Москву. Хотите услышать к кому?..

– Нет необходимости, – сказал Вестен. – Поздравляю!

– Благодарю. Почему бы вам не позвонить ему и не пригласить сюда?

– Он не приедет.

– Почему?

– А потому, что ему угрожает та же опасность, что и нам. Патовое положение, господин Сондерсен.

– Отнюдь. Могу вас успокоить, господин министр. После возвращения господина Беллмана в Берлин он под охраной моих людей. Я не гений, но и не идиот.

– Господи помилуй, кто об этом говорит? – покачал головой Вестен. – Зато я вижу, что логику вы недооцениваете.

– В каком смысле?

– Беллмана охраняют. Нас – тоже. Нас вы к нему не пускаете. А предлагаете, чтобы он приехал сюда. Вы никак цените его жизнь дешевле нашей?

Сондерсен взорвался:

– Кончен бал! Из отеля вы не выйдете!

– Я вовсе не намерен причинять вам неприятности, – сказал Вестен. – У вас их и без того вдоволь.

– С чего вы взяли?

Вестен посмотрел на Норму.

– Что? Что она вам сказала?

– А то… что у вас трудности, господин оберрат. О чем я догадывался с самого начала. Помните? Я спросил вас о специальных подразделениях еще во время нашей первой встречи. Вы ответили: их у нас нет, а если бы даже и были, вы бы, дескать, это от меня постарались скрыть. По-моему, я близок к тому, чтобы эти трудности устранить.

– Ни один человек не способен на это, – сказал Сондерсен. – В том числе и вы, господин министр.

– Как знать! – ответил Вестен.

Из динамика вновь послышались мужские голоса.

– Напали на след монахини? – спросил Барски.

Сондерсен покачал головой:

– У нее не менее могущественные хозяева и покровители, чем у этого доктора Джека Кронина, который исчез в Париже из «Еврогена». Я хочу еще раз поблагодарить вас за сотрудничество, фрау Десмонд.

– Вам удалось что-нибудь выяснить о нем? – спросила Норма.

– Да, – кивнул Сондерсен, – не все же друзья меня покинули! Сегодня утром мы наконец установили: настоящее имя Джека Кронина – Юджин Лоуренс. С семидесятого по семьдесят пятый год он работал в одном из правительственных научных центров в пустыне Невады.

– Что это за центр?

– Лаборатория по рекомбинации ДНК, – сказал Сондерсен. – У Кронина был второй паспорт на имя Лоуренса. Вот по этим документам он и улетел сразу после пресс-конференции в госпитале имени де Голля в Рим. И там его следы теряются.

– А второй человек? Этот Хорст Лангфрост? Я ведь передала вам его фотографию, – сказала Норма.

– К сожалению, она не помогла, – ответил Сондерсен.

– И на сегодняшний день вы не знаете ни кто он такой, ни на кого работает?

– Не имею ни малейшего представления. Кстати: пока не пишите, что мы знаем, кто такой Лоуренс. Наоборот! Намекните, будто мы на сей счет теряемся в догадках.

– Хорошо, – кивнула Норма. – Я тем временем успела передать в редакцию репортаж о происшествии в церкви. Проявила пленку и отправила ее в Гамбург. Вы не против, а?

– Сообщение уже прошло по радио. А телевидение дает спецвыпуск в «Мире в кадре». – Сондерсен повернулся к Вестену. – Поговорим о вас, господин министр. В данной ситуации вам ни в коем случае нельзя ехать к Ларсу Беллману. Не заставляйте меня прибегать к принудительным мерам.

– Господин Сондерсен, – начал Вестен. – Я все-таки поеду к Беллману. Вместе с фрау Десмонд и доктором Барски. Мы просто обязаны. Понимаете, мы обязаны наконец вмешаться!

– Обязаны? С какой стати, черт побери?

– Мой друг пастор Нимеллер сказал мне однажды: «Когда к власти пришли фашисты и начали хватать коммунистов, я не стал вмешиваться. Я не был коммунистом. Когда они вошли во вкус и начали хватать социал-демократов, я не стал вмешиваться. Какое мне дело до социалистов. Когда они стали хватать евреев, я по-прежнему не вмешивался. Я не еврей. А когда они пришли и схватили меня, не осталось никого, кто был бы способен вмешаться». Вот что рассказал мне однажды Нимеллер. Я этого никогда не забуду, и я собираюсь…

Зазвонил телефон. Вестен снял трубку.

– Да. Она здесь. Секундочку. – Он посмотрел на Норму. – Тебя!

– Кто?

– Узнаешь.

Измененный мужской голос с металлическими нотками, с некоторых пор ей отлично знакомый, проговорил:

– Здравствуйте, фрау Десмонд.

– Откуда вам известно…

– Нам все известно, фрау Десмонд. – Голос звучал ровно, без каких-либо модуляций, словно искусственный голос компьютера. – Вы у господина Вестена. Вместе с доктором Барски и криминальоберратом Сондерсеном. У вас сегодня встреча с другом господина Вестена. О встрече господин министр договорился заблаговременно. Однако теперь господин Сондерсен, очевидно, не желает выпускать вас из отеля – после того что произошло в церкви. Вполне понятно. И обоснованно. Человека, с которым вас и доктора Барски намерен познакомить господин Вестен, зовут Ларс Беллман. Он швед, сорока двух лет, у него свой институт в Стокгольме, однако он чуть больше года работает над какой-то темой в Берлине. Беллман – один из самых тонких конфликтологов в мире. Спросите господина Вестена, не ошибся ли я в чем?

Мужчины подошли поближе к Норме.

– С кем вы говорите? – спросил Сондерсен.

– Человек с искаженным голосом, который уже дважды звонил мне, – ответила Норма.

– Чего он хочет? – спросил Вестен.

– Чтобы я спросила тебя, действительно ли Ларс Беллман – один из самых тонких конфликтологов в мире.

– Постарайтесь затянуть разговор как можно дольше, – прошептал Сондерсен. – Я попытаюсь определить, откуда этот тип говорит, – и побежал к аппарату в спальне.

Норма проговорила в трубку:

– Хотите, господин Вестен вам сам скажет?

– Нет, не хочу, – послышались металлические нотки искаженного мужского голоса. – Мне так или иначе предстоит с ним побеседовать. Но лишь после разговора с вами. И господину Сондерсену я тоже скажу пару слов. Ведь это он посоветовал вам затянуть разговор со мной подольше, чтобы он разнюхал, откуда я говорю? Скажите ему: он никогда не узнает. Все, что ему следует знать, он услышит сейчас от меня.

Вестен хотел было взять трубку у Нормы, но та лишь покачала головой.

– Господин Ларс Беллман живет в Берлине по адресу: Далем, Им-Дол, двести тридцать четыре.

Из соседней комнаты вышел Сондерсен.

– Все верно, – сказала Норма в трубку.

– Вот видите. Нам, разумеется, известно обо всем, что в последнее время обсуждали господа Вестен и Беллман.

– Теперь мне понятно, почему вы сделали попытку убить его в церкви Поминовения.

– Никакой такой попытки мы не делали, – ответил ей голос из трубки. – И убить должны были не только господина Вестена.

– То есть?..

– То есть вас, господина Вестена и доктора Барски. Вам, само собой, ясно, что вы имеете дело с двумя конкурирующими группами, которые преследуют общую цель.

– Какую именно?

– Вы скоро догадаетесь какую, фрау Десмонд. Очень скоро.

– Что он говорит? – нетерпеливо спросил Сондерсен.

– Пусть господин Сондерсен наберется терпения и даст мне договорить до конца, – донеслось из трубки. – Дойдет дело и до него, я все ему объясню. То же относится и к господину Вестену. Передайте обоим господам, что я их слышу.

Норма отошла от телефонного столика, и достаточно громко, чтобы ее услышал и незримый собеседник на другом конце провода, повторила его слова.

– Спасибо, – поблагодарил ее тот. – Убить хотели вас троих. Равно как и господина Беллмана. Таким образом противная сторона – к превеликому сожалению, шайка фанатиков и изуверов – хотела воспрепятствовать тому, чтобы сведения, известные господину Беллману и Вестену, дошли до кого-нибудь еще. Мы же знаем: господин Беллман составил подробный отчет обо всем том, что выяснилось во время их с господином Вестеном встреч в Вашингтоне и Москве. Отчет этот хранится в Стокгольме в банковском сейфе. И если с господином Беллманом что-нибудь случится, отчет станет достоянием газет всего мира. Господин Беллман застраховал свою жизнь примерно так же, как и вы, госпожа Десмонд. И по этой причине с его головы тоже не должно упасть ни единого волоска. Совсем недавно – как и после покушения на вас – мы дали это понять нашим конкурентам. Нет ничего хуже, чем иметь дело с фанатиками…

Зазвонил телефон в спальне.

– Звонит другой аппарат, – подсказал ей голос из трубки. – Это люди Сондерсена. Они сообщат ему, что им не удалось выяснить, откуда я говорю.

А Сондерсен в спальне уже положил трубку, сокрушенно покачав головой.

– Как я уже упоминал, – продолжал голос, – противная сторона признала, что действует безответственно. Мы в нашей популярности не заинтересованы. Однако сейчас наступил такой момент, когда мы не станем возражать, чтобы вы получили более полную информацию о сложившемся положении. Более полную, но не всю. Требования, которые мы предъявили профессору Беллману, остаются в силе. Однако все по порядку. Поверьте мне, я говорю с вами сейчас от имени обеих групп – и я объясню еще господам Вестену и Сондерсену мои побудительные мотивы, – вы можете ехать к господину Беллману, абсолютно ни о чем не тревожась. Вам ничто не угрожает. И ничего с вами не случится. Конечно, мы не в состоянии всякий раз подметать грязь за нашими конкурентами. И поэтому мы вынуждены были дать им сегодня наглядный урок. Монахиню, которая стреляла в вас сегодня в церкви Поминовения, ваши охранники ранили в правое бедро. Это вы знаете.

– Знаю.

– А вот чего вы не знаете: эта монахиня не только не была монахиней, но и женщиной. Это был мужчина! Посоветуйте господину Сондерсену послать людей на Лассенштрассе, одиннадцать. Там припаркован «мерседес-220» красного цвета. Пусть откроют багажник. В нем они найдут «монахиню» мужского пола. Скажу заранее: в висок ей попала пуля из «вальтера ПП» калибра семь шестьдесят пять. Это и есть наглядный урок. И если угодно, – сдержанный смешок, – доказательство нашей доброй воли. А теперь дайте мне господина Сондерсена, фрау Десмонд. Всего хорошего.

Норма протянула трубку сыщику.

Сондерсен слушал молча. Лишь иногда произносил «да» или «немедленно». Наконец передал трубку Вестену. Вызвал по «уоки-токи» три патрульные машины.

– Поезжайте в Грюневальд на Лассенштрассе, одиннадцать. Если обнаружите там красный «мерседес-220» с номером, – он назвал номер, – немедленно сообщите. И ничего в машине не трогайте. Не касайтесь ее вообще!

Вестен слушал неизвестного, не произнося ни слова, пока не положил трубку и не сел.

– Этот тип ничего не выдумывает? – спросил Сондерсен.

– Все сходится, – махнул рукой Вестен. – Мне он даже поименно назвал людей, с которыми мы с Беллманом встречались в Москве и Вашингтоне. Профессионал высшего класса. А я не сомневался, что в этой чудовищной истории столкнусь с профессионалами самого высокого уровня. Правда, я рассчитывал, что они будут и по ту, и по эту сторону. Господин Сондерсен, сегодня вы узнаете намного больше, чем раньше. Вы заключили соглашение с фрау Десмонд. Когда она сегодня вечером передаст вам содержание нашей беседы с Ларсом Беллманом, для вас прояснятся темные пока взаимосвязи. Господин Сондерсен, я умоляю вас: позвольте нам встретиться с Беллманом! Он действительно знает больше, чем я, и принять нас троих может только сегодня. Завтра рано утром он улетает в Пекин – по следам этой же истории… Откладывать на потом мы не вправе! Мы обязаны переговорить с ним сегодня, – Вестен сильно повысил голос, он тяжело дышал.

Норма с удивлением уставилась на него: никогда прежде она не видела своего друга в таком волнении. Барски с Сондерсеном тоже испугались.

– Вы сказали только что «чудовищная история», – заметил криминальоберрат. – Это и впрямь так?

– Ничего более чудовищного я в жизни не слышал, – Вестену удалось овладеть собой.

– О чем идет речь? – спросил Сондерсен.

– О будущем всего мира. Об очень близком будущем, – тихо проговорил Вестен. – И поймите, именно поэтому мы обязаны вмешаться, обязаны. Пусть остается хоть слабая искорка надежды. Она не должна погаснуть, наш долг – бороться за это. И если кто в состоянии бороться, то это Норма, которая напишет, доктор Барски, непосредственный участник событий, которого судьба в самое ближайшее время поставит перед выбором чрезвычайной важности… и я с несколькими моими старыми друзьями. Может быть – может быть! – мне удастся подвигнуть их вмешаться. И еще вы, господин оберрат, и еще – вы!

– Все это звучит несколько апокалиптично, – сказал Сондерсен.

– А это и есть Апокалипсис. Неподдельный, – ответил ему старик.